* * *
[7]
Зловѣщій грезился мнѣ сонъ…
И любъ, и страшенъ былъ мнѣ онъ,
И долго образами сна
Душа, смутясь, была полна.
Въ чудесномъ — снилось мнѣ — саду
Я бодро, весело иду.
Головки нѣжныя клоня,
Цвѣты привѣтствуютъ меня.
[8]
Веселыхъ пташекъ голоса
Поютъ любовь; а небеса
Горятъ, и льютъ румяный свѣтъ
На каждый листъ, на каждый цвѣтъ.
Изъ травъ курится ароматъ;
Тепломъ и нѣгой дышитъ садъ...
И все сіяетъ, все цвѣтетъ,
Все свѣтлой радостью живетъ.
Въ цвѣтахъ и въ зелени кругомъ,
Въ саду былъ свѣтлый водоемъ.
Склонялась дѣвушка надъ нимъ
И что-то мыла. Неземнымъ
Въ ней было все: и станъ, и взглядъ
И ростъ, и поступь, и нарядъ.
Мнѣ показалася она
И незнакома, и родна.
Она и моетъ, и поетъ —
И пѣснью за сердце беретъ:
«Ты плещи, волна, плещи!
Холстъ мой бѣлый полощи!»
Къ ней подошелъ и молвилъ я:
«Скажи, красавица моя,
Скажи, откуда ты и кто,
И здѣсь зачѣмъ, и моешь что̀?»
Она въ отвѣтъ мнѣ: «Будь готовъ!
Я мою въ гробъ тебѣ покровъ».
И только молвила — какъ дымъ,
Исчезло все Я недвижимъ
Стою въ лѣсу. Дремучій лѣсъ
Касался, кажется, небесъ
Верхами темными дубовъ;
Онъ былъ и мраченъ, и суровъ.
Смущался слухъ, томился взоръ…
Но — чу! вдали стучитъ топоръ.
Бѣгу заросшею тропой —
И вотъ поляна предо мной.
Могучій дубъ на ней стоитъ —
И та же дѣвушка подъ нимъ;
[9]
Bъ рукахъ топоръ… И дубъ трещитъ,
Прощаясь съ корнемъ вѣковымъ.
Она и рубитъ, и поетъ —
И пѣснью за сердце беретъ:
«Ты руби, мой топорокъ!
Наруби ты мнѣ досокъ!»
Къ ней подошелъ и молвилъ я:
«Скажи, красавица моя,
Скажи, откуда ты и кто,
И рубишь дерево на что?»
Она въ отвѣтъ мнѣ: «Близокъ срокъ!
Тебѣ на гробъ рублю досокъ».
И только молвила — какъ дымъ,
Исчезло все… Тоской томимъ,
Гляжу — чернѣетъ степь кругомъ,
Какъ опаленная огнемъ,
Мертва, безплодна… Я не зналъ,
Что̀ ждетъ меня; но весь дрожалъ.
Иду… Какъ облачный туманъ,
Мелькнулъ вдали мнѣ чей-то станъ.
Я подбѣжалъ… Опять она!
Стоитъ печальна и блѣдна,
Съ тяжелымъ заступомъ въ рукахъ —
И роетъ имъ. Могильный страхъ
Меня, объялъ. О, какъ она
Была прекрасна и страшна!
Она и роетъ, и поетъ —
И скорбной пѣснью сердце рветъ:
«Заступъ, заступъ, глубже рой:
Надо въ сажень глубиной!»
Къ ней подошелъ и молвилъ як
«Скажи, красавица моя,
Скажи, откуда ты и кто,
И здѣсь зачѣмъ, и роешь что̀?»
Она въ отвѣтъ мнѣ: «Для тебя
Могилу рою»… Ныла грудь,
И содрогаясь, и скорбя;
Но мнѣ хотѣлось заглянуть
[10]
Въ свою могилу… Я взглянулъ…
Въ ушахъ раздался страшный гулъ,
Въ очахъ померкло… Я скатился
Въ могильный мракъ — и пробудился.
|
|
