Глава VII
[править]В продолжение всего XII века духовная жизнь Рима имела тот же полуварварский характер, как и раньше; факт этот объясняется, с одной стороны, непрерывной борьбой, которую церковь вела с императорами и с римским народом, с другой — изгнанием пап из Рима, почти всегда сопровождавшим наиболее сильные восстания в городе.
В XII веке Святой престол занимали выдающиеся люди; однако из всех 16 пап этого века только четыре были римлянами по происхождению, но и они не принадлежали к числу самых замечательных. Свое образование многие папы получили за границей и преимущественно во Франции, где Париж во времена Абеляра приобрел значение высшей школы диалектики и теологии. Мы уже отметили близкую связь, установившуюся между Римом и Францией со времени француза Урбана II. Связующим звеном первоначально явился клюнийский орден; в XII веке великая реформа монашества, совершенная Бернардом Клервоским, сделала эту связь еще более крепкой и прочной. Политические и церковные отношения установили тесный союз папства со страной, которая неизменно служила его представителям гостеприимным убежищем. В духовной связи с Францией находилась вообще вся Италия, питавшая к Германии враждебные чувства, и весьма характерным для этой эпохи является тот факт, что один из самых выдающихся по своему уму итальянцев того времени, схоластический теолог Петр Ломбардский, не только учил в Париже, но и умер там, будучи епископом (1106 г.).
Мы видели, как сказалось в Риме влияние двух враждебных друг другу знаменитых французов того времени: ученик св. Бернарда занял Св. престол; ученик Абеляра приобщил Рим к новым политическим идеям, которыми он был вдохновлен. Если в прежние времена один из кардиналов жаловался, что нищета лишает римлян возможности посещать иноземные школы, то в первой половине XII века условия были уже иные, и для занятия науками очень многие из знати отправляли своих сыновей в Париж. Но в самом Риме науки по-прежнему не процветали, и в этом отношении ни пребывание в Риме ученого Бернарда, ни основанный им монастырь ad Aquas Salvias, ни образование, полученное некоторыми папами во Франции, не имели никакого значения. Ни в соборных актах, ни в каких-либо других отчетах мы не находим указаний, которые свидетельствовали бы, что успехи литературы составляли предмет особых забот. В 1179 г. Александр III, правда, издал заслуживающий одобрения указ, которым предписывалось учредить при каждой кафедральной церкви бесплатную школу для духовенства и бедных учеников; но эта мера, как общая, совсем не имела специального значения.
Каликст II нашел Рим в полном одичании, и оно не могло не привести его в совершенное отчаяние. Некоторые папы, несмотря на полученное ими образование, были лишены возможности сосредоточить свои заботы на образовательных учреждениях, так одни из них занимали Св. престол лишь короткое время, другие — были поглощены борьбой с общиной. Со времени реформы папы стали приближать к себе лучшие церковные силы, и среди кардиналов всегда можно было найти людей, выдававшихся своим знанием теологии; но эти люди редко оказывались римлянами. В XII веке Рим не дал ни одного таланта, который имел бы значение в культурном отношении и не было в городе ни одной школы, которая бы пользовалась известностью.
Замечательную особенность того времени составляет вновь пробудившийся тогда интерес к римской юриспруденции. Конечно, нельзя не признать басней рассказ о том, будто единственный список пандект, уцелевший в Италии, был похищен пизанцами в Амальфи в 1135 г. и что с этого момента началось возрождение юриспруденции. Законы Юстиниана никогда не переставали быть известными в Италии. Но с XI века и в особенности в XII веке право стало предметом особенно усердного изучения. Мы видели, что император и республики ссылались на законы Юстиниана, чтобы обосновать свои притязания. Историческое возникновение итальянского муниципального строя отрицалось, и происхождение его объяснялось на основании римского права. Можно было думать, что этот отдел знаний разовьется с особенным успехом именно в Риме, так как здесь, несмотря на вторжение германских начал, законы Юстиниана никогда не теряли своей силы. Со времени конституции Лотаря 824 г. и затем Оттонов права чужеземных национальностей в Риме все более и более умалялись, пока наконец при императоре Конраде единственно действующим не оказалось Римское право. Название Judex Romanus было неразрывно связано с представлением о римском праве, и изучение последнего никогда не прекращалось в школах. Это изучение производилось с давних времен по компендиям. Если в других городах Италии прилагали так много стараний к изучению законов Юстиниана, то не было ли еще больше оснований позаботиться о том же сенату, восстановленному на Капитолии? Во времена Арнольда не должна ли была получить особенное развитие именно эта отрасль знаний? Сенаторы, писавшие Конраду, заявили себя людьми, усвоившими древние правовые нормы. Точно так же показали себя знающими законы Юстиниана монахи аббатства Гроттаферата, когда они в 1140 г. принесли папе жалобу на графов Тускуланских. невозможно допустить, чтобы в Риме не было комментаторов пандект. Тем не менее выдающейся школы права в Риме не существовало. Такую славу приобрел университет в Болонье, состоявший уже в XII веке под покровительством Фридриха I; знаменитые юристы, преподававшие здесь право, как то: Ирнерий, Бульгар, Мартин, Якобус и Гуг, привлекали к себе учеников из всех стран и положили начало новой науке. Ничтожное значение римской юридической школы могло бы быть объяснено тем, что Рим резко делился на два юридических института, гражданский и канонический, причем значительное преобладание было на стороне церковного начала; но изучение и канонического права точно так же происходило по преимуществу в Болонье. Здесь в 1140 г. тосканец Грациан составил сборник церковных законов, который до сих пор оказывается самым полным. Это знаменитое средневековое собрание законов, изобилующее, как давно доказано критикой, вымыслами, является в настоящее время колоссальным юридическим памятником варварства и мрака, на которые столько веков было обречено человечество. Правовые нормы, церковные и политические, подверглись в сборнике Грациана извращению, и это было сделано с единственной целью обеспечить папству его господство над миром.
Другие сборники важны для ознакомления с условиями церковного хозяйства того времени. Именно тогда ясно почувствовалась необходимость точного установления, в чем должны заключаться регалии Святого престола, вызывавшие так много споров. По приказанию пап были собраны все документы, изданные по вопросу о dominium temporale пап со времени его установления. Древние и позднейшие сборники хранившиеся в Латеранских архивах, представляли в этом отношении значительные пробелы, так как документы частью были утрачены, частью извращены. Из самых древних регистров по управлению церковными доменами, относившихся к временам до Пипина, не сохранилось ни одного. Выше нами был отмечен первый подобный сборник кардинала Деодата. Когда же возник спор из-за наследства Матильды и город Рим предъявил притязания на регалии св. Петра, папство увидело, что собственности, которой оно обладало, грозит опасность, и тогда были собраны в довольно большом числе документальные доказательства прав Святого престола. В первый раз это было исполнено при Люции III клериком Альбином.
В 1192 г. эта обширная работа была продолжена Ченчием, римлянином из фамилии Савелли, камерарием при Клименте III и Целестине III. Сан камерария, присвоенный Ченчию, который впоследствии стал папой под именем Гонория III, свидетельствует, что управление папскими финансами уже было сосредоточено в руках лица, стоявшего во главе апостольской камеры и носившего такое наименование. Ченчий составил книгу церковных доходов, в которой перечисляется все то, что шло из провинций и поступало в Латеранскую камеру. Поэтому и более ранняя Liber Censuum Альбина начинается с отдела Provincile или географического обзора провинций и городов бывшей Римской империи. Orbis Romanus, имеющийся в Notizia, был таким образом превращен в Orbis Ecclesiasticus, а географический перечень императорского Рима был продолжен папским Латераном.
Из книги церковных доходов видно, что налог был поразительно мал, но общая сумма его была велика, так как обложение распространялось на очень многих. Большую часть своих доходов папы получали от тех церквей и монастырей всех стран, которые состояли под защитой и юрисдикцией папства и за это платили папам ежегодную «пенсию». Затем, доходы получались от епископов, князей, владетельных лиц и замков, причем дань эта носила различные наименования. Огромный реестр всех таких прямых налогов представляет поэтому большой интерес.
Далее, в Liber Censuum имеются арендные договоры с VIII века; приношения и привилегий со времени Каролингов; ленные присяги норманнов; договоры с князьями, владетельными лицами и городами; договоры пап с императорами и с городом Римом; формулы присяги епископов, судей, сенаторов и кастелянов; Ordo Romanus, или книга ритуалов, — описание всех церемоний и порядка, относящихся к церковным празднествам, к избранию и посвящению пап и епископов, к коронованию императоров и королей; извлечения из папских regesta; папская летопись. Наконец у Бенедикта, Альбина и Ченчия мы находим еще и Mirabilia или описание достопримечательностей города Рима.
Таким образом, названные труды представляют богатый материал; местами он лишь плохо скопирован и в общем не приведен в систему. По отношению к истории гор. Рима эти сборники в высшей степени ценны. Regesta пап тех веков не сохранились; и помимо того, они так же, как и письма Григория VII, касались лишь церковных дель; поэтому без вышеназванных сборников отношение папства к церковной области в большей части случаев осталось бы невыясненным. Только эти сборники и дают нам возможность составить себе понятие о хозяйственном строе папства, системе управления и о вассальных отношениях, и затем ответить так же на многие другие вопросы, имеющие практическое значение и исторический интерес. Являясь самым важным обоснованием дипломатического кодекса по вопросу о dominium temporale пап, сборники Альбина и Ченчия сохранят всегда свою ценность. Что касается изложения собственно истории, то о ней в Риме в этом столетии точно так же не было помину. Все дело ограничивалось официальным продолжением известных каталогов пап. Эти описания жизни пап XII века очень односторонни; тем не менее в силу их официального происхождения они не лишены значения, а некоторые из них составлены людьми, принимавшими участие в делах папской курии. Крупные события порой вдохновляли этих историографов, и они, отступая от традиционной формы каталогов, придавали своему труду большую содержательность. Биографии пап от Виктора III до Гонория II составлены их современниками, Петром и Пандульфом Пизанскими. Оба эти автора стоят значительно выше всех своих предшественников, принимавших участие в составлении Liber Pontificalis. В особенности отличаются обилием фактических сообщений, простотой и краткостью изложения, которое местами полно глубокого драматизма, и затем живым интересом биографии Пасхалия II и Геласия II, так как авторы описывают события, которые они сами переживали.
С возникновением схизмы Анаклета II оба автора присоединились к партии антипапы и работа их прекратилась. Поэтому, начиная с Иннокентия II, книга пап получила снова свой прежний вид каталогов; только биография Адриана IV и затем знаменательное правление Александра III, но и то лишь до заключения мира в Венеции, изложены более подробно сведущим современником.
Названные нами отрывочные описания, относящиеся к эпохе, ознаменованной такими крупными событиями, составляют все то, что дала римская историография в продолжение всего XII века. За исключением Fossa Nova и Субиако, в монастырях в то время не велось никакой летописи, ни в самом Риме, ни где-либо на его территории. Готфрид витербский, воспевший в поэме деяния Фридриха и составивший всемирную хронику под именем Пантеона, был родом из Витербо, но неизвестно, к какой фамилии он принадлежал. Крайне прискорбно, что не нашлось совсем летописца для переворота, совершившегося в Риме; а между тем остальная Италия дала за это время замечательные исторические труды, и некоторые из них написаны образованными государственными людьми городов, вступивших в эпоху своего расцвета. Судья Фалько написал в 1140 г. хронику Беневента; консул Каффаро, исполняя поручение, возложенное на него генуэзской республикой, составил Анналы Генуи; Бернардо Марангоне написал древнейшую хронику Пизы; двое судей в Лоди, Отто и Ацербо Морена, и миланец Сир Рауль описали деяния Фридриха; Гуго Фалькандо дал ценное описание одного периода из истории Сицилии при норманнах (1154—1169). И только в Риме, к сожалению, не оказалось никого ни среди духовенства, ни между светскими людьми, кто мог бы вступить в соревнование с названными деятелями. Но в духовенстве нашлись люди, которые составили описание некоторых церквей, причем внимание авторов было направлено главным образом на документальную сторону дела. С течением времени на подобие государственных историографов выработались особые историографы древних базилик, и в этом отношении, конечно, наиболее интереса представляли базилика Св. Петра и Латеран. Петр Маллий, каноник собора Св. Петра, составил описание этой базилики и посвятил свой труд Александру III. Точное описание базилики Св. Петра в XII веке могло бы иметь очень большое значение; но работа Маллия сводится к сухому нагромождению отрывочных заметок. Он начинает с постройки базилики при Константине и уделяет много места Карлу и пожалованной им в дар церковной области. Документальное обоснование прав собора Св. Петра является для Маллия главной задачей; эти данные, а так же перечисление построек и приношении он заимствовал из Liber Рontificalis и Regesta пап. Исторический и статистический материал, ритуалы, описания и перечень папских гробниц с надписями на них — таково содержание этого небольшого сочинения, которое, несмотря на его неполноту, можно все-таки признать первой замечательной и поучительной монографией о базилике Св. Петра.
Труду Маллия аналогично древнейшее описание Латеранской базилики, составленное Иоанном, каноником этой церкви, по приказанию так же Александра III Это описание имеет немалое значение по отношению к истории Латерана, в особенности со времени перестройки этой церкви Сергием III.
Основанием обеим этим монографиям послужили два различных по своему характеру литературных произведения того времени: Ordines Romani, или Книга церковных ритуалов, и Mirabilia. Маллий делал позаимствования из той и из другой книги. Так, основываясь на обоих этих источниках, он описывает ватиканский Борго и памятник Адриана. «В Навмахии, рядом с церковью S.-Maria in Transpontina, стоит памятник Ромула, называемый Meta; он был покрыт плитами из прекрасного камня, который теперь употреблен на устройство лестницы в базилике Св. Петра; вокруг памятника было мостовая из травертина на протяжении 20 футов; здесь же был устроен водосток и разбит цветник. Неподалеку стоял Terebinthus Нерона, такой же высокий, как замок императора Адриана, и отделанный прекрасным камнем. Подобно замку, это здание было круглое и имело два этажа, которые с краев были покрыты каменными плитами, заменявшими желоба. Возле этого здания был распят апостол Петр».
«Там же находится замок, считавшийся памятником императора Адриана, как видно из проповеди, произнесенной св. папой Львом в день св. Петра; в этой проповеди сказано: Метопа императора Адриана. Это здание представляет храм изумительной величины, который построен весь из камня и украшен изображениями различных исторических событий; снаружи на нем поставлены окружающие его бронзовые перила, огромные павлины и бронзовый телец; два из числа этих павлинов находятся теперь у фонтана Paradiso. По углам храма стояли четыре вызолоченных бронзовых коня; в каждом фасаде храма были бронзовые двери; в самом центре здания помещалась гробница из порфира; теперь она перенесена в Латеран, и в ней погребен папа Иннокентий II. Крышка этой гробницы находится в Paradiso базилики Св. Петра, на гробнице префекта» (Цинтия, друга Григория VII).
Это фантастическое описание Маллий заимствовал с очень незначительными отступлениями из Mirabilia.
Двенадцатый век оказался благоприятным для возникновения римской археологии. Мечтая о восстановлении республики на Капитолии, сенаторы должны были так же вспомнить о величественных сооружениях древнего Рима и постараться воспроизвести в своем воображении изумительный город своих предков. Несмотря на безжалостное разорение, которому Рим подвергался в продолжение целого ряда столетий, этот город сохранял все-таки свое значение самого старинного из всех поселений на Западе; древний дух римлян, сломленный, но все еще в них живший, снова пробудился и заставил их вступить в борьбу с церковью. Свою окончательную форму, в которой Graphia и Mirabilia дошли до нас, они получили именно тогда, когда был восстановлен сенат; с той поры они постоянно списывались и распространялись; но в то же время невежественными переписчиками они искажались до нелепости. В сущности, и то и другое сочинение представляют одинаковое содержание, различаясь друг от друга только порядком изложения. Нельзя сказать, что церковный Рим игнорируется в них намеренно; но в них обоих видно явное предпочтение языческому Риму. И это предпочтение казалось настолько естественным, что даже папские архивариусы, как Бенедикт, Альбин и Ченчий, не задумались включить Mirabilia в свои официальные сборники Ввиду упоминания в Mirabilia о гробницах Иннокентия II и Анастасия IV, о замках Франджипани и Пьерлеоне и затем о дворце сенаторов на Капитолии, надо полагать, что это описание города было закончено в последней половине XII века. В Graphia встречаются, правда, отделы более раннего происхождения, как, напр., Книга об императорских ритуалах времен Оттонов; тем не менее и это дополнение сделано так же впоследствии; вообще мы не имеем списка Mirabilia, который можно было бы отнести ко времени до XII века.
Таким образом, Mirabilia оказываются отделенными от Curiosum Urbis, и во всяком случае от Анонима Эйнзидельнского, промежутком времени в несколько столетий; никаких связующих звеньев из этого промежуточного периода до нас не дошло. Нет сомнения, что описание города, разрастаясь из Curiosum Urbis, слагалось в своих главных основаниях мало-помалу. Некоторые отделы его были известны сорактскому летописцу; в XII веке оно могло сложиться в одно целое. Нельзя, по крайней мере, отрицать, что Mirabilia возникали по частям; первоначальный же список нам не известен. Римские и итальянские авторы, отчасти заимствовавшие из Mirabilia, отчасти перерабатывавшие их, стали пользоваться ими только уже со второй половины XII века; эти авторы были: каноник Бенедикт, Альбин и Ченчий, Готфрид Витербский, Петр Маллий, Ромуальд Салернский, позднее Martinus Polonus и Синьорили.
В этом замечательном произведении неизвестного схоласта, описывающего «Достопримечательности города Рима» в примитивной, наивной форме и на соответственном обветшалом латинском языке, мы уже находим явственные зачатки римской археологии, достигшей в наше время таких поразительных размеров. Наряду со здравым пониманием и положительными сведениями в книге встречаются бессмыслицы и вполне извинительные промахи; тем не менее это не будет поставлено автору книги в вину ни позднейшими, ни современными археологами, обратившими Рим в общем результате своих исследований и своей притязательной учености в какой-то лабиринт, пугающий историка. В высшей степени интересно воспроизвести ту картину, которую представлял Рим XII века, когда его величественные развалины еще не стояли, как остовы, расчищенные с научною целью, огороженные и окопанные, а представляли собой или грозные, неприступные замки буйных консулов, или мирные живописные жилища, или наконец оставались совершенно покинутыми, и только время налагало на них свою печать. Многие из тех развалин, которых в настоящее время уже не существует или из которых был взят украшавший их мрамор, стояли в XII веке совершенно нетронутыми и были известны в народе — одни под легендарными названиями, другие под действительными. Читая
Mirabilia, нельзя не удивляться тому, что даже после пожара, бывшего при вторжении в Рим норманнов, развалины древних зданий сохранялись все еще в большом числе; поэтому в описании города, наряду с упоминанием о таких зданиях и памятниках, которые в ХII веке оказались уже изменившимися или погибшими, мы очень часто находим указания так же и на то, что действительно еще существовало.
Во многих случаях мы имеем возможность проверить эти указания, сличая их с церковными книгами того времени, содержащими описание ритуалов, так как и здесь памятники перечисляются под теми же самыми народными названиями. Так в этих книгах приведено описание пути, по которому следовала папская процессия, причем точно обозначены здания и улицы, находившиеся на этом пути В некоторые торжественные дни папы вместо того, чтобы ехать в вызолоченных повозках, совершали свое шествие пешком и с босыми ногам". В таких случаях папы, как люди престарелые, останавливались для отдыха в определенных местах и здесь, у всех на виду, в их распоряжение предоставлялось заранее приготовленное ложе (lectulus). В других случаях папы, окруженные всей помпой своего двора и увенчанные Regnum, ехали верхом на белом лошаке (albus palafredus) с серебряной уздечкой и с пурпуровым покрывалом.
В Ordo, написанном в 1143 г., каноник Бенедикт, включивший в свой список так же Mirabilia, дает следующее описание пути, по которому направлялась процессия: «Папа выходит через (Латеранское) поле у церкви Св. Григория in Martio, проходит под аркой водопровода (Martia, по имени которой называется церковь Св. Григория), подымается на большую дорогу, минует находящуюся справа церковь Св. Климента и поворачивает налево к Колизею. Затем он проходит через Arcus Aurea (арка, ведущая к форуму Нервы) перед форумом Траяна (т. е. Нервы), идет до церкви Св. Василия (ныне delle Annunziatine), подымается в гору близ Militiae Тиберия (Torre delle Milizie), спускается мимо S.-Abbacyrus, минует церковь s. Apostoli, направляется влево к via Lata, сворачивает вдоль via QuirinaiisK S.-Maria in Aquiro, достигает арки della Pieta, затем идет к Марсову полю мимо церкви Св. Трифона близ Poslerulae и доходит до моста Адриана. Пройдя мост, он выходит через Porta Collina, возле храма и замка Адриана, минует обелиск Нерона, проходит через портик возле грибницы Ромула и затем подымается в Ватикан, в базилику апостола Петра».
«По окончании обедни перед базиликой совершается коронование папы, после чего он садится на лошадь и уже коронованный направляется в процессии обратно следующим „священным путем“: через портик и вышеназванный мост папа проходит под триумфальными арками императоров Феодосия, Валентиниана и Грациана, приближается ко дворцу Chromatius, где евреи приветствуют процессию гимнами, затем следует через Parione между цирком Александра (ныне Navona) и театром Помпея, вниз, через портик Агриппины (близ Пантеона) и вверх через Piriea (округ или площадь della Pigna), возле Palatina (в древности местность ad Pallacenas близ S.-Marco); затем, миновав церковь Св. Марка, проходит под аркой Manus Carneae, по Clivus Argentarius, между островом того же имени (Basilica Argentaria) и Капитолием; спускается к Мамертинской тюрьме (privata Mamertmi), проходит под триумфальной аркой (Севера), между Tempulm Fatale (арка Януса) и храмом Concordia, затем между форумом Траяна (Нервы) и форумом Цезаря; далее, под аркой Нервии, между храмом этой богини и храмом Януса; далее вверх к Asylum по вымощенной дороге, где пал Симон волхв (древняя via Sacra), близ храма Ромула (базилика Константина); затем идет под триумфальней аркой Тита и Веспасиана, называемой по имени VII Lucernarum, спускается к Meta Sudans и к триумфальной арке Константина, сворачивает налево перед амфитеатром и, следуя по священному пути (sacra via), возле Колизея, возвращается в Латеран».
Таким образом, для торжественных христианских процессий создалась новая via sacra, последний отдел которой — от Колизея до Латерана — получил название sancta via. Папские процессии намеренно проходили под триумфальными арками языческих времен. На пути этих процессий встречались и христианские, и языческие памятники, чередуясь друг с другом, и тем не менее в то время даже в книгах ритуалов явное предпочтение отдавалось языческим памятникам. В Mirabilia они все перечислены; не забыт в них так же и дворец префекта Кромация в округе Parione, у которого размещались евреи, встречая процессии. Эта римская постройка, находившаяся близ церкви Св. Стефана in Piscina и в то время еще существовавшая в виде развалин, описана в Mirabilia под именем Templum Olovitreum, т. е. особенно искусного сооружения, которое было разукрашено мозаикой, сделано сплошь из стекла хрусталя и золота и снабжено принадлежностями астрономии со всеми небесными знаками. Здесь же сообщается, что этот изумительный дворец был разрушен Себастианом и Тибуртием, сыном префекта Кромация.
Таким образом, в Ordo Romanus мы находим подтверждение топографических сведений, сообщаемых в Mirabilia; помимо того, это описание города, несмотря на всю свою примитивность, часто оказывается согласным также и с теми выводами, к которым приводит современная археология. Кроме местных преданий, автор Mirabilia черпал свои данные из разных источников. Самыми древними источниками были Curiosum и Notitia; деления города на округи автор, однако, не заимствовал из них, так как оно в его время уже не имело значения. Он удовольствовался обзором стен, ворот, холмов и мостов, лишь несколько изменив порядок этого обзора. Автор останавливается предпочтительно только на главных отделах: дворцах, термах, триумфальных арках и театрах; но числовые указания не приведены им и описание очень сбивчиво. Затем, на пользу и к удовольствию паломников, он перечисляет кладбища и места, прославленные в истории мучеников; эти сведения почерпнуты им из церковных книг Stazioni Pontificale и мартирологов. Последнее обстоятельство ввело, между прочим, в заблуждение одного из переписчиков Mirabilia: поглощенный всецело святцами, этот наивный переписчик принял за мартиролог Fasti Овидия, из которых автор часто делает позаимствования. Далее следует несколько отделов, размещенных в разных списках в различной последовательности: о стоявшем в Риме украшении в виде кедровой шишки; о Капитолии; о храме Марса в Риме; о мраморных копях; об императорских судьях в Риме; о колонне Антонина. Затем, со многими повторениями, описывается Ватикан, замок св. Ангела, гробница Августа, Капитолий, форумы, Палатин и другие холмы; приводится история бронзовых коней перед Латераном и в заключение говорится о постройке Пантеона и о ведении Агриппы.
Чтобы дать понятие об общим характере описаний в Mirabilia, мы приводим из них несколько выдержек. «Здесь (близ форума) находится храм Весты, в котором, по преданию спал Дракон; об этом можно прочесть в житии св. Сильвестра; а там — храм Паллады, и форум Цезаря, и храм Януса, который, как утверждает Овидий в своих Fasti, предвидел все совершающееся в году от его начала и до конца; ныне этот храм называется башней Ченчия Франджипане». О развалинах на Палатине, который назывался так же Palanlius mons, упоминается лишь вкратце: «Внутри Palatium находится храм Юлия; напротив Palatium — храм Солнца; на том же самом Palatium помещается храм Юпитера, называемый Casa major». О Circus Maximus: «Цирк Приска Тарквиния, изумительно красивый, с сиденьями, расположенными на столько большими уступами, что зрители совсем не загораживали друг другу зрелища; наверху находились аркады, украшенные сплошь стеклом и желтым золотом; на верху помещались дома Palatium, и здесь 14 мая женщины садились кругом и смотрели на происходившие игры; в середине стояли два обелиска (aquliae), один поменьше, имел 87 футов высоты; другой, более высокий, 122 фута. Наверху триумфальной арки, стоявшей у входа, поставлен был вызолоченный, бронзовый конь, который, казалось, готов был умчаться, унося на своей спине воина; на арке, находившейся на противоположном конце, стоял другой конь, так же бронзовый и вызолоченный. На высоте Palatium, откуда можно было видеть игры, находились места, назначенные для императора и королевы». «Против храма Траяна, где еще доныне сохранились двери этого храма, стоял храм Зевса». «Возле Schola Graeca находился храм Лентула; на другой стороне, где теперь стоит башня Centius de Origo, был храм Вакха. В Elephantus были храм Сивиллы, храм Цицерона in Tulliano, храм Зевса, с золотой беседкой внутри его, и храм Severianum» «На Марсовом поле храм Марса; здесь 1 июля избирались консулы, которые сохраняли свои полномочия до 1 января; если избранный консулом оказывался невиновным ни в каких преступлениях, то он утверждался в этом сане. В этом храме римские победители выставляли rostra кораблей, служившие предметом зрелища для всех народов». «Вверху над фасадом Пантеона были поставлены два бронзовых, вызолоченных тельца. Против дворца Александра находились два храма Флоры и Фебы Позади дворца, где теперь помещается раковина-чаша, стоял храм Беллоны, на котором была надпись: Я был древним Римом; но теперь; я буду называться новым Римом; Восстановленный из праха, я возношусь к небесам».
Древние памятники часто обозначаются в Mirabilia по имени церквей, которые были построены на развалинах этих памятников; но, как мы видели, речь идет почти исключительно только о древних памятниках: поэтому Mrabilia представляют настоящее археологическое описание Рима того времени, когда Италия приняла смелое решение освободиться от варварства Средних веков и свергнуть с себя иго церковной власти и чужеземной тирании. Как археологическое воспроизведение древнего города, книга Mirabilia является таким образом логически связанной с эпохой провозглашения независимой городской общины. Можно с вероятностью предполагать, что в то время Mirabilia были излюбленной книгой сенаторов. Ее автором мог быть только римлянин. С полным сознанием того, что его работа преследует в сущности археологические задачи, он говорит об этом в таких словах: «По мере наших сил мы приложили старание дать на память потомству возможно ясное описание этих и многих других храмов и дворцов, существовавших в золотом городе в языческие времена и принадлежавших императорам, консулам, сенаторам и префектам, и все эти здания, блиставшие своими украшениями из золота, серебра и бронзы, из слоновой кости и драгоценных камней, мы описали так, как читали о них в древних хрониках, видели собственными глазами и слышали в преданиях».
Схоласту-автору Mirabilia археолог будет признателен и в наше время. Критически относясь к книге, он различит в ней то, что заслуживает доверия, от того, что ошибочно, и извлечет из нее немало полезного. Во всяком случае до Флавия Блонда автор Mirabilia сделал первую попытку воспроизвести картину Рима, обращенного в развалины, — изобразить город в его исторических памятниках. Но, конечно, в книге Mirabilia (так же, как и во всех других археологических исследованиях) древний город встает перед нами лишь как бы в тусклом свете луны. На создания истории, как бы ни были они величественны, время налагает печать разрушения.
Последующие поколения прилагают все свое рвение к тому, чтобы найти в уцелевших остатках свидетельство прошлого, но не узнают и половины того, что в свое время, на месте, было известно каждому ребенку.
Только что изложенное археологическое описание средневекового Рима дает нам случай высказать еще некоторые другие соображения. Нельзя не признать странным того обстоятельства, что Mirabilia, будучи произведением века романтической поэзии имеют тем не менее характер строго археологического исследования, так как всему легендарному в них уделено очень мало внимания. Церковь сохраняла сказания о мучениках, но языческие легенды она игнорировала. Сказочный элемент вообще не свойствен чувству итальянских народов; в этом направлении работа воображения не может идти успешно в стране, которая так богата историческими образами и в которой небо всегда ясно. В Mirabilia мы находим поразительно мало легенд, и, что составляет чисто римскую особенность, почти все они относятся к статуям.
В то время, когда ваяние было в полном упадке, благородные произведения этого искусства, уцелевшие в Риме, должны были вызывать общее изумление. Такое впечатление не могли не испытывать в особенности те иноземные пилигримы, которые, подобно Гильдеберту Турскому, обладали образованием. При виде статуй, казавшихся какими-то волшебными созданиями, эти пилигримы должны были приходить в такой же восторг, как некогда язычники. Народ, который позабыл произведения древней поэзии и уже не мог понять их, чувствовал в статуях воплощение идеалов классического мира непосредственнее и живее, чем во всех других памятниках древности. Нигде больше искусство не могло создать подобных мраморных изваянии; как пришельцы из иного мира, они продолжали стоять на своих местах, окруженные развалинами терм и храмов. Казалось, боги Греции взирали глазами этих одиноких изваяний на человечество, когда, низведенное до варварского состояния, оно сначала, под влиянием Востока, было охвачено движением крестовых походов и затем, с возрождением римского права и римской республики, стремилось воскресить в своей памяти красоты язычества. Замечательная легенда о мраморной Венере в Риме прекрасно характеризует настроение, в котором находились в то время люди. Какой-то юноша, шутя, надел мраморной Венере на палец кольцо, и она, как бы в знак состоявшегося обручения, удержала это кольцо в своей руке. Эта грациозная легенда внезапно обнаружила присутствие в людях смутного сознания того, что их существование неразрывно связано с древней культурой, и вместе с тем предсказала, что с течением времени они вернутся к знанию и к прекрасным формам язычества. Но легенды, слагавшиеся о римских статуях, свидетельствуют только, что в то время эти забытые создания греческого гения оставались в действительности непонятными для людей, впавших в варварское состояние. Видеть статуи можно было только в Риме, так как раньше чем было приступлено к раскопкам, нигде более не существовало столько мраморных и бронзовых статуй. Авторами легенд о статуях в Риме могли быть одинаково и римляне, и иноземцы, и некоторые из этих легенд, без сомнения, были созданы возбужденной фантазией северных пилигримов. Удивительная история о бронзовой статуе на Марсовом поле, — которая указывала пальцем на землю, имела на голове надпись: стучись здесь (hic percute) и была разгадана знаменитым папой Гербертом, — обязана своим происхождением конечно, какому-нибудь пилигриму, бредившему о волшебных сокровищах Рима, будто бы зарытых в землю. И действительно эта легенда полна смысла: она свидетельствует о тайнах древнего мира, погребенного в недрах города. В настоящее время тот, кто бродит среди развалин Рима, по разоренному Форуму, по Марсову полю или в опустелых термах, порой так же останавливается и восклицает: hic percute! Бесчисленные прекрасные создания еще доныне покоятся здесь, в глубине земли, в ожидании магического слова или случая, которые заставили бы раскрыться могилы, скрывающие эти создания.
По словам Mirabilia, Ромул поставил в своем дворце собственное золотое изображение с таким изречением: «Не упадет, пока дева не родит», и эта статуя низверглась, как только родился Спаситель. Далее, в Mirabilia упоминается легенда о другой статуе, которая обратилась с речью к императору Юлиану, отступившему от своей веры, и убедила его вернуться к язычеству. Даже наиболее замечательные легенды светского характера, сообщаемые в Mirabilia, относятся также к статуям; нашим читателям уже известны сказания о конной статуе Марка Аврелия, о двух мраморных колоссах и о статуях на Капитолии, звонивших в известных случаях
Впоследствии древняя легенда о статуях на Капитолии получила связь с циклом сказаний о «волшебнике Вергилий»; поэтому нам кажется странным, что автор Mirabilia не счел нужным привести в своем труде эти сказания. Произведения величайшего римского поэта, публичное декламирование которых еще долго продолжалось после падения Римской империи, теперь на развалинах форума Траяна уже более не читались; понимать эти произведения было трудно, так как в употребление вошел итальянский язык. Между тем как в других местах латинская муза давала цветы, полные аромата, как, напр., Песни странствующих схоластов, в Риме в XII веке она не проявляла почти никаких признаков жизни, даже в эпиграммах, и мы затруднились бы указать школу какого-нибудь грамматика, который излагал бы своим ученикам Энеиду или Эклоги. Но мы не сомневаемся, что знакомство с Вергилием все еще сохранялось в Риме и что даже Овидий был, вероятно, известен автору Mirabilia, тогда как Гораций, произведения которого носят более изысканный и светский характер, был менее доступен грубому поколению того времени. Археологические открытия объяснялись при помощи Вергилия; доказательство этого мы находим у Вильяма Мальмсберийского в его рассказе о том, что в 1045 г. была открыта могила Палланта, сына Эвандра. Тело великана, по словам рассказчика, оказалось вполне сохранившимся; в груди была рана длиною в 4 фута, нанесенная великану королем Турном. В склепе найдена была так же горящая свеча, которую удалось погасить только тогда, когда внизу под пламенем была сделана щель. Английский летописец не мог бы облечь это открытие в форму подобного сообщения, если бы такое объяснение найденной могилы не было дано самими римскими археологами.
Легенда о Вергилии, будто бы все еще жившем в Средние века, составляет в наши дни излюбленный предмет исследований и толкований. Известно, что со времени Константина некоторые места в произведениях Вергилия, а именно в четвертой эклоге, считались прорицаниями, относящимися к христианству. Поэту, стоявшему на пороге между двумя мировыми эпохами, муза подсказала несколько вдохновенных стихов, которые как бы возвещали рождение Христа, и еще никогда тонкая лесть поэта не вознаграждалась так блестяще, никогда его идеалистическая надежда на золотой век в будущем не получала такого полного оправдания, как это случилось с Вергилием. Язычник, совершенно не подозревавший возможности чего-либо подобного, был возведен на степень пророка, возвестившего пришествие Мессии, и стал любимым поэтом церкви и легковерных людей Средних веков. В течение целых столетий книгам Вергилия придавали значение пророческих изречений сивилл, ища в этих книгах ответов с таким же слепым доверием, с каким в наше время еще пользуются, как оракулом, Библией. Как звено, связующее между собой различные эпохи и различные мировоззрения, эти легендарные черты музы Вергилия составляют одно из самых интересных явлений в истории человеческого духа. Такой именно легендой, самой прекрасной из всех тех, которые связуют древний мир с христианским, является легенда о видении патрона Вергилия, императора Октавиана, которому сивилла, покидая людей, показала Пресвятую Деву с Христом-Младенцем на руках.
Если церковь отнеслась к Вергилию с почтением, видя в поэте языческого Исайю, то народ поразительно скоро признал в нем философа, математика и великого мага. В то время, когда появились Mirabilia, Вергилий в этом образе должен был быть известен римлянам. Тем не менее легенда о Вергилий создалась не на римской почве, а была занесена сюда со стороны. Нельзя не удивляться тому, что Mirabilia, сообщая о видении Октавиана, ни словом не упоминают о Вергилии; точно так же не устанавливают они никакой связи с именем Вергилия и легенды о статуях, звонивших своими колокольчиками. Легенда Salvatio Romae на Капитолии, где о каждом возмущении в провинциях статуи возвещали звоном колокольчиков, осталась совершенно неизвестной Риму в той форме, какую эта легенда получила впоследствии. Так, мы находим именно во французском повествовании о Вергилии легенду о том, что он, будучи волшебником, воздвиг ради спасения Рима башню, в которой находились статуи, обладавшие вышесказанным особенным свойством. По другому сказанию, эта башня днем сверкала золотом, а ночью освещалась яркой лампой, и была видна плывущим кораблям, и в ней же находилось зеркало, которое, отражая в себе все, что происходило в мире, обнаруживало всякий враждебный замысел против Рима. Это сказание о волшебном зеркале, встречающееся в рыцарском эпосе, как, напр., в Парсифале, сложилось не в Риме; но оно все-таки могло быть здесь известно во времена Mirabilia. Как Удостоверяют археологи, остатки башни Франджипани близ арки Тита после того, как эта башня, по приказанию Григория IX, была в XIII веке разрушена, получили в народе название «башни Вергилия».
К числу чудесных талисманов Вергилия, сохранявшихся в Риме, принадлежала, между прочим, и так называемая Восса della verita, находившаяся, как утверждает легенда, в церкви S.-Maria in Cosmedia Связь этой легенды с именем Вергилия, установившаяся так же вне пределов Рима, могла, однако, быть в XII веке неизвестной римлянам. В атриуме названной базилики доныне сохранилось большое клоачное отверстие, имеющее вид маски; в Средние века в народе существовало поверье, что древние римляне, давая клятву, должны были класть руку в открытую пасть этой маски, и она откусывала руку тому, кто давал ложную клятву, пока наконец эта чудодейственная сила маски не была разрушена одной хитрой женщиной, виновной в нарушении супружеской верности. Обо всех этих чудесах Вергилия Mirabilia умалчивают и упоминают о нем только по следующему поводу; «На Виминале стоит церковь Св. Агаты; сюда был заточен римлянам Вергилий, который, однако, приняв невидимый образ, исчез и удалился в Неаполь; поэтому и говорят: vado ad Napulum». По-видимому, речь идет здесь о легенде, в которой рассказывается, как Вергилий умчался на воздушном корабле в Апулию из тюрьмы, в которую он был заключен императором, когда позволил себе в странной форме отплат ив одной римлянке за ее чопорность. Так как об этой легенде упоминается только в Mirabilia, то надо полагать, что римляне XII и XIII веков знали не только одну эту легенду о Вергилий, но и другие.
Настоящей родиной волшебника Вергилия был, однако. Неаполь, его любимый город, где находилась так же и легендарная гробница Вергилия. Трудно понять ту наивную веру, с которой в конце XII века относились к неаполитанским вымыслам о Вергилии даже люди вполне серьезные. Англичанин Гервазий Тильберийский, маршал королевства Арльского, сообщая в своем сочинении Otia Imperialia, посвященном императору Оттону IV, о разных всемирных «Mirabilia», с особенным интересом говорит о чудесах, совершенных поэтом в Неаполе. Творец национального римскою эпоса еще мог быть до некоторой степени польщен, когда в его лице почитали волшебника, который прославился тем, что соорудил Salvalio Romae — удивительное государственно — полицейское учреждение! Но в Неаполе поэт уже был низведен па степень простого шарлатана, который с помощью бронзовой мухи изгнал настоящих мух, заключил всех змей в Капуанские ворота, с помощью бронзового коня избавил лошадей от прогибания спины, куском волшебного мяса сохранял мясо на рынке всегда свежим, засадил гору Дев лечебными травами, из числа которых горная арника (баранья трава) возвращала слепым овцам зрение; посредством бронзовой статуи, изображений трубача или стрелка из лука, улавливал южный ветер и заставлял Везувий оставаться спокойным. Другие деяния Вергилия, менее унизительные для поэта, были: сооружение Castel dell’Uovo с фундаментом в виде положенных друг на друга яиц, прорытие подземного хода Позиллипо и устройство лечебных ванн в Путеоли; пользование этими ваннами оказалось, однако, невозможным, так как завистливые салернские врачи уничтожили все пояснительные надписи.
Не помог так же стенам Неаполя чудесный палладиум, вложенный Вергилием в стеклянный сосуд: в 1196 г., несмотря на этот палладиум, Генрих VI разрушил стены Неаполя. Конрад, канцлер Генриха, епископ гильдесгеймский, сопровождавший императора в качестве легата королевства Сицилии, пишет об этом талисмане с полной верой и совершенно серьезно. Сообщи", что талисман не помешал храбрым германцам разрушить стены Неаполя, Конрад, преисполненный почтения к великому магу, объясняет вслед затем, что талисман оказался недействительным потому, что в сосуде уже была трещина. Далее Конрад признается, что германцы не решились все-таки сломать так называемые железные ворота, гак как опасались выпустить на свободу змей, которых Вергилий укротил своими чарами.
Высокопоставленный автор говорит с полным убеждением, — которое, конечно, разделялось и императором Генрихом, — что он сам удостоверился в чудесах Вергилия и своими глазами видел, как от костей поэта, выставленных на воздух, небо мгновенно застилалось мраком и на море подымалась буря. Письмо Конрада к Герборду Гильдесгеймскому, содержащее самые неправдоподобные описания и помещенное, как редкая жемчужина, в славянскую хронику Арнольда, кладет начало бесконечному ряду путевых писем из Италии, написанных немцами вплоть до наших дней. В высокой стеле ни интересно следить, как в Южной Италии, в зависимости от впечатлений испытанных в незнакомой и прекрасной стране, разыгрывалась фантазия канцлера, уже подготовленная к тому знакомством с классическим миром. Ничуть не смущаясь, Конрад находит здесь Парнасе и Олимп, радуется, что Гиппокрена, источник вдохновения, течет теперь в пределах германской империи, далее, — объятый страхом — он минует Сциллу и Харибду, приходит в восторг, увидев где-то Скирос, на котором Фетида скрывала своего сына, героя Ахилла, принимает театр в Тавромении за ужасный лабиринт Минотавра и знакомится в Сицилии с сарацинами, обладавшими завидной, унаследованной от апостола Павла, силой, благодаря которой они могли убивать ядовитых змей просто своей слюной.
Мы оставим теперь эти интересные легенды, придающие такой яркий колорит тому веку, когда люди верили в чудеса и у нас, немцев, наступал расцвет рыцарской поэзии, и закончим наше изложение Mirabilia сообщениями другого путешественника, посетившего Рим до 1173 г. и оставившего краткое описание города. Такое дополнение к римским Mirabilia было сделано испанским евреем Веньямином Тудельским, который, являясь как бы предтечей Иоанна Мандевилля, составил описание своего путешествия в Индию, изложенное отчасти фантастически, в духе того времени, и написанное на еврейском языке.
Ученый раввин описывает Рим исключительно с точки зрения еврея, конечно сосредоточивая все свое внимание на отношении всемирного города к Израилю и на падение Иерусалима в правление Веспасиана и Тита. Мы приводим здесь это описание, так как за весь тот период Средних веков это — единственный, дошедший до нас рассказ путешественника, посетившего Ним.
«Рим, — пишет Веньямин, — состоит из двух частей; их разделяет река Тибр таким образом, что, стоя в какой-либо одной части, можно видеть другую. В первой части находится самый большой храм; по-римски он называется S.-Petris; здесь же стоит дворец великого Юлия Цезаря со множеством зданий и сооружений, совершенно непохожих на все другие здания, существующие на свете. Город, местами представляющий одни развалины, местами обитаемый, имеет в окружности 24 мили. В нем 80 дворцов, 80 царей; начиная с Тарквиния и до Пипина, отца Карла, отнявшего у измаильтян Испанию и покорившего ее под свою власть, все эти цари назывались императорами. На окраине Рима стоит дворец Тита, которого 300 сенаторов отказались встретить, так как он не исполнил их веления; овладел Иерусалимом не в 2-летний срок, а лишь после третьего года. Далее можно видеть еще дворец Веспасиана, могущественное и прочное сооружение, напоминающее храм. Затем дворец царя Галбина, имеющий, соответственно числу дней в году, 360 зал и занимающий по окружности 3 мили. В этом дворце в Одну из междоусобных войн было убито свыше 10 000 идумеян; их кости висят там доныне. Желая, чтобы последующие поколения навсегда сохранили память о древней воине, государь этот приказал изобразить ее во всех подробностях с помощью скульптуры; высеченные из мрамора, изображения эти воспроизводят ряд битв и их участников на конях, с оружием в руках. Далее, там находится подземная пещера, в которой восседают на тронах царь и царица, и имеется около сотни статуй, изображающих всех римских царей включительно до наших дней. В церкви Св. Стефана, у его изображения в святилище, стоят две бронзовые колонны, сооруженная царем Соломоном, почивающим в мире. На каждой колонне есть надпись: Соломон, сын Давида. Живущие здесь евреи сообщили мне, что каждый год 9 июля из этих колонн как бы сочится вода. Здесь же находится пещера, в которую были положены Титом, сыном Веспасиана, священные сосуды, взятые из храма в Иерусалиме. Существует еще другая пещера в горе близ реки Тибра; в ней покоятся десять праведников (да будет благословенна их память!), убитых в правление тиранова. Далее перед Латеранском храмом стоит статуя, изображающая Самсона с каменным глобусом в руке; затем статуя Авессалома, сына Давида, и царя Константина, который построил город Константину и назвал его Константинополем. Статуя этого царя, изображенного сидящим на лошади, сделана из бронзы, но раньше вся она была позолоченной». Таким образом, Веньямин удостоверяет, что конная статуя Марка Аврелия, которая в народе была известна под именем Caballus Constantini, стояла в Латеране. Дух Mirabilia ясно сказался так же и в описании Веньямина. Образ раввина, странствующего его по незнакомому для него городу в сопровождении своих единоверцев из Транстеверина и внимающего их рассказам о чудесах этого города, полон живого интереса. Римское гетто имело так же свою археологию; основанием для нее послужили те факты их истории Рима, частью вымышленные, частью действительные, которые имели отношение к народу Давида; такого рода сказания существовали с давних пор. Уже в VI веке армянский епископ Захария утверждал что в Риме Веспасианом поставлены 25 бронзовых статуй еврейских царей, а Graphia сообщает, что в Латеране хранятся кивот завета Господня, семиручный светильник и останки Моисея и Аарона. Но Веньямин умалчивает об этом, и еврейские археологи показывали ему только какую-то легендарную пещеру, в которой будто бы находились священные сосуды из иерусалимского храма. Впрочем, отношения к Иерусалиму самих римлян, в особенности со времени крестовых походов, были настолько уже близки, что даже в Mirabilia мы находим рассказ о том, как близ церкви Св. Василия (в стене форума Августа) был сооружен большой бронзовый стол на котором по-гречески и по-латыни был написан золотыми буквами мирный договор, некогда заключенный римлянами с Иудой Маккавеем. Местные предания так же не приводятся Веньямином; вообще нельзя не пожалеть о том, что его пребывание в Риме было очень кратковременным и что в своем описании он ограничился лишь одними беглыми заметками. Если бы Веньямин сообщил о Риме того времени с такими же подробностями, с какими его современник Ибн-Диобеир описал Палермо это сообщение, вероятно, было бы весьма ценным. Но громадные размеры Рима и его развалин действовали подавляющим образом на воображение даже тех христиан, которые обладали классическим образованием, и свой краткий очерк раввин тудельский заканчивает вполне подходящими словами: «В Риме есть еще другие здания и сооружения, но все их перечислить никто не в силах».
Излагая историю развалин Рима, мы дополнили ее описанием бедственных событий, имевших место в XI веке, В XII веке в Риме все так же господствовала война; нетрудно представить себе поэтому, как много погибло тогда древних зданий, в особенности во времена Генриха IV и Роберта Гюискара. Когда спокойствие было восстановлено в Риме, остатки древних зданий послужили материалом для возобновления города. Об охранении памятников древности не заботилась никакая власть, и для получения извести теперь, так же, как и прежде, пускали в дело и благородный мрамор, и даже статуи. Для чужеземцев Рим так же продолжал быть местом, откуда можно было черпать ценный материал. Как некогда Дезидерий перенес из Рима колонны в Монте-Касино, так теперь то же самое проделывали иноземные князья и епископы. Посещая Рим, они с жадностью взирали на великолепные создания древности и, видя их совершенно заброшенными. невольно помышляли о том, как бы воспользоваться ими. Аббат монастыря Сен-Дени Сугерий, современник св. Бернарда, признается, что он наметил в термах Диоклетиана, а так же и в других термах несколько изумительных по своей красоте колонн для того, чтобы отправить их на корабле во Францию и употребить на постройку своего аббатства, к которой он приступил в то время. Если в этом случае трудности, сопряженные с перевозкой, и другие обстоятельства помешали Сугерию привести свое намерение в исполнение, то в других случаях подобных преград могло вовсе не быть.
Между тем публичные сооружения принадлежали по праву государству, и существуют документы того времени, из которых видно, что папы жаловали памятники частным лицам и церквям. Большая часть древних развалин находилась именно в таком частном владении; это обстоятельство и спасло их от окончательной гибели, на которую обрекается имущество, оставляемое без хозяина; что же касается пользования памятниками, то последствием его было только искажение их, но не разрушение. Примером той участи, которая постигала в таких случаях памятники, может служить триумфальная арка Септимия Севера. В 1199 г. Иннокентий III утвердил за церковью Свв. Сергия и Вакха обладание частью этой арки. «Мы утверждаем, — так гласит булла, — половину всей триумфальной арки, состоящей из трех отдельных арок, именно одну из двух арок меньшей величины (над которой воздвигнута одна из башен), стоящую ближе к вашей церкви, и половину всей средней и с камерами, примыкающими к меньшей арке» Далее сказано, что другой половиной арки владеют наследники некоего Цимина. Следовательно, эта триумфальная арка принадлежала двум различным владельцам, была совершенно перестроена обращена в укрепление и имела наверху башню.
Таким образом, папы по-прежнему продолжали считать древние сооружения достоянием государства; читатель помнит, что церковь признавала своею собственностью замок св. Ангела и Пантеон. Когда римляне достигли независимости, собственником всех тех общественных сооружений, которые еще не были обращены римскими фамилиями в укрепленные дворцы, объявил себя город. Сенат признал своею обязанностью заботиться об охранении целости городских стен, и ради удовлетворения этой потребности папа должен был ежегодно платить в пользу города определенную денежную сумму. Поэтому на величественных стенах Аврелиана мы находим, наряду с именами древних императоров и консулов, так же имена средневековых сенаторов времен Барбароссы. В 1157 году сенат восстановил часть стены близ porta Metrobia, и в настоящее время в этом месте, на башне della Marana, еще можно видеть доску с надписью, в которой все это изложено и затем приведены имена сенаторов, бывших тогда правителями; но о папе эта надпись не упоминает. Marana — название ручья, протекающего под башней в город.
Ни в одной, однако, надписи нет указаний, что тот или другой водопровод был восстановлен сенаторами или папами; об этих колоссальных сооружениях Древнего Рима совершенно умалчивается. Но на одном из мостов на острове Тибра мы еще и теперь видим надпись с именем сенатора. Эта надпись, находящаяся на мосту Cestius, гласит: «Бенедикт, светлейший сенатор великого города, восстановил этот, почти совсем разрушенный мост». Нет сомнения в том, что этот сенатор был Benedictus Carushomo. Из письма сената к Конраду мы знаем, что городом был восстановлен так же Мальвийский мост, разрушенный римлянами при Генрихе V. Но мы имеем еще другое, более замечательное свидетельство забот сената об охранении городских сооружений. Случилось так, что 27 марта 1162 г., через день после вступления Барбароссы в несчастный Милан и, вероятно, в тот самый день, когда этот город был предан варварскому разорению, римский сенат постановил принять меры к охранению колонны Траяна, «дабы она никогда не могла быть разрушена или повреждена и, оставаясь неприкосновенной в ее настоящем виде, служила бы всегда к славе римского народа, пока существует мир. Тот, кто дерзнет нанести ей ущерб, будет предан смерти, а имущество его будет конфисковано». Художественный памятник великих воинских подвигов Траяна принадлежал в то время женскому монастырю Св. Кириака, и римский сенат, не находя в этом обстоятельстве ничего предосудительного признал за монастырем право владения и колонной, и стоявшей возле нее небольшой церковью Св. Николая. Колонна Марка Аврелия так же принадлежала мужскому монастырю Св. Сильвестра in Capite. Надпись находящаяся в атриуме этого монастыря, гласит: «Так как колонна Антонина принадлежала монастырю Св. Сильвестра и стоящая возле нее церковь Св. Андрея с дарственными приношениями пилигримов в верхнем и нижнем алтарях уже с давних пор арендными договорами передавалась в сторонние руки, то мы, желая, чтобы это отчуждение никогда более не повторялось, властью св. апостола Петра и святых Стефана, Дионисия и Сильвестра проклинаем и предаем анафеме аббата и монахов, если они осмелятся сдать в аренду колонну и церковь или уступить их в виде бенефиции. И если кто-нибудь вздумает отнять у нашего монастыря эту колонну силой, тот да будет проклят, как грабитель церкви, и навеки предан анафема Да будет так! Это постановлено властью епископов и кардиналов в присутствии многих священнослужителей и мирян. Составил и скрепил Петр, милостью Бога смиренный аббат этого монастыря, совместно с братией, в лето от Рождества Христова 1119, в XII индиктион».
По мере достижения независимости римляне стали относиться к древности любовью и к ее памятникам прониклись уважением, поняв, как много обязан Рим своей главой сооружениям древних. У нобилей так же явилось желание прославиться возведением построек и тем содействовать украшению города. С этой именно целью была воздвигнута на мосту сенаторов (ponte Rotto) башня, которая в позднейшие годы Средних веков получила название Monzone, в народных же преданиях известна до настоящего времени под именем дома Пилата и дома Кола ди Риенцо. Эта удивительная башня (в Риме на всех мостах стояли башни), в которой взималось perkgium, должна была представлять собою пышный дворец. Сохранившиеся развалины этой башни, построенной из прочного кирпича, являются в настоящее время одним из самых замечательных памятников странной архитектуры частных зданий в Риме в Средние века. Карнизами и небольшими ложами башня разделялась на несколько этажей; вход в нее с улицы был сделан со сводом; внутри были комнаты с искусно выведенными крестовыми сводами; в верхние этажи вела каменная лестница. Снаружи башня была украшена древними изваяниями; грубые полуколонны из кирпича поддерживают фриз, представляющий самую разнородную смесь розеток из мрамора, арабесок и небольших мифологических рельефных фигур. В нише, устроенной в наружной стене у входа, первоначально находился бюст строителя (в Риме, следовательно, снова стали делать бюсты); впоследствии этот бюст пропал, и сохранилось одно лишь посвящение, изложенное высокопарным слогом. В другой пространной надписи, написанной леонинскими стихами, поименованы строитель и его семейство. Своим напыщенным тоном она напоминает речи, с которыми римляне обращались к Конраду и Фридриху; но минорная нота эпитафии, которая звучит в рассуждении о ничтожестве всякого земного величия, придает этой надписи некоторую поэтическую прелесть. «Николай, которому принадлежит этот дом, понимал, конечно, что слава в здешнем мире лишь одна суета. Воздвигнуть этот дом его побуждало не столько тщеславие, сколько желание восстановить блеск древнего Рима. Находясь в прекрасном доме, помни о могиле и о том, что тебе придется недолго в нем жить! Смерть мчится на крыльях. Человеку не дано жить вечно. Наша жизнь коротка и течение ее так же неверно, как полет пушинки. Как бы ты ни старался укрыться от ветра, пусть двери твоего дома будут заперты ста замками, пусть тысяча сторожей охраняет эти двери, у твоего изголовья будет все-таки сидеть смерть. Запрешься ли ты в замке, теряющемся в небесах, смерть тем скорее оттуда исхитит тебя, свою добычу. Величественный дом подымается к звездам; он воздвигнут первым из первых, великим Николаем, пожелавшим восстановить славу своих предков. Его отца звали Кресцентием, мать Теодорой. Этот знаменитый дом построен отцом для своего дорогого ребенка Давида». Без всякого основания создалось предположение, будто этим строителем был один из Кресцентиев и даже именно тот знаменитый Кресцентий, который жил во времена Оттона III. Сколько нам известно, в этой фамилии не было никого с именем Николая. Римское искусство, создавшее башню такой странной формы, было тек же далеко от искусства Джотто, построившего башню во Флоренции, как далека хроника Бенедикта Сорактского от хроники Виллани. Время возведения башни неизвестно; но, помимо исторических указаний, судя лишь по характеру надписи, надо полагать, что башня была построена в XI или XII веке. Варварский стиль этого баронского дворца выступает тем резче, что в непосредственном соседстве с ним стоят хорошо сохранившиеся два небольших римских храма, замечательных по своей изящной простоте. Сравнив свое сооружение с этими храмами, строитель должен был бы, конечно, почувствовать стыд; тем не менее римлянам того времени эта башня, вероятно, казалась сооружением небывалым, грандиозным и живописным. От этого здания, которому римский консул счел нужным посвятить надпись, приличествующую разве одному из сооружений Рамзеса, уцелели одни ничтожные развалины, которые теперь превращены в конюшню и сеновал. Так жестоко посмеялась судьба над тщеславным строителем, первым из первых людей, воздвигшим величественную башню.
Надо полагать, что дворцы Пьерлеони и Франджипани, не сохранившиеся до нашего времени, были такими же причудливыми постройками. Башни из кирпича, частью как отдельные здания, частью пристроенные к древним памятникам, возводились в ту эпоху повсюду в Риме. Не оставалось уже ни одной триумфальной арки, над которой не было бы возведено башни. Помимо других фамилий, одни Франджипани успели обратить в укрепления арки Тита и Константина и несколько арок Януса. Неподалеку от арки Тита у подошвы Палатина, вправо от via Sacra, находилась большая главная башня палатинского дворца Франджипани, Turns Cartularia, которая, по свидетельству Mirabilia, была возведена над храмом Эскулапа. В XI веке в этой башне сохранялась часть папского архива, известная под именем Cartularium juxtа Palladium; отсюда и башня стала называться Cartularia. Множество башен было построено Франджипани так же в Circus Maximus; по имени находившейся здесь арки одна ветвь рода Франджипани получила название de Arco. Страсть возводить башни господствовала тогда во всех итальянских городах. В Пизе этих башен было так много, что Веньямину Тудельскому показалось даже, будто число их доходило до 10000. Некоторые из этих памятников муниципальной независимости и гражданских войн того времени сохранились до сих пор; таковы: в Венеции — башня св. Марка; в Болонье — высочайшая башня degli Asinelli и наклонная башня Garisenda; в Пизе — великолепная наклонная башня собора. Башни, возводившиеся в Риме лишь в редких случаях, стоили таких больших денег и затевались с такими претензиями, как башня Николая; в большинстве случаев это были непрочные постройки, которые можно было легко разрушить и так же скоро восстановить. Часть этих средневековых башен уцелела до настоящего времени; все они построены из обожженного кирпича, имеют четырехугольную форму, не суживаются от основания к вершине и не разделены на ярусы; большая часть их представляет укрепления, возведенные на дворцах. По сведениям, имеющимся в Mirabilia, на городских стенах возвышалось более 360 башен; если к ним добавить еще бесчисленное множество церковных колоколен, затем башен на фамильных замках и наконец такое же множество развалин древних зданий, то можно представить себе, настолько средневековый Рим отличался от современного с его зданиями, увенчанными величественными куполами. Этот лес мрачных и грозных башен должен был придавать Риму в Средние века вид неприступного воинственного города и производит внушительное впечатление даже на могущественных государей.
Сам город, однако, представлял в XII веке картину невообразимого хаотического разорения и одичания. После пожара, бывшего при вторжении норманнов, холмы все более пустели и покрывались пышной южной растительностью; бывшие городские кварталы превращались в поля, а низменности — в болота, в которых свирепствовала лихорадка. Население перемещалось к Тибру и Марсову полю у подошвы Капитолия, достигшего своей прежней независимости. Здесь размещаясь в лабиринте улиц, среди груд развалин мраморных храмов и памятников ютился невежественный римский народ, немногочисленный, но достаточно сильный, чтоб изгнать из города пап и заставить императоров отступить от древних стен Аврелиана.
С прекращением борьбы за инвеституру для Рима явилась возможность мало-помалу выйти из своего бедственного положения. Но римские граждане не обладали никакими денежными средствами, а папам приходилось заботиться о восстановлении церквей, необходимых для совершения религиозного культа. В то время, как в большей части итальянских республик возводились великолепные соборы нового стиля, римское строительное искусство довольствовалось реставрацией и отделкой лишь того, что сохранилось в таком изобилии от прошлых времен.
Насколько чувство прекрасного уже было сильнее вначале XII века, мы можем судить по церкви S.-Maria in Cosmedin, находившейся в районе Scola Greca. Эта небольшая по своим размерам сокровищница средневекового искусства была реставрирована при Каликсте II и отделана его комерарием Альфаном. В ней доныне сохранилось немало памятников, принадлежащих тому времени, — создании наивной скульптуры, превосходно воспроизводящих эпоху, когда среди господства сурового варварства впервые в шаловливых и робких чертах стал выступать пленительный, детский облик музы. При виде пестрой мозаики каменного пола, отделанных мрамором изящных амвонов, дверных косяков, украшенного мозаикой епископского кресла в абсиде и многого другого, что появилось в дни Альфана, зрителем чувствуется дыхание того времени.
Мы уже говорили выше о работах, произведенных Каликстом II в базилике Св. Петра и в Латеране, где, по приказанию этого папы, победы, одержанные церковью, были изображены в картинах. С некоторыми перерывами преемники Каликста продолжали следовать его примеру; в этом отношении особенно выделился Иннокентий II. Церковь S.-Maria in Trastevere является настоящим памятником его понтификата. Эта древняя базилика, до сих пор одна из самых интересных в Риме была по смерти Анаклета перестроена Иннокентием II заново. Сам Иннокентий был транстеверинец по происхождению, и его фамильный дворец с башнями находился в районе прихода этой церкви. Закончить вполне перестройку ее Иннокентию II не удалось, и это было сделано уже Иннокентием III. Тем не менее церковь S.-Maria in Trastevere, несмотря так же на многие переделки, которые были сделаны в ней впоследствии, остается в сущности сооружением Иннокентия II. С ее 24 колоннами из темного гранита, увенчанными классической капителью языческих времен, с античными потолочными балками над этими колоннами, с полом древней настилки, с дарохранилищем на порфировых колоннах и затем мозаикой, эта базилика преисполнена до настоящего времени того древнехристианского духа, который был присущ средневековому Риму. Мозаика абсиды и арки, хотя и реставрирована, принадлежит большей частью тому же времени. Признать ее вполне варварской нельзя ни в каком случае; напротив, наряду с соблюдением традиций в изображенных фигурах уже замечается больше выразительности. В особенности обращают на себя внимание изображения Спасителя и Девы Марии, сделанные в торжественном и достаточно воздушном стиле. Другие изображения относятся к позднейшему времени, за исключением большой мозаики, находящейся в наружной нише базилики и изображающей Богоматерь и десять дев; эта мозаика принадлежит середине XII века и свидетельствует, что искусство снова стало делать успехи. Возможно, что это была работа мастеров из Монте-Касино.
Когда Дезидерий строил свою прекрасную монастырскую церковь, он брал из Рима только материал, но не призывал римских мастеров. В летописи Монте-Касино ясно сказано, что мозаисты были приглашены из Византии и что Дезидерий учредил тогда в своем монастыре школу мозаики, дабы это искусство не было окончательно, забыто в Италии, где будто бы им не занимались уже в течение 500 лет. Но мозаичные работы в действительности не прекращались в Италии, и это утверждение летописца есть не больше, как преувеличение. Можно предполагать только с некоторой вероятностью, что школа мозаики в Монте-Касино имела большое значение для Рима и что в периоды сближения пап с королями Сицилии, строившими великолепные соборы, художники из Палермо так же работали в Риме. Стенная живопись и мозаика не переставали находить приложение в Риме. В церкви S.-Quattro Coronati, возобновленной Пасхалием II, находятся замечательные фрески в капелле Св. Сильвестра in Porticu, принадлежавшей братству скульпторов и каменотесов. В базилике Св. Климента, реставрированной Пасхалием II, который первоначально был кардиналом этой церкви, найдены были в 1862 г., при раскопках нижней церкви, фрески, принадлежащие, по-видимому, так же XI или XII веку.
Живописцы, служившие церкви своим искусством, в то время, по-видимому, уже пользовались и благосостоянием, и почетом; так, в 1148 г. какой-то живописец Бентивенга был даже сенатором. В средине XII века получают известность фамилии некоторых римских художников, прославившихся своими скульптурными рабочий как в самом Риме, так и за его пределами. В 1148 г. четыре сына одного художника Павла — Иоанн, Петр, Анджело и Сассо — соорудили дарохранилище в церкви S.-Lorenzo за стенами и ими же были произведены другие подобные работы. В это же время пользовалась известностью в Риме семья художников, главой который был римлянин Ranucius: ими были исполнены мозаичные работы в церкви S.-Maria di Castello in Corneto. Затем, около 1180 г., появляются на сцену Космата, семья знаменитых художников, прославившихся в XII веке. Таковы были первые шаги новейшей скульптуры, началом для которой послужило так называемое Opus Alexandrinum, т. е. та мозаичная отделка церквей, при которой употреблялись в дело кусочки цветного мрамора. Эти скульптурные работы сводились к архитектурным украшениям и изготовлялись каменотесами. Подобными изделиями в то время украшались гробницы, трибуны или аммоны, мраморные канделябры для пасхальных свечей и дарохранилища. Образцы изделий такого стиля существуют в Риме доныне в церквях Св. Климента, S.-Maria in Cosmedin, S.-Marco, S.-Croce in Gerusalemme и S.-Lorenzo за стенами. На Латеранской площади, что подтверждает так же в своем описании Веньямин Тудельский, стояла древняя конная статуя
Марка Аврелия. По приказанию Климента III перед ней был устроен фонтан, и это послужило поводом к ошибочному утверждению, будто Климент приказал отлить из бронзы конную статую и поставить ее в Латеране. Каким образом при том низком уровне, на котором стояло в Риме тогда искусство, могла бы быть вы выполнена подобная работа из бронзы?
Таковы были на заре возрождавшегося искусства первые его представители, гордо называвшие себя мастерами мраморных изделий (marmorarii) и учеными римскими мастерами (doctissimi magistri Romani). Помещаясь в своих уединенных мастерских, они, среди шума и бедствий междоусобных войн, выполняли с чувством благочестия те заказы, которые им давала церковь. Их искусство переходило от отца к сыну и внуку и постепенно развивалось, создавая школы. С половины XII века эти римские мастера стали получать все более и более заказов, так как почти все папы без исключения уже заботились о реставрации и украшении церквей.
Люций II выстроил заново церковь S.-Crice. Евгений II возобновил церковь S.-Maria Maggiore и украсил ее портиком. Затем папы так же, как и кардиналы стали строить дворцы. Так, Анастасий IV воздвиг дворец близ Пантеона, а Евгений III — дворец в Сеньи, где имел свою резиденцию. Евгений III увеличил так же число построек в Ватикане, где им, вероятно, было возведено новое здание, постройку которого продолжал Целестин III. Существует предположение, что именно оба эти папы положили основание Ватиканскому дворцу.
Латеран был так же расширен Климентом III и Целестином III. Последний в 1196 г. приказал поставить здесь бронзовые двери. Монастырский дворик в церкви S.-Lorenzo был построен, вероятно, так ж Климентом III; в настоящее время этот дворик является самой древней постройкой такого рода в Риме; по своему стилю он приближается уже к следующему веку, когда устройство таких красивых двориков с небольшими портиками, украшенными мозаикой, было вполне усвоено.
Таким образом, в конце XII века в Риме так же наблюдается пробуждение интереса к искусству, тесно связанное с возникновением этого интереса во всей Италии. Однако именно в Риме искусство никогда не получило значения национального художества. Девственная почва тех городов, где не существовало тиранического гнета церковных традиций, оказалась более благоприятной для искусства и в 1200 г. родился Никола Пизано, гениальный выразитель начавшейся в XIII веке эпохи новой культуры.