Глава XL.[править]
Императоръ Юстиніанъ родился (482 г. отъ Р. X.) близь развалинъ Сардики (нынѣшней Софіи) отъ незнатной четы варварской[1], обитавшей въ странѣ дикой и опустошенной, которая называлась сперва Дарданіею, потомъ Дакіею, наконецъ Булгаріею. Его возвышеніе приготовлено было отважнымъ характеромъ дяди его Юстина, которой съ другими двумя крестьянами той же деревни для военной службы оставилъ полезнѣйшее упражненіе земледѣльческое или пастушеское, Трое юношей вмѣстѣ, имѣя при себѣ скудной запасъ сухарей, отправились пѣшкомъ по большой дорогъ прямо въ Константинополь, записались въ военную службу и за хорошій ростъ и крѣпкое сложеніе тѣла приняты въ тѣлохранители Льва Императора. Въ послѣдовавшія два царствованія счастливый крестьянинъ обогатился и достигъ до степени высокихъ достоинствъ. Онъ избавился отъ нѣкоторой опасности лишиться жизни, и сей случай послѣ приписанъ заступленію ангела-хранителя, бдящаго надъ судьбою государей. Долговременная и похвальная служба Юстина въ Исаврійскую и Персидскую войну не сохранила бы имени его отъ забвенія; однакожъ подвиги его по крайней мѣрѣ споспѣшествовали ему въ достиженіи высокихъ почестей военныхъ, до которыхъ онъ въ продолженіе пятидесяти лѣтъ восходилъ постепенно; онъ былъ трибуномъ, комитомъ и генераломъ, потомъ сенаторомъ и начальникомъ гвардіи, которая находилась въ его повелѣніяхъ въ достопамятное время кончины Императора Анастасія. Сильные родственники послѣдняго Монарха возвышенные имъ и обогащенные, были отдалены отъ наслѣдованія. Евнухъ Аманцій, управлявшій всѣмъ въ царскихъ чертогахъ, тайно вознамѣрелся возложить діадиму на главу покорнѣйшаго изъ своихъ поклонниковъ. Дабы имѣть на своей сторонѣ гвардію, онъ рѣшился предложить ей щедрые подарки, которые для того и ввѣрилъ начальнику оной. Но Юстинъ сіи убѣдительныя доказательства коварнымъ образомъ употребилъ къ своей собственной пользѣ; и какъ неявлялся никакой совмѣстникъ, то Дакскій крестьянинъ возложилъ порфиру на самаго себя по единодушному желанію воиновъ, которые знали объ его храбрости и добромъ нравѣ, духовенства и народа, которые не сомнѣвались въ его православіи, и провинціальныхъ жителей, которые слѣпо во всемъ повиновались волѣ столицы. Такимъ образомъ Юстинъ, названный старшимъ, для отличія отъ другаго Императора того же имени и той же фамиліи, восшелъ на престолъ Византійской, имѣя шестьдесятъ восемь лѣтъ отъ роду; и еслибъ онъ дѣйствовалъ по движеніямъ собственнаго своего разума, то въ девятилѣтнее правленіе подданные его ежеминутно имѣли бы справедливую причину раскаеваться въ своемъ выборѣ. Его невѣжество подобно было Ѳеодорикову. Достойно примѣчаній, что въ такое время когда ученость не совсѣмъ угасла, два современные Государя неимѣли даже начальныхъ познаній азбуки! Впрочемъ Юстинъ способностями разума не могъ равняться съ Королемъ Гоѳскимъ; опытность въ дѣлахъ военныхъ не надѣлила его искусствомъ править Имперіею. Будучи мужественнымъ по природѣ, онъ однакожъ чувствовалъ слабость свою, и потому сомнѣвался, не довѣрялъ себѣ, не могъ дѣйствовать съ надежностію и безъ опасенія. Государственныя дѣла возложены были на Ивестора Прокла, которой отправлялъ ихъ прилѣжно и вѣрно. Старый Императоръ усыновилъ племянника своего Юстиніана, честолюбиваго, пылкаго и одареннаго отличными способностями юношу, котораго призвалъ онъ изъ сельскаго жилища Дакіи, и воспитывалъ въ Константинополѣ сперва какъ наслѣдника своего имѣнія, a потомъ какъ наслѣдника всей Восточной Имперіи.
Послѣ коварнаго употребленія денегъ евнуха Аманція надлежало лишить его и жизни. Сіе нетрудно было исполнить посредствомъ обвиненія въ истинномъ или мнимомъ заговорѣ, и судьямъ объявлено было, къ доверщенію погибели: евнуха, что онъ тайно держался ереси Манихеевой, Аманціи лишился головы; три товарища его, первые доместики двора царскаго, равномѣрно наказаны смертію или заточеньемъ, a несчастной ихъ кандидатъ багряницы брошенъ въ глубокую яму, раздавленъ каменьями и съ безчестіемъ поверженъ въ море. Погибель Виталіана совершена съ большимъ трудомъ и съ большею опасностію. Сей начальникъ Гоѳовъ приобрѣлъ себѣ любовь народную, дерзновенно вооружившись противъ Анастасія[2] для защищенія вѣры православной; по заключеніи выгоднаго договора онъ находился близь Константинополя, предводительствуя многочисленнымъ воинствомъ варваровъ. Полагаясь на слабую защиту присяги, онъ рѣшился оставить выгодное мѣсто своего пребыванія и ввѣрить себя стѣнамъ города, коего жители, a особливо синяя партія[3], раздражены были противъ него воспоминаніями о непріязненныхъ его дѣйствіяхъ. Императоръ и Юстиніанъ приняли его какъ вѣрнаго и достойнаго воина церкви и государства, и милостиво облекли сего любимца въ санъ Консула и Генерала. Однакожъ въ седмый мѣсяцъ своего консульства Виталианъ лишился жизни отъ семнадцати ранъ, нанесенныхъ ему на царскомъ пиршествѣ, Юстиниану достались въ наслѣдство пожитки Консуа, и его то обвивяютъ въ убійствѣ крестнаго брата, которому клялся таинствами вѣры въ ненарушимомъ доброхотствѣ. По низверженіи сего соперника, Юстиніанъ, не имѣвшій никакихъ дарованій для военной службы, возведенъ на степень главнаго начальника восточныхъ ополченій и по званію своему долженъ былъ предводительствовать ими на полѣ противу враговъ отечества. Но погнавшись за славою, Юстиніанъ упустилъ бы власть свою надъ старостію и слабостію дяди; и для того, незаботясь ни о трофеяхъ Скиѳскихъ и Персидскихъ, ни о похвалахъ согражданъ, хитрый военачальникъ искалъ благосклонности себѣ у духовенства, въ циркѣ и въ сенатѣ. Каѳолики любили Юстинова племянника, которой, посреди ересей Несторіевой и Евтихіевой, шелъ стезею православнаго ученія. Въ первые дни новаго царствованія онъ возбудилъ и питалъ въ народѣ сильное негодованіе противъ памяти умершаго Императора. Послѣ тридцати четырехлѣтняго раздѣленія онъ успокоилъ гордый и раздраженный духъ Римскаго первосвященника, и распустилъ между Латинами благоприятную молву о набожномъ своемъ почтеніи въ Римскому престолу. Мѣста архіерейскія на востокѣ отданы православнымъ Епископамъ; уважавшимъ его выгоды; духовенство и монашество осыпаны его щедротами, и народъ по ихъ внушенію уже молился за будущаго своего Государя, какъ на надежду и подпору истинной вѣры. Юстиніанова пышность съ чрезвычайною paзточительностію оказывалась на публичныхъ зрѣлищахъ, a она въ умъ простаго народа дѣйствуетъ иногда не менѣе правилъ, постановленныхъ на соборѣ Никейскомъ или Халкидонскомъ. Издержки употребленныя при торжествованіи консульства его простирались до двухъ сотъ осмидесяти осми тысячь золотыхъ; вдругъ двадцать львовъ и тридцать леопардовъ выведены были въ амфитеатръ на позорище; множество украшенныхъ богатымъ приборомъ коней назначено было для раздачи въ награду побѣдоноснымъ правителямъ колесницъ на ристалищѣ цирка. Угождая народу Константинопольскому и получая граматы отъ иностранныхъ государей, племянникъ Юстиновъ тщательно уважалъ и дружбу сената. Сіе почтенное названіе членамъ его давали право быть истолкователями: воли народной и участвовать въ назначеніи наслѣдника Императорскаго престола; слабый Анастасій допустилъ правиламъ аристократіи внѣдриться въ составъ мощнаго правительства, военные чиновники, получившіе сенаторское достоинство, сопровождаемы были своею собственною стражею, состоящею изъ ветерановъ, которые оружіемъ своимъ и восклицаніями въ рѣшительную минуту иногда опредѣляли судьбу Восточной Имперіи. Государственная казна расточаема была для полученія голосовъ сенаторскихъ, и единодушное ихъ желаніе, чтобы Юстиніанъ признанъ былъ соправителемъ, наконецъ доведено до свѣдѣнія Императора. Но требованіе ихъ, напомнившее Юстину о близкой кончинѣ его, показалось неприятнымъ подозрительному и старому Монарху, еще желавшему удержать власть безполезную для подданныхъ; и Юстинъ, ухватившись обѣими руками за свою багряницу, совѣтовалъ имъ по крайней мѣрѣ назначить старшаго кандидата, ежели непремѣнно должно приступишь къ выбору. Не смотря на сей упрекъ, сенатъ упорно стоялъ въ своемъ намѣреніи и провозгласилъ Юстиніана благороднѣйшимъ (nobilissimus); его опредѣленіе было подтверждено любовію или опасеніемъ дяди. Скоро потомъ душевныя и тѣлесныя силы Императора совершенно ослабѣли отъ появившейся неизлѣчимой на стегнѣ раны, и онъ уже не могъ обойтись безъ помощи соправителя. Юстинъ извѣстилъ о томъ патріарха и сенаторовъ и въ ихъ присутствіи возложилъ діадиму на своего племянника, которой тогда же изъ царскихъ чертоговъ торжественно отведенъ въ циркъ и поздравленъ отъ народа громкими, радостными рукоплесканіями. Жизнь Императора Юстина еще длилась четыре мѣсяца; однакожъ послѣ сего обряда его почитали уже умершимъ для Имперіи, и Юстиніанъ признанъ обладателемъ востока на сорокъ пятомъ году своего возраста.
Со времени восшествія на престолъ (съ 527 г.) До своей кончины Юстиніанъ управлялъ Римскою Имперіею тридцать восемь лѣтъ и семь мѣсяцовъ и тринадцать дней. Случившіяся въ его царствованіе происшествія, возбуждающія въ насъ движеніе любопытства своимъ множествомъ, разнообразіемъ и важностію, тщательно описаны Велизаріевымъ секретаремъ, искуснымъ риторомъ, которой за краснорѣчіе возведенъ на степень сенатора и префекта Константинопольскаго. Сообразно обстоятельствамъ, въ которыхъ находился Прокопій, и смотря по состоянію своего духа, въ бодрости или въ раболѣпномъ расположеніи пользуясь милостію, или будучи подъ гнѣтомъ, онъ сочинилъ исторію своего времени, похвалу ему и сатиру. Восемь книгъ о войнѣ Персидской, Вандальской и Гоѳской, коихъ продолженіе находится въ пяти книгахъ Агаѳіевыхъ, заслуживаютъ уваженіе наше многотруднымъ и удачнымъ подражаніемъ Аттическому, или по крайней мѣръ Азійскому слогу писателей древней Греціи. Его свѣдѣнія о происшествіяхъ собраны собственною опытностію и свободнымъ наблюденіемъ воина, политика и путешественника; слогъ его безпрерывно стремится: къ силѣ и изяществу, и нерѣдко достигаетъ сихъ превосходныхъ качествъ въ разсужденіяхъ его, a особливо въ рѣчахъ, которыя онъ помѣщаетъ весьма часто, видѣнъ обильный запасъ познаній; какъ историкъ, одушевленный благороднымъ желаніемъ забавлять и научать потомство, онъ по видимому презираетъ народные предразсудки и придворное ласкательство. Прокопіевы сочиненія были читаемы и одобряемы современниками; но когда онъ почтительно повергъ ихъ у подножія престола, Юстиніанова гордость долженствовала оскорбиться похвалами герою, безпрестанно помрачающему славу недѣятельнаго Своего повелителя. Благородное достоинство независимости побѣждено было надеждою и страхомъ невольника, и секретарь Велизаріевъ постарался заслужить прощеніе и награду, написавъ шесть книгъ объ Императорскихъ зданіяхъ. Онъ искусно выбралъ предметомъ своимъ благовидную пышность для прославленія ума, великолѣпія и набожности такого Государя, которой, по словамъ его, побѣдами и законодательствомъ далеко превзошелъ ребяческія доблести Ѳемистокла и Кира. Можетъ быть худая удача заставила льстеца прибѣгнуть къ тайному мщенію, a потомъ возсіявшій лучь благоволенія опять былъ поводомъ къ сокрытію сатиры[4], въ которой Римскому Киру приписывается ненавистное и презрительное имя тирана, и въ которой Императоръ и супруга его Ѳеодора представлены въ видѣ двухъ демоновъ, воплотившихся на пагубу рода человѣческаго. Столь постыдное непостоянство конечно вредитъ славѣ Прокопія и уменьшаетъ къ нему довѣренность; однакожъ, давши время разойтись парамъ злословія, въ остающихся анекдотахъ и даже въ самыхъ постыдныхъ событіяхъ, о которыхъ сочинитель осторожно напоминаетъ и въ публичной своей исторіи, каждой увидитъ несомнительную достовѣрность и памятникъ того времени. Изъ сихъ различныхъ матеріаловъ я намѣренъ теперь составить описаніе царства Юстиніанова, которое займетъ немалое пространство. Въ сей Главѣ предложено будетъ о возвышеніи и о душевныхъ свойствахъ Ѳеодоры, о партіяхъ цирка и о гражданскомъ управленіи восточнаго Императора; въ слѣдующихъ трехъ Главахъ повѣствовать буду о войнахъ Юстиніана, въ продолженіе которыхъ покорены Африка и Италія; предложу о побѣдахъ Велизарія и Нарсеса, нескрывая ни хвастовства ихъ тріумфовъ, ни сопротивныхъ доблестей Персидскаго и Гоѳскаго героевъ. Въ сей книгѣ вмѣстится законодательство и богословія Императора, прѣнія и секты раздѣлявшія восточную церковь, преобразованіе Римскихъ законовъ, которымъ и нынѣшніе народы Европы или повинуются, или удивляются.
I. Первымъ дѣйствіемъ верховной власти Юстиніана было раздѣленіе оной между имъ и любимою женщиною, славною Ѳеодорою, коея однакожъ необычайное возвышеніе не можетъ быть прославляемо, какъ торжество женской добродѣтелй. Въ царство Анастасіево, присмотръ за дикими звѣрями, принадлежавшимъ зеленой партіи, порученъ былъ нѣкоему уроженцу съ острова Кипра по имени Акацію, котораго потому называли начальникомъ медвѣдей. Послѣ его смерти сія почтенная должность предоставлена была другому кандидату, не смотря на усильное стараніе вдовы, которая уже нашла было преемника умершему Акацію во всѣхъ должностяхъ его. Акацій оста* вилъ по себѣ трехъ дочерей Комиту, Ѳеодору и Анастасію, изъ коихъ старшей тогда неисполнилось семи лѣтъ отъ роду. Во время одного торжественнаго праздника оскорбленная и бѣдная вдова послала сиротъ своихъ въ театръ, одѣвши ихъ въ рубище просительницъ; зеленая партія приняла ихъ съ презрѣніемъ, a синяя съ жалостію, случай сей глубоко напечатлѣлся въ умѣ Ѳеодоры, и послѣ имѣлъ сильное вліяніе въ дѣла Имперіи. Три сестры, приходя въ возрастъ и украшаясь прелестями своего пола, одна за другою опредѣляли себя на общественное и частное удовольствіе Византійскаго народа. Ѳеодора, ходившая въ театръ за Комитою въ одеждѣ невольницы со скамейкою на головѣ, въ свою очередь получила дозволеніе увеселять народъ своими талантами. Она не плясала, не пѣла, не играла на флейтѣ; но искусство ея состояло въ игрѣ пантомимической, a особливо въ представленіи шутовскихъ лицъ; каждой разъ когда надувала она свои щеки, смѣшнымъ голосомъ и тѣлодвиженіями жалуясь на боль отъ нанесенныхъ ударовъ, по всему театру Константинопольскому раздавались хохотъ и рукоплесканія. Красота Ѳеодоры служила поводомъ къ другимъ похваламъ гораздо приятнѣйшимъ, и доставляла взорамъ сладостнѣйшее удовольствіе. Черты лица ея были правильныя и нѣжныя; цвѣтъ хотя нѣсколько блѣдный, однакожъ здоровой и натуральной; глаза ея умѣли съ живостію и мгновенно выражать каждое чувство сердца; въ ловкихъ тѣлодвиженіяхъ ея оказывались всѣ прелести: не рослой, однакожь очень стройной фигуры; любовь или ласкательство сказали бы, что Живопись и Поезія неспособны изобразить совершенную красоту ея тѣла. Но сія красота омрачалась отъ всегдашняго появленія на позорищѣ, и безчестилась удовлетвореніемъ похотливыхъ вожделѣній. Продажныя прелести ея покупаемы были гражданами и чужестранцами всякаго званія и промысла; счастливецъ, получившій желаемое обѣщаніе, иногда выгоняемъ былъ какимъ нибудь новымъ, сильнѣйшимъ или богатѣйшимъ любимцемъ. На улицахъ Константинопольскихъ всякой удалялся отъ ея присутствія, кто только желалъ избѣжать искушенія или соблазна. Сатирическій историкъ не устыдился описать самыя неблагопристойныя сцены, въ которыхъ Ѳеодора нестыдилась забавлять зрителей наготою своего тѣла. Истощивши все искусство чувственныхъ удовольствій, она неблагодарно роптала на скупость натуры; но ропотъ ея, забавы и искусство должны оставаться подъ покровомъ ученаго языка. По прошествіи нѣкотораго времени, въ которое служила Ѳеодора предметомъ утѣхъ и презрѣнія для всей столицы, она вознамѣрилась сопутствовать Ецеболу, Тирскому уроженцу, назначенному правителемъ Африканскаго Пентаполя. Союзъ сей былъ весьма непроченъ: Ецеболъ скоро оставилъ расточительную и невѣрную свою наложницу, и она живучи въ Александріи, терпѣла крайнюю бѣдность. Возвращаясь въ Константинополь сія прекрасная Кипрянка въ каждомъ городъ востока удивляла и веселила жителей, и поведеніемъ оправдывала случай рожденія своего на островъ, посвященномъ Венерѣ. Различныя связи Ѳеодоры и мерзостныя предосторожности предохраняли ее отъ опасности, которой она страшилась; не смотря на то однажды, и только однажды, до супружества она родила младенца. Дитя сіе было сбережено и воспитано въ Аравіи отцемъ своимъ, которой на смертномъ одрѣ объявилъ сыну, что мать его — Императрица. Исполненный честолюбія и надежды простодушный юноша поспѣшилъ явиться въ царскихъ чертогахъ Константинополя и былъ допущенъ предъ лице своей матери. Но его болѣе уже нигдѣ не видали даже и по смерти Ѳеодоры, и потому ее не безъ справедливой причины подозреваютъ въ истребленіи вмѣстѣ съ жизнію сына, тайны столь оскорбительной для царскаго ея цѣломудрія.
Когда уже Ѳеодора находилась въ самомъ невыгоднѣйшемъ состояніи, неимѣя ни денегъ, ни добраго имени, какое то привидѣніе во снѣ или наяву увѣрило ее, что она предназначена быть супругою сильнаго Монарха. Ни мало несомнѣваясь въ будущемъ своемъ величіи, она возвратилась изъ Пафлагоніи въ Константинополь; какъ искусная актриса взялась играть благопристойныя лица; помогала бѣдности своей полезнымъ рукодѣліемъ и пряла ленъ; вела жизнь цѣломудренную и уединенную, обитая въ малой хижинѣ, которую послѣ превратила въ храмъ великолѣпный. Красота ея, случайно или можетъ быть, по дѣйствію хитрости, плѣнила сердце Патриція Юстиніана, когда уже онъ самодержавно царствовалъ подъ именемъ своего дяди. Можетъ быть она выдумала средство возвысить достоинство красоты своей, которую столь часто для послѣднихъ людей расточала; можетъ быть сперва кроткими отказами, a потомъ приманками чувственныхъ удовольствіи умѣла она воспламенить желанія любовника, которой по природной склонности или по набожности наблюдалъ правила строгаго воздержанія. И тогда какъ первые восторги уже утихли, она удержала власть надъ душею Юстиніана нравомъ своимъ и разумомъ: Юстиніану приятно было возвысить и обогатить свою любезную: сокровища востока лежали у ногъ ея; и племянникъ Юстиніановъ рѣшился, можетъ быть по движенію набожнаго чувства, облечь свою наложницу въ священный санъ законной супруги. Но въ уставахъ Римскихъ именно запрещено было сенатору вступать въ брачный союзъ съ женщиною рабскаго происхожденія, или обезславившею себя появленіемъ на позорищѣ. Императрица Лупицина или Евфимія, варварка грубыхъ нравовъ по строгой добродѣтели, рѣшительно отреклись явную прелестницу назвать своею племянницею; и самая даже Вигиланція, легковѣрная мать Юстиніанова, впрочемъ отдавая справедливость красотѣ и уму Ѳеодоры, весьма опасалась, чтобы вѣтренность и тщеславіе сей хитрой любовницы неповредили набожности и счастію ея сына. Но сіи препятства уничтожены непобѣдимымъ постоянствомъ Юстиніана. Онъ терпѣливо дождался кончины Императрица, и неуважилъ слезъ матери своей, которая неперенесла сей горести. Отъ имени Юстина обнародованъ законъ, уничтожающій строгость древнихъ постановленій. По достохвальному состраданію къ несчастнымъ женщинамъ, такъ сказано въ законѣ, обезславившимъ себя появленіемъ на позорищахъ, дозволяется имъ вступать въ законный союзъ брака со знаменитѣйшими Римлянами. И скоро за симъ дозволеніемъ совершено торжество брачнаго союза Юстиніана съ Ѳеодорою; вмѣстѣ съ супругомъ своимъ она восходила къ высочайшей степени достоинствъ, и когда Юстинъ облекъ племянника своего въ порфиру, то Патріархъ Константинопольскій въ одно и то же время возложилъ діадиму на Императора и на Императрицу. Но обыкновенныя почести, строгостію Римскихъ узаконеній предоставляемыя супругамъ государемъ, показались недостаточными для честолюбія Ѳеодоры и для страстной любви Юстиніана. Онъ посадилъ ее на престолъ какъ равную себѣ и независимую самодержицу, и правители областей должны были присягать въ вѣрности равномѣрно какъ Юстиніану такъ и Ѳеодорѣ, Вся Восточная Имперія благоговіла передъ умомъ и счастіемъ Акаціевой дщери. Прелестницѣ, опозорившей себя передъ безчисленнымъ сонмомъ зрителей Константинопольскаго театра, въ томъ же самомъ городъ покланялись, какъ царицѣ, сановитые начальники судилищъ, православные епископы, побѣдоносные полководцы и плѣнные монархи.
Люди увѣренные въ томъ, что разумъ и сердце женщины развращаются лишеніемъ цѣломудрія, охотно внемлютъ всѣмъ нарѣканіямъ частной злобы или общественнаго негодованія, кои умышленно утаеваютъ добродѣтели Ѳеодоры, увеличиваютъ ея пороки и строго осуждаютъ соблазнительные поступки молодой прелестницы. По чувству стыда или презрѣнія она часто уклонялась отъ рабскихъ поклоновъ толпы народной, скрывалась отъ ненавистнаго шуму столицы, и большую часть года проводила въ чертогахъ и садахъ на прекрасныхъ берегахъ Пропонтиды и Босфора. Тамъ свободные часы посвящены ею были приятнымъ заботамъ о красотѣ своей, роскоши стола и омовеніи, продолжительному сну вечернему и утреннему. Внутреннія комнаты ея наполнены были любимыми женщинами и евнухами, коихъ выгодамъ и страстямъ угождала она вопреки справедливости, между тѣмъ какъ знатнѣйшiе государственные чиновники тѣснились въ мрачной и душной передней; и когда наконецъ, послѣ скучнаго ожиданія, ихъ вводили для цѣлованія ноги Ѳеодориной, они должны были сносить или молчаливую гордость Императрицы, или своенравное легкомысліе комедіантки, смотря по расположенію ея духа. Ея ненасытная страсть собирать безчисленныя сокровища извиняется опасеніемъ кончины супруга, послѣ которой для нее неосталось бы средины между погибелью и престоломъ. Страхъ и честолюбіе подвигнули Ѳеодору на гнѣвъ противъ двухъ генераловъ, кои однажды во время болѣзни Императора безразсудно объявили, что они отнюдь ненамѣрены одобрять выбора столицы. Упрекъ въ жестокости, столь несовмѣстной съ другими пороками Ѳеодоры, оставляетъ неизгладимое. Пятно для ея памяти. Многочисленные лазутчики ея замѣчали все и доносили; ей о каждомъ поступкѣ, о каждомъ словѣ и взглядъ оскорбительныхъ, для ихъ повелительницы. Обвиненныхъ ими бросали въ особенныя темницы, неприступныя для дѣйствій законнаго правосудія; носилась даже молва, что несчастные были мучимы въ присутствіи самой Ѳеодоры, нечувствительной ни къ воплямъ жалобъ ни къ состраданію. Нѣкоторыя жертвы погибли въ сихъ глубокихъ и мрачныхъ темницахъ; другіе же, получившіе свободу, но потерявшіе здоровье, разумъ и богатство, возвращались въ свѣтъ для того только чтобъ быть живыми памятниками ея мщенія, которое обыкновенно простиралось даже и на дѣтей, неимѣвшихъ никакого участія въ справедливой или подозрѣваемой винѣ ихъ родителей. Сенаторъ или епископъ, о смерти коего или ссылкѣ Ѳеодора произнесла свой приговоръ, былъ отдаваемъ на руки одному изъ вѣрныхъ ея служителей, которому сама она подтверждала о точномъ исполненіи приказа слѣдующими словами: «если неисполнишь моего велѣнія, то клянусь Вѣчнымъ Богомъ, что велю содрать съ тебя кожу!»
Если бы мнѣнія Ѳзодоры и не были заражены ересью, то примѣрная набожность ея извиняла бы въ мысляхъ современниковъ ея гордость, сребролюбіе и жестокость. Но какъ она вліяніемъ своимъ старалась умягчать суровость Императора въ припадкахъ нетерпѣливаго его нрава, то настоящія племена отдаютъ справедливость ея набожности и нестрого осуждаютъ ея умозрительныя заблужденія. Ѳеодора имѣла равное участіе во всѣхъ богоугодныхъ и человѣколюбивыхъ заведеніяхъ Юстиніановыхъ, изъ которыхъ одно, полезнѣйшее въ его царствованіе, восприяло начало свое отъ состраданія Императрицы къ несчастнымъ женщинамъ, примѣромъ соблазна или силою нужды вовлеченнымъ въ распутство. Дворецъ на Азійскомъ берегъ Босфора превращенъ въ монастырь великолѣпный и огромный, и назначена великая сумма на содержаніе пяти сотъ женщинъ, собранныхъ со всѣхъ улицъ и вольныхъ домовъ Константинопольскихъ. Въ семъ безопасномъ и святомъ убѣжищѣ онѣ долженствовали жить во всегдашнемъ заключеніи; нѣкоторыя изъ нихъ безразсудно повергались въ море; но отчаянная ихъ рѣшительность истреблялась въ памяти признательныхъ отшельницъ, исторженныхъ изъ пропасти порока и нищеты рукою великодушной ихъ благотворительницы. Самъ Юстиніанъ превозносилъ разумъ Ѳеодоры, называя законы свои плодомъ мудрыхъ совѣтовъ почтеннѣйшей своей супруги, низпосланной ему въ даръ отъ Бога. Мужество ея оказалось при народномъ возмущеніи и при ужасѣ, распространившемся въ царскихъ чертогахъ. Ея супружеское цѣломудріе доказывается молчаніемъ непримиримыхъ враговъ ея. Положимъ, что дочь Акаціева пресытилась сладострастіемъ; однакожъ ей принадлежитъ нѣкоторая похвала за твердость души; отрекшейся отъ привычки удовольствій и посвятившей себя правиламъ долга, или можетъ быть разсчетамъ своихъ выгодъ. Желанія и мольбы Императрицы о рожденіи законнаго сына остались тщетными; она произвела на свѣтъ одну только дочь отъ брачнаго ложа Не смотря на сію неудачу господство ея было постоянное и неограниченное; хитростію или истиннымъ достоинствомъ она удержала при себѣ любовь Юстиніана, и маловажныя размолвки между ими обыкновенно были пагубными для тѣхъ придворныхъ, которые почитали оныя значущими. Могло статься, что ея здоровье разстроилось отъ невоздержности молодыхъ лѣтъ; оно было уже весьма слабо, и врачи посовѣтовали ей пользоваться Пиѳійскими теплыми водами. Въ путешествіи сопровождали ее Преторіансклй Префектъ, главный хранитель сокровищъ, многіе комиты и патриціи, и свита, изъ четырехъ тысячь человѣкъ состоящая: на всемъ пути исправлены дороги; огромный дворецъ сооруженъ для ея пребыванія. Проѣзжая черезъ Виѳинію Ѳеодора надѣляла щедрою милостынею монастыри, церкви и богадѣльни, дабы они молились объ ея здравіи. На двадцать четвертомъ году своего супружества и на двадцать второмъ своего царствованія (въ 548 г.) Ѳеодора скончалась отъ рака, и невозвратная потеря сія была оплакиваема ея супругомъ, которой вмѣсто позорищной прелестницы могъ бы избрать себѣ цѣломудреннѣйшую и знатнѣйшую дѣвицу въ Имперіи Восточной.
II. Великое различіе примѣчается между играми древнихъ: знаменитѣйшіе изъ Грековъ были дѣйствующими лицами на оныхъ, a Римляне только зрителями, Поприще Олимпійское открыто было для богатыхъ, для знатныхъ, для честолюбивыхъ. Искатель славы, надѣющійся на ловкость свою и на искусство, дерзалъ по стезѣ Діомида и Менелая и самъ управлялъ коньми своими на поприщѣ. Десять, двадцать, сорокъ колесницъ всѣ вмѣстѣ устремлялись къ одной цѣли. Побѣдитель получалъ вѣнокъ лавровый, и слава имени его, семейства его и отечества переходила изъ рода въ родъ въ пѣсняхъ лирическихъ, сихъ вѣковыхъ памятникахъ, которые тверже мѣди и мрамора. Но въ Римѣ Сенаторъ, и даже простой гражданинъ, чувствующій свое достоинство, стыдился выставлять себя или коней своихъ на позорищѣ цирка. Игры представляемы были издержками республики, государственныхъ чиновниковъ, Императоровъ; но браздами управляли невольническія руки, и ежели случалось, что доходы любимаго возницы иногда превышали доходы адвоката, то на подобные примѣры взирали неиначе какъ на слѣдствія народнаго легкомыслія, и большую плату почитали необходимою наградою за ремесло позорное, Конскія ристанія получили свое начало отъ простаго спора между двумя возницами, одѣтыми въ бѣлое и въ красное платъя; послѣ прибавлены еще два цвѣта свѣтло зеленый и голубой, и какъ рыстанія повторяемы были до двадцатипяти разъ, то по сту колесницъ въ одинъ день являлось на великолѣпномъ позорищѣ цирка. Четыре партіи признаны законнымъ учрежденіемъ; имъ приписано таинственное начало, случайно принятые цвѣты были производимы отъ явленій натуры или отъ временъ года, и приписываемы красному сіянію Сиріуса лѣтомъ, зимнему снѣгу, темнотѣ осени и весенней зелени. Другое истолкованіе отъ стихіи предпочтено производству цвѣтовъ отъ временъ года, и споры зеленой и синей партіи уподоблены враждованію земли и моря. Одержанныя побѣды предзнаменовали или обильную жатву, или благоприятное плаваніе, и взаимная вражда пахарей и мореходцовъ была не столько безразсудна какъ слѣпое бѣшенство Римлянъ, изъ коихъ многіе имуществомъ своимъ и жизнію жертвовали принятому ими цвѣту. Сумазбродство сіе было презираемо и терпимо мудрыми Государями; но имена Калигулы, Нерона, Вителлія, Веруса, Коммода, Каракаллы и Елагабала находились въ спискахъ синей или зеленой партіи цирка. Императоры сіи прилежно посѣщали стойла, ободряли своихъ любимцовъ, утѣсняли ихъ противниковъ, и старались заслужить любовь черни искреннимъ или притворнымъ подражаніемъ ея обычаямъ. Шумные и кровопролитные споры нарушали веселость забавъ народныхъ до толъ пока продолжались зрѣлища въ Римѣ; и Ѳеодорикъ, по чувству правоты можетъ быть по пристрастію, принялъ подъ свое покровительство зеленую партію, насильственно притѣсняемую консуломъ и патриціемъ, которые душевно преданы были партіи синей.
Константинополь перенималъ сумазбродства, a не добродѣтели, древняго Рима, и тѣ же партіи, которыя неистово дѣйствовали въ циркъ, сугубымъ бѣшенствомъ отличались на ипподромъ. Въ царство Анастасіево, сіе народное сумазбродство еще болѣе воспылало отъ изувѣрства, и зеленые, по злодѣйскому умыслу спрятавшie ножи и камни въ корзинахъ подъ плодами, въ одинъ торжественный праздникъ умертвили три тысячи синихъ своихъ противниковъ. отъ столицы зараза сія распространилась въ провинціяхъ и въ городахъ Восточной Имперіи, и выдуманное для забавы различіе цвѣтовъ произвело двѣ страшныя и непримиримыя партіи, которыя потрясли было слабое основаніе правительства. Народныя несогласія, отъ важнѣйшихъ причинъ происходящія, едвали уподоблены быть могутъ симъ раздорамъ, которые нарушали миръ въ семействахъ, поселяли вражду между братьями и друзьями и побуждали женщинъ, хотя впрочемъ рѣдко посѣщавшихъ зрѣлища цирка, принимать сторону и мнѣнія любовниковъ и противиться желаніямъ супруговъ. Всѣ законы, Божескіе и человѣческіе, попираемы были ногами, и доколь партія оставалась побѣдоносною, до тѣхъ поръ очарованные мечтою приверженцы ея оставались нечувствительными и къ частнымъ бѣдствіямъ и къ общимъ. Своевольство, однакожъ не демократическая свобода, возникло въ Антіохіи и въ Константинополь, и дошло наконецъ до того, что помощь партіи сдѣлалась необходимою каждому искателю почестей, гражданскихъ или духовныхъ. Зеленые почитались тайными приверженцами фамиліи или секты Анастасіевой; напротивъ того синіе были усердно преданы Юстиніану, и благодарный покровитель ихъ въ продолженіе пяти лѣтъ защищалъ всѣ безпорядки партіи, отъ которой трепетали и дворъ и сенатъ и столицы востока. Ободренные потворствомъ Императора, синіе старались казаться страшными, и для того одѣвались въ особливое варварское платье, носили долгіе волосы, узкіе рукава и широкія полы по обычаю Гунновъ, выступали гордо и говорили громкимъ голосомъ. Днемъ прятали они свои кинжалы; но въ ночную пору сбирались толпами вооруженные, и готовы были но всякому насильству и грабительству. Сіи ночные разбойники грабили, a иногда и убивали зеленыхъ противниковъ своихъ, или даже и мирныхъ гражданъ; и уже опасно было носить богатые пояса й золотыя пуговицы и выходить на улицу въ позднее ночное время. Своевольство, ободряемое молчаніемъ правосудія, начало вторгаться въ частные домы, и злодѣи употребляли огонь или для удобнѣйшаго нападенія, или для сокрытія своихъ преступленій. Не было мѣста священнаго для нихъ и безопаснаго отъ ихъ, грабительства; дабы удовлетворить своему сребролюбію или мщенію, они ручьями проливали кровь невинныхъ, храмы и жертвенники осквернились ихъ убійствами; разбойники сіи похвалялись искусствомъ своимъ въ нанесеніи неминуемой смерти однимъ ударомъ кинжала. Развратная молодежь Константинопольская присоединилась къ синей партіи; законы молчали и крѣпость общественнаго состава ослабѣла; заимодавцы принуждаемы были отказываться отъ своихъ требованій, судьи уничтожать свои приговоры, господа увольнять своихъ рабовъ, отцы доставлять деньги на мотовство дѣтямъ своимъ, благородныя женщины удовлетворять похотливымъ вожделѣніямъ служителей; дѣти исторгаемы были изъ родительскихъ, a жены, неупредившія несчастія своего произвольною смертію, изъ супружнихъ объятій. Отчаяніе зеленыхъ, жестоко притѣсняемыхъ своими неприятелями и тщетно искавшихъ правосудія, напослѣдокъ употребило право мщенія; но оставшіеся въ живыхъ послѣ битвы, повлечены на мѣсто казни, a несчастные бѣглецы, сокрывшіеся въ лѣсахъ и пещерахъ, безъ милосердія ограблены тѣмъ обществомъ, изъ котораго они изгнаны. Достойные служители правосудія, которые осмѣлились карать преступленіе и неуважили гнѣва синихъ, содѣлались жертвою своей ревности; Константинопольскій префектъ искалъ убѣжища себѣ при святомъ Гробѣ: одинъ комитъ восточный претерпѣлъ поносное наказаніе кнутомъ, a правитель Киливіи, по приказанію Ѳеодоры, повѣшенъ надъ могилою двухъ злодѣевъ, осужденныхъ имъ на смерть за убійство своего слуги и за покушеніе на его собственную жизнь. Дѣло возможное, что искатель фортуны покушается созидать величье свое на смятеніи народномъ; но польза и долгъ государя требуютъ, чтобы онъ хранилъ святость законовъ. Первой указъ Юстиніановъ, которой былъ часто повторяемъ, a иногда и производимъ въ дѣйство, содержалъ въ себѣ твердую рѣшительность Государя защищать невинныхъ и наказывать преступниковъ всякаго наименованія и цвѣта безъ разбору. Однакожъ вѣсы правосудія обыкновенно склонялись въ пользу синей партіи, по тайной приверженности, по привычкѣ и по опасеніямъ Императора; справедливость его, послѣ нѣкоторой борьбы, всегда покорялась непреклонному памятозлобію Ѳеодоры, и Императрица всегда помнила обиды, нанесенныя комедіанткѣ. По восшествіи на престолъ младшаго Юстина, въ объявленіи о строгомъ правосудіи показано пристрастіе прежняго правительства сими словами: «Вы, синіе! Юстиніана уже болѣе нѣтъ на свѣтѣ; вы, зеленые! онъ живъ еще!»
Возмущеніе, которое едва неразрушило Константинополя, началось отъ взаимной ненависти и минутнаго примиренія обѣихъ партій. Въ пятой годъ своего цсарства Юстиніанъ праздновалъ Иды Января мѣсяца: въ продолженіе игръ зеленые непереставали изъявлять негодованія своего громкими воплями; до двадцать втораго бѣга Императоръ удерживалъ молчаливую свою важноcть, напослѣдокъ, потерявши терпѣніе, унизился до того что вступилъ въ разговоръ съ безпокойными рушителями порядка. Сей разговоръ, одинъ изъ самыхъ странныхъ, какіе когда либо происходили между государемъ и подданными, состоялъ изъ отрывистыхъ изреченій, произнесенныхъ со стороны Юстиніана посредствомъ глашатая. Зеленые сперва жаловались почтительно и кротко; они обвиняли чиновниковъ въ нагломъ притѣсненіи и громогласно желали Императору долголѣтной жизни и побѣдъ надъ врагами. «Будьте терпѣливы и внимательны, вы безчинные злоязычники!» воскликнулъ Юстиніанъ: «онѣмейте, Жиды, Самаряне и Манихеи?» Зеленые все еще неотчаевались возбудить въ немъ состраданіе: «Мы бѣдны, мы невинны, мы обижены, мы несмѣемъ на улицахъ появляться: всеобщее гоненіе свирѣпствуетъ противъ нашего имени и цвѣта. Вели, Государь, умереть намъ; но пускай мы умремъ по твоему приказанію и за твои выгоды!» Повтореніе ругательствъ унизили въ глазахъ ихъ величіе порфиры, и они явно отреклись повиноваться Государю, которой отказываетъ подданнымъ своимъ въ справедливомъ удовлетвореніи; проклинали рожденіе отца Юстиніанова, a сыну его приписывали оскорбительныя имена убійцы и клятвопреступнаго тирана. «Такъ вамъ нежаль своей жизни?» воскликнулъ Монархъ раздраженный. Тутъ синіе съ бѣшенствомъ встали съ мѣстъ своихъ, и грозные вопли ихъ раздались въ Ипподромѣ; a противники ихъ, предвидя неравенство боя, разбѣжались и распространили ужасъ и отчаяніе по стогнамъ Константинопольскимъ. Въ сіи опасныя минуты вели на казнь семерыхъ убійцъ, принадлежавшихъ къ обѣимъ партіямъ и осужденныхъ Префектомъ; ихъ перевезли въ предмѣстіе Перу на мѣсто казни. Четверымъ немедленно отрублены головы, пятой повѣшенъ; оба послѣдніе подверглись равной участи; но еврейки перервались, и преступники живые упали на землю; народъ обрадовался ихъ избавленію, a монахи изъ ближняго монастыря Св. Конона перевезли ихъ на лодкѣ къ себѣ и дали имъ убѣжище при святынѣ церкви. Поелику преступники были одинъ синей партіи, a другой зеленое, то обѣ стороны сіи равномѣрно ожесточились противу общаго притѣснителя и заключили между собою перемиріе до освобожденія плѣнниковъ и дотолъ пока неудовлетворится ихъ мщеніе. Домъ Префекта, дерзнувшаго удержать стремительной потокъ возмущенія, немедленно, преданъ пламени; чиновники его и стражи умерщвлены; отворены темницы, и возвращена свобода такимъ людямъ, которые должны были употребить ее на общую погибель. Отрядъ военный, посланный на помощь гражданскому начальству, яростно встрѣченъ вооруженною толпою, коея многолюдство и дерзость безпрестанно увеличивались. Герулы, самые свирѣпые варвары, находившіеся въ службѣ Имперіи, опрокинули сонмъ служителей церкви, которые вышли со святыми вещами, надѣясь остановить кровопролитіе. Жестокость мятежа еще болѣе усилилась отъ сего неуваженія къ святынѣ; народъ жарко сражался за оскорбленіе Бога; женщины изъ оконъ и съ кровель поражали каменьями воиновъ, которые бросали пылающія головни въ домы, и пожаръ безпрепятственно распространяемый гражданами и чужестранцами свирѣпствовалъ по всему городу. Огонь обхватилъ уже соборную церковь Св. Софіи, бани Зевксипповы, часть дворца отъ перваго входа до Марсова жертвенника и длинной портикъ начиная отъ царскихъ чертоговъ до площади Константиновой; обширная больница съ находившимися въ ней людьми истреблена пламенемъ; многіе храмы и великолѣпныя зданія разрушены; безчисленныя сокровища золота и серебра или растопились, или пропали. Благоразумные и зажиточные граждане искали убѣжища отъ сихъ ужасныхъ происшествіи на Азійскомъ берегъ Босфора. Пять дней Константинополь былъ плачевнымъ позорищемъ бѣдствій, причиняемыхъ партіями, коихъ военное восклицаніе Ника, побѣждай, дало наименованіе сему достопамятному возмущенію.
Пока были раздѣлены обѣ партіи, торжествующая синяя и отчаянная зеленая, дотолѣ, по видимому, съ равною холодностію взирали онѣ на безпорядки въ Государствѣ. Но теперь онъ объ единогласно порочили умышленную слабость правосудія, и управленіе финансами, и вину общественныхъ бѣдствій явно приписывали двумъ министрамъ, хитрому Трибоніану и сребролюбивому Іоанну Каппадокійскому. При другихъ обстоятельствахъ ропотъ народа остался бы неуваженнымъ; но ему вняли, когда пламя угрожало городу разрушеніемъ; Квесторъ и Префектъ немедленно были смѣнены, и должности ихъ поручены двумъ Сенаторамъ, извѣстнымъ по несомнительной своей честности. Послѣ сего угожденія народу Юстиніанъ явился въ Ипподромъ, дабы признаться въ своихъ собственныхъ ошибкахъ и услышать раскаяніе благодарныхъ подданныхъ; но подданные неполагались на его увѣренія, торжественно произнесенныя передъ святымъ Евангеліемъ, и Монархъ, огорченный ихъ недовѣрчивостію, поспѣшно удалился въ укрѣпленные свои чертоги. Таковое упрямство и явный мятежъ признаны слѣдствіемъ тайнаго заговора; подозрѣвали, что возмутители, a особливо зеленая партія, были снабжены оружіемъ и деньгами отъ Ѵпатія и Помпея, двухъ патриціевъ, которые не могли ни забыть съ честію для себя, ни вспоминать спокойно, что они были племянники Императора Анастасія. Сперва удостоенные довѣренности, потомъ отверженные, напослѣдокъ опять прощенные по боязливому легкомыслію Монарха, они явились передъ трономъ какъ вѣрные служители своего Государя, и въ продолженіе пяти мятежныхъ дней были содержаны въ качествъ заложниковъ; но когда страхъ преодолѣлъ благоразуміе въ Юстиніанѣ, которой почелъ обоихъ братьевъ опасными соглядатаями, a можетъ быть и убійцами, то имъ грозно повелѣно было выдти изъ чертоговъ. Послѣ безполезныхъ напоминаній, что повиновѣніе въ семъ случаѣ можетъ довести ихъ до непроизвольной измѣны, они удалились въ свои домы. Въ шестой день поутру народъ схватилъ Ѵпатія; невзирая ни на его сопротивленіе, ни на слезы его супруги, повлекъ на площадь Константинову, и тамъ увѣнчалъ его богатымъ ожерельемъ вмѣсто діадимы. Если бы сей принужденный похититель, защищавшій послѣ невинность свою медленностію, внялъ наущеніямъ своего сената и возбудилъ бы въ пользу свою бѣшенство народа, то первыя усилія неминуемо погубили бы робкаго Императора, или низвергли бы его съ престола. Дворецъ Византійскій имѣлъ свободное сообщеніе съ моремъ; суда въ готовности: стояли при лѣстницахъ сада; уже принято было тайное намѣреніе отправить Императора съ фамиліею его и сокровищами въ безопасное убѣжище.
Юстиніанъ погибъ бы неминуемо, если бы позорищная прелестница, возведенная имъ на высоту престола, не презрѣла боязливостію, какъ прежде добродѣтелей своего пола. Посреди совѣта, въ которомъ и Велизаріи присутствовалъ, одна Ѳеодора показала духъ истинно геройскій, и она только одна, не боясь гнѣва Юстиніанова, могла спасти Императора отъ угрожающей опасности и отъ постыднаго его страха. «Хотя бы бѣгство единственнымъ средствомъ осталось ко спасенію» сказала супруга Юстиніанова: «я и тогда презрѣла бы сіе средство. Смерть есть неминуемый удѣлъ человѣка; но кто царствовалъ, тому стыдно пережить потерю своего достоинства и власти. Молю небо, чтобы ниже на одинъ день не лишало меня вѣнца и багряницы, и чтобы я перестала жить на свѣтѣ, переставши быть Царицею. Ежели ты, Государь, бѣжать вознамѣрился, сокровища въ твоей власти; посмотри на море, тамъ стоятъ корабли твои; но бойся, чтобы привязанность къ жизни не подвергла тебя или бѣдственному изгнанію, или поносной смерти. Чтожъ до меня принадлежитъ, я держусь правила древнихъ, и почитай престолъ славнымъ гробомъ.» Непоколебимая твердость одной женщины возвратила бодрость разсуждать и дѣйствовать, a при бодрости не трудно найти средства даже въ самыхъ отчаянныхъ обстоятельствахъ. Положено было возобновить вражду партій; синіе надивиться не могли своей безразсудной опрометчивости, по движенію коея за маловажную обиду рѣшились войти въ связь съ непримиримыми врагами своими и вооружиться противъ милостиваго и щедраго своего благотворителя; они паки провозгласили величество Юстиніаново, и зеленые съ ничтожнымъ своимъ Императоромъ одни остались въ Ипподромѣ. Вѣрность тѣлохранителей была сомнительна; но кромѣ ихъ военная сила Юстиніанова состояла въ трехъ тысячахъ ветерановъ, обучившихся мужеству и строгому порядку въ продолженіе войны Персидской и Иллирійской, Велизарій и Мундусъ тихо повели ихъ изъ дворца двумя отрядами, пробираясь черезъ узкіе переходы по угасающему пламени и валящимся зданіямъ, и вдругъ захватили съ обѣихъ сторонъ ворота Ипподрома. Въ семъ тѣсномъ мѣстѣ безпорядочная и устрашенная толпа немогла сопротивляться правильному нападенію обученныхъ воиновъ; синіе ознаменовали раскаяніе свое сугубымъ бѣшенствомъ, болѣе тридцати тысячь человѣкъ лишилось жизни при семъ жестокомъ и кровопролитномъ побоищѣ, гдѣ поражалъ одинъ другаго безъ разбора. Vпатій низведенъ съ престола и вмѣстѣ съ Помпеемъ поверженъ къ стопамъ Императора; они просили помилованія, но преступленіе ихъ было явно, невинность сомнительна, и Юстиніанъ не боялся быть милосердымъ. На другой же день поутру Анастасіевы племянники съ осмнадцатью знаменитыми ихъ единомышленниками консульскаго и патриціанскаго достоинства лишены жизни воинами; трупы ихъ брошены въ море, домы разрушены, имѣніе описано. И въ самомъ даже Ипподромѣ нѣсколько лѣтъ сряду царствовало печальное молчаніе: но по возстановленіи игрищъ, прежніе безпорядки возникли снова; синяя и зеленая партія опять безпокоили царство Юстиніаново и нарушали благоденствіе Имперіи Восточной.
III. Сія Имперія, когда Римъ былъ уже обладаемъ варварами, вмѣщала въ себѣ покоренные имъ народы за Адріатическимъ моремъ и до предѣловъ Еѳіопіи и Персіи. Юстиніанъ царствовалъ надъ шестьдесять четырьмя провинціями и девятьсотъ тридцатью пятью городами. Области его имѣли всѣ выгоды почвы, мѣстоположенія и климата; успѣхи человѣческой промышленности процвѣтали на берегахъ Средиземнаго моря до самаго Нила, начиная отъ древней Трои до Ѳивъ Египетскихъ. Еще въ древнія времена Патріархъ Авраамъ воспользовался извѣстнымъ изобиліемъ Египта; сія область, необширная и многолюдная, въ состояніи была отпускать въ Константинополь ежегодно по двѣсти шестидесяти тысячь мѣръ пшеницы. Мануфатуры Сидонскія, въ Гомеровыхъ пѣснопѣніяхъ упомянутые, по прошествіи тысячи пяти сотъ лѣтъ снабжали Юстиніанову столицу своими издѣліями. Плодородіе земли, неистощенное двумя тысячами жатвъ, было возобновляемо и усиливаемо искусствомъ земледѣлія, тучнымъ удобреніемъ и благовременнымъ отдыхомъ. Породы домашнихъ животныхъ размножены до безконечности. Различныя заведенія, зданія, орудія трудолюбія и роскоши, переживающія людей, умножены попечительностію многихъ поколѣній. Преданіе сохраняло, a опыты доводили до совершенства полезныя ремесленныя работы: общество обогатилось раздѣленіемъ трудовъ и удобствомъ обмѣна, и одинъ Римлянинъ жилъ въ выгодномъ домъ, одѣвался и питался посредствомъ тысячи рукъ, посвященныхъ трудолюбію. Изобрѣтеніе тканія и пряденія приписано богамъ. Во всѣ вѣки произведенія животнаго царства и растительнаго, волосы, кожа, шерсть, ленъ, хлопчатая бумага и напослѣдокъ шелкъ, были обработываемы руками для прикрытія или для украшенія человѣческаго тѣла; ихъ напаяли прочными красками, и кисть успѣшно помогала ткацкой работъ. При выборѣ сихъ красокъ, подражающихъ изяществу природы, распоряжалъ свободной вкусъ, a иногда и прихоть; но густой багрянецъ, извлекаемый Финикіянами изъ нѣкоторой раковины, единственно предоставленъ былъ для священной особы и чертоговъ Императора; казнь измѣны объявлена была противу честолюбивыхъ подданныхъ, кои дерзнули бы присвоить себѣ преимущества трона.
Нѣтъ нужды изъяснять, что шелкъ есть произведеніе извѣстнаго насѣкомаго, и что изъ него дѣлается златовидная гробница, изъ которой червь вылетаетъ въ видѣ бабочки. До Юстиніанова царства шелковичные черви, на свободъ питающіеся листьями тутоваго дерева, находились только въ Китаѣ; другіе черви тогожъ рода, живущіе при соснѣ, дубѣ и ясени, обитали въ лѣсахъ Азіи и Европы; но какъ воспитаніе ихъ очень затруднительно, a польза отъ нихъ весьма невѣрная, то и нестарались ихъ разводить нигдѣ, кромѣ только на маломъ островъ Цеосъ, лежащемъ близь берега Аттическаго. На семъ островъ, по изобрѣтенію нѣкоторой женщины и для женскаго же употребленія, дѣлали тонкой флеръ, которому удивлялись на Востокѣ и въ Римѣ. Каковы бы ни были догадки объ одеждѣ Мидской и Ассирійскомъ, но Виргилій первой изъ древнихъ писателей упоминаетъ о мягкой шерсти, будто бы получаемой отъ деревъ Китайскихъ; и о сей ошибкѣ, которую легче было сдѣлать нежели попасть на истину, узнали уже очень поздно, непрежде какъ свѣдали о драгоцѣнномъ насѣкомомъ, главномъ виновникѣ роскошества народовъ. Въ царство Тиберіево важные Римляне порочили сію утонченную роскошь, и Плиній натянутымъ, однакожъ сильнымъ слогомъ охуждаетъ ненасытность любостяжанія, которое досягаетъ до предѣловъ міра для пагубнаго намѣренія выставить наготу женщинъ подъ прозрачною одеждою, уборъ нескрывающій округлостей членовъ и цвѣта тѣла былъ приятенъ для суетности и возбуждалъ желанія; сіи причины заставляли иногда Финикійскихъ женщинъ дѣлаемыя въ Китаѣ дорогія ткани распускать снова и прибавлять къ нимъ льняныя нитки. Двѣсти лѣтъ послѣ Плинія шелковыя и полушелковыя одежды исключительно принадлежали женскому полу; наконецъ богатые граждане Рима и провинцій мало по малу подражать стали примѣру Елагабала, которой прежде всѣхъ дерзнулъ симъ женскимъ убо ромъ обезславить достоинство Императора и мущины. Авреліанъ жаловался, что за одинъ фунтъ шелку платили въ Римѣ по двенадцати унцій золота; но чѣмъ болѣе требовалось шелку, тѣмъ чаще его привозили, a по мѣръ привозу и цѣна убавлялась. Случаи и монополія поднимали цѣну и выше объявленной Авреліаномъ; за то уже ремесленники Тирскіе и Беритскіе иногда принуждены были довольствоваться девятою частію оной. Признано за необходимое закономъ опредѣлить различіе въ одеждъ между комедіантами и сенаторами; ибо изо всею количества шелку, вывозимаго изъ Китая, большая часть употребляема была подданными Юстиніана. Имъ еще болѣе извѣстны были раковины Средиземнаго моря, называемыя морскими шелковичными червями; мягкая волна, которою жемчужная матка прицѣпляется къ камню, нынѣ выдѣлывается болѣе для любопытства нежели для употребленія; составленныя изъ сего вещества одежды подарены были Арменскимъ сатрапамъ отъ Римскаго Императора.
Мѣлкія, но дорогія вещи не требуютъ большихъ издержекъ за провозъ по сухому пути, и караваны переходили въ двѣсти сорокъ три дни всю широту Азіи отъ Китайскаго моря до береговъ Сирійскихъ. Римляне получали шелкъ непосредственно отъ Персидскихъ купцовъ, приѣзжавшихъ въ Арменію и въ Низибисъ на торжища; но сія торговля, въ мирное время стѣсняемая завистію и корыстолюбіемъ, совсѣмъ превращалась въ продолжительную войну между обоими государствами. Великій царь по гордости своей могъ почитать Согдіану и даже Китай въ числѣ своихъ провинцій; въ самомъ же дѣлъ области его оканчивались рѣкою Оксомъ, и сношенія его съ жителями Согдіаны, за сею рѣкою обитавшими, зависѣли отъ произвола Бѣлыхъ Гуновъ и Турковъ, господствовавшихъ надъ симъ промышленнымъ народомъ. Впрочемъ и самое жестокое владычество неистребило земледѣлія и торговли въ такой странъ, которая по читается однимъ изъ четырехъ садовъ Азіи; положеніе Самарканда и Бохары весьма удобно для обмѣна разныхъ произведеній, и купцы ихъ, доставши сырой или выдѣланной шелкъ изъ Китая, привозили его въ Персію, для передачи Римлянамъ. Согдіанскіе караваны принимаемы были въ гордой Китайской столицъ какъ покорный посланники государствъ подвластныхъ, и ежели имъ удавалось благополучно возвратиться, то отважное предприятіе ихъ всегда вознаграждаемо было чрезвычайнымъ прибыткомъ. Для труднаго и опаснаго путешествія отъ Самарканда до перваго города Шенси требовалось шестьдесять, восемьдесять и даже не менѣе ста дней; за рѣкою Яксартомъ начиналась пустыня, и бродящія толпы, неудерживаемыя арміями и гарнизонами, почитали всѣхъ путешественниковъ законною своею добычею. Для избѣжанія отъ Татарскихъ разбойниковъ и Персидскихъ тирановъ, караваны предпринимали путь на югъ, переправлялись черезъ Тибетскія горы, пускались по рѣкамъ Гангесу или Индусу, и въ пристаняхъ Гузерагаской или Maлабарской спокойно дожидались прибытія западнаго флота. Но опасности путешествія по пустынямъ казались имъ сноснѣе дорожныхъ безпокойствъ, голода и потери времени; подобныя предприятія рѣдко были возобновляемы, и только Европеецъ перешедши неироходимый путь хвалится своею неутомимостію, когда въ десять мѣсяцовъ изъ Пекина достигаетъ до устья рѣки Индуса. Между тѣмъ однакожъ океанъ былъ открытъ для свободнаго сообщенія человѣческому роду. Этѣ великія рѣки до самаго Тропика области Китайскія были покорены и образованы сѣверными Императорами, со времени христіянскаго лѣтосчисленія онъ были наполнены городами и людьми, тутовыми деревьями и драгоцѣнными ихъ жителями; и если бы Китайцы при употребленіи компаса имѣли еще умъ и дарованія Грековъ или Финикіянъ, то конечно изобрѣтенія свои они распространили бы на южной половинъ земнаго шара. Я не могу входить въ изслѣдованія и ненамѣренъ ничего утверждать объ отдаленныхъ путешествіяхъ ихъ до Персидскаго залива, или до Мыса доброй надежды: однакожъ предки ихъ въ трудахъ и успѣхахъ могли равняться настоящимъ поколѣніямъ, и могло статься что путешествія ихъ простирались отъ острововъ Японскихъ до Малаккскаго пролива, до сихъ такъ сказать столповъ восточнаго Геркулеса. Не теряя. изъ виду земли, они могли плыть берегомъ до крайняго мыса Ахина, ежегодно посѣщаемаго десятью или двенадцатью кораблями съ Китайскими произведеніями, съ издѣліями и даже съ художниками; островъ Суматра и противуположный ему полуостровъ, неясно описанные древними, названы золотыми и серебряными землями; упоминаемые Птоломеемъ торговые города доказываютъ, что богатство ихъ состояло не въ однѣхъ только рудокопняхъ. Отъ Суматры до Цейлона полагается около трехъ сотъ миль по прямой линіи; Китайскіе и Индійскіе мореплаватели, слѣдуя за полетомъ птицъ, или сопутствуемые періодическимъ вѣтромъ, безопасно могли переплывать сіе разстояніе на крѣпкихъ судахъ, сплоченныхъ вмѣсто желѣза нитьми кокосоваго дерева. Цейлонъ (Ceреноидъ или Тапробана) управляемъ былъ двумя враждующими владѣтелями; одному изъ нихъ принадлежали горы, слоны и свѣтлые карбуннулы, другой обладалъ богатствами внутренней примышленности и внѣшней торговли и обширною Тринкемальскою гаванью, вмѣщавшею въ себѣ флоты Запада и Востока. На семъ гостепріимномъ островъ, лежащемъ въ равномъ, какъ вычислено, разстояніи отъ обѣихъ странъ, привозимый Китайскими купцами шелкъ выгодно отдаваемъ былъ на обмѣнъ жителямъ Персидскаго залива. Подданные великаго Царя, не боясь прекословія, могли здѣсь превозносить его могущество и великолѣпіе; a Римлянинъ, сравнившій грубую ихъ монету съ золотою медалью Императора Анастасія и тѣмъ уничижившій ихъ суетную гордость, приплылъ въ Цейлонъ, какъ простой путешественникъ, на кораблѣ Еѳіопскомъ.
Шелкъ сдѣлался необходимою потребностію. Императоръ Юстиніанъ съ прискорбіемъ замѣтилъ, что Персы на моряхъ и на сушѣ присвоили себѣ исключительную торговлю симъ дорогимъ произведеніемъ, и что богатства подданныхъ его безпрерывно истощаемы были неприязненнымъ, идолопоклонническимъ народомъ. Другое правительство, болѣе дѣятельное, возстановило-бы Египетскую торговлю и мореплаваніе по Чермному морю, ослабѣвшія вмѣстѣ съ благосостояніемъ Имперіи; оно могло бы посылать Римскіе корабли къ пристанямъ Цейлона, Малакки и даже Китая. Юстиніанъ принялъ иное намѣреніе и прибѣгнулъ къ посредству христіянскихъ союзниковъ своихъ, Еѳіоплянъ Абиссинскихъ, которые недавно только познакомились съ искусствомъ мореплаванія, съ духомъ торговли и съ пристанью Адулисомъ, украшенною трофеями одного Греческаго завоевателя. Они проникли до самаго Екватора, вдоль берега Африканскаго искавши золота, смарагдовъ и благовонныхъ прозябеній; однакожъ благоразуміе недозволило имъ мѳшаться въ соперничество съ Персами, которые всегда могли бы предупреждать ихъ по причинъ сосѣдства своего съ Индіею. Такимъ образомъ намѣреніе Императора оставалось тщетнымъ дотолѣ, пока неожиданный случай не удовлетворилъ его желанію. Индійцамъ проповѣдано было Евангельское ученіе; уже Епископъ управлялъ Христіянами Св. Ѳомы на берегѣ Малабарскомъ; на островъ Цейлонѣ сооружена была церковь, и дѣйствія проповѣдниковъ досягнули даже до края Азіи. Два Персидскіе монаха долго жили въ Китаѣ, можетъ быть въ самомъ столичномъ городъ Нанкинѣ при Дворъ Государя, къ которому присланы были съ острова Цейлона. Занимаясь набожными дѣлами своего препорученія, они любопытными глазами смотрѣли на обыкновенную одежду Китайцевъ, на шелковыя издѣлія, на шелковичныхъ червей, коихъ воспитаніе (въ домахъ и на деревьяхъ) нѣкогда относилось единственно къ должности Государынь. Они между прочимъ развѣдали, что нѣтъ способа перевезти въ свое отечество сихъ недолговѣчныхъ животныхъ, но что можно сберечь яица ихъ и расплодить безчисленное ихъ потомство въ отдаленныхъ климатахъ. Вѣра, a можетъ быть и корысть, превозмогла въ Персидскихъ монахахъ любовь къ ихъ отечеству; они послѣ долгаго путешествія прибыли въ Константинополь, объяснили намѣреніе свое Императору, и были ободрены щедрыми дарами и обѣщаніями Юстиніана. Историки сего Монарха подробнѣе описали военные походы при подошвѣ Кавказа нежели путешествіе сихъ проповѣдниковъ, которые опять ѣздили въ Китай, набрали тамъ яицъ шелковичныхъ червей, сокрыли ихъ на внутренней пустотѣ трости и возвратились въ Константинополь съ добычею Востока. Подъ ихъ надзоромъ яйца въ надлежащее время года высижены посредствомъ теплоты навоза; черви питались листьями тутоваго дерева и работали въ новомъ своемъ отечествѣ; сбережено потребное число бабочекъ для размноженія сихъ насѣкомыхъ, a для пищи ихъ разведены тутовыя деревья. Опытами и догадками исправлены погрѣшности въ новомъ заведеніи, и Согдіанскіе послы въ царствованіе преемника Юстиніанова уже признавались, что Римляне самимъ Китайцамъ неуступали въ искусствъ содержать червей и выработывать драгоцѣнное ихъ произведеніе, которое промышленностію европейцовъ нынѣ доведено еще далѣе до совершенства. уважая впрочемъ невинныя выгоды роскоши, я иногда съ прискорбіемъ думаю, что еслибъ путешествующіе монахи вмѣсто шелку вывезли изъ Китая искусство книгопечатанія, тогда уже извѣстное на краю Востока, то Менандровы Комедіи и всѣ Ливіевы Декады дошли бы до насъ въ изданіяхъ шестаго вѣка. Столь дальнія путешествія должны бы, по видимому, содѣйствовать успѣхамъ наукъ умозрительныхъ; не смотря на то однакожъ вся тогдашняя Географія основана была только на священномъ писаніи, a изслѣдованіе натуры почиталось явнымъ признакомъ вольнодумства. Весь міръ заключался тогда въ предѣлахъ умѣреннаго пояса, и земля почитаема была имѣющею протяженную поверхность въ длину на четыреста дней пути, a въ ширину на двѣсти, окруженною Океаномъ и покрытою крѣпкимъ кристальнымъ сводомъ или твердью.
IV. Юстиніановы подданные были недовольны обстоятельствами своего времени и правительствомъ. Европу разоряли варварскіе народы; въ Азіи чрезмѣрно размножались монахи: бѣдность Запада ослабляла торговлю и ремесла на Востокъ; плоды трудолюбія истощаемы были служителями церкви и государства и войскомъ; скоро оказался недостатокъ въ неподвижныхъ и обращающихся капиталахъ, составляющихъ народное богатство. Общественныя нужды облегчены были хозяйственною бережливостію Императора Анастасія, которой въ одно время и собралъ безчисленныя сокровища и освободилъ народъ свой отъ тягостныхъ и ненавистныхъ налоговъ. Всѣ подданные съ благодарностію прославляли уничтоженіе злата озлобленія, или подати на промышленность бѣдныхъ гражданъ, болѣе тягостной, какъ надобно думать, по качеству сбора, нежели по количеству, ибо цвѣтущій городъ Едесса заплатилъ только сто сорокъ фунтовъ золота, собраннаго въ четыре года съ десяти тысячъ ремесленниковъ. При сихъ человѣколюбивыхъ распоряженіяхъ бережливость Императора Анастасія былъ столь велика, что отъ годовыхъ доходовъ своихъ онъ могъ еще собрать триста двадцать тысячь фунтовъ золота. Племянникъ Юстиновъ не захотѣлъ слѣдовать сему примѣру и расточилъ сокровища на милостыни и зданія, на войну и невыгодные договоры. Доходы его оказались несоразмѣрными издержкамъ? Всѣ возможные способы употребляемы были къ вынужденію у народа золота и серебра, кои расточительною рукою бросалъ онъ и къ Персамъ и къ Франкамъ. Царство его ознаменовано быстрымъ послѣдствіемъ, или лучше сказать, совмѣстнымъ господствомъ насильственнаго хищенія и скупости, великолѣпія и бѣдности; думали, что сокровища лежатъ въ ладоняхъ его, а вмѣсто того онъ оставилъ долги своему преемнику. Такой характеръ справедливо былъ обвиняемъ голосомъ народа и потомства: но недовольные бываютъ обыкновенно легковѣрны, a частая злоба слишкомъ дерзкою, и для того искатель истины долженъ съ осторожною недовѣрчивостію пользоваться занимательными анекдотами Прокопія. Сей сочинитель тайной исторіи представляетъ намъ только пороки Юстиніана, и пороки его изображены черными красками: сомнительныя дѣйствія приписаны самымъ злымъ побудительнымъ причинамъ; ошибка вмѣняется въ вину; случайность не отличена отъ намѣренія, самые законы отъ злоупотребленія законовъ; пристрастная несправедливость одной минуты показана въ видѣ общаго правила, будтобы имѣвшаго силу свою во все продолженіе тридцати двухъ лѣтняго царства; Императоръ одинъ представленъ виновнымъ въ преступленіяхъ его чиновниковъ, въ безпорядкахъ его времени и въ развращенности его подданныхъ; самыя даже физическія бѣдствія, моровыя повѣтрія, землетрясенія и наводненія поставлены въ вину князю демоновъ (по словамъ Прокопія), принявшему на себя образъ Юстиніана!
И такъ, не иначе какъ съ надлежащею осторожностію, намѣренъ я кратко предложить анекдоты о скупости и грабительствѣ въ слѣдующихъ отдѣленіяхъ: 1. Юстиніанъ былъ такъ расточителенъ, что не могъ быть щедрымъ. Гражданскіе и военные чиновники, принимаемые въ придворную службу, сперва получали неважной чинъ и умѣренное жалованье, потомъ восходили на высшія степени и достигали до изобилія и роскошныхъ выгодъ; ежегодныя издержки на выдачу имъ пенсіоновъ, коихъ знатнѣйшая часть уничтожена Юстиніаномъ, простирались до четырехъ сотъ тысячь фунтовъ, и сія мѣра домашней бережливости была оплакиваема корыстолюбивыми или бѣдными придворными какъ послѣдній ударъ нанесенный величеству Имперіи. Содержаніе почтъ, денежныя выдачи врачамъ и ночныя освѣщенія, были почитаемы очень важною обязанностію городовъ, которыя справедливо могли жаловаться, что Императоръ отнялъ доходы ихъ, предназначенные на столь полезныя издержки. Даже солдаты не остались безъ оскорбленія; a духъ военный въ такомъ былъ тогда упадкѣ, что можно было оскорблять ихъ не опасаясь возмездія. Императоръ отставилъ обыкновенную выдачу по пяти золотыхъ при наступленіи пятаго года, довелъ заслуженныхъ воиновъ до нищенскаго состоянія, и цѣлыя арміи, неудовлетворенныя принадлежащими имъ деньгами, изнемогали: на сраженіяхъ въ Италіи и противъ Церсовъ. 2. Человѣколюбивые предмѣстники его обыкновенно при торжественныхъ случаяхъ своего царствованія остановляли взысканіе недоимочныхъ поборовъ, благоразумно отрекаясь отъ такихъ требованій, которыя по необходимости должны бы оставаться тщетными. "Юстиніанъ (пишетъ Прокопій) въ тридцать два года своего владычества ни единожды не оказалъ подобной милости народу, и многія изъ подданныхъ его отступились отъ принадлежавшихъ имъ земель, коихъ цѣна недостаточна была для заплаты въ казну налоговъ. Анастасій даровалъ городамъ, потерпѣвшимъ отъ неприятельскихъ нашествій, семилѣтнюю льготу отъ всякихъ поборовъ: Юстиніановы области опустошены Персами и Арабами, Гунами и Славянами; однакожъ тщеславное и смѣшное отпущеніе на одинъ годъ поборовъ дано было только тѣмъ городамъ, которые дѣйствительно покорены были непріятелемъ. Таковъ языкъ сочинителя тайной исторіи, которой именно утверждаетъ, будто никакого несдѣлано снисхожденія Палестинъ послѣ мятежа Самаританскаго; ложное и ненавистное сіе обвиненіе опровергается достовѣрными записками, свидѣтельствующими о выдачъ сей разоренной провинціи тринадцати центенаріевъ (пятидесяти двухъ тысячь фунтовъ) золота по предстательству Св. Савы. 3. Про копіи неизъяснилъ намъ системы налоговъ, которые сыпались подобно граду, и истребляли жителей подобно опустошительной даровой заразъ: они сдѣлались бы участками злости его, если бы приписали Юстиніану и древнее правило о взысканіи со всего округа за"частной убытокъ, понесенной однимъ гражданиномъ. Запасеніе хлѣба для войска и столицы сопряжено было съ тягостными самопроизвольными поборами, весьма несоразмѣрными имуществу и средствамъ земледѣльца; и сіе бѣдствіи увеличивалось еще отъ частныхъ злоупотребленій, отъ обмана въ вѣсѣ и въ мѣръ и отъ издержекъ и трудовъ при дальнемъ перевозъ. Во время случившагося недостатка однажды потребованы были съѣстные припасы изъ ближнихъ провинціи Ѳракіи, Виѳиніи и Фригіи; хозяева послѣ тягостнаго путешествія и опаснаго мореплаванія получили столь несоразмѣрную цѣну, что имъ оставалось отказаться и отъ хлѣба и томъ платы. Такія предосторожности впрочемъ доказываютъ заботливость о благосостояніи столицы; однакожь Константинополе неизбавился отъ самовластнаго хищничества Юстиніанова. Прежде отправлялась свободная торговля по Босфору и Геллеспонтскому проливу, и дозволяемо было вывозить всякія вещи, кромѣ только оружія для употребленія варваровъ; но при Юстиніанѣ ко всѣмъ городскимъ воротамъ приставлены были преторы, служители царскаго корыстолюбія; наложена была тягостная пошлина какъ на корабли такъ и на товары; бѣдные покупатели чувствовали все бремя сего притѣсненія, платя за обыкновенныя вещи чрезмѣрную цѣну, и народъ привыкшій находить себѣ отраду отъ щедрости Государя, иногда уже принужденъ былъ жаловаться на недостатокъ воды и хлѣба. Воздушная дань, неимѣющая имени и неопредѣляемая никакимъ закономъ, состояла во стѣ двадцати тысячахъ фунтовъ, ежегодно приносящихъ въ даръ Императору отъ Префекта преторіянскаго; a способы собрать столь великую сумму зависѣли единственно отъ воли сего могущественнаго чиновника. 4. Но и сіи подати и сборы были гораздо сноснѣе нежели право монополіи, коимъ стѣснялось полезное соревнованіе промышленности, и которые для малой и предосудительной выгоды самопроизвольно налагало несносную тяжесть на необходимыя и на прихотливыя нужды подданныхъ. "Какъ только продажа шелку (выписываю изъ Прокопіевыхъ анекдотовъ) поступила въ исключительное вѣдомство, Императорскаго казначея, то ремесленники: Тирскіе и Беритскіе немедленно пришли въ крайнюю бѣдность, и частію погибли отъ голода, или убѣжали въ Персидскія области. Нѣтъ сомнѣнія, что провинція можетъ терпѣть ущербъ отъ разоренія ея ремесленниковъ; однакожъ, говоря о шелкѣ, Прокопій съ намѣреніемъ неупомянулъ о безцѣнныхъ и прочныхъ выгодахъ, доставленныхъ Имперіи любопытствомъ Юстиніана. О возвышеніи седмою долею цѣны обыкновенной мѣдной монеты упомянуть должно съ разнымъ безпристрастіемъ, и перемѣна сія сдѣлана какъ видно, безъ предосудительной причины[5]; ибо золотая монета, узаконенная мѣра цѣнности вещей, осталась чистою, и достоинство ея невозвышено. 5. Обширная власть предоставленная откупщикамъ казенныхъ сборовъ, дабы они могли выполнить свои обязанности, принадлежитъ къ числу ненавистныхъ установленіи; какъ будто можно покупать у Императора жизнь и имущество своихъ согражданъ! Еще явнѣе производилась въ самомъ дворцѣ продажа чиновъ и должностей по дозволенію, или по крайней мѣръ по небреженію Юстиніана и Ѳеодоры. Требованія заслуженныхъ людей и самыхъ даже любимцевъ оставались безъ уваженія; напротивъ того случалось обыкновенно, что дерзкой хитрецъ, получивши важную должность, находилъ въ ней богатое вознагражденіе за постыдные происки свои за долги, коими обременилъ себя, и за большіе платимыя надъ проценты. Наконецъ Юстиніанъ почувствовалъ всю невыгоду; столь вредной продажи и призналъ за нужное установленіемъ присяги и наказаніи оградить святость правосудія; но по прошествіи одного года дѣйствіе указа ослабѣло, и своевольство одержало верхъ надъ безсиліемъ законовъ. 6. Евлалій, Комитъ доместиковъ, въ завѣщаніи отказалъ все свое имѣніе Императору, съ тѣмъ однакожъ чтобы Юстиніанъ заплатилъ долги его, чтобы исполнилъ особыя завѣщанія о денежныхъ выдачахъ, чтобы далъ пристойное содержаніе тремъ остающимся дочерямъ его, и чтобы при замужствъ удѣлилъ каждой по десяти фунтовъ золота. Но все богатое имущество Евлаліево сгорѣло, кромѣ небольшаго остатка, которой по списку не превышалъ пяти сотъ шестидесяти четырехъ золотыхъ, суммы весьма невеликой. Подобный примѣръ, сохранившіеся въ Греческой Исторіи, заставилъ Императора исполнить завѣщаніе своего друга; и онъ охотно заплатилъ долги умеришго, выдалъ кому слѣдовало принадлежащія деньги, воспиталъ дочерей подъ надзоромъ самой Ѳеодоры и удвоилъ назначенное отцемъ ихъ приданое. Такое человѣколюбіе Государя безъ сомнѣнія достойно похвалы; однакожъ въ семъ добродѣтельномъ поступкѣ открывается закоренѣлый обычай удалять законныхъ наслѣдниковъ, обычай приписываемый Прокопіемъ царству Юстаніана. Обвиненіе сіе подтверждается славными именами и соблазнительными примѣрами; ни вдовамъ, ни сиротамъ не было пощады; искусство выманивать, вынуждать, дѣлать подложныя завѣщанія было выгоднымъ ремесломъ придворныхъ чиновниковъ. Столь коварное и пагубное насильство угрожало опасностію каждому гражданину; Монархъ, влекомый страстію корыстолюбія, готовъ приблизить минуту наслѣдованія какимъ бы то ни было способомъ, богатство почесть за явной знакъ преступленія, отъ права наслѣдника требующаго своей части перешагнуть ко власти Государя отписывающаго въ казну свою имѣніе подданнаго. 7. Къ различнымъ способамъ грабежа философъ могъ бы еще причислить и обращеніе богатыхъ язычниковъ или еретиковъ къ православію; однакожъ въ Юстиніаново царство на сіе набожное грабительство жаловались одни только тѣ раскольники, которые содѣлались жертвами корыстолюбія.
Все нарѣканіе должно бы отразиться на характерѣ Юстиніана; однакожъ великая часть вины, a еще большая прибытковъ, принадлежала министрамъ, возводимымъ на степень сію рѣдко за добродѣтели и невсегда избираемымъ по ихъ дарованіямъ. О заслугахъ Квестора Трибоніана будетъ упомянуто при описаніи преобразованія Римскихъ законовъ. Управленіе государственнымъ хозяйствомъ находилось въ рукахъ Префекта Преторіанскаго, того самаго Іоанна Каппадокійскаго, коего Прокопій изобразилъ въ исторіи яркими красками, и тѣмъ оправдалъ сказанія тайныхъ своихъ анекдотовъ. Сей Министръ свѣдѣнія свои почерпнулъ не въ училищахъ, и едва умѣлъ писать; но онъ обладалъ силою природнаго разума и могъ подавать самые мудрые совѣты и при отчаянныхъ обстоятельствахъ находилъ спасительныя средства. При столь отличныхъ качествахъ разума онъ имѣлъ самое развращенное сердце. Его подозрѣвали въ магическомъ и идолопоклонническомъ суевѣріи; онъ однакожъ казался нечувствительнымъ ни къ божіему страху, ни въ людскому нарѣканію, и благоденствіе Іоанново возносилось на погибели тысячь, на бѣдности милліоновъ, на разореніи городовъ и на опустошеніи провинцій. Съ утренней зари до обѣда онъ прилѣжно старался обогащалъ Государя своего и себя на счетъ всей Римской Имперіи; остатокъ дня посвящаемъ былъ чувственнымъ удовольствіямъ и постыднымъ забавамъ, a тихіе часы ночи возмущаемы были безпрерывнымъ опасевіемъ мстящаго убійства. Его дарованія, a можетъ быть и пороки, сберегли продолжительную дружбу Юстиніанову: Императоръ единожды принужденъ былъ удовлетворить ярости народа; скоро однакожъ побѣда сія помрачилась возстанавленіемъ врага подданныхъ Юстиніана, и болѣе девяти лѣтъ подъ тягостнымъ его правленіемъ видѣли они, что Іоаннъ сдѣлался болѣе раздраженнымъ нежели наставленнымъ отъ случившагося съ нимъ несчастія. Ропотъ народный служилъ только къ увеличенію довѣренности Императора къ Министру. Наконецъ Префектъ сей въ высокоуміи своемъ дерзнулъ оскорбить Ѳеодору, неуважилъ могущества той, передъ которою всѣ преклоняли колѣна, и покусился посѣять сѣмяна раздора между Императоромъ и его любимою супругою. И сама даже Ѳеодора нашлась принужденной скрыть свою досаду, ждать благоприятной минуты и невидимыми средствами сдѣлать Іоанна виновникомъ собственной его погибели. Въ то время когда Велизарій, знаменитый герой своего вѣка, долженъ былъ показаться мятежникомъ, супруга его Антонина, тайная наперсница Государыни, увѣдомила Іоаннову дочь Евфимію о мнимомъ своемъ негодованіи противъ Ѳеодоры; легковѣрная дѣвица объявила отцу своему объ опасномъ предприятіи, и Министръ, который долженъ бы знать важность клятвъ и обѣщаній, рѣшился имѣть въ ночную пору законопреступное свиданіе съ Велизаріевою супругою. Стража и Евнухи поставлены были въ засадѣ по распоряженію Ѳеодоры; они кинулись съ обнаженными мечами, дабы схватить или наказать виновнаго Министра; однакожъ Іоаннъ спасенъ вѣрною своею свитою, но вмѣсто того, чтобы обратиться къ милостивому своему Императору, которой тайно увѣдомлялъ уже его о предстоящей опасности, прибѣгнулъ къ защитѣ святилища храма. Юстиніанъ принужденъ былъ супружескую нѣжность, или домашнее спокойствіе, предпочесть любимцу. Префектъ вступилъ въ духовное званіе и тѣмъ уничтожились всѣ его надежды. Впрочемъ дружба Императора облегчила несчастіе Іоанна, которой живучи въ сносномъ заточеніи въ городѣ Кѵзінѣ, пользовался немалою частію прежняго своего богатства. Столь слабое мщеніе неудовлетворило неукротимому гнѣву Ѳеодоры; убіеніе стараго неприятеля ея, Кѵзікскаго Епископа, подало еще благовидной случай, и наконецъ Іоаннъ Каппадокійскій, тысячу смертей заслужившій своими поступками, осужденъ былъ за такое преступленіе, въ которомъ онъ не имѣлъ никакого участія. Сильный Министръ, облеченный почестями консульскаго и патриціанскаго достоинства, вытерпѣлъ безчестное наказаніе кнута, какъ преступникъ послѣдняго званія; отъ всѣхъ богатствъ осталась ему одна только епанча изношенная; его отправили въ Антинополь, въ верхній Египетъ, и Префектъ восточный доведенъ былъ до крайности просить себѣ подаянія въ тѣхъ городахъ, въ коихъ прежде отъ одного имени его всѣ трепетали. Въ продолженіе семи лѣтъ неутомимая жестокость хитрой Ѳеодоры угрожала Іоанну новыми бѣдствіями, и уже по кончинѣ ея, когда Императоръ могъ вызвать обратно своего служителя, котораго долженъ былъ оставить противъ желанія, честолюбіе Іоанна Каппадокійскаго ограничилось отправленіемъ священнической должности. Преемники его доказали подданнымъ Юстиніана, что опытностію и прилѣжаніемъ возможно еще болѣе усовершенствовать искусство притѣсненія; обманы одного Сирійскаго банкира введены въ систему управленія финансами; примѣру префекта слѣдовали квесторъ, государственный и придворный казначей, губернаторы провинціи и всѣ главные начальники Восточной Имперіи.
V. Юстиніановы зданія сооружены стяжаніемъ народнымъ и скрѣплены кровію подданныхъ; невзирая на то, сіи пышныя громады по видимому свидѣтельствуютъ о благоденствіи Государства, и нынѣ служатъ для насъ памятниками тогдашняго зодчества. Умозрительныя и въ дѣйствія производимыя искусства, относящіяся къ математическимъ и механическимъ наукамъ, были покровительствуемы Императорами. Проклъ и Анѳемій прославились неменѣе древняго Архимеда; и если бы чудеса ихъ были описаны умными и свѣдущими наблюдателями, то они послужили бы нынѣ къ распространенію круга умозрительныхъ выкладокъ ихъ и невводили бы въ сомнѣніе философовъ. Извѣстно всѣмъ преданіе, что Архимедъ истребилъ Римской флотъ съ пристани Сиракузской посредствомъ зажигательныхъ стеколъ; утверждаютъ, что подобнымъ способомъ и Проклъ, разрушивъ Готфскіе корабли въ гавани Константинопольской, защитилъ благодѣтеля своего Анастасія отъ дерзновеннаго Виталіана. Доставленная на городской стѣнѣ машина состояла изъ шестиугольнаго мѣднаго зеркала и изъ множества подвижныхъ частей онаго, служащихъ для принятія и отраженія лучей солнечныхъ; губительное пламя досягало, вѣроятно, до разстоянія на двѣсти футовъ. Истина сего необычайнаго событія ослабляется молчаніемъ достовѣрнѣйшихъ дѣеписателей; сверхъ того зажигательныя стекла въ послѣдующія времена при осадѣ и оборонъ крѣпостей никогда не были употребляемы: однакожъ извѣстный Философъ Французскій[6] удивительными своими опытами доказалъ возможность сего дѣйствія; и я, убѣждаемый возможностію событія, скорѣе припишу изобрѣтенія онаго величайшему изъ древнихъ математиковъ, нежели выдумкѣ тупаго лѣтописателя, монаха или софиста. Другіе говорятъ, будто Проклъ употребилъ сѣру для истребленія Готфскаго флота. При нынѣшнемъ состояніи дѣлъ имя сѣры тотчасъ даетъ поводъ догадываться о порохъ, и сія догадка подкрѣпляется свидѣтельствомъ историковъ о тайныхъ искусствахъ Анѳемія, ученика Проклова. Одинъ гражданинъ Траллеса, что въ Азіи, имѣлъ пятерыхъ сыновей, отличившихся успѣхами своими въ разныхъ искусствахъ и наукахъ. Олимпіи былъ очень хорошій законовѣдецъ. Діоскоръ и Александръ оказались весьма учеными врачами; первой изъ нихъ искусство свое посвятилъ благу своихъ согражданъ, a другой, побуждаемый честолюбіемъ, отправился въ Римъ искать славы и богатства. Метродоръ извѣстенъ былъ въ качествѣ ученаго грамматика, Анѳемій же какъ искусный математикъ и архитекторъ: Императоръ призвалъ ихъ обоихъ въ Константинополь. Одинъ преподавалъ юношеству правила краснорѣчія, a другой наполнялъ столицу и провинціи болѣе прочными памятниками своего искусства. Нѣкогда, въ маловажномъ спорѣ съ сосѣдомъ своимъ Зенономъ о стѣнахъ или окнахъ дома, Анѳеміи принужденъ будучи уступить краснорѣчію оратора, въ свою очередь отмстилъ ему неопасное механическою шуткою, впрочемъ весьма темно описанномъ историкомъ Агаѳіемъ. Механикъ поставилъ на низкомъ мостѣ нѣсколько сосудовъ или котловъ съ водою и покрылъ каждой изъ нихъ широкимъ устьемъ кожаной трубы; другіе концы трубъ подложены были подъ перекладины и брусья сосѣдскаго дома. Подъ котлами разведенъ огонь; распространяющійся по трубамъ паръ колебалъ стѣны дома, и устрашенные жители его подумали, что землетрясеніе угрожаетъ Константинополю. Въ дрѵгое время приятели Зеноновы, сидя за столомъ, ослѣплены были внезапнымъ блескомъ лучей, отразившихся отъ Анѳеміевыхъ зеркалъ; сверхъ того они приведены были въ изумленіе звуками нѣкоторыхъ вещицъ, малыхъ и звонкихъ; тогда ораторъ надутымъ слогомъ объявилъ въ Сенатѣ, что простой смертный по неволѣ долженъ уступить силѣ такого противника, которой колеблетъ землю Нептуновымъ трезубцемъ, гремитъ и блещетъ перунами самаго Юпитера. Дарованія Анѳемія и товарища его Исидора Милезіанскаго были ободряемы и употребляемы въ дѣло Государемъ, въ которомъ склонность къ зодчеству превратилась въ страсть разорительную и весьма вредную. Любимые архитекторы представляли планы свои и недоразумѣнія на судъ Юстиніана, смиренно исповѣдуя ничтожность многотрудныхъ усилій слабаго ума своего передъ вдохновенною мудростію такого Императора, коего намѣренія всегда клонятся ко благу своего народа, ко славѣ своего царствованія и ко спасенію душевному.
Главная церковь, основателемъ Константинополя сооруженная въ честь Святой Софіи или вѣчной премудрости, дву кратно была разрушена пожаромъ, въ первой разъ по изгнаніи Іоанна Златоуста, a въ другой при возмущеніи партіи Синей и Зеленой. Еще мятежъ непрекратился, какъ народъ христіянскій началъ уже раскаеваться въ богопротивной своей запальчивости; но онъ могъ бы веселиться несчастіемъ своимъ, еслибъ тогда предвидѣлъ славу новаго храма, къ сооруженію коего немедленно, по прошествіи сорока дней, приступилъ благочестивый Императоръ. Мѣсто очищено; назначено обширнѣйшее пространство, и владѣльцы земли едва получили самой короткой срокъ отъ нетерпѣливаго Монарха. Анѳемій начерталъ планъ; умъ его управлялъ руками десяти тысячь работниковъ, которымъ въ каждой вечеръ выдаваема была плата чистою серебряною монетою. Самъ Юстиніанъ, надѣвши льняную тунику, ежедневно осматривалъ поспѣшную работу, и ободрялъ мастеровъ ласковыми словами, ревностнымъ участіемъ и наградами. Новая каѳедральная церковь Св. Софіи освящена Патріархомъ послѣ пяти лѣтъ одиннадцати мѣсяцовъ и десяти дней отъ первоначальнаго ея основанія, и во время самаго торжества Юстиніанъ воскликнулъ съ набожнымъ тщеславіемъ: «Хвала Богу, удостоившему меня совершить сіе великое дѣло! Я побѣдилъ тебя, о Соломонъ!» Но гордость Римскаго Солоона, до истеченія двадцати лѣтъ, унижена была землетрясеніемъ, разрушившимъ восточную часть купола. Сіе достопамятное зданіе исправлено усерднымъ стараніемъ тогожъ Государя, и въ тридцать шестое лѣто своего царствованія Юстиніанъ торжествовалъ обновленіе храма, которой уже двенадцать столѣтіи служитъ памятникомъ его славы. Зодчеству храма Св. Софіи, нынѣ обращеннаго въ главную мечеть, подражали Турецкіе Султаны, и сія величественная громада ета и теперь возбуждаетъ безплодное удивленіе въ Грекахъ и полезное любопытство въ путешественникахъ Европейскихъ.
Зритель обманывается неправильнымъ видомъ одной половины купола и клонящимся къ землѣ сводомъ; сторона главнаго входа не имѣетъ ни простоты, ни пышности; размѣръ вообще уступаетъ къ которымъ каѳедральнымъ церквамъ Латинскимъ. Однакожъ архитекторъ, прежде всѣхъ вознесшій на воздухъ куполъ, по всей справедливости заслуживаетъ похвалу за смѣлой планъ и за искусное исполненіе. Куполъ Св. Софіи, освѣщаемый двадцатью четырьмя окнами, имѣетъ столь малое наклоненіе, что верхъ его равняется шестой части его поперешника: мѣра сего полерешника состоитъ изо ста пятьнадцати футовъ, a отъ верхней средины купола, на которомъ теперь мѣсто креста заступила луна, до земли считается сто восемьдесять футовъ по прямой линіи. Вся окружность купола держится въ четырехъ прочныхъ сводахъ, утвержденныхъ на четырехъ же огромныхъ столбахъ, подкрѣпляемыхъ съ сѣверной стороны и съ южной толикимъ же числомъ колоннъ изъ Египетскаго гранита. Греческій крестъ, начертанный на четыреугольной поверхности, представляетъ расположеніе сего зданія; широта его простирается на двести сорокъ три, a долгота на двѣсти шестьдесять девять футовъ, считая отъ восточнаго края олтаря до девяти западныхъ дверей, ведущихъ къ паперти и потомъ ко внѣшнему преддверію. Въ семъ преддверіи стояли кающіеся; средина храма наполнялась православными обоего пола, раздѣленными однакожъ съ благоразумною осторожностію; женщины молились въ особыхъ галлереяхъ, верхней и нижней. За сѣвернымъ и южнымъ столбами средину храма отъ хора отдѣляла рѣшетка, при концахъ коея устроены были мѣста для Императора и Патріарха; между рѣшеткою и олтаремъ помѣщались пѣвцы и духовенство. Самый олтарь (къ имени сему нечувствительно привыкъ слухъ православныхъ Грековъ) на краю стороны восточной сооруженъ былъ въ видъ полу-цилиндра; изъ него были входы въ ризницы, въ отдѣленіе для крещающихся и въ сопредѣльныя зданія, назначенныя для обрядовъ богослуженія, или для жилищъ церковнаго причта. Помня прежнее несчастіе, Юстиніанъ вознамѣрился неупотреблять дерева при созиданіи новаго храма, кромѣ только на двери, и при выборъ матеріаловъ имѣлъ въ виду прочность, легкость и великолѣпіе каждой части. Столбы, поддерживающія куполъ, составлены изъ большихъ триугольныхъ и квадратныхъ плитъ тесанаго камня, и скрѣплены свинцомъ съ немореною известью, но тяжесть купола облегчена качествомъ матеріала, состоящаго или изъ пемзы на поверхности воды плавающей, или изъ кирпича Родосскаго, которой впятеро легче обыкновеннаго. Все зданіе сооружено изъ кирпича; но сіе дешевое вещество закрыто мраморными досками; вся внутренность храма, куполъ, два большіе и шесть меньшихъ полукуполовъ, стѣны, сто колоннъ и помостъ нынѣ плѣняютъ взоры варваровъ богатствомъ и разнообразіемъ красокъ. Одинъ Поетъ[7], видѣвшій первоначальную пышность храма Св. Софіи, исчисляетъ цвѣты, оттѣнки и пятна десяти или двенадцати разныхъ мраморовъ, яшмъ и порфировъ, роскошно и щедро испещренныхъ натурою, какъ будто искуснымъ живописцомъ. Торжество Христіанства украсилось послѣдними остатками отъ языческаго богослуженія; впрочемъ большая часть дорогихъ камней сихъ привезена изъ Малой Азіи, изъ острововъ Греческихъ, изъ самой Греціи, изъ Египта, Африки и Галліи. Восемь колоннъ порфировыхъ, Авреліаномъ поставленныхъ во храмъ Солнца, предложены въ даръ отъ набожности одной госпожи Римской; еще восемь колоннъ зеленаго мрамора представлены отъ честолюбиваго усердія градоначальниковъ Ефесскихъ: тѣ и другіе удивительны по величинѣ своей и по изяществу, но неправильныя капители ихъ не принадлежатъ ни къ какому ордену архитектуры. Различныя украшенія и фигуры изображены мозаическимъ искусствомъ начертанія лицъ Христа Спасителя, Пречистыя Дѣвы, Святыхъ угодниковъ и Ангеловъ, изглажены теперь изувѣрствомъ Турковъ. Образа сіи украшены были золотыми ризами. Рѣшетка передъ олтаремъ, капители на колоннахъ, украшенія на дверяхъ и въ галлереяхъ, сдѣланныя изъ бронзы, покрыты были золотомъ; зритель ослѣплялся блескомъ купола; одинъ олтарь содержалъ въ себѣ сорокъ тысячь футовъ; священные сосуды и одежды сдѣланы были изъ чистѣйшаго золота и украшены безцѣнными камнями. Построеніе стѣнъ вышиною отъ земли въ два локтя стоило уже сорокъ пять тысячь двѣсти: фунтовъ, a все иждивеніе простиралось до трехъ cотъ двадцати тысячь: пусть читатели по своему разсужденію опредѣляетъ сію цѣну серебра или золота, но то неоспоримо что вся сумма должна состоять не менѣе какъ изъ одного милліона фунтовъ стерлинговъ[8]. Великолѣпный храмъ конечно есть достохвальный памятникъ усердія къ вѣрѣ и народнаго вкуса; я согласенъ также, что набожный человѣкъ, вошедши въ церковь Святыя Софіи, въ восторгѣ ума почесть могъ ее обиталищемъ или даже твореніемъ самаго Божества; однакожъ сколь слабо сіе произведеніе художествъ, сколь маловаженъ трудъ сей въ сравненіи съ образованіемъ послѣдняго насѣкомаго, пресмыкающагося на поверхности сего храма!
Симъ хорошимъ описаніемъ храма, къ которому сила губительнаго времени прикоснуться недерзнула, доказывается справедливость повѣствованія о великомъ множествъ зданіи нестоль огромныхъ и менѣе прочныхъ, сооруженныхъ Юстиніаномъ въ столицъ и въ провинціяхъ. Въ одномъ Константинополь и въ прилежащихъ къ нему предмѣстіяхъ освятилъ онъ двадцать пять церквей, сооруженныхъ во имя Христа Спасителя, Пречистыя Дѣвы и Святыхъ угодниковъ; онъ по большей части украшены были золотомъ и мраморомъ; мѣста для нихъ назначены были по искусному выбору или на заселенной равнинѣ, или въ приятной ротъ, или на берегъ моря, или на выcотъ, откуда взоръ простирался по близь лежащимъ окрестностамъ Азіи и Европы, Церковь Святыхъ Апостоловъ въ Константинополъ и другая С. Іоанна въ Ефесъ, кажется, сооружены были по одному плану и съ куполами, подобными Софійскому; на олтарь въ нихъ устроенъ былъ въ средоточіи храма, и четырьмя со всѣхъ сторонъ портиками гораздо явственнѣе изображалось начертанію Креста Господня. Іерусалимская церковь Пресвятыя Багородігцы воздвинута набожнымъ Императоромъ на мѣстъ весьма неудобномъ для архитектора какъ по своему положенію, такъ и по трудности: привозить матеріалы. Проложена дорога по скату горы до самой ея вершины. Камни, въ ближней ямѣ обтесанные по правильному размѣру, взвозимы были на особыхъ телегахъ, и для каждой плиты требовалось неменѣе сорока воловъ самыхъ сильныхъ. Ливанъ давалъ высокіе свои кедры, a ближняя весьма кстати найденная жила краснаго мрамора снабдила удивительными колоннами, изъ коихъ двѣ, поддерживающія внѣшній портикъ, почитались самыми большими въ свѣтѣ. Благочестивый Императоръ щедрою рукою сыпалъ богатства на Святую Землю; онъ соорудилъ вновь и обновилъ многіе монастыри для обоего пола, но онъ же выкопалъ колодези и построилъ больницы для покоя путешественниковъ. Жители Египта по склонности къ ересямъ незаслуживали милостей Государя; но Сирія и Африка получили нѣкоторое вспоможеніе, послѣ претерпѣнныхъ ими бѣдствіи отъ войны и землетрясеній. Карѳагена и Антіохія, воздвигнутыя вновь изъ праха и развалинъ, имѣли справедливую причину благословлять имя своего благодѣтеля. Почти каждой изъ угодниковъ Божіихъ имѣлъ храмъ, посвященный своему имени; почти каждый городъ Имперіи украшенъ построеніемъ выгодныхъ мостовъ, больницъ и водопроводныхъ каналовъ; только на бани и театры, на сіи предметы роскоши народной, щедрость Императора непростиралась. Юстиніанъ, заботясь о пользѣ общественной, неменѣе думалъ и о выгодахъ своего сана. Дворецъ Византійскій, поврежденный отъ пожара, вновь построенъ съ чрезвычайнымъ великолѣпіемъ. Можно судить о цѣломъ зданіи по богатому преддверію, которое называлось бронзовымъ, вѣроятно по украшенію дверей или по крышѣ. Обширный четыреугольный сводъ поддерживался толстыми четырьмя столбами, полъ и стѣны покрыты были разноцвѣтнымъ мраморомъ Лаконскимъ и Фригійскимъ; сводъ и стѣны представляли въ мозаическихъ изображеніяхъ тріумфы одержанныхъ побѣдъ въ Африкѣ и въ Италіи. На Азійскомъ берегѣ Пропонтиды, близь Халкидона, пышные чертоги и сады Герейскіе служили для лѣтняго пребыванія Императора, a болѣе Ѳеодоры. Современные стихотворцы прославляли союзъ Природы и искусства, согласіе нимфъ обитающихъ въ рощахъ, въ ручьяхъ и въ волнахъ моря: придворные служители напротивъ того жаловались на неудобство жилищъ своихъ, а нимфы часто пуганы были извѣстнымъ Порфиріономъ, большимъ китомъ, шириною въ десять, a длиною въ тридцать локтей; страшилище сіе болѣе пятидесяти лѣтъ безпокоило виды Константинопольскія, и напослѣдокъ погибло въ устьи рѣки Сангариса.
Юстиніанъ построилъ множество новыхъ крѣпостей въ Европѣ и въ Азіи; но въ сихъ часто повторяемыхъ предосторожностяхъ наблюдатель прозорливый усматриваетъ слабость Имперіи. Отъ Бѣлграда до Евксинскаго Понта простиралась по Дунаю цѣпь, состоящая болѣе, нежели изъ восьмидесяти укрѣпленій. Вмѣсто высокихъ башень, построенныхъ для немноголюдной стражи, явились обширныя цитадели; большія и малыя крѣпости изполнились колонистами или гарнизономъ; при развалинахъ Траянова моста воздвигнуты крѣпкія стѣны, a разставленные во многихъ мѣстахъ военныя стражи, по видимому, еще хотѣла задунайскимъ странахъ угрожать величіемъ Римскаго имени. Но сіе имя было уже не страшно; варвары ежегодно переправлялись черезъ Дунай и обратно въ виду сихъ безполезныхъ укрѣпленій, и пограничные жители нетолько не могли наслаждаться покоемъ, но должны были неусыпно охранять свои жилища. Опустѣвшіе древніе города наполнены жителями, вновь основанные самимъ Юстиніаномъ названы, можетъ быть слишкомъ поспѣшно, непреодолимыми и многолюдными, a счастливая родина Императора ознаменовано особливымъ почтительнымъ отличіемъ. Прежде неизвѣстная деревня Таврезіумъ получила пышное наименованіе Юстинианова града (Justiniana prima) и содѣлалась мѣстопребываніемъ Архіепископа и Префекта, коихъ власть простиралась надъ семью воинственными областями Иллиритка. Бытіе онаго сохранилось въ нынѣшнемъ испорченномъ названіи Жюстендиля, въ мѣстопребываніи Турецкаго Санжака! Для чести и выгодъ земляковъ своихъ Императоръ не замедлилъ соорудить каѳедральную церковь, дворецъ и каналъ водопроводной; общественныя и частныя зданія отвѣчали пышности царственнаго града, a крѣпость стѣнъ удачно сопротивлялась неискуснымъ нападеніямъ Гунновъ и Славянъ во все продолженіе Юстиніановой жизни. Нашествія сихъ народовъ иногда были замедляемы, a надежда ихъ на полученіе добычи уничтожаема множествомъ укрѣпленій въ Дакіи, въ Епиръ, въ Ѳессаліи, въ Македоніи и во Ѳракіи. Изъ числа сихъ укрѣпленій шесть сотъ построены или возобновлены Юстиніаномъ; но думать надобно, что многія изъ нихъ были не иное что какъ только башни каменныя или кирпичныя, построенныя среди четыреугольнаго или круглаго пространства, окруженнаго рвомъ и стѣною, и что они во время опасности служили нѣкоторою защитою для поселянъ и для скотины деревень сосѣдственныхъ. Сіи сооруженія, истощившія казну государственную, не могли совершенно успокоить Императора и Европейскихъ его подданныхъ. Теплыя воды Анхіальскія во Ѳракіи ограждены безопасностію по мѣрѣ приносимой ими пользы; но тучныя пажити Ѳессаліи опустошаемы были Скиѳскою конницею, и на прелестной Темпейский долинѣ, за триста миль отъ Дуная, безпрестанно раздавались военные звуки, между тѣмъ какъ неукрѣпленныя дальнія мѣста наслаждались благоденствіемъ мира. Врата Ѳермопильскія, которыми по видимому защищалась Грнція, но которыя часто служили входомъ для неприятелей, были тщательно укрѣплены Юстиніаномъ. Отъ морскаго берега черезъ лѣса и долины до горъ Ѳессалійскихъ проведена была крѣпкая стѣна, для прикрытія удобныхъ входовъ. Не толпа наскоро собранныхъ поселянъ охраняла ее, но двѣ тысячи воиновъ, для продовольствія которыхъ устроены были житницы и водохранилища, a на случай отступленія ихъ сооружена крѣпость. Стѣны Коринѳскія, разрушенныя землетрясеніемъ, и ветхія укрѣпленія Аѳинъ и Платеи возстановлены; обнаженные города Пелопонеса защищены крѣпостями на Коринѳскомъ перешейкѣ, и варвары теряли бодрость предвидя многія и трудныя осады. На краю Европы другой полуостровъ, Херсонесъ Ѳракійскій, вдавшійся на три дни пути въ море, отъ противуположнаго берега Азіи раздѣлялся проливомъ Геллеспонтскимъ. Пространство между одиннадцатью многолюдными городами состояло изъ высокаго лѣса, прекрасныхъ пажитей и нивъ, удобныхъ къ воздѣланію, и перешеекъ сего полуострова на тридцать семь стадій простирающійся былъ уже укрѣпленъ Спартанскимъ полководцомъ за девятьсотъ лѣтъ до Юстиніанова царства. Во время свободы и мужества даже слабое огражденіе могло защитить отъ внезапныхъ набѣговъ; вѣроятно, Прокопій непонималъ преимущества временъ древнихъ, ибо онъ хвалитъ крѣпость сооруженія и двойной парапетъ стѣны, досягающій съ обѣихъ сторонъ до моря; но и сія твердыня показалась недостаточною для защиты Херсонеса, ибо каждой городъ, а особливо Галлиполи и Сестосъ, имѣлъ еще собственныя свои укрѣпленія. Такъ называемая долгая стѣна была сооруженіе презрительное и вмѣстѣ почтенное. Богатства столицы разливались на страны сосѣдственныя, окрестности Константинополя, щедро облагодѣтельствованныя натурою, украшались роскошными садами и загородными домами сенаторовъ и богатыхъ жителей. Но богатство ихъ служило приманкою для хищныхъ и отважныхъ варваровъ; благороднѣйшіе Римляне, изъ нѣдра безмятежной роскоши похищаемые, уводимы были въ плѣнъ къ Скиѳамъ, и Государь ихъ изъ чертоговъ своихъ могъ видѣть огни неприятельскіе, дерзновенно возжигаемые передъ самыми вратами царствующаго града. Анастасій принужденнымъ нашелся, въ разстояніи сорока миль, соорудить протяженную твердыню; долгая стѳна его, простирающаяся на шестьдесять миль отъ Пропонтиды до Чернаго Моря, возвѣстила о слабости его оружія, a неутомимый и предусмотрительный Юстиніанъ; по мѣрѣ настоянія опасности, за благо разсудилъ прибавить къ стѣнѣ сей новыя укрѣпленія[9]….
VII. Юстиніанъ уничтожилъ Аѳинскія училища и консульство Римское: которыя произвели столь многихъ мудрецовъ и героевъ въ человѣческомъ родѣ. Хотя сіи учрежденія давно уже лишились первобытной своей славы; однакожъ справедливая укоризна падаетъ на сребролюбіе и зависть Императора, коего рукою, до конца разрушены сіи почтенныя развалины.
Аѳины, послѣ одержанныхъ побѣдъ надъ Персами, приняли къ себѣ Философію изъ Іоніи и Риторику изъ Сициліи, и сіи науки содѣлались наслѣдіемъ такого города, коего обитатели (около тридцати тысячь мужеска пола) въ продолженіе одной человѣческой жизни вмѣстили дарованія вѣковъ, милліоновъ людей. Какая мысль раждается въ душѣ нашей о достоинствѣ натуры человѣка при одномъ только воспоминаніи, что Исократъ былъ товарищемъ Платона и Ксенофонта, что онъ присутствовалъ, и можетъ быть въ одно время, съ историкомъ Ѳукидидомъ при первомъ представленіи Едипа Софоклова и Еврипидовой Ифигеніи, и что ученики его Есхинъ и Димосѳенъ спорили о вѣнкѣ любви отечественной въ присутствіи Аристотеля, бывшаго наставникомъ Ѳеофрасту, которой училъ въ Аѳинахъ въ одно время съ основателями стоической секты и Епикурейской! Благорожденные юноши Аттическіе пользовались своимъ отечественнымъ ученіемъ, которое было сообщаемо безъ зависти и городамъ сопротивнымъ. Двѣ тысячи учениковъ слушали наставленія Ѳеофрастовы; училища риторическія были еще многолюднѣе; обученные юноши распространили славу своихъ учителей, языкъ и имя Греціи. Предѣлы сего языка разширены побѣдами Александра; искусства и науки Аѳинскія пережили свободу ихъ и могущество, и Греки, Македонянами поселенные въ Египтѣ и разсѣянные по Азіи, въ продолженіе вѣковъ часто предпринимали набожныя путешествія для поклоненія Музамъ въ любимомъ храмѣ ихъ на берегу Илисса. Завоеватели Римскіе почтительно внимали наставленіямъ своихъ подданныхъ и плѣнниковъ; имена Цицерона и Горація вписаны были въ училищахъ Аѳинскихъ; по утвержденію Римской Имперіи уроженцы изъ Италіи, изъ Африки; изъ Британіи бесѣдовали въ рощахъ Академіи съ восточными своими соучениками. Философія и краснорѣчіе имѣли естественную связь съ формою народнаго правленія, которые ободряло свободныя изслѣдованія и уступало единственно могуществу убѣжденія. Въ республикахъ Греціи и Рима искусство краснорѣчія было главнымъ орудіемъ любви отечественной и стремленія къ славѣ; въ риторическихъ школахъ образовались политики и завоеватели. По уничтоженіи свободы состязаться о дѣлахъ общественныхъ, ораторамъ оставалась еще почтенная должность защищать невинность и справедливость, они могли еще употреблять во зло дарованія свои, сочиняя панигирики; тѣ же правила риторическая служили софистамъ для ихъ велерѣчивыхъ разсужденіи, a дѣеписателямъ для приведенія въ порядокъ историческихъ событій. Философскія системы, касательно изслѣдованія свойствъ Бога, человѣка и вселенной, занимали любопытство искателя мудрости, которой сообразно расположенію ума своего могъ сомнѣваться со сцептиками, утверждать рѣшительно со стоиками, углубляться въ созерцанія съ Платономъ, или умствовать и доказывать по строгимъ правиламъ логики съ Аристотелемъ. Суемудріе различныхъ противоположныхъ сектъ показывало невозможность достигнутъ къ воображаемому счастію и къ совершенству; но поприще ихъ было знаменито и спасительно: послѣдователи Зенона и даже Епикура учились дѣйствовать и терпѣть; смерть Петронія и Сенеки заключала въ себѣ ту пользу, что унизила тирана, обнаруживъ его безсиліе. Свѣтъ ученія неограничивался Аѳинскими стѣнами; несравненные писатели трудились для всего человѣческаго рода; живые наставники отправлялись въ Италію и въ Азію; городъ Беритъ въ позднѣйшія времена славился ученіемъ законоискусства; астрономія и физика процвѣтали въ Александрійскомъ музеѣ; но Аттическія училища риторики имѣли передъ всѣми преимущество со временъ Пелопонесской войны даже до Юстиніанова царства. Аѳины, при невыгодномъ положеніи своемъ на землѣ безплодной, отличались здоровымъ воздухомъ, свободною пристанью и памятниками древняго искусства. Сіе священное убѣжище рѣдко возмущаемо было торговыми дѣлами и распоряженіями правительства; и послѣдніе Аѳиняне все еще отличались пылкостію воображенія, чистотою вкуса и языка, вѣжливостію въ общежитіи и нѣкоторыми признаками, по крайней мѣрѣ въ разговорахъ, великодушія своихъ предковъ. Въ предмѣстіяхъ города Академія Платонистовъ, Лицей перипатетиковъ, портикъ стоиковъ и садъ Епикурейцовъ наполнены были растущими деревьями и украшались статуями; тамъ философы преподавали ученіе свое, не заключенные въ тѣсномъ огражденіи, но гуляя по обширному пространству, которое въ опредѣленные часы посвящено было упражненіямъ разума и тѣла. Духъ основателей обиталъ еще въ сихъ почтенныхъ убѣжищахъ; честолюбивыхъ желаніемъ шествовать до слѣдамъ наставниковъ человѣческаго рода возбуждалось благородное соревнованіе; и достоинство кандидата при открывшемся праздномъ мѣстѣ провозглашаемо было свободными голосами просвѣщеннаго народа. Аѳинскіе наставники получали отъ учениковъ своихъ плату: смотря по состоянію тѣхъ и другихъ и по способностямъ, цѣна была, какъ видно, неодинакова, и восходила отъ мины до таланта. Самъ Исократъ, осмѣивающій сребролюбіе софистовъ, отъ каждаго изо ста учениковъ своихъ требовалъ около тридцати фунтовъ[10] за риторическія наставленія. Плата за труды есть награда справедливая и почтенная; однакожъ тотъ же Исократъ заплакалъ принимая въ первой разъ сію награду; стоикъ долженъ бы устыдиться получая деньги за наставленія о презрѣніи денегъ и мнѣ прискорбно было бы узнать, что Аристотель и Платонъ, отступивши отъ примѣра Сократова, начали обмѣнивать науку на золото. Но по дозволенію законовъ философскія каѳедры въ Аѳинахъ могли приобрѣтать земли и дома въ свою собственность и пользоваться завѣщаніями умирающихъ доброхотовъ. Епикуръ оставилъ ученикамъ своимъ сады, купленный за восемьдесятъ минъ[11], и достаточный капиталъ какъ на содержаніе оныхъ, такъ и на ежемѣсячныя празднества. Наслѣдство Платоново приносило ежегодной доходъ, который въ продолженіе осми вѣковъ увеличился до тысячи золотыхъ. Самые мудрыя и добродѣтельнѣйшіе изъ Римскихъ Императоровъ покровительствовали Аѳинскія училища. Учрежденная Адріаномъ библіотека помѣщалась въ портикъ, украшенномъ картинами, статуями, алебастровымъ сводомъ и сотнею колоннъ, изъ Фригійскаго мрамора. Великодушные Антонины назначили жалованье отъ казны общественной, и каждой учитель политики, риторики, платонической, перипатетической, стоической и епикурейской философіи ежегодно получилъ по десяти тысячь драхмъ[12] на свое содержаніе. По кончинѣ Марка сіи щедрыя выдачи и другія преимущества, къ учительскимъ каѳедрамъ принадлежавшія, были уничтожаемы, возобновляемы, уменьшаемы и потомъ увеличиваемы; нѣкоторые слѣды царскаго благоволенія находимъ во времена преемниковъ Константиновыхъ; но самопроизвольной ихъ выборъ недостойныхъ людей въ наставники давалъ поводъ Аѳинскимъ философамъ жалѣть о минувшихъ вѣкахъ бѣдности и свободы. Достойно примѣчанія, что царскія щедроты Антониновъ равномѣрно изливались на противныя философскія секты, и что сіи Императоры почитали ихъ равно полезными, или по крайней мѣрѣ безвредными. Сократъ нѣкогда былъ славою и безчестіемъ своего отечества; первыя наставленія Епикуровы показались толико несносными набожнымъ душамъ Аѳинянъ, что по изгнаніи философа и его противниковъ они повелѣли прекратить всѣ прѣнія о свойствъ боговъ; но въ наступившемъ годѣ уничтожили приговоръ свой, возвратили училищамъ прежнюю свободу, и удостовѣрились опытами вѣковъ, что нравственный характеръ философовъ совсѣмъ не зависитъ отъ ихъ умозрительныхъ изысканій.
Готфское окруженіе столько была пагубнымъ для Аѳинскихъ училищъ, какъ установленіе новой вѣры, коея служители, отвергая суемудріе разума, рѣшили всякой вопросъ закономъ принятаго ими божественнаго ученія. Они сочиняли пространныя опроверженія, доказывали слабость разума и развращенность сердца человѣческаго, осуждали вредныя изслѣдованія философовъ, противныя догматамъ. Оставшаяся секта платонистовъ, которыхъ однакожъ Платонъ постыдился бы признать своими послѣдователями, безумно смѣшивала высокія умозрѣнія съ суевѣрными дѣйствіями магіи. Будучи одна посреди христіянъ, она питала такую злобу противу духовнаго и свѣтскаго правительства, коего строгая рука уже готова была нанести послѣдній ударъ ея дерзости. Спустя около ста лѣтъ послѣ Іуліана, Проклъ имѣлъ дозволеніе учить въ Академіи философскимъ наукамъ, и прилѣжаніе его было такъ велико, что въ одинъ день иногда читалъ онъ по пяти лекцій и писалъ по семи сотъ строчекъ своего сочиненія. Дѣятельный умъ его углублялся въ сокровенности, метафизики и морали, и онъ дерзнулъ предложить осмьнадцать доказательствъ противъ христіянскихъ преданій о сотвореніи міра, Мудрецъ сей въ часы свободные отъ ученія лично бесѣдовалъ съ Паномъ, Ескулапомъ и Минервою, в таинства коихъ почиталъ себя посвященнымъ и коихъ отверженнымъ статуямъ усердна покланялся, твердо будучи увѣренъ, что философъ, какъ гражданинъ міра, долженъ служить всѣмъ божествамъ, почитаемымъ въ мірѣ. Солнечное затмѣніе предвозвѣстило его кончину. Начертаніе жизни Прокла и послѣдователя его Исидора, сочиненіе двумя прилѣжнѣйшими ихъ учениками, представляетъ плачевную картину въ другой разъ младенчествующаго разума человѣческаго. Золотая цѣпь Платоновыхъ послѣдователей (названіе слишкомъ тщеславное) продолжалась сорокъ четыре года отъ Прокловой смерти до указа Юстиніанова, которымъ навсегда уничтожены Аѳинскія училища и которымъ возбуждено сильное негодованіе въ немногихъ оставшихся блюстителяхъ наукъ Греческихъ и суевѣрія. Семь друзей и философовъ Діогенъ и Герміасъ, Евлалігй и Присціанъ, Далмацій, Исидоръ и Симплицій, непринявшіе вѣры своего Императора, вознамѣрились въ чуждой странѣ искать свободы, коею немогли наслаждаться въ своемъ отечествѣ. Они слышали, и вѣрили легкомысленно, что Платонова республика существуетъ въ деспотической Персіи, что въ семъ государствѣ господствуетъ Монархъ-патріотъ посреди счастливаго и добродѣтельнѣйшаго изъ народовъ. Но они чрезвычайно удивились, нашедши Персію подобною другимъ странамъ міра. Хозрой, величавшійся именемъ философа, былъ Государь легкомысленный, жестокій и тщеславный; суесвятства и духъ нетерпимости обладали Магами; вельможи были высокомѣрны и придворные раболѣпны, Судьи несправедливы; преступники избѣгали наказанія, а невинные страдали. Огорченныя философы въ досадѣ своей нестали замѣчать добродѣтелей въ Персахъ. Они чрезвычайно вознегодовали на многоженство и роскошество въ содержаніи наложницъ, на кровосмѣсительные браки, на обыкновеніе повергать мертвые тѣла псамъ и коршунамъ на снѣдѣніе, вмѣсто того чтобы засыпать ихъ землею, или истреблять пламенемъ. Странники сіи поспѣшно возвратились, и говорили въ слухъ, что лучше хотятъ умереть на границѣ Имперіи нежели наслаждаться богатствомъ и выгодами царской милости посреди варваровъ. Они однакожъ воспользовались благодѣяніемъ, которое показываетъ хорошую сторону характера Персидскаго Монарха, которой потребовалъ, чтобы мудрецы, посѣтившіе Имперію его, не подлежали наказанію, закономъ Юстиніановымъ опредѣленному для уклоняющихся отъ христіянской вѣры; и сіе преимущество, въ .мирной договоръ включенное, охраняемо было бдительностію могущественнаго посредника. Симплицій и товарищи его скончали жизнь свою въ тишинѣ и неизвѣстности; и какъ послѣ нихъ учениковъ неосталось, то ими и заключается длинный списокъ Греческихъ философовъ, такихъ, коихъ, невзирая на слабости ихъ и недостатки, можно по справедливости назвать мудрѣйшими и добродѣтельнѣйшими изъ числа ихъ современниковъ. Сочиненія Симплиціевы сохранились до нынѣ физическія и метафизическія примѣчанія его на Аристотеля при теперешнемъ состояніи наукъ потеряли свою цѣну; но его нравоучительныя изъясненія Епиктета, всѣхъ просвѣщенныхъ народовъ почитаются классическою книгою, полезною для направленія воли, очищенія сердца и утвержденія разума.
Почти въ то самое время, когда Пиѳагоръ изобрѣлъ названіе философа, старшій Брутъ установилъ въ Римѣ вольность и консульское достоинство. Сіе достоинство сначала сопряжено было съ должностію, a потомъ состояло въ одномъ титлѣ. Первые правители республики избираемы были народомъ; они имѣли въ рукахъ своихъ верховную власть въ сенатѣ и въ войскъ, въ мирное время и въ военное, и власть сія напослѣдокъ принадлежать стала Императорамъ. Но преданіе о семъ достоинствѣ долго уважаемо было Римлянами и варварами. Іорнандъ консульство Ѳеодориково называетъ верховнымъ благомъ, первымъ украшеніемъ въ здѣшнемъ мірѣ; самъ Король Италійскій приносилъ поздравленіе симъ ежегоднымъ любимцамъ фортуны, которые не зная заботъ престола пользовались всѣмъ его блескомъ. По прошествіи тысячи лѣтъ, Государями избираемы были два консула къ Римъ и въ Константинополѣ единственно для лѣтоисчисленія и для празднества народнаго. Но издержки на сіе празднество, которымъ богатые и тщеславные старались превзойти своихъ предмѣстниковъ. Наконецъ увеличились до восьмидесяти тысячъ фунтовъ. Благоразумные сенаторы уклонялись отъ безполезной почести, влекущей за собою неминуемое разореніе всего ихъ семейства, и вѣроятно по сей-то причинѣ въ консульскихъ спискахъ послѣдняго вѣка часто видимъ пустые промежутки; Юстиніановы предмѣстники выдавали изъ общественной казны деньги въ пособіе небогатымъ кандидатамъ; а сей бережливый Государь выдумалъ вмѣсто того другой дешевой и удобнѣйшій способъ: онъ уменьшалъ число зрѣлищъ, назначивъ только семь представленій, вмѣсто прежнихъ ристалищъ на коняхъ и на колесницахъ, единоборства атлетовъ, музыки, пантомимическихъ игрищъ и травли; вмѣсто золотыхъ монетъ, бросаемыхъ въ народъ и обыкновенно служившихъ поводомъ къ шумнымъ безпорядкамъ и къ пьянству, онъ приказалъ употреблять малыя серебряныя. Не смотря однакожъ на сіи предсторожности и на собственной примѣръ Имрератора, послѣдованіе консуловъ совсѣмъ прекратилось въ тринадцатой годъ царства Юстиніана, которой по видимому былъ очень радъ тому, что сіе титло ненапоминало уже Римлянамъ о древней ихъ свободѣ. Но ежегодное консульство все еще оставалось въ памяти народа; онъ безразсудно ожидалъ скораго возстановленія, и каждой разъ изъявлялъ свое удовольствіе, когда новой Государь по восшествіи на престолъ въ первой годъ принималъ на себя титло консула. Триста лѣтъ спустя по кончинъ Юстиніана, при Львѣ Философѣ напослѣдокъ уничтожено закономъ сіе обветшавшее достоинство, давно уже уничтоженное обыкновеніемъ. Неудобное лѣтосчисленіе по именамъ государственныхъ чиновниковъ замѣнено выгоднѣйшимъ установленіемъ постоянной Еры: Греки начали считать отъ сотворенія міра по семидесяти толковникамъ Библіи, a Латины со времени Карла Великаго приняли лѣтосчисленіе отъ Рождества Христова.
- ↑ Имена сихъ Дардинскихъ поселянъ суть Готическія и даже Англійскія: Юстиніанъ есть переводъ слова Управда (Upright); отецъ его Сабаціусъ (отъ Греко-варварскаго нарѣчія, на которомъ слово сіе значитъ стволъ, пень), живши въ деревнѣ, назывался Истокъ (Stock); мать его Бигленица переименована въ Вигиланцію. Гиб. — Управда и Бигленица отзываются Славянскими звуками; Славяне жили и въ Дакіи. К.
- ↑ Императоръ Анастасій, предмѣстникъ ІОстина, былъ преданъ Евтихіевой ереси. К.
- ↑ Синяя партія Цирка благоприятствовала той же ереси. К.
- ↑ Прокопій открываетъ себя въ Предисловіи къ Анекдотамъ, о которыхъ упоминается у Суиды въ IX книгѣ, Тайная исторія Прокопіева найдена въ Ватиканской библіотекѣ и напечатана 1625 года въ Лейденѣ.
- ↑ Юстиніанъ за одинъ золотыя (aureus) платилъ вмѣсто 210 только 180 унцій мѣдью. Причиною сему вѣроятно былъ недостатокъ въ мелкой монетѣ.
- ↑ Бюффонъ.
- ↑ Павелъ Силенціарій.
- ↑ 5,000,000 рублей серебряныхъ. К.
- ↑ Описаніе Азійскихъ крѣпостей, сооруженныхъ и возобновленныхъ Юстиніаномъ, предоставляю охотникамъ читать въ подлинникѣ, и поспѣшно къ окончанію Главы, чтобы неоткладывать онаго до будущаго года. Перев.
- ↑ Около 150 рублей серебряныхъ.
- ↑ Около 1250 рублей серебряныхъ.
- ↑ Болѣе 1500 рубл. серебр.