История (Геродот; Мищенко)/9

 См. также одноимённые страницы.

История — Книга девятая. Каллиопа
автор Геродот, пер. Фёдор Герасимович Мищенко

Оригинал: древнегреческий, опубл.: V век до н.э.. — Перевод опубл.: 1887—1888. • Геродот. История в 9 кн. : в 2 т. / Пер., предисл. и указатель Ф. Г. Мищенко — Изд. 2-е, испр., доб. в предисл. и снабженное картами. — М., 1888. - Сканы: том 1, том 2

Мардоний в Аттике, вторичное разорение Афин, отступление в Беотию (1—18). Битвы подле Ерифр. (19—22). Расположение войск подле Платей (23—32). Жертвенные знамения у эллинов и варваров (33—40). Медлительность противников, появление Александра в стане эллинов (41—45). Робость лакедемонян, насмешки Мардония над ними, ссоры в среде лакедемонян. (46—57). Платейская битва (58—79). Дележ добычи и погребение павших эллинов (80—85). Наказание Фивян за отпадение от эллинов (86—88). Бегство Артабаза в Азию (89). Сражение при Микале в один день с платейской битвой (90—107). Любовная история Ксеркса (108—113). Взятие Сеста эллинами, казнь Артаикты (114—121). Замечание Кира о почве Персии (122).

1. Когда Александр возвратился и сообщил ответ афинян, Мардоний выступил из Фессалии и быстро повел войско па Афины. Отовсюду, где ни проходил он, набирались союзники. Правители Фессалии, беотархи, не только не раскаивались в том, что сделано было ими раньше^[1], но еще больше побуждали персов к походу, а ларисеец Форак, сопровождавший Ксеркса, теперь открыто пропускал Мардония в Елладу.

2. Когда войско проходило через Беотию, фессалияне пытались было удержать Мардония и, давая ему совет, говорили, что нет местности более удобной для его стоянки, уговаривали не идти дальше, но остаться здесь и действовать так, чтобы без боя покорить себе всю Элладу, ибо завоевать эллинов силою и оружием, пока они единодушны, как были до сих пор, трудно даже для всех народов вместе. «Если ты», сказали они, «поступишь по нашему совету, то без труда узнаешь все их младенческие замыслы. Пошли в их города людям влиятельным деньги; подарками ты разделишь Элладу; за сим со своими сторонниками ты легко покоришь тех, которые против тебя. Так советовали фессалияне.

3. Мардоний не принял совета. Но у него явилось сильное желание взять Афины вторично частью из тщеславия, частью из желания дать знать черев острова с помощью огней находившемуся в Сардах царю о том, что Афины в его власти. Мардоний явился тогда в Аттвку, но не нашел афинян; ему говорили, что большинство их находится на Саламине и на кораблях, и он взял город пустой. Взятие города царем случилось за десять месяцев до этого второго занятия его Мардонием.

4. Β бытность в Афинах Мардоний послал на Саламин уроженца Геллоспонта Мурихида с тем же самым предложением, с каким являлся к афинянам македонянин Александр. Хотя он уже раньше убедился во враждебности афинян, во обращался к ним вторично с предложением в той надежде, что самонадеянность их убавилась, когда вся Аттика завоевана и находится в его власти. Вот почему послал он на Саламин Мурихида.

5. Мурихид явился в помещение совета и сообщил предложение Мардония. По мнению одного из участников совета Ликида, лучше было бы принять условие, предложенное им Мурихидом, и доложить его народу. Такое мнение высказал он или потому, что был подкуплен Мардонием, или же потому, что так находил лучше. Но афиняне пришли в негодование, как члены совета, так и не участвовавшие в нем; когда услыхали об этом, быстро окружили Ликида и побили камнями, а уроженца Геллеспонта Мурихида отпустили невредимым. Когда на Саламине из-за Ликида произошел шум, и афинские женщины узнали о случившемся, то, возбуждая друг дружку, собрались вместе, сами устремились к дому Ликида и побили камнями жену его и детей.

6. Афиняне перешли на Саламин при следующих обстоятельствах: пока они ожидали, что из Пелопоннеса придет войско на помощь, до тех пор оставались в Аттике; но так как пелопоннесцы все откладывали и ничего не делали, между тем неприятель находился уже, как говорили, в Беотии, тогда только афиняне перевезли все свое достояние и сами переправились на Саламин; в то же время они отправили в Лакедемон послов, которые должны были, во-первых, укорить лакедемонян за то, что они без внимания оставили вторжение варвара в Аттику и не выступили вместе с ними навстречу ему в Беотию; во-вторых, послы должны были напомнить им о щедрых обещаниях, данных афинянам персом, если бы только афиняне перешли на его сторону, наконец объявить лакедемонянам, что афиняне, если они не помогут им, и сами взыщут какой-либо выход из трудного положения^[2].

7. Действительно, в это самое время лакедемоняне совершали празднество Гиакинфий и были больше всего озабочены чествованием божества; вместе с тем стена, которую они возводили на Исфме, уже снабжалась зубцами. По прибытии в Лакедемон афинские послы, взявшие с собою послов от мегарян и платеян, явились к эфорам и произнесли следующую речь: «Нас прислали афиняне сказать вам, что царь мидян, во-первых, возвращает нам нашу землю, во-вторых, желает заключить с нами союз на условии полного равенства, согласен дать нам и другую область, какую бы мы ни выбрали сами. Однако благоговея перед эллинским Зевсом и не решаясь быть изменниками Эллады, мы не приняли этих условий и отвергли их; между тем. эллины обижают нас и изменяют нам, и мы сознаем, что быть в союзе с персом было бы выгоднее для нас, нежели воевать с ним. Да мы и не вступим в союз с ним по доброй воле, и поведение наше относительно эллинов вполне чистосердечно. Вы же тогда находились в сильнейшей тревоге, как бы мы не заключили союза с персом, а потом, когда достоверно узнали наш образ мыслей, что мы ни за что не изменим Элладе, когда воздвигнутая вами поперек Исфма стена приходит к концу, тогда вы не обращаете никакого внимания на афинян, и не взирая на то, что условились с нами встретить персов в Беотии, изменили нам, и допустили вторжение варвара в Аттику. Итак, в настоящее время афиняне гневаются на нас, потому что вы поступили ненадлежаще. Поэтому афиняне требуют, чтобы вы со всею поспешностью отправили войско вместе с нами, дабы у нас была возможность оказать варвару сопротивление в Аттике. После того, как мы своевременно не заняли Беотии, наиболее удобное место для сражения находится в нашей области, на Фриасийской равнине».

8. По выслушании этого, эфоры стали откладывать ответ до следующего дня, а на следующий день опять до другого. Это делили они целых десять дней, откладывая со дня на день. Тем временем все пелопоннесцы с большим усердием занимались укреплением Исфма стеною; наконец стена была готова. Я не могу назвать никакой другой причины, почему во время появления в Афинах македонянина Александра лакедемоняне так ревностно старались воспрепятствовать переходу афинян на сторону мидян, а теперь не обращали на это никакого внимания, — кроме той, что к этому времени Исфм был у них уже укреплен стеною, и они полагали, что в Афинах более не нуждаются. Напротив, когда Александр прибыл в Аттику, стена не была еще сооружена, лакедемоняне работали над нею и пребывали в большом страхе перед персами.

9. Наконец ответ был дан, и спартанцы выступили в поход при следующих обстоятельствах: накануне последнего появления послов перед эфорами некий гражданин Тегеи Хилай, из всех иноземцев в Лакедемоне наиболее влиятельный, узнал от эфоров все, о чем говорили с ними афиняне, и затем сказал им так: «Дело стоит вот как, эфоры: если бы афиняне не были в дружбе с нами, а состояли в союзе с варваром, то для перса открыты были бы широкие ворота в Пелопоннес, хотя бы поперек Исфма и поставлена была мощная стена. И так, послушайте послов прежде, чем афиняне примут какое-либо другое решение, пагубное для Эллады». Таков был совет его.

10. Эфоры вняли этому совету и ничего не говоря явившимся к ним послам от различных городов, немедленно, ночью же отправили пять тысяч спартанцев, причем к каждому из них назначили по семи гелотов. Идти во главе войска поручено было Павсании, сыну Клеомброта. Командование принадлежало собственно сыну Леонида Плейстарху; но он был еще ребенком, а Павсания его опекуном и двоюродным братом, именно: Клеомброта, отца Павсании, сына Анаксандрида, не было уже в живых; он скончался немного времени спустя после того, как возвратился от Исфма с войском, сооружавшим там стену, а возвратился он оттуда потому, что во время совершения им жертвы против персов солнце на небе затмилось. Павсания взял с собою сына Дориэева Еврианакта, происходившего из того же самого дома.

11. Спартанцы с Павсанией во главе вышли за пределы Спарты, а с наступлением дня послы, ничего не зная о выходе войска, явились к эфорам, решив, что каждый из них возвратится к себе на родину. Явившись к эфорам, они сказали: «Вы, лакедемоняне, остаетесь здесь, совершаете праздник Гиакинфий и устраиваете забавы, изменяя вашим союзникам. Поэтому афиняне, обижаемые вами, лишенные союзников, заключат с персом мир, как смогут, а по заключении с ним мира мы войдем войною на ту страну, на какую они поведут нас, так как мы становимся, разумеется, союзниками царя, и вы потом узнаете, чем это кончится для вас». В ответ на речь послов эфоры клятвенно уверяли, что спартанцы в пути против иноземцев находятся уже, как кажется, подле Оресфея; иноземцами они называли варваров. Послы не поняли в спрашивали о смысле слов их, а когда узнали все случившееся, изумлялись и со всею поспешностью отправились вслед за войском; вместе с ними выступили отборные тяжеловооруженные воины в числе пяти тысяч человек из периэков, окрестных жителей Лакедемона.

12. Спартанцы поспешили к Исфму, а аргивяне при известии о том, что они с Павсанией во главе вышли из Спарты, тотчас отыскали самого лучшего скорохода и послали его глашатаем в Аттику: раньше они по доброй воле дали обещание Мардонию воспрепятствовать выходу спартанцев. По прибытии в Афины глашатай сказал следующее: «Мардоний, послали меня аргивяне объявить тебе, что из Лакедемона выступило юное войско, и что аргивяне были не в силах помешать выступлению его. По этому хорошо обдумай свое положение».

13. Глашатай сказал это и удалился, а Мардоний после такого известия вовсе не имел охоты оставаться дольше в Аттике. До получения известия он все еще держался здесь, потому что желал знать, как будут действовать афиняне, не опустошал Аттики и не причинял ей никакого вреда; все время он надеялся, что они согласятся на его условия. Но когда склонить к тому афинян не удалось, и когда он узнал все положение дел, тогда решил удалиться прежде, чем спартанцы с Павсанией дойдут до Исфма; при этом он сжег Афины, разрушил и сравнял с землею все, что уцелело еще от стен, частных жилищ или храмов. Мардоний ушел из Аттики по той причине, что земля ее была неудобна для конницы, и по-тому еще, что в случае поражения отступление возможно было бы только через такое ущелье, что даже небольшое число людей могло задержать их в проходе. Итак, Мардоний решил возвратиться к Фивам и дать битву подле города дружественного и в местности удобной для конницы.

14. Мардоний вышел из Аттики и, когда находился уже в дороге, получил известие, что в Мегары пришел другой отряд, передовой, именно тысяча лакедемонян. При этом известии он возымел желание захватить прежде всего этих воинов и обдумывал, как бы это сделать; потом повернул свое войско назад и пошел к Мегарам; конница пошла впереди и уже вторглась в Мегариду. Это — наиболее далекая местность Европы на западе, до какой доходило персидское войско.

15. После этого к Мардонию пришло известие, что эллины собрались на Исфме. На обратном пути он проходил черев Декелею, ибо беотархн призвали ближайших к Асопу жителей, которые и проводили варваров до Сфендалей, а оттуда до Танагры; в Танагре Мардоний переночевал и на следующий день направился к Сколу, что в земле фивян. Там, не взирая на расположение фивян к мидянам, он велел вырубать деревья не из вражды к населению, но вынуждаемый крайнею необходимостью соорудить ограду для своей стоянки; тем самым он заготовлял для себя убежище на тот случай, если бы сражение имело неблагоприятный исход. Стоянка его тянулась вдоль реки Асопа, начиная от владений ерифрян, мимо Гисий до платейской области. Однако ограда не имела такого протяжения; каждая сторона ее тянулась приблизительно стадий на десять.

16. Пока варвары заняты были этой работой, фивянин, сын Фринона Аттагин приготовил великолепный пир и пригласил не него Мардония с пятьюдесятью знатнейшими персами; приглашенные явились па пир. Угощение происходило в Фивах. От орхоменского гражданина Ферсандра, одного из значительнейших граждан Орхомена, я слышал нижеследующее: на пир, рассказывал Ферсандр, Аттагин пригласил и его, и пятьдесят фивских граждан; при этом фивяне и перси возлежали за столом не отдельно одни от других, но так, что на каждом ложе помещалось по одному персу и по одному фивянину. Когда обед кончился, и гости стали пить, перс обратился на эллинском языке к возлежавшему на одном ложе с ним Ферсандру и спросил, откуда он; тот отвечал, что из Орхомена. Тогда перс продолжал: «Так как теперь ты вместе со мною ел и пил, то мне хочется оставить тебе что-либо на память о моем расположении, дабы ты был предупрежден заранее и мог бы принять должное решение касательно твоих дел. Видишь ли ты пирующих здесь персов и то остальное войско, которое мы оставили в стоянке на берегу реки? Пройдет немного времени и ты увидишь, из всех этих воинов уцелеют лишь немногие». Перс говорил это и горько плакал. Тогда Ферсандр, изумленный его речью, заметил: «Не следует ли сказать это Мардонию и другим персам, которые по значению следуют за ним?» — «Друг мой», отвечал перс: «что по определению божества должно случиться, того человек не в силах отвратить, ибо обыкновенно люди даже не следуют благим советам. Хотя из нас, персов, многие убеждены в том, но необходимость вынуждает их идти. Самая тяжкая мука из тех, какими страдают люди, многое понимать и быть не в состоянии что-либо сделать». Это слышал я от орхоменца Ферсандра; сверх того он прибавил, что немедленно передал эту беседу другим воинам прежде, чем произошла битва при Платеях.

17. В то время, как Мардоний с лагерем своим находился в Беотии, все те эллинские народы, которые сочувствовали мидянам, доставили свои отряды и вступили в Аттику, за исключением одних лишь фокидян; фокидяне также стояли за одно с мидянами и действовали усердно, но не по доброй воле, а по необходимости. Однако спустя немного дней после прибытия Мардония в Фивы явилась тысяча тяжеловооруженных фокидян под предводительством значительнейшего из сограждан, Гармокидеса. Когда прибыли в Фивы и они, Мардоний послал к ним всадников с приказанием расположиться отдельно от остального войска на равнине. Они исполнили приказание, и тотчас явилась вся конница. После этого по всему эллинскому войску, которое было с мидянами, пошли толки о том, что Мардоний велит истребить всех фокидян стрелами; толки эти распространились и в среде самих фокидян. Тогда начальник Гармокидес обратился к ним с увещанием в таких словах: «Ясно, фокидяне, что эти люди намерены предать нас верной смерти, потому что мы оклеветаны, как я полагаю, фессалийцами. Поэтому каждый из вас должен явить себя человеком мужественным; ибо достойнее кончить жизнь в борьбе, за делом, нежели самим отдать себя в руки врагу и погибнуть позорнейшею смертью. Пускай каждый из них увидит, что они, варвары, уготовали смерть эллинам». Так увещевал он фокидян.

18. Конные воины окружили их кольцом и устремились с намерением избивать их; уже натягивались луки, чтобы метать стрелы, а некоторые варвары спустили уже тетивы. Но фокидяне со всех сторон оказали им сопротивление, сомкнувшись в ряды и сдвинувшись возможно теснее. Тогда всадники повернули своих лошадей и ускакали назад. Однако я не могу сказать с уверенностью, действительно ли они явились сюда для истребления фокидян по просьбе фессалийцев, и потом, заметив готовность их к обороне, удалились обратно из страха, как бы не потерпеть поражения: так приказано было им Мардонием; или же он хотел только испытать, есть ли в них хоть доля мужества. Когда всадники возвратились, Мардоний послал к фокидянам глашатая со следующим замечанием: «Будьте спокойны, фокидяне; вы показали себя людьми мужественными, а не такими, как я слышал о вас. Теперь войну эту ведите храбро: в услугах не превзойдете ни меня, ни царя». Столько о фокидянах.

19. По прибытии на Исфм лакедемоняне расположились там лагерем. При известии об этом остальные пелопоннесцы, одни потому, что имели более честные намерения. другие потому, что видели выступление в поход спартанцев, считали недостойным себя не присоединиться к походу лакедемонян. Итак, по получении благоприятных жертвенных знамений все пелопоннесцы двинулись от Исфма и прибыли в Елевсин. Жертвы принесены били и здесь, и эллины, так как знамения получались благоприятные, продолжали путь; вместе с ними шли и афиняне; они переправились с Саламина и соединились с пелопоннесцами в Елевсине. По прибытии к Ерифрам в Беотию они заметили, что варвары расположились лагерем подле реки Асопа, и, посоветовавшись между собою, выстроились против них у подошвы Киферона.

20. Так как эллины не спускались в равнину, то Мардоний послал против них всю конницу; командовал ею знаменитый у персов Масистий, которого эллины называют Макистием; под пим была несейская лошадь на золотой уздечке и вообще в прекрасном уборе. В этом месте конница подскакала к эллинам, и, нападая на них отрядами, причиняла большой урон и обзывала их бабами.

21. Случилось так, что мегаряне были поставлены в таком пункте, который больше всех прочих бил открыт для нападения, и здесь конница наступала сильнее всего. Будучи теснимы конницей, мегаряне отправили к эллинским вождям глашатая, который по прибытия к ним сказал следующее: «Мегаряне говорят: «союзники, мы одни не в состоянии выдержать напор персидской конницы, пока занимаем то место, на какое поставлены были вначале; однако благодаря стойкости в мужеству мы держимся до сих пор, хотя нас и теснят. Но если и теперь вы не пошлете каких-нибудь иных воинов, которые заменили бы нас на этом месте, то мы покинем его». Когда глашатай объявил это, Павсания стал испытывать эллинов, не пожелают ли из них какие-нибудь другие добровольно отправиться на тот пост и стать там на место мегарян. Когда никто из эллинов не пожелал, афиняне приняли вызов, а из афинян отряд в триста отборных воинов, который находился под начальством сына Лампона Олимпиодора.

22. Таковы были воины, принявшие вызов и вместе со своими стрелками из луков занявшие место впереди всех эллинов, какие находились при Ерифрах. Некоторое время они сражались, а под конец битвы случилось следующее: между тем как конница нападала отрядами, конь Масистия, находившийся впереди всей конницы, был ранен стрелою в бок, от боли поднялся на дыбы и скинул с себя всадника. Когда Масистий упал, афиняне тотчас бросились на него; они схватили его лошадь и его самого не смотря на сопротивление умертвили; сначала это не удавалось им, ибо на Масисетии было следующее вооружение: на теле он имел золотой чешуйчатый панцирь, а поверх панциря надета была пурпурная туника; удары по панцирю не производили никакого действия, пока кто-то не заметил этого и не поразил Масистия в глаз. После того он упал и испустил дух. Случилось тая, что прочие конные воины не заметили происшедшего; они не видели ни его падения с лошади, ни смерти, в вообще во время поворота и отступления не заметили того, что происходило. Но лишь только варвары стали на месте, как начали искать Масистия, потому что ими никто не командовал. Узнав о случившемся, они все, возбуждая друг друга, поскакали на лошадях, чтобы отнять труп.

23. При виде того, как конница скачет на них не отрядами, во вся разом, афиняне позвали на помощь себе остальное войско. Пока к ним спешила пехота, около трупа происходила жаркая битва, и пока триста воинов оставались одни, афиняне сильно подавались и начинали уступать труп неприятелю; во после того, как подоспела масса войска, всадники не смогли долее сопротивляться и им не удалось похитить Масистия; кроме него они потеряли и других всадников. Отступив стадии на две, варвары стали совещаться, как им поступить, и порешили за неимением начальника возвратиться к Мардонию.

24. Когда конница возвратилась в лагерь, все войско и Мардоний сильно горевали по Масистии, остригли волосы на себе, а также шерсть на лошадях и вьючном скоте и подняли бесконечные вопли. Эхо разносилось по всей Беотии, потому что в Масистии погиб человек, пользовавшийся после Мардония наибольшим значением у персов и у царя их. Так варвары по своему обычаю почтили Масистия по смерти.

25. Между тем эллины, выдержав напор конницы и отразив ее, сделались гораздо смелее; прежде всего они положили труп на колесницу и возили его по рядам войск, а труп благодаря величине своей и красоте заслуживал того, чтобы поглядеть на него; ради этого его и возили; воины покидали свои места и шли смотреть Масистия. Потом эллины решили спуститься к Платеям, ибо платейская местность представлялась им гораздо более удобною, нежели ерифрейская, для военной стоянки во всех отношениях, особенно благодаря большему обилию воды. Поэтому-то эллины решили, что им следует перейти в ту местность, к находящемуся там источнику Гаргафии и, разделившись по народам, расположиться там лагерем. И вот, забрав вооружение, они пошли у подошвы Киферона мимо Гисий в платейскую землю; по прибытии туда расположились по народам подле источника Гаргафии и святилища героя Андрократа частью по невысоким холмам, частью на ровном поле.

26. Здесь во время распределения по местам произошел жестокий спор между тегейцами и афинянами. Обе стороны предъявляли свое право на занятие одного и того же крыла, причем выставлялись на вид недавние и старые подвиги. С одной стороны тегейцы говорили так: «Всегда все союзники считали нас достойными занимать это место во всех походах, какие только совершались пелопоннесцами сообща в старое и позднейшее время с той самой поры, как Гераклиды по смерти Еврисфея пытались возвратиться в Пелопоннес. Тогда это место досталось на нашу долю за следующий подвиг: вместе с ахеянами в ионянами, находившимися в то время в Пелопоннесе, мы поспешили к Исфму и расположились против возвращающихся Гераклидов. Тогда, как говорят, Гилл объявил пелопоннесцам, что нет нужды одному войску вступать с другим в битву и подвергаться обоим опасности, но достаточно, если кто-нибудь из пелопоннесского лагеря, которого свои считают храбрейшим, вступит на определенных условиях в поединок с ним, Гиллом. пелопоннесцы порешили, что следует поступить именно таким образом, и заключили клятвенный договор на следующем условии: если Гилл одержит верх над начальником пелопоннесцев, то Гераклиды возвратятся на отцовские земли; если он будет побежден, то Гераклиды уйдут назад, уведут с собою войско и в течение ста лет не будут покушаться возвратиться в Пелопоннес. Тогда из среды всех союзников был выбран по собственному желанию Ехем, сын Эеропа и внук Фегея, наш вождь и царь, он сразился в поединке с Гиллом и убил его. Этим подвигом мы стяжали себе в то время от пелопоннесцев различные высокие почести, которыми непрерывно пользуемся до сих пор, между прочим и право командования одним крылом во всяком общем походе. Против вас, лакедемоняне, мы не восстаем и предоставляем вам на выбор командование каким угодно крылом; но командование другим крылом, утверждаем мы, принадлежит нам, как принадлежало и в прежнее время. Да и помимо рассказанного нами подвига, мы имеем большее право на это место, нежели афиняне; ибо у нас были многие, притом счастливые битвы с вами, спартанцами, и с другими. Поэтому справедливее нам, чем афинянам занимать одно крыло, потому что за ними нет таких подвигов, какие совершены нами, ни в новое, ни в давнее время». Так говорили тегейцы.

27. В ответь на это афиняне сказали следующее: «Мы знаем, правда, что настоящее собрание созвано для борьбы с варваром, а не для речей; но так как тегеец первый начал перечислять, что доблестного сделано за все время обеими сторонами, в старину и в недавнюю пору, то для нас обязательно показать, почему нам за нашу доблесть скорее, нежели аркадянам, издревле подобает быть всегда на первом месте. Во-первых, тех Гераклидов, вождь которых, как они говорят, бил убит ими на Исфме, которые раньше того были изгоняемы всеми эллинами, к кому только ни являлись, убегая от порабощения микенцами, этих Гераклидов приютили мы одни и укротили наглость Еврисфея, потому что в союзе с ними мы одержали победу над тогдашними обладателями Пелопоннеса. Потом, мы гордимся, что трупы тех аргивян, которые с Полиником ходили на Фивы, кончили там дни свои и лежали без погребения, подняли мы, для чего ходили войною на кадмеян, и похоронили их в нашей земле, в Елевсине. Есть за нами еще славный подвиг относительно амазонок, когда они пришли от реки Фермодонта и вторглись в Аттику, да и в Троянской войне мы никому не уступали. Впрочем нет никакой пользы вспоминать это, ибо может статься, что один и тот же народ был доблестен в старину, а теперь весьма нерадив, или же нерадивый прежде теперь весьма доблестен. Поэтому о древних подвигах довольно. Если бы мы не совершали ничего другого, — а мы совершили много славных подвигов, как и другие эллинские народы, — то за один только подвиг на Марафоне мы достойны пользоваться не этой только, но и другими почестями: ведь мы одни из эллинов вступили в единоборство с персом и, отважившись на столь трудное дело, вышли невредимыми и победили сорок шесть народов. Неужели за один такой подвиг мы не имеем права на это место? Впрочем при настоящем положении не подобает ссориться из-за места; мы готовы повиноваться вам, лакедемоняне, и стать там, где и против кого нам действительно подобает стоять во вашему мнению; ибо где бы мы ни были поставлены, постараемся доказать нашу доблесть. Приказывайте, мы повинуемся». Вот что возразили афиняне, и по всему стану лакедемонян раздались возгласы, что афиняне имеют больше права, нежели аркадяне одни занимать крыло. Так афиняне одержали верх над тегейцами и заняли это место.

28. Засим эллины, как подошедшие впоследствии, так и явившиеся с самого начала, распределены были следующим образом: правое крыло заняли лакедемоняне в числе десяти тысяч человек; из них пять тысяч спартанцев имели при себе в качестве оруженосцев тридцать пять тысяч легковооруженных гелотов, по семи человек при каждом спартанце. Место ближайшее к спартанцам по их же выбору заняли тегейцы ради почета и за храбрость; тегейцев было тысяча пятьсот тяжеловооруженных. За ними стояло пять тысяч коринфян, которые упросили Павсанию поставить подле них находившихся здесь триста человек потидеян из Паллены. Вслед за этими стояли аркадяне из Орхомена в числе шестисот человек, а дальше три тысячи сикионян; за ними следовали восемьсот епидаврян. Подле них поставлева тысяча трезенцев, а за трезенцами двести лепреян, рядом с ними четыреста микенян и тиринфян, а за ними тысяча флиунтян. Рядом с ними стояло триста гермионян, а за гермионянами следовали еретрияне и стиряне в числе шестисот человек, за ними четыреста халкидян, а дальше пятьсот амиракиотов. Вслед за ними стояло восемьсот левкадян и анакториян, а дальше двести палейцев из Кефаллении; вслед за ними поставлено било пятьсот эгинян, а рядом с ними три тысячи мегарян; за мегарянами стояло шестьсот платеян. Последними и вместе первыми поставлены были афиняне, занимавшие левое крыло, в числе восьми тысяч человек. Командовал ими сын Лисимаха Аристид.

29. Все эти воины за исключением поставленных к каждому спартанцу семи гелотов были тяжеловооруженные; всего их насчитывалось тридцать восемь тысяч семьсот человек. Таково было число всех собравшихся на варвара тяжеловооруженных; число легковооруженных было следующее: в рядах спартанцев тридцать пять тысяч, ибо при каждом из них было по семи человек легковооруженных и каждый из сих последних вооружен был для войны. В рядах остальных лакедемонян и эллинов было легковооруженных тридцать четыре тысячи пятьсот, потому что при каждом из них было по одному легковооруженному воину.

30. Количество всех легковооруженных действующих воинов было шестьдесят девять тысяч пятьсот человек, а всего эллинского действующего войска, собравшегося к Платеям, как тяжело–, так в легковооруженных било сто девять тысяч двести человек; вместе с явившимися потом феспиянами получилось полных сто десять тысяч; ибо уцелевшие феспияне в числе тысячи восьмисот человек явились в стоянку; но тяжелого вооружения на них не было. Распределенные таким образом, эллины расположились лагерем подле Асопа.

31. Между тем варвары с Мардонием во главе, оплакав Масистия и узнав, что эллины находятся подле Платей, подошли также к Асопу, протекающему в этом месте. Засим Мардоний расположил их против неприятеля в следующем порядке: против лакедемонян поставил персов. Персы значительно превосходили лакедемонян, численностью, так что образовали большее число рядов и тянулись вдоль тегейцев. При этом он разместил персов так, что всех сильнейших отобрал и поставил против лакедемонян, а более слабых против тегейцев. Сделал он это по указанию и наставлению фивян. Вслед за персами Мардоний поместил мидян; они стояли против коринфян, потидеян, орхоменцев и сикионян. За мидянами поставлены были бактрии; они имели против себя епидаврян, трезенян, лепреян, тиринфян, микенян и флиунтян. За бактриями Мардоний поставил индийцев, имевших против себя гермионян, еретриян, стиреян и халкидян. Вслед за индийцами он поместил саков, против которых стояли ампракиоты, анакторияне, левкадяне, палейцы и эгиняне. Вслед за саками он поставил беотян, локров, малиэев, фессалиян и фокидян в числе тысячи человек. Дело в том, что не все фокидяне были на стороне мидян; некоторые из них действовали вместе с эллинами и были оттеснены к Парнасу; отправляясь оттуда, они совершали набеги с целью грабежа на войско Мардония и на воевавших вместе с ним эллинов. Против афинян он поставил македонян и соседних с Фессалией жителей^[3].

32. Мною поименованы многолюднейшие из народов, распределенных Мардонием; они же наиболее известны и значительны. К них присоединены были воины и всех других народов: из фригиян, фракиян, мисян, пеонов в прочих, а равно вооруженные кинжалами и именуемые гермотибиями и каласириями из числа эфиопов и египтян; это из египтян единственные воины. Мардоний высадил их на сушу с тех кораблей, на которых они находились, еще во время пребывания в Фалере; действительно, египтяне не были зачислены в то сухопутное войско, которое вместе с Ксерксом вступило в Аттику. Варваров было триста тысяч человек, как сказано мною выше^[4], количества эллинов, воевавших вместе с Мардонием, никому неизвестно, потому что они не были сосчитаны; но если судить во предположению, то их собралось, как мне кажется, до пятидесяти тысяч. Эти поставленные в боевой порядок воины образпвали только пехоту, конница стояла особо.

33. На другой день после того, как все воины были распределены по народам и отрядам, в обоих войсках приносились жертвы. Жертвоприносителем у эллинов был сын Антиоха Тисамен; он следовал за войском в звании гадателя. Хотя он был елеец и принадлежал к роду иамидов, но лакедемоняне сделали его своим гражданином. Когда Тисамен обращался к дельфийскому оракулу с вопросом относительно потомства, то Пифия отвечала, что он одержит победу в пяти величайших состязаниях. Тисамен не уразумел изречения и занялся гимнастическими упражнениями в надежде одержать победу в гимнастических состязаниях. Вступив в Олимпии в пятиборство с уроженцем Андра Гиеронимом, он одержал в нем победу, за исключением одной лишь борьбы. Между тем лакедемоняне узнали, что полученное Тисаменом изречение имеет отношение не к гимнастическим, но к военным состязаниям, и пытались склонить Тисамена за вознаграждение принять на себя командование в войнах вместе с царями из дома Гераклидов. Видя, что спартанцы очень дорожат тем, как бы приобрести его себе в союзники, Тисамен требовал все большего вознаграждения и объявил им, что примет предложение, если они сделают его своим гражданином со всеми правами и преимуществами, но ни на каком другом условии. Первое время спартанцы негодовали на такое требование и совсем было покинули мысль об оракуле; но наконец под сильным страхом этого похода персов они позвали Тисамена и согласились принять его условие. Узнав о происшедшей в них перемене, Тисамен объявил, что этим одним он не довольствуется, что они обязаны принять в число спартанцев и брата его на тех же условиях, как и его самого.

34. В этом случае Тисамен подражал Меламподу, если только можно уподоблять требование царского достоинства требованию звания гражданина. Дело в том, что, когда женщины в Аргосе впали в исступление, и аргивяне приглашали Мелампода из Пила за вознаграждение для того, чтобы он излечил их женщин от болезни, Мелампод потребовал в награду половину их царства. Аргивяне не согласились и ушли обратно, а число исступленных женщин стало еще больше. Тогда они согласились на условие Мелампода и пошли к нему с намерением дать то, чего он требовал. Но Мелампод, заметив в них перемену, пожелал большего и объявил, что не исполнит их желания, если только они не дадут третьей доли царства и брату его Бианту. Доведенные до крайности, аргивяне согласились и на это.

35. Так точно и спартанцы, имея крайнюю нужду в Тисамене, уступали ему во всем. Когда они согласились на предложенные условия, елеец Тисамен, став спартанцем, действительно помог им своим искусством гадания одержать победу в пяти величайших состязаниях. Эти два лица — единственные из всех людей, какие приняты были спартанцами в число сограждан. Пять состязаний были следующие: одно подле Платей, другое позже подле Тегеи с тегеянами и аргивянами, затем следовало состязание со всеми аркадянами кроме мантинеян подле Диней, потом с мессенянами у Ифомы, последнее с афинянами и аргивянами подле Танагры. Из пяти состязаний это было последнее.

36. Этот самый Тисамен, сопровождавший спартанцев в походе, был в то время подле Платей гадателем у эллинов. Жертвы давали эллинам благоприятные знамения на тот случай, если они будут только обороняться, и неблагоприятные, если они перейдут через Асоп и начнут битву.

37. Мардоний, сильно желавший начать битву, получал знамения неблагоприятные, но тоже благоприятные на случай обороны. Дело в том, что и он обращался к эллинским жертвам, имея подле себя гадателем елейца Гегесистрата, знаменитейшего из рода теллиадов. Раньше этого спартанцы схватили его и обрекли было на смерть, заключив в тюрьму, потому что претерпевали от него много зла. Попав в такую беду, когда самая жизнь находилась в опасности и перед смертью предстояло вынести много горя, он учинил над собою нечто невероятное, именно: заключенный в колодку, обитую железом, Гегесистрат овладел железным орудием, которое случайно было занесено в тюрьму, и немедленно принялся за отважнейшее дело, какое только нам известно: сообразив, каким образом может быть извлечена из колодки верхняя часть ноги, он отсек нижнюю ее часть; потом проломал стену, ибо выходы охранялись стражей, в убежал в Тегею; ночи он проводил в пути, а днем забирался в лес и скрывался там. Таким образом, не смотря на поиски всех лакедемонян, он на третью ночь был уже в Тегее. Лакедемоняне чрезвычайно дивились его отваге, когда увидели на земле отсеченную половину ноги и его самого не могли разыскать. Так спасся в то время Гегесистрата от лакедемонян и укрылся в Тегею, которая тогда была во вражде с лакедемонянами. По выздоровлении он приделал себе деревянную ногу в стал открытым врагом лакедемонян. Впрочем возникшая с лакедемонянами вражда не кончилась для него благополучно: занятый гаданием на Закинфе, он был схвачен ими и убит.

38. Смерть постигла Гегесистрата уже после платейской битвы, а в это время подле Асопа он служил жертвоприносителем у Мардония за значительное вознаграждение и обнаруживал большое усердие частью из вражды к лакедемонянам, частью из корысти. Когда жертвы не давали благоприятных знамений относительно сражения ни персам, ни воевавшим вместе с ними эллинам, — эти последние имели особого гадателя, левкадского гражданина Гиппомаха, — между тем как в эллинский стан прибывали новые силы и число их возрастало, тогда некий фивянин Тимегенид, сын Герпия, посоветовал Мардонию занять стражею проходы на Кифероне; при этом он указал на то, что эллины подходят непрерывно каждый день, и что он может многих из них перехватать. Уже восемь дней войска стояли одно против другого, когда Тимегенид дал такой совета Мардонию.

39. Мардоний нашел совет этот здравым и с наступлением ночи послал конницу к тем проходам на Кифероне, которые ведут к Платеям; беотяне называют их Тремя Головами, а афиняне Верхушками Дуба. Посланные всадники прибыли на место не напрасно: они захватили пятьсот голов скота, на котором доставлялись съестные припасы из Пелопоннеса в лагерь, и который в это время вступал на равнину, а также людей, следовавших за обозом. Захваченную добычу персы беспощадно истребляли, не щадя ни животных, ни людей. Насытившись избиением, они окружили остальное и погнали в свой лагерь к Мардонию.

40. После этого происшествия войска прождали два дня, так как ни одно из них не желало начинать битву. С целью испытания эллинов варвары подходили к Асопу, но ни одна сторона не решалась переходить реку. Впрочем конница Мардония непрерывно наступала на эллинов и тревожила их. Дело в том, что фивяне, сильно ревнуя о деле мидян, вели войну с усердием; каждый раз они шли впереди до схватки, но засим место их заступали персы и мидяне, которые преимущественно перед прочими совершали подвиги храбрости.

41. Итак, в течение десяти дней ничего более не случилось. Но вот наступил одиннадцатый день с того времени, как войска расположились друг против друга при Платеях; число эллинов значительно увеличилось, а Мардоний тяготился бездействием. Тогда стали между собою совещаться Мардоний, сын Гобрии, в Артабаз, сын Фарнакеса, с которым лишь немногие могли равняться по значению у царя. Во время совещания высказаны были следующие мнения: Артабаз говорил, что необходимо как можно скорее двинуться со всем войском с места в идти к стенам Фив, где хлеб для них и корм для вьючного скота собраны в изобилии, там стоять спокойно и доводить дело к концу другими средствами, именно: у них есть множество золота, чеканенного в монету и не чеканенного, множество серебра и посуды для питья; ничего этого не следует щадить, напротив нужно разослать сокровища эллинам, а из эллинов прежде всего тем, которые стоят во главе городов, что они немедленно предадут свободу своих граждан, и не захотят рисковать и вступать в битву. Таково же было мнение и фивян, ибо Архабаз. подобно им лучше понимал будущее, заключили они. Напротив настроение Мардония было более стремительное, высокомерное и неуступчивое; он говорил, что считает свое войско гораздо сильнее эллинского, и что поэтому следует как можно скорее вступать в бой и не допустить, чтобы эллины собрались еще в большем числе, на жертвы Гегесистрата не обращать внимания и не испрашивать знамений насильно, а согласно персидскому обычаю ударить на врага.

42. Против такого мнения Мардония не возражал никто, и оно одержало верх, потому что он, а не Артабаз был главнокомандующим войска. Засим Мардоний пригласил начальников отрядов и вождей находившихся с ним эллинов и спрашивал, не знают ли они какого-нибудь оракула о том, что персам суждено погибнуть в Элладе. Так как призванные вожди молчали, одни потому, что не знали таких изречений, другие, хоть и знали, считали не безопасным объявлять их, то сам Мардоний сказал: «Если вы или ничего не знаете, или не деразаете говорить, то скажу я с полным знанием дела. Существует изречение, что персам суждено по прибытии в Элладу расхитить дельфийское святилище и после расхищения погибнуть всем. Мы это знаем и потому не пойдем на святилище, не станем покушаться грабить его, так что из-за этого не погибнем. Итак, все те из вас, которые благорасположены к персам, радуйтесь тому, что мы одержим победу над эллинами». Сказав это, он велел затем все приготовить и устроить, потому что с рассветом предстояло сражение.

43. Мне известно, что изречение оракула, которое во словам Мардония относилось к персам, произнесено было об иллирийцах и о походе енхелеев, а не о персах. Но есть изречение Бакида, относящееся к этому сражению в гласящее так: «Подле Фермодонта и Асопа, протекающего среди мягкой травы, схватка и крики эллинов и варваров; падут там, когда наступит роковой день, многие из вооруженных луками мидян, даже сверх меры судьбы». Эти и другие подобные выражения, как мне известно, относятся у Мусея к персам. Река Фермодонт протекает между Танагрою и Глисантом.

44. После расспросов относительно оракулов и увещания вождей Мардонием приближалась ночь и расставлялась стража. В глубокую ночь, когда, казалось, все было спокойно в лагерях, и люди погружены были в сон, в это время прискакал на коне к афинской страже Александр, сын Аминты, вождь и царь македонян, в пожелал переговорить с начальниками. Большинство стражи осталось на месте, а некоторые побежали к вождям и объявили, что некий человек верхом на лошади явился из лагеря мидян, не говорит им ни слова, желает только повидаться с начальниками, причем называет их по именам.

45. При этих словах начальники тотчас направились к страже, и когда они пришли, Александр стал говорить следующее: «Весть эту я вверяю вам, афинские граждане, с просьбою сохранить ее в тайне и не открывать никому, кроме Павсании, чтобы вы не погубили и меня. Я бы не сообщал ее, если бы столь сильно не озабочивало меня благо целой Эллады; ведь сам я издревле эллин по происхождению и не желал бы видеть Элладу порабощенной, а не свободной. Итак, объявляю, что ни Мардонию, ни войску его жертвы не могут дать благоприятных знамений, иначе вы бы сражались уже давно. Теперь у него решено оставить жертвы без внимания и с рассветом начать бой, потому что он страшится, как я полагаю, того, что вы соберетесь еще в большем числе. Готовьтесь к этому. Если бы Мардоний отложил битву и не начал сражения, то и вы должны держаться дольше и пребывать на месте, так как у них остается съестных припасов лишь на несколько дней. Если война кончится так, как вам желательно, вы обязаны вспомнить обо мне и о моем освобождении, потому что я ради эллинов, из любви к ним решился на столь опасное дело: я желал открыть вам замысел Мардония, чтобы варвары не ударили на вас внезапно, совершенно неожиданно для вас. Я — Александр македонянин». Он сказал это и ускакал назад в лагерь на свой пост.

46. Вожди афинян пришли на правое крыло и слышанное от Александра сообщили Павсании. При этом известии на Павсанию напал страх перед персами, и он сказал: «Так как на заре будет сражение, то вы, афиняне, обязаны стать против персов, а мы станем против беотян и тех эллинов, которые помещены против вас, по следующей причине: вы знаете мидян и их способ битвы, так как вы сражались с ними на Марафоне, мы же не испытывали и не знаем этого народа, ибо ни один спартанец не мерился с ними силами, но беотян и фессалийцев мы знаем. Поэтому беритесь за оружие и ступайте на это крыло, а мы перейдем на левое». Афиняне отвечали на это так: «Мы уже давно, с самого начала, как только увидели, что вы поместились против персов, собирались сказать вам именно это, а вы предупредили вас и сказали сами; но мы боялись, как бы предложение наше не было неприятно вам. Теперь, вы сами напомнили об этом, предложение ваше мы принимаем охотно и исполняем его с готовностью».

47. Обе стороны были довольны, и потому на заре поменялись местами. Заметившие это беотяне дали знать Мардонию; он выступил и тотчас начал перемещение с тем, дабы персов поставить против лакедемонян. Когда в свою очередь заметил это Павсания и понял, что не может скрыть своего решения, отвел спартанцев обратно на правое крыло; точно так же поступил и Мардоний со своим левым крылом.

48. Когда войска заняли первовачальные места, Мардоний послал к спартанцам глашатая со следующими словами: «Вот как, лакедемоняне: живущими в этой стране народами вы считаетесь наиболее доблестными; вам удивляются за то, что вы не убегаете из сражения, не покидаете вашего поста, но, оставаясь на месте, или уничтожаете врага, или погибаете сами. На самом деле это совершенная неправда: прежде, чем нам сойтись и сразиться, мы уже видели, что вы убегаете и покидаете ваш пост, желая раньше испытать нас на афинянах, а себя поместить против рабов наших. Такое поведение вовсе не свойственно людям доблестным, и я сильно ошибся в вас. Мы согласно молве о вас ждали, что вы пришлете нам вызов черев глашатая и пожелаете сражаться только с персами, и готовы били сделать это; но нам не довелось слышат от вас такие речи, и вы прячетесь из страха. Теперь так как вы первые не сделали нам этого предложения, то сделаем его мы. Почему бы нам в равном числе воинов не сразиться друг с другом, вам за эллинов, если вы считаетесь самыми доблестными, нам на вар-варов? Если угодно, чтобы сражались и прочие воины, пускай они сражаются потом; если же это не угодно и достаточно сразиться вам одним, сразимся; кто из нас выйдет победителем, тот будет победителем со всеми своими войсками».

49. Глашатай сказал это и некоторое время ждал, но когда никто не давал ему никакого ответа, он удалился обратно и по возвращении в лагерь рассказал Мардонию все, как было. Мардоний чрезвычайно обрадовался этому и, гордый ожидаемой победой, отправил на эллинов конницу. Всадники ударили на них и причиняли вред всему эллинскому войску; они метали копья и стрелы, в сразиться с ними было трудно, потому что они метали с лошадей. Кроме того, всадники взболтали и засорили тот источник Гаргафию, из которого получало воду все эллинское войско. Подле этого источника стояли одни лакедемоняне; от остальных эллинов, смотря по месту, которое занимал каждый из народов, источник находился далеко, а близко к ним протекал Асоп; но к Асопу их не допускали, и потому они ходили за водой к этому источнику, доставать им воду из реки нельзя было через всадников и стрелы их.

50. При таком положении дел, когда войско лишено было воды и конница теснила его, начальники эллинов собрались и явились к Павсании на правое крыло для обсуждения этого и других обстоятельств. Действительно, другие обстоятельства тревожили их еще больше: съестных припасов у них уже не было, а те слуги их, которых послали было в Пелопоннес за припасами, были отрезаны конницей и не могли возвратиться в лагерь.

51. На совещании полководцы решили укрыться на остров, если персы и тот день проведут без битвы. Остров этот удален от Асопа и источника Гаргафии, у которых находился тогда эллинский лагерь, на десять стадий и лежит перед городом Платеями. Остров мог поместиться на материке при следующих условиях: образующая его река разделяется у Киферона и так течет вниз до равнины, причем два рукава отстоят один от другого стадии на три, а потом сливаются снова в одну реку. Название реки — Ойроя, и туземцы почитают ее дочерью Асопа. На это-то место и решили перейти эллинские вожди, дабы иметь воду в изобилии, в дабы всадники не причиняли им такого вреда, как прежде, пока стояли прямо против них. Решено было сниматься с места во время второй ночной стражи для того, чтобы персы не заметили их отступления, и всадники, пустившись в догоню, не тревожили бы их. По прибытии на место, которое омывается дочерью Асопа Ойроей, текущею из Киферона, эллины решили в течение той же ночи отрядить половину всего стана к Киферону навстречу тем рабам, которые уходили за припасами; они ведь были отрезаны в Кифероне.

52. Приняв такое решение, эллины еще целый тот день вод натиском конницы терпели крайнюю беду. Только, когда день стал клониться к вечеру, и конница прекратила нападение, когда наступала ночь и пришла пора, в какую условлено было им отступать, большинство войска снялось с места и начало отступление, но они не думали идти к тому месту, относительно которого состоялось соглашение; напротив, лишь только они двинулись, как с радостью побежали от конницы к городу Платеям и на этом пути дошли до святилища Геры; оно находится перед городом платеян, на расстоянии двадцати стадий от источника Гаргафии; там они остановились и перед храмом сложили вооружение.

53. Этн воины расположились лагерем подле храма Геры. При виде удаления их из лагеря Павсания отдавал приказание и лакедемонянам взять на себя вооружение и следовать за выступившими вперед: он думал, что эти последние шли в условленное место. Все начальники отрядов готовы были исполнить приказание Павсании, только сын Полиада Амомфарет, стоявший во главе отряда питанатов, объявил, что не станет убегать от иноземцев и по своей воле не навлечет позора на Спарту; он глядел на происходящее с изумлением, так как не присутствовал раньше на совещании. Павсания и Еврианакт негодовали на его непокорность, еще больше потону, что приходилось покинут отряд питанатов, если Амомфарет откажется следовать за ними; они опасались, что, если покинут его и сделают то, о чем было условлено с прочими эллинами, покинутый Амомфарет и его воины погибнут. Среди этих соображений они оставляли в покое лаконский стан и пытались уговорить его,. что не следует так поступать.

54. В то время, как они уговаривали Амомфарета, который оставался в стоянке один из всех лакедемонян и тегейцев, афиняне действовали следующим образом: они спокойно оставались на том месте, где были помещены, зная характер лакедемонян, что они думают одно, а говорят другое. Когда же войско двинулось с места, афиняне послали своего всадника посмотреть, собираются ли спартанцы в путь, или же совсем не помышляют об отступлении, а также спросить Павсанию, что делать.

55. Когда глашатай прибыл к лакедемонянам, он увидел, что они остаются все на том же месте, и что начальники их ссорятся между собою. Дело в том, что Еврианакт и Павсания, как ни уговаривали Амомфарета не оставаться и не подвергать опасности одних лакедемонян, никак не могли разубедить его; наконец они перешли к ссоре, а в это время предстал перед ними и глашатай. В споре Амомфарет схватил обеими руками камень, положил его у ног Павсании и объявил, что камнем этим он подает голос за то, чтобы не бежать от иноземцев, разумея под этим варваров. Но Павсания обозвал его безрассудным и сумасшедшим, потом обратился к глашатаю от афинян и в ответ на вопрос его о том, о чем было ему приказано спросить, велел сообщит афинянам настоящее положение дела, от него просить афинян прибыть к ним и относительно отступления сделать то же, что делают они. Глашатай возвратился к афинянам.

56. Когда наконец заря застала их за спором, Павсания, все время остававшийся на месте, решил, что Аиомфарет не отстанет от прочих лакедемонян, если они двинутся в путь, что действительно и случилось; поэтому подал сигнал и повел оттуда через холмы всех остальных лакедемонян; тегейцы последовали за ними. Афиняне согласно приказанию пошли совеем по другому направлению, нежели лакедемоняне, именно: эти последние из страха перед конницей держались близ склонов и оснований Киферона, а первые повернули вниз на равнину.

57. Сначала Амомфарет думал, что Павсавия ни за что не решится покинуть его, а потому упорствовал оставаться на месте и не уходил со своего поста. Но когда воины с Павсанией ушли далеко вперед, и ему показалось, что они в самом деле покинули его, Амомфарет велел своему отряду взять на себя вооружение и военным маршем повел его к остальной массе войска. Между тем Павсания, отойдя стадий на десять, остановился и ожидал отряда Амомфарета подле речки Молоента, в той местности, которая именуется Аргиопием, и в которой есть святилище Елевсинской Деметры. Он остановился здесь для того, чтобы обратиться на помощь Амомфарету и его отряду, если бы он не покинул того поста, на котором стоял, и оставался бы на месте. Как скоро воины с Амомфаретом во главе явились к ним, устремилась на них вся варварская конница. Ибо всадники продолжали действовать так же, как они действовали обыкновенно, но заметив, что опустело то место, которое и прежние дни занято было эллинами, гнали лошадей все дальше вперед и, лишь только настигли эллинов, ударили на них.

58. Узнав, что эллины ушли ночью, и увидев, что местность опустела, Мардоний подозвал к себе ларисейца Форака и братьев его Еврипила и Фрасидея и сказал им: «Ну, сыновья Алевы, что теперь скажете вы при виде опустевшей местности? Ведь вы, живущие по соседству с ними, рассказывали, что лакедемоняне не бегут из сражения, что в военном деле они первый народ. Между тем раньше вы видели, как они покинули свой пост и перешли на другой, а теперь мы уже все видим, что они в эту ночь и совсем убежали. Когда им предстояло помериться силами в битве с народом истинно доблестнейшим, тогда они доказали, что, будучи на самом деле ничтожными, выдавались только среди эллинов, также ничтожных. Впрочем для вас, же ведавших персов и превозносивших тот народ, о котором вы знали сами кое-что похвальное, у меня есть оправдание; больше я удивляюсь Аргабазу, тому, что он испугался лакедемонян и из страха высказал малодушное предложение, будто нам необходимо снять лагери, идти к городу фивян и там расположиться. Это мнение узнает еще от меня царь, и о нем будет речь в другом месте. Теперь нельзя дозволить врагам убежать; нам необходимо преследовать их, пока мы не настигнем и не накажем их за все то, что они учинили персам».

59. После этого Мардоний переправился чрев Асоп и беглым маршем повел персов по следам эллинов, как беглецов, но вел он персов только против лакедемонян и тегейцев; афинян Мардоний не замечал, потому что они повернули к равнине и были прикрыты высотами. Прочие начальники варварских отрядов, заметив, что персы пустились в погоню за эллинами, немедленно дали сигнал и последовали за ними с возможною для каждого поспешностью, без всякого порядка и очереди. Они шли с криком и шумом, как бы собираясь в миг захватить эллинов.

60. Между тем Павсания, теснимый конницей, послал к афинянам всадника с такою речью: «Когда, граждане Афин, нам предстоит важнейшая борьба из-за того, быть ли Элладе свободной, или находиться в рабстве, мы, лакедемоняне, и вы, афиняне, покинуты союзниками, так как в эту ночь они убежали. Теперь решено, что нам делать: отражать врага и помогать друг другу по мере возможности. Поэтому, если бы конница ударила сначала на вас, то нам и находящимся с нами тегейцам следовало бы поспешить к вам на помощь; но теперь, когда вся конница ударила на нас, справедливость требует, чтобы вы шли на помощь наиболее теснимой части войска. Если же вы сами находитесь в таком положении, что не можете прийти к нам на помощь, то будьте милостивы к нам и пошлите стрелков из лука; ибо мы знаем, что в продолжение этой войны вы обнаружили наибольшую ревность, а потому исполните и настоящую просьбу».

61. Выслушав это, афиняне поспешили на помощь им и на ревностнейшую защиту. Когда они были уже в пути, напали на них те эллины, которые находились на неприятельской стороне в войсках царя, так что прийти на помощь они уже не могли: напавшие теснили их самих. Таким образом лакедемоняне и тегейцы оставались одни вместе с легковооруженными воинами в числе пяти тысяч лакедемонян и трех тысяч тегейцев, — последние никогда не отделялись от первых, — и стали приносить жертвы собираясь на битву с Мардонием и наступающим войском. Жертвы не давали благоприятных знамений, а тем временем многие из них были убиты и еще в большем числе ранены. Дело в том, что персы оградили себя щитами, плетенными из прутьев, и выпускали стрелы в огромном количестве. Когда вследствие этого спартанцы были жестоко теснимы, а между тем жертвенные знамения не были благоприятны, Павсания обратился взорами к святилищу Геры платейской и к богине с мольбою, чтобы надежды их не были обмануты.

62. Он еще молился, когда прежде других воспрянули тегейцы и пошли на варваров, а когда лакедемоняне тотчас после молитвы Павсании приносили жертвы, то знамения оказывались благоприятными; наконец спустя некоторое время пошли на персов и лакедемоняне, а персы стояли против них с опущенными луками. Вначале битва происходила подле укрепления из плетенных щитов, потом, когда они упали, жестокий бой происходил уже у самого храма Деметры и продолжался долго, пока наконец войска не перешли в рукопашную; варвары хватались за копья и ломали их. В отваге и силе персы не уступали эллинам; но они были безоружны, несведущи и по ловкости не могли равняться с противником. Выбегая вперед по одному или по десяти человек, бо́льшими или меньшими толпами, нападали они на спартанцев и гибли.

63. В том месте, где находился сам Мардоний и сражался на белой лошади, окруженный отборными храбрейшими персами в числе тысячи человек, там варвары сильнее всего теснили противника. До тех пор, пока Мардоний был жив, персы сопротивлялись, защищались и положили многих лакедемонян; но когда Мардоний быль убит и пали окружавшие его храбрейшие воины, тогда и остальные варвары оборотили тыл и отступили перед лакедемонянами. Наиболее гибельно для них было их одеяние без тяжелого вооружения: легковооруженные, они должны были иметь дело с тяжеловооруженными.

64. Здесь на Мардонии согласно изречению оракула спартанцы были отмщены за смерть Леонида^[5], а Павсания, сын Клеомброта, внук Анаксандрида, одержал победу, блистательнейщую из всех нам известных; имена более ранних его предков до Леонида были уже названы мною^[6]: предки обоих одни в те же. Мардоний убит был знатным гражданином Спарты Лимнестом, тем самым, который спустя некоторое время после мидийских войн с тремястами человек бросился в битву при Стеникларе против всех мессенян и пал в ней сам с тремястами воинов.

65. При Платеях персы обращены были в бегство лакедемонянами и в совершенном беспорядке бежали в свой лагерь и к той деревянной стене, которую возвели они в фивской области. Удивительно для меня то, каким образом после сражения персов подле рощи Деметры не оказалось ни одного перса, который вступил бы в святилище или пал в его пределах, между тем как огромное множество их лежало вблизи храма на земле, не посвященной божеству. Я предполагаю, если только позволительно что-либо предполагать о предметах божеских, что сама богиня не допустила их туда за то, что они сожгли священное жилище богинь в Елевсине. Так кончилась эта битва.

66. Сын Фарнакеса Артабаз, с самого начала не одобрявший того, что царь оставлял Мардония в Элладе и впоследствии настойчиво, но напрасно убеждавший не начинать этой битвы, поступил следующим образом, как человек недовольный способом действий Мардония: всех тех воинов, какие находились под его командою, а их было немало, около сорока тысяч человек, вывел он в полном порядке в то время, как происходила битва, хорошо зная предстоявший исход сражения; при этом он приказал всем им следовать за ним, куда бы он ни вел их, с такою же скоростью, с какою шел сам. Отдав такое приказание, Артабаз повел войско как бы на бой. Так как он шел впереди, то и видел, как убегали уже персы; тогда он не вел своих воинов в прежнем порядке, но со всею поспешностью обратился в бегство, бежал однако не к деревянной стене и не в укрепление Фив, а к фокидянам с целью как можно скорее достигнуть Геллеспонта. Итак, они пошли по этому направлению.

67. Что касается эллинов, которые били на стороне царя, то все они сражались неохотно; только беотяне дрались с афинянами очень упорно. Действительно, те из фивян, которые настроены были в пользу мидян, обнаруживали в битве немало усердия и настойчивости, вследствие чего триста знатнейших и храбрейших фивян пали здесь от руки афинян. Когда же они оборотили тыл, то бежали в Фивы, но не той дорогой, но которой убегали персы и все полчище прочих союзников, вовсе не сражавшееся с врагом в не совершившее ничего. Для меня ясно, что всю силу варваров составляли персы, так как и теперь союзники бежали еще до схватки с неприятелем потому только, что видели бегство персов.

68. Таким образом бежали все варвары, за исключением конницы, особенно беотийской; она была весьма полезна для бегущих, потому что все время держалась очень близко к неприятелю и отделяла своих бегущих от эллинов.

69. Победители следовали за воинами Ксеркса, гнали их и убивали. В то время, как началось бегство, прочим эллинам, расположенным подле храма Геры и не участвовавшим в деле, дано было знать, что сражение началось, и что воины Павсании одержали победу. При этом известии эллины двинулись в полнейшем беспорядке, причем коринфяне и ближайшие к ним воины направились у подошвы горы по холмам, по дороге, ведущей вверх прямо к храму Деметры; мегаряне, флиунтяне и ближайшие к ним эллины направились по самой гладкой дороге через равнину. Когда мегаряне и флиунтяве приблизились к неприятелю, фивская конница, завидевшая издали, как они неслись без всякого порядка, устремилась на них с начальником своим Асоподором, сыном Тимандра, напала и положила на месте шестьсот человек, остальных преследовала и гнала вплоть до Киферона. Так погибли они, и никто не обратил на это внимания.

70. Между тем персы и остальное полчище укрылись за деревянною стеною и прежде, чем явились сюда лакедемоняне, успели уже взобраться на башни, а взобравшись, оградили стену как только могли. Когда подошли афиняне, то между ними и персами завязался ожесточенный бой подле стены. Пока афинян не было, персы отражали лакедемонян и значительно превосходили их, потому что лакедемоняне не умели осаждать стен; с прибытием афинян возгорелась около стены жестокая в продолжительная битва. Наконец благодаря мужеству и стойкости, афиняне подошли к самой стене и проломали ее, тогда в этом же месте эллины ворвались в укрепление. Тегейцы первые вошли в укрепление, они же расхитили палатку Мардония и взяли из нее в числе различных предметов ясли для его лошадей, сделанные целиком из меди и замечательные на вид. Эти ясли Мардония тегейцы пожертвовали в храм Афины Алеи, а все остальное, что забрали там, они снесли в одно общее место для эллинов. Когда стена удала, варвары не собирались больше толпами и не думали об отражении врага, но испуганные суетились в страхе, и многие десятки тысяч народа теснились на небольшом пространстве. Эллинам убивать было легко, так что из трехсот тысяч войска, — без тех сорока, с которыми бежал Артабаз, — не осталось в живых даже трех тысяч. Из лакедемонян, вышедших из Спарты, убито было в этом сражении всего девяносто один человек, тегейцев шестнадцать, а афинян пятьдесят два.

71. Из варваров храбростью отличались пехота персов, конница саков, а из отдельных воинов называют Мардония; из еллинов храбростью отличились больше всех лакедемоняне, хотя и тегейцы и афиняне сражались также храбро. Я могу это заключить из того только обстоятельства, так как все они побеждали своих противников, что лакедемоняне сражались с более сильною частью войска и одолели ее. По нашему мнению, больше всех отличился Аристодем, единственный, который было спасся из трехсот воинов в Фермопилах и за то подвергся позору и бесчестию^[7]; за ним по храбрости следовали Посейдоний, Филокион и спартанец Амомфарет. Впрочем, когда шла речь о том, кто из эллинов был храбрее всех, присутствовавшие здесь лакедемоняне высказали мнение, что Аристодем очевидно искал смерти вследствие тяготевшей на нем вины, что он в слепой ярости покинул свой пост и совершил славное дело, но что Посейдоний был мужественным не из жажды смерти; поэтому он и доблестнее первого. Однако так они могли решить и по зависти. Названные мною личности из числа павших в этой битве были награждены почестями, кроме Аристодема; сей последний не удостоен почестей, как человек искавший смерти под тяжестью позора, о котором сказано выше. Это были наиболее прославившиеся из воинов, которые сражались под Платеями.

72. Калликрат кончил жизнь не в сражении. В лагере это был красивейший человек своего времени не только из лакедемонян, но вообще из всех эллинов. В то время, как Павсания совершал жертву, Калликрат спокойно сидел на своем посту и был ранен стрелою в бок. И вот, когда прочие сражались, он в тяжкой борьбе со смертью скавал платейцу Аримнесту: не о том он жалеет, что умирает за Элладу, но о том, что не участвовал в бою и при всем желание не совершил, ничего достойного.

73. Говорят, из афинян наибольше отличился сын Евтихида Софан, уроженец деревни Декелеи, из числа тех декелеян, которые, как рассказывают сами афиняне, совершили некогда дело, полезное для них на все времена, именно: когда в старину тиндариды с многочисленным войском вторглись в Аттику для того, чтобы взять Елену обратно, и не зная, где она скрывается, изгоняли население из деревень, тогда, по рассказу одних, декелейцы, а во словам других, сам Декел, будучи оскорблен насилием Фесея и опасаясь за всю афинскую землю, рассказал им все, как было, и проводил до Афин, которые предал тиндаридам туземец Тимак. За это дело декелеяне пользуются в Спарте непрерывно до настоящего времени свободою от податей и передним почетным местом; это продолжается даже до той войны, которая возникла между афинянами и пелопоннесцами много лет спустя, и в которой лакедемоняне, опустошая остальную Аттику, щадят Декелею.

74. Из этой-то деревни и происходил Софан, отличившийся в то время среди афинян, о чем существует два рассказа. По одному из них, Софан носил железный якорь, прикрепленный медной цепочкой к поясу панциря; всякий раз, когда приближался к неприятелю, он бросал этот якорь с тем, чтобы неприятели при наступлении на него не могли сдвинуть его с места; на случай же бегства врагов он решал, что поднимет якорь и пустится в погоню. Так гласит это предание. По другому рассказу, несогласному с первым, Софан носил знак якоря на щите, который у него всегда обращался кругом, никогда не оставался неподвижным, а вовсе не железный якорь, прикрепленный к панцирю.

75. Софаном впрочем совершен был и другой славный подвиг, именно: когда афиняне расположены были подле Эгины, он вызвал на борьбу аргивянина Еврибату, искусного в пятиборстве, и убил его. Впоследствии случилось так, что этот самый Софан во время командования афинянами вместе с сыном Главкона Леагром пал как храбрый воин от руки едонов в сражении при Дате подле золотых приисков.

76. Когда при Платеях варвары были разбиты на голову эллинами, явилась к ним перебежчицей, женщина, наложница перса, сына Теасписа Фарандатеса. Узнав о гибели персов и о победе эллинов, она вместе со служанками своими возложила на себя многочисленные золотые украшения и самые лучшие одежды, сошла с колесницы и отправилась к лакедемонянам, занятым еще избиением врагов. Женщина видела, что всем распоряжается там Павсания, имя в род которого знала раньше, потому что часто слышала о нем; она узнала его и, обняв его колени, обратилась к нему с такою речью: «Царь Спарты, освободи меня умоляющую из военного плена. Ты помог мне уже и тем, что истребил этих людей, не чтущих ни героев, ни богов. Я родом из Коса, дочь Гегеторида, внучка Антагоры. Перс силою захватил меня на Косе и владел мною». — «Успокойся, женщина», отвечал Павсания, «и потому что ты умоляешь меня, и потому особенно, если ты говоришь правду, что косец Гегеторид отец твой: ибо он друг мой больше всех обитателей той местности». Засим он вверил ее попечению присутствовавших эфоров, потом Отослал на Эгину, куда и сама она пожелала отправиться.

77. Вскоре после появления этой женщины прибыли сюда и мантинеяне, когда все было кончено. Заметив, что пришли уже после сражения, они сильно огорчились и сами говорили, что заслуживают наказания. Узнав, что мидяне с Артабазом бежали, они, не взирая на запрещение лакедемонян преследовать бегущих, пустились в погоню за ними до Фессалии, а по возвращении на родину изгнали из страны начальников войска. За мантинейцами прибыли елеяне, подобно мантинейцам сильно огорчились и удалились обратно; и они по возвращении изгнали своих начальников. о мантинейцах и елеянах довольно.

78. В платейском стане в числе эгинян был сын Пифеи Лампон, один из значительнейших эгинян. Он направился к Павсании с нечестивейшим предложением, поспешно подошел к нему и сказал: «Ты, сын Клеомброта, совершил подвиг, по величию и блеску превосходящий всякую меру. Божество дало тебе спасти Элладу в тем стяжать величайшую славу, какой только достигали известные мне эллины. Но ты попомни это и сделай так, чтобы слава твоя сделалась еще громче, и чтобы впредь все варвары остерегались совершать относительно эллинов нечестивые деяния. Ибо, когда при Фермопилах пал Леонид, Мардоний и Ксеркс приказали отрубить ему голову и пригвоздить труп к столбу. Если ты заплатишь ему равным наказанием, то превознесен будешь. сначала всеми спартанцами, а потом и прочими эллинами, ибо повешением Мардония на столбе ты отмстишь за дядю твоего Леонида». Лампон рассчитывал угодить Павсании этой речью.

79. Павсания возразил ему: «Любезный эгинянин, я восхищаюсь твоим благорасположением и заботливостью, но предложение твое слишком неразумно: вознесши высоко меня, мой род и мой подвиг, ты низвергаешь меня до ничтожества своим предложением ругаться над трупом, и заявлением, что я прославлюсь больше, если поступлю таким образом. Действия эти более приличествуют варварам, нежели эллинам; но ведь они за то и ненавистны нам. Таким способом я не желаю угождать ни эгинянам, ни вообще тем, кому нравится это; для меня достаточно, если благочестивым образом действий и благочестивыми речами я угожу спартанцам. Что касается Леонида, то по моему убеждению он отмщен вполне: и он сам, и остальные эллины, павшие при Фермопилах, почтены неисчислимым множеством душ лежащих здесь врагов. Никогда больше ты не обращайся ко мне с таким предложением и не давай таких советов; теперь радуйся, что уходишь невредимым». Лампон выслушал это и удалился.

80. Павсания через глашатая объявил, чтобы никто не касался добычи, и приказал гелотам сносить драгоценности в одно место. Гелоты рассеялись по стану и нашли палатки, полные золота и серебра, золоченые и серебряные ложа, золотые вазы, чаши и другую посуду для питья; на колесницах нашли мешки, в которых оказались золотые и серебряные умывальники; с лежащих трупов снимали поручни, ожерелья и золотые акинаки; на великолепные одежды не обращали никакого внимания. В это время гелоты похищали многие драгоценности и продавали эгинянам, но многие и отдавали, все те, которых не могли скрыть; таким образом у эгинян впервые с этого времени собрались большие богатства потому именно, что они платили за золото как за медь.

81. По снесении драгоценностей в одно место эллины отделили десятую долю для дельфийского божества, и на нее пожертвован был золотой треножник, тот, который стоит на трехголовой медной змее очень близко к жертвеннику, десятую долю для божества в Олимпии, на которую поставлен медный кумир Зевса в десять локтей, такую же долю для божества на Исфме, на нее сделан медный кумир Посейдона в семь локтей вышиною. Отделив это, все остальное они разделяли между собою, причем каждый получил по заслугам: наложниц персов, золото, серебро и прочие драгоценности, а также скот. Сколько дано было отдельно от прочих тем, которые особенно отличились подле Платей, об этом не говорит никто, хотя я думаю, что были дары и для этих людей; для Павсания было выделено и дано всего вдесятеро: женщин, лошадей, денег и верблюдов, равно как и всех прочих драгоценностей.

82. Рассказывают между прочим, что Ксеркс во время бегства из Эллады оставил Мардонию свою утварь, что Павсания при виде палатки Мардония полной золота, серебра и роскошных ковров, приказал пекарям и поварам приготовить обед совершенно так, как они готовили Мардонию. Когда они согласно приказанию исполнили это, Павсания заметил прекрасно убранные ложа золотые и серебряные, золотые и серебряные столы и великолепный столовый прибор; он изумлен был находившимся перед ним богатствами и шутки ради велел своим слугам изготовить лаконский обед. Так как приготовленное угощение далеко уступало первому, то Павсания засмеялся и пригласил к себе эллинских вождей; когда они собрались, Павсания, указывая на то, как приготовлены оба обеда, проговорил: «Я собрал вас, эллинские граждане, ради того, чтобы показать вам безумие вождя мидян: привыкнув к такому образу жизни, он пришел к нам, чтобы отнять у нас столь жалкие крохи»·. Вот что, говорят, сказал Павсания эллинским вождям.

83. Однако спустя некоторое время после этого многие платейцы находили еще ящики, наполненные золотом, серебром и другими драгоценностями. Кроме того, впоследствии, когда кости обнажены были от мяса, в когда платейцы собрали их в одно место, найден был среди скелетов череп, не имевший ни одного шва и состоявший из одной кости; найдена была и челюсть, именно верхняя, все зубы которой, передние и коренные, имели вид одного, как бы состояли из одной кости. Найдены были также кости человека в пять локтей вышиною.

84. На следующий день труп Мардония исчез; кто похитил его, не ногу сказать в точности. Я слышал только, как называли многих людей, уроженцев различных местностей, которые будто бы похоронили Мардония, и знаю многих получивших за это большие подарки от сына Мардония Артонты. Однако, кто из них похитил и похоронил труп Мардония, я не ног узнать достоверно. Говорят еще некоторые, что Мардония похоронил гражданин Ефеса Дионисофан. Так похоронен Мардоний.

85. Когда раздел добычи был кончен, эллины при Платеях занялись погребением, причем каждый народ хоронил своих отдельно. Лакедемоняне сделали три могилы: в одной погребены были ирены, в другой прочие спартанцы, в третьей гелоты. Так погребали лакедемоняне. Тегейцы похоронили всех своих в одном месте отдельно от лакедемонян; всех вместе афиняне схоронили своих, а мегаряне и флиунтяне своих, тех, которые убиты были конницей. Могилы всех этих эллнов были наполнены телами. Что касается могил остальных эллинов, какие также виднеются подле Платей, то, как я слышал, это — могилы тех эллинских народов, которые, устыдившись безучастия своего в решительной битве, насыпали ради потомства пустые земельные насыпи. Действительно, там есть и так называемая могила эгинян, насыпанная, как рассказывают, уже десять лет спустя после этого по просьбе эгинян платейцем Клеадом, сыном Автодика, их проксеном.

86. Когда эллины подле Платей похоронили тела павших, они тотчас устроили совещание и порешили идти войною на Фивы и требовать выдачи тех из граждан, которые действовали за одно с мидянами, в числе первых Тимегенида и Аттагина, бывших главными вождями фивян. Если же они не выдадут, то эллины не отступят от их города до тех пор, пока не возьмут его. Так они решили, и на одиннадцатый день после сражения эллины подошли к Фивам и стали осаждать город, требуя выдачи этих граждан. Так как фивяне отказали в выдаче, то эллины опустошали их землю и приступом брали стену.

87. Эллины не переставали производить опустошение; поэтому на двадцатый день осады Тимегенид обратился к фивянам со следующими словами: «Фивские граждане, так как эллины решили не оставлять осады до тех пор, пока они не возьмут Фив, или пока вы не выдадите им нас, то беотийская земля не должна более терпеть через нас. Поэтому если они требуют нашей выдачи только для предлога, добиваясь на самом деле денег, дадим им денег из государственной казны, — ведь действовали за одно с мидянами мы не одни, а вместе с государством; если же они в самом деле осаждают город потому, что желают получить нас, то мы выступим сами для ответа перед ними». Фивяне нашли, что Тимегенид говорит верно и благовременно, и тотчас через глашатая дали звать Павсании, что фивяне решились выдать требуемых граждан.

88. Когда обе стороны согласились на этом, Аттагин тайком бежал из города; но с детей Аттагина, приведенных к Павсании, сей последний сложил пеню, заметив, что дети вовсе не виновны в сочувствии мидянам. Что касается остальных граждан. которых выдали фивяне, то они рассчитывали, что будут допущены к ответу, в были уверены, что с помощью денег избегнут обвинения. Получив их в свои руки и подозревая такой план их, Павсания отпустил все войско союзников, а фивян велел отвести в Коринф и казнить. Вот что произошло при Платеях и Фивах.

89. Между тем сын Фарнакеса Артабаз, убежав от Платей, был уже далеко. Фессалияне, когда он прибыл к ним, пригласили его к себе на угощение и расспрашивали об остальном войске, ничего не зная о случившемся подле Платей. Артабаз сознавал, что, если решится открыть всю правду о происшедших сражениях, то рискует погибнуть сам и погубить свое войско; он полагал, что любой фессалиец нападет на него, если случившееся станет им известно. В силу такого соображения Артабаз ничего не открывал и фокидянам, а фессалийцам сказал следующее: «Как видите, граждане Фессалии, я тороплюсь, чтобы как можно скорее прибыть во Фракию, и спешу потому, что послав по делу из нашего стана. Сам Мардоний с войском своим идет вслед за мною, и вы должны поджидать его. Примите его радушно и окажите ему услуги; никогда не будете каяться, если так поступите». После такого обращения Артабаз поспешно отправился дальше с войском через Фессалию и Македонию прямым путем во Фракию, как человек действительно торопившийся и шедший напрямик по суше. Он прибыл наконец в Византию, потеряв много людей из своего войска: частью они были изрублены фракиянами, частью изнемогали от голода и усталости. Из Византии Артабаз переправился на судах. Таким образом. возвратился он в Азию.

90. Случилось так, что в один день с поражением при Платеях было поражение и при Микале в Ионии, именно: когда эллины, прибывшие на кораблях с лакедемонянином Леотихидом во главе, стояли спокойно подле Дела, явились к ним вестниками от Сама Лампон, сын Фрасикла, Афенагора, сын Архестратида, и Гегесистрат, сын Аристагоры. Они отправлены были тайком от персов и от тирана Феоместора, сына Андродаманта, которого персы поставили владыкою Сама. Когда они явились к вождям, Гегесистрат говорил долго, обсуждая со всех. сторон, что, если только ионяне увидят эллинов, то отложатся от персов, и что варвары при виде их не устоят на месте; если б же сии последние остались, то эллины обретут такую добычу, какая в другой раз им не достанется. Именем общих богов он умолял их и увещевал спасти эллинов от рабства и отразить варвара; для них легко это, сказал Гегесистрат, ибо корабли варваров имеют плохой ход и неспособны выдержать борьбу с эллинскими судами. Если эллины подозревают послов в том, как бы они не подстрекали их ив коварства, то послы согласны, чтобы их самих отвели на эллинские корабли в качестве заложников.

91. Так как гость самиянин говорил настойчиво, то Леотихид задал ему вопрос потому ли, что желал получить предзнаменование, или случайно, по соизволению божества: «Как твое имя, гость самиянин?» — «Гегесистрат», отвечал тот. На этом Леотихид оборвал речь Гегесистрата, который собирался говорить еще кое-что, и сказал: «Я принимаю, гость самиянин, предзнаменование, приносимое Военным вождем. Однако, прежде чем отплыть, ты вместе с твоими товарищами дай нам доказательство того, что самияне действительно будут нашими усердными союзниками». За словом тотчас последовало дело.

92. Действительно, самияне дали клятвенное уверение в союзе их с эллинами, а засим отплыли обратно; только Гегесистрату Леотихид предложил плыть вместе с эллинами, потому что принимал его имя за предзнаменование. Этот день эллины прождали, а на следующий получили благоприятные жертвенные знамения; гадателем у них был сын аполлонийского гражданина Евения Деифон, из той Аполлонии, что лежит в ионийском заливе.

93. С отцом его Евением случилось такое происшествие: есть в этой Аполлонии священные овцы солнца; днем они пасутся подле реки Хона, вытекающей из горы Лакмона, проходящей через область Аполлонии и изливавшейся в море подле гавани Орика; по ночам овец стерегут выбираемые из среды граждан богатейшие и знатнейшие люди, причем каждый стережет по году, ибо жители Аполлонии согласно какому-то изречению оракула сильно дорожат овцами солнца. Помещаются они в пещере вдали от города. Некогда стражу держал там по выбору этот самый Евений. Однажды на карауле он заснул, а волки вошли в пещеру и зарезали около шестидесяти овец. Он заметил это, но хранил молчание и не говорил никому, решивши купить других овец и подменить ими погибших. Однако случившееся не укрылось от жителей Аполлонии. Когда они узнали это, то привлекли Евения к суду и приговорили его, как проспавшего караул, к лишению зрения. Но вскоре по ослеплении Евения овцы у аполлониян не метали более, а равно и земля не приносила плодов. В Додоне и Дельфах, когда жители спрашивали о причине постигшего их бедствия, даны были им изречения оракулов, что страж священных овец Евений лишен зрения несправедливо, ибо божества сами наслали волков, и что они не перестанут мстить аполлониянам до тех пор, пока те не дадут Евению удовлетворения за содеянное, такого, какое он сам выберет и найдет для себя достаточным; по исполнении этого, божества сами наделят Евения даром, за обладание коим многие люди будут считать его счастливым.

94. Таковы были изречения оракулов аполлониянам; во они держали их в тайне в поручили привести их в исполнение некоторым из граждан. Сии последние исполнили изречения следующим образом: когда Евений сидел на рынке, они подошли к нему, сели подле и, говоря с ним о разных других предметах, дошли наконец до выражения участия к его бедствию. Так исподволь приблизились они в вопросу о том, какое удовлетворение он выбрал бы для себя, если бы аполлонияне пожелали и пообещали удовлетворить его за содеянное. Евений ничего не слыхал об оракуле и сделал такой выбор: если дадут ему поле, причем назвал по именам граждан, которые, как он знал, владели наилучшими в Аполлонии участками, в сверх этого дом, который казался ему самым лучшим из домов в городе. Он сказал, что если получит это, то впредь перестанет гневаться, и сочтет удовлетворение достаточным для себя. Так говорил Евевий, а беседовавшие с ним граждане подхватили его речь и сказали: «Такое удовлетворение, Евений, согласно полученным изречениям оракулов, дадут тебе аполлонияне за ослепление». Засим Евений узнал все, как было, и негодовал, так как был обманут; а аполлонияне купили у владельцев участки земли в отдали Евению то, что он выбрал для себя сам. Тотчас после этого он преисполнен был дара прорицания, благодаря чему и стал знаменит.

95. Сыном этого-то Евения был Деифон, который прибыл с коринфянами и производил гадания для эллинского войска. Однако я слышал также, что Деифон не был сын Евения, что он только присвоил себе его имя и всюду в Элладе брал на себя гадания.

96. После того, как жертвы дали благоприятные знамения, эллины направили корабли свои от Дела в Саму; а когда находились подле Каламов на самийском берегу, стали на якоре у святилища Геры и там готовились к морской битве. Персы услыхали о прибытии их и также отплыли в море к материку на оставшихся еще кораблях; финикийские корабли они отпустили. Дело в том, что на совещании персы порешили было не давать сражения на море, так как более не считали себя равносильными эллинам. К материку они поплыли с тою целью, чтобы находится там под защитою своего же сухопутного войска в Микале, которое по распоряжению Ксеркса осталось позади всего полчища для охраны Ионии. Численность войска была шестьдесят тысяч, а во главе его стоял Тиграна, выдававшийся среди персов красотою и ростом. Под защиту этого-то войска и решили укрыться начальники флота, вытащить корабля на сушу и окружить себя валом, который служил бы оградою для кораблей и надежным убежищем для них самих. В силу такого решения персы и пустились в море.

97. Миновав святилище Владычиц, что на Микале, и прибыв к Гесову в Сколопоенту, где стоит святилище Елевсинской Деметры, — сооружено оно сыном Пасикла Филистом в то время, когда вместе с кодровым сыном Нелеем он отправился основывать Милет, — персы вытащили на сушу корабли и окружили себя оградою из камней и дерева, для чего вырубили домашние деревья, а кругом ограды вбили в землю колья, и приготовились к положению осаждаемых и победителей; ибо среди приготовлений они принимали в соображение и то, и другое.

98. При известив о том, что варвары ушли на материк, эллины огорчены были бегством их и недоумевали, что делать: возвращаться ли назад, или плыть дальше к Геллеспонту. Наконец решено было не делать ни того, ни другого, а подплыть к материку; затем приготовили для морской битвы мостики и все, что было нужно, и поплыли по направлению к Микале. Когда они были близко к неприятельскому стану, и не было видно никого, кто шел бы им навстречу, когда они увидели, что вытащенные на сушу корабли находятся за стеною, а многочисленное сухопутное войско стоит в боевой линии вдоль берега, тогда прежде всего Леотихид поплыл на корабле вдоль берега возможно ближе к нему и голосом глашатая объявил ионянам следующее: «Будьте внимательны, ионяне, те, которые слышите меня, к моим речам: персы ведь совсем не поймут того, что я предложу вам. Когда произойдет сражение, каждый из вас должен вспомнить прежде всего о свободе, потом о боевом клике: Юность! Пускай узнают это и те ионяне, которые не слышат меня, от вас, слышавших мою речь». Смысл напоминания был тот же самый, какой имело обращение Фемистокла у Артемисия, именно: Леотихид рассчитывал, что слова его или останутся неизвестными для варваров и могут склонить ионян на его сторону, или же обращение его будет вслед засим доложено варварам и сделает их недоверчивыми к ионянам^[8].

99. После того, как Леотихид обратился с советом к ионянам, эллины поступили следующим образом: причалили корабли свои к берегу, высадились на сушу и стали строиться в боевой порядок. Тогда персы, заметив, что эллины готовятся к битве, и что они увещевали ионян, прежде всего возымели подозрение, что самияне расположены в пользу эллинов, и потому отняли у них вооружение. Дело в том, что самияне по прибытии к ним на варварских кораблях пленных афинян, которые оставались еще в Аттике и взяты были войском Ксеркса, выкупили всех их и отправили в Афины, причем снабдили их на дорогу съестными припасами. По этой-то причине главным образом самияне и навлекли на себя подозрение, ибо они освободили от рабства пятьсот душ ксерксовых врагов. Потом персы поручили милетанам, как наилучше знавшим эту страну, охранять ущелья, ведущие к высотам Микале; это сделали они ради того, чтобы поместить милетян за пределами своего стана. Такими мерами предохранили себя персы от тех именно ионян, коих считали способными на измену, если будут иметь к тому возможность, а сами соорудили себе укрепление из плетеных щитов.

100. Когда приготовления эллинов были кончены, они сделали наступление на варваров. В это самое время на берегу показался жезл глашатая и по всему войску пролетела молва, гласившая, что эллины одержали победу над войском Мардония в битве в Беотии. Божественное устроение событий доказывается многими примерами; так и в этом случае, когда поражение должно было случиться в один и тот же день при Платеях и при Микале, молва дошла до находившихся здесь эллинов, дабы благодаря ей войско стало гораздо смелее и с большею охотою шло в битву.

101. Случилось еще и другое совпадение, именно: оба сражения произошли подле святилища Деметры Елевсинской: сражение в платейской области произошло, как сказано выше^[9], подле самого храма Деметры, точно так же должно было случиться и при Микале. Что эллины с Павсанией во главе одержали победу, дошедшая сюда молва гласила верно, ибо поражение при Платеях случилось еще в раннюю вору дня, а при Микале к вечеру. Что оба сражения произошли в один и тот же день, в одном и том же месяце, это эллины немного времени спустя узнали точно посредством изысканий. Прежде, чем дошло до них это известие, они испытывали робость не столько за себя, сколько за эллинов материка, как бы Эллада не потерпела крушения в борьбе с Мардонием. Но когда молва эта пролетела среди них, они быстрее и увереннее вошли на врага. И эллины, и варвары горели желанием сразиться, потому что борьба предстояла из-за островов и Геллеспонта.

102. Афинянам и подле них поставленным воинам, почти половине войска, путь лежал вдоль берега по ровной местности; напротив, лакедемонянам и рядом с ними стоявшим воинам по оврагу и горам. Пока лакедемоняне обходили окольным путем, остальные эллины на другом фланге уже сражались. Пока у персов укрепление из щитов было в целости, они отражали врагов и были не слабее их; но когда афиняне и ближайшие к ним воины пожелали, чтобы победа была делом их, а не лакедемонян, поэтому ободряли друг друга и стали действовать усерднее, с этого времени положение дела изменилось. Прорвавшись через укрепление, они стремительно все разом бросились на персов, те встретили их и долгое время сопротивлялись, наконец убежали за степу. Вслед за ними устремились афиняне, коринфяне, сикионяне и трезенцы, ибо эти войска стояли вряд, и ворвались за стену вместе с персами. Когда и стена была взята, варвары не защищались более и все кроме персов обратились в бегство; эти последние небольшими группами сражались с эллинами, которые непрерывно вторгались за стену. Из числа персидских вождей два обратились в бегство, а два пали в сражении, именно: начальники флота Артаинта и Ифамитра бежали, а Мардонта и начальник сухопутного войска Тиграна пали в битве.

103. Персы еще сражались, когда подошли лакедемоняне и с ними другие эллины, и вместе довершили остальное. Однако пали здесь многие и из эллинов, в числе сикионян пал вождь их Перилай. Что касается самиян, которые воевали в мидийском стане и были лишены тяжелого вооружения, то они, как только увидели, что битва в самом начале была нерешительна, делали все возможное для того, чтобы быть полезными эллинам. Когда прочие ионяне заметили такое начало со стороны самиян, тогда и сами отложились от персов и обратились против варваров.

104. Милетянам персы приказали ради своего спасения охранять проходы с тем, чтобы иметь в них проводников и спастись бегством на высоты Микале, если постигнет их такая участь, какая действительно постигла. Вот ради чего поставлены были там милетяне, а также во избежание того, чтобы, находясь в стане персов, они не учинили измены. Однако милетяне поступили совершенно обратно данному им приказанию: они повели бегущих персов другими дорогами, которые приводили их к неприятелю, и наконец и сами с величайшим ожесточением стали истреблять их. Так вторично отложилась Иония от персов.

105. Из эллинов наибольше отличились в этом сражении афиняне, а из афинян сын Евфойна Гермолик, искусившийся в борьбе в кулачном бою. Впоследствии этот самый Гермолик во время войны афинян с каристянами пал в сражении подле Кирна в каристской области и похоронен подле Гереста. За афинянами по храбрости следовала коринфяне, трезенцы и сикионяне.

106. По избиении большинства варваров, частью в сражении, частью во время бегства, эллины предали пламени корабли их и всю стену, вынеся оттуда предварительно добычу на морской берег; они нашли несколько ящиков с драгоценностями, а сжегши стену и корабли, поплыли назад. По прибытии на Сам эллины совещались между собою относительно перемещения ионян, а также о том, в какой части Эллады, находившейся во власти их, следует поселить ионян, саму Ионию предоставляя варварам. Ибо для самих себя эллины находили невозможным стоять на страже ионян и все время охранять их; если же они не будут оберегать ионян, то вовсе нельзя будет ожидать, что персы оставят их без наказания. В виду этого облеченные властью пелопоннесцы предлагали выселить из торговых местностей эллинские народности, действовавшие за одно с мидянами, а земли их отдать ионянам для жительства. Но афинянам совсем не желательно было перемещать ионию, а также получать от пелопоннесцев советы об их колониях. Поэтому афиняне горячо восстали против этого предложения, и пелопоннесцы уступили. При таких условиях афиняне приобщили к своему союзу самиян, хиосцев, лесбиян и прочих островитян, которые сражались в рядах эллинов, причем взяли с них клятвенное уверение быть постоянными и не отлагаться. Получив с них клятву, эллины отправились на кораблях с целью разрушить мост: они надеялись, что найдут, мосты еще протянутыми. Итак, эллины поплыли по направлению к Геллеспонту.

107. Те немногие варвары, которые убежали и были оттеснены на высоты Микале, возвращались в Сарды. Когда они находились в пути, сын Дария Масиста, присутствовавший при поражении, наговорил много оскорбительного главнокомандующему Артаинте и между прочим сказал, что за такое командование он хуже бабы, а за уничижение царского дома достоин наивысшей кары. Быть названу хуже бабы величайший позор для перса. Артаинта долго слушал, наконец пришел в негодование и обнажил персидский меч с намерением убить Масисту; но в то время, как Артаинта готов был броситься на противника, заметил это стоявший позади его сын Праксилая Ксенагора, гражданин Галикарнаса, схватил его поперек, поднял и бросил оземь; тем временем перед Масистою стали его копьеносцы. Поступком этим Ксенагора стяжал себе благодарность не только от Масисты, но и от Ксеркса, потому что спас брата его. В награду за подвиг Ксенагора получил от царя управление целой Киликией. Во время пути не случилось более ничего замечательного, и персы прибыли в Сарды.

108. Царь находился в Сардах с того времени, как после потери морского сражения бежал из Афин и прибыл сюда. Во время пребывания в Сардах он влюбился в жену Масисты, которая жила там же. Ксеркс посылал к ней посредника, но не мог расположить ее к себе, а из уважения к брату своему Масисте не желал прибегать к насилию; то же самое удерживало и женщину, ибо она хорошо знала, что не подвергнется насилию. Тогда Ксеркс отказался от всяких мер и устроил родному сыну Дарию такой брак: выдал за него дочь этой женщины и Масисты в той надежде, что легче овладеет матерью, если сделает это. Совершив обручение их по установленным обрядам, он удалился в Сусы. Однако, когда Ксеркс прибыл в Сусы и ввел в свой дом жену Дария, то почувствовал уже охлаждение к жене Масисты и взамен ее влюбился в жену Дария, дочь Масисты, и пользовался ее взаимностью. Имя женщины было Артаинта.

109. Спустя некоторое время отношения эти обнаружились по следующему поводу: Аместрида, жена Ксеркса, соткала большой разукрашенный и замечательный на вид плащ и подарила его Ксерксу. Царь был в восхищении от плаща, надел его на себя и так пошел к Артаинте. Восхищенный Артаинтою, он предложил ей в награду за ее ласки требовать у него все, что она только желает иметь; всякая просьба ее будет удовлетворена, прибавил царь. Та спросила Ксеркса, — ибо ей и всему дому суждено было пострадать: «Дашь ли ты мне, что бы я ни потребовала?» Менее всего ожидая нижеследующей просьбы, царь обещал и поклялся. Когда он поклялся, Артаинта, ничего не опасаясь, попросила плаща. Ксеркс всячески отказывался дарить ей плащ не почему-либо иному, как только и из страха перед Аместридой, чтобы она, уже и до того подозревавшая, не уличила бы его окончательно. Поэтому он предлагал ей города, множество золота и войско с тем, что кроме ее никто не будет командовать им; но не мог склонить Артаинты и подарил ей плащ, а та была очень рада подарку, носила плащ и гордилась им.

110. Аместрида узнала, что Артаинта владеет ее плащом, и поняла, в чем дело; но обратила гнев свой не на нее, а на ее мать, так как ее считала виновною в поведении дочери; поэтому и возымела замысел погубить жену Масисты. Она выждала когда муж ее Ксеркс давал царский пир; такой пир устраивается раз в году в день рождения царя. По-персидски пир этот называется tуctа, что на эллинском языке значит полный пир (téleion). Только в этот день царь умащает себе голову и наделяет персов подарками. Аместрида дождалась этого дня и попросила Ксеркса подарить ей жену Масисты. Ксеркс находил жестоким и несправедливым дарить жену брата, к тому же неповинную в этом деле: он понимал причину просьбы.

111. Так как Аместрида не переставала просить, а царя обязывал обычай, по которому не дозволялось оставлять просящего без удовлетворения, когда дается царский пир, то он, хотя и с большой неохотой, согласился и отдал ей женщину; потом сделал следующее: Аместриде предоставил поступать, как ей угодно, засим пригласил брата в сказал ему: «Ты, Масиста, сын Дария и брат мой, сверх того достойный человек. С той женщиной, с коей живешь теперь, ты не живи более, а на место ее я даю тебе мою дочь; живи с нею. Не считай женою твою теперешнюю жену, потому что это не угодно мне». Удивленный такою речью, Масиста возразил: «Государь, что за пустые речи ведешь ты? Зачем предлагаешь мне покинуть жену, от которой у меня юные сыновья и дочери, одну из них ты сам выдал замуж за родного сына? Зачем ты предлагаешь покинуть ее и жениться на твоей дочери? Быть удостоену твоей дочери я ценю высоко, однако ни того, ни другого не сделаю. Ты не проси меня об этом и не насилуй меня. Для твоей дочери явится другой муж, не менее меня достойный, а мне дозволь жить с моей женой». Так отвечал Масиста, на что Ксеркс с гневом заметил: «Вот что решено о тебе Масиста: не дам я тебе в замужество моей дочери, и с своей женой ты не будешь жить больше, чтобы умел принимать то, что дают тебе». Выслушав это, Масиста сказал только: «Да не погубил ли ты уже меня, государь?» — и вышел вон.

112. Тем временем, как Ксеркс вел беседу с братом, Аместрида позвала ксерксовых копьеносцев и подвергла жену Масисты жестокому насилию: она велела отрезать ей груди и бросить собакам, потом отрезала нос, уши, губы и язык и изувеченную отослала обратно домой.

113. В это время Масиста, ничего еще не слыхавший о происшедшем, но в предчувствии какой-то беды, поспешно бросился в дом. Увидев жену обезображенной, он тотчас посоветовался с сыновьями и пустился в путь в Бактры вместе с детьми и несколькими другими лицами с намерением взбунтовать бактрийский округ и причинить царю величайшие беды; это и случилось бы, как мне кажется, если бы только Масиста заблаговременно достиг земли бактриян и саков, потому что они любили его, и он был наместником бактриян. Но Ксерксу дали знать о таком образе действий брата; он послал в погоню за ним войско и велел истребить в дороге его самого с сыновьями и его войско. Так было с любовью Ксеркса и гибелью Масисты.

114. Между тем, эллины на пути от Микале до Геллеспонта были захвачены ветрами и в самом начале остановились подле Лекта; отсюда они прибыли в Абид и увидели разрушенными те мосты, которые рассчитывали найти еще протянутыми, и ради которых главным образом и прибыли к Геллеспонту. Тогда пелопоннесцы с Леотихидом во главе решили отплыть обратно в Элладу, а афиняне с начальником своим Ксанфиппом желали оставаться здесь в попытаться овладеть Херсонесом. Поэтому пелопоннесцы отплыли назад, а афиняне переправились из Абида на Херсонес и занялись осадою Сеста.

115. Так как Сест был сильнейшим из укреплений в этой местности, го при известии о прибытии эллинов к Геллеспонту собрались в него персы из других окрестных городов, между прочим из города Кардии перс Ойобаз, который доставил сюда канаты от мостов. Городом владели туземцы эоляне, а собрались в нем большою толпою персы и разные союзники их.

116. Тираном в этом округе был наместник Ксеркса перс Артаикта, человек жестокий и нечестивый, тот самый, который посредством обмана царя во время похода его на Афины похитил из Елеунта сокровища Протесилая, ификлова сына^[10]. Дело в том, что в Елеунте на Херсонесе находится гробница Протесилая, а кругом ее святилище, где были многие сокровища, золотые и серебряные чаши, медь, одежды и другие пожертвования; все это в виде подарка от царя похитил Артаикта. Он обманул Ксеркса следующею речью: «Здесь, государь, есть дом того эллина, который пошел было войною на твою землю, за что и был наказан смертью. Подари мне его дом, дабы каждый уразумел, что не следует ходить войною в твою землю». Этим ему легко удалось склонить Ксеркса подарить дом такого человека, так как царь вовсе не подозревал его умысла. Когда Артаикта говорил, что Протесилай ходил войною на царскую землю, то под этим разумел следующее: персы обыкновенно считают вею Азию принадлежащею им и тому царю, который в данное время царствует. Когда сокровища были подарены, Артаикта перенес их из Елеунта в Сест, священную землю засевал и обращал в пастбище, а сам каждый раз, как являлся в Елеунт, имел сообщение с женщиною во внутреннем покое храма. Теперь Артаикта был осажден афинянами, но он не был приготовлен к осаде и вовсе не ожидал эллинов; они напали на него совершенно неожиданно.

117. Когда осаждающих застигла осень, афиняне тяготились тем, что находились вдали от родины и не могли взять укрепление, поэтому они просили своих вождей отвести их назад, а те отказывались сделать это до тех пор, пока не возьмут города, или пока афинское государство не отзовет их; после того войско спокойно переносило свое положение.

118. Между тем находившиеся в городе люди дошли до крайней нужды, так что варили и употребляли в пищу кожаные пояса от постелей. Когда же и этого больше не стало, персы с Артаиктою и Ойобазом бежали ночью, спустившись по задней стене в том месте, которое било наиболее свободно от неприятелей. Когда наступил день, херсонесцы с башен дали знать о случившемся афинянам и отворили ворота. Однако из афинян большинство пустилось в погоню за беглецами, а прочие занимали город.

119. Когда Ойобаз бежал во Фракию, апсинты фракияне захватили его и по их способу принесли в жертву туземному божеству Плейстору, а спутников его предали другого рода смерти. Те же персы, которые были с Артаиктою и позже пустились бежать, были настигнуты недалеко от Эгос Потамами; они защищались долго, пока одни не пали на месте, а другие взяты были в плен. Эллины отвели их в оковах в Сест, а вместе с ними и скованного Артаикту с сыном его.

120. По словам херсонесцев, один из стражей видел следующее чудо в то время, как жарил соленую рыбу: положенная у огня соленая рыба билась и трепетала совершенно так, как только что пойманная. Собравшиеся вокруг люди удивлялись, а Артаикта при виде чуда позвал стража, жарившего соленую рыбу, и сказал: «Чужеземец афинянин, ничуть не бойся этого чуда, потому что не тебе оно явилось. Это Протесилай, что в Елеунте, знаменует мне, что будучи мертвым и посоленным, он все же имеет силу, дарованную от богов, отмстить своему обидчику. Поэтому я желаю теперь наложить на себя следующий выкуп: за те сокровища, которые взял из храма, положу божеству сто талантов, а за себя и за сына, если останусь в живых, заплачу двести талантов афинянам». Но этими обещаниями он не склонил начальника Ксанфиппа, потому что жители Елеунта просили в отмщение за Протесилая казнить его; такого же мнения бил и сам начальник. Артаикту вывели на берег, к которому проведен был мост Ксерксом, а по другому рассказу на холм, что возвышается над городом Мадитом, в там, пригвоздив к доскам, повесили; сына на глазах отца побили камнями.

121. После этого эллины отплыли в Элладу, причем взяли все сокровища и канаты от мостов для пожертвования в храмы. В течение этого года ничего более не случилось.

122. Дедом повешенного Артаикты был Артембарес, который произнес перед персами следующую речь, а они подхватили ее в передали Киру: «Так как Зевс даровал власть персам, а из персов низвержением Астиага тебе, Кир, то покинем нашу страну и займем лучшую, ибо мы владеем страною небольшою в суровою. Ио соседству с нами и дальше есть много таких земель, что, сели займем какую-либо из них, станем и богаче, и славнее. Так действовать подобает народу власть имущему; ибо когда же можно будет сделать это с большим удобством, как не теперь, когда мы властвуем над многими народами и над целой Азией»? Царь выслушал Артембареса и, хотя не одобрял предложения, дозволил персам действовать согласно с ним, но вместе с дозволением советовал готовиться к тому, чтобы не властвовать, а находиться в подчинении; ибо, говорил он, в странах роскошных обыкновенно и люди бывают изнеженные: одной и той же земле не свойственно производить и достойные удивления плоды, и храбрых на войне людей. Персы согласились с ним и отказались от своего намерения, так как мнение Кира признали правильным: они предпочли владычествовать в занимать тощую землю, нежели обрабатывать почву удобную и быть в подчинении у других.

Конец.

Примечания

1. VII, 6.
2. Срвн. VIII, 143—144.
3. VII, 132.
4. VIII, 113.
5. VIII, 114.
6. VII, 204.
7. VII, 229—281.
8. VIII, 22.
9. IX, 57, 62.
10. VII, 33.