Остановимся прежде всего на цифрахъ обозрѣваемыхъ въ этой главѣ преступленій. Маленькая только необходимая оговорка. Подъ «нарушеніями общественнаго порядка» мы разумѣемъ здѣсь тѣ лишь мелкія преступленія противъ спокойствія, благочинія и разныхъ административныхъ правилъ, которыя вѣдаются наружной городской полиціей и большею частью дальше мироваго судьи не идутъ. Сюда входятъ: буйства, ссоры и драки, сопротивленіе чинамъ полиціи и ихъ оскорбленіе, нарушеніе правилъ санитарныхъ, питейныхъ, внѣшняго благочинія, паспортныхъ, адреснаго стола и адреснаго сбора и т. д.
За данное десятилѣтіе (1868—1877 гг.) въ Петербургѣ, въ среднемъ годовомъ разсчетѣ, имѣло мѣсто слѣдующее число случаевъ:
| Проступковъ противъ общественной тишины и благочинія | 3.402 | ||||
| Сопротивленія законнымъ требованіямъ полиціи | 831 | ||||
| Оскорбленія полицейскихъ чиновъ | 513 | ||||
| Несоблюденія | правилъ | санитарныхъ | 992 | ||
| » | » | паспортныхъ | 3.649 | ||
| » | » | адреснаго | сбора | 782 | |
| » | » | » | стола | 644 | |
| Всего | 10.898 | случаевъ. | |||
Какъ ни значительна на первый взглядъ выведенная цифра нарушеній общественной тишины и спокойствія, но она, безъ сомнѣнія, и въ десятой долѣ не обнимаетъ всѣхъ совершаемыхъ въ столицѣ ея обывателями публичныхъ непристойностей, буйствъ, дебоширствъ и скандаловъ, огромнѣйшая часть которыхъ либо сходитъ безнаказанно, либо улаживается приватнымъ порядкомъ, либо, наконецъ, помимо вѣдома полиціи, разбирается мировымъ судомъ по частнымъ жалобамъ потерпѣвшихъ[1].
У насъ, особенно въ низшихъ слояхъ очень мало уважается до сихъ поръ личность человѣческая и ея достоинство, вслѣдствіе чего ея оскорбленіе словомъ и дѣйствіемъ — явленіе самое заурядное и у домашняго очага, и въ публичныхъ собраніяхъ и на улицѣ. Сдѣлайте прогулку по люднымъ, бойкимъ частямъ города — съ утра до ночи тамъ жестокая площадная ругань, какой не изобрѣталъ ни одинъ языкъ на земномъ шарѣ, кромѣ русскаго, виситъ въ воздухѣ и ходитъ въ немъ ходенемъ. Ссоры, драки и дебоширства разнообразятъ повседневно мирныя отношенія обывателей всѣхъ почти классовъ, и культурныхъ и некультурныхъ, — преимущественно же послѣднихъ. Конечно, самый оживленный обмѣнъ оскорбленій, тычковъ и членовредительствъ происходитъ въ веселое праздничное время подъ вліяніемъ винныхъ паровъ.
Классифицировать этого рода дѣянія очень трудно, намъ остается только разгруппировать имѣющійся у насъ обширный матеріалъ по внѣшнимъ отличительнымъ признакамъ и привести только наиболѣе характеристическіе случаи безчинства, произвола, насилія и нарушенія общественной тишины.
Такимъ образомъ, мы разсмотримъ дѣянія этого рода: а) уличныя, б) въ публичныхъ заведеніяхъ, и в) въ частныхъ жилищахъ.
Уличныя драки, дебоширства и безчинства совершаются чаще всего простолюдинами въ праздничное время и — иногда принимаютъ размѣры огромныхъ побоищъ. Были случаи, что сталкивались изъ-за какого нибудь вздора цѣлыя, противоборствующія между собою, рабочія артели, большею частью заводскія и фабричныя, причемъ бывали не только раненые, но и убитые. Случаи болѣе серьезныхъ безпорядковъ со стороны рабочихъ, возбужденныхъ недовольствомъ на хозяевъ и на свое положеніе, всѣ на перечетѣ. Мы разумѣемъ, такъ называемыя, «стачки», которыя у насъ бываютъ рѣдко и разрѣшаются, обыкновенно, мирнымъ образомъ. Впрочемъ, этого порядка явленій мы здѣсь, вообще, не касаемся.
Публика наша, какъ извѣстно, — одна изъ самыхъ смирныхъ, терпѣливыхъ и безропотныхъ, однакожъ, и она изрѣдка проявляетъ довольно шумно и энергично протестъ слишкомъ ужь безцеремонному съ нею обращенію. За обозрѣваемый періодъ это бывало съ нею нѣсколько разъ въ тѣхъ случаяхъ, когда не удовлетворяли, почему либо, ея законныхъ требованій, напр., не исполняли въ увеселительныхъ заведеніяхъ обѣщанныхъ зрѣлищъ, отказывали въ средствахъ передвиженія и пр. Особенно памятенъ и характеристиченъ былъ безпорядокъ, учиненный въ 1877 г. на царскосельской желѣзной дорогѣ публикой, возвращавшейся ночью съ «музыки» въ Павловскѣ. Вслѣдствіе нераспорядительности желѣзнодорожной администраціи, масса публики не могла уѣхать, когда хотѣла, ее продержали на платформѣ болѣе часу, везли въ неосвѣщенныхъ вагонахъ и упорнымъ пренебреженіемъ ея жалобъ раздражили до того, что она перебила стекла на станціяхъ и въ вагонахъ, попортила въ послѣднихъ мебель, шумѣла, бранила громогласно директоровъ дороги, поколотила нѣсколькихъ кондукторовъ.
Вообще же нужно сказать, что безчинства скопомъ бываютъ у насъ рѣдко, но за то бываютъ между ними оригинальныя, отчасти невинныя, искусственно отождествляемыя съ «безпорядкомъ» излишней, не по разуму, ревностью полиціи. Такъ, напр., въ первое время, по введеніи городской полиціи въ петербургскихъ пригородахъ, въ мировомъ судѣ возбуждено было нѣсколько преслѣдованій мѣстныхъ обывателей за то, что они очень шумно и людно справляютъ свадьбы. Обыкновенно, невѣсту провожаетъ въ баню и изъ бани цѣлый бабій хороводъ, конечно, навеселѣ. Къ хороводу примыкаютъ прохожіе; толпа ростетъ и улица дѣлается ареной народной сатурналіи. Таковъ стародавній обычай, немножко дикій, конечно, но ничего противуобщественнаго въ себѣ не заключающій. Полиція принялась ревностно его искоренять и, случаюсь, загоняла въ участки для составленія протоколовъ цѣлыя свадебныя процессіи, не исключая жениховъ и невѣстъ.
Къ такимъ же мнимымъ безпорядкамъ, ставшимъ объектомъ уголовнаго кодекса, благодаря придирчивости полиціи, слѣдуетъ отнести имѣющіеся въ нашемъ матеріалѣ случаи взысканія, напр., за пѣніе пѣсенъ на улицѣ, за устройство плясокъ подъ гармонику и проч. Разъ полиція обвинила трехъ студентокъ медицинской академіи за пѣніе пѣсенъ на улицѣ, въ компаніи съ другими молодыми людьми. Дѣло это разбиралось нѣсколько разъ и надѣлало много шуму. Шумъ былъ изъ пустяка. Оказалось, что обвиняемые пѣли «чинно и тихо», и тотчасъ же по приглашенію околодочнаго надзирателя замолчали. Судъ ихъ оправдалъ.
Менѣе былъ счастливъ другой меломанъ, прикащикъ виннаго погреба, крестьянинъ. На второй день Пасхи онъ вышелъ на улицу, веселъ и радостенъ, съ гармоникой въ рукахъ, и сталъ на ней наигрывать, но въ самомъ патетическомъ пунктѣ игры подбѣгаетъ городовой:—«Играть строго воспрещается!…» Прошелъ нѣсколько шаговъ, не стерпѣлъ—заигралъ, опять городовой, третій, четвертый… Малый изъ себя вышелъ и, въ досадѣ, изломалъ свой инструментъ на головѣ котораго-то изъ встрѣченныхъ стражей. На судѣ онъ наивно показалъ:
— Цѣлый годъ, какъ въ тюрьмѣ, сидишь въ погребѣ,—на праздникахъ насилу вырвался погулять, купилъ себѣ гармонію, да захотѣлъ ее, значитъ, испробовать на улицѣ, а городовой говоритъ—нельзя… Былъ я въ то время «хвативши» порядкомъ… Обидно мнѣ стало: потому что эту самую музыку ужасно какъ люблю и большой охотникъ на гармоньи поиграть.
За оскорбленіе полицейскаго чина судья приговорилъ любителя гармоніи къ тюрьмѣ.
Такихъ случаевъ много; они показываютъ, что пониманію простолюдина недоступно—почему нельзя играть на улицѣ?
Изъ обыденныхъ уличныхъ приключеній скандалезнаго свойства едва-ли не чаще всего встрѣчаются столкновенія и драки, изъ-за нескромныхъ, наглыхъ обращеній къ женщинамъ со стороны уличныхъ ловеласовъ. Здѣсь уже фигурируютъ въ отвѣтственныхъ роляхъ почти исключительно люди болѣе или менѣе культурные и очень рѣдко простолюдины. Къ стыду петербуржцевъ, женщина одна, безъ провожатаго, не можетъ почти сдѣлать шагу по улицѣ, особенно вечеромъ, въ бойкихъ, людныхъ мѣстностяхъ, чтобы не сдѣлаться предметомъ нахальнаго преслѣдованія и оскорбительныхъ предложеній со стороны встрѣчныхъ и поперечныхъ развратниковъ. Нерѣдко даже и провожатые, мужчины, не спасаютъ ее отъ такихъ непріятныхъ приключеній.
Однажды, вначалѣ 70-хъ гг., вечеромъ возвращалась домой изъ собранія въ педагогическомъ обществѣ, цѣлая компанія молодыхъ педагоговъ—двѣ дамы и трое мужчинъ. Дамы шли впереди и—вдругъ, на нихъ налетаютъ какіе-то прилично одѣтые сорванцы, начинаютъ, безъ дальнѣйшихъ околичностей, обнимать и цѣловать. Кавалеры, конечно, вступились и вышла безобразная потасовка. Въ пылу боя одна изъ пострадавшихъ педагогичекъ насѣла на сбитаго съ ногъ оскорбителя своего и оттаскала его за волосы. Явилась полиція, составленъ былъ протоколъ и—судебная хроника обогатилась весьма скандалезнымъ процессомъ. Въ лицѣ обвинявшихся ловеласовъ оказались молодые, закучивающіе чиновники.
Въ другомъ аналогичномъ случаѣ неосторожный любитель клубники былъ наказанъ болѣе оригинально, безъ посредства полиціи и суда. Встрѣтивъ на Невскомъ двухъ дамъ, онъ безъ церемоніи предложилъ имъ ѣхать съ нимъ въ баню. Дамы позвали на выручку сопровождавшихъ ихъ сзади мужей. Одинъ изъ нихъ схватилъ франта за шиворотъ и сталъ звать городоваго, но франтъ сталъ умолять о пощадѣ, говоря, что онъ—чиновникъ и предпочитаетъ лучше быть побитымъ, чѣмъ скомпрометированнымъ по службѣ. Негодующій мужъ принялъ условіе, позвалъ «ваньку» и договорилъ его за двугривенный плюнуть въ физіономію франта, что и было исполнено къ общему удовольствію всѣхъ участниковъ этой сцены.
Иногда молодые культурные сластолюбцы въ эротическомъ экстазѣ доходятъ и до такихъ, напр., покушеній. Однажды изъ театра, послѣ спектакля, возвращались въ казенной каретѣ двѣ молоденькія балерины, и—вдругъ, на ихъ экипажъ, какъ на большой дорогѣ, напала шайка поклонниковъ, съ явнымъ намѣреніемъ полюбезничать съ ними. Только благодаря мужеству кучера и вовремя подоспѣвшей полиціи, покушеніе это не увѣнчалось успѣхомъ.
Рыцарское заступничество за оскорбляемыхъ на улицѣ женщинъ обходится иногда дорого. Волокиты, большею частью хмѣльные и въ состояніи неистовства, оказываютъ энергическій кулачный отпоръ рыцарямъ—случается, мужьямъ и родственникамъ, сопровождающимъ дамъ, подвергшихся преслѣдованію. Хотя рыцарство въ нравахъ не особенно у насъ процвѣтаетъ, но попадаются мужчины, которые считаютъ своимъ долгомъ вступиться за женщину, хотя-бы и не знакомую имъ, при видѣ ея оскорбленія. Какъ-то одинъ мѣщанинъ, увидѣвъ, что двое наглецовъ назойливо пристаютъ на улицѣ къ дамѣ, не взирая на ея просьбы оставить ее, обратился къ нимъ съ увѣщаніемъ, но, въ отвѣтъ, получилъ жестокій ударъ по лицу, послѣ чего ловеласы бросились бѣжать. Мѣщанинъ пустился за ними, нагналъ на лѣстницѣ дома, въ который они скрылись, гдѣ одинъ изъ нихъ выстрѣлилъ въ него изъ револьвера и ранилъ въ ногу… Вышло цѣлое уголовное дѣло о покушеніи на убійство.
Нерѣдки случаи, что уличные Донъ-Жуаны, встрѣчая отпоръ своимъ исканіямъ со стороны преслѣдуемыхъ ими женщинъ, наносятъ имъ оскорбленія и побои. Вотъ нѣсколько примѣровъ изъ множества фактовъ въ этомъ родѣ.
Одинъ юный телеграфистъ, встрѣтивъ вечеромъ у Знаменья почтенную даму, началъ къ ней «приставать» и, когда она пригрозила ему городовымъ, бросился на нее съ кулаками, сбилъ съ ногъ, отколотилъ и прокусилъ ей палецъ. Встрѣчаетъ въ пассажѣ дѣвицу нѣкій приличнаго вида господинъ, шепчетъ ей на ухо соблазнительное предложеніе, получаетъ отказъ и—въ отместку хлопаетъ ее по физіономіи кулакомъ. Нѣкто, провизоръ, встрѣтілся на Аничковомъ мосту съ двумя женщинами, изъ которыхъ у одной потребовалъ предъявить какой-то билетъ, а какъ она не исполнила этого требованія, то ударилъ ее колѣномъ, а, при дальнѣйшемъ слѣдованіи, ударилъ вначалѣ по уху, а затѣмъ кулакомъ, по глазу, такъ что она подняла страшный крикъ, на который стала собираться публика. Явилась полиція, а дальше—извѣстная процедура. Идутъ по Невскому двое молодыхъ людей—непремѣнно «прилично одѣтыхъ», встрѣчаютъ молодую незнакомую имъ даму, заступаютъ ей дорогу, приглашаютъ идти съ собой. На отказъ—одинъ говоритъ другому:—«расправься съ нею своимъ судомъ!»,—и воздухъ оглашается звонкими оплеухами по нѣжнымъ щечкамъ. Визгъ, слезы, публика, полиція, протоколъ!
Кромѣ Невскаго проспекта—обычной арены для уличнаго куртизантства, оно процвѣтаетъ также въ скверахъ и садахъ, наиболѣе посѣщаемыхъ публикой. Особенно дурную славу пріобрѣлъ въ этомъ отношеніи скверъ около памятника Екатерины II, гдѣ въ описываемое время оказывались возможными такія, напр., сцены.
Одинъ молодой дворянинъ, придя въ этотъ скверъ, подсѣлъ къ почтенной матери семейства, скромно сидѣвшей на скамейкѣ въ ожиданіи своей дочери, и сталъ дѣлать ей неприличныя предложенія, приглашая къ себѣ; далѣе, не обращая вниманія на просьбы оставить ее въ покоѣ, дворянинъ ее обнялъ и положилъ свою голову ей на плечо; когда же она сопротивлялась, то нанесъ ей ударъ и тянулъ за тальму.[2] По просьбѣ дамы, околодочный надзиратель пригласилъ наглеца въ участокъ, по дорогѣ куда тотъ сквернословилъ, ударилъ потерпѣвшую ногою и нѣсколько разъ плевалъ ей въ лицо.
Если этого сорта культурные дикари, въ трезвомъ умѣ и твердой памяти, позволяютъ себѣ такое возмутительное насиліе надъ порядочными женщинами, не дающими никакого повода третировать ихъ en canaille, то, подъ пьяную руку, съ камеліями, чѣмъ-нибудь имъ не угодившими, они обращаются уже просто звѣрски. Беремъ на выдержку двѣ слѣдующія сценки.
Въ одинъ прекрасный вечеръ двое, такъ называемыхъ, «порядочныхъ» молодыхъ людей, одѣтыхъ по послѣдней модѣ, подъѣхали въ открытой коляскѣ, запряженной четверкою лошадей, къ загородному ресторану «Доротъ.» Одновременно съ ними къ ресторану подкатила другая коляска, въ которой эффектно полулежала элегантная «международная дама,» француженка. Молодые люди пригласили ее провести съ ними вечеръ. Она согласилась. Начался кутежъ, послѣ котораго компанія отправилась назадъ вмѣстѣ въ одной коляскѣ. Француженка дорогой почему-то раздумала дальше ѣхать съ кавалерами своими и просила ихъ отпустить ее у подъѣзда ея дома. Коляска остановилась; дама выскочила изъ коляски; оба кавалера за нею, начали силою тащить въ коляску, а, когда она оказала сопротивленіе, стали бить ее и терзать съ такимъ остервененіемъ, что несчастную едва смогли освободить изъ ихъ рукъ сбѣжавшіеся дворники и городовые.
Другая сцена, въ которой та же страдательная роль выпала на долю француженки той-же зазорной профессіи. Дѣло было на рождественскихъ праздникахъ… Но пусть о немъ разскажетъ сама потерпѣвшая.
— Я,—показывала она на судѣ чрезъ переводчика,—была знакома съ отцомъ и сыномъ N, и они оба ко мнѣ ѣздили на квартиру порознь. Съ отцомъ я иногда ѣздила въ «Озерки» и въ «Ливадію.» На второй день праздника пріѣзжаетъ ко мнѣ сынъ, Иванъ N, и предлагаетъ мнѣ ѣхать съ нимъ на тройкѣ кататься. Я согласилась. Только поѣхали мы, какъ, вдругъ, слышимъ—катитъ другая тройка позади насъ и кто-то кричитъ намъ: «стой, не то убью!». Смотрю—это старикъ N скачетъ. Я говорю Ивану: «надо скорѣе ѣхать, не то онъ подыметъ скандалъ на улицѣ». Въ это время старикъ нагналъ насъ, схватилъ изъ саней у себя бутылку съ шампанскимъ и бросилъ мнѣ прямо въ голову… На поворотѣ сани наши опрокинулись и мы выпали въ снѣгъ. Старикъ выскочилъ изъ саней и началъ меня съ Иваномъ колотить, разбилъ мнѣ лицо въ кровь, вышибъ зубъ, оттаскалъ за волосы и—ужасно, какъ варварски обошелся....
Расправа эта имѣла своимъ источникомъ ревность отца къ сыну.... Любопытная картина нравовъ! Добавимъ, что герои ея—именитые, богатые купцы.
Передъ нами цѣлый рядъ фактовъ другой категоріи, свидѣтельствующихъ, что въ людской толпѣ существуютъ индивидуумы, которые краснорѣчиво оправдываютъ собою мнѣніе, что въ человѣкѣ сидитъ звѣрь. Разница только та, что въ индивидуумахъ добронравныхъ и благовоспитанныхъ звѣрь или убитъ, или сидитъ на цѣпи, тогда какъ въ безпорядочныхъ и разнузданныхъ онъ дико проявляется при первомъ поводѣ, а то и безъ всякаго повода.
Такими проявленіями звѣря можно считать обозрѣваемые здѣсь факты безчинствъ, насилій и дебоширствъ совершенно безпричинныхъ, а просто такъ — изъ какой-то своеобразной удали, ради шалости и игры, сродни кошачьей.
На случаяхъ безпричинной бранчивости, публичнаго сквернословія и, вообще, «оскорбленій на словахъ», по судебному термину, мы не будемъ и останавливаться. Они до того многочисленны, заурядны и общеизвѣстны, что здѣсь достаточно только обозначить заголовокъ этой нравственной язвы. Обратимся къ безчиннымъ дѣйствіямъ изъ самодурства.
Находятся бездѣльники, которые для своей забавы пугаютъ мирныхъ обывателей, наносятъ имъ вредъ и непріятность разными игривыми выходками, напр., бѣшеной ѣздою на рысакахъ, подбрасываніемъ петардъ подъ колеса экипажей, бросаніемъ камней въ окна, опрыскиваніемъ сѣрною кислотою дорогихъ костюмовъ на дамахъ, окачиваніемъ прохожихъ помоями и т. д. Разъ судили двухъ юныхъ прусскихъ подданныхъ за то, что они, гуляя по скверу, прыгали, какъ въ чехардѣ, черезъ бѣгавшихъ по скверу дѣтей и бодали головами побараньи женщинъ. Въ другой разъ судилась цѣлая компанія наборщиковъ, во время иллюминаціи пачкавшихъ, ради потѣхи, платье прохожихъ типографской краской. Сказать къ слову, особенно падки и изобрѣтательны на этого рода шалости рыночные «молодцы» въ часы досуга, котораго у нихъ всегда такъ много. Прогулка по рыночнымъ рядамъ для личностей невзрачныхъ, слабыхъ, плохо одѣтыхъ, въ особенности для женщинъ, въ весьма нерѣдкихъ случаяхъ рискованна. Среди праздныхъ «молодцовъ» всегда найдутся шутники, которые не упустятъ оказіи такъ или иначе позабавиться надъ беззащитными ближними.
Другіе шалуны болѣе задорнаго нрава ни съ того ни съ сего придираются къ встрѣчнымъ незнакомымъ имъ лицамъ, ругаютъ ихъ, а то и колотятъ за здорово живешь. Переѣзжаютъ черезъ Неву въ лодкѣ мирные обыватели, одинъ изъ нихъ везетъ съ собою свой новенькій портретъ, писанный масляными красками, и показываетъ его своимъ знакомымъ. Тѣ хвалятъ. Вдругъ, сидѣвшій тутъ-же совершенно сторонній «прилично одѣтый господинъ» изрекаетъ:
— Гадость!
— То есть, какъ это гадость? Что гадость?—спрашиваетъ портретовладѣлецъ.
— Да все гадость: и портретъ твой гадость, и самъ ты гадость!—поясняетъ незнакомецъ.
Слово за слово, пассажиры разругались, а когда лодка подъѣхала уже къ берегу и сидѣвшіе въ ней вышли на пристань, незнакомецъ, придя въ азартъ, размахнулся своимъ дождевымъ зонтикомъ и проткнулъ насквозь портретъ. Конечно, дѣло дошло до пространной тяжбы объ оскорбленіи, о потеряхъ и убыткахъ.
Идутъ по переулку двое гостиннодворскихъ приказчиковъ, встрѣчаютъ смирнаго прохожаго, одинъ изъ нихъ размахивается и хлопаетъ незнакомца по уху.
— Что вы съ ума сошли?—озадачился прохожій.
— А вотъ тебѣ съ ума сошли!—отвѣчаетъ молодецъ и тузитъ несчастнаго безъ пощады, за что про что—такъ вопросъ этотъ и остался неразъясненнымъ.
Другой, вотъ, любитель кулачной гимнастики, назвавшійся на судѣ «репортеромъ», въ подобной-же шалости (онъ поколотилъ на улицѣ безъ всякой причины торговку яицъ) оправдывался, по-крайней мѣрѣ, «обманомъ зрѣнія».
Поссорились на улицѣ двое пріятелей, откуда ни возмись—выскакиваетъ бравый, воинственнаго вида мужчина и, не говоря ни слова, начинаетъ чистить зубы обоимъ. Протоколъ. Судъ. Бравый мужчина оказывается отставнымъ офицеромъ и даетъ такое оправданіе:
— Я, г. судья, сидѣлъ дома и игралъ на роялѣ, окно было отворено; вдругъ слышу шумъ, драку, а какъ я, г. судья, прежде служилъ въ военной службѣ и потому не могу удержаться, чтобы не прекратить безпорядокъ, то выскочилъ изъ за рояля, хватилъ одного—разъ, хватилъ другаго—два! и больше съ моей стороны ничего не было.
Все-же резонъ… Живъ, значитъ, щедринскій поручикъ Рознатовскій!
Гуляетъ въ Юсуповомъ саду мать съ маленькой дочкой, подбѣгаетъ къ нимъ собачка, дѣвочка погладила ее.
— А ви мой собакъ красть, я вамъ задамъ!—налетаетъ хозяинъ собачки, сѣдовласый, почтеннаго вида, нѣмецъ и отвѣшиваетъ ребенку такую пощечину, отъ которой тотъ падаетъ пластомъ, заливаясь кровью.
— Позвольте закурить!—вѣжливо обращается на улицѣ любитель папиросокъ къ двумъ курящимъ прохожимъ. Бацъ! бацъ!—отвѣчаютъ ему тѣ затрещинами безъ дальнѣйшихъ околичностей.
Дѣйствіе на марсовомъ полѣ во время народнаго гулянья; къ силомѣру подошолъ чиновникъ и спросилъ хозяина: «Сколько стоитъ ударить силомѣръ по башкѣ?»—«Двѣ копѣйки»,—сказалъ хозяинъ.»—«А тебя по рылу?»—«Пять копѣекъ».—Чиновникъ выкинулъ деньги и, широко замахнувшись, ударилъ разъ по башкѣ силомѣра и другой по лицу его хозяина.
Сцена эта имѣетъ характерную подробность. Когда хозяинъ силомѣра обидѣлся и обратился съ жалобой къ полиціи, то, по словамъ репортера, «публика, слышавшая условіе ударовъ, вступилась за чиновника, и онъ отправился гулять далѣе съ миромъ.» Таково пониманіе справедливости у кое-какой публики.
Вообще, публика наша относится чаще всего апатично, пассивно къ сценамъ насилія и безправія, ограничиваясь однимъ празднымъ, ротозѣеватымъ любопытствомъ, даже—въ лицѣ грубыхъ, неразвитыхъ индивидуумовъ—съ художественнымъ удовольствіемъ, какъ къ сценическому зрѣлищу. Черта эта краснорѣчиво сказалась, между прочимъ, въ слѣдующей вопіющей сценѣ, имѣвшей мѣсто лѣтомъ на вокзалѣ одной желѣзной дороги. Нужно замѣтить, что на вокзалѣ этомъ находится открытая цвѣточная лавка, въ которой и розыгралась описываемая сцена въ моментъ прихода поѣзда, на глазахъ многочисленной публики.
«За прилавкомъ стоитъ человѣкъ и вяжетъ большой букетъ блѣдныхъ розъ,—такъ описывалъ это приключеніе очевидецъ. Возлѣ него стоитъ блестящій офицеръ. Человѣкъ, вяжущій букетъ, что-то такое бормочетъ. Это бормотанье, вѣроятно, скверно дѣйствуетъ на офицера, потому что онъ, отъ времени до времени, вскрикиваетъ зычнымъ голосомъ и затѣмъ могучею дланью, со всего размаха, закатываетъ увѣсистую пощечину работающему. Послѣдній, послѣ каждой пощечины, отмахивается, отряхивается и, замолкая на время, продолжаетъ вязанье букета. Какъ и подобаетъ, каждая новая пощечина производитъ притягательное дѣйствіе на любопытную публику. Образовывается немедленно компактная группа.—«Прошу васъ, господа, прошу васъ!»—обращается въ такія минуты офицеръ къ публикѣ съ жестомъ, выражающимъ предложеніе не останавливаться здѣсь далѣе. Послушная публика повинуется этимъ приглашеніямъ и нехотя расходится. Однѣ группы смѣняются другими, а загадочная сцена все продолжается. Блюстители порядка прохаживаются мирно на благородномъ разстояніи, шагахъ въ двадцати, искоса лишь слѣдя за «проишествіемъ».
«Что такое?»—изумляюсь и подхожу.
Оказалось, что офицеръ—женихъ, ему осталось всего сорокъ минутъ до вѣнца; за нѣсколько дней передъ этимъ онъ заказалъ цвѣточнику букетъ для невѣсты, а тотъ забылъ исполнить своевременно заказъ и—теперь расплачивался своими ланитами за неаккуратность.
Въ 1875 г. возбужденъ былъ цѣлый рядъ исковъ противъ двухъ богатыхъ молодыхъ людей съ громкими фамиліями, принадлежавшихъ къ jeunesse dorée,[3] одного кандидата университета, другаго—гвардейскаго корнета. Иски всѣ были однородные. Молодые люди, связанные дружбой и собутыльничествомъ, катались по городу въ коляскѣ, задѣвали прохожихъ, нападали на нихъ, дрались и буйствовали—все изъ шаловливой удали. Ѣдутъ они, напр., лѣтней ночью черезъ троицкій мостъ и, встрѣтивъ двухъ чиновниковъ, кричатъ имъ: «Мазурики идутъ пѣшкомъ!» — «Молчать!» — отвѣчаетъ одинъ изъ чиновниковъ. Коляска останавливается, молодые денди выскакиваютъ и бросаются—одинъ съ палкой, другой съ обнаженной саблей—расправляться съ дерзкими прохожими. Въ другой разъ они на такомъ-же основаніи побили какого-то встрѣчнаго нѣмчика, а когда онъ ихъ нагналъ и сталъ звать въ участокъ, они прикинулись испуганными, пригласили нѣмчика къ себѣ въ коляску, увезли въ александровскій паркъ и тамъ, повторивъ побои, выбросили несчастнаго и ускакали. Остальныя безобразія были въ томъ-же родѣ.
Послѣдній фактъ далеко не единственный въ хроникѣ увеселительныхъ похожденій культурной «золотой молодежи». Извѣстно, напр., что въ описываемое время вспрыски новыхъ мундирчиковъ окончившими курсъ юными питомцами Марса часто ознаменовывались всякими дебоширствами и шалостями, нарушавшими тишину и порядокъ… Отцы говорили:—молодежь веселится!
Грубость, произволъ и наклонность къ кулачной расправѣ отличаютъ у насъ даже и блюстителей, призванныхъ охранять благочиніе, порядокъ и личную безопасность обывателей. Памятны многократныя внушенія высшей столичной полицейской власти низшимъ чинамъ полиціи правилъ вѣжливаго обращенія съ жителями. Фактовъ, изобличающихъ нашихъ полисменовъ и дворниковъ въ невѣжливомъ обращеніи, множество. Хорошо извѣстно, напр., что побои—самая обыденная приправа почти каждаго «задержанія» и помѣщенія въ кутузку низшаго класса обывателей, находящихся въ подпитіи, шумныхъ и безпокойныхъ.
Правда, и чинамъ полиціи нерѣдко приходится быть жертвами оскорбленій, какъ словомъ, такъ и дѣйствіемъ. Матеріалъ нашъ до роскоши изобилуетъ этими прискорбными проявленіями буйства противъ власти. Всего обыкновеннѣе случаи оскорбленія чиновъ полиціи, при исполненіи ими обязанностей въ пресѣченіи и усмиреніи пьянаго безчинства. Затѣмъ, нерѣдко поліцейскіе чины оскорбляются особами, очень высоко о себѣ мнящими. Нѣкій полковникъ учиняетъ на улицѣ скандалъ и, на приглашеніе городоваго идти въ участокъ, кричитъ: «Да, какъ ты смѣешь? Да знаешь-ли съ кѣмъ ты говоришь? Руки по швамъ!… Смирно!», и надѣляетъ оторопѣвшаго полиціанта пощечинами. Подобнаго рода случаевъ безчисленное множество. Иногда изобличаются въ оскорбленіи полиціи и представительницы прекраснаго пола, воображающія себя важными персонами. Однажды судилась въ окружномъ судѣ вдова камердинера высокопоставленнаго лица по обвиненію чуть не въ разгромѣ жандармской команды на вокзалѣ николаевской желѣзной дороги. Барыня буйствовала, бранила жандармовъ скверными словами, грозила «выгнать ихъ со службы въ 24 часа», ѣхать съ жалобами къ министрамъ, къ шефу жандармовъ. На увѣщаніе сопровождавшаго ее кавалера, возразила громко: — «Да, вѣдь, мы въ Россіи, — съ этими полицейскими крючками все можно сдѣлать!»
Бываютъ и очень оригинальныя оскорбленія стражей благочинія при исполненіи ими служебныхъ обязанностей. Разъ одна ревельская уроженка, красавица лѣтъ 20-ти, призванная по какому-то дѣлу въ участокъ, молча подошла сзади къ сидѣвшему у стола за бумагами околодочному надзирателю, нѣжно обняла его за шею и поцѣловала въ щеку. Новый Іосифъ прекрасный, въ лицѣ полиціанта, сдѣлалъ красавицѣ замѣчаніе о неумѣстности ея любезностей и перешелъ въ другую комнату. Дѣвица не унялась: — снова подкралась къ околодочному и еще съ большею пылкостью напечатлѣла на его ланитахъ плохо адресованный поцѣлуй. Тогда цѣломудренный стражъ составилъ протоколъ и—ревельская уроженка попала подъ судъ за «оскорбленіе полиціи дѣйствіемъ…»
Должно сказать, что многія дѣла по оскорбленію чиновъ полиціи возбуждаются изъ-за пустяковъ, вслѣдствіе чрезмѣрной претенціозности, обидчивости и заносчиваго самомнѣнія самихъ полиціантовъ. Бываетъ еще, что судебное преслѣдованіе за оскорбленіе возбуждается полицейскими чинами и въ такихъ случаяхъ, когда они сами кругомъ виноваты въ происшедшемъ безпорядкѣ, сами и безчинствовали и рукамъ волю давали, но желаютъ очиститься и предупредить встрѣчную жалобу. Мировымъ судьямъ часто приходится оставлять полицейскіе иски этой категоріи безъ послѣдствій, за бездоказательностью.
Что касается группы данныхъ проступковъ, совершаемыхъ въ публичныхъ заведеніяхъ, то наибольшая ихъ часть приходится на питейные дома, трактиры, кафе-шантаны, танцклассы, клубы и, вообще, на такія мѣста, гдѣ, при большомъ стеченіи гостей, происходитъ оживленное потребленіе крѣпкихъ напитковъ.
Всѣ эти заведенія отождествляютъ собою понятіе кабака, который въ свою очередь служитъ въ нашемъ языкѣ синониномъ разнузданности, дебоширства и всякаго безчинства. Когда говорятъ: «кабацкое веселье», «кабацкая публика», «кабацкіе нравы» и т. д., — въ представленіи вашемъ, безъ комментаріевъ, рисуются вполнѣ опредѣленныя черты и стороны общественнаго поведенія.
Строго говоря, разница между кабакомъ, въ прямомъ смыслѣ, и какимъ-нибудь клубомъ и вообще привиллегированнымъ публичнымъ заведеніемъ, въ данномъ отношеніи, вовсе не существенная. Безчинствуютъ и въ кабакахъ, безчинствуютъ и въ веселыхъ чертогахъ для «чистой» публики. Разница только въ положеніяхъ героевъ безчинствъ: въ кабакахъ подвизаются темные, неразвитые простолюдины, въ привиллегированныхъ чертогахъ—люди культурные и просвѣщенные въ большей или меньшей степени. Это покажутъ намъ сейчасъ факты, взятые на выдержку.
Одинъ князь, съ громкимъ именемъ и большимъ состояніемъ, какъ-то сдѣлалъ извѣстный циркъ Чинизелли постояннымъ поприщемъ для своихъ пьяныхъ шалостей и безумствъ. Во время представленій, онъ производилъ безпорядки, приставалъ къ публикѣ, громко смѣялся, бросалъ на арену свою шляпу, а когда просили его оставить циркъ, то кричалъ и ругался, почему и заключена была объ его непотребномъ поведеніи цѣлая серія полицейскихъ протоколовъ.
Однажды полиція привлекла къ суду элегантную парочку, кавалера и даму, которые, выходя изъ прикащичьяго клуба, не досчитались какой-то вещи и учинили ошеломляющій скандалъ, ворвались въ залу въ верхнемъ платьѣ, въ намѣреніи найти дежурнаго старшину, и, найдя, стали ругать его, плеваться и кричать:
— Это воровской клубъ! Это не общество, а бараны! Если не будетъ сдѣлано распоряженіе отыскать вещь, мы будемъ жаловаться градоначальнику!
Пришлось вывести ихъ mit Trompetten,[4] при содѣйствіи воинской силы…
Въ томъ же клубѣ два члена въ веселомъ настроеніи остановились у дверей въ гостинную и каждой мимопроходившей дамѣ отпускали сальности и, вообще, забавлялись громогласнымъ сквернословіемъ, пока ихъ не вывели.
Въ купеческомъ клубѣ на маскарадѣ, какой-то Отелло, заподозривъ въ одной маскѣ, прогуливавшейся съ кавалеромъ, свою жену, бросился съ ругательствами на романическую парочку и, съ крикомъ: «Какъ ты смѣешь интриговать мою жену!», ударилъ кавалера по лицу, а съ дамы сорвалъ маску… Оказалось, однако-же, что дама совсѣмъ не его жена.
Лѣтомъ, въ лѣсномъ клубѣ, на семейно-танцовальномъ вечерѣ одинъ, хорошо угостившійся, дворянинъ, танцуя, упалъ вмѣстѣ со своей дамой и возбудилъ тѣмъ громкій хохотъ близь сидѣвшихъ молодыхъ людей. Дворянинъ оскорбился ихъ хохотомъ, подошелъ къ нимъ съ вопросомъ: «что вы хохочете?», и когда они въ отвѣтъ расхохотались снова—онъ далъ каждому изъ нихъ по щелчку въ носъ. О послѣдствіяхъ умалчиваемъ.
Изъ массы клубскихъ ссоръ и взаимныхъ оскорбленій особенно выдвинулось и надѣлало шуму разбиравшееся на судѣ въ 1877 г. столкновеніе въ бывшемъ художественномъ клубѣ между однимъ извѣстнымъ писателемъ-драматургомъ и адвокатомъ. Адвокатъ, послѣ длиннаго ряда насмѣшекъ и злоязычныхъ выходокъ со стороны писателя, нанесъ послѣднему ударъ по щекѣ такой, что тотъ разрыдался, какъ ребенокъ. На судѣ, между прочимъ, одинъ изъ свидѣтелей, старшина клуба, удостовѣрилъ тотъ прискорбный фактъ, что «случаи оскорбленія дѣйствіемъ и раньше бывали въ клубѣ художниковъ,—личныя же ссоры между членами комитета и посѣтителями частенько-таки бывали…» Нужно помнить, что названный клубъ, по своему составу, считался ультра-интеллигентнымъ.
Разумѣется, самыя свирѣпыя и безчинныя столкновенія между представителями привиллегированныхъ классовъ происходятъ въ трактирахъ, ресторанахъ и публичныхъ домахъ. Есть по этой части особые удальцы-скандалисты, которые, по выраженію одного изъ нихъ, «любятъ позвонить и потѣшить свое сердце» дебошами и драками въ названныхъ заведеніяхъ. Среди нихъ встрѣчаются, къ удивленію, и чины судебнаго вѣдомства. Разъ въ газетахъ былъ изобличенъ одинъ судебный приставъ въ томъ, что, придя въ гостинницу на Невскомъ проспектѣ, пьянымъ, и, потребовавъ вина, началъ кричать, ругаться, приставать къ публикѣ и, наконецъ, ударилъ кулакомъ одного изъ посѣтителей по лицу, а затѣмъ всталъ передъ обиженнымъ посреди комнаты на колѣни и упрашивалъ ударить его обратно. На всѣ просьбы прислуги гостинницы оставить безобразить и идти домой, судебный приставъ не унимался, такъ что буфетчикъ вынужденъ былъ позвать дворника и городоваго, которые и отвели его въ участокъ.
Нѣкоторыя изъ увеселительныхъ заведеній въ столицѣ составили себѣ извѣстность преимущественныхъ вертеповъ всякихъ оргій, скандаловъ и безобразій. Особенно прочной въ этомъ отношеніи славой пользуется, такъ называемый, танцъ-классъ Марцинкевича, или, по уличной кличкѣ, «Марцинки», гдѣ, какъ не безъ остроумія показалъ на судѣ одинъ изъ буйныхъ гостей этого заведенія, «тишины нарушить нельзя, ибо ея тамъ и не бываетъ, а постоянный шумъ и безпорядки и всякій дѣлаетъ, что ему вздумается…» Самъ хозяинъ «Марцинковъ» и ихъ прислуга, какъ было засвидѣтельствовано на судѣ, принимали дѣятельное участіе въ мѣстныхъ безпорядкахъ и потасовкахъ. Сказать къ слову, трактирная прислуга, вообще, отличается наклонностью къ самоуправству и буйству особенно въ тѣхъ случаяхъ, когда опьянѣвшій гость окажется чѣмъ-нибудь не угоденъ ей. Были многочисленные случаи, что трактирная прислуга безпощадно колачивала, «спускала съ лѣстницъ» и обирала такихъ гостей.
Извѣстно, что танцъ-классы и кафе-шантаны представляютъ собою увеселительные притоны не только для пьянства, но и для разврата. Посѣтительницы ихъ—сплошь проститутки, ищущія здѣсь пріятныхъ романическихъ встрѣчъ и тароватыхъ поклонниковъ. Онѣ-же принимаютъ дѣятельное участіе и въ безчинствахъ, происходящихъ въ этихъ заведеніяхъ. Между этими милыми, но погибшими «завсегдательницами» танцъ-классовъ встрѣчаются отчаянныя забіяки. Для нагляднаго знакомства съ ними приводимъ одну сцену изъ множества другихъ, такихъ-же.
Дѣло происходило въ заведеніи «Орфеумъ». Три посѣтительницы-пріятельницы, двѣ противъ одной, поссорились изъ-за обладанія однимъ интереснымъ кавалеромъ. Ссора затихла, но, спустя немного, когда двѣ изъ нихъ прогуливались въ залѣ, третья подскочила къ нимъ и, широко размахнувшись, дала одной изъ пріятельницъ пощечину, сказавъ: «вотъ тебѣ цвѣтокъ!» Та отвѣтила на ударъ ударомъ и всѣ три женщины вцѣпились въ волоса другъ другу, совершая потасовку, которая кончилась приглашеніемъ подравшихся въ контору «Орфеума» и составленіемъ тамъ полицейскаго протокола.
Должно замѣтить вообще, что представительницы прекраснаго пола, въ особенности проститутки, не уступаютъ грубому полу въ проявленіи буйныхъ, строптивыхъ наклонностей. Практика столичнаго мироваго суда очень богата дѣлами по нарушенію тишины и порядка женщинами.
Въ описываемое нами время особенно отличались нахальствомъ и задорностью ночныя сильфиды Невскаго проспекта. Многія изъ нихъ сами безъ церемоніи «приставали» къ прохожимъ мужчинамъ и часто, на отказъ отъ соблазнительнаго предложенія, разрѣшались бранью и насиліемъ. Идетъ по Невскому скромный семейный чиновникъ. Къ нему привязывается встрѣчная дѣвица съ предложеніемъ «проводить» ее. Онъ уклоняется и—въ отвѣтъ получаетъ нѣсколько ударовъ зонтикомъ, сопровождаемыхъ площадной бранью.
Подгулявшій молодой человѣкъ поздно ночью стучится въ запертую дверь ресторана, но ему не отпираютъ.
— Что, тебя, бѣдненькаго, не впустили? — съ участіемъ спрашиваютъ его мимопроходящія двѣ дамы.
— Развѣ я вамъ далъ поводъ говорить мнѣ «ты?»—возражаетъ молодой человѣкъ.
— Какъ ты смѣешь стоять передъ нами въ шляпѣ? Мы — великобританскія подданныя и можемъ за это объявить русскимъ войну!—и послѣ этого неожиданнаго ultimatum’а, великобританки сбили съ молодаго человѣка шляпу, нанесли ему удары по лицу, ругали всѣхъ русскихъ свиньями и «вели себя хуже извощиковъ,» по показанію свидѣтелей. Дорогой въ участокъ они продолжали дебошъ и нанесли оскорбленія городовому.
Выходятъ ночью изъ трактира Палкина двое мужчинъ и — дѣлаются предметомъ нападенія цѣлой толпы развязныхъ вакханокъ Невскаго; онѣ окружили ихъ и стали тащить съ собою, съ крикомъ и смѣхомъ. Тѣ начали отбиваться, красавицы не отстаютъ и, видя безуспѣшность своей тактики, начинаютъ бить несговорчивыхъ кавалеровъ. Такими скандалезными сценами всю ночь напролетъ разнообразилась, бывало, шумная жизнь Невскаго проспекта.
А вотъ еще примѣръ, не единственный въ своемъ родѣ, женскаго ухарства скандалезнаго свойства, подъ вліяніемъ винныхъ паровъ. Какъ-то, на масляницѣ каталась по улицамъ кавалькада всадниковъ, среди которыхъ привлекъ вниманіе прохожихъ и полиціи юный, отчаянный наѣздникъ, мчавшійся на своей лошади въ карьеръ и выдѣлывавшій въ это время различныя эволюціи, которыя сопровождались съ его стороны громкимъ гиканьемъ. Въ одномъ мѣстѣ наѣздникъ хотѣлъ перепрыгнуть черезъ барьеръ, но неудачно — упалъ и былъ задержанъ полиціей. Въ участкѣ, въ лицѣ лихаго наѣздника оказалась дѣвица, французская подданная, сомнительнаго поведенія.
«Буйство» и непристойную страстность въ гнѣвѣ, въ порывахъ обиды и ревности часто обнаруживаютъ и женщины, какъ говорится, порядочныя.
Проѣзжаютъ по одной улицѣ Песковъ мужчина и дама вмѣстѣ. Вдругъ на ихъ экипажъ кидается какая-то женщина и кричитъ благимъ матомъ: «Караулъ! держите мужа! Вотъ онъ, разбойникъ, вотъ тиранъ, разъѣзжаетъ съ дѣвками, а жену заставляетъ бѣгать за нимъ.» На ужасный крикъ сбѣгаются городовые и дворники и останавливаютъ экипажъ. Оказывается въ немъ сидятъ вовсе незнакомые бѣсновавшейся женщинѣ кавалеръ и дама. Можно представить изумленіе съ той и съ другой стороны!
Другой аналогичный случай. Идутъ по Невскому двѣ приличныя, хорошаго общества дамы. За ними въ нѣкоторомъ разстояніи слѣдуетъ офицеръ, вовсе имъ незнакомый. Вдругъ проѣзжавшая мимо на извозчикѣ барыня, соскочивъ съ саней, набѣжала на офицера и, крикнувъ: «ты что за другими ухаживаешь!», схватила его за бортъ пальто и ударила, а потомъ бросилась къ дамамъ и осыпала ихъ бранью и позорными кличками. При составленіи протокола по этому случаю выяснилось, что буйная барыня, будучи «знакомой» съ офицеромъ, вообразила, что онъ «ухаживаетъ» за уличными прелестницами и воспылала ревностью.
Задоръ и сварливость въ характерѣ нѣкоторыхъ женщинъ. Какъ-то на судѣ одна служанка, обвинявшаяся въ нанесеніи оскорбленія дѣйствіемъ околодочному, пришедшему взыскивать съ нея адресный штрафъ, причемъ, выхватила изъ его рукъ бумаги, разорвала и сожгла въ печкѣ, съ аппломбомъ показала въ свое оправданіе:
— Я, г. судья, всѣхъ мужчинъ бью и дома и на улицѣ! Нравъ у меня такой…
Другая, такого-же буйнаго темперамента, молодая женщина, отличившись драчливостью и будучи привлечена къ суду, разразилась цинической бранью на своихъ обвинителей, а, когда судья сдѣлалъ ей внушеніе, показала ему языкъ.
У одного мироваго судьи производился какъ-то безконечный рядъ тяжбъ по взаимнымъ обидамъ между акушеркой — матерью семейства и ея сосѣдкой, по квартирамъ, прусской подданной. Сосѣдки изъ-за чего-то не поладили и между ними началась неустанная бабья война. Акушерка, при содѣйствіи няньки своихъ дѣтей и сихъ послѣднихъ, преслѣдовала прусскую подданную всякими способами, подъ тѣмъ предлогомъ, что она—«женщина сомнительнаго поведенія.» Сидитъ, напр., сія послѣдняя въ своей квартирѣ у открытаго окна, передъ окнами прогуливается нянька акушерки и адресуетъ ей мимическіе знаки оскорбительнаго значенія. Нѣмка требуетъ удалиться отъ ея окна—ей грозятъ кулакомъ. Выходитъ акушерка, дѣлаетъ обидную гримасу въ сторону сосѣдки и замѣчаетъ:
— Неужели намъ смѣетъ кто запретить гулять и смотрѣть? на то есть глаза!—и съ этими словами нагибается и принимаетъ, какъ показали свидѣтели, «въ высшей степени неприличную позу».
Въ эту войну были втянуты и невинныя дѣти акушерки, которыя своими дерзостями довели прусскую подданную до того, что она какъ-то, внѣ себя, выскочила изъ своей квартиры, разбранила ихъ и отколотила.
Нѣкоторыя дамы своей сварливостью и строптивостью составили себѣ даже своеобразную славу. Такою славой въ описываемое время пользовалась г-жа Мессарошъ, интеллигентная дама, которая, имѣя множество гражданскихъ тяжбъ, судилась многократно за оскорбленія словами и дѣйствіемъ разныхъ должностныхъ лицъ при отправленіи ими обязанностей — мировыхъ судей, прокуроровъ, судебныхъ и полицейскихъ приставовъ, и т. д. Неугомонность этой своего рода психопатки заставила власти даже сомнѣваться — въ здравомъ-ли она умѣ?
Впрочемъ, эта черта раздражительной придирчивости, бранчливости и кляузничества—общая не только женщинамъ, но и мужчинамъ безпокойнаго темперамента, и составляла своего рода знаменіе описываемаго времени. Мировой судъ былъ загроможденъ массою вздорныхъ процессовъ, возбужденныхъ мелочными ссорами изъ-за выѣденнаго яйца, взаимными ябедами, обидами и оскорбленіями обывателей всякихъ классовъ—преимущественно-же культурныхъ невысокаго, впрочемъ, полета.
Здѣсь переходимъ къ категоріи разсматриваемыхъ явленій въ сферѣ домашней, частной жизни. Беремъ наиболѣе рельефные факты или ихъ обобщенія.
Въ судебной полицейской хроникѣ записано множество случаевъ ссоръ, дракъ и буйствъ, иногда съ нанесеніемъ ихъ участникамъ тяжкихъ увѣчій, а, случалось, и смерти, во время домашнихъ празднествъ и пиршествъ подъ пьяную, конечно, руку. Конечно, случаи эти всего чаще происходили въ низшей, полуобразованной средѣ, но бывали нерѣдко и въ интеллигентной.
Разъ на улицѣ, близъ Таврическаго сада, былъ найденъ мертвый изувѣченный, въ растерзанномъ видѣ, человѣкъ. Полицейскимъ слѣдствіемъ было дознано, что это—жертва имяниннаго радушія одного, жившаго по сосѣдству, отставнаго унтеръ-офицера. Гость съ хозяиномъ о чемъ-то заспорилъ, ссора перешла въ драку, въ которой приняли участіе сыновья хозяина; несчастный былъ дополусмерти избитъ и выброшенъ изъ дому на улицу, гдѣ и отдалъ Богу душу.
Какъ-то поздно ночью явился въ участокъ весь въ крови, съ разбитой головой, молодой человѣкъ съ жалобой на побои и насилія, причиненныя ему артистами балетной труппы. По справкѣ оказалось, что молодой человѣкъ былъ въ гостяхъ у одной дамы, былъ сильно пьянъ, повздорилъ съ хозяйкой и уже въ передней, уходя, далъ ей пощечину. За хозяйку заступились два, находившихся въ числѣ гостей, артиста и — отработали его такъ артистически, что онъ еле живой вырвался.
Празднуются хозяйскія имянины въ одномъ богатомъ купеческомъ домѣ. Человѣкъ 60 гостей. Весь вечеръ шло разливанное море. Сѣли за ужинъ, во время котораго гости начали забавляться киданіемъ шариковъ, но вскорѣ забава эта приняла видъ какой-то канонады: посыпались въ кого попало огурцы, раки, различные соленья и гарниры. Дамскія платья пятнались жиромъ безъ всякаго сожалѣнія, пятнались ушибами и физіономіи гостей. Начались жалобы, ссоры. Обратились къ хозяину—имяниннику, тотъ отвѣтилъ:
— Эка важность! Гости веселятся—хозяинамъ честь.
Вдругъ одинъ гость-офицеръ скрутилъ двѣ салфетки, швырнулъ ихъ въ горящую лампу и потушилъ огонь. Смятеніе приняло такіе размѣры, что на шумъ его явилась полиція и—веселыя имянины кончились цѣлой серіей дѣлъ у мироваго судьи.
У другаго именитаго купца празднуются дома крестины. Послѣ обѣда съ обильными возліяніями, хозяинъ зоветъ акушерку—молодую дѣвушку, и приказываетъ ей взять тарелку и кланяться гостямъ, а они станутъ класть ей ленты. Дѣвушка отказалась отъ исполненія этого унизительнаго обычая, не взирая на настойчивый приказъ хозяина. Купецъ вскочилъ, ударилъ кулакомъ по столу и крикнулъ на перепугавшуюся акушерку:
— Слышь, бабка, не перечь! Не то худо будетъ!
Гости начали, было, унимать хозяина, но онъ въ дикомъ, пьяномъ изступленіи схватилъ со стола графинъ съ водкой и, со словами: «Вотъ-же тебѣ, стерва проклятая!», бросилъ ей въ голову и чуть не убилъ. Бѣдная дѣвушка, съ разсѣченной головою, упала, обливаясь кровью… Интересно оправданіе на судѣ героя этого праздничнаго насилія:
— Былъ я, г. судья, не въ себя отъ радости по случаю рожденія сына и объ ейной-же пользѣ хлопоталъ (т. е., о пользѣ акушерки):—велѣлъ ей ходить съ тарелкой по гостямъ. Вѣдь она, по крайности, красненькихъ пять-шесть собрала-бы, если-бъ меня послушалась, а она, фря эдакая, ломалась: «не хочу!»
И помимо семейныхъ торжествъ, гдѣ льется вино и раздражаются дурныя страсти, въ буднишнихъ сношеніяхъ въ трезвомъ состояніи, ссоры и драки между людьми взаимно близкими и знакомыми, даже между родными—явленіе заурядное.
Разъ въ одной фруктовой лавкѣ на Большой Итальянской улицѣ раздалось три выстрѣла, привлекшіе вниманіе прохожихъ и полиціи. При появленіи послѣдней, лавка представляла видъ погрома: опрокинутые тюки, битыя стекла и посуда, разбросанные товары и, посрединѣ, на полу двое мущинъ—одинъ сверху, другой снизу, въ ожесточенной между собою борьбѣ. Розняли, освѣдомились—что, какъ и почему? Оказались родные братья; разодрались изъ-за шести рублей. Ихъ требовалъ младшій братъ у старшаго—хозяина лавки, но, не получивъ, сдѣлалъ три выстрѣла изъ револьвера, разгромилъ лавку и напалъ на брата.
Хозяева компаніоны одного элегантнаго магазина на Б. Морской, французы, долго не ладили между собою и старались другъ друга выжить. Съ этой цѣлью одинъ изъ нихъ, при содѣйствіи прикащиковъ, устроилъ въ жилой при магазинѣ комнатѣ концертъ, называемый кошачьимъ. Компаніонъ вбѣгаетъ, требуетъ прекратить музыку, но встрѣчаетъ энергическій отпоръ въ сотоварищѣ, который, схвативъ его за горло, оттрепалъ и чуть не задушилъ.
Въ концѣ описываемаго нами періода пріобрѣла было скандалезную, можно сказать, всероссійскую извѣстность странная, безконечная ссора нѣкоего барона Клейста съ нѣкоимъ чиновникомъ Маховымъ. Эти люди положительно не давали спокойно жить другъ другу (особенно задоренъ былъ баронъ), втеченіе долгаго времени нанося взаимно всякія обиды, оскорбленія и побои, преслѣдуя одинъ другаго доносами, ябедами и нескончаемыми исками въ судѣ. Это былъ новый характерный варіантъ гоголевской ссоры Ивана Ивановича съ Иваномъ Никифоровичемъ.
Нельзя не упомянуть также о другой достопамятной того времени ссорѣ и дракѣ между извѣстными адвокатомъ и писателемъ-уланомъ, изъ за жены послѣдняго. Даже адвокаты съ адвокатами да еще въ самомъ храмѣ Ѳемиды, случалось, размѣнивались и бранью и оплеухами…
Интеллигентные, даже ученые люди оказываются иногда также грубыми и самоуправными, какъ и первобытные «сыны природы». Въ 1875 году очень соблазнительную сенсацію произвелъ искъ одной рижской гражданки къ бывшему ея доброму знакомому, профессору духовной академіи, обвинившей его въ томъ, что онъ, повздоривъ съ ней изъ-за какихъ-то денегъ, вышелъ изъ себя, «харкнулъ» ей въ лицо и надавалъ тычковъ.
Около того-же времени другой профессоръ-филологъ обвинялся на судѣ служанкой въ нанесеніи ей оскорбленій словомъ и дѣломъ; нѣкій тайный совѣтникъ изобличался въ побояхъ, причиненныхъ почталіону, и т. д.
Приноситъ мировому судьѣ, при жалобѣ, одна вдова-чиновница клокъ своихъ волосъ. Она живетъ въ «углахъ», не поладила съ двумя сосѣдями-мущинами, недовольными тѣмъ, что она «колобродитъ», которые избили ее за это до полусмерти. «Одинъ билъ столько, покуда не усталъ, а другой таскалъ за косу такъ, что я, показала несчастная,—черезъ три дня только очнулась, и когда начала чесаться, то вычесала большущій клокъ волосъ».
Еще чаще и зауряднѣе сцены подобнаго насилія надъ женщиной въ низшей простонародной средѣ. Ночью въ знаменитомъ домѣ Вяземскаго прохожіе услышали стоны и крики изъ мусорнаго ящика. Оказалось, что въ ящикѣ лежала живущая въ этомъ домѣ финляндская уроженка. На спросъ она объяснила, что ее выбросилъ изъ окна третьяго этажа живущій въ одной съ нею комнатѣ «Степка», изъ мести за то, что она отказалась вступить съ нимъ въ любовную связь. Несчастная, ударившись при паденіи о мусорный ящикъ, переломила себѣ обѣ ноги и чрезъ нѣсколько дней умерла.
Жалуются двѣ женщины—одна, квартирная хозяйка, на жильца, другая на сосѣда по комнатамъ, мѣщанина. Будучи въ возбужденномъ состояніи, этотъ субъектъ выскочилъ голый изъ своей комнаты, срамословилъ, бранилъ обѣихъ женщинъ и нанесъ имъ побои.
Нерѣдко бываетъ, впрочемъ, что женщины переносятъ побои и оскорбленія отъ представительницъ своего же пола.
Изъ оконъ квартиры въ одномъ домѣ раздается страшный крикъ, взывающій о помощи. На крикъ сбѣгаются дворники и застаютъ въ квартирѣ такую сцену: квартирохозяйка съ помощью половой щетки заколотила подъ кровать жилицу и бьетъ ее, какъ собаку. Высвободили несчастную; слѣдствіе и судъ. И истица и отвѣтчица оказались нѣмки, послѣдняя приревновала первую къ «одному господину» и—по своему расправилась съ соперницей.
Между квартирохозяевами и ихъ жильцами очень часты ссоры, только не часто—изъ за романическихъ страстей, какъ въ вышеописанномъ случаѣ. У одного, пользовавшагося извѣстностью въ столицѣ, протодіакона снимали въ квартирѣ комнату мужъ и жена. На масляной жилецъ явился домой поздно навеселѣ и обезпокоилъ семейство и гостей о. протодіакона. И вотъ, по уходѣ гостей, хозяинъ съ дѣтьми ворвался въ комнату жильца, когда тотъ съ женою уже спалъ, схватилъ за шиворотъ и ударилъ объ стѣну, а затѣмъ дѣти бросились на него, таскали и били, причемъ, о. протодіаконъ приговаривалъ: «Я тебя въ тюрьмѣ сгною, выбросьте его за окно!», и только, можетъ быть благодаря слезамъ жены, съ нимъ этого не сдѣлали.
Жалуется судьѣ мастеровой на своихъ квартирныхъ хозяевъ, жену и мужа, что они, на его претензію о томъ, что у нихъ плохая ѣда,—жестоко его избили. Жалуется одна княжна-дѣвица зрѣлыхъ лѣтъ на свою квартирную хозяйку, дряхлую старуху, за то, что та ругала ее и попрекала тѣмъ, что у княжны «монахъ три ночи ночевалъ» тогда, какъ, по увѣренію послѣдней, монаху этому было 70 лѣтъ и онъ, просто,—«старый знакомый ея родителей». Жалуется другая дѣвица тоже на квартирную хозяйку за то, что та, вдругъ, почему-то вздумала среди ночи гнать ее изъ квартиры и, встрѣтивъ отказъ, стала драться…
Весьма обыкновенны такія-же острыя отношенія между домовладѣльцами и квартирантами, между «господами» и прислугой, между хозяевами-нанимателями и служащими, между заказчиками и ремесленниками.
Нѣкоторыя ссоры и драки оригинальны по своимъ поводамъ. Было нѣсколько скандалезныхъ случаевъ нанесенія побоевъ публично подчиненными своимъ начальникамъ. Дѣйствовала тутъ всегда личная месть, озлобленіе за болѣе или менѣе реальныя обиды и преслѣдованія и желаніе испортить начальнику карьеру. Разъ это сдѣлалъ одинъ канцеляристъ своему ближайшему начальнику въ министерствѣ юстиціи. На судѣ онъ объяснилъ свой поступокъ тѣмъ, что начальникъ «постоянно притѣснялъ его, убавлялъ жалованье противъ другихъ чиновниковъ и, наконецъ, лишилъ его награды, которую получили сослуживцы его къ Пасхѣ; подобныя притѣсненія чувствительно отозвались на матеріальныхъ средствахъ подсудимаго, имѣющаго жену и четверыхъ дѣтей, а такъ какъ виновникъ этого былъ начальникъ, то подсудимый рѣшился дать ему почувствовать»…
Во всѣхъ подобныхъ случаяхъ тотъ-же мотивъ: нанесть ударъ не для причиненія физической боли, а именно—«дать почувствовать» только униженіе, позоръ.
Примечания[править]
- ↑ Въ практикѣ столичнаго мироваго суда дѣла этого рода составляютъ едва-ли не половину всего числа производимыхъ имъ разбирательствъ, какъ можно судить по слѣдующимъ цифрамъ, взятымъ въ среднемъ разсчетѣ за 80-е годы. Разбиралось дѣлъ: по оскорбленію полиціи около 1.800, по дракамъ и буйствамъ — свыше 10.000, по оскорбленіямъ словомъ, утрозамъ и насиліямъ — 8.500, по нарушенію общественнаго порядка и безопасности 4.000 и т. д. (Въ эти цифры вошли и дѣла, возбужденныя полиціей).
- ↑ Тальма́ — женская длинная накидка без рукавов. [По имени фр. артиста F. Talma (1763-1826 гг.).](Большой словарь иностранных слов.- Издательство «ИДДК», 2007.) — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ фр. jeunesse dorée — золотая молодёжь. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ нѣм. mit Trompetten — с трубами. — Примечание редактора Викитеки.
