Перейти к содержанию

История города Рима в Средние века (Грегоровиус)/Книга VIII/Глава IV

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
История города Рима в Средние века
автор Фердинанд Грегоровиус, пер. М. П. Литвинов и В. Н. Линде (I — V тома) и В. И. Савин (VI том)
Оригинал: нем. Geschichte der Stadt Rom im Mittelalter. — Перевод созд.: 1859 – 1872. Источник: Грегоровиус Ф. История города Рима в Средние века (от V до XVI столетия). — Москва: «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2008. — 1280 с.

Глава IV

[править]
1. Внутреннее состояние Рима. — Класс горожан. — Корпорация милиционеров. — Городская знать. — Патрицианская знать. — Провинциальная знать. — Ослабление могущества римских ландграфов. — Олигархия Consules Romanorum. — Усиление класса горожан. — Учреждение городской общины. — Высшая феодальная знать остается верной папе

Возникновение сената явилось последствием отчасти независимости ломбардских городов, тогда уже вполне ими достигнутой, отчасти особых условий, которые существовали в Риме. Ломбардские города стали добиваться автономии с XI века под покровом церкви, которая первоначально держала их в опеке. Уже Оттоны и после них еще более императоры Салического дома мало-помалу облекали епископов графскою властью и в то же время жаловали городам привилегии; позднее города лишили епископов их юрисдикции и превратились в общины с собственным магистратом. Граждане городов, обнесенных крепкими стенами, воспользовались борьбой церкви с государством, ослабившей как епископства, так и имперскую власть и наряду с этими двумя пошатнувшимися силами выступили третьей юной силой. С началом XII века большинство общин в Ломбардии, Тусции, Романьи и Мархии управлялось консулами, которые избирались ежегодно и были облечены юрисдикцией прежних графов; в их же распоряжении находилась большая часть общественных доходов.

Свободные республики возбуждали зависть римлян своим существованием. В то время как многие другие города уже освободились из-под верховной власти епископов, Рим все еще оставался подчиненным ей. Следовало и ему точно так же освободиться от нее. Но епископ, которому принадлежала власть в Риме, был папой. Его верховная власть над страной, в отличие от власти епископов, была основана не на привилегиях иммунитета, пожалованного в недалеком прошлом, а по меньшей мере на франкских установлениях. Междоусобные войны, схизма, продолжительное изгнание ослабили папскую власть так же, как императорскую; тем не менее, несмотря на наступавшее временами бессилие римского епископа как светского правителя, он всегда мог выдвинуть в защиту своего dominium temporale могущественные средства: священный папский сан, римские походы императоров, норманнов и денежные сборы с христиан. Таким образом, той автономии, которая существовала в ломбардских городах, Рим не имел, хотя он и начал борьбу за независимость раньше этих городов, еще при Альберике и Кресцентиях.

Нами были так же отмечены те внутренние условия, которые препятствовали достижению в Риме автономии. Милан, Пиза, Флоренция и Генуя достигли независимости и богатства благодаря патриотизму знати и энергии многочисленного класса горожан, которым удалось внушить знати, что принимать участие в городском совете наравне с гражданами есть дело ее чести. В Риме вне духовенства существовало только два класса людей: знать и народ; первая, пользуясь почетом и властью, делила их с духовенством; второй, за отсутствием в Риме всяких производительных сил, был лишен возможности принимать какое-либо участие в политической жизни. В противоположность другим городам в Риме XII века между свободными гражданами не существовало никаких союзов взаимопомощи. Из документов того времени мы видим, что знать заключала фрахтовые и торговые договоры, но Римское купечество еще ничем заметным не проявило себя; во всех актах упоминаются только лавочники и менялы, причем они величаются обычным титулом «magnificus». Цехи (scholae) продолжали, конечно, существовать в их древней форме, но находились в зависимости от своих знатных покровителей, Единственным политическим союзом взаимопомощи между римскими гражданами была милиция с ее корпорациями, устроенными наподобие цехов, и их начальниками. Все способные носить оружие горожане, владевшие собственностью и пользовавшиеся всеми правами римских граждан, были разделены по числу округов; из них 12 приходилось на город, Транстеверин же по-прежнему назывался 14-м округом, Мы можем лишь предполагать, что только эти корпорации имели право голоса в общественных делах, что они принимали участие в выборе префекта, подтверждали своими возгласами избрание папы и время от времени в качестве римского народа приглашались знатью и даже папой на Капитолий, чтобы присоединиться к принятым. решением. В небогатом городе гражданин мог приобрести значение не своим имуществом, а только оружием, и в то воинственное время римская милиция так же представляла собою силу. Опираясь на такие корпорации (bandus), класс горожан политических прав и получил возможность оказать противодействие феодальному строю знати. Из этого класса, кроме того, уже выделились фамилии, которые могли поспорить со знатью и древностью своего рода, и своим богатством. Члены этих фамилий образовали высший класс горожан, мало-помалу перешли в аристократию и явились родоначальниками новых поколений сенаторов. Римская знать в противоположность тому, что было в Венеции, никогда не была строго замкнутым сословием; поэтому провести границу между фамилиями знатных горожан и патрициев не всегда возможно. Древние фамилии исчезали, и на смену им являлись новые, члены которых, подобно Пьерлеоне, быстро занимали места в ряду капитанов и влaдетельных князей. То же самое происходит в Риме в наше время: владение леном, как прежде, так и теперь, дает возможность владельцу его стать герцогом и бароном.

Таким образом, в Риме существовало много фамилий, из которых одни принадлежали к древней аристократии, другие — к позднейшей; каждая аристократическая фамилия с ее клиентами представляла нечто вроде клана. Эти патриции уже не показывали посещавшему их гостю восковые маски своих знатных предков, собранные в одной из комнат, но заявляли все-таки притязания на происхождение свое от Анициев и Максимов, от Юлия Цезаря и Октавиана. Некоторые из них действительно могли быть жалким потомством старинных римских фамилий, подобно тем мраморным обломкам разрушенных древних дворцов, из которых были сложены башни консулов-варваров того времени. Наиболее известными в XII веке патрицианскими фамилиями в Риме были следующие: Тускулани, Колонна, Кресцентии Франджипани, Пьерлеоне, Норманни, Сасси, Латрони, Кореи, Максими; Сант-Евстахии и их ветви, Франки и Сарацени; Астальди, Сенебальди, Дуранти, Скотти, Урсини; затем дома, уже давно выделившиеся из класса горожан: Буккапекора, Куртабрака, Бульгамини, Бобони, Берарди, Бонфилиоли, Бонески, Берицони; в Транстеверине: Папа, Папацурри, Мути, Барунции, Романи, Тебальди, Стефани, Тиниози, Франкулини, Брацути и другие. Уже по приведенным именам можно заключить, что многие из этих фамилий вели свое происхождение от лангобардов, франков и саксов, пришедших в Рим с императорами. Время и обычное право постепенно сгладили различия в их происхождении; но первоначально римская имперская партия опиралась на ту знать, происхождение которой было германское, тогда как национальная, впоследствии республиканская партия, некогда предводительствуемая Кресцентиями, состояла из лиц, считавших себя кровными римлянами. Прежний титул герцога (dux) уже более не употреблялся; но знать все так же называла себя «консулами», и в XII веке этому древнему титулу было присвоено даже особое значение. С именем консула тогда было связано, главным образом, представление о лице, облеченном судебной властью и принадлежащем к со ставу городского управления; в этом случае, однако, не было ни малейшего подражания ломбардским консулам, так как титул consul с добавлением Romanorum употреблялся в Риме во все времена и существовал раньше, чем он был введен в итальянских городах. Знать называла консулами своих наиболее могущественных сочленов, стоявших во главе аристократической республики. Титул «capitaneus», обычный в Северной Италии, существовал так же и в Риме, и здесь его получали те лица из знати, которым папа жаловал земли в ленное владение. Этими капитанами были наиболее могущественные провинциальные магнаты, графы и виконты Кампаньи, которые, присягая папе, как вассалы, принимали на себя обязательство служить ему на войне. Но затем городские знатные люди стали так же причисляться к капитанам, когда папа жаловал им укрепленные замки. Далее папам удалось устранить от городских дел некогда столь влиятельную провинциальную знать; графы Непи и Галериа, Кресцентии в Сабине, графы Кампаньи из рода Amatus и даже Тускуланские патриции к тому времени уже утратили свое могущество или были только изгнанниками в своих провинциальных городах; напротив, позднейшие фамилии консулов, как Франджипани и Пьерлеоне, возникшие во время междоусобной войны, давались тогда большой властью. Наряду с капитанами существовали наконец еще мелкие феодалы (milites), которые были вассалами крупных феодалов или церквей. В Риме и особенно в Кампаньи, где большая часть поместий находилась во владении церквей, эти milites составляли класс знатных рыцарей, аналогичных вальвассорам в Ломбардии и Романье. Итак, знатные люди, образовав, подобно древнеримским патрициям, родовую аристократию, держали в Риме бразды правления в своих руках уже в XI веке и в особенности со времени борьбы за инвеституру. Корнелии и Клавдии не могли бы не прийти в изумление при виде этих людей, которые обратили триумфальные арки и портики в укрепления, служившие им помещением, называли себя консулами римлян и под видом сената собирались на развалинах Капитолия. Такие собрания знати происходили здесь раньше, чем был учрежден народом новый сенат, когда избранные из среды знати consules Romanorum являлись главарями олигархии, которая правила городом шумно и беспорядочно, не опираясь ни на какой положительный закон. Эта единодержавная власть знати была наконец свергнута народом, и в этом заключается смысл революции 1143 г. Между тем как в Ломбардии институт консулов возник в связи с общиной и в зависимости от нее, в Риме эта община, тогда только что возникшая, низвергла консульское правление знати и поставила на его место общинный совет, дав ему римское название сената (Sacer Senatus).

Переворот исходил, впрочем, от самой знати, когда она отвернулась от папы из-за Тиволи; городской класс только присоединился к восстанию. Как бы ни казалось это восстание неожиданным, оно тем не менее готовилось давно. Отряды милиционеров, возникшие за время борьбы в XI веке, уже представляли собой политические корпорации, добивались участия в управлении и стремились к установлению демократической республики. Тирания партий сделала господство феодалов, поддерживавших папство, невыносимым для народа. Среди знати существовала партия, которая признавала папу местным сюзереном и даже тем истинным главой Рима, которому принадлежало право пожалования имперской властью. Эту партию составляли папские вассалы-аристократы; они были опорой политического положения пап в Риме и придавали светский блеск папскому двору. Наделяя этих вассалов землями и правом взимать пошлины, назначая их фохтами, придворными, судьями и консулами в Риме и в провинции, папы тем не менее не поступались своими интересами и поддерживали в вассалах рознь, возбуждая в них взаимную зависть. Опасаясь пробудить в классе горожан общинный дух, папы не искали в них поддержки и охотно мирились с неверностью «консулов», так как, конечно, с пробуждением этого духа пап ждала та же участь, какая постигла всех других епископов, от которых гражданская власть перешла к общинам.

С течением времени уже достаточно было одной искры, чтобы вызвать взрыв нам гражданской революции, связанной, может быть, тайными, но неизвестными нам нитями с положением дел в Северной Италии. В 1143 г. в Риме была сделана попытка объединения некоторых классов, которое в Милане, Пизе, Генуе и других городах тогда уже было достигнуто. Менее знатные люди, движимые завистью к «консулам», соединились с классом горожан, и новая община, овладев Капитолием, провозгласила себя настоящим сенатом, объявила войну наиболее могущественным лицам из знати и изгнала тех из них, которые не пожелали примкнуть к этой общине. Тогда капитаны и в их числе так же те, которые принадлежали к имперской партии, немедленно встали под знамя папы, и таким образом Рим разделился на два враждебных лагеря: одна сторона боролась за старый государственный порядок, за власть аристократии в лице консулов, другая — за новый порядок, за власть народной общины в лице сената на Капитолии.

Возникновение класса независимых граждан было настолько важным событием, что оно может быть отмечено как начало новой эпохи в существовании Рима, и историку, спокойно созерцающему ход событий, то, что происходило тогда на развалинах Капитолия, уже ставшего к тому времени легендарным, не могло не казаться изумительным. Бурно водворившись на этих развалинах, дикий и невежественный народ провозгласил своих вождей сенаторами. Эти новые люди не знали ничего о речах Цицерона, Гортензия, Катона и Юлия Цезаря; но так же, как плебеи древних времен, люди эти вступили в борьбу с семьями надменных патрициев, происхождение которых было частью вполне варварское, частью смешанное, лишили римского первосвященника его светской короны, потребовали у германского императора, чтоб он признал свои полномочия полученными от римского народа, и продолжали утверждать, что Золотой Рим, в котором от древних храмов оставались одни только развалины, все так же, как и прежде, есть властитель всего земного мира.

2. Капитолий в смутное время Средних веков. — Его постепенное политическое возрождение. — Его развалины. — Где находился храм Юпитера? — S.-Maria in Aracoeli. — Легенда о видении Октавиана. — Palatium Octaviani. — Первый дворец сената на Капитолии в Средние века

Мы находим, что будет вполне интересно уделить внимание трагическим развалинам Капитолия и дать беглый обзор всего того, что сталось в смутное время Средних веков с этим достойным почитания средоточием древней Римской империи. В течение, однако, более чем 500 лет непроницаемый мрак ночи окутывает эту местность, наиболее величественную из всех известных в истории. Со времени Кассиодора никто из писателей не говорит о Капитолии. Беглое упоминание о нем встречается только у Анонима Эйнзидельнского; в преданиях и легендах мы так же находим только спутанные указания. Затем мы узнаем, что в X веке среди развалин неизвестных храмов уже был монастырь Девы Марии in Capitolio. Из всего множества зданий, которые существовали на Капитолии, ни одно не было обращено в городское укрепление; древняя крепость (arx) на Тарпейской скале никогда не упоминается наряду с Septizonium и замком Св. Ангела как укрепленное место в городе. Просторных дорог с большим движением по ним в Капитолии уже более не существовало, ибо этот округ и в особенности древний Форум были совершенно покинуты; население размещалось все книзу, ближе к Марсову полю и по соседству с Тибром, важным так же в стратегическом отношении. Лишь благодаря сохранившемуся преданию о том, чем некогда был Капитолий, он снова приобрел историческое значение и еще раз сосредоточил в себе политическую деятельность города, когда пробудился дух гражданской независимости. В XI веке Капитолий уже был центром всех чисто городских дел. Во времена Оттона III и знатных патрициев святыня Римской империи воскресла в воспоминаниях римлян; оживленные собрания знати и народа происходили на развалинах Капитолия, заступивших таким образом место Tria Fata. Затем во времена Бенцо, Григория VII и Геласия II римляне призывались все в тот же Капитолий, когда предстояли бурные выборы префектов, когда необходимо было получить согласие народа на избрание Каликста II или требовалось призвать римлян к оружию. Возможно, что свое помещение префект города имел так же на Капитолии, так как префект, назначенный Генрихом IV и удаливший Виктора III из Рима именно здесь. Далее, судебное разбирательство производилось тоже во дворце, находившемся на Капитолии, почему и судебные акты помечались такой формулой: actum civitate Romana apud Capitolium. Самое живое воображение не в силах воспроизвести все мрачное величие развалин Капитолия. Сидя на опрокинутых колоннах храма Юпитера или под сводами государственного архива, среди разбитых статуй' и досок с надписями, капитолийский монах, хищный консул, невежественный сенатор могли при виде этих развалин чувствовать изумление и погружаться в размышления об изменчивости судьбы, Картина видимого повсюду разрушения должна была напомнить зрителю стих Вергилия Капитолии:

Теперь золотой, а некогда покрытый дикой колючей зарослью.

Но этот стих уже следовало заменить другим, противоположным, так как Капитолий снова принял свой первоначальный вид:

Некогда золотой, а теперь покрытый развалинами и дикой зарослью.

Большинство римлян того времени, однако, знали о Вергилии только то, что он обладал волшебным даром, бежал из Рима в Неаполь и оставил обоим городам произведения своего магического искусства. Сенаторы, приходившие на развалины Капитолия в высоких митрах и парчовых мантиях, имели разве только смутное представление о том, что некогда именно здесь объявлялись государственными людьми законы, произносились ораторами речи, торжественно праздновались победы над народами и решались судьбы мира. Нет насмешки ужаснее той, которую пережил Рим, когда его Капитолий был отдан в собственность монахов, которые, поселившись на нем, принялись разводить капусту и с пением молитв и псалмов стали бичевать себя розгами. Капитолийский холм был пожалован Анаклетом II аббату S.-Maria in Aracoeli; булла папы освещает до некоторой степени этот лабиринт пещер, келий, дворов и садов, домов и лачуг, разрушенных стен, каменных глыб и колонн.

Древний Clivus по-прежнему служил дорогой вверх на Капитолий; но и со стороны Марсова поля были так же дороги к церкви S. — Maria in Aracoeli и на площадь Капитолия. Пострадав еще более во время осад при Генрихе IV, Гюискаре и Пасхалии II, развалины Капитолия оставались в полнейшем запустении. Так же, как на Палатине, местность все более зарастала здесь садами, и среди мраморных глыб паслись стада коз; поэтому часть Капитолия получила тривиальное название «Козлиной горы» (monte Caprino), подобно тому, как форум стал называться «выгоном» (campo Vaccino). На площади были, однако, поставлены балаганы для товаров, и римляне уже давно устраивали здесь свои базары. Кроме монахов церкви S.-Marii in Aracoeli, священников церкви Св. Сергия и Св. Вакха и затем обитателей замка Корси, здесь жило очень немного народа; тем не менее древние дороги, опоясывавшие холм, еще сохранились, а именно: clivus Argentarius (Salita di Marforio), vicus Jugarius, далее Cannapara и forum Olitorium, нынешняя piazza Montanara; затем всю гору мраморных обломков окружали церкви и часовни, воздвигнутые на развалинах. В настоящее время не существует никаких следов тех храмов и портиков, которые находились на вершине Капитолия; на Clivus уцелело только несколько развалин храмов Сатурна и Веспасиана, фундамент Concordiae, своды архива, вполне сохранившиеся, комнаты Schola Xantha, остатки ораторской трибуны и верстового столба и наконец арка Септимия Севера, устоявшая против разрушительного действия времени. В XII веке все эти и другие памятники еще производили впечатление покинутого акрополя, на развалинах которого, величественно возвышаясь над Римом, стоял целый лес полуразрушенных колонн. В описании Капитолия, которое дают Mirabilia, мы видим его как бы при свете угасающей зари; других же сведений, принадлежащих тому времени, мы не имеем. Мы приводим это интересное описание:

О КАПИТОЛИИ В РИМЕ Капитолий называется так потому, что был главой (caput) всего мира и в нем жили консулы и сенаторы, которые управляли городом и миром. С лицевой стороны укрепления были высокие и крепкие стены, покрытые стеклом, золотом и искусной мозаикой. Внутри укрепления был дворец, отделанный золотом и разукрашенный драгоценными камнями; он один стоил третьей части всего мира; тут стояли статуи, число которых соответствовало числу провинций; у каждой статуи на шее висел колокольчик. Устройство этих статуй было особенное: как только в какой-либо провинции Римской империи происходило возмущение, соответствующая этой провинции статуя поворачивалась в ее сторону и звонила своим колокольчиком; следившие за статуями прорицатели сообщали об этом сенату. Здесь было много также храмов; на вершине укрепления находился храм Юпитера и Монеты, возвышавшийся над porticus Crinorurn; со стороны форума был храм Весты и Цезаря; здесь стояло кресло языческого жреца, на которое в шестой день марта сенаторы возвели Юлия Цезаря. На другой стороне Капитолия, над Cannapara, возле форума Геркулеса находился храм Юноны. В Tarpejum был храм Убежища, где Юлий Цезарь был убит сенаторами. Там, где теперь стоит церковь S.-Maria, были два храма; они соединялись с дворцом и были посвящены, один — Фебу, другой — Карменте; здесь было видение на небе императору Октавиану. Возле Camelaria стоял храм Януса, хранителя Капитолия. Капитолий назывался золотым потому, что превосходил все царства мира мудростью и красотой".

Что касается буллы Анаклета, то она, как документ, ни с чем не связанный, не столько удовлетворяет наши запросы, сколько дразнит наше воображение. Самый спорный из всех вопросов, относящихся к топографии Рима, вопрос о том, где находился храм Юпитера Капитолийского, до сих пор остается нерешенным археологическими изысканиями. С той поры, как вандалы разрушили эту святыню и увезли крышу храма, он был обречен на полное забвение. Об этом храме Mirabilia упоминают впервые тогда, когда о Капитолии уже успела сложиться поэтическая легенда, проникнутая глубокой мыслью. Тот факт, что главный храм в Риме, средоточие культа языческих богов, не был превращен в христианскую базилику с самого же начала и раньше, чем Пантеон, будет всегда казаться странным, хотя бы в объяснение этого факта и приводилось отвращение христиан к этому центру языческого поклонения, а также и то, что храм составлял собственность византийских императоров.

Мы, однако, имеем возможность, — правда, лишь весьма недавно, — установить место погибшего храма. В Graphia сказано: «на вершине скалы, над porticus Crinorurn, находился храм Юпитера и Монеты; здесь, на золотом троне, помещалась золотая статуя Юпитера». Таким образом, и в настоящее время возможно определить место вышеназванного портика как прилегавшего к древнему forum Olitorium. И другие средневековые наименования местностей служили уже раньше некоторым указанием на то, что храм Юпитера должен был стоять на западной вершине (Caffarelli); такое положение Тарпейской скалы и храма считалось вероятным уже в XV веке благодаря существованию двух церквей. Подобно тому, как с именем церкви Св. Екатерины sub Tarpeio было связано воспоминание о Saxum Tarpeium, так над церковью S.-Salvatore in Maximis искали храм Jupiter Maximus. Наконец раскопки, начатые в саду Caffarelli с 1865 г., удостоверили, что храм Юпитера действительно стоял на предполагавшемся месте.

Таким образом мнение, будто церковь S.-Maria in Ara Coeli занимает место храма Юпитера оказывается ошибочным. Между тем это единственная церковь, которую римляне воздвигли на Капитолийском холме и которая здесь, на месте существовавшего в древности укрепления, занимает господствующее положение. В подробном каталоге церквей и монастырей, составленном во времена Льва III (около 850 г.) эта церковь не упомянута. Поэтому надо полагать, что в правление названного папы ее совсем не было или она представляла собою незначительную часовню. До XIV века эта церковь не имела еще своего прозвания: «на небесном престоле», которое, несмотря на это, все-таки находится в связи с древней легендой греческого происхождения, включенной в римские Mirabilia. Восхищенные невиданной красотою Октавиана и полным благополучием его правления, сенаторы заявили императору, что они хотят возносить ему молитвы, так как видят в нем божество. Глубоко взволнованный этим заявлением, Октавиан просил дать ему время для ответа, призвал к себе тибурскую сивиллу и сообщил ей о решении сената. Сивилла объявила что она ответит через три дня, и по истечении этого срока, в продолжение которого она соблюдала пост, возвестила: «Знамение суда; земля скоро напитается рогом; с небес грядет царь времен». Внимая словам сивиллы, Октавиан вдруг увидел, что небеса раскрылись, показался яркий ослепительный свет и в небесах, над престолом, явилась лучезарная Дева с Младенцем Христом на руках. Затем с небес послышался голос, возвещавший: «Вот Дева; Она родит Спасителя мира!» Другой же голос возвестил: «Вот престол Сына Божьего!» Тогда Октавиан пал ниц на землю и стал молиться. О своем видении он сообщил сенаторам, и на следующий день, когда народ уже хотел называть его «Господом», он решительно воспротивился этому. Император не пожелал, чтоб его дети когда-либо называли его этим именем, так как, говорил он, «я смертный, и имя Господне никогда не может приличествовать мне».

В поэтической легенде сообщается далее, что Октавиан приказал будто бы воздвигнуть «Первородному Сыну Божьему» алтарь на Капитолии. Поэтому в XII церковь S.-Maria уже называлась с добавлением слов: «ubi est ara filii Dei». Ho замечательно, что древняя легенда не устанавливает никакой связи этого алтаря с храмом Юпитера и только сообщает, что алтарь был воздвигнут Октавианом на

Капитолии, т. е. на одной из его вершин. Если эта церковь in Ara Coeli действительно была на месте древнего храма, то какие-нибудь указания на это все-таки сохранились бы в легенде или в предании.

Итак, могильная тишина, окружавшая Капитолий в Средние века, нарушается только звоном монастырского колокола да откликом дошедшей до нас легенды. Над покинутой ареной, бывшей некогда свидетельницей деяний и триумфов Сципионов и Гракхов, Мария и Суллы, Помпея и Цезаря, теперь мелькали образы Девы Марии с Младенцем Иисусом, молящегося Октавиана и той самой престарелой сивиллы, таинственные книги которой когда-то хранились здесь же. Нашему заключению, что приведенная легенда уже в XI веке связывалась с вышеназванным местом, мы находим неоспоримое доказательство в том, что о «дворце Октавиана» упоминается именно как о местопребывании Бенцо; между тем дворец этот мог находиться только на Капитолии. Было бы весьма важно определить с точностью положение и назначение этого дворца, находившегося, по-видимому, вблизи монастыря Aracoli. В кратком перечне дворцов, который приведен в Mirabilia, не значится ни одного дворца на Капитолии, но в дальнейшем изложении туманно говорится о каком-то капитолийском дворце, который находился внутри укрепления и был разукрашен золотом и драгоценными камнями; в нем же стояли статуи, изображавшие провинции и звонившие своими колокольчиками. Что касается дворца, где «Октавиану было видение на небе», то этот дворец, по совершенно ясным указаниям Mirabilia, имел тесную связь с церковью S.-Maria и составлял, вероятно, часть самого монастырского здания. Наконец, в Summarium римских храмов особо упоминается еще «дворец сенаторов на Капитолии или на Тарпейской скале», причем автор говорит о дворце как о существующем в его время. Под всеми этими тремя дворцами едва ли можно было подразумевать одно и то же здание, так как на Капитолии было множество развалин, и самые различные между ними одинаково назывались в Средние века «palatium». Если развалины храма Юпитера еще существовали в XII веке, то им так же могло быть дано название «palatium»; но было ли так в действительности, мы не можем этого сказать. Таким образом, из трех дворцов, упоминаемых в Mirabilia, капитолийский дворец исчез для нас бесследно и является мифическим; затем дворец Октавиана, местопребывание Бенцо, составляет часть монастырского здания Aracoli возведенного на древних развалинах, и наконец дворец сенаторов — единственный, назначение которого может быть нами установлено, а именно, как того здания, в котором помешался в средние века сенат. Среди остатков древних памятников на Капитолии более всего должны были поражать воображение своим величием, изумительные и в наше время, развалины древнего государственного архива, или так называемого Tabularium республиканских времен, с его исполинскими стенами из пиперина величественными залами и камерами со сводами. Поэтому автор, описывая Рим в XII веке и упоминая в беглом перечне холмов лишь об одном дворце сенаторов, мог, конечно, иметь в виду исключительно только это величественное сооружение. Воображению народа представлялось, что в древности консулы и сенаторы жили именно здесь. За исключением самой церкви in Aracoli, знать XII века не могла найти для своих собраний никакого другого более подходящего места, кроме вышеназванного здания, и на нем же остановил свой выбор народ, когда был восстановлен сенат. И мы полагаем, что Tabularium, которое впоследствии окончательно стало помещением сената, уже тогда было до некоторой степени приспособлено к этому назначению. Так, в 1143 г. здесь, на развалинах, снова восстала тень римской республики; являясь теперь уже легендой, видением старины, эта республика тем не менее вселяла восторг в немощное потомство.

3. Арнольд Брешианский. — Его первое появление; его отношение к Абеляру. — Учение Арнольда о секуляризации церковных имушеств. — Осуждение Арнольда папой. — Бегство и исчезновение Арнольда. — Целестин II. — Луций II. — Борьба папы и консулов против сената. — Патриций Иордан Пьерлеоне. — Эра сенаторов. — Лунин II и Конрад III Несчастная кончина Луция II

Восстановление сената вовсе не было одной только иллюзией; оно действительно имело место и прославило средневековых римлян в такой же мере, в какой прославили себя их предки удалением на священную гору. Знаменитый реформатор того времени, Арнольд Брешианский неправильно считается главным виновником переворота, который неизбежно вызывался ходом событий и особыми условиями, в которых находился тогда Рим. Отнять у знати ее власть, у духовенства — его земли, у папы — власть светского государя и передать его верховные права народной общине — таковы были определенные исторические задачи, для обоснования которых не нужно было никакой доктрины. Со времени борьбы за инвеституру третье сословие не переставало бороться с феодальной системой, как светской, так и духовной; огонь свободы, зажженный итальянскими республиками, разрушил феодализм древнефранкской империи, и дыхание еретической критики уже коснулось мертвящей монашеской науки. Но было бы совсем бессмысленно утверждать, что уничтожение феодализма являлось целью, которая преследовалась в XII веке сознательно, как точно так же было бы неосновательно предполагать, что какой-нибудь демагог того времени мог мечтать о европейской федеративной республике, Вследствие недостаточного знакомства со Средними веками такие идеи были ошибочно приписаны Арнольду Брешианскому, который имел действительно огромное влияние на некоторые стороны гражданской жизни. Арнольд, Абеляр и св. Бернард были замечательными людьми той эпохи и героями великой драмы в истории культуры. Когда юная демократия, первоначально еще полная сомнений и неуверенная в себе, заслоняемая церковью и империей, затем несколько окрепла, такой человек, как Арнольд, неизбежно должен был явиться именно в Ломбардии. Страстно желавший осуществления гражданской свободы, одаренный возвышенным умом, этот народный трибун в одежде священника представлял идеал церкви, свободной от превратной суеты мира, идеал возрожденного первобытного христианства. Абеляр и Арнольд, оба еретики, один — как философ, другой — как политик стояли одинаково на почве гражданского освобождения. После мрачных героев догматического единодержавия, после такого папы, как Григорий VII, и такого императора, как Генрих IV, отрадно видеть появление мучеников свободы, которые несут знамя человеческого достоинства и вооружены бескровным, но страшным орудием борьбы: аналитической мыслью и свободной волей.

История жизни Арнольда совершенно не выяснена; он родился в начале XII века в Брешии, странствовал по Франции, изучал у Абеляра диалектику и теологию и, вероятно, был его сотрудником в течение нескольких лет. Вернувшись в Брешию и получив сан каноника, Арнольд не замедлил ринуться в борьбу, которую вели граждане со своим епископом Манфредом. Предводителями их в этой борьбе были консулы Ребальд и Персикус; Арнольд же воспламенял народ своими речами, бичуя в них священников за их склонность к мирским интересам, противную заветам апостолов. Основные положения, которые развивал Арнольд, заключались в бедующем: право духовенства на какую бы то ни было собственность противоречит христианскому учению; всякая гражданская власть должна принадлежать только государям и республиканским правительствам; духовенство должно довольствоваться десятинным сбором. В Брешии так же, как в других городах, существовала партия патариев; поэтому здесь стали разыгрываться те же сцены, которые раньше имели место в Милане, и энергический народный оратор мог напомнить собою Ариальда, хотя и не преследовал его целей. Духовенство в то время было испорченным в такой же мере, как и прежде, и казалось, что жизнь Григория VII прошла, не оставив по себе никаких следов. Долгая борьба за инвеституру, схизма и партийные отношения, в силу которых епископы, враждуя между собой, принимали сторону то Рима, то Германии, довели прелатов до такой деморализации, которая не поддавалась никакому описанию. Читая обличения, авторами которых были святые того времени, сатирик может улыбнуться и спросить, в чем же заключались реформы целого столетия, если св. Бернарду и св. Ансельму в 1140 г. приходилось изображать пороки духовенства все теми же мрачными красками, в каких изображал их Дамиани. «Если бы я мог, — так сетовал аббат клервосский, — прежде чем я умру, увидеть церковь Господню такой, какой она была в древние дни, когда апостолы закидывали свои сети, желая уловить не золото и серебро, а души!» Люди с ясным пониманием давно знали, в чем заключается корень этого зла; соборы и монашеские ордена не могли устранить его; таким целительным средством было лишение епископов их светской власти. Признание справедливости этого великого начала было одним из последствий, к которым привела борьба за инвеституру, и с этим началом согласился даже один из пап, когда положение его оказалось безвыходным. Арнольд вернулся к идее Пасхалия II и стал смело развивать ее на улицах независимых городов, идя навстречу и духу времени, и сознанию народа. Таков был практический результат этой древней борьбы, перешедшей из сферы королевского дворца в городские курии и на базарные площади.

Успехи общества, которыми завершилась борьба государства с иерархией григорианской церкви, были очень велики. Политическое и социальное движение народов, оживление промышленности, торговли и наук, вновь пробудившаяся любовь к классической древности, — все это сразу явилось полной противоположностью тому, что представляла собою римская церковь, и римляне, ведя борьбу в XII веке со светской властью папы, понимали этот вопрос так же ясно, как их потомки в настоящее время.

Учение Арнольда встретило в Ломбардии и в Риме полное сочувствие, так как секуляризация церковных имуществ, которую проповедовал Арнольд, отвечала потребностям того времени. Но населению Брешии не всегда удавалось одерживать победу в борьбе с соединенными силами духовенства и капитанов. По жалобе Манфреда учение Арнольда было в 1130 г. подвергнуто обсуждению на Латеранском соборе. Иннокентий II хорошо понял, какими последствиями грозило это учение Риму где республиканская партия ждала только случая, чтобы перейти к открытому восстанию. Поэтому он объявил Арнольда еретиком, запретил ему проповедовать свое учение и осудил на изгнание из Италии. Вынужденный покинуть Брешию, Арнольд направился к Абеляру, который надеялся весной 1140 г. на схоластическом турнире в Сане одержать победу над мистиком Бернардом. Своего учителя Арнольд защищал публично и оказался вовлеченным в его процесс. После приговора, произнесенного римским собором, имя Арнольда стало известным; когда же связь Арнольда с Абеляром сделала это имя еще более ненавистным духовенству, Бернард выступил против Арнольда с дисциплинарными мерами. Тем не менее с некоторыми взглядами своего противника, внушавшего ему ужас, Бернард был согласен. С не меньшей силой, чем брешианский демагог, Бернард так же бичевал епископов за их светские пороки и в скором времени после того, обращаясь к своей книге «De consideratione» к самому папе, своему ученику, решительно высказался против политических прав духовенства. Свои требования, согласные с евангельским учением, Бернард основал на словах апостола: тот, кто служит Господу, не должен отдаваться светским делам. Бернард напоминал папе, что он облечен саном духовным, а не саном «властелина», что его руки держат лопату земледельца, а не скипетр короля, что светская власть папы, хотя, может быть, и основана на земном праве, но ни в каком случае не может считаться апостольским законом, так как апостолам воспрещено было иметь такую власть. Преисполненный древнехристианского смирения, Бернард сокрушался, что епископы и папы, движимые суетным тщеславием, всюду выступают разодетыми в шелк, пурпур и золото, чего никогда не делал св. Петр, и затем, взывая к папе, указывал ему, что он, имея такой светский облик, является преемником не св. Петра, а Константина. Ничуть не осуждая взгляда Арнольда на светскую власть духовенства и, напротив, находя необходимым согласиться с этим взглядом, Бернард, однако, преследовал Арнольда, совершенно безупречного в нравственном отношении, ходило это потому, что Арнольд боролся не только со светской властью духовенства но так же с авторитетом римского престола и с григорианской иерархией и затем как бунтовщик внушал Бернарду ужас. Великий аббат сетовал, что церковь, как нежная лилия среди терний, отовсюду окружена вероотступниками, что она, только что освободившись из когтей льва (Пьерлеоне), стала снова добычей дракона (Абеляр). И он писал папе, называя Арнольда оруженосцем Абеляра-Голиафа и обвиняя обоих в ереси. Папа приказал заключить их в монастырь. Измученный жизнью, друг Элоизы нашел себе пристанище, примирился с церковью и через два года спокойно умер в Клюни. Но смелый и деятельный Арнольд продолжал на горе св. Женевьевы в Париже по-прежнему проповедовать свое учение и изобличать испорченность духовенства, пока наконец Бернарду не удалось настоять на изгнании его из Франции. Не имея более возможности жить здесь, Арнольд пустился странствовать. Маленький город Цюрих дал ему приют и тем самым, еще за 400 лет до Цвингли, заслужил право на признательность людей свободной мысли. Арнольд нашел здесь сочувствовавших ему лиц даже среди высшего класса. Аббат клервосский потребовал, однако, у констанцского епископа заключения еретика в тюрьму. В своем письме, исполненном благочестия, Бернард в одно и то же время признает личную нравственную безупречность Арнольда и называет его человеком, который, если и воздерживается от пищи и питья, то постится в сообществе с дьяволом и жаждет гибели душ.

Преследуемый Арнольд нашел тогда более могущественного защитника в лице кардинала Гвидо, бывшего в то время легатом в Богемии. Этот кардинал получил хорошее образование и был сотоварищем Арнольда в Париже. Приютив Арнольда у себя где-то в Германии, Гвидо оберегал его до тех пор, пока так же не получил грозного послания от Бернарда, который, стоя на страже незыблемости церкви Св. Петра, не переставал зорко следить за еретиком. «Арнольд Брешианский, — писал Бернард, — слово которого мед, а учение отрава, у которого голова голубя и ж ало скорпиона, которого Брешия извергла из себя, который стал ненавистен Риму, которого Франция изгнала, Германия проклинает, Италия отказывается принять к себе, — пребывает, как говорят, у тебя; остерегись, чтобы он не нанес ущерба почтению, с которым должны относиться к твоему сану; быть милостивым к нему значит идти против велений папы и воли самого Бога». Какие последствия возымело это требование, пришлось ли Арнольду перебраться куда-нибудь в другие места, — может быть, в мирные альпийские долины, где ютились мистические секты катаров, — или же он продолжал по-прежнему пользоваться покровительством кардинала Гвидо, это остается неизвестным. Как бы то ни было, Арнольд с этого момента исчезает со сцены на несколько лет и затем внезапно снова появляется среди республиканцев Рима.

Тем временем папой был провозглашен кардинал Гвидо, тосканец из Кастелло.

Нет сомнения, что он так же был учеником Абеляра и выделялся по своему образованию, о чем уже свидетельствует почетный титул магистра, полученный им во Франции. Гвидо вступил на Св. престол под именем Целестина 1126 сентября 1143 г. всего лишь через два дня после смерти своего предшественника. Такому скорому избранию помогла происшедшая в Риме революция. Правление Целестина продолжалось только пять месяцев; судя по тому, что он умер близ Palladium, надо полагать, что он так же не мог прийти ни к какому соглашению с римлянами и, ведя жестокую борьбу с ними, должен был искать покровительства у Франджипани. Целестин умер 8 марта 1144 г. Его преемником с 12 марта был Люций II, Герард Каччианемичи Болоньи, бывший при Иннокентии канцлером и затем легатом в Германии во время избрания короля Лотаря. Недолгое правление Люция было несчастливо, и он сам пал жертвой революции. В то время как новая община кровавой борьбой старалась упрочить свое положение на Капитолии, растерявшийся папа примкнул к своим наиболее крупным вассалам; он искал поддержки так же у короля Сицилии, с которым и раньше находился в дружественных отношениях. Рожер надеялся, что ему удастся договориться с Люцием о правах на инвеституру, дарованных ему Иннокентием II и оспариваемых Целестином II. С этой целью король и папа съехались в Чепрано; но соглашения между ними не состоялось. Тогда

Рожер приказал своему сыну вступить в Лациум, и папа, поставленный в безвыходное положение, заключил договор, согласно которому Рожер со своей стороны обязался поддерживать папу против римлян. С помощью короля и знати Люций рассчитывал уничтожить общину: с прекращением государственной власти церкви ее лены должны были бы перейти так же к общине; поэтому почти все консулы были на стороне папы. Родовая знать отныне образовала партию гвельфов, враждебную народу. К партии папы примкнули даже Франджипани, издавна являвшиеся во главе германской партии. Люций разрешил им занять Circus Maximus, который они присоединили к своей Палатинской крепости; с той поры в их руках вместе с цирком были Колизей, Septizonium, арки Тита и Константина, уже обращенный в укрепления Janus Quadrifrons и другие укрепленные места в городе.

Преследуемая община собирала между тем свои силы; во главе республики она поставила патриция. Эту власть получил Иордан Пьерлеоне, брат антипапы Анаклета, единственный член этой фамилии, который в силу ли честолюбия или по другим мотивам перешел на сторону народа. Таким образом, римская община не следовала примеру других городов: она вовсе не назначала консулов, ибо этот титул был в Риме в сущности аристократическим и его по-прежнему удерживала за собой знать, враждебная народу. Так как в то время императора не было, то патриций мог считаться его наместником, и народная партия, движимая политическим расчетом признала верховную власть римского короля. Первая гражданская конституция была составлена при Иордане Пьерлеоне в 1144 г., и с этого времени начинается сенаторский период. Община решила отнять у папы его светскую власть, потребовав, чтобы он все свои суверенные права передал патрицию и удовольствовался десятинным сбором или государственной пенсией. Итак, Рим снова пытался низложить папу с престола, как некогда при Альберике; эта попытка с той поры повторялась много раз и повторяется доныне. Судьбы Рима оставались неизменно все те же, давая ему тем право на его название Вечного города.

Чувствуя себя в затруднении, Люций II обратился с мольбой о помощи к римскому королю Конраду III, в лице которого 7 марта 1138 г. на германский престол вступила династия Гогенштауфенов. Но к королю точно так же обратились с просьбой о признании их республики и римляне. Король не отвечал им, может быть, потому, что все еще негодовал на итальянские города, которые так оскорбительно предпочли ему его соперника, короля Лотаря. Послов папы, просивших о поддержке и признании церковной области, Конрад принял благосклонно; тем не менее он предоставил Италию и Рим их собственной судьбе, так как ослабление папской власти было выгодно для короля, и римляне, стремившиеся ограничить эту власть признавали суверенитет короля.

В Риме царила полная смута. 20 января 1145 г. папа в письме к Петру, аббату клюнийскому, сообщает, что он лишен возможности прибыть в Сан Саба (на Авентине) для посвящения аббата. По словам биографа, Люцию будто бы удалось убедить сенаторов покинуть Капитолий и отречься от сената; но это утверждение неверно. Люций сделал последнюю отчаянную попытку вырвать власть из рук римлян. Как некогда Бренн и Вителлий, он осадил Капитолий, чтобы взять его приступом; но Пьерлеоне и сенаторы, разгоряченному воображению которых рисовались, может быть, среди тарпейских развалин образы давно минувших времен, отразили это нападение с таким же мужеством, какое было свойственно их предкам. Полагают, что наместник Христа был при этом ранен попавшим в него камнем и, подобно Манлию и Гракху, пал на clivus Capitolinus, истекая кровью.

Несколько дней спустя, 15 февраля 1145 г., Люций умер в монастыре Св. Григория на Целии, куда его отнесли, оставив на попечении Франджипани.

4. Евгений III. — Его первое бегство из Рима. — Упразднение префектуры. — Арнольд Брешианский в Риме. — Учреждение сословия всадников. — Влияние собраний в Риме на провинциальные города. — Евгений III признает республику. — Особенности римского муниципального устройстваa. — Второе бегство Евгения. — Борьба народа со знатью. — Восстание низшего духовенства против высших духовных лиц. — Послание св. Бернарда к римлянам. — Отношение Конрада III к Риму. — Евгений III в Тускуле

Кардиналы немедленно собрались в церкви S.-Cesario, на via Appia, и единогласно избрали Бернарда, аббата церкви S.-Anastasius ad aquas Salvias. Вновь избранный папа был учеником клервоского святого; таким образом, последний получил возможность давать направление папской политике. Бернард Пизанский не отличался большими способностями; даже его собственный учитель был смущен тем, что на Святой престол в такое трудное время был избран самый обыкновенный монах. Но избиратели, по-видимому, усмотрели в нем достаточно и ума, и силы воли. Неистощимое милосердие Божие, говорили друзья нового папы, просветит недалекого по своему уму человека и одарит его привлекательностью и красноречием. Впоследствии св. Бернард своему робкому ученику, у которого он, исполненный смирения, лобызал ноги, посвятил свою золотую книгу De Con side ratione, которая еще доныне сохранила значение руководства для пап, научая их нести обязанности своего сана со смирением и благоразумием.

Новый папа мог беспрепятственно занять Латеран; но путь в базилику Св. Петра, где должно было произойти посвящение, был прегражден сенаторами, которые требовали, чтобы папа отказался от гражданской власти и признал республику. Весь Рим взялся за оружие, и на третий день после избрания, 17 февраля, папа бежал в сабинский замок Монтичелли, куда последовали за ним перепуганные кардиналы; затем все они направились в Фарфу, и здесь 18 февраля 1145 г. Евгений III был посвящен в папы.

К Пасхе он перебрался в Витербо и оставался там в течение 8 месяцев. За время борьбы Генриха IV с папами этот город успел добиться гражданской независимости и в конце XI века имел муниципальное устройство, во главе которого стояли консулы. Тем не менее Витербо сохранял свои вассальные отношения к папам, которые за его крепкими стенами часто находили для себя прибежище. Тем временем в Риме происходила самая яростная борьба. Дворцы и укрепления знати и кардиналов, державших сторону папы, были разграблены и разрушены; чернь предавалась неистовым излишествам; нападениям подвергались даже пилигримы, и базилика Св. Петра была снова укреплена защитными машинами. В это же время народное управление упразднило городскую префектуру. Так как лицо, облеченное саном префекта, являлось представителем императорской власти в Риме, то из упразднения префектуры можно заключить, что римляне, раздраженные невниманием к ним Конрада, грозили отложиться от него. Отныне суверенитет должен был принадлежать исключительно патрицию как представителю римского сената и народа; все знатные лица, отказавшиеся признать это,

Между тем Евгений III созвал в Витербо вассалов церкви; ничем не связанное с Римом большинство графов Кампаньи относилось к нему враждебно. Некоторые из провинциальных городов, как и в древние времена, еще управлялись графами (comites); другие города управлялись папскими уполномоченными, носившими римские титулы: praesides и rectores. Риму желательно было подчинить своей власти графов и провинциальные города, точно так же как подчинили себе своих соседей Милан и другие республики. В свою очередь, папские города хотели быть независимыми, хотя между ними лишь очень немногие были настолько могущественны, чтобы, следуя примеру Рима, провозгласить свою независимость, как, например, Корнето, древние Тарквинии, где уже в 1144 г. существовала гражданская община с консулом во главе Провинциальная поместная знать так же добивалась независимости; между тем римский сенат требовал, чтобы эта знать получала свои лены не в Латеране, а на Капитолии, чтобы она, живя в городе, подчинялась законам республики и, во всяком случае признавала ее власть. Вскоре Евгений получил, однако, возможность увеличить число вассалов церкви, присягнувших ему в Нарни, тиволийцами, заклятыми врагами Рима, и затем двинуть всех их против Рима, где папская партия продолжала вести борьбу с сенатом. Ввиду этой опасности и, может быть, так же отлучения от церкви, к которому был присужден патриций Иоанн, народ, утомленный борьбой, стал тогда настаивать на возвращении папы, выражая готовность признать его верховную власть. В свою очередь, папа благоразумно согласился заключить договор, рассудив, вероятно, что если существование республики неизбежно, то пусть лучше она будет подчинена церкви, а не империи. Таким образом, римляне низложили патриция восстановили сан префекта и присягнули папе, который, со своей стороны, признал за гражданской общиной право на существование при условии суверенитета папы. По заключении этого договора с римским народом Евгений III получил возможность выехать из Сутри и вступил в Латеран уже перед Рождеством 1145 г.; торжественная встреча, оказанная папе, походила на триумф.

Итак, гражданская община достигла того, что была признана папой, причем последнему удалось сохранить за собой суверенные права, так как сенат получал от него свои полномочия. В этом удивительном призраке древних времен древнеримским было, впрочем, только название; что же касается характера учреждения, то оно уже было совсем новым. В самом раннем документе из числа дошедших до нас acta Senatus Средних веков мы находим среди 25 сенаторов имена почти исключительно таких граждан, которые до того оставались неизвестными, в частности, например, одного живописца по профессии. Первоначально горожане преобладали в сенате, и это придало ему плебейский характер, хотя в то время многие знатные лица уже были членами общины. Ежегодно в сентябре или ноябре весь состав сената обновлялся, причем выборы производились, вероятно, в присутствии папского уполномоченного. Как велико было вначале число сенаторов, неизвестно; позднее оно менялось: вскоре после 1144 г. за норму было принято 56 сенаторов, и это зависело, по-видимому, от того, что в то время так же, как в древности, Рим был разделен на 14 округов, из которых на каждый полагалось избирать по 4 сенатора, так что сенат мог возникнуть из 14 городских корпораций. Сенат в полном его составе составлял большой Совет, или Consistorium; во главе его стоял комитет, члены которого назывались consiliatores или procurators республики. Такие consiliatores в Генуе и Пизе состояли при консулах в качестве совещательных членов; но в Риме эти consiliatores как высший правительствующий совет являлись органом исполнительной власти; сенату же принадлежала законодательная власть. Consiliatores избирались из состава сената и менялись по нескольку раз в год. Таким образом, существовало два совета: малый, состоявший из consiliatores, и большой, Consistorium, состоявший из сената; все же полноправные граждане и избиратели сената составляли народное собрание, которое созывалось на Капитолии; решения, принятые сенатом и отчеты магистрата, выходившего в отставку, представлялись на одобрение этого собрания. Трудно сказать, какие доходные статьи были в распоряжении сената, что составляло его регалии. Монетное дело было, вероятно, уже в то время изъято сенатом из ведения папы, и после перерыва, длившегося в течение нескольких столетий, у римлян снова получили обращение серебряные монеты с древней надписью: Senatus Populusque Romanus; только на этих монетах было еще изображение апостола с надписью вокруг: «Царь римлян».

Гражданская юстиция перешла так же в ведение сената; но судебная палата (Curia Senatus), помещавшаяся на Капитолии и состоявшая из сенаторов и юристов, нередко пополнялась дворцовыми судьями и judices dativi в качестве шеффенов, так что некоторые судебные акты являются совместными решениями и сенаторского, и папского суда. Сенат стремился подчинить своей юрисдикции, forum senatorium, даже такие гражданские дела, в которых обе стороны, как истец, так и ответчик, принадлежали к духовному званию. Но папы оспаривали эти притязания, и папская курия продолжала действовать наряду с курией сената; в спорных делах церквей мы постоянно находим решения, постановленные судом папы независимо от суда сената, и часто случалось, что стороны апеллировали то к папе на сенат, то наоборот. Таковы были основные черты устройства, принятого римлянами и делающего честь их гражданской энергии. Суверенитет папы был, правда, в принципе признан ими; но, наряду с этим признанием, они провозглашали так же свою политическую автономию, и с той поры Рим по праву стал самоуправляющейся республикой, которая объявляла войну и заключала мир независимо от папы.

Договор с Евгением III Рим не прекратил, однако, сильных волнений, которыми были охвачены и Рим, и провинция. Знать и духовенство чувствовали раздражение против сената, стремившегося подчинить своей власти всю Кампанью. Тиволи дал повод к новым беспорядкам: римляне потребовали уничтожения этого города. Не имея возможности воспротивиться такому требованию, папа дозволил срыть стены в Тиволи; но это не успокоило римлян. В конце января 1146 г. Евгений III принужден был бежать от своих мучителей в Транстеверин, может быть, в замок Св. Ангела, который все еще находился во власти Пьерлеоне. Изнемогая, подобно Геласию, под бременем жизни, Евгений оплакивал свою судьбу и, вздыхая, повторял слова св. Бернарда, что римскому пастырю приходится пасти не овец св. Петра, а волков, драконов и скорпионов. В марте Евгений уже перебрался в Сутри и в мае в Витербо, где оставался до конца года. После того он направился в Пизу, а в марте 1147 г. через Ломбардию во Францию, где король Людовик готовился ко Второму крестовому походу.

Хотя Евгений бежал, но он все-таки не был изгнан силой оружия, и римляне за время двухлетнего отсутствия папы считали заключенный с ним договор все так же действительным, видя в сенате учреждение, получившее свои полномочия от папы. Чувствуя себя теперь, однако, совершенно независимыми, они немедля напали на Тиволи и казнили смертью многих граждан. Казалось, Рим вернулся к давно прошедшим временам: так же, как в древности, Рим теперь имел сенат и вел войну с латинскими и тусцийскими городами, которые, в свою очередь, снова соединились вместе, чтобы вести борьбу с Римом. В это же время высшие представители знати, преследуя свои личные интересы, совершали набеги на церковные патримонии. Каждый грабил все, что только мог. Церковная область распалась на несколько незначительных деспотий с баронами во главе, которые, относясь одинаково враждебно и к папе, и к сенату, ослабляли автономию Рима. Тирания этих знатных лиц чувствовалась особенно сильно в Лациуме, бедной провинции, где не было, как в Тусции и Умбрии, богатых общин, которые могли служить противовесом знати. Так разбрасывались силы римского народа в борьбе с городами и капитанами, между тем как в самом Риме, где Иордан Пьерлеоне в качестве начальника милиции сосредоточил в своих руках власть, шла жестокая междоусобная война и разыгрывалась одна из самых ужасных революций.

В этот именно период времени появляется в Риме и выступает демагогом Арнольд Брешианский, находившийся до того в неизвестном изгнании. Знаменитый еретик вернулся в Италию по смерти Иннокентия II и в Витербо был даже снова присоединен к церкви Евгением III, когда дал обет смириться и молчать. Наложенную на него епитимью ему предстояло выполнить, конечно, у святых мест в Риме. Таким образом, Арнольд, вероятно, прибыл в Рим в одно время с Евгением, возвращавшимся из Витербо. Сначала Арнольд здесь ничем не заявлял о себе, но когда папа бежал во Францию, Арнольд выступил перед народом и, уже не думая более о клятве, данной папской курии, стал снова излагать римлянам свое прежнее учение.

Переворот, происходивший в Риме, властно захватил Арнольда; его римские друзья, и прежние, и новые, убеждали его отдать свои силы делу народа, и, полны надежд, Арнольд стал развивать свой политический идеал, восставая против dominium temporale папы. Учреждение римской общины являлось для Арнольда обстоятельством, в высшей степени благоприятным; как скоро гражданская власть была бы отнята здесь у папы, все другие церковные государства тем самым были бы точно так же уничтожены, и христианская община снова приблизилась бы к демократическому строю древней церкви, чуждой всякой политики. Таким образом, главная задача, предстоявшая Арнольду, сводилась к тому, чтобы оказать содействие установлению в Риме республики на началах гражданской независимости.

Религиозная секта, основанная Арнольдом в Брешии, возродилась теперь в Риме. Учение о бедности и чистоте нравов, как отличительных особенностях апостолов, приобрело Арнольду много сторонников; этим учением он приводил в восторженное состояние в особенности женщин. Последователей Арнольда называли «lombardi» или арнольдистами. Римский сенат, не колеблясь, примкнул к политической доктрине, которую развивал пламенный народный оратор. Изнуренный постами вдохновенный монах, стоя на развалинах Капитолия, произносил свои речи перед patres conscripti в том самом месте, где некогда говорили сенаторы — распутные владельцы тысяч рабов. Свои страстные речи, для которых темой служили и отцы церкви, и Вергилий, и законы Юстиниана, и Евангелие, Арнольд произноси" на испорченном латинском языке, lingua rustica, языке мужицком, который привел бы в ужас Варрона и Цицерона; но этот же язык сто лет спустя стал языком Данте и создал новую литературу.

Арнольд часто говорил в официальных собраниях. В своих речах он указывал на высокомерие, корыстолюбие, ханжество и порочность кардиналов; их коллегию он называл меняльной лавкой и разбойничьим вертепом. Во всеуслышание перед народом он объявлял, что папа не есть преемник апостолов и пастырь душ, а поджигатель и убийца, церковный палач и губитель невинности, который только откармливает свое тело и наполняет свой денежный сундук чужим добром. Оказывать ему повиновение и почтение никто не обязан. «Помимо того, нельзя терпеть таких людей, которые хотят обречь на рабство Рим, средоточие империи, источник независимости, властителя мира».

Можно себе представить, как эти речи реформатора, отличавшегося своей безупречной жизнью, должны были действовать на римлян, питавших ненависть к церковному правлению. Арнольд был великим человеком того момента, и капитолийская республика формально призвала его к себе на службу. Он был советником в делах городского устройства и в этом отношении не составлял какого-либо исключения, так как в Италии во все времена церковные реформаторы переходили в сферу политики и превращались в демагогов. Возможно, что практический смысл ломбардца был отчасти ослаблен впечатлениями, произведенными на него римскими развалинами и что Арнольд излишне отдавался древним традициям. Начавшееся изучение кодекса Юстиниана в связи с воздействием памятников и преданий старины держало римлян в заколдованном круге. Между тем как в других местах демократические учреждения развивались естественным порядком, римляне стремились воскресить развалины своего прошлого и терялись в несбыточных мечтах о подобающей им власти над миром. Сам Арнольд советовал застроить вновь Капитолий, восстановить древнее сословие сенаторов и даже учредить в обновленной форме сословие всадников. Восстановление этого сословия нельзя ни в каком случае считать одной только фантазией: в других городах оно тоже существовало. Арнольд имел в виду объединить мелкую знать, которая относилась к народу дружелюбно, и противопоставить ее, как вооруженную силу, аристократии консулов и капитанов.

Следуя примеру представителей мелкой знати, примкнувших к общине, низшее духовенство так же прониклось идеей равенства лиц священнического сана. Отовсюду стали раздаваться нападки на григорианскую иерархию, причем ей противополагали давно исчезнувший строй древнехристианской церкви. Духовенство второстепенных церквей восстало против касты кардиналов, которые так же, как и высшая знать, к которой они принадлежали, владели укрепленными замками в Риме и имели обыкновение жить по-княжески.

Между тем в июне 1148 г. Евгений вернулся из Франции в Италию. В июле, на соборе в Кремоне, он отлучил Арнольда от церкви. Встревоженный движением, возникшим в Риме среди духовенства, Евгений отправил из Брешии римскому духовенству послание, в котором грозил карой каждому, кто будет внимать еретику.

В то время как Арнольд зажигал в народе пламя демократических стремлений, старый противник Арнольда, Бернард, прилагал все старания к тому, чтоб потушить этот пожар. Святой муж оставлял без ответа вопрос о том, как на деле осуществить его собственное, согласное с христианским учением утверждение, что политическая власть не должна быть в руках епископов. Не придавая, вероятно, никакого значения форме правления, он сам, однако, едва ли мог представить себе Рим иначе, как под властью папы. После второго бегства Евгения во Францию Бернард обратился к римлянам с посланием; он просил у «великого и знаменитого» народа снисхождения в том, что, будучи незначительным человеком, он все-таки отваживается обратиться к этому народу со своей речью, и в свое оправдание ссылался (ату ссылку в наше время повторяют все епископы) на то, что насилие, причиняемое папе, касается всего католического мира. «Ваши отцы покорили городу всю землю, а вы хотите сделать его посмешищем всего мира. Вы изгнали папу из Рима; посмотрите же, что от этого сталось с Римом: теперь он туловище, лишенное головы, лицо без глаз. Заблудившиеся овцы, вернитесь к вашему пастырю! Великий город героев, примирись с твоими истинными государями Петром и Павлом!» В этом послании чувствуется негодование святого, соединенное, однако, со всей дипломатической почтительностью, которую внушало имя Рима. В глубине души Бернард ненавидел римлян. В другом случае, характеризуя их, он называет этот «великий» народ надменным, корыстным, тщеславным, мятежным, бесчеловечным и лживым. «В своих речах они велики, на деле — ничтожны. Они обещают все и не выполняют ничего. Они готовы льстить так же сладко, как сладок мед, и то же время способны распространять ядовитую клевету — словом, это — презренные предатели». Своему ученику Евгению святой, однако, не был в силах оказать те услуги, какие некогда были оказаны им Иннокентию II. Точно так же и Конрад не был для Евгения Лотарем. С призывом прибыть в Рим к королю обращались обе боровшиеся стороны; и та, и другая приводили один и тот же аргумент, что кесарь должен взять то, что принадлежит ему; но каждая из них понимала эти слова иначе и имела в виду свою цель. Неудачный крестовый поход, который король предпринял, поддавшись увещаниям и предсказаниям святого аббата, отдалил Конрада от Италии

Возвращаясь из похода в начале 1149 г. через Аквилею, король решил проследовать в Рим. Поездка эта являлась настоятельно необходимой в виду союза Рожера с мятежным баварским герцогом Вельфом. Помня о победах Лотаря, Рожер прилагал все свои усилия к тому, чтобы удерживать короля в отдалении. Конрад заключил союз с греческим императором Эммануилом, и, как в предыдущий раз, пизанцы так же должны были помочь ему своим флотом. Наоборот, папа нуждался в помощи сицилианцев против римлян и опасался, что Конрад заключит с последними договор, который они неоднократно предлагали ему.

В конце 1148 г. Евгений перебрался в Витербо, с которым римляне уже вели войну. В начале 1149 г. папа решился поселиться поблизости Рима. Граф Птолемей приютил Евгения в Тускуле, и здесь состоялась встреча его с Людовиком Французским, возвращавшимся из крестового похода. Король был изумлен при виде беспомощного положения папы, нашедшего приют в мрачном замке; желая, однако, поклониться святым местам, король в качестве паломника посетил все-таки Рим и был принят римскими республиканцами со всем подобающим его сану почетом Добыв во Франции достаточные денежные средства, Евгений собрал в Тускуле вассалов церкви и отряды наемников и поручил начальство над ними кардиналу Гвидо Пуэлла. Крайняя нужда заставила Евгения даже заключить союз с Рожером, и последний так же прислал свои войска. Таким образом, положение Рима оказалось чрезвычайно тягостным; тем не менее республиканцам удалось мужественно отразить нападения своих врагов.

5. Послание сената к Конраду III. — Политические взгляды римлян. — Возвращение Евгения III. — Он снова удаляется из Рима. — Римляне вторично обращаются к Конраду. — Приготовления Конрада к походу в Рим. — Смерть Конрада. — Вступление на германский престол Фридриха I. — Письмо к нему одного римлянина. — Рим, римское право и империя. — Констанцский договор. — Возмущение демократической партии в Риме. — Возвращение Евгения в Рим. — Смерть Евгения

В эту пору сенат неоднократно обращался к королю Конраду с просьбой прибыть в Рим и взять в свои руки верховную власть над империей и городом. Извещая об изгнании Франджипани и Пьерлеоне, граждане Сикст Николай и Гвидо, бывшие в то время членами совета республики (consiliatores), настоятельно просили короля взять римскую общину под свое покровительство. Не получая никакого ответа и испытывая все большие затруднения, сенат опять отправил королю новое послание в 1149 г. Замечательное по своему содержанию, это послание свидетельствует, что в XII веке отрицательное отношение к светской власти папы было у римлян так же сильно и высказывалось ими так же определенно, как в наши дни, когда отдаленные потомки этих римлян, безоружные, собирались по-прежнему среди древних развалин Форума и Капитолия, все так же протестовали против светской власти папы и ночью расклеивали на улицах прокламации, заканчивающиеся кликом: «Да здравствует папа не-король».

Прошло 673 года с тех пор, как сенаторы, утратившие чувство своего достоинства, явились в Византию к Зенону и объявили ему, что Рим не нуждается более в западном императоре и удовольствуется, если Италией будет править в качестве византийского патриция Одоакр. Миновало 614 лет с того времени, как сенат в своем последнем письме к Юстиниану умолял его быть покровителем Рима и Теодата, короля готов. Теперь перед троном германского короля стояли римляне, которые явились с забытых развалин Капитолия и называли себя сенаторами; они возвестили, что древний римский сенат ими восстановлен, и настаивали на том, чтобы король Германии принял в свои руки наследие Константина и Юстиниана.

«Пресветлому властителю города и всего мира, Конраду, Божией милостью королю римлян, Августу, сенат и римский народ шлет привет и пожелание благополучного и славного царствования! Мы уже уведомляли ваше королевское величество о событиях, которые произошли у нас, и о том, что мы остаемся верны вам и что блеск вашей короны составляет предмет наших ежедневных забот. Мы, однако, удивлены, что вы совсем не удостоили нас ответом. Мы единодушно желаем, чтобы Римская империя, которую Господь вверил вашему руководительству, была снова поставлена на ту степень могущества, на которой она стояла при Константине и Юстиниане, которые управляли миром, опираясь на полномочия, полученные от римского сената и народа Поэтому мы с Божией помощью восстановили сенат и низвергли многих врагов вашей императорской власти, дабы стало вашим то, что принадлежит Цезарю. Мы заложили доброе основание. Мы обеспечиваем правом и миром всех тех, кто даго желает. Овладев замками городской знати, которая в союзе с Сицилией и папой Евгением думала угрожать вам, мы частью заняли эти замки, частью разрушили. Поэтому папа, Франджипани, сыновья Пьерлеоне (кроме Иордана, начальника нашей милиции), Птолемей и многие другие теснят нас со всех сторон. Они хотят помешать нам короновать вас императором; но из любви к вам мы терпим многие беды, так как для любящего ничто не тяжело, и вы вознаградите нас, как отец, предав врагов империи заслуженной ими каре. Не слушайте тех, кто клевещет на сенат; они рады посеять между вами и нами раздор, чтобы погубить и вас, и нас. Не забывайте, сколько зла причинили вашим предшественникам папский двор и эти бывшие наши сограждане, которые с помощью сицилианцев в настоящее время еще больше стараются повредить городу. Но по милости Христа мы мужественно стоим за вас и уже изгнали из города многих из самых злых врагов империи. Спешите оказать нам помощь вашей императорской властью; город отдает себя на вашу волю; вы можете пребывать в Риме, столице мира, проявляя все свое могущество, и теперь, после того, как устранены преграды, которые воздвигались священниками, управлять всей Италией и германским государством более неограниченно, чем почти все ваши предшественники. Мы просим вас — не медлите; снизойдите успокоить ваших покорных слуг письменно и через послов. Мы прилагаем теперь все старания к тому, чтоб восстановить Мильвийский мост, который был разрушен во вред императорам, и надеемся скоро закончить каменную кладку. Ваше войско будет иметь возможность переправиться через него и миновать замок Св. Ангела, где Пьерлеоне, сговорившись с Сицилией и с папой, замышляют гибель для вас. Да здравствует король! Да исполнится его воля; да победит он врагов и охранит империю; да пребудет он в Риме и правит землей. Да будет он повелителем мира, как некогда Юстиниан. Пусть Кесарь владеет тем, что принадлежит Кесарю и папа — тем, что составляет неотъемлемое достояние папы. Так заповедал Христос, и Петр уплатил дань.

В заключение мы просим оказать благосклонный прием нашим послам и отнестись к ним с доверием, так как мы лишены возможности изложить все в письме. Наши послы — знатные люди: сенатор Гвидо, сын прокуратора Сикста Иаков и их сотоварищ Николай».

Замечательна та чарующая сила, которой обладало в Средние века предание о древнеримской империи. Великие воспоминания оказывались единственным исходным основанием политической власти; римские императоры на троне Германии, римские папы на престоле св. Петра, римские сенаторы на развалинах Капитолия одинаково лелеяли мечту о том, что имеют законные права на верховную власть над миром. Неизвестно, как были приняты и с чем были отпущены послы Рима. Конрад III, видя перед собою двух претендентов, которые оспаривали Другу друга право жаловать императорской короной, предпочел получить эту корону из рук римского папы, а не римского сенатора. Папа несомненно был в союзе с Рожером, врагом Конрада, и римляне уже поэтому могли надеяться, что король склонится на их сторону. Затем Конрад должен был понимать, что со времени Генриха III не было более благоприятного случая восстановить императорскую власть в Риме и, уничтожив папское dominium temporale, лишить папство всех плодов победы Григория VII. В своих письмах римляне указывали Конраду, что благоразумие требует того, чтобы он явился посредником между папой и Римом и взял новую республику под защиту имперской власти, так как этим актом он навсегда поставит избрание папы в зависимость от себя.

Будучи вынужден оставаться в Германии, где ему приходилось вести борьбу с партией гвельфов и не имея ясного представления о положении дел в Риме, Конрад не обратил внимания на приглашения сената, несмотря на то, что ослабление папской власти было для него самого так же желательно. Влияние на короля сторонников независимости Рима было парализовано при дворе лицами, принадлежавшими к духовенству, и в особенности Вибальдом, аббатом Стабло и Корве; этот могущественный человек был настроен в пользу Евгения и склонил короля принять его сторону. Таким образом, римляне, жестоко теснимые, были вынуждены в конце 1149 г. снова призвать папу. Между ним и сенатом был заключен новый договор, который в этот раз сохранился так же недолго, как и предыдущий. Уже в июне 1150 г. Евгений удалился в Лациум и оставался там, живя то в Сеньи, то в Ферентино. В течение трех лет папский двор странствовал по Кампаньи, находясь в близком соседстве с Римом и в тоже время в изгнании. Евгений опасался теперь, что Конрад признает римскую общину и, заключив союз с ней, с Пизой и с греческим императором, положит конец существованию его светского трона. Но Вибальд успокаивал папу, уверяя его, что ему нечего опасаться.

Поставленные в необходимость признать исторически сложившееся право германских королей, римляне тогда снова обратились к Конраду со своими предложениями, приглашая его принять императорскую корону. Король, у которого после поражения Вельфа в 1150 г. руки уже были развязаны, на этот раз изъявил свою готовность идти в Рим и установить там порядок. Отъезд был решен на двух имперских сеймах, происходивших в сентябре 1151 г., и Конрад нашел теперь возможным дать ответ римлянам. В своем послании он умолчал о сенате, но, обращаясь к префекту города, к консулам, капитанам и к римскому народу, предупредительно давал понять, что он идет в Рим по их приглашению и явится для того, чтобы успокоить города Италии, воздать должное сохранившим верность и наказать мятежников. Послы короля были отправлены как к римлянам, так и к папе. Полный надежд, папа принял послов в Сеньи в январе 1152 г. Соглашение с папой состоялось немедленно. Евгений III прервал сношения с Рожером и затем даже обратился к германским князьям с призывом принять всеми силами участие в римском походе короля.

Случайное обстоятельство избавило, однако, первого Гогенштауфена от предстоявшей ему бесславной роли врага римской республики и папского прислужника. Готовясь к походу в Рим, мужественный Конрад умер 15 февраля 1152 г. Со времени Оттона I это был единственный король, который не увенчал себя императорской короной; обстоятельство это нисколько, однако, не умаляло его могущества. Тысячи людей, которые были приносимы Германией в жертву каждому коронованию в Риме, на этот раз нашли свою смерть в пустынях Сирии. Таким образом, итальянским патриотам надлежало бы превозносить короля Конрада за то, что он, несмотря на настойчивые приглашения Италии (об этих приглашениях патриоты обыкновенно не помнят), не переходил Альп, чтобы затем, подобно Аттиле, принести с собой всюду опустошение. Они могли бы поздравить свою родину с тем, что в течение 15 лет не было совершено ни одного похода в Рим и что она могла наслаждаться завидным положением, хотя вместе с тем они должны были бы так же признать, что Италия никогда не была настолько разъединенной, что в ней никогда не было таких жестоких гражданских войн, как в эти 15 лет, когда она была предоставлена самой себе.

По смерти Конрада на германский престол вступил 5 марта племянник Конрада, Фридрих, бессмертный Барбаросса, которому предстояло составить славу Германии и явиться грозой Италии. И Евгений, и римляне не замедлили приложить старания к тому, чтобы обеспечить себе благосклонность нового монарха; но римлянам вскоре же пришлось позавидовать папе, так как послы были отправлены королем лишь к одному папе. Свидетельством недовольства римлян и вместе изложением их взглядов на правовые отношения императора к Риму может служить одно письмо того времени. «Я рад, — так писал Фридриху арнольдист, — что народ ваш избрал вас королем; но меня печалит то, что вы следуете советам священников, учением которых божественное спутано с человеческим, и не приняли во внимание при вашем избрании, как то следовало бы, мнения священного города, властителя мира, творца всех императоров». Автор письма сетует, что Фридрих, подобно его предшественникам, намерен принять императорскую корону из рук вероломных монахов-еретиков, которых называет юлианистами. Ссылаясь на св. Петра и св. Иеронима, он доказывает, что духовенство не может обладать никакими светскими правами, и затем оспаривает возможность дара Константина, называя историю этого дара приевшейся басней, которой теперь не верят даже старые бабы. Далее автор объясняет, что имперская и всякая другая высшая власть имеет своим источником суверенитет римского народа; поэтому право провозглашать кого-либо императором принадлежит только этому народу. В заключение автор настаивает на том, чтобы в Рим были присланы послы и сведущие в законе люди; опираясь на закон Юстиниана, эти лица облекут имперскую власть в законную форму и тем предупредят революцию. По счастью, на пути процесса человеческий разум уже успел достигнуть великих успехов!

Современные римляне, ведя борьбу со светской властью папы, исходят из суверенитета итальянского народа, считая Рим его столицей и утверждая, что право пап, обоснованное лишь исторически, должно быть подчинено естественному праву народа. Подобно своим предкам, они подкрепляют справедливость своих утверждений, указывая на то, что папство есть не более как только духовный сан, и затем ссылаются на Библию и Отцов церкви. Но римлянам времен Арнольда начало единства нации не было известно, и они стояли на почве того, что было заимствовано из древности Для них источником всякой власти был суверенитет римского народа; представление о Римской империи являлось как начало незыблемое, и император было той верховной властью в республике, которая избиралась и устанавливалась народом. Считая выдумкой утверждение, будто императорская власть перешла к папам от Константина, и далее — мистическими бреднями объяснения, что папы получили право на инвеституру от Христа и св. Петра, они исходили из того разумного основания, что никакой королевской власти, даруемой милостью Божией, не существует, что источник власти короны заключен единственно в правах народа. Римляне XII века перенесли вопрос об имперской власти на почву римского права, которую они считали законной. Они шли навстречу желаниям властолюбивого монарха, когда говорили ему, что по римскому праву император представляет высшую законодательную власть в мире; но в то же время они настаивали на том, что эта власть является полномочием, дарованным римским сенатом и народом. Таким образом, юстиниановский деспотизм Цезаря и демократические начала смешивались в понятиях римлян.

Фридриху I предстояло сделать выбор между папой и общинным советом Рима как источником имперской власти. Король согласился со всеми возражениями римлян против верховного права на инвеституру, которое присваивал себе папа посмеялся над притязаниями сената, которые он нашел нелепыми, и по примеру всех своих предшественников решил получить корону от папы «милостью Божией». Первые шаги Фридриха были осторожны и сдержанны. Не считаясь с возникновением римской республики, он продолжал переговоры, начатые Конрадом, и уже весной 1153 г. при посредстве кардиналов-легатов Григория и Бернара заключил в Констанце договоре папой, весьма выгодный для последнего. Фридрих обязался не заключать мира без согласия папы ни с Римом, ни с Сицилией и приложить старания к тому, чтобы вновь подчинить Рим Святому престолу, как это было сто лет тому назад. Затем король обещал сохранить dominium temporale папы и помочь ему вновь получить в свое владение все то, что было у него отнято. Со своей стороны Евгений дал обещание короновать короля императорской короной и оказывать поддержку его трону. Переговоры Фридриха с папой вызвали в Риме сильное волнение. Демократы и арнольдисты потребовали уничтожения договора, заключенного городом с Евгением, и настаивали на назначении 100 сенаторов с двумя консулами, избираемыми ежегодно. Об этих волнениях Евгений уведомил Фридриха, причем изобразил их как бунт черни, которая хочет сама избрать императора. Не подлежит сомнению, что римляне грозили отказать германскому королю к признании за ним суверенных прав и готовы были провозгласить своего национального императора; в письме Евгения, однако, упоминается лишь бегло об этих замечательных событиях.

Несмотря на все эти осложнения, осенью 1152 г. папа уже имел возможность покинуть Сеньи и в конце этого года вступить в Рим, где после поражения, понесенного демократами, все умеренные были склонны вступить в какое-либо соглашение с папой. Сенат и народ встретили его с почетом, причем, как надо полагать, община была признана папой. Изгнанным представителям знати, вероятно, так же было дозволено вернуться; но они в качестве римских консулов и придворных лиц папы продолжали по-прежнему враждебно относиться к сенату. Теперь Евгений III мог мирно окончить свои дни в Риме и с помощью народа даже усмирить мятежных провинциальных баронов. Лукавой кротостью ему удалось добиться того, что не могло быть достигнуто оружием: «Евгений милостями и подарками на столько привязал к себе народ, что получил возможность управлять городом почти вполне так, как ему самому хотелось, и если бы смерть не похитила его, он с помощью народа лишил бы новых сенаторов сана, который они присвоили себе». Конечно, это утверждение не заслуживает доверия; Евгению вовсе не удалось подчинить республику свой власти, и самый ненавистный для него человек, Арнольд с его сторонниками, все еще находился в Риме и оставался безнаказанным.

Евгений III умер 8 июля 1153 г. в Тиволи и был с большой пышностью погребен в базилике Св. Петра. Этот невидный, но рассудительный ученик св. Бернарда, несмотря на пурпур, в который он был облачен, никогда не расставался с власяницей клервосского монаха; стоические добродетели монашества не покидали его всю его жизнь, исполненную тяжелых испытаний, и дали ему силу пассивного сопротивления, которое всегда было самым действенным орудием пап.


Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.