Глава IV.
Отношения между русскими князьями от смерти Ярослава I до смерти Мстислава I Владимировича
В 10-й год Изяславова старшинства (1064) Ростислав Владимирович, лишенный надежды на старшинство преждевременною смертию отца и обязанный кормиться тою волостию, какую дадут ему дядья из милости, покинул семейство во Владимире Волынском и удалился в Тмуторакань[1]: здесь на отдаленном застепном приморье, окруженном разными варварскими народами, был самый удобный притон варяжничеству; сюда стремились все те, которым почему-нибудь было тесно в обществе, здесь из разноплеменных пришлецев составлялись дружины, готовые на все возможные подвиги под знаменами первого искателя приключений: здесь же надеялся и Ростислав собрать многочисленную и отважную дружину, с которою если и не мог возвратить утраченное старшинство, то по крайней мере мог быть независим от произвола дядей. В Тмуторакани, зависевшей, как мы видели, от Чернигова, княжил сын черниговского князя Глеб Святославич. Ростислав вытеснил его оттуда, потом впустил опять, не желая сражаться с дядею Святославом, пришедшим восстановить сына на стол; но, как скоро Святослав удалился, Ростислав снова выгнал Глеба, утвердился в Тмуторакани и стал ужасом соседей[2]. Лукавый грек, правитель Корсуня, не усомнился злодейством избавиться от храброго варяга: он отравил Ростислава[3].
Но когда восточным областям русским нечего уже было опасаться вторжения от исключенного из старшинства князя, области западные терпели от другого подобного же князя, именно от Всеслава Полоцкого. Всеслав наследовал от отца ненависть к потомству Ярослава[4]. В 1067 году он явился во владениях последнего, пожег и разграбил Новгород, не пощадил даже и святыни[5]. Соединенные Ярославичи отплатили Всеславу страшным опустошением его собственных владений и поражением его самого на берегах Немизы, или Немана, которого берега прослыли оттого кровавыми в народе[6]. Желая избавиться и от другого исключенного князя, Ярославичи, подобно греческому правителю Корсуня, прибегли также к лукавству: они призвали к себе Всеслава под клятвою не делать ему никакого зла, нарушили эту клятву, схватили доверчивого князя, отвезли в Киев и заключили в темницу[7]. Но коварство не помогло: исключенные князья множились все более и более. По смерти Вячеслава Смоленского и переведенного на его место Игоря остались сыновья, которые не могли быть сонаследниками с дядьями и потому должны были оружием отыскивать владения на Руси. Скоро на помощь обделенным князьям является дикая орда кочевников, которая вписала имя свое в наших летописях тем, что участвовала во всех усобицах Русской земли, опустошая ее под знаменами враждующих князей: я говорю о половцах. Этот бич Божий за грехи народа, по выражению летописца[8], явился в русских пределах еще в 1055 году. Тогда Всеволод Переяславский, вероятно дарами, успел отвратить их от своей области[9], но ненадолго: в 1060 они явились снова, разбили Всеволода, опустошили страну[10]; в 1068 Ярославичи должны были соединить свои полки для отражения варваров. Но недавнее клятвопреступление против Всеслава требовало казни, говорит летописец[11], и Ярославичи были наголову разбиты половцами на Альте. Изяслав явился беглецом в Киев, к ужасу и негодованию граждан, которые считали обязанностию доброго князя умирать за людей, вверившихся его защите. Собралось вече: решили идти просить у князя оружия и коней, чтоб выступить одним против врагов. Согласиться на такое требование значило отказаться от главной своей обязанности и вместе с тем, след., от своих прав, потерять свое значение. Изяслав после долгих споров с киевлянами отверг их просьбу. Тогда народ решился добыть себе князя, который бы мог защищать его, и что предвидели некоторые из думцев Изяславовых, то исполнилось: народ освободил Всеслава из темницы и провозгласил его князем. Изяслав не смел отважиться на борьбу с соперником и убежал в Польшу. Сокровища казны его были разграблены ожесточенным народом[12]. Таким образом, чего князь полоцкий не мог никак достигнуть, будучи свободным, того достиг он, сидя в заключении: "Дотронулся копьем до золотаго стола киевского и разшиб славу Ярослава"[13]. Но ненадолго. Ярославичи не могли равнодушно видеть Изяславова внука на старшем столе. Святославу Черниговскому удалось разбить половцев и выгнать их из пределов своего княжества, а между тем Изяслав приближался с польскими полками, Всеслав вышел было к нему навстречу к Белграду, но видел ясно, что ему нельзя с одними киевлянами бороться против Ярославича и Болеслава Польского, и потому ночью тайно, оставя стан киевлянам, бежал в свою вотчину — Полоцк. В такой крайности покинутые князем киевляне созывают вече: решено было звать на помощь Ярославичей — Святослава и Всеволода с угрозою, что если братья не пойдут, то граждане в отчаянии зажгут город и уйдут в Грецию. Ярославичи обещали вооружиться против старшего брата, если он вздумает с ляхами сгубить стольный город отцовский, и в самом деле послали сказать Изяславу, что ему не для чего более идти с войском против Киева, что противник его Всеслав бежал и что они не допустят поступить дурно с киевлянами. Изяслав не захотел вооружить против себя братьев и потому, взяв с собою Болеслава и малый отряд поляков, пошел мирно к Киеву. Граждане последнего были успокоены заступничеством младших Ярославичей, но Изяслав отказался не вполне от мести. Прежде него приехал в Киев сын его Мстислав; главные вечники, виновники освобождения Всеславова, были убиты, другие ослеплены, вместе с виновными погибло много невинных. Народ молчал и с поклоном принял старого князя. Болеслав Смелый, по примеру одноименного прадеда своего, загостился в богатом Киеве, и русские принуждены были тайным убийством отделываться от его воинов, разведенных на кормление: тогда Болеслав должен был поспешить уходом в свою землю[14].
Освободившись от поляков, Изяслав не показал себя таким незлобливым, каким величает его летописец[15]. Он пошел на Всеслава, выгнал его из отцовской области, которую отдал сперва сыну своему Мстиславу, а по смерти его — другому сыну, Святополку. Но изгнанный Всеслав, за которым в потомстве осталась слава необыкновенной быстроты, с какою перелетал он из одной области в другую[16], не думал поддаваться Ярославичам: он явился внезапно пред Новгородом, был отражен тамошним князем Глебом Святославичем, но успел выгнать Святополка из Полоцка, хотя и был в том же году разбит другим Изяславичем, Ярополком[17].
Посылая против Всеслава сыновей своих, Изяслав преследовал в Киеве его бывших приверженцев, действительных или мнимых. Эти люди находили убежище в Чернигове у Святослава. Так, св. Антоний, основатель Печерской обители, подвергнувшийся гневу в. князя как приятель Всеслава, был ночью взят и скрыт в Чернигове Святославом. Если бы даже Святослав сделал это единственно из любви и уважения к св. мужу, то Изяслав, с своей стороны, не мог не оскорбиться приязнию брата к человеку, в котором он видел врага своего. Как бы то ни было, несомненно только то, что между братьями началась распря[18] и что Изяслав вздумал наконец вступить в мирные сношения с князем полоцким, ибо Святослав, уговаривая Всеволода вооружиться на Изяслава, мог переиначить смысл сношений киевского князя со Всеславом, но не мог выдумать факта[19]. Имеем право заключить также из приведенного случая с св. Антонием, что Изяслав принужден был вступить в связь с непримиримым врагом своим, видя недоброжелательство со стороны брата. Святослав, с своей стороны, видел в таком странном сближении явно враждебное для себя намерение и уговорил младшего брата Всеволода предупредить его. Изяслав был вторично изгнан из Киева, на этот раз уже родными братьями, из которых старший, Святослав, сел на главном столе, в Киеве.
Изгнанник Изяслав с семейством опять отправился в Польшу. Он предвидел, что не найдет уже в Болеславе помощника, и потому надеялся единственно на сокровища, вывезенные им из Киева; но поляки, взявши у него большую часть этих сокровищ, показали ему путь от себя, по выражению летописца[20]. Тогда осмеянный Изяслав принужден был обратиться к верховному повелителю Польши, римско-германскому императору, и признал себя данником империи[21]. Но Генрих IV не мог думать об утверждении своей власти на востоке Европы, потому что на западе встретил себе противника, который хотел поделить с ним владычество. Генрих мог только отправить к киевскому князю посольство с требованием возвратить престол Изяславу и с угрозою, что в случае отказа похититель испытает силу немецких полков. Послы возвратились к своему государю с богатейшими дарами, каких никогда не видывал двор немецкий[22]; после того можно ли было ссориться с таким богатым и щедрым князем! Наш летописец говорит, что Святослав, желая произвести сильное впечатление на императорских послов, велел показать им свою казну, какой не могли они видеть на западе. При этом летописец вложил в уста послов слова, приписанные прежде св. Владимиру: "Храбрая дружина лучше мертвого богатства, с нею можно приобресть и больше этого"[23]. Летописец прибавляет[24], что богатство Святослава подобно богатству Езекии рассыпалось ровно по смерти владельца. Из этих слов летописи можно усмотреть, с каким негодованием смотрели современники и ближайшие потомки на поведение старших Ярославовых сыновей, которые не следовали примеру деда и копили сокровища, полагая на них всю надежду[25], тогда как настоящий, добрый князь, по господствовавшему тогда мнению, не должен был ничего скрывать для себя, но все раздавать дружине, при помощи которой он никогда не мог иметь недостатка в сокровищах[26].
Изяслав, не получив успеха при дворе императорском, принужден был обратиться к другому владыке Запада, папе Григорию VII. Изяслав послал в Рим одного из сыновей своих, который просил папу утвердить его самого на престоле властию св. Петра, уверяя, что имеет на то родительское согласие[27]. Это известие, что сын Изяслава просил княжения для себя, а не для отца, можно объяснить только таким образом, что Изяслав, отчаявшись сам возвратить себе престол, просил папу употребить старание, чтоб по крайней мере потомство его не было исключено из родового наследства и не осталось век в изгнании на чужой стороне. В письме папа говорит также, что дальнейшие переговоры Изяслав может вести устно с подателями письма. Какие были следствия этих переговоров — неизвестно. Григорий писал также и к Болеславу Польскому с увещанием отдать сокровища, взятые у Изяслава[28]. Вероятно, и это письмо не произвело никакого действия: Болеслав был в союзе с Святославом, и в 1076 году молодые князья Олег Святославич и Владимир Всеволодович ходили на помощь полякам и воевали чехов[29]. Но в том же году умер Святослав в Киеве, а между тем Изяслав явился в пределах Руси с польскими войсками. Каким образом поляки опять стали союзниками Изяслава? Одно только известие, находящееся у Татищева[30], проливает несколько света на это событие: здесь сказано, что Олег и Владимир во время похода своего на помощь Болеславу, узнав, что последний примирился с чехами и идет на пруссов и поморян, не захотели за ним туда следовать, но пошли одни на Братислава Чешского и заключили с ним выгодный мир, что оскорбило поляков. Вероятно, этот поступок молодых князей раздражил Болеслава, который потому и решился помочь Изяславу против братьев. Всеволод не захотел сражаться с Изяславом и уступил ему старший стол, оставив за собою Чернигов, как было при Святославе[31].
Мы видели, что преждевременная смерть троих Ярославичей — Владимира, Вячеслава и Игоря оставила сыновей их без волостей на волю старших, которые не хотели признать их сонаследниками с собою. Один из таких князей, Борис Вячеславич, узнав, что в. к. Святослав умер, а Всеволод выступил против Изяслава, вздумал воспользоваться раздором дядей и занял Чернигов; но сидел там только 8 дней, был выгнан Мономахом[32] и бежал в Тмуторакань, где по смерти Ростислава Владимировича княжил Роман Святославич. Последний принял Бориса, но за ним должен был принять и родных братьев, потому что мстительный Изяслав не хотел дать уделов Святославичам. Глеб был изгнан дядею из Новгорода[33], Олег из Владимира[34]; хотелось изгнать и Всеслава Полоцкого, но не удалось[35]. Вытеснив племянников, Изяслав и Всеволод роздали своим сыновьям области: Святополку Изяславичу отдали Новгород, брату его Ярополку Вышгород, а Всеволодову сыну Владимиру Смоленск[36].
Изгнанный из Новгорода Глеб Святославич погиб далеко на Севере; брат его Олег не захотел жить в отцовском стольном городе изгоем и есть хлеб дяди Всеволода, которого считал похитителем своей отчины[37]: он ушел в Тмуторакань к родному брату Роману и двоюродному Борису Вячеславичу. Тмуторакань наполнялась изгнанниками, Русь не могла быть спокойна. В 1078 году Олег и Борис явились в Руси с половцами и выгнали Всеволода из Чернигова. Обоим Ярославичам грозило изгнание: они совокупили свои силы и выступили против обделенных князей. На Нежатиной Ниве, близ Чернигова, встретились дяди с племянниками; в страшной битве Изяслав Киевский, со стороны дядей, и Борис Вячеславич, со стороны племянников, пали, но победа осталась за старшими: Олег должен был опять бежать в Тмуторакань, Всеволод остался в. князем на Руси[38].
Так первый из Ярославичей погиб уже вследствие усобицы, вследствие стремления старших членов рода исключить младших из владения родовою собственностию, вследствие вышеприведенного обычая, что племянники не могут быть сонаследниками с дядьми своими. Но последний обычай имел ли силу относительно Святославичей, которых отец умер, будучи старшим в роде? На это можно отвечать, что Святослав захватил старшинство не по праву, при жизни старшего брата, и в таком случае Святославичи подходили под обычай, осуждавший племянников на исключение. Но Изяслав был изгнан Святославом и Всеволодом вместе, след., с согласия всех старших членов рода, за то, что не умел блюсти его выгоды, сносясь со Всеславом Полоцким, и если Изяслав гнал Святославичей по личной вражде, то Всеволод уже не имел никакого права исключать их, ибо, обвиняя Святослава в похищении старшинства, тем самым обвинял самого себя как участника в этом беззаконии. И точно, впоследствии мы видим, что Всеволодовичи, домогаясь отнять у Святославичей право на владение Киевом, ни слова не говорят о беззаконном старшинстве Святослава, но представляют только завещание Ярослава I, по которому князья восточных областей не должны были вступаться в западные. Вот почему Святославичи считали себя жестоко обиженными, питали ненависть к потомству несправедливых дядей и старались всеми силами возвратить себе отцовскую область, а при случае и старшинство. "Вы первые начали нас губить", — говорили они Мономаховичам[39].
Летописец, описывая погребение Изяслава, высчитывает добродетели этого князя, и между прочим незлобие[40]. Благочестивый монах по своим понятиям считал обязанностию сказать что-нибудь хорошее об усопшем (при этом не надобно забывать, что первое составление летописи относят к княжению сына Изяславова), тогда как в других устах похвала незлобию Изяславову могла бы показаться злою насмешкою. Можно ли назвать незлобивым князя, который позволил сыну своему замучить множество киевлян, даже и невинных в его изгнании, жестоко преследовал Всеслава Полоцкого, в отношении к которому сам был больше виноват, преследовал в Киеве людей, которых подозревал в приязни ко Всеславу, не уважая в них даже святости жизни, наконец, преследовал несчастных сыновей Святослава? Что же касается до помощи, которую он оказал Всеволоду, то она была вынуждена обстоятельствами, потому что племянники, выгнав Всеволода, не пощадили бы и самого Изяслава, который был против них более виновен, чем Всеволод.
Летописец хвалит и третьего из Ярославичей, Всеволода, которому досталось старшинство по смерти Изяславовой: он хвалит его за его правду, любовь к духовенству, воздержание[41]; говорит, что отец Ярослав любил его больше других сыновей своих. Но из слов того же летописца видно, что старшинство было не по силам Всеволоду, уже престарелому и больному[42], особенно в то время, когда семейные княжеские отношения были так запутаны, когда было столько исключенных князей, которые оружием старались добыть себе области на Руси. Сюда присоединилось еще другое зло, следствие господства родовых отношений между князьями. Князья, перемещаясь из одной волости в другую, с младшего стола на старший, приводили с собою свою дружину, которую, разумеется, предпочитали дружине, найденной в новом княжестве, оставшейся после прежнего князя; отсюда проистекала невыгода во 1) для народа, потому что пришлецы не соблюдали интересов чуждой для них области и старались наживаться на счет граждан; во 2) для старых бояр, которых пришлецы отстраняли от важных должностей, от княжеского расположения, заезжали их, по местническому выражению. Вот почему мы видим ненависть старых дружинников к пришлецам, старание первых сбыть во что бы то ни стало последних, а для этого единственным средством было завести крамолу против князя и перезвать на его место другого. Это явление обнаруживается очень рано, именно при Всеволоде, который привел в Киев свою дружину, набранную им в Переяславле и Чернигове. Эти пришлецы, пользуясь расположением князя, привыкшего к ним, старались отвратить его от первой дружины, т.е. от старых киевских бояр Изяславовых, и, захватив себе должности, угнетали народ. "И нача, — говорит летописец, — любити смысл уных, съвет створя с ними; сиже начаша заводити и негодовати дружины своея первыя, и людем не доходити княже правды начаша тиуни грабити, людий продавати, сему не ведущю в болезнех своих"[43]. Ясно, что здесь под именем уных разумеются не молодые люди, но люди, новые для киевлян, пришлецы, ибо странно предположить, чтобы Всеволод на старости лет покинул своих ровесников и прилепился к юношам.
Всеволод, приняв один всю власть русскую, по выражению летописца[44], распорядился так: отдал Чернигов сыну своему Владимиру; в Новгороде остался Святополк, сын Изяслава; другому Изяславичу, Ярополку, отдана была область Владимиро-Волынская с придачею Турова; стол переяславский отдан был Ростиславу, второму сыну Всеволодову[45]. Неизвестна участь Смоленска: вероятно, он был присоединен к волости Мономаха, ибо последний пишет, что он ходил защищать его от нападений полоцкого князя, не упоминая при этом ни о каком особом князе смоленском[46]. В Ростове мы после увидим молодого Мстислава Владимировича, след., и этот город зависел от Мономаха. В Тмуторакани сидели двое Святославичей, Олег и Роман, выжидая случая возвратиться на Русь. Где были остальные Святославичи, Давид и Ярослав, — известные списки летописи не говорят об них ни слова; только Татищев упоминает об отдаленном Муроме, как убежище Святославичей[47].
Отдача Чернигова Мономаху была делом несправедливым и безрассудным, ибо при таком распоряжении Русь никогда не могла быть спокойна от притязаний Святославичей. Но в то время, как с востока надобно было беспрестанно ожидать нападения от изгнанников тмутораканских, на западе область Владимиро-Волынская еще менее могла быть спокойна. Мы видели, что она была отдана Ярополку Изяславичу, но в то же время здесь жили обделенные князья: Ростиславичи — Рюрик, Володарь и Василько и Игоревичи — Давид с братом; все они видели во Владимирской области свою отчину, потому что здесь сидели отцы их — Ростислав и Игорь. Таким образом, Волынь была спорною волостию между тремя линиями — Изяслава, Ростислава и Игоря. Это обстоятельство чрезвычайно важно, потому что оно объясняет усобицы, имевшие место не только в княжение Всеволода, но и его преемника.
Едва Всеволод успел взять на себя старшинство, как Роман Святославич явился в Руси с половцами. В. князь успел, вероятно дарами, склонить варваров оставить Романа; этот князь, раздраженный коварством половцев, завел с ними распрю и был убит[48]. В то же время шайка козаров, окружавшая Олега, брата Романова, изменила ему и силою отправила его в Грецию[49]. Из этого мы ясно видим, сколько разноплеменных народов толпилось в степном приморье, из смешения которых с беглецами русскими образовались многочисленные шайки, готовые вести всякого на Русь.
Убийством Романа и изгнанием Олега Тмутаракань была очищена от исключенных князей, и Всеволод послал было туда своего посадника[50], но ненадолго. В 1081 году явилось туда двое других обделенных князей — Володарь Ростиславич и Давид Игоревич[51], а в 1083 прибыл из Греции Олеги выгнал Володаря с Давидом[52]. Между тем Ростиславичи, остававшиеся на Волыни, также не хотели быть без дела: пользуясь отсутствием Ярополка Изяславича, бывшего в Киеве у дяди, они отняли у него стол. В. князь послал на них сына своего Владимира, который и возвратил Волынь Ярополку[53]. Счастливее Ростиславичей был Давид Игоревич: он с своею дружиною пробрался к Днепровскому устью, в Олешье[54], и начал там грабить купцов, производивших торговлю с Грециею и потому называвшихся гречниками. От греческой торговли зависело богатство и значение Киева, след., богатство казны великокняжеской: Всеволод принужден был прекратить грабежи Давида обещанием дать волость, и точно — назначил ему Дорогобуж на Волыни[55]. Но этим несчастным распоряжением Всеволод не прекратил, а еще более усилил княжеские которы. Ярополк Изяславич, князь волынский, в отдаче Дорогобужа Давиду видел обиду себе, намерение Всеволода уменьшить его волость и потому начал злобиться на в. князя и собирать войско. Всеволод хотел предупредить Изяславича и отправил против него Мономаха. Ярополк испугался и ушел в Польшу. Владимир был отдан Давиду Игоревичу, а между тем Ростиславичи отняли у поляков червенские города, захваченные Болеславом II, утвердились в них и таким образом поделили с Игоревичем прежнюю Владимиро-Волынскую область, как она была по смерти Ярослава I[56].
В Польше Ярополк не мог найти помощи, ибо в ней самой происходили волнения. Знаменитый Болеслав II пал жертвою ненависти вельмож и притязаний прелатов; место Болеслава заступил слабый Владислав Герман. Князь Волынский видел, что от Польши ожидать нечего, и спешил примириться с в. князем. Мономах от имени отца согласился на мир и возвратил Ярополку Владимир. Примирением Ярополка с дядею рушились надежды Ростиславичей и Давида Игоревича: первые не могли быть спокойны в городах червенских, отнятых у союзников Ярополка; Давид принужден был выехать из Владимира. Тогда решились злодейством освободиться от Ярополка; на дороге от Владимира к Звенигороду несчастный князь был поражен убийцею, который убежал в Перемышль к Рюрику Ростиславичу[57]. Летописец ясно говорит, что Ярополк погиб от братьев, подвергся одной участи с св. Борисом и Глебом[58], Сам Ярополк, почувствовав удар, вскричал: "Ох, тот мя враже улови". Бегство убийцы к Рюрику Ростиславичу показывает, на кого намекал Ярополк. После Давид прямо говорил Святополку, что Ростиславичи убили брата его[59]. Так совершено было первое преступление, первое братоубийство за эту несчастную Владимирскую волость: мы увидим, что оно не было последним.
Всеволод не хотел оставить злодейства без наказания: он ходил на Рюрика к Перемышлю[60], но поход кончился ничем: Ростиславичи остались в червенских городах, а Давид стал опять княжить во Владимире[61].
В 1093 году умер Всеволод. Мы видели, что и этот Ярославич не внес наряда в Русскую землю: к усобицам на востоке за область Черниговскую присоединились усобицы на западе за Волынь, все вследствие того, что племянникам не хотели дать части в родовой собственности; и на востоке, и на западе гибли князья — там от наемных варваров, здесь от братьев, и кости Ярославовых внуков белелись в степи непогребенные[62]. Наряд был нарушен: для его восстановления явился Мономах.
Мономах принадлежит к тем великим историческим деятелям, которые являются в самые бедственные времена для поддержания общества, которые своею высокою личностию умеют сообщить блеск и прелесть самому дурному общественному организму. Мономах вовсе не принадлежит к тем историческим деятелям, которые смотрят вперед, разрушают старое, удовлетворяют новым потребностям общества: это было лицо с характером чисто охранительным, и только. Мономах не возвышался над понятиями своего века, не шел наперекор им, не хотел изменить существующий порядок вещей, но высокими личными доблестями, строгим исполнением своих обязанностей прикрывал недостатки существующего порядка вещей, делал его не только сносным для народа, но даже способным удовлетворять его общественным потребностям.
Тогдашнее общество требовало прежде всего от князя, чтоб он свято исполнял свои семейные обязанности, не которовался с братьями, мирил враждебных родичей, вносил мудрыми советами наряд в семью: Мономах во время злой вражды между братьями заслужил название братолюбца, умными советами и решительностию отвращал гибельные следствия княжеских котор, крепко держал в руке узел семейного союза. Новообращенное общество требовало от князя добродетелей христианских: Мономах отличался необыкновенным благочестием. Общество требовало от князя строгого правосудия: Владимир сам наблюдал за судом, чтоб не давать сильным губить слабых[63]. В то время, когда другие князья играли клятвою, на слово Мономаха можно было положиться[64]. Когда другие князья позволяли себе невоздержание и всякого рода насилие, Мономах отличался чистотою нравов и строгим соблюдением интересов народа. Общество больше всего ненавидело в князе корыстолюбие: Мономах всего больше им гнушался. Новорожденное европейско-христианское общество, окруженное варварами, требовало от князя неутомимой воинской деятельности: Мономах почти всю жизнь не сходил с коня, стоял на стороже Русской земли: в каком краю была опасность, там был и Мономах, добрый страдалец за Русскую землю. Если мы, отдаленные веками от этого лица, чувствуем благоговение, рассматривая высокую его деятельность, то как же должны были смотреть на него современники? Не дивно, что народ любил его и перенес эту любовь на все его потомство.
По смерти отца Мономах не встретил бы никакого препятствия со стороны граждан, если бы захотел тотчас занять престол отцовский[65]. Но Мономах ненавидел усобицы и потому не хотел возбудить нового кровопролития со стороны Святополка Изяславича, которому принадлежало старшинство между двоюродными братьями. Мы видели этого князя в Новгороде. Узнав о насильственной смерти брата своего Ярополка, видя, что теперь уже некому заботиться об интересах его рода на юге, Святополк покинул новгородцев и поспешил на Русь, где занял Туров. По смерти Всеволода Мономах послал звать его как старшего в роде на киевский стол[66]. Если бы мы не знали всей правоты и простоты Мономахова характера, то можно было бы подумать, что он нарочно хотел дать старшинство Святополку, дабы показать народу все различие между ним и собою. В самом деле, трудно было найти противоположность более поразительную. Со слабостию характера в Святополке соединялось властолюбие и, что еще хуже, ненасытное корыстолюбие, порок, который всего более ненавидели в князе. Киевляне жаловались на Всеволода, что он пренебрегал старою дружиною и давал волю пришлецам недавним; Святополк не думал приобрести расположения граждан исправлением дядиной ошибки; он также пренебрег старыми боярами киевскими и слушался только тех, которых привел с собою. Эти люди, не говоря уже о том, что как пришлецы не имели с киевлянами общих интересов, но, будучи набраны на севере, где князь их провел большую часть жизни, не знали состояния дел на юге и, след., могли только вредить своею неопытностию[67]. Сам Святополк позволял себе грабежи и насилия в своей области. Так, однажды вздорожала соль в Киеве; иноки Печерского монастыря помогали народу в такой нужде: Святополк, узнав об этом, пограбил соль у монахов, чтоб продавать ее самому дорогою ценою. Но и тут Мономах служил грозою для беззаконного князя: так, из страха вооружить против себя Владимира, Святополк возвратил из изгнания игумена Иоанна, который ревностно обличал корыстолюбие и жестокость князя. Каков был отец, таковы были и сыновья. Однажды разнеслась весть, что двое монахов нашли клад в варяжской пещере: молодой князь Мстислав Святополчич мучил без пощады этих монахов, выпытывая у них, где клад[68]. Этот Мстислав был рожден от наложницы[69], которая, по словам источников Татищева, имела сильное влияние на бесхарактерного Святополка[70]. Могла ли Русь ждать чего-нибудь хорошего от такого князя? И вот усобицы не замедлили открыться, и все там же: на востоке за область Черниговскую, на западе за Владимиро-Волынскую.
В 1094 году явился Олег из Тмуторакани с половцами у Чернигова. Мономах сказал: "Не хвалиться поганым" — и отправился княжить в свою отчину Переяславль, уступив Чернигов Олегу[71]. Владимир думал, что, загладив несправедливость дяди и отца, возвратив Святославичам отцовскую волость, он тем самым умирит Русь, ибо исключенные князья не будут уже более наводить на нее половцев, но, к несчастию, ошибся в своем расчете. Мономах для успокоения Руси хотел восстановить родственную любовь, крепкий семейный союз между ее князьями, но в характере Олега встретил сильное тому препятствие. Несправедливость дядей ожесточила в молодости сердце этого князя; изгнанническая жизнь отчудила его от родины, заставила думать только о самом себе; потерпев несправедливость, он считал справедливым все средства для возвращения прав своих; потерпев гонение от родственников, он уже не верил более родственной любви, святости семейного союза, в поступках братьев видел одно коварство и считал себя вправе быть также коварным; добыв мечом часть в родовой собственности, он полагался только на один меч и не любил никаких дружественных, миролюбивых сделок. Таков был Олег Святославич: между ним-то и Святополком поставлен был Мономах с своим высоким стремлением поддержать семейный союз князей. Уступив Чернигов Олегу, Мономах дозволил сначала другому Святославичу, Давиду, княжить в Смоленске. Неизвестно, где был Давид в последние годы старшинства Изяславова и при Всеволоде, — вероятно в Муроме[72]. По смерти Всеволода мы видим его в Смоленске; вероятно, успех брата Олега в овладении Черниговом дал Давиду смелость завладеть Смоленском. Но Смоленск не был никогда отчиною Святославичей, и потому в 1095 году Мономах вместе с Святополком пошли на него к Смоленску: Давида вывели из этого города, но зато дали Новгород, откуда Мстислав Владимирович вышел в Ростов. Кем был замещен Давид в Смоленске, в известных списках летописи не находим известий, один Татищев говорит, что Изяславом Владимировичем Мономаховичем[73]. Но как скоро князья удалились, Давид опять явился в Смоленск (след., если возьмем во внимание известие Татищева, выгнал Изяслава, который удалился в свою прежнюю волость, Курск и оттуда в отмщение Давиду занял Муром, отчину Святославичей)[74]. Давид, заняв опять Смоленск, не хотел вместе с тем отказаться и от Новгорода: узнав, что новгородцы, недовольные его удалением, взяли к себе вторично Мстислава Владимировича, он пошел к Новгороду, но, видя, что граждане были против него, возвратился опять в Смоленск[75].
Из этих движений Давида мы легко можем усмотреть, что Святославичи действовали дружно и наступательно, желая захватить сколько можно более областей в свой род. Мономах и в. князь видели покушения Святославичей, особенно беспокоило их поведение Олега Черниговского. Когда они соединенными силами ходили в степи громить половцев, Олег не давал им никакой помощи[76]. Тщетно после того соединенные князья звали его в Киев для совещания, по обычаю, с епископами, боярами и гражданами: Олег виделв этом приглашении только оковы, думал, что в Киеве произведут над ним суд; особенно должен был оскорбить и устрашить его намек на присутствие в совете епископов и граждан, ибо он знал, что духовенство и граждане ненавидят его за опустошение страны половцами, как это ясно из многих мест летописи; вот почему Олег отвечал: "Не пойду на суд к епископу, или игумену, или смердам"[77]. Этот ответ показал князьям, что им нечего более ждать от Олега. Святополк хотел непременно войны, Мономах послушался его[78], и оба повестили князю черниговскому: "Ты не помогаешь нам в войне с половцами, ты нейдешь к нам на совет: из этого ясно видим, что ты в союзе с погаными, и потому идем на тебя с помощию Божиею"[79]. Услышав о приближении князей, Олег ушел из Чернигова и заперся в Стародубе; князья осадили его здесь; Святополк хотел непременно погубить Святославича, но Мономах воспротивился[80]. Олег был выпущен с условием идти в Смоленск к брату Давиду и вместе с ним явиться на общий съезд[81].
Но вместо того, чтоб сдержать свое обещание, Олег пошел к Мурому, убил в кровопролитном сражении сына Мономахова Изяслава, засевшего, как мы видели, там, потом бросился в землю Суздальскую и Ростовскую и укрепился тут, сбираясь овладеть и Новгородом. Это заставило вооружиться Мстислава Владимировича, князя новгородского. Мстислав, прямой наследник своего отца, свято чтивший родственный союз, тщетно уговаривал Олега решить дело, мирными распоряжениями со старшими князьями; не могши победить племянника силою, Олег хотел победить коварством; но и это не удалось: он был вытеснен отовсюду. В такой крайности Святославич решился наконец явиться на общий съезд.
В 1097 году в Любече на одном ковре, в знак односемейности, сидели внуки Ярослава и рассуждали о средствах умирить землю[82]. "Зачем губим Русскую землю, подымая котору на самих себя, — говорили двоюродные братья, — а между тем половцы несут нашу землю розно и радуются, что между нами идет беспрерывная рать; возьмемся же наконец в одно сердце блюсти Русскую землю"[83]. Положено было, чтоб каждый князь держал ту волость, которую имел отец его; Святополк — старший стол Киев, Мономах — Переяславль[84], Святославичи: Олег, Давид и Ярослав — область Черниговскую с принадлежащими к ней землями на востоке. Что же касается до князей, исключенных преждевременною смертию отцов своих, то решено было держаться распоряжений последнего из Ярославичей — Всеволода: вследствие чего Давид Игоревич получил Владимир, Ростиславичи: Володарь — Перемышль и Василько — Теребовль[85]; брата их Рюрика уже не было в живых[86]. Мономах достиг своей цели: семейный союз между князьями был восстановлен, Русь умирена. В самом деле, Святославичи, увидя искренность двоюродных братьев и введенные снова во владение родовою собственностию, начинают жить с этих пор спокойно.
Но в то время как мир был восстановлен на левой стороне Днепра, на правой, в области Владимирской, возникли опять усобицы, ибо земля Черниговская отдана была в исключительное владение одному роду Святославичей, тогда как Владимирская область была поделена между двумя враждебными линиями, из которых каждая считала себя вправе на обладание целою волостию. Давид Игоревич, которому достался Владимир, опасался, что Ростиславичи, сгубившие Ярополка, не оставят и его в покое. Особенно боялся он младшего из них, Василька, который отличался необыкновенно предприимчивым духом и питал геройские замыслы. Наделав много зла Польше во время господствовавших в ней смятений после Болеслава II, Василько хотел нанести решительный удар этой державе, потом сбирался идти на дунайских болгар и поселить их у себя (знак, как тяготились князья малолюдностию русских владений и заботились всего более об умножении городов и народонаселения); наконец, Василько думал ударить на половцев и либо стяжать себе славу, либо положить голову за Русскую землю[87]. Ясно, что соседство такого князя, прямого внука старого Святослава, не могло нравиться Давиду. Притом узнали, что толпы степных варваров — берендеи, торки, печенеги идут к Васильку: Давид не мог не встревожиться этим известием; скоро явились люди, которые начали подтверждать его опасения: то были трое из близких к нему дружинников — Туряк, Лазарь и Василь[88]. Они уверяли Давида, что двое самых доблестных князей — Мономах и Василько сложились вместе, чтобы выгнать Святополка из Киева, а его, Давида, из Владимира. Игоревич поверил, но решение, принятое на съезде, что все князья должны вооружиться на зачинщика усобиц[89], связывало ему руки, и потому он решился употребить орудием в. князя. С этою целию Давид, на возвратном же пути из Любеча заехав в Киев, стал наговаривать Святополку, что им обоим не ждать добра от Ростиславичей, что они убили Святополкова брата и теперь в союзе с Мономахом хотят завладеть Киевом, что должно предупредить врагов, для чего необходимо захватить Василька. Напоминовение о несчастной кончине брата взволновало Святополка; с другой стороны, он боялся нарушить клятву, только что данную целому роду; напоследок злые советы перемогли: Святополк решился задержать Василька, коварно зазвав его к себе на перепутье. Но, начав дело, опять не знал, как кончить; созвал совет из бояр и граждан: советники отвечали неудовлетворительно, что если слова Давида справедливы, то Василько достоин казни, духовенство же прямо заступилось за пленника[90]. Тогда Давид начал говорить, что по крайней мере нужно ослепить Василька, и увез наконец свою жертву у полусогласного Святополка. Злодеяние было совершено на дороге: Ростиславич ослеплен. Легко себе представить отчаяние Мономаха при этом известии; он тотчас повестил Святославичам о случившемся, приглашая их поправить зло. Черниговские князья изъявили равный ужас и поспешили соединить полки свои с Мономаховыми. Союзники послали к Святополку требовать отчета в преступлении; они говорили в. князю: "Зачем сделал ты зло в Русской земле и ввергнул в нас нож? Зачем ослепил брата своего? Если он был виноват, то ты должен был обличить его перед нами и, доказав преступление, наказать его; а теперь объяви вину его, за которую подвергся он такой лютой казни"[91]. Святополк сложил всю вину на Давида. Тогда союзники хотели было уже приступить к Киеву, но Мономах испугался ненавистной усобицы, склонился на просьбу мачехи своей и духовенства и вступил в переговоры с киевским князем, на которого как на старшего в роде возложена была обязанность наказать виновного Давида.
Святополк отправился, имея другое в виду: он хотел, изгнав Давида, изгнать вместе и Ростиславичей, потому что считал всю Владимирскую область владением отца и брата[92]. Старинная распря за Волынь между тремя княжескими линиями возобновилась теперь с новою силою. Давид, видя беду, отослал ослепленного Василька к брату его Володарю и спешил призвать на помощь поляков; Святополк, с своей стороны, обратился к ним же: поляки брали дары от обоих и не помогали ни одному[93]. Тогда Давид нанял половцев, а Святополк венгров. Венгры были разбиты половцами, но Давид все же не мог удержаться: Владимир был занят Святополком, но Ростиславичи отбили нападения последнего и сохранили свою волость[94]. Изгнанный Давид послал сказать князьям, что хочет жаловаться им на обидчиков. Родичи снова съехались в Витичеве в 1101 году и послали за Давидом. Через 20 дней Игоревич явился, сел на общий ковер и спросил: "Зачем прислали за мною, я явился и готов отвечать на жалобы, какие будут против меня". Тогда Мономах отвечал ему: "Не мы призвали тебя, но ты сам присылал, говоря, что хочешь жаловаться братьям на обидчиков: теперь ты сидишь на одном ковре с нами, для чего же не жалуешься?" Давид молчал. Тогда князья встали, сели на коней, разъехались каждый порознь с своею дружиною и начали совещаться о Давиде. Потом, собравши мнения, послали каждый от себя по боярину объявить Давиду: "Ты ввергнул в нас нож, сделал зло, какого не бывало на Руси; однако мы не хотим заключить тебя в оковы или наказать как-нибудь иначе, но вот Святополк дает тебе три города, а Владимир, с своей стороны, 200 гривен денег, и Святославичи столько же от себя"[95]. Давид повиновался. После Святополк дал ему вместо трех городов один Дорогобуж, где он и умер[96]. Святополк достиг своей цели, хотя потерял сына Мстислава, убитого в усобице: Владимир остался за его родом, он поместил там сына своего Ярослава[97]. Ростиславичи удержали за собой прежние волости вопреки решению соединенных князей, которые, рассуждая, что слепец Василько не в состоянии будет управлять сам своим княжеством, и не желая усиливать Володаря, хотели оставить обоим братьям один Перемышль, обязываясь содержать Василька на свой счет, если Володарь будет этим тяготиться[98].
Так оба княжеские съезда достигли своей цели: один, Любечский, кончил усобицу за область Черниговскую, другой, Витичевский, — за волость Владимиро-Волынскую. По-настоящему право оканчивать все споры с братиею, рядить и судить между ними принадлежало старшему в роде; но Святополк не был в уровень своему положению. Уступив ему старшинство для избежания усобицы, Мономах для прекращения других смятений должен был прибегнуть к другому средству, чтоб заменить власть великокняжескую. Это средство было — съезд всех князей для братского совещания, для распоряжения волостьми, для суда над виновными родичами.
В 1112 году умер Давид Игоревич, в 1113 — Святополк. Летописцы, которые любили по кончине каждого князя сказать что-нибудь в похвалу покойного, хранят о Святополке глубокое молчание: это молчание поражает нас более, чем самое страшное проклятие[99]. Жена Святополка раздала по нему милостыню, какой никогда не раздавали ни по ком другом[100]: но народ знал, каким образом скоплены эти сокровища, и в первые же дни по смерти в. князя бросился грабить жидов, в которых видел сообщников Святополка. На собранном вече не хотели слышать ни о каком другом князе, кроме Владимира Мономаха, и потому послали звать его на старший стол. Мономах, отказавшись раз в пользу старшего, не хотел и тут нарушить права Святославичей: он отказался. Но граждане питали ненависть к Святославичам за то, что эти князья пренебрегали одною из самых главных обязанностей в отношении к ним, а именно, вместо того, чтобы защищать Русскую землю, они наводили на нее половцев. Вот почему киевляне, узнав об отказе Владимира, изъявили буйно свое негодование и разграбили дом тысяцкого Путяты; есть известие, которое объясняет причину народного восстания на тысяцкого: Путята был на стороне Святославичей[101]. Тогда отправлено было вторичное посольство к Мономаху с представлением, что если он не поспешит с приездом, то волнение народа превзойдет всю меру, что тогда не только ленды, тысяцкий и соцкие, но вдовствующая в. княгиня, церкви и монастыри будут находиться в опасности, и за все это Мономах отдаст ответ Богу[102]. Владимир должен был согласиться и приехал в Киев. Так воля граждан заставила переменить порядок старшинства и передала его достойнейшему мимо старейшего. На этот раз никто не смел ей противиться: Олег видел недоброжелательство к себе народа, притом был и стар и слаб; уже давно не ходил он в походы с братьями по причине болезней[103]. Но, не могши сами действовать против Мономаха, Святославичи передали детям свою обиду и ненависть к роду, похитившему их право: отсюда ведут начало усобицы между потомством Святослава и потомством Всеволода, но они не скоро еще могли обнаружиться.
По смерти Ярослава I Мономах был первый в. князь, первый родоначальник, который был в уровень своему положению, который хотел и мог заставить всех младших членов рода повиноваться себе, ездить подле своего стремени, ходить, куда велит. Первый беспокойный князь, испытавший силу Мономаха, был Глеб Всеславич Минский; верный преданию своего рода, Глеб питал также непримиримую вражду к Ярославичам, разорял их области и укорами отвечал на увещание Мономаха[104]. Тогда последний велел собраться всем князьям, на него смотревшим: ни один не смел ослушаться; Давид Святославич и Ольговичи примкнули свои полки к Мономаховым. Глеб видел, как города его один за другим сдавались Владимировичам, видел приготовление самого в. князя к осаде Минска и просил помилования, обещаясь слушаться во всем Владимира. В. князю того только и было нужно: он отдал Глебу Минск по-прежнему и возвратился в Киев[105]. Но Глеб, освободившись от грозы, не думал исправиться; тогда Мономах принужден был вторично идти на него: на этот раз он взял Минск, пленил Глеба и привел его в Киев, где тот и умер[106].
Второй беспокойный князь, с которым надобно было управиться оружием, был Ярослав Святополчич, женатый на внучке Мономаха, дочери Мстислава. Мы видели, что этот князь еще при жизни отца получил область Владимиро-Волынскую, часть которой удержана была Ростиславичами. Ярослав был сын Святополка и племянник Ярополка Изяславичей, след., питал родовую вражду к Ростиславичам. Эта наследственная вражда в княжеских линиях, разделявших область Владимирскую, должна была определить их отношения к соседней Польше. Ростиславичи были заклятые враги Польши; это уже одно обстоятельство заставляло Ярослава быть ее другом; но, кроме того, родная сестра его Сбыслава была замужем за Болеславом Кривоустым[107], сыном и наследником Владислава Германа: отсюда естественный союз владимирского князя с Польшею. Так, Болеслав Кривоустый в войнах с побочным братом своим Збигневом постоянно получает помощь от Ярослава; с своей стороны, Ростиславичи входят в союз с пруссаками и поморянами, врагами поляков. Как же должен был смотреть на эти отношения родоначальник — Мономах? Ясно, что он не мог с удовольствием видеть тесную связь Святополкова сына с Польшею; притом он был связан родством с Ростиславичами: дочь Володаря была за сыном его Романом[108]. Но безрассудное поведение Ярослава подало повод к явному разрыву с в. князем: в надежде на родственный союз с владетелями Польши и Венгрии[109] и считая себя законным преемником старшинства после Мономаха, Ярослав гордо вел себя в отношении к в. князю; несомненно, что и связь Мономаха с Ростиславичами имела также влияние на нерасположение владимирского князя. Заметив эту неприязнь, Мономах, уже престарелый, перевел в 1117 году старшего сына своего Мстислава из Новгорода поближе к себе в Белгород, дабы иметь в нем защитника против замыслов Ярослава, и в том же году предпринял поход на последнего вместе с Ростиславичами; Ярослав смирился на этот раз и обещал повиновение[110]; но на следующий же год прогнал жену свою, Мономахову внучку[111]. Тогда в. князь, не могши терпеть долее злобы его, как сам выразился[112], пошел вторично на владимирского князя; последний бежал к заграничным союзникам своим, дружина его передалась победителю. Мономах отдал Владимир сперва сыну своему Роману, Володареву зятю, а по смерти его — другому сыну, Андрею. Поляки видели опасность своего положения: покровительствуя Ярославу, они возбудили нелюбье Мономаха: сын последнего сидит теперь во Владимире в союзе с Ростиславичами и воюет Польшу[113]. В 1121 году Ярослав явился с поляками под Червенем, но был отражен[114]. В таких обстоятельствах, не могши ничего взять силою, они решили действовать хитростию: Володарь был схвачен тайно и уведен в плен в Польшу[115]; Василько Ростиславич должен был истощить всю казну перемышльскую, чтоб выкупить брата; кроме того, Ростиславичи принуждены были обязаться постоянным союзом с поляками. Вот почему, когда в 1123 году Ярослав с поляками, венграми и чехами явился добывать прежнего стола, Ростиславичи находились в польском лагере. Союзники осадили Владимир, где сидел, как было сказано, Андрей Владимирович Мономашич; но однажды, когда Ярослав возвращался от градских стен в лагерь, два поляка, неизвестно по какому побуждению, выскочили из засады и убили его; союзники его, не имея более цели, примирились с Владимировичем и возвратились домой[116]. Это уже третий князь, который погиб за владимиро-волынский стол, не считая ослепления Василька.
В 1125 году умер Мономах: он своим правлением показал, каковы долженствовали быть на самом деле отношения младших членов рода к старшему и как при общем владении мог быть сохранен наряд.
По смерти Мономаха старшинство принимает прямо сын его Мстислав. Святославичи не противились занятию киевского стола Мономахом, след., этим самым, по тогдашним понятиям, отказались от старшинства за себя и за целый род свой, ибо род составлял одно целое, и когда один родич терял право, то с ним терял целый род, понижался перед родом того, кому было уступлено; отношение, допущенное раз одним членом рода к чужому роду, это отношение тяготело над всеми членами рода для настоящего времени и надо всеми потомками их для будущего. Оставался еще род старшего Ярославича, Изяслава, представляемый внуками его — Ярославом, Изяславом и Брячиславом Святополчичами; но род Святополка потерял даже Владимиро-Волынскую область; Изяслав и Брячислав, вероятно находившиеся на стороне брата, как ослушники воле старшего родича подверглись исключению; по крайней мере младший, Брячислав, не мог иметь волости, оставшись после отца 10-ти лет[117], а через четыре года уже начались бедствия его семьи. Оба, Изяслав и Брячислав, умерли в 1127 году[118], пережив свою мать только тремя годами[119]. Ясно, что эти князья не могли оспоривать "старшинства у Мстислава Владимировича, который наследил пот отца своего, по выражению летописца[120], и потому должен был наследовать и стол отеческий. Со стороны черниговских князей нельзя было также ожидать возобновления притязаний: Олег и Давид Святославичи умерли еще при жизни Мономаха[121], меньшой брат их Ярослав не умел, как увидим после, удержать и черниговского стола против родного племянника: ясно, что он не мог спорить со Мстиславом и заключил с ним союз, требуя только, чтоб в. князь поддерживал его на столе черниговском[122].
При Мстиславе Мономахов род владел большею частию русских областей. Мономах, призванный на старший стол, посадил в Переяславль сына своего Святослава, выведенного из Смоленска, и на его место послал туда Вячеслава[123]. Но где же сидел Ярополк, который был старше Вячеслава? Летописцы молчат, след., он оставался при отце для ратного дела как самый храбрый из сыновей Мономаха: имя его чаще всех других Мономаховичей упоминается в описаниях походов, особенно против половцев. По смерти Святослава Ярополк был переведен в Переяславль, а Вячеслав оставался в Смоленске, когда же потомство Святополка было лишено своих областей, то Вячеслав был переведен в Туров, а в Смоленске на его место сел третий сын Мстислава Ростислав: первый, Всеволод, княжил в Новгороде, а второй, Изяслав, отличавшийся храбростью из всех Мстиславичей, был отправлен в новозавоеванный и, след., менее прочный Курск, хотя Курск, разумеется, был ниже Смоленска по достоинству[124]. Юрий Владимирович княжил в Ростовской области, Андрей — во Владимире на Волыни.
Я сказал, что Мстислав был похож на отца, след., княжение его должно было служить продолжением Мономахова. Князья полоцкие не хотели повиноваться старшему в роде Ярослава: Мстислав собрал всех князей и послал их на кривскую землю. Я приведу слова летописца, чтоб показать, в каком послушании были у Мстислава все родичи, чтоб показать, какие отношения долженствовали быть между старшим и младшими родичами при умном и твердом в. князе: "В тоже лето посла князь Мстислав братью свою на кривиче, четырми пути: Вячеслава из Турова, Андрея из Володимеря, и Всеволодка из Городна[125] и Вячеслава Ярославича из Кльчьска[126], тем ловеле ити к Изяславлю; а Всеволоду Олговичю повеле ити с своею братьею на Стрежев к Борисову, и Ивана Вонтешича туже посла с торкы, и сына своего Изяслава, из Курьска, с своим полком посла и на Логожеск, а другого сына своего Ростислава посла с смолняны на Дрьютеск, рек им в один день всем пустити на ворог, месяца августа в 4 день"[127]. Полочане, стесненные такою сильною ратью, выгнали князей, неприятных Мстиславу, и приняли князя от его руки[128]. Но потомки Рогволода не могли забыть наследственной ненависти к Ярославичам и не думали слушаться слов в. князя, звавшего их на помощь против половцев: тогда Мстислав, управившись с варварами, послал схватить 5 полоцких князей и в трех лодках отправил их в Царьгород; по городам кривским сели посадники Мстислава[129], но после мы видим там второго сына его, Изяслава, переведенного в Полоцк из Курска.
В 1132 году умер Мстислав. Здесь мы оканчиваем первую главу в нашей истории княжеских отношений по смерти Ярослава I. Какой же мы заметили характер в этих отношениях? Мы видели, что все борьбы, все усобицы, имевшие место от смерти Ярослава I до смерти Мстислава I, происходят от исключения племянников из сонаследия с дядьми; борьба идет в трех областях: Полоцкой, Черниговской, Владимиро-Волынской. Первая оканчивается при Мстиславе I изгнанием потомков Изяслава Владимировича в Грецию; вторая — при Святополке Изяславиче на Любечском съезде возвращением несправедливо исключенным Святославичам отцовской области; третья борьба оканчивается также при Святополке на Витичевском съезде исключением Давида Игоревича и разделением области между двумя остальными соперничествующими линиями — Изяслава и Владимира Ярославичей: но это самое разделение спорной области вело к новой вражде между линиями, поделившими ее, между Ярославом Святополчичем и Ростиславичами, сюда присоединилась вражда Ярослава к Мономаху, и дело кончилось тем, что участок Изяславичей перешел ко Всеволодовичам. При этом не должно думать, однако, что междоусобия идут за области — Черниговскую или Владимиро-Волынскую; эти области служат только средством для исключенных князей снова войти в род и во владение родовою собственностию; им нет нужды, какие бы волости им ни дали, только бы ввели их в род; но так как отцы их княжили в означенных областях, то они домогаются по крайней мере получить их, хотя в отдельную собственность, наподобие княжества Полоцкого, чего и достигли Ростиславичи в Галиции; но Святославичи, получив опять отцовскую Черниговскую область, не хотят ограничиваться ею и выделиться из рода Ярославова, что и подаст повод к новым спорам, о которых будет речь в следующих главах. Второе главное явление, замеченное нами в описанном периоде, есть отстранение волею граждан старшей линии от старшинства и передача его в третью линию Ярославова потомства.