Перейти к содержанию

История города Рима в Средние века (Грегоровиус)/Книга II/Глава VI

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
История города Рима в Средние века
автор Фердинанд Грегоровиус, пер. М. П. Литвинов и В. Н. Линде (I — V тома) и В. И. Савин (VI том)
Оригинал: нем. Geschichte der Stadt Rom im Mittelalter. — Перевод созд.: 1859 – 1872. Источник: Грегоровиус Ф. История города Рима в Средние века (от V до XVI столетия). — Москва: «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2008. — 1280 с.

Глава VI

[править]
1. Велизарий вступает в Рим. — Он восстанавливает городские стены. — Вторая защита Рима, 547 г. — Тотила идет к Тибуру. — Иоанн захватывает римских сенаторов в Капуе. — Быстрый поход Тотилы в Южную Италию. — Велизарий покидает Рим. — Его памятники в городе

Как только Тотила удалился в Апулию, Велизарий не замедлил сделать попытку проникнуть в не занятый никем город. Взяв с собой только тысячу воинов, Велизарий вышел из Порто; но поспешившие из Альзиума готские всадники встретили Велизария, и после жаркого боя он принужден был вернуться назад. Тогда Велизарий, выждав более благоприятного времени, оставил в замке лишь небольшое число солдат, ловко обманул этим готов и, выступив со всеми остальными своими войсками, проник в город через Остийские ворота. Это было весной 547 г. Едва великий полководец вступил на место, в котором он стяжал себе славу, как гений и счастье вернулись к нему с удвоенной силой.

Первой заботой Велизария было восстановить стены. Так как у него не было ни достаточного числа рабочих, ни материала, ни времени, чтоб вполне основательно исправить произведенные разрушения, то он помог горю как мог. Стены были восстановлены в виде груд наваленных друг на друга камней, причем работавшие не стеснялись пользоваться ни благородным мрамором, ни травертином стоявших поблизости памятников. Никакого цемента при этом не употреблялось, и только снаружи камни удерживались сваями; проведенный еще раньше ров был вычищен и углублен, так как он представлял более надежную защиту. Через двадцать пять дней спешной работы стены были готовы, и, обходя их, Велизарий мог убедиться, что они могут послужить хотя бы как театральные декорации. Бежавшие в Кампанью римляне стали возвращаться в город, и он снова принял вид населенного места.

Услыхав, что неприятель вступил в Рим, Тотила немедленно, с такой же стремительностью, как Аннибал, повернул из Апулии назад и поспешил к Риму. Это движение, окончившееся неудачей, может казаться необдуманным, и его, по-видимому следует поставить в вину королю готов, который сам покинул Рим, не вытеснив сначала Велизария из Порто. Конечно, Тотила мог думать, что Велизарий не будет в силах удержать город, если займет его, так как большая часть стен была разрушена. Подойдя к Риму, Тотила увидел, что греки еще работают у ворот, которые были раскрыты, так как по приказанию самого Тотилы ворота также были унесены или разрушены, плотники же Велизария еще не успели сделать новые. Вход заграждали на этот раз уже сами воины с их щитами и копьями. Ночь готы простояли в своем лагере у Тибра, а наутро они с яростью бросились на стены, которые теперь не выдержали бы и самого легкого удара таранов Витигеса. Однако после сражения, продолжавшегося целый день, к ночи готы были отброшены в свой лагерь у Тибра и должны были, к стыду своему, признать, что они потерпели поражение перед открытым Римом. Когда на следующий день они пошли снова на приступ, они увидели, что стены находятся под крепкой защитой, а перед воротами поставлено множество деревянных машин; эти машины состояли из четырех соединенных под прямым углом кольев и могли вращаться, не меняя своей формы.

Гений Велизария, казалось, был создан для защиты Рима и оставался здесь неодолимым; и готы, малоопытные в искусстве брать города осадой и точно гонимые судьбой, снова понесли урон в своих силах перед стенами Рима. Конец второму приступу положила ночь. Столько же неудачен был и третий приступ, который был предпринят Тотилой несколько дней спустя, причем его королевское знамя лишь с большими усилиями было спасено от рук врага.

В лагере на голову короля посыпались упреки. Все те, кто до сих пор находил мудрым правило Тотилы разрушать укрепления взятых городов, теперь упрекали его за то, что он не удержал за собой Рима или же, если это казалось ненужным, не сровнял Рим с землей. Даже в отдаленных местах всех поражала глубочайшим изумлением неудача, испытанная готами у Рима, наполовину открытого, и успешное сопротивление, оказанное готам Велизарием. Несколько времени позднее Тотиле пришлось выслушать колкий ответ короля франков: Тотила просил у короля франков руки его дочери, и Теодеберт ответил, что не может поверить, чтобы королем Италии мог быть не только теперь, но и когда-нибудь со временем человек, который не сумел удержать за собой покоренного им Рима, а вынужден был снова уступить полуразрушенный город врагу. Таким образом у роковых стен Рима военная слава Тотилы отчасти померкла, а счастье почти совсем изменило ему. Сняв мосты через Аниен, он ушел со всем своим войском в Тибур и укрепился в нем. Вследствие этого Велизарий получил возможность не спеша навесить в Риме ворота, окованные медью, и во второй раз, но еще с большей славой отослал в Константинополь, как трофеи, ключи от города. Этим заканчивает Прокопий зиму и двенадцатый год готской войны. Следовательно, Тотила должен был снять осаду Рима весной 548 г.; по-видимому, летописец слишком быстро двинул вперед время. Осада продолжалась, вероятно, только один месяц.

В это же время король готов понес еще другую чувствительную потерю, которая усилила нравственное значение постигшего его у стен Рима несчастья. Генерал Иоанн неутомимо вел партизанскую войну в Нижней Италии и, между прочим, совершил смелый кавалерийский набег в Кампанью. Там, может быть в Капуе, содержались в плену у готов римские сенаторы с их женами и детьми, и с помощью вынужденных силой у пленных сенаторов писем Тотила держал в повиновении население провинций. Иоанн напал на Капую, изрубил готскую стражу, освободил сенаторов и благополучно увел их в Калабрию. Конечно, лишь небольшое число патрициев могло попасть в руки Иоанну, так как большинство их уже бежало, когда Тотила овладел Римом; но пленных жен сенаторов было много, и все они были отправлены в Сицилию, где могли служить императору заложницами.

Узнав об этом, Тотила поспешил от Перуджии, которую он осаждал, в Южную Италию. Он перешел через горы Лукании, напал на лагерь генерала Иоанна и рассеял греков по лесам и горам. Затем он двинулся к Брундизиуму и здесь уничтожил только что высадившиеся греческие войска. Перенеся таким образом театр волны в Нижнюю Италию, Тотила принудил Велизария снова покинуть Рим и лично идти в Калабрию. Сам император повелел Велизарию принять на себя верховное начальство в Нижней Италии. Велизарий, взяв с собой на корабли только 700 всадников и 200 человек пехоты, передал защиту города генералу Конону и навсегда покинул Рим. С той поры он уже бесславно, не имея никакого успеха, только блуждал по берегам Южной Италии.

Стены Рима являются памятником Велизария; они обессмертили имя Велизария не потому, что он восстановил их, а потому, что он дважды защищал их с такой изумительной гениальностью. Полагают, что Велизарий восстановил также и водопроводы в Риме и дал возможность римлянам снова пользоваться термами; но, по-видимому, один только водопровод Траяна был реставрирован, так как он был необходим для приведения в действие мельниц. Для восстановления всех других водопроводов требовались огромные средства, которых уже не было больше; таким образом, за исключением водопровода Траяна и некоторых других неважных исправлений, сделанных позднее, Рим уже не снабжался водой через водопроводы стой поры, как они в 537 г. были разрушены готами, и город, когда-то самый богатый в мире водой, должен был в течение веков довольствоваться цистернами и немногими источниками точно так же, как и во времена своего младенчества.

Хроника пап отмечает, что Велизарий учредил на Via Lata дом для бедных и принес в дар апостолу Петру, кроме двух больших канделябров, еще золотой, украшенный благородными камнями крест в 100 фунтов весом с надписями об одержанных им победах. По всей вероятности, это произведение искусства было украшено выгравированными изображениями, и потому нельзя не жалеть, что оно утрачено. Так как в книге пап сказано, что Велизарий вручил этот дар папе Вигилию, то следует заключить, что эти приношения были сделаны вслед за победой, одержанной над Витигесом. Богатства, добытые Велизарием войной с вандалами и готами, должны были быть громадны и, может быть, Велизарий сделал бы много доброго для Рима и украсил бы его новыми памятниками, если бы этому не помешали кратковременное пребывание Велизария в Риме и связанная с военным временем смута.

2. Велизарий блуждает в Южной Италии и наконец возвращается в Константинополь. — Тотила в третий раз подходит к Риму в 549 г. — Состояние города. — Вступление готов. — Греки в мавзолее Адриана. — Рим снова заселяется. — Последние игры в цирке. — Тотила покидает город. — Готы на море. — Нарзес-главнокомандующий. — Предзнаменование в Риме. — Указания того времени на некоторые памятники. — Площадь мира. — Корова Мирона. — Статуя Домициана. — Корабль Энея. — Нарзес у подошвы Апеннин. — Гибель Тотилы при Тагине в 552 г.

Покинув гавань Тибра, Велизарий направился к древнему Таренту, но был отброшен бурей к Кротону. Здесь, в городе, не защищенном стенами, Велизарий остался со своей пехотой, конница же направилась к знаменитому берегу роскошного залива; находившиеся здесь греческие колонии уже были в упадке. У древней якорной стоянки Туриер, у Русции (ныне Россано), Тотила напал на конницу и уничтожил ее. Это заставило Велизария снова пуститься в море и уйти в Мессину. По словам Прокопия, это было в конце тринадцатого года готской войны, т. е. весной 548 г.

Весь следующий год прошел в сражениях в Нижней Италии, которые всегда оканчивались поражением греков. Несчастному Велизарию приходилось быть только пассивным свидетелем всех этих прискорбных для него событий. Войска присылались из Византии в ничтожном числе и не приносили никакой пользы делу; наконец, Велизарий получил весть о том, что он отзывается обратно на Восток. Появление Велизария в Византии не сопровождалось никакими триумфами; вИ талии он провел пять тяжелых лет, и все-таки страна осталась под властью победоносного врага; это было самым тяжким горем в жизни Велизария. Совершив деяния, которые приравнивали его к древним героям, великий полководец умер в немилости и в таком забвении, что предание сделало его личность символом непостоянства человеческого счастья. Удаление Велизария облегчило задачу Тотиле; этот неутомимый воин, поистине второй Аннибал, покорил многие города Калабрии и, когда Перуджия, которую готы не переставали осаждать, наконец пала, пошел в третий раз к Риму в один из первых месяцев 549 г. В Риме уже не был больше правителем Конон; возмущенные его алчностью солдаты убили его, и когда их послы, римские священники, явились к Юстиниану, последний должен был снисходительно отнестись к убийству, совершенному солдатами над их начальниками, так как иначе они выдали бы Рим готам. Теперь правителем Рима был Диоген, имевший в своем распоряжении 3000 солдат; это был храбрый и опытный правитель, и можно было надеяться, что он поведет удачно защиту Рима. Диоген позаботился, чтоб амбары были наполнены хлебом, и даже приказал засеять хлебом обширные и пустые пространства внутри стен. Для римлян было тяжелым испытанием видеть, как на развалинах их величия, может быть, в самом цирке, начинал расти хлеб, как на каком-нибудь поле. Уже Тотила стоял у Рима и много раз ходили готы приступом на стены из своего лагеря (по всей вероятности, это был прежний лагерь, по реке книзу от Св. Павла), но нападения их были постоянно мужественно отражаемы; даже взятие важного Порто нисколько не подвинуло осады вперед. И в этот раз только измена открыла Тотиле ворота города. Ворота Св. Павла были заняты исаврянами; раздраженные задержкой их жалованья и соблазняемые примером своих соотечественников, которые некогда впустили в Рим "короля готов, исавряне предложили Тотиле свои услуги. Одной ночью Тотила поставил свое войско невдалеке от названных ворот; затем, посадив в две лодки музыкантов, он велел им подняться по Тибру и, отъехав подальше, начать громко трубить. В то время как встревоженное неожиданным военным призывом войско Рима устремилось к месту, которому, казалось, грозила опасность, ворота Св. Павла отворились, и готы проникли в город. Все, что попадалось им навстречу, было убиваемо, греки бежали по Аврелиевой дороге в Центумцеллы, но и там попали в устроенную раньше засаду. Могли спастись только немногие и в их числе раненый гене рал Диоген.

Во второй раз Рим оказывался во власти Тотилы, однако на этот раз мавзолей Адриана не был взят готами. В этом замке, ища спасения, заперся один храбрый военачальник, киликиец Павел, с четырьмястами всадников. На утро готы напали на мавзолей, но были отбиты с большим уроном. Тогда они предпочли заставить Павла сдаться голодом. В течение двух дней осажденные мужественно выдерживали осаду, считая для себя позорным воспользоваться мясом своих лошадей как пищей, и затем решили умереть геройской смертью. Обняв друг друга в последний раз, они взялись за оружие, чтоб продать свою жизнь дорогой ценой. Однако Тотила, узнав о таком решении, из боязни или из уважения к отчаянной решимости этих людей умереть, объявил им, что они могут уйти свободно. Признательные всадники предпочли стать с оружием в руках под знамя великодушного победителя и не возвращаться в Византию, где их ждали нищета и насмешки, и перешли все на сторону готов, за исключением обоих военачальников.

Овладев Римом, Тотила теперь уже не думал покидать его, а тем более разрушать. При этом именно случае Прокопий и рассказывает, что на такое решение Тотилу натолкнули насмешки короля франков, о которых было упомянуто выше. Тотила нашел Рим в диком запустении с ничтожным и бедствовавшим населением. Рим был беден, как самый жалкий провинциальный город. Чтоб населить опять Рим, Тотила призвал готов и римлян, и даже сенаторов из Кампаньи, позаботился о доставке провианта и приказал восстановить все, что было разрушено при первом взятии Рима. Затем Тотила призвал народ в Circus Maximus. Последние состязания в беге, виденные римлянами, были устроены королем готов на прощанье. И когда граждане с немногими сенаторами расположились редкими рядами на ступенях древнего цирка, это собрание теней и, быть может, сами игры, как жалкий призрак былого, должны были наполнить римлян ужасом.

Война не позволила Тотиле долго оставаться в Риме. Напрасно король готов надеялся, что падение столицы и постоянно одерживаемые в провинциях победы произведут на Юстиниана должное впечатление. Римский посол, который должен был от имени Тотилы предложить императору мирное устройство Италии, ни разу не был допущен в Византию. Напротив, папа Вигилий, находившийся в Константинополе, и патриций Цетег (а оба они, один как епископ, другой как глава сената, и были представителями римской национальности убеждали императора не останавливаться перед новыми затратами, чтобы покорить Италию.

Неутомимый и неистощимый в гениальных замыслах Тотила покинул Рим еще в 549 г., но в то же время послал отряд своего войска обложить недалеко отстоявшие от Рима Центумцеллы. Имея в своем распоряжении 400 судов, добытых отчасти войной, Тотила вдруг оказался властителем на море. От берегов Лациума он направился на юг, к ненавистной Сицилии, чтоб наказать ее и истребить в водах южного моря прибывших врагов. В таком новом и страшном облике явился этот удивительный человек! Но мы лишены возможности следить за блестящими подвигами Тотилы, мы удалились бы слишком далеко от города Рима, если бы стали говорить о покорении Сицилии, Корсики и Сардинии и о смелом плавании готов. В этих плаваньях они доходили даже до греческой земли и, оказавшись моряками, явились вместе с тем предшественниками норманнов.

На семнадцатом году войны, к концу 551 г. или в начале 552 г., на театре войны является Нарзес, и все дело сразу принимает иной оборот. Борьба героя с евнухом представляет редкое зрелище; счастье, однако, изменило Тотиле, и он пал, а евнух оказался победителем. Впрочем, высокие качества Нарзеса заслуживали победы.

Последняя была давно предсказана одним предзнаменованием в Риме. Какой-то сенатор рассказал историку Прокопию следующее: когда королем был еще Аталарих, однажды гнали через площадь Мира стадо волов, и вдруг одно из этих животных поднялось и накрыло бронзовое изображение быка, стоявшее у фонтана на этой площади. Увидя это, один случайно проходивший мимо крестьянин из Этрурии объяснил, что это есть предзнаменование и что оно обозначает, что некогда евнух победит властителя Рима. Мы не упоминали бы об этом предзнаменовании, как не заслуживающем само по себе внимания, но оно дает нам случай остановиться на беглых указаниях историка на те памятники искусства, которые еще существовали тогда в Риме.

Прокопий видел еще площадь Мира и храм, в который ударила молния и который оставался невосстановленным; с той поры все следы храма совершенно исчезли. Историк видел также фонтаны и бронзового быка, которого считает за работу Фидия или Лизиппа, и замечает при этом, что в то время в Риме существовало много статуй работы обоих мастеров. Не называя этих произведений по именам, он отмечает, однако, одну статую работы Фидия, на которой была надпись его имени. Там же, говорит дальше Прокопий, стояла корова Мирона. Возможно, что это знаменитое произведение искусства было перенесено в Рим Августом; но возможно также, что византийский историк смешал корову Мирона, которую некогда Цицерон видел в Афинах, с одной из тех бронзовых фигур, которые изображали быков и которых было много в Риме. Римляне любили изображения животных, и самым дорогим произведением в Риме было бронзовое изображение собаки, вылизывавшей свои раны; оно стояло в Капитолийском храме. Forum Boarium носило свое название потому, что на нем стояло изображение быка, а некогда Август украсил преддверие храма Аполлона Палатинского четырьмя фигурами быков, сделанными Мироном. Изображения животных стояли на Forum Romanum и окружали его; так, Elephantus Herbarius стоял у Капитолия против Тибра, а бронзовые слоны на Via Sacra. Прокопий их также еще видел, так как они незадолго до того были снова поставлены по приказанию Теодата.

Далее Прокопий упоминает еще о бронзовой статуе Домициана, которую, по словам Прокопия, можно было видеть у склона Капитолия, идя с площади вправо. Так как Прокопий замечает, что это была единственная статуя Домициана, то очевидно, что под ней нельзя разуметь той знаменитой конной фигуры названного императора, которую с такой точностью описал Стаций в первом стихе своих «Лесов». Это великое, выдающееся произведение искусства стояло, по описанию Стация, на самом форуме; следовательно, во времена Прокопия конная статуя уже не существовала. Упоминаемая же Прокопием бронзовая статуя была та, которая стояла перед сенатом, построенным Домицианом.

Историк готской войны мог бы оказать нам великую услугу, если б он описал некоторые редкостные произведения искусств в Риме того времени. Римляне уже стали тогда превращаться в варваров и без разбора называли многие статуи именами великих греческих мастеров. Возможно, что и пьедесталы обоих колоссов перед термами Константина также уже носили имена Фидия и Праксителя. Одно будто бы древнее произведение в Риме Прокопий описал с большой подробностью, причем он изумляется тому, как сильно римляне любят свои памятники и как ревниво охраняли их все время, несмотря на столь долгое владычество варваров. Прокопия поразил именно вид легендарного корабля Энея, еще хранившегося в арсенале на берегу Тибра. По описанию Прокопия, это было гребное судно в 120 футов длины и 25 футов ширины; его щитки были искусно соединены между собой без скобок; киль был сделан из огромного, слегка изогнутого древесного ствола; ребра были также из цельного дерева, нераздельны и, изгибаясь, переходили с одного бока корабля на другой. Легковерный грек описывает в весьма живых выражениях свое изумление перед этим «произведением, превосходящим всякое понятие», и при этом счел нужным в особенности удостоверить, что легендарный корабль выглядел так, как будто он только что был сделан и в нем не было заметно никакого следа гниения.

После этого беглого обзора состояния, в котором находились произведения искусства в Риме во время его упадка, мы вернемся к Тотиле и Нарзесу. Новый греческий полководец, получивший от императора широкие полномочия, щедрый, ловкий и красноречивый, собрал в Далматии огромное войско, пестрая смесь которого представляла зрелище какого-то крестового похода. Тут были гунны, лангобарды, герулы, греки, гепиды и даже персы; все они различались своим видом, языком, оружием и нравами, но все одинаково горели желанием завладеть сокровищами готов или Италии. Сделав всему этому войску смотр в Салоне, Нарзес искусно повел его болотистыми берегами Адриатического моря к Равенне. Весть о том, что Нарзес уже достиг Апеннин, явилась для Тотилы неожиданной и встревожила его.

Король готов был в Риме. Сюда он вернулся вскоре после того, как покинул Сицилию, и выжидал здесь прибытия Нарзеса. Будучи в Риме, Тотила вновь призвал некоторых сенаторов и поручил им озаботиться восстановлением города, других же сенаторов оставил под надзором в Кампанье. Явившиеся в Рим патриции не обладали, однако, никакими средствами, чтоб помочь общественным нуждам, да и сами недоверчивые готы относились к патрициям как к своим военнопленным рабам. По-видимому, Тотила более или менее долго оставался в Риме и, вероятно, именно отсюда раньше пускался в плаванье к греческим берегам. По крайней мере, когда Нарзес двинулся из Равенны, Тотила был в Риме и ждал здесь тех готов, которые под начальством храброго Тейаса стояли у Вероны, чтобы воспрепятствовать врагу перейти через По. Когда они, за исключением 2000 всадников, прибыли, Тотила выступил из Рима, прошел Тоскану и разбил лагерь у Апеннин на месте, которое называлось Тагины. Вскоре после того прибыл сюда и Нарзес, который также стал здесь лагерем на расстоянии лишь ста стадиев от лагеря готов на могилах галлов (Busta Gallorum), где, по преданию, этот народ некогда был побежден Камиллом. Это была равнина Cualdo Tadino.

Здесь геройский образ Тотилы является в последний раз. В описании Прокопия мы видим Тотилу между двумя рядами войск, стоявших в боевом порядке друг против друга, и нам кажется, что перед нами явился образ средневекового рыцаря. С оружием, сверкавшим золотом, в шлеме и с копьем с развевающимися конскими хвостами, в королевском пурпуре, Тотила сидел на своем великолепном боевом коне и показывал обоим войскам свое воинское искусство. Он скакал на своем коне по полю, описывая круги, и с юношеской ловкостью то проделывал всевозможные движения, то бросал в воздух копье и ловил его на всем скаку. На следующую ночь Тотила уже был мертв. Его войско было разбито и обращено в бегство; сам он, раненный стрелой, бежал; какой-то гепид поразил его копьем в спину. Спутники Тотилы лишь с большим трудом могли довести его до Орте Капрас, где он умер, и спешно, на ходу, зарыли его в землю. Это было летом 552 г.

Описывая эту жестокую участь, постигшую столь славного врага, греческий историк поедается скорби и тем делает себе самому честь; Муратори полон изумления к личности Тотилы и причисляет его к героям древности. Если величие героя измеряется множеством препятствии, которые герою приходится преодолеть, или неблагоприятностью судьбы, с которой он должен бороться, то Тотила еще более заслуживает бессмертия, чем Теодорих. Тотила, будучи еще юношей, своей энергией и гением не только восстановил разрушенное государство, но и отстаивал это государство в течение одиннадцати лет, ведя борьбу с Велизарием и войсками Юстиниана. Наконец, если достоинство человека определяется доблестями облагораживающими душу, то между героями и древности, и последующих времен найдется немного таких, которые были бы равны этому готу великодушием, справедливостью и самообладанием.

3. Тейас — последний король готов. — Нарзес берет Рим приступом. — Мавзолей Адриана капитулирует. — Гибель римского сената. — Укрепления готов в стране взяты. — Нарзес идет в Кампанью. — Геройская смерть Тейаса весной 553 г. — Капитуляция готов на поле битвы у Везувия. — Удаление тысячи готов под начальством Индульфа. — Взгляд на владычество готов в Италии. — Незнакомство римлян с готами и с историей развалин Рима

Шесть тысяч готов остались на поле Тагины, а остальные были разогнаны. Большинство беглецов направилось к По, и в Павии был избран королем самый храбрый из воинов Тейас. Богато одарив и отпустив необузданных, диких лангобардов, Нарзес тем временем с поля битвы направился в Тоскану, взял штурмом Перуджию, Сполето и Нарни и подошел к Риму.

Остававшийся здесь небольшой готский гарнизон решился оказать отчаянное сопротивление. С самого начала он решил не защищать стен на всем их протяжении, а ограничиться защитой мавзолея Адриана. Этот замок Тотила сделал ядром нового укрепления: он обнес прилегавшую к замку местность небольшой стеной и соединил ее с городской стеной Адриановым мостом. Сюда готы снесли все свои ценные вещи. Нарзес, точно так же понимая невозможность оцепить весь Рим, поставил свои войска в разных местах и приказывал ходить приступом на стены там, где это ему казалось более удобным; готы, собираясь в том месте, где, по их мнению, грозила опасность, принуждены были оставлять другие места без защиты. После нескольких отбитых штурмов, которыми руководили Иоанн, Нарзес и герул Филемут, греки под начальством Дагистея взобрались, наконец, на стены в одном незащищенном месте и спустились в город. Удержать проникшего в город врага было уже поздно, и готы бежали; одни поспешили укрыться в Порто, другие — в мавзолее Адриана. Но и здесь недолго позволили им оставаться Нарзес, и они сдались под условием сохранения им жизни и свободы.

Так попал Рим под власть византийцев в 552 г. и в двадцать шестой год царствовования Юстиниана, при котором, как замечает с изумлением Прокопий, Рим завоевывался не менее пяти раз. Победитель отослал ключи от Рима императору в Византию, который принял их с такой же радостью, с какой незадолго до этого получил окровавленную одежду и шлем Тотилы.

Описывая эти события, историк отмечает капризы судьбы, которая приводит к тяжким бедствиям через обстоятельства, казалось бы, самые счастливые; но о гибли знаменитейшего и древнейшего учреждения Рима Прокопий говорит холодно; великое прошлое этого учреждения не будит в историке горячих воспоминаний и не вызывает участливого отношения к себе. "Римскому народу так же, как и сенату, — повествует Прокопий, — эта победа должна была принести еще большие бедствия. Потерпев поражение и потеряв всякую надежду на дальнейшее обладание Италией, готы отдались чувствам ненависти и мести; они стали убивать каждого римлянина, который только попадался им на дороге, а их примеру следовали и варвары, служившие под знаменами Нарзеса. Движимые страстной любовью к Риму, многие римляне спешили вернуться в город, когда узнали, что он освобожден. Большая часть сенаторов, которых некогда Тотила изгнал в Кампанью, еще оставались в ней, так как генерал Иоанн отослал в Сицилию лишь немногих. Эти остававшиеся в Кампанье сенаторы теперь также стремились в Рим; раньше, однако, чем такое стремление могло осуществиться, все те сенаторы, которые содержались в плену в замках Кампаньи, были убиты готами. В числе убитых Прокопий называет по имени только одного Максима; в это же самое время были еще убиты триста благородных итальянских юношей. Прежде чем пойти навстречу Нарзесу, Тотила взял заложниками из различных городов триста юношей, принадлежавших к наиболее уважаемым патрицианским семьям, и отправил их на ту сторону По. Этих-то юношей Тейас и приказал предать смерти.

Таким образом, семьи сенаторов, за немногими исключениями, были истреблены все; уцелели только те семьи, которым удалось бежать в Константинополь или Сицилию, и те, которые находились в Риме. Некоторые из беглецов могли с окончанием войны вернуться в город, и эти жалкие остатки римских патрициев продолжали еще некоторое время изображать собой тень сената; но в начале VII века и эта тень исчезла окончательно, и славное некогда звание сенатора и консула стало просто титулом богатых и знатных людей.

Порто был точно так же отнят у готов Нарзесом; когда же пали Непи и Петра Пертуза, у готов уже более не оставалось замков в тусцийской Кампанье, за исключением Центумцелл, которые Нарзес приказал обложить. Сам Нарзес некоторое время оставался еще в Риме, чтобы установить порядок в городских делах. Затем часть греческого войска была отправлена на кораблях в Кумы, в Кампанье, где мужественный Алигерн, брат Тейаса, охранял готские сокровища; другую же часть войска Нарзес послал под начальством Иоанна в Этрурию, чтобы преградить путь Тейасу. Обманутый в своей надежде найти помощь у франков, последний король готов направился в Кампанью к Куме, чтобы удержать за собой этот важный пункт. Смело спустившись по трудным и дальним дорогам у Адриатического моря, Тейас неожиданно явился в Кампанье. Получив об этом известие, Нарзес собрал все свои войска и пошел из Рима к Неаполю по Аппиевой или Латинской дороге.

В течение двух месяцев стояли друг против друга в роскошных полях у подошвы Везувия греки и готы, разделенные рекой Драконом, или Сарном, там, где она впадает в море у Ноцеры, и только когда весь флот изменнически передался на сторону врага, Тейас был принужден снять свой лагерь. Теснимые врагом готы поднялись на склон Лактарской горы, но голод заставил их снова спуститься, и тогда они решили погибнуть, как герои. Знаменитой битвой, которая происходила в красивейшей местности в мире, у подошвы Везувия, на могиле погибших городов и в виду Неаполитанского залива, — битвой, в которой бились последние готы, окончилась их история. Геройский народ нашел здесь свою смерть; еще и теперь нам кажется ужасной эта гибель готов, и только истинно трагическое величие ее примеряет нас с нею. Готы бились с беспримерным мужеством; сам Прокопий восклицает, что ни один герой древности не превосходит Тейаса в храбрости. Будучи в небольшом числе, готы бились с утра до ночи сомкнутыми рядами, имея во главе своего короля, которого окружали лучшие воины. Тейас, Гектор готов, стоял, теснимый отовсюду, укрывался своим широким щитом от града сыпавшихся на него стрел и копий и жестоко разил врагов. Когда его щит оказывался полон вонзившихся в него стрел, Тейас брал у своего оруженосца другой щит и продолжал неутомимо биться. Так бился он до вечера; к этому времени его щит стал настолько тяжел от двенадцати торчавших в нем копий, что держать его было уже не под силу Тейасу. Ни на шаг не отступая, не переставая биться, Тейас громким голосом позвал оруженосца и в ту минуту, когда менял свой щит, пал, сраженный неприятельским копьем.

С торжеством понесли греки на копье окровавленную голову последнего короля готов среди рядов войск, а храбрые готы в ужасе смотрели на голову своего короля; но не смутились они и продолжали биться, пока наступившая ночь не скрыла и их, и врагов в темноте. Восстановив несколько свои силы за ночь, полную скорби, готы поднялись с рассветом дня, вступили снова в бой и бились опять все с тем же мужеством, пока не наступила вторая ночь. Подложив под себя щиты и отдыхая на них, готы сосчитали свои поредевшие ряды и стали совещаться о том, что следует им предпринять дальше. Ночью несколько готских военачальников явились к Нарзесу и сказали ему: готские мужи признают, что бесполезно противиться воле Бога, считают недостойным себя искать спасения в бегстве, требуют свободного пропуска и обещают покинуть Италию, так как не желают быть рабами императора, а ютят остаться свободными людьми и поселиться где-нибудь в чужой земле; им должно быть также дозволено взять с собой свое имущество, оставленное ими в различных городах. Нарзес не знал, на что следует решиться, но генерал Иоанн, которому хорошо было известно, насколько готы мужественны вообще и что они действительно готовы биться теперь на смерть, убедил Нарзеса принять предложение готов. В то время как заключался этот договор, тысяча готов, признавших всякий договор с врагом бесчестным для себя, покинули лагерь, и греки, движимые сочувствием к отчаянной решимости этих людей, дали им дорогу. Эту тысячу людей повел храбрый Индульф, и они благополучно достигли Лавии. Остальные готы дали торжественное обещание, что они исполнят договор и покинут Италию. Это было в марте 553 г., в конце восемнадцатого года ужасной готской войны. Нам неизвестно, куда направились с поля битвы у Везувия последние готы, и их удаление из этой прекрасной страны, которую завоевали их отцы, в которой множество мест полно воспоминаний о славных их подвигах, покрыто полной неизвестностью.

Шестьдесят лет существовало государство Теодориха; в эпоху окончательного распадения римского мира на пороге возникавшего из него новороманского мира готы, как герои, превосходили доблестями выродившихся латинян и выполнили великою задачу: они спасли и оберегли древнюю культуру римлян от варваров. Готы относились с благоговением к политическим традициям империи, и за время владычества готов другого государственного порядка не было, кроме того, который вытекал из римских установлений. Сами готы находились в непримиримом противоречии с отжившими формами государственного устройства, с национальностью и релитией итальянцев; внести новые, живые силы в древние формы готы не могли и потому должны были погибнуть. Но вместе с ними исчезло на все последующее время также и единство Италии, так как объединение ее под скипетром готов было последним. Из всех чужестранцев, владевших Италией (этот рай Европы долго нес на себе иго чужеземного владычества, частью вследствие природных условий, частью исторических), готы были самые великодушные и наиболее достойные похвалы. Включая в себе все естественные природные свойства, обычные у первобытных племен, готы по своему виду, нравам и языку были тем народом Цамолксиса или Улфилы, о котором, по словам Иорнанда, некогда Дио в своей утраченной истории гетов сказал, что он мудрее всех варваров и гением своим подобен грекам. С очень большими способностями к культуре, которые не могли развиться только потому что готы были в Италии недолго, они соединяли мягкость германского характера, и стоит только сравнить вообще готский период в Италии со временем позднейших чужеземных владычеств, как всякие доказательства превосходства владычества готов становятся излишними.

Но будет все-таки кстати привести суждение величайшего исследователя истории итальянцев, чтоб не могла явиться мысль, что все итальянцы ослеплены невежеством. «В Италии имя готов, — говорит Муратори, — внушает в настоящее время ужас людям из народа и даже лицам, получившим некоторое образование, как будто это имя принадлежит бесчеловечным варварам, которые были лишены знания законов и понимания красоты. Например, называют готической архитектурой древние плохие сооружения и готическим письмом неуклюжие буквы многих печатных произведений конца XV века или начала XVI. Все эти рассуждения свидетельствуют только о невежестве. Теодорих и Тотила, оба короля готов, были, конечно, не свободны от многих недостатков; но в то же время любовь к справедливости, скромность, мудрость в выборе своих помощников, верность договорам и другие доблести были так велики в этих королях, что они и поныне могли бы служить образцами хороших народных правителей. Достаточно прочесть письма Кассиодора и даже историю Прокопия, который был, однако, врагом готов. Названные властители также ни в чем не изменяли установленные должности, законы и обычаи римлян, и то, что иными рассказывается о непонимании готами истинной красоты, есть просто детская болтовня. Императору Юстиниану посчастливилось больше, чем готским королям, но если справедлива хоть половина того, что сообщает нам в своих писаниях Прокопий, надо признать, что эти готы далеко превосходили императора в доблестях». «Римляне, — говорит далее Муратори, — добивались смены своего властителя; они действительно достигли этого; но они заплатили за исполнение своего желания теми неизмеримыми потерями, которые принесла с собой эта продолжительная война, и, что было еще хуже, эта перемена властителя ввергла Италию в бездну бедствий и немного лет спустя привела страну к полной гибели».

В течение всех Средних веков и до Новейших времен, когда наука уже давно была вновь призвана к жизни, в Риме держалось бессмысленное поверье, что готы разрушили город. Какие изумительные басни ходили об этом, свидетельствуют рисунки римского скульптора Фламиния Вакка, относящиеся еще к 1594 г.; в истории города должны быть отмечены некоторые из них как удостоверение незнания римлянами судьбы их памятников. Взирая на развалины древнего города и не зная того, что памятники древности разрушены не столько временем, сколько дикими баронами Средних веков и некоторыми папами, римляне помнили, по преданию, только одно, что готы долго владычествовали над Римом, много раз ходили на него приступом, брали его и грабили. Видя в большей части древних сооружений, в триумфальных арках и в особенности в громадных стенах Колизея бесчисленное множество дыр и не имея возможности объяснить их происхождение, римляне полагали, что эти дыры были сделаны готами, когда они выламывали камни или, что казалось римлянам еще правдоподобнее, когда готы вытаскивали бронзовые скобы. Во времена Вакка в Риме даже показывали так называемые готские топоры, которыми будто бы готы разбивали статуи; наивный художник рассказывает, что однажды в местности, где находится храм Кайя и Люция, прозванный народом Галлуци, были найдены два топора: «На одном конце у них было утолщение, на другом — лезвие алебарды; я думаю, что это было оружие готов; лезвие служило готам в сражении, чтобы разрубать щиты у врага, а утолщенным концом они разрушали древние памятники».

Фантазии римлян в то же самое время удалось открыть даже могильные урны тех готов, которые пали при осаде Рима Витигесом. Когда однажды было найдено у ворот S.-Lorenzo множество саркофагов из гранита и мрамора, их признали за готские, так как они были плохой работы. «Я думаю, — говорит тот же художник, — что они относятся к тому времени, когда несчастная Италия была под властью готов, и мне помнится, я читал, что готы у этих ворот потерпели большое поражение. Возможно, что найденные саркофаги принадлежали военачальникам, которые пали при штурме и были погребены, согласно их желания, на том месте, где они погибли».

Так же наивна была державшаяся до позднего времени между римлянами уверенность в том, что готы не только схоронили многие сокровища в городе, но отметили даже места, где скрыты были эти богатства; и будто бы потомки готов знали обо всем этом. Невежество было так велико, что еще в конце XVI века верили тому, что готы все еще где-то живут, тайно приходят в Рим и усердно роются в земле, чтобы достать сокровища, спрятанные их предками, как это в действительности делали некоторые кардиналы. С редкой наивностью рассказывает об этом Фламинио Вакка:

«Несколько лет назад я отправился осматривать древности. Мне случилось быть у ворот Сан-Бастиано у Capo di Bove (памятник Цецилии Метеллы). Так как шел дождь, то я вошел в небольшую остерию; сидя там, я вступил в беседу с хозяином, и он рассказ ал мне, что несколько месяцев назад к нему зашел какой-то мужчина, вечером этот мужчина и с ним еще трое пришли ужинать и затем ушли; трое сопровождавших первого не говорили ни слова; так являлись они три вечера подряд. У хозяина возникло подозрение, что эти люди замышляют что-то недоброе, и он решился проследить за ними. После ужина незнакомцев он пошел за ними и благодаря тому, что светила луна, мог проследить их до известных гротов в цирке Каракаллы (Максентия), куда они вошли. На следующее утро хозяин сообщил обо всем суду, который тотчас приступил к розыскам. Оказалось, что в названных гротах вскопано очень много земли и выкопана большая яма, в которой лежали черепки глиняных ваз, только что разбитых; в выкопанной же земле были найдены спрятанными железные инструменты, которыми производились раскопки. Мне захотелось убедиться в справедливости рассказа, так как место, о котором шла речь, было недалеко. Я отправился туда и увидел вскопанную землю и черепки ваз в виде трубок. Полагают, что люди эти были готы и что они нашли сокровища с помощью известных им древних знаков».

Другой рассказ такой: «Я помню, что при Пие IV в Рим явился один гот с очень старинной книгой, в которой говорилось о сокровище. Место, где оно было скрыто, было обозначено барельефом, изображавшим змею и какую-то фигуру; с одной стороны фигура держала рог изобилия, а с другой указывала на землю Гот производил свои розыски до тех пор, пока не нашел изображения на одной арке; тогда он отправился к папе и просил у него позволения откопать сокровище, которое, по словам гота, принадлежало римлянам. Получив разрешение и от народа, гот стал работать долотом, проник внутрь и сделал как бы дверь; когда же он хотел продолжать работу дальше римляне стали опасаться, что он разрушит арку, и заподозрили, что он намерен это сделать из злости, свойственной готу. Они верили, что в готах еще живет страстное желание разрушать римские памятники; поэтому римляне прогнали этого гота, и он должен был благодарить Бога, что остался цел. Таким образом затея не привела ни к чему».

Эта и другие подобные небылицы — вот все, что сохранили римляне в своих воспоминаниях о славном владычестве готов и их заботливом отношении к древностям Рима; но мы увидим, что варварское невежество города дошло в Средние века до того, что туман вымысла окутал даже образы Цезаря, Августа и Виргилия.


Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.