Глава IV[править]
Еще раньше, чем Кадал предпринял путешествие в Рим, Гильдебранд прилагал все старания к тому, чтобы найти себе приверженцев, и с этой целью вступил в переговоры с Готфридом Тосканским, ломбардскими магнатами и норманнами. Слабый характером и лишенный собственной инициативы, Александр II вполне положился на своего архидиакона и немедленно возвел его в cm канцлера. Направляемый Гильдебрандом, Дамиани так же деятельно боролся за дело Рима своими посланиями. Кадал, однако, не обратил внимания на пламенную филиппику отшельника, который заклинал его отказаться от достигнутого им узурпацией сана папы и предсказывал ему — как оказалось, ошибочно — смерть до истечения года. Одаренный некоторым умом царедворец и бывший имперский канцлер Генриха III, епископ пармский не видел причин признать обвинения Дамиани справедливым наоборот, находил достаточно оснований считать узурпатором своего противника. Своими личными достоинствами Кадал не выделялся настолько, чтобы внушать какие-либо опасения Гильдебранду, но он был не менее богат, чем иной владетельный князь, и надеялся с помощью золотого ключа проложить себе дорогу к престолу св. Петра так же легко, как и отворить ворота продажного Рима. Собрав войска, Кадал весной 1062 г. вступил в Италию. Императорская партия встретила его с почетом и сопровождала от города до города; Беатриса Тосканская тщетно старалась задержать это движение. Достигнув Пармы, Кадал остался здесь на некоторое время, чтобы прежде чем идти на Рим, усилить приведенное из Германии войско своими вассалами и присоединить к нему так же римлян, восставших против Гильдебранда.
Кадала сопровождал в качестве посла императрицы к римлянам Бенцо, епископ Альбы в Пьемонте. Яростный враг Гильдебранда и возведенных им на престол пап, Бенцо не без успеха избрал орудием борьбы со своими противниками сатиру и в этой борьбе не останавливался ни перед клеветой, ни перед ложью; его личные нападки, смелые, остроумные и талантливые, могли тем более производить впечатление на итальянцев, что он сулил золотые горы тому, кто примет сторону Кадала, Создав ему партию сначала в Тоскане, Бенцо направился затем к римлянам, чтобы убедить их отречься от папы, незаконно занимающего Святой престол. Сторонники германского двора встретили энергичного посла у ворот Св. Панкратия и с ликованием проводили его на Капитолий, где он разместился во дворце Октавиана. Тщеславный епископ чувствовал себя здесь послом как бы древнего императора; Бенцо казалось, что невежественные римские консулы и дворцовые чиновники в их высоких белых митрах были patres conscripti, а сам он ни более ни менее как Цицерон, который держит речь к римлянам на развалинах Капитолия. Совещание с магнатами происходило в каком-то разрушенном цирке или ипподроме. Circus Maximus (упоминания о нем мы несколько раз встречаем в документах) оставался заброшенным уже в течение пяти столетий, с той поры, как король готов в последний раз устроил в нем ристалища. Оба обелиска были опрокинуты и лежали на земле; триумфальные арки стояли в развалинах; на арене, как в наши дни, росла сорная трава Но ряды скамей Цирка все еще могли служить местом для собраний. И этот древний театр, в котором устраивались самые пышные римские игры, снова ожил 1062 г.: в том самом помещении, где некогда между партиями зеленых и синих происходили распри из-за возниц, собралась вооруженная толпа их невежественных потомков, готовая с не меньшим фанатизмом вступить в борьбу из-за своих пап. То обстоятельство, что для совещания было избрано место, не представлявшее ничего священного, является знаменательным для Рима того времени и свидетельствует, что городские элементы тогда выступили вперед, будучи вообще вызваны к более сильной оппозиции возникновением в среде духовенства сената и монархических планов папства. Бенцо искусно придал совещанию характер римского народного собрания, так что папа Александр был вынужден явиться на собрание лично; уже одно это было победой светской партии. Когда окруженный кардиналами и своими вооруженными сторонниками, Александр появился на ипподроме, толпа встретила его с шумным негодованием, и затем ликующий Бенцо обратился к нему с громовой речью. Назвав Александра вероломным изменником германскому двору, которому он между тем был обязан епископством луккским, и далее самозванцем, ворвавшимся в Рим с помощью норманнского оружия, Бенцо именем короля потребовал от Александра, чтобы он оставил престол св. Петра и пал к ногам Генриха с мольбою о прощении. Речь Бенцо вызвала бурные одобрения толпы; когда же Александр ответил, что он подчинился избранию, сохраняя верность королю, и что отправит к нему посольство, раздались дикие негодующие вопли. После того Александр и его партия покинули собрание, а Бенцо, сопровождаемый своими сторонниками, вернулся во дворец Октавиана.
На следующий день Бенцо снова созвал имперскую партию; он описывает это «заседание сената» как пышное собрание и приводит речи некоторых из присутствовавших на заседании patres. Они занимали места соответственно своему рангу. Первое принадлежало Николаю, магистру двора, знатному и богатому римлянину, потомку древних Требациев, по крайней мере, так думал он сам; затем следовал председатель судей Саксо де Гельпиза; далее Иоанн, сын Берарда; Петр де Виа, Булчамин и его брат, Бернард де-Чиза, Геннарий, Ченчий Франколини, Бонифилий и другие магнаты-сенаторы. Магистр Николай изложил, каким способом Гильдебранд возвел Ансельма в сан папы; затем от Капитолия было отправлено к Кадалу посольство, которое должно было предложить ему немедленно же занять папский престол. Сам Бенцо остался в Риме, чтобы не утратить влияния на римлян, которые, по его словам, были более изменчивы, чем «Протей».
Тогда Кадал, или Гонорий II, сопровождаемый своим соотечественником, канцлером Вибертом, которым, как главой имперской партии, он и был собственно возведен в сан папы, выступил из Пармы и через Болонью 25 марта прибыл в Сутри; здесь его встретили Бенцо, многие римские нобили и графы галерийские. Отсюда они направились к Риму и, достигнув его, расположились лагерем на monte Mario. Когда переговоры, которые вел уполномоченный Александра, Лев де-Бенедикто, не привели ни к каким результатам, приверженцы Гильдебранда напали на своих противников; битва была жестокой и кровавой; Кадалу удалось одержать победу, и 14 апреля он проник в Леонину. На Нероновом поле лежали сотни убитых; много римлян потонуло в реке; в городе раздавались стенания, а победители ликовали, поздравляя себя с победой, какой Рим не видел со времен Эвандера. Дамиани, вскоре затем отправивший к Кадалу негодующее послание, так же вспоминает о гражданских войнах эпохи Цезаря и Помпея и, далее, ставит в пример милосердие Тотилы, который дал пощаду гражданам, когда овладел Римом; таким образом, имя короля было почтено, когда о забытых деяниях этого короля можно было прочесть только в книге пап.
Не имея сил проникнуть в Рим ни через мост Адриана, ни через Транстеверин и не решаясь так же остаться в Леонине, Кадал вернулся затем в свой лагерь на Нероновом поле. Через пять дней после того было получено известие, что Готфрид выступил в поход. Встревоженный этой вестью Кадал покинул тогда Нероново поле, переправился через Тибр у замка Flajanum, усилил свое войско отрядом в 1000 человек, предводительствуемых сыновьями графа Бурелла из Кампаньи, соединился так же с графами Тускуланскими и стал лагерем у Тускула. Владельцем последнего в то время был один из сыновей или племянников Альберика, имена которых были: Григорий, Октавиан или Петр и Птолемей. Эти нобили полагали, что законные права на Рим все еще сохраняются за ними, и потому не переставали величать себя консулами и сенаторами римлян.
Здесь надежды Гонория II были поддержаны еще послами греческого императора, который признал его папой и горячо желал воспользоваться римским расколом для того, чтобы с помощью противников Александра прогнать из Апулии его союзников норманнов. Еще раньше Константин Дукас через Панталео, префекта Амальфи, вел переговоры с римлянами и Бенцо, убеждая их и германское регентство выступить общими силами в поход против норманнов. Теперь Константин возобновил свое предложение; оно, однако, не имело успеха, так как появление Готфрида внезапно изменило все положение дел.
Если бы муж Беатрисы был гениальным человеком, он, пользуясь обстоятельствами того времени, овладел бы патрициатом и положил бы начало итальянскому королевству; но Готфрид ограничился ролью могущественного посредника, объявив, что вводить пап в Рим приличествует именно ему. Он подошел к Мильвийскому мосту и потребовал, чтобы противники заключили перемирие. После этого близ Тускула он продиктовал договор, в силу которого оба папы должны были вернуться в свои епископства, а Готфрид — отправиться к германскому двору, которому, по договору, предстояло решить спор. Кадал с радостью отдал большие деньги за это посредничество и за возможность вернуться в Парму; точно так же покорно направился в Лукку и Александр.
Уезжая, Готфрид оставил в Риме гарнизон; но партия Кадала удержала за собой крепость близ церкви Св. Павла и Леонину; замок св. Ангела был в руках Ченчия, сына Стефана. Обе партии старались найти для себя поддержку в германском дворе; туда поехал Готфрид, туда же отправил свое оправдательное послание кардинал Дамиани. Утомленный жизнью в Риме, этот святой человек сложил с себя сан остийского епископа и удалился в Фонте-Авеллану. В делах церкви он, однако, не переставал принимать участие и после удаления своего из Рима еще несколько раз был легатом. Когда Готфрид вступил в переговоры с отлученным от церкви Кадалом, Дамиани послал Готфриду гневное письмо; в защиту же интересов римской церкви написал послание, имевшее форму диалога.
Тем временем благодаря неожиданным событиям в Германии, возникшим не без участия Гильдебранда, положение Александра II стало более благоприятным. Кельнский архиепископ Ганно, войдя в соглашение с Готфридом, заставил императрицу отказаться от регентства, силой захватил в свои руки юного Генриха и провозгласил себя регентом. Этот корыстный и лживый прелат родился на несчастье Германии и империи; ничуть не заботясь о правах короля, он немедленно признал действительным избирательный декрет Николая II и затем без особого труда достиг того, что на соборе в Аугсбурге 28 октября 1062 г. избрание Кадала было отвергнуто, а Александр II был признан законным папой. Таким образом благодаря Ганно партия Гильдебранда одержала полную победу; даже Виберт, наиболее умный сторонник имперской партии и душа ее, был устранен от должности имперского наместника в Италии и заменен Григорием, епископом Верчелли. В это же время герцогу Готфриду был дан сан имперского посла в Риме и было поручено сопровождать Александра II из Лукки обратно в Рим. В январе 1063 г. партия Гильдебранда с ликованием встречала в Риме своего папу; соединенные войска Готфрида и норманнов заняли и держали в своей власти Рим, Сабину и Кампанью; графские замки были частью осаждены, частью разрушены ими; тем не менее эти войска не были достаточно сильны для того, чтобы изгнать из Иоаннополиса и Леонины римлян — сторонников имперской власти. Таким образом, Александру II приходилось довольствоваться обладанием Рима без его пригородов и, оставаясь в Латеране, чувствовать себя в постоянной опасности.
Германцы отказались от Кадала; но римляне по-прежнему стояли за него и настойчиво просили императрицу вернуть им их папу Гонория. Этот злополучный претендент, которому изменил сам германский двор, тратил, не жалея, свои сокровища в Парме, чтобы только набрать войско для нового похода в Рим. Кадала поддерживали многие ломбардские епископы, а реакция, которая наступала тем временем при германском дворе, сулила ему даже скорую победу. Вероломный Ганно, впавший в немилость юного короля, был устранен от власти блестящим и честолюбивым Альбертом, епископом бременским; таким образом, правление опять перешло к партии императрицы. Действуя в Риме против Ганно, Альберт объявил римлянам, что им следует спокойно выждать благоприятного времени, и затем посоветовал Кадалу овладеть папским престолом, а Бенцо — снова вести Кадала в Рим.
Таким образом, раскол возник во второй раз. С чувством негодования смотрел христианский мир на эту нескончаемую борьбу двух пап из-за тиары, борьбу, которая обагряла Рим потоками крови и тем не менее велась настолько ничтожными силами, что в настоящее время может скорее удивлять нас, чем вызывать какое-либо сочувствие. Ричард Капуанский и Роберт Гюискар, всецело занятые южноитальянскими делами, были лишены возможности послать в Рим значительное войско; к тому же этим коварным государям подобное желание было вообще чуждо, так как не прекращавшаяся смута могла быть для них только выгодна, и они уже начинали смотреть хищными глазами на римскую Кампанью. Готфрид Тосканский следовал той же политике; точно так же невозможен был поход в Рим для охваченной раздорами Германии с ее еще юным королем. Таким образом, Кадалу приходилось положиться только на своих вассалов и на наемников, которых он присоединил к своим римским сторонникам.
В 1063 г. Кадал подошел к Риму, и гражданская война снова разгорелась. Овладев ночью базиликой Св. Петра, Кадал разместился в замке св. Ангела под защитой Ченчия. Затем войска Кадала стали пролагать себе дорогу в Латеран, Произошла ожесточенная схватка. Александр II, «норманнский избранник», мог быть спасен только мечом норманнов, мужество которых поддерживал Гильдебранд; тем не менее после жаркой уличной битвы они были оттеснены к Целию. Кадал уже надеялся, что ему действительно удастся овладеть Латераном; но утомленные войска требовали отдыха, и только через месяц графы Кампаньи решились повторить нападение на папский дворец. Это нападение не имело успеха, несмотря на то, что норманны понесли большие потери вследствие засады, устроенной против них близ Opus Praxitelis, в термах Константина, где стояли эти оба мраморных колосса. Желая выразить свою признательность, антипапа одарил графов дорогими шубами и шелковыми новыми одеждами и щедро наградил милицию; римляне ликовали и воздавали почести Кадалу — золотому тельцу. Затем было условлено, что соседние города будут по очереди посылать в Рим гарнизоны. Со своей стороны партия Гильдебранда призвала на помощь новый отряд норманнов и даже тосканцев. Казалось, жестокой распре не будет конца. Ни в одном городе гражданские войны не велись с таким успехом, как в Риме, где каждый древний памятник являлся естественным укрепленным местом или легко мог быть обращен в настоящую крепость. Прошло уже более столетия с той поры, как магнаты и аббаты стали строить башни и превращать в них римские памятники, и, если бы нам была дана возможность взглянуть на Рим того времени, мы увидели бы множество мрачных, укрепленных дворцов и целый лес башен, возвышающихся у всех мостов, на многих площадях и во многих улицах.
Более года продолжалась эта ужасная гражданская война, и в то же время оба папы, из-за которых она велась, — один в Латеране, другой в замке св. Ангела, — служили обедни, издавали буллы и декреты и предавали друг друга анафеме. Германские графы Кампаньи, и в их числе Rapizo di Todi, обещали Кадалу по очереди, каждый в течение месяца, исполнять обязанности капитана в Риме. Но Кадал сильно опасался, что непостоянные римляне изменят ему, и потому продолжал по-прежнему раздавать свои деньги; это дало Дамиани основание сказать о нем, что он, как Юпитер к Данае, спустился на Рим золотым дождем. Кадал, «разоритель церкви, нарушитель апостольского благочестия, враг человечества, корень греха, вестник диавола, апостол антихриста, стрела, пущенная с лука сатаны, жезл Ассура, губитель всякой непорочности, отброс своего века, пища ада», словом, «гнусный пресмыкающийся червь» сидел в мавзолее Адриана и ради своей выгоды сеял в людях смуту; а Александр, или Азинандер, как называл его Бенцо, принимал у себя в Латеране патаров, издавал декреты против брачной жизни духовенства и разводил повсюду «крапиву и змей». Такими грубыми памфлетами обменивались друг с другом обе противные стороны.
Между тем вновь прибывший отряд норманнов осадил porta Appian и базилику Св. Павла. Тогда Бенцо написал от имени римлян Генриху и Альберту жалостливые письма, в которых, между прочим, напоминал им о славных римских походах Оттонов, Конрада и Генриха. Апостолы Петр и Павел, писал этот оригинальный епископ, первый — крестом, второй — мечом, отняли у язычников Рим, эту твердыню Римской империи, и отдали его грекам, галлам, затем лангобардам и наконец на вечные времена германцам. Но вы, советники германской империи, не желаете сохранения за ней этого епископства и изменяете ему; вместо того, чтобы, подобно отцам вашим, держать в своей власти Италию, вы уступили ее норманнам, и у вас, германцев, сложилась такая странная молитва:
От всего хорошего, Господи, избавь нас. От твердыни империи избавь нас. От Апулии и Калабрии избавь нас. От Беневента и Капуи избавь нас. От Салерно и Амальфи избавь нас. От Неаполя и Терентии избавь нас. От прекрасной Сицилии избавь нас. От Корсики и Сардинии избавь нас. Вестник, доставивший это письмо, привез в ответ одно пустое обещание, что поход в Рим будет предпринят. Затем последовали нескончаемые переговоры и посольства. Константин Дукас так же обещал прислать флот и войско. Когда же в замок св. Ангела явился Панталео Амальфийский и с ним уполномоченные от греков и лангобардов из Бари, Кадал встретил их, как посланников неба, и немедленно отправил Бенцо, который владел немецким языком, в Кведлинбург настоятельно просить юного короля поспешить походом в Рим. Бенцо съездил, но привез опять один обещания; тем не менее он собрал римлян в базилику Св. Петра и обратился к ним с хвастливой речью. Какое значение, однако, могли иметь для римлян его льстивые уверения, что они вполне достойны своих предков, — что Сципион и Катон, Фабий и Цицерон снова живут среди них, — что король возведет их milites в сан сенаторов, а сенаторов — в сан государей? Положение Гонория II оказывалось безнадежным. В Германии партия Гильдебранда так же получила преобладание: Ганно удалось устранить Альберта от власти, и римляне, напрасно ожидавшие приезда Генриха, охладели наконец к папе, который наскучил им. Протомившись больше года в мавзолее Адриана и в заключение еще ограбленный своим защитником Ченчием, Кадал позорно бежал оттуда.
Одержав над своим противником полную победу и заявив еще раньше на соборе, созванном в Германии, о необходимости прекращения раскола, Ганно потребовал затем, чтобы Александр II и Гонорий II явились на собор в Мантую, Гонорий не поехал на собор, а вместо того напал на Мантую, окончившееся неудачей. Тогда (31 мая 1064 г.) он был низложен, а Александр II объявлен законным папой. После того Гонорий прожил еще несколько лет, оставаясь епископом пармским. Таким образом расколу был положен конец; сопровождаемый Готфридом, Александр II вступил в Рим, и противная партия покорилась правлению Гильдебранда.
Таким образом, цель Гильдебранда была достигнута; с признанием Александра II папой слабые попытки германского регентства удержать за собой патрициат окончились неудачей; отныне борьба с притязаниями короны на право избрания папы могла вестись уже с большим успехом. Современники сравнивают замечательного монаха с Марием, Сципионом и Цезарем и изумляются могучему духу, проявленному человеком низкого происхождения и маленького роста. Бедный Петр Дамиани, у которого идеал церкви был иной, чем у Гильдебранда, чувствовал к своему «святому сатане», Гильдебранду, какой-то благоговейный ужас. Дамиани говорит о себе, что повиновался этому человеку больше, чем Богу и апостолу Петру, и далее называет его повелителем, богом самого папы, обязанного ему своей тиарой. И церковь, в которую этот загадочный человек вдохнул новую жизнь, окончательно подпала под его власть.
Воспрещение духовенству брачного сожительства явилось для христианского мира социальным переворотом. Многочисленное духовенство с упразднением его общественно-гражданской связи отрывалось от общечеловеческой почвы и преобразовывалось в воинство, состоявшее из монахов, обязанных служить папству, Папа провозглашал анафему епископам и священникам, оказывавшим сопротивление, и мало-помалу ни сдавались. Вернулся в лоно церкви из эгоистических расчетов и корыстолюбивый кардинал Гуго Кандид, не отличавшийся постоянством. Такой кипучей жизни в Латеране еще никогда не было; в папский дворец являлись послы от всего христианского мира: епископы и государи, люди, пользовавшиеся большой известностью и занимавшие высокое положение, спешили сюда, чтобы принять участие в соборах. Рим, который в эпоху Кресцентиев и Тускуланских графов перестал быть центром христианского мира, энергией Гильдебранда был снова поднят на степень всемирного города. Римская знать теперь уже не дерзала добиваться власти; Кресцентии и графы Тускуланские были усмирены; норманны и Готфрид внушали достаточно страха, чтобы подавить всякую попытку к восстанию. Готфрид и его жена охраняли Рим с севера; норманнские вассалы служили оплотом с юга. Последние уже успели оказать Церкви большие услуги; первое независимое избрание папы было осуществлено благодаря их вмешательству, и без их мечей Александр II не мог бы вести борьбу с Кадалом. Поэтому папы должны были бы относиться к норманнам с большей признательностью, чем та, которую они чувствовали. Возможно, что вознаграждение, полученное Ричардом Капуанским, не соответствовало тем обещаниям, которые были сделаны ему; возможно так же, что расширению его владений были поставлены преграды. Смутным временем раскола Ричард уже сумел воспользоваться, и удачи сделали его смелым. В 1066 г. он неожиданно нарушил данную им вассальную клятву и из защитника церкви превратился в ее открытого врага. Графы Кампаньи и римляне, для которых со времени падения Гонория II уже не было надежды на германское вмешательство, вступили, вероятно, в тайные переговоры с Ричардом и призвали его. Переправившись неожиданно через р. Лирис, Ричард овладел Чепрано, прошел через Лациум, опустошил его и затем, расположившись лагерем возле Рима, потребовал для себя сана патриция; нет сомнения, что этот сан был обещан ему противниками Гильдебранда. Так далеко вперед успели подвинуться норманны со времени битвы при Чивита, в течение всего лишь 13 лет!
Между тем завоевания Ричарда в Кампаньи, где он еще в 1063 г. напал врасплох на Гаэту, уже раньше встревожили германский двор, который до того тщетно предостерегали Кадал и Бенцо. Юный Генрих предпринял свой поход в Италию прежде, чем узнал о походе Ричарда на Рим. Но, достигнув Аугсбурга и не найдя здесь Готфрида, как было условлено, Генрих вернулся назад. Тем временем маркграф тосканский, считавший себя римским патрицием, был призван на помощь Гильдебрандом и поспешно направился в Рим. Вместе с Готфридом следовала его падчерица, юная графиня Матильда, и это, вероятно, был первый ее приезд в Рим и первая услуга, оказанная ею Церкви. Узнав о приближении Готфрида, норманны отступили; Ричард поспешно двинулся в Капую, а сын его, Иордан, стал лагерем в равнине близ Аквино, чтобы преградить здесь путь врагу Когда Готфрид, сопровождаемый папой и кардиналами, в мае 1067 г. выступил с большим войском к Аквино, гибель норманнов казалась неизбежной. Тем не менее Иордан мужественно встретил неприятеля и в течение 18 дней оказывал ему сопротивление у вышесказанного города. Войско Готфрида страдало от голода и лихорадки, а затем золото помогло умным норманнам выйти из их трудного положения. Корыстный маркграф охотно изменил надеждам, которые возлагала на него римская курия; он вступил в переговоры с Иорданом у моста S.-Angelo di Todici близ Аквино и затем, к великому огорчению папы, двинулся со своим войском в обратный путь. Без сомнения, права Церкви на Кампанью были при этом восстановлены, и норманны, как вассалы, были принуждены снова заключить договор; но Рим остался все-таки необеспеченным от повторения разбойнических набегов этих плохих соседей.
Затем, когда эта гроза прошла, Гильдебранд мог снова без помехи следовать своим планам. В том же 1067 г. его честолюбие было удовлетворено появлением в Риме императрицы Агнессы в виде кающейся паломницы. Беседы с клюнийскими монахами нарушили душевный покой матери Генриха, виновницы раскола в христианском мире. Борьба партий из-за регентства и утрата влияния на разнузданного сына сделали жизнь для Агнессы невыносимой, и она решила сменить свою корону на монашеский убор. Одетая в холщовое платье, с молитвенником в руках императрица вступила в Рим, сидя на дрянной лошади, и пала ниц у гроба апостола, обливаясь слезами. Некогда царица Савская, говорил ликуя Дамиани, перед которым Агнесса каялась в своих грехах, посетила Иерусалим, желая научиться премудрости Соломона: ныне императрица Агнесса явилась в Рим познать величие душевной простоты рыбака. Благочестивый кардинал, ободряя государыню утешениями, составленными в духе Иеронима, написал ей несколько посланий, сохранившихся до настоящего времени. В этих посланиях Дамиани воспроизводит перед Агнессой трагические образы римских императоров, которые своей преходящей властью и ужасной кончиной как бы свидетельствуют о непостоянстве всякого земного величия, и затем напоминает ей ее собственного мужа, который сошел в могилу, будучи еще в цвете лет. Пребывание императрицы Агнессы в Риме было, однако, торжеством не только для благочестивых людей; для Гильдебранда бывшая регентша могла служить так же политическим орудием воздействия на Генриха и Германию. В то же время в Милане снова и сильно разгорелась борьба из-за реформы, Два смелых человека поддерживали здесь партию Гильдебранда; диакон Ариальд стоял правда, только за проведение реформы, но брат Ландульфа преследовал так же и политические цели. Мужественный Эрлембальд Котта, по силе характера один из самых выдающихся людей своего времени, чувствовал непримиримую ненависть к изнеженным священникам, опозорившим его брачное ложе. Совершив паломничество в Иерусалим, Эрлембальд сначала хотел принять монашеский сан, но затем по настоятельной просьбе Ариальда решил, подобно Иуде Маккавею, послужить Церкви с оружием в руках. По смерти своего брата Ландульфа Эрлембальд заступил на его место; когда же нобили свергли Ланддо де-Курте, миланский народ, которым, по-видимому, в то время был установлен демократический строй, провозгласил Эрлембальда капитаном. Тогда он объявил себя синьором города и, удерживая его под своей властью несколько лет, продолжал вести героическую борьбу с архиепископом Гвидо, со знатью и духовенством.
Будучи в дружеских отношениях с Александром II, который был так же миланцем, Эрлембальд и Ариальд постоянно ездили в Рим для того, чтобы условиться об общем плане действий. Папа поддерживал тираническое правление честолюбивого капитана, который, несмотря на свою склонность к монашеству, любил появляться в народе окруженный пышным блеском, как какой-нибудь могущественный герцог, Если бы Эрлембальд так же удачно, как норманны, провозгласил себя государем Северной Италии, папа, вероятно, примирился бы с этим фактом, поставив только условием, чтоб Эрлембальд, как вассал церкви, подчинил папству духовенство и знать Ломбардии. В 1066 г. Александр II принял Эрлембальда и Ариальда в заседании всей консистории в Риме и, провозгласив Эрлембальда рыцарем церкви, вручил ему белое знамя с красным крестом.
В наше время, когда все реже и реже встречаются врожденный душевный пыл и яркая индивидуальность великих людей, трудно даже понять эти дикие, демонические натуры, в которых любовь и ненависть горели жарким пламенем. Между тем подобные натуры составляют одну из привлекательных особенностей Средних веков; с началом великой борьбы церкви с империей перед нашими глазами проходит несколько удивительных людей такого рода. Во главе их стоят Эрлембальд и Ариальд, герой-монах и диакон-фанатик. Им удалось настоять на том, чтобы папа отлучил от церкви архиепископа Гвидо; когда они вернулись в Милан, в городе произошла жестокая схватка, в которой Ариальд был убит. Противники захватили его в то время, когда он искал спасения в бегстве; они подвергли его мучениям и затем варварски убили. Тем не менее Эрлембальду удалось вскоре снова одержать победу, и он не только изгнал Гвидо, но даже назначил ему преемника. Таково было положение дел в Милане; мы изложили их потому, что без знакомства с ними многое происходило в Риме, осталось бы непонятным для читателя.
Борьба за реформу, происходившая в правление Александра II, сопровождалась крайней тревогой; со времени иконоборства папство не переживало другой такой бурной эпохи. Папа был в постоянных разъездах; в особенности часто он посещал Тоскану и затем свое епископство Лукку, от которого ради доходов с него он не отказ алея и тогда, когда вступил на папский престол. Хотя партия нобилей бы усмирена, тем не менее спокойствие Рима не было обеспечено, и Александр охотно уезжал из города каждый раз, как только была к тому возможность. Светская власть папы была ограничена до крайности; по отношению к графам Кампаньи папство было совершенно бессильно. При Каролингах папы имели своих ректоров, консулов и герцогов, и назначали их в качестве судей, военачальников и фискальных чиновников в самые отдаленные города и даже в Пентаполис и Романью. Между тем в ту эпоху, которую мы описываем, папы не имели никакой власти и в местностях, граничивших с Римом. Церковное, государство после Каролингов распалось; графы, бывшие некогда чиновниками церкви и ее арендаторами, теперь считали города своею наследственною собственностью и назначали в них своих виконтов; в епископствах и аббатствах, наделенных иммунитетом, прелаты присвоили себе даже юрисдикцию графов и так же назначали своих правителей и судей. То, что в те времена еще сохранялось от церковного государства, как то; Лациум, Maritima, часть Сабины и римская Тусция, было dominium церкви только по имени, в действительности же все эти провинции распадались на множество отдельной небольших баронств.
В самом Риме знатные фамилии так же не признавали светский власти папы. Муниципальная и судебная власть, в их обычных формах, были в ведении знати или сената. Теперь, как и раньше, председателем гражданского суда был, конечно, все еще папа или его заместитель. Но в эту эпоху префект города не только принимал большое участие в гражданском судопроизводстве, но, как председатель уголовного суда, имел так же право в пределах Рима и его территории присуждать к наказанию. Должность префекта получила такое важное значение, какого прежде она никогда не имела; нобили горячо оспаривали ее друг у друга и замещение ее обыкновенно сопровождалось большими беспорядками в Риме. Будучи устранены со времени Николая II от участия в выборах папы, римляне упорно сохраняли за собой право избрания на одну из самых важных должностей городского магистрата; префект города избирался собранием горожан, но в тех случаях, когда император имел возможность воспользоваться своими правами патриция, этот избранник утверждался или императором, или его наместником — папой. Само собой разуется, что папы прилагали все старания к тому, чтоб должность префекта города за мешалась распоряжением не императора, а папы, и в то время, о котором мы говорим, папам действительно нередко удавалось назначать префектов, не считаясь с согласием императора.
В последние годы правления Александра II избрание префекта было причиной больших раздоров. Римлянин Ченчий продолжал вести борьбу с папой и после низложения Кадала. По-видимому, этот Ченчий происходил из фамилии Кресцентиев, которым принадлежал замок Св. Ангела (башня Кресцентиев). В то время замок этот, однако, уже не был во власти Ченчия, так как был отнят у него вслед за падением Кадала. Ченчий стремился захватить городскую власти в свои руки; но для этого у него не было ни сил, ни того счастья, которое временами выпадало на долю его предков. Отец Ченчия, Стефан, был префектом Рима и партия Гильдебранда не смещала его с этой должности. По смерти отца Ченчий пожелал быть его преемником; но партия реформы избрала префектом человека, отличившегося благочестием; это был Ценций, или Цинтий, сын Иоанна Тиниоза, которого в 1058 г. Гильдебранд назначил префектом. Хроники того времени изображают Ченчия, сына Стефана, безбожным грабителем и прелюбодеем, вторым Катилиной; возможно, что эта нелестная характеристика главы партии Кадала не была преувеличенной. Не добившись префектуры, Ченчий построил у моста Адриана, со стороны города, башню и, преградив ею доступ в город, приставил к ней сторожей, которые взимали со всех проходивших пошлину. Судя по тому, что римский магнат имел возможность совершать разбои у самого входа в базилику Св Петра, надо полагать, что власть пап в Риме была ничтожной. Без сомнения, папы очистили бы Рим от магнатов-разбойников, если бы городская милиция была в их распоряжении; но она не всегда повиновалась папам; эти военные отряды граждан нередко действовали совершенно самостоятельно, служа партиям и их представителям. Общепризнанного целостно го правления папы не существовало; наоборот, Рим точно так же, как Милан, делился на два больших лагеря и затем на несколько групп по числу знатных фамилий с их вассалами. У пап не было других приверженцев, кроме тех, кого им удавалось привлечь на свою сторону уговором или золотом, и далее вассалов, которым уступались в ленное владение церковные имения; но патримонии св. Петра в то время были почти все утрачены, и потому воинская сила, которою располагали тогда папы, должна была быть очень незначительной.
Гильдебранд, вероятно, употребил все усилия к тому, чтобы передать префектуру города в руки сторонника реформы. Сыну Иоанна, Цинтию, предстояло взять на себя ту же роль крестоносца, которую в Милане исполнил Эрлембальд. Противник Цинтия, Ченчий был, по словам его современников, подобием диавола; напротив, к Цинтию сторонники его относились как к человеку святому. Самая тесная дружба связывала его с Гильдебрандом и обоими миланскими защитниками реформы; будучи преисполнен такого же, как они, пламенного благочестия, Цинтий тем не менее не был мрачным фанатиком, так как Рим не представлял благоприятных условий для мученических подвигов. Римляне с изумлением взирали на своего префекта, когда он публично произносил в базилике Св. Петра свои проповеди, призывая людей к покаянию; даже Дамиани выражал удивление тому, что сановник республики говорит проповеди и следует завету первых христиан, полагавших, что каждый христианин есть так же и священник, — завету, с которым плохо мирилась система Гильдебранда. Этого оригинального проповедника Дамиани называет двойным работником на ниве Господней, Моисеем и вместе Аароном; народ, однако, желал иметь префекта, который судил бы его, а не наставлял, и Дамиани пришлось объяснить своему другу, что ради спасения человечества в будущей жизни он не должен забывать земного благополучия народа, ибо творить суд, говорил Дамиани, и значит молиться. Ничто другое не воспроизводит перед нами так ярко состояния Рима того времени, как этот полный контраст, который представляли между собой оба названных римлянина: Ченчий, который, владея своей башней у моста Адриана, совершал грабежи и убийства, и Цинтий, который говорил проповеди в базилике
Св. Петра и забывал о своих судейских обязанностях. Последние годы правления Александра II отмечены еще некоторыми другими важными событиями. Раньше чем умер сам Александр, смерть похитила двух знаменитых людей: Готфрида Тосканского и Петра Дамиани. Маркграф умер в 1069 г. в Лотарингии; ее наследовал его сын от первого брака, Готфрид Горбатый, который затем женился на Матильде, единственной оставшейся в живых дочери Беатрисы; таким образом, Лотарингия и итальянские владения остались в руках все той же фамилии. По слабости германский король не мог предъявлять свои права на обладание тосканским маркграфством, и наследование по женской линии было признано без всякого протеста; имперские лены первого мужа Беатрисы были сохранены за ней, когда она овдовела, и затем по наследству перешли от нее к ее дочери. Со своей стороны предусмотрительная римская церковь хорошо понимала, что маркграф Тосканы, Сполето и Камерино представлял бы огромную опасность для нее, если бы был сторонником имперской власти; между тем в лице этих двух знатных женщинах, Беатрисы и Матильды, римская церковь по-прежнему имела своих защитниц.
В это же время, когда людей так глубоко волновали религиозные страсти в Италии выдвинулись некоторые замечательные женщины. Мы уже отметили появление в более ранние века Феодоры и Марозии, Берты и Ирменгарды, которые стоя во главе партий, участвовали в решении судеб Италии и Рима. В середине XI века снова появляются женщины, имевшие огромное влияние на ход событий своего времени; значение этих женщин, однако, существенно отличается от значения их предшественниц. Наряду с Беатрисой и Матильдой уже давно обратила на себя общее внимание своим умом, богатством и могуществом Адельгейда, маркграфиня Сузы в Пьемонте. Так же, как Беатриса, она была два раза замужем: в первый раз — за Германом, герцогом швабским, и во второй — за маркграфом Одоном. В 1065 г. она выдала свою дочь Берту замуж за Генриха. Пресытившись Бертой. Генрих хотел развестись с ней, но римская церковь воспротивилась разводу; в 1069 г. Петр Дамиани был отправлен по этому случаю легатом в Вормс, и король тогда впервые преклонился перед папским велением.
Это было последним посольством из Италии, которое принял на себя Дамиани, служа интересам Рима. В 1072 г. 22 февраля Дамиани умер в Фаэнце, имея 66 лет от роду и оставив по себе добрую славу, как служитель церкви, который отличался в свое время самым примерным благочестием и, движимый бескорыстными мотивами, ревностно боролся за церковную реформу. Незадолго до своей смерти Дамиани присутствовал на блестящем церковном празднестве, которое до того едва ли происходило когда-либо в Италии. Таким праздником, состоявшимся 1 октября 1071 г., было освящение базилики, которую выстроил в Монте-Касино аббат Дезидерий.
Аббатство это в те времена было одним из самых замечательных. В нем насчитывалось до 200 монахов, и многие из них усердно изучали как светские, так и духовные науки. Из стен аббатства Монте-Касино вышло несколько знаменитых людей. В 1057 г. аббатом здесь был Стефан IX; его преемник, Дезидерий, прославился еще более и своими литературными талантами, и ученостью тех людей, которых ему удалось собрать в своей монашеской академии. Когда лангобардские государства пришли в упадок, последние представители духовного достояния этой германской нации нашли себе приют в стенах Монте-Касино. Сам Дезидерий, или Дауферий, происходил из беневентского лангобардского рода. Большинство итальянских монастырей в то время уже терпело нужду, но Монте-Касино было по-прежнему все так же богато. Эта монашеская республика, приютившаяся на бесплодных меловых горах, была в цветущем состоянии, когда вокруг нее государства норманнов еще только что нарождались, а государства лангобардов уже умирали. Правда, и те, и другие время от времени овладевали доменами аббатства, но затем поневоле снова возвращали их, опасаясь, быть может, не столько анафемы папы, сколько отлучения от церкви, которым, как Юпитер молнией, грозил им аббат с высоты своей, окутанной облаками, горы Касино, или Каиро, и карой которая порой действительно обрушивалась на их непокорные головы. Для южных лангобардов и для диких норманнов Монте-Касино было Меккой и, хотя они грабили аббатство, но тем не менее горячо почитали св. Бенедикта и к его гробнице постоянно совершали паломничества, распевая на пути к ней псалмы.
Здесь, заменяя накопившиеся столетия покаянного самобичевания соответственным количеством золота и серебра, эти люди спешили очистить себя от всех своих нравственных и политических проступков. Таким образом, отпуская людям их грехи, монастырь благоразумно собирал доходы и, присоединяя их к приношениям, сделанным греческим императором, копил их под сводами своего казнохранилища. И папа, и кардиналы не могли не чувствовать зависти, видя, что сундуки Монте-Касино полны золотых византин, драгоценных камней и дамасских тканей. Это сказочное богатство, давшее возможность Дезидерию построить в течение пяти лет новую базилику, которая стала затем предметом общего изумления в Италии того времени, невольно напоминало папе и кардиналам нищету Латерана и наполняло их сердца скорбными чувствами.
К празднеству были приглашены знатные гости с разных концов света. Папу сопровождали Гильдебранд, Дамиани и многие другие кардиналы; из Южной Италии прибыли главенствующие архиепископы и 44 епископа. Норманнские графы и последние лангобардские государи так же присутствовали на празднике; то были: Ричард Капуанский с сыном Иорданом и с братом Райнульфом, незадолго перед тем — врагами Рима, а теперь — примиренными вассалами; далее, Гизульф Салернский; Ландульф, тогда еще владевший Беневентом; Сергий, герцог неаполитанский; Сергий Соррентский; графы марсийские; затем на праздник прибыло так же множество рыцарей и других знатных людей. Отсутствовали только Рожер и Роберт Гюискар, так как в это именно время они осаждали Палермо. Блестящий съезд был как бы великим собранием представителей Рима и Южной Италии; такому множеству знаменитых людей редко случалось быть вместе. Каждый мог достаточно насмотреться здесь на героев борьбы, которую вела церковь и которая тогда была еще в полном разгаре; нетрудно было так же угадать, что Александра II, уже терявшего силы, скоро сменит великий Гильдебранд, никто, однако, не мог предвидеть, что и аббату Дезидерию придется так же изложить на себя тиару.
Праздник продолжался целых восемь дней; ничего подобного этому торжеству Италия не видела раньше. Базилики Дезидерия теперь уже не существует, и тем не менее каждый образованный человек нашего времени испытывает благоговейный трепет, когда, будучи в Монте-Касино, берет в свои руки этот большой пергамент, на котором в день освящения базилики Александр II, Петр Дамиани, Гильдебранд, Дезидерий, Ричард Капуанский, Иордан, Райнульф, Ландульф Беневентский и Гизульф Салернский — и некоторые из них собственной рукой — вписали свои
Это торжественное освящение базилики в Монте-Касино было в то же время и празднованием политического союза, заключенного между Римом и норманнами, не только церковным, но вместе с тем и национально-итальянским праздником, все значение которого сводилось к великой демонстрации, направленной против германской империи. Праздник этот был как бы символическим выражением того, что стремления Гильдебранда восторжествовали и что в истории римской церкви занималась заря новой эпохи.
