Глава II.
История княжеских отношений при Всеволоде III и по смерти его до вступления на старший стол сына его Ярослава
Я не буду говорить здесь о событиях, последовавших за смертию Андрея, ибо не хочу повторять того, что сказано было в предыдущем моем исследовании[1]. Здесь замечу только одно, что торжество младших Юрьевичей, Михаила и Всеволода, над племянниками Ростиславичами было торжеством старого представления о старшинстве всех дядей над сыновьями от старшего брата. Всеволод III провел молодость свою изгнанником в Греции и потом жил в Южной Руси. Здесь не могло его не поразить господство противогосударственных отношений и отсутствие наряда, оттого проистекавшее, и когда он возвратился на север, то ему легко было уразуметь различие между Северною и Южною Русью и воспользоваться им для усиления новых отношений. Между тем дела на юге шли обычным порядком, т.е. здесь ссорились Мономаховичи с Ольговичами или, помирясь на короткое время, ходили вместе на половцев: явления, не представляющие нам ничего нового в развитии княжеских отношений, и потому мы коснемся их слегка, обратив все внимание наше на отношения южных князей к северному в. князю.
Мы оставили в Киеве Ярослава Изяславича: видя, с одной стороны, опасность от Святослава Черниговского, а с другой — нерасположение Ростиславичей, Ярослав отказался от Киева и уехал в свой Луцк; племянник его Роман Владимиро-Волынский не объявлял своих притязаний на Киев, и, таким образом, Ростиславичи, свободные и от Юрьевичей вследствие северных усобиц, могли распоряжаться в Руси, т. е. воевать или рядиться с Ольговичами. Они опять посадили в Киеве старшего своего брата Романа[2]. После междоусобий, вовсе не важных в своих подробностях, Святославу Всеволодичу удалось наконец утвердиться в Киеве: Ростиславичи признали его старшинство и поместились в ближних к Киеву городах русских, выжидая смерти Святослава, чтоб опять предъявить свои права на старший из русских городов[3]. Двое из них в это время сошли с поприща: знаменитый Мстислав умер, как жил, — героем и защитником старых городов, старого порядка вещей. Скоро после Мстислава умер и брат его Роман Смоленский, памятный в народе необыкновенною кротостию[4]. Мы должны также заметить на юге участь Переяславля Русского: мы видели, как доискивался его Юрий Ростовский; теперь, когда сыновья его покинули юг и утвердили старший стол на севере, Переяславль Русский остается, однако, постоянно во владении одного из Юрьевичей. Так, Глеб Юрьевич, заняв по приказу брата Андрея Киев, отдал Переяславль сыну своему Владимиру, который остался там и по смерти отца; он княжил спокойно в стольном городе Мономаха среди усобиц Ростиславичей и Ольговичей: никто не смел тронуть его, ибо скоро Всеволод III показал, что намерен быть подобно брату старейшим, т.е. по новым северным понятиям сильнейшим, князем, и южные князья должны были признать его старшинство, или, лучше сказать, его силу.
Мы уже упомянули раз, что Всеволод по возвращении из Греции жил в Южной Руси, именно в Чернигове, у Святослава Всеволодича. Вот почему последний, надеясь на его благодарность, думал, что с севера ему опасаться нечего, когда там княжит прежний гость его. Но Всеволод, в своем стремлении к цели, указанной Боголюбским, умел забыть личные отношения, и, когда черниговский князь послал своего сына Глеба на помощь к некоторым из рязанских князей, бывших во вражде со Всеволодом, последний схватил молодого князя и в оковах отослал во Владимир[5]. Раздраженный Святослав немедленно собралполки и вошел в Суздальскую землю. Тогда обнаружилась перемена, происшедшая в характере князя на севере. До сих пор князь был по преимуществу предводитель дружины, храбрый из храбрых. При встрече с неприятелем его место было впереди всех, след., до сих пор необыкновенная личная храбрость, отважность простого воина необходимо требовалась от князя: таковы были все герои-князья старой, Южной, Руси. Но Всеволод III отличался уже другим характером: встретившись с черниговским князем недалеко от Переяславля Залесского, на берегах реки Влены, он выбрал выгодное положение, укрепился станом и не хотел вступать в решительную битву с южными полками, отличавшимися своею стремительностию в нападениях. Святослав послал сказать ему: "Брат и сын! Я сделал тебе много добра и не думал получить от тебя такой благодарности; но если уже ты умыслил на меня зло, взял моего сына, то тебе недалеко искать меня: отступи немного от этой речки, дай мне путь, я перееду к тебе поближе, и Бог нас рассудит; если же не хочешь мне дать пути, то я тебе дам, переезжай на эту сторону, и здесь Бог нас рассудит"[6]. Такие слова, отзывавшиеся южнорусскими понятиями о битве, как о суде Божием, не понравились северному князю: он велел взять послов Святославовых и отправил их во Владимир, а князю их не дал ответа; тогда последний, постояв еще несколько дней и боясь оттепели, принужден был покинуть стан на жертву суздальцам и удалиться. Таким образом, Всеволод первый перестал полагаться на битвы, как на суд Божий, первый начал предпочитать осторожность в битвах решительности, и он достиг своей цели, ибо тот же самый Святослав Черниговский, который прежде, надеясь на свою старость и добро, оказанное им Всеволоду, вздумал было называть северного князя сыном, тот же самый Святослав в 1194 году, когда хотел идти войною на рязанских князей, должен был сперва послать ко Всеволоду попросить позволения воевать с Рязанью, и в. князь владимирский отказал в просьбе[7]. В это время область Рязанская была разделена между многими князьями, потомками Ярослава Святославича; как везде, так и здесь родовые отношения завязали споры; как везде, так и здесь в описываемое нами время шла борьба между дядьми и племянниками, с тем только различием, что в княжестве Рязанском эта борьба не могла принять характера войны междоусобной, потому что по слабости своей Ярославичи всегда были ротниками какого-нибудь сильнейшего князя; теперь они признавали старшинство Всеволода, который не любил позволять младшим своим самоуправства; след., князьям рязанским в их борьбе оставалось одно средство вредить друг другу, именно возбуждать друг на друга нелюбье в. князя. В 1207 году, когда Всеволод предпринял поход против Ольговичей Черниговских и послал приказ рязанским князьям явиться в его стан, двое из них, Глеб и Олег Владимировичи, и двоюродный дядя их Давид Юрьевич Муромский донесли на остальных своих родичей, что они передавались Черниговским[8]. Всеволод, поверив доносу, велел схватить обвиненных вместе с их думцами и отвести во Владимир, а Рязань отдал сыну своему Ярославу; но, узнав, что рязанцы неохотно повинуются чужому князю, явил пример неслыханной до тех пор строгости: он велел жителям Рязани выйти из города, который был превращен в пепел. Ту же участь имел и Белгород Рязанский. Не пощадив князей и народа, северный князь не пощадил и духовенства: епископ Арсений был приведен пленником во Владимир[9].
Еще замечательнее были отношения Всеволода к южным Мономаховичам. В это время Южная Русь наслаждалась спокойствием, потому что могущество северного князя сдерживало в ней все междоусобия, Ольговичи не смели трогать Мономаховичей, потому что боялись Всеволода, который как Мономахович вступился бы за своих. С другой стороны, Мономаховичи южные не смели трогать Ольговичей, ибо вовсе не полагались на доброжелательство Всеволода, который не хотел усиливать своих родичей на счет Ольговичей, нотому что такое усиление было для него столь же опасно, как и могущество Ольговичей; напротив, как видно, Всеволод III хотел держать оба враждующие рода в равновесии, держать в страхе один посредством другого, что необходимо давало ему самому важное пред ними преимущество. Такое поведение Всеволода, сдерживая усобицы на Руси, давало ей возможность обратить все свои силы на половцев: вот почему это время ознаменовано самыми блестящими успехами русского оружия в степях подонских. Но скоро сцена военных действий переносится с востока на запад, поводом к чему послужило прекращение Ростиславова рода, княжившего в Галиче. Я не могу останавливаться долго на галицких происшествиях; всего важнее для нас будет указать на причины различия, скоро обнаружившегося между Галицким княжеством и остальными областями русскими. На Руси дружинники, благодаря беспрерывному переходу князей из одной области в другую, не могли нигде основаться в качестве постоянных землевладельцев, нигде не могли приобресть аристократического характера с особым сословным интересом, и потому в отношениях между князьями бояре не могли играть важной роли; если они появляются на сцену, то не как лица независимые, действующие в смысле своего сословного интереса, но всегда только как побочные деятели при князе; так, напр., бояре являются постоянными советниками, неразлучными сопутниками князя, но здесь они действуют постоянно в интересах князя и никогда в интересе сословном; если боярин, перейдя от одного князя к другому, поссорит их, то чрез это он имеет влияние на события, однако и здесь опять этот боярин действует в личном интересе, а не в сословном. Не так было в Галиче: эта страна, ставшая владением Ростиславичей, князей, исключенных из старшинства в роде Ярослава I, равно как из владения остальною родовою собственностию, по этому самому не переменяла князей своих, с другой стороны — не дробилась на мельчайшие волости в роде Ростиславичей, ибо Владимиру удалось избавиться от всех родичей и стать единовластителем в Галиче, которое единовластие продолжалось и при единственном сыне его Ярославе. Таким образом, когда остальная Русь представляла зрелище беспрерывного движения и перехода, в княжестве Галицком не было никакого движения, никакого перемещения князей, вследствие чего и боярам княжеским была возможность установиться в стране, получив значение постоянных землевладельцев, приобресть великое влияние надела страны. Вот почему галицкие бояре имеют другой характер, чем бояре в остальной Руси. Касательно различия между обоими можно выразиться так: бояре в остальной Руси были бояре князей, бояре галицкие были бояре княжества. Таким образом, на двух концах — северо-западном и юго-западном, в Новгороде и Галиче, — обнаруживаются в формах быта отмены против быта в остальной Руси, а именно: в Новгороде вследствие беспрерывной смены князей усиливается народовластие, тогда как в Галиче вследствие оседлости, неподвижности князей усиливается боярство, причем, разумеется, соседство Венгрии и Польши не могло остаться без влияния.
Бояре галицкие показали свою силу еще над самим Ярославом Осьмосмыслом, которого могущество так славилось на Руси. Этот князь дурно жил с женою своею, дочерью Юрия Долгорукого, следуя внушениям любовницы своей, которой одно имя (Настасья) осталось в летописи. Несчастная княгиня не могла долго терпеть поведения мужа и, сопровождаемая многими боярами, недовольными господством княжеской любовницы, удалилась из Галича вместе с сыном Владимиром. Но около князя оставались еще другие бояре, враги Настасьи: они схватили князя вместе с любовницею, перебили ее доброжелателей и княжеских любимцев, после чего возвратили бежавшую княгиню с сыном, а ненавистную Настасью сожгли живую; сын ее Олег был отослан в заточение, а князь Ярослав принужден дать клятву, что будет хорошо жить с женою[10]. Но эта клятва была вынужденная: по смерти своей Ярослав отдал галицкий стол не Владимиру, законному своему сыну, которого не любил за дурной нрав и непослушание, но Олегу, рожденному от Настасьи, причем взял клятву с Владимира не искать стола под братом, а с бояр — повиноваться Олегу. Но мы уже имели случай заметить, что в старой, Южной, Руси на предсмертные распоряжения князей мало обращали внимания. Так и в Галиче тотчас по смерти Ярослава встал страшный мятеж: бояре, которых ненависть к матери перешла и на сына, преступили клятву, выгнали Олега и провозгласили князем Владимира[11]. Но они скоро увидели, что ошиблись в своем выборе: Владимир, не подражая отцу своему в хорошем, подражал ему только в дурном. "Он любил только пить, — говорит летописец, — а не любил думать думу с мужами своими, отнял жену у попа и обвенчался на ней; мало того, если понравилась ему чья-либо жена или дочь, брал себе насильем"[12].
В это время ближайшим соседом Галичу на столе волынском сидел Роман Мстиславич, внук знаменитого Изяслава. Мы имели уже случай заметить совершенное бездействие его при всех событиях, имевших место на Руси по смерти отца его Мстислава. Причины такого бездействия не лежали в характере Романа: напротив, это был один из самых энергических князей наших, который умел не дрогнуть ни перед какою, даже самою насильственною, кровавою мерою, если она была необходима для достижения его цели. Страшные поражения, которые он нанес половцам, прославили имя его на Руси, и варвары стращали им детей своих[13]. Не менее страшен был Роман и для других варваров, соседей своих литовцев: подражая всем князьям русским, предшественникам своим, в старании распространять пределы гражданственности на счет варваров, пролагать пути в стране, прежде непроходимой, строить города на месте дремучих лесов и обращать пустыни в хлебородные поля, Роман, говорит предание, запрягал пленных литовцев в плуги и заставлял их таким образом вырывать дикие коренья и приготовлять землю для пашни. Что же заставляло такого князя, каков был Роман, спокойно смотреть на дела между князьями русскими? Старший из правнуков Мстислава Великого, он мог бы, по новому представлению о старшинстве, предъявить свои права пред детьми второго Мстиславича, и особенно уже пред младшим сыном четвертого из Мономаховичей. Но это новое представление о старшинстве старших племянников было низложено вследствие торжества Боголюбского и могущественного брата его: самый младший дядя, Всеволод Юрьевич, был признан не только старшим, но и сильнейшим из князей: сила севера видимо тяготела над разъединенным югом; Роман понял это и начал стремиться к тому, чтобы усилиться в свою очередь. Желая поддержать себя на столе отеческом среди сильнейших его князей, Роман вступил с ними в брачные союзы: женился на дочери Рюрика Ростиславича, а свою дочь выдал замуж за одного из сыновей Владимира Галицкого. Несмотря на такое близкое родство с галицким князем, дурное поведение последнего и неудовольствие могущественных бояр внушили Роману мысль овладеть богатым наследием Ростиславичей: он начал сноситься с боярами, подучая их на Владимира и предлагая себя на его место. Бояре приняли совет Романов, утвердились крестом между собою и послали сказать Владимиру: "Князь! Мы не на тебя восстали, но не хотим кланяться попадье, а хотим ее убить". Так говорили они, ведая, что Владимир сильно любит жену свою и ни за что ее от себя не отпустит, и потому грозились убить ее, чтоб поскорей прогнать князя. И точно так случилось, как они думали: Владимир испугался, взял семейство и уехал в Венгрию; Роман приехал на его место княжить в Галиче[14]. Но если князь волынский хотел воспользоваться волнениями в Галиче, чтоб утвердиться там, то и другой сосед, Бела, король венгерский, также хотел воспользоваться этими волнениями и приобресть Галич для себя. Он немедленно вступился за изгнанного Владимира, пошел с войском на Галич, выгнал Романа, однако не восстановил Владимира, а распорядился сам в Галиче и посадил там князем сына своего Андрея[15]. Несчастный Владимир был посажен в башню. Чрез несколько времени ему удалось убежать из заключения и пробраться к императору немецкому Фридриху Барбароссе. Фридрих, узнав, что Владимир был родной племянник в. князю Всеволоду, принял его с великою честию и обещался помочь ему с условием, однако, ежегодной дани в 2000 серебра. Собираясь в крестовый поход, император послал Владимира к старшему из польских князей, Казимиру Справедливому, с повелением восстановить его на отеческом престоле. Казимиру легко было исполнить желание императора, ибо галичане, терпя жестокие насилия от венгров, горько раскаивались в том, что выгнали родного князя. Вот почему они с радостию приняли возвратившегося Владимира и выгнали королевича. Но Владимир боялся вторичного изгнания от соседей, которым всем нравилась богатая волость его, и потому обратился с просьбою о помощи к старейшему и сильнейшему из князей русских, дяде своему по матери Всеволоду III. "Отец и господин! — писал он к нему. — Удержи подо мною Галич, а я Божий и твой со всем Галичем, и в твоей воле всегда!" Тогда Всеволод послал ко всем князьям, и русским и польским, и взял с них клятву не искать Галича, пока там княжит племянник его. После этого Владимир утвердился в Галиче, и никто не смел против него вооружиться: так все боялись Всеволода Суздальского[16]!
В 1194 году умер Святослав Всеволодич Киевский, самый старый из князей русских; Русь снова перешла к Ростиславичам; самый старший из них, Рюрик, сел в Киеве, назывался великим князем в Руси, но по воле другого великого князя: Всеволод III прислал в Киев бояр своих, которые и возвели Рюрика на стол[17]. Последний повестил братьям, что они теперь старшие в Русской земле, и начал делать ряды с ними касательно областей[18], как вдруг пришло к нему грозное слово с севера от Всеволода Владимирского. Брат Боголюбского велел сказать Ростиславичам: "Вы назвали меня старшим в племени Владимира; а теперь ты, Рюрик, сел в Киеве, а мне не дал части в Русской земле, роздал волости другим, младшим братьям своим; если мне нет части в Русской земле, то блюди и стереги ее с теми, кому роздал волости; увидим, как-то ты удержишь ее с ними, а мне не надобно!"[19] Не ничтожных городков добивался могущественный князь севера, у него были другие замыслы: он требовал у киевского князя именно только тех 5 городов, которые Рюрик отдал зятю своему Роману Волынскому; тщетно Рюрик предлагал ему другие, Всеволод не хотел ничего слушать[20]. Цель его при этом ясна: для него были опасны Ростиславичи на юге, сильные своим братским единодушием и личными доблестями, и потому он хотел поссорить их с храбрым и деятельным Романом, питавшим родовую ненависть к Юрьевичам. Рюрик по совету митрополита взял города у Романа и отдал их непреклонному Всеволоду. "Что делать, — говорил киевский князь, — нам без Всеволода нельзя быть!"[21] Но Всеволод, получив города, отдал один из них сыну Рюрикову, своему зятю, а в другие послал посадников. Этим распоряжением владимирский князь совершенно достигал своей цели, ибо Роман тогда легко мог подумать, что Рюрик нарочно отнял у него города, дабы чрез Всеволоды руки передать их своему сыну. Так и случилось: тщетно Рюрик уверял зятя в невинности своих намерений; Роман не хотел ничего слышать, кипел гневом на тестя и начал ссылаться с Ольговичами, подущая их на Ростиславичей. Отсюда начинаются опять междоусобия на юге, в семье Мономаха, теперь уже между самими Мстиславичами, т.е. между внуком Изяслава Романом и Ростиславичами; в этой борьбе опять, как прежде, берут участие Ольговичи с прежнею целию достигнуть киевского стола, вытеснить Мономаховичей с западной стороны Днепра. Ясно, что в этой борьбе Всеволод III как старший в роде Мономаха не мог остаться спокойным зрителем. Как же он действовал? На словах он был постоянно за Ростиславичей, посылал вместе с ними к Черниговским с требованием, чтоб они отреклись навсегда от Киева[22]; но как скоро начиналась война, Всеволод медлил помощию и если выступал с войском, то тотчас же принимал мирные предложения Ольговичей[23], вовсе не желая их конечным падением усилить опасных Ростиславичей. Последние горько жаловались на такое небратское поведение Всеволода. "Сват! — писал к нему Рюрик. — Ты мне крест целовал на том, что кто мне враг, тот и тебе враг; а в Русской земле части просил у меня, и я тебе дал волость лучшую не от обилья, но отняв у братьи своей и у зятя своего Романа ради тебя; а теперь Роман мне враг, а ни за кого другого, как все за тебя же; потом ты обещал сесть на коня и помочь мне, но перевел все лето и зиму, а теперь и сел на коня, но как помог? А мне от Ольговичей какая обида была? Про тебя же я с ними во вражде, и воевал с ними, и волость свою пожег"[24]. Недовольный Рюрик отнял у Всеволода города, которые прежде дал ему; но северному князю нужны были не города на Руси, ему нужна была вражда и бессилие князей ее.
Между тем как Ростиславичи не могли ожидать себе ревностной помощи от северного князя, своего старшего, гроза скоплялась над ними с запада: Владимир Галицкий умер без потомства[25]. Тогда Роман Волынский с помощию приятелей своих князей польских утвердился вторично в Галиче. Усилившись таким образом, Роман не думал оставить в покое врага своего, киевского князя. В этой усобице Киев несколько раз переходил из рук в руки и был страшно опустошаем своими и половцами. Наконец Роману удалось захватить в свои руки все семейство Рюрика: самого в. князя он постриг в монахи, равно как дочь его, свою жену, которую ненавидел; однако принужден был отдать Киев сыну Рюрика Ростиславу, потому что тот был зятем Всеволода III. В 1205 году Роман нашел себе смерть в битве с поляками. Мы видели, каков был характер этого князя. Вступив в управление Галичем, он увидел здесь необыкновенное для русского князя явление, а именно страшную силу и своеволие бояр, и, сообразно своему характеру, предпринял против них самые крутые, кровавые меры. "Не раздавивши пчел, меду не есть", — говаривал Роман.
Смерть сильного и строгого Романа была знаком к страшным волнениям в Галиче: бояре опять подняли головы и начали продавать отечество то тому, то другому из соседних владельцев, которые наперерыв старались приобресть себе богатое княжество мимо законных наследников — двоих малолетних сыновей Романа, Даниила и Василька.
Борьба за Галич усилила распри в Южной Руси, потому что Ростиславичи и Ольговичи равно хотели достать себе это княжество[26]. Старший между Ольговичами был тогда сын покойного Святослава Всеволод Чермный: он беспрестанно воевал с Ростиславичами и несколько раз захватывал Киев; между тем и Галич достался на время Ольговичам, именно сыновьям Игоря Северского, знаменитого своим походом на половцев. Игоревичи подобно Роману видели единственное средство успокоить страну в обуздании бояр, чего не умели достигнуть иначе, как только насильственною смертию последних. Тогда некоторые бояре, видя беспрестанное убийство своих собратий князьями, удалились в Венгрию и выпросили у короля помощь молодому Даниилу Романовичу. Игоревичи не могли сопротивляться венграм, были взяты в плен и повешены озлобленными боярами; это явление, чуждое остальной Руси, возмутило ее.
В то время как Юго-Западная Русь была зрелищем таких волнений и злодейств, Русь Северо-Восточная лишилась Всеволода III. Княжив 37 лет с постоянною удачею, Всеволод при конце жизни подобно брату Андрею должен был испытать, как еще силен был старый порядок вещей, против которого они боролись. Как замыслы Андрея рассеялись пред доблестями Мстислава Храброго, так замыслы Всеволода разрушены были сыном этого Мстислава — Мстиславом Торопецким, или Удалым. Всеволод привел в свою волю В. Новгород; граждане последнего, желая избавить себя от самовластия владимирского князя, призвали на помощь Мстислава. Всеволод, осторожный даже и в молодости, не хотел искушать судьбы в битве с храбрейшим из князей русских и уступил Мстиславу Новгород, довольствуясь тем, что торопецкий князь признал себя сыном его. Таким образом, при конце жизни своей, Всеволод должен был уступить старому порядку вещей, войти к новгородскому князю в родственные отношения, поддержания которых требовали князья старой Руси и уничтожения которых домогались князья новой. Кроме этого на смертном ложе Всеволод должен был испытать новую неприятность, и опять от старого порядка вещей, который нашел себе поборника в самой семье в. князя: именно, старший сын его Константин, напитавшись старыми понятиями сперва в Новгороде, а потом в Ростове, хотел непременно возвратить последнему городу старшинство пред Владимиром. Всеволод разгневался на ослушного сына и, созвав собор, объявил в. князем и старшим в роде второго сына, Юрия, дал ему Владимир со всеми боярами и со всеми людьми, укрепил к нему всех крестным целованием и поручил ему младших братьев. Но князь ростовский не думал отказываться от старшинства в пользу младшего брата, и тотчас же по смерти Всеволода, последовавшей в 1212 году, открывается борьба между братьями, которая опять принимает характер борьбы между старым и новым порядком вещей. На помощь старшему князю, который преследовал интересы старого города, явился, как и следовало ожидать, представитель старой Руси — Мстислав Удалой: это случилось при посредстве старшего из городов русских, В. Новгорода. Ярослав Всеволодович, брат Юрия, принятый новгородцами, вздумал поступать у них по примеру отца и по примеру дяди Андрея, утвердить свой стол в пригороде Торжке, где его не беспокоило вече. Удалой тотчас явился помешать такому дерзкому намерению и соединился с Константином Ростовским, тогда как на помощь Ярославу пришел Юрий. Младшие князья, представлявшие новый порядок вещей, не наученные опытом Андрея и Всеволода, дали битву (при Липице) храброму из храбрых и потерпели поражение[27]. Константин получил старшинство, Новгород, в свою волю, но ненадолго. Константин скоро умер, и Юрий снова получил старшинство и снова начал теснить Новгород, распространяя в то же время пределы своей области на востоке, строя города и равнодушно смотря на старые усобицы на юге между Мономаховичами и Ольговичами то за Киев, то за Галич[28]: старая Русь с господством родовых отношений видимо клонилась к своему падению, ибо, несмотря на доблести князей своих, преклонялась пред могущественным собственником севера, признавала, что она не может обойтись без этого собственника. Это признание, произнесенное Рюриком Ростиславичем и повторенное чрез несколько веков позже гетманом Зиновием Хмельницким, служит самым лучшим оправданием нового порядка вещей, зачавшегося в Руси Северо-Восточной.
Какие же явления характеризуют описанный период времени от вступления на владимирский стол Всеволода III до гибели сына его Юрия в битве при Сити? Новое стремление, начатое Боголюбским, стремление утвердиться на севере, приобресть силу и посредством ее изменить родовые отношения в государственные, неуклонно преследуется братом его Всеволодом, что видно из поведения его касательно Новгорода, Рязани, князей южных, с которыми он избегает столкновения в чистом поле, зная их неодолимую храбрость и слабость в битвах северного народонаселения, не окрепшего в усобицах[29], и однако умеет заставить южных князей признаться, что они не могут обойтись без него. Представление о старшинстве всех дядей над племянниками, по-видимому, торжествует, ибо старшинство держит самый младший сын четвертого из Мономаховичей; но этот старший живет на севере, где господство понятия о собственности ведет неминуемо к торжеству представления о старшинстве старшего племянника над всеми дядьми, что показал разительно поступок Всеволода, который как собственник и самовластен, отнимает старшинство у старшего сына и отдает его младшему; этот младший с другими младшими братьями идут против прав старших, основываясь на своей силе. Распоряжение отца — собственника, имевшего, след., право располагать своею собственностию, и сила — вот права младших Всеволодичей. "Перемоги нас, — говорят они старшему брату, — и тебе вся земля!"[30] Итак, теперь вследствие понятия об отдельной собственности является понятие о праве силы без уважения к старым родовым обычаям. Отсюда уже тотчас же является недоверчивость младших к старшим, ибо они знают, что старший сильнее их, знают притом, что сила богатого собственника заставляет его увеличивать эту собственность на счет слабейших, и потому младшие при первом подозрительном движении старшего вооружаются, заключают союз, чтоб отразить силу силою; так, в 1229 году летописец говорит, что Ярослав Всеволодич усомнился в своем старшем брате Юрии и поспешил соединиться против него с Константиновичами Ростовскими: насилу Юрий успел разуверить родичей насчет своих замыслов[31]. В следующих главах мы увидим только повторение этих явлений.