И. Сельвинскому
Я задыхался. Я больше не мог. Радость
Раздула мне лёгкие, застряла в глотке,
Разделила мне нервы от лада до лада,
На большие басы и дискантовые нотки.
Я вышел на улицу. Толпа у заборов
Переменно катила усы или бороду.
Но, набитый весельем, я брызгал задором,
И, вписанный в город, я бегал по городу.
Центр – перестрелка моторов,
Каждая пядь, каждый шаг с бою.
То сырые, как репы, то сухие, как порох,
Лица тасуются между собой.
Окраина – какая смешная работа!
Поющая лестница. Не дом, а рухлядь.
Скрипит половицей дремота,
Как няня в истоптанных туфлях.
Я бегал, гремело веселье не уставая,
В каждой вещи радостный шум был;
В переулки, как кошка, кралась мостовая,
Как тупые собаки, прыгали тумбы.
Градусник… Я с ним говорил две минуты.
Но я был влюблён, мне показалось –
В нём свежесть апреля, в нём синие путы,
В нём небо на влагу перековалось.
Я был очарован, взволнован до дрожи, –
Бухгалтер тепла, морозного такта –
Он голубой! Он девушка! Мы как-то похожи,
То есть, я спутал, мы различаемся как-то.
Дорогая, вы спали, был градусник, был ветерок,
Была высота кружевнее ажура.
И вы понимаете, я больше не мог,
Я изменил вам с температурой.
Что это было: я лазил на крышу, пел,
Вещи плясали, прыгали вещи,
Тишина то сгущалась, чернела у тел,
То становилась светлеющей.
Я был сумасшедшим, сразу от шума и тишины,
Но вы извините мне это, –
Мы узнаём о здоровье страны
По сердцебиенью поэта.
См. также одноимённые страницы.