Состав эллинского флота при Артемисии, морские битвы (1—23). Осмотр варварами поля сражения при Фермопилах, (24—25). Путь варваров от Фермопил в Беотию, Фокиду и в Дельфы, чудо в Дельфах (26—39). Состав эллинского флота у Саламина (40—49). Афины заняты варварами (50—56). Распри в эллинском флоте, хитрость Фемистокла (56—64). Чудо, предзнаменующее беды варваров. (65), Персидский флот у Фалера, военный совет. (66—69), Сооружение стен пелопоннесцами на Исфме (70—73). Распри в эллинском флоте, хитрость Фемистокла, появление Аристида на Саламине (74—82). Поражение варваров при Саламине (83—96). Сборы Ксеркса к возвращению в Азию и оставление Мардония с войском в Европе (97—103). История с Гермотимом, (104—106). Отступление персидского флота и преследование его элллинами (107—120). Наказание эллинами городов, отдавшихся Ксерксу, дележ военной добычи и чествование Фемистокла (121—125). Осада Потидеи Артабазом и взятие Олинфа (126—129), Второй год войны: эллинский флот у Сама и Дела, пребывание Мардония в Фессалии (130—135), Посольство от Мардония в Афины, родословная Александра, царя македонян, неудача посольства (136—144).
1. Из эллинов зачислены были во флот следующие: афиняне, доставившие сто двадцать семь кораблей, причем платеяне, хотя и неискусные в морском деле, но движимые храбростью и усердием, снабжали эти корабли людьми вместе с афинянами; коринфяне доставили сорок кораблей, мегаряне двадцать; халкидяне поставили воинов на двадцать кораблей, но корабли им даны были афинянами. Эгиняне доставили восемнадцать кораблей, сикионяне двенадцать, лакедемоняне десять, епидавряне восемь, еретрияне семь, трезенцы пять, стиряне два, столько же и кеосцы, да еще два пятидесятивесельных судна. Наконец локры опунтские явились на помощь с семью пятидесятивесельными судами.
2. Таковы были эллины, отправившиеся к Артемисию, а я уже сказал, какое количество кораблей доставлено было каждым народом. Число собранных у Артемисия кораблей, за исключением пятидесятивесельных судов, было двести семьдесят один. Главнокомандующего флотом поставили спартанцы, именно сына Евриклида, Еврибиада, Союзники объявили, что они не последуют за афинскими вождями и распустят войско, какое соберется, если только главнокомандующим будет не лакедемонянин.
3. Дело в том, что уже вначале, до отправки в Сицилию послов с просьбою о помощи, была речь о том, что командование флотом следует поручить афинянам. Так как союзники восстали против этого, то афиняне уступили, будучи сильно озабочены спасением Эллады, и зная, что Эллада погибнет, если эллины станут спорить между собою из-за преобладания, и они рассуждали верно. Действительно, внутренние смуты настолько хуже войны, ведомой единодушно, насколько война хуже мира. Будучи именно такого убеждения, афиняне не противились, уступили, но так было до тех вор, пока они имели крайнюю нужду в союзниках, что и доказали потом: когда персов прогнали и стали воевать с царем уже за его землю, тогда под предлогом наглости Павсания афиняне отняли первенствующее положение у лакедемонян. Но это случилось впоследствии.
4. В то время прибывшие к Артемисию эллины объяты были ужасом при виде огромного множества кораблей у Афет, и чрезвычайной многочисленности воинов; действительно, силы варваров превзошли их представление и ожидание; поэтому они решили бежать от Артемисия внутрь Эллады. Узнав о таком решении, евбеяне просили Еврибиада подождать немного, пока они не поместят в надежное убежище детей своих и слуг. Когда уговорить им не удалось, они обратились в другую сторону и стали склонять афинского вождя Фемистокла за триста талантов к тому, чтобы афиняне оставались перед Евбеей и дали бы морскую битву.
5. Фемистокл употребил следующую меру для того, чтобы удержать эллинов: из этих денег он отдал Еврибиаду пять талантов, давая их как бы из своих денег. Еврибиад перешел на его сторону. Из прочих вождей противился этому только вождь коринфян Адеймант, сын Окита, заявляя, что не останется и отплывет от Артемисия. Тогда Фемистокл стал заклинать его и сказал следующее: «Ты не покинешь нас, потому что я дам тебе бо́льшие подарки, нежели те, какие прислал бы тебе царь мидян, если бы ты покинул союзников». Он это сказал и в то же время отослал на корабль Адейманта три таланта серебра. Подарками он склонил их на свою сторону, и евбеяне были удовлетворены. Сам Фемистокл извлек из этого выгоду, потому что тайно удержал остальные деньги для себя; те лица, которые получили долю из этих денег, думали, что для такой целя деньги получены были из Афин.
6. Так остались эллины у Евбеи и дали морскую битву. Происходила она при следующих обстоятельствах: тотчас после полудня варвары подошли к Афетам; уже и прежде они знали[1], что подле Артемисия стоит небольшое число эллинских кораблей; теперь они видели это сами и возымели большое желание попытаться овладеть ими. Однако персы решили не нападать на корабли спереди для того, чтобы эллины не заметили их приближения и не обратились в бегство, причем ночь могла бы прикрыть бегущих; конечно эллины должны были спасаться бегством, а персы говорили, что и сам огненоситель не должен уйти живым.
7. С этою целью они употребили следующую хитрость: из всех кораблей отделили двести и послали их за Скиаф для того, чтобы незаметно для неприятелей они обошли кругом Евбеи подле Каферея и Гереста и вошли в Еврип; с прибытием в Еврип они замыкали эллинов и отрезывали им обратный путь в Элладу, тогда как остальные корабли должны были напасть на эллинов спереди. Порешив так, варвары отослали назначенные для этого корабли, но сами не думали нападать на эллинов в тот самый день, до тех именно пор, пока отправившимися кругом Евбеи воинами не будет дан сигнал о прибытии их на место. Итак, часть кораблей поплыла кругом острова, а остальным сделан был смотр у Афет.
8. В то время, как варвары делали смотр кораблям, некто Скиллия, — в стоянке этой был Скиллия, уроженец Скионы, лучший водолаз того времени, который во время кораблекрушения, что случилось у Пелия, спас персам многие сокровища и многие приобрел для себя, — этот самый Скиллия уже в раньше замышлявший перебежать к эллинам, теперь нашел случай привести свой замысел в исполнение. Каким образом он отсюда прибыл к эллинам, я не могу сказать с точностью, а то, что говорят об этом, меня удивляет, если только это правда; говорят именно, что он подле Афет нырнул в море и вынырнул не раньше, как по достижении Артемисия, проплывши следовательно под морем около восьмидесяти стадий. Много баснословного рассказывается об этом человеке, кое-что впрочем и достоверное. Что касается этого случая, то по моему мнению он прибыл к Артемисию в лодке. Тотчас по прибытии он сообщил вождям эллинов о кораблекрушении, как оно было, и о том, что посланы корабли в обход кругом Евбеи.
9. Получив это известие, эллины сошлись на совещание. Из множества предложений взяло верх следующее: в тот день остаться на месте в стоянке, потом после полуночи отступить и выйти навстречу огибавшим Евбею кораблям. После этого, так как против них никто не показывался, эллины выждали вечернюю пору и сами поплыли на варваров с целью испытать их способ сражения и прохождение между неприятельских судов.
10. При виде того, что эллины идут против них с небольшим числом судов, воины Ксеркса, а в особенности начальники их были уверены, что враги сошли с ума, и сами направили на них свои корабли в надежде без труда захватить неприятельские корабли. Надежда эта была весьма основательна: они видели, что эллинских кораблей немного, что у них в несколько раз больше, и что их корабли имеют лучший ход, нежели эллинские. Все это они сообразили и стали окружать эллинов кольцом. Все из ионян, благорасположенные к эллинам и против воли отправившиеся на войну, сильно смущены были тем, что эллинов окружают со всех сторон, в были убеждены, что ни один из них не возвратится домой: так ничтожными представлялись им силы эллинов. Напротив, все те ионяне, которые радовались происходящему, спорили между собою из-за того, кто из них первый захватит аттический корабль и получит за то награду от царя, так как в стоянке у персов только и речи было, что об афинянах.
11. Когда эллинам дан был сигнал, они прежде всего выстроили свои корабли против варваров носами вперед и кормами внутрь, потом по второму сигналу перешли в наступление, правда, на небольшом пространстве в только с фронта. В это время они захватили тридцать варварских кораблей и сына херсиева Филаона, брата саламинского царя Горга, человека значительного в стоянке. Первым эллином, взявшим неприятельский корабль, был афинянин Ликомед, сын Эсхрея; он же получил первую награду. Войска сражались с одинаковым мужеством, и только наступившая ночь разделила сражающихся: эллины отступили на кораблях к Артемисию, а варвары к Афетам после сражения более тяжелого, нежели они ожидали. В этой морской битве из числа всех эллинов, находившихся под начальством царя, перебежчиком оказался один только Антидор, в награду за что афиняне дали ему участок земли на Саламине.
12. С наступлением ночи, — время года было середина лета, — полил обильнейший дождь и шел всю ночь с сильными раскатами грома с Пелия; трупы и обломки кораблей выбрасывало к Афетам; они кружились у корабельных носов и лопасти весел приводили в беспорядок. Находившиеся там воины при известии об этом пришли в ужас, полагая, что среди стольких бед они погибнут окончательно. Ибо прежде, чем оправиться от бури и кораблекрушения, случившихся у Пелия, попали в жестокую морскую битву, а после битвы пошел ливень, потекли к морю бурные потоки и раздались сильные громовые раскаты. Так прошла для них ночь.
13. Однако эта же ночь была еще более ужасною для тех из варваров, которым приказано было обогнуть Евбею, ужаснее была потому, что настигла их на пути в открытом море. Действительно, конец их был печален. Когда гроза и дождь разразились над кораблями в то время, как они плыли мимо Лощин Евбеи, ветер понес их, и они, сами не зная, куда несутся, ударились о скалы. Все это совершено божеством для того, чтобы персидское могущество сравнялось с эллинским и не было бы гораздо больше его. Итак, воины эти погибли у Лощин Евбеи.
14. Варвары в Афетах обрадовались, когда настало утро, и неподвижно стояли со своими кораблями на месте: они довольны были тем, что в тогдашнем положении среди стольких бед могут по крайней мере пользоваться покоем. Между тем на помощь эллинам прибыло пятьдесят три аттических корабля. Эллинов ободрило их появление, равно как и полученное известие о том, что все варвары, плывшие кругом Евбеи, истреблены бурею. Они снова дождались той же поры дня[2] и сделали нападение на киликийские корабли, при наступлении ночи истребили их и возвратились назад к Артемисию.
15. На третий день после этого варвары, считая великим позором для себя то, что незначительное число кораблей причинило им такой урон, а также из страха перед судом Ксеркса, не стали дожидаться, пока эллины начнут битву и, ободряя друг друга, вывели корабли свои в море около полудня. Случилось так, что в эти морские битвы, и битва сухопутная у Фермопил происходили в одни и те же дни; кроме того, как воины Леонида дрались за охранение прохода, так сражение на море всецело происходило из-за Еврипа. Итак, одни ободряли друг друга к борьбе, чтобы не пускать варваров в Элладу, а другие — чтобы сокрушить эллинское войско и завладеть морским путем.
16. Воины Ксеркса выстроились в боевой порядок и начали наступление, а эллины неподвижно стояли у Артемисия. Варвары расположили свои корабли в виде полумесяца и стали окружать эллинов кольцом, чтобы охватить их со всех сторон. Тогда эллины также перешли в наступление и начали бой. И в этом морском сражении обе стороны оказались равносильными. Дело в том, что флот Ксеркса терпел неудобства вследствие своей же обширности и многочисленности кораблей, ибо корабли мидян смешивались в беспорядке и попадали один на другой; тем не менее они сопротивлялись и не отступали, считая позором для себя бежать веред небольшим числом кораблей. Эллинских кораблей и воинов погибло много, но варварских кораблей и людей погибло гораздо больше. После такого сражения оба войска разошлись.
17. В этой битве из воинов Ксеркса больше всех отличились египтяне: помимо других славных подвигов они захватили пять эллинских кораблей вместе с воинами. Из эллинов в тот же день больше всех отличились афиняне, а из числа афинян сын Алкивиада Клейния; он на собственное иждивение вооружил двести воинов и прибыл на собственном корабле.
18. Обе стороны охотно прекратили сражение и поспешно возвратились к своим стоянкам. По окончании битвы и по возвращении в стоянку эллины имели в своей власти трупы и обломки кораблей; но так как они пострадали жестоко, особенно афиняне, у которых половина кораблей была повреждена, то порешили бежать внутрь Эллады.
19. Однако Фемистокл сообразил, что, если от варваров отторгнуты будут племена ионийское и карийское, то эллины смогут одолеть остальное войско. Так как к тому времени евбеяне выгоняли свой скот к морю, он собрал сюда вождей и сказал им, что знает средство, с помощью коего рассчитывает отторгнуть от царя доблестнейших из его союзников. Только это он и открыл им; что же касается настоящего положения дел, сказал Фемистокл, то следует поступить так: пускай каждый из них убьет столько скота евбеян, сколько желает, ибо лучше, чтобы скот достался эллинскому войску, а не варварам; вместе с тем постарался уговорить начальников, чтобы каждый из них приказал своим воинам зажечь огонь. О благовременном возвращении в Элладу прибавил Фемистокл, он позаботился сам, о том именно, чтобы эллинам возвратиться невредимыми. Начальники приняли его совет, тотчас велели зажигать огни и приниматься за скот.
20. Евбеяне пренебрегли изречением оракула Бакида, как ничего не значащим, поэтому совершенно ничего не унесли со своего острова, не приготовили никаких запасов на случай угрожавшей осады и тем сами себе уготовали несчастный конец. Изречение об этом Бакида гласило следующее: «Позаботься о том, чтобы удалить с Евбеи многоблеющих коз, когда говорящий на варварском языке наложит на море папирусное ярмо». Евбеяне не применили этих слов ее к тогдашнему своему положению, не к будущему, и потому теперь предстояло им подвергнуться величайшим бедам.
21. Пока они были заняты этим, явился соглядатай из Трахина. При Артемисии находился соглядатай Полиад родом из Антикиры; он имел наготове хорошо устроенную лодку и должен был дать знать находившимся в Фермопилах воинам, если бы флот сильно пострадал в сражении; также был соглядатай и при Леониде, афинянин Аброних, сын Лисикла; он обязан был отправиться на тридцативесельном судне к тем войскам, что находились у Артемисия и известить их, если бы несчастье постигло сухопутное войско. Этот-то Аброних и явился к ним с известием о судьбе Леонида в его войска. Узнав об этом, эллины не стали больше медлить с отступлением и отправились в обратный путь в том самом порядке, в каком каждый народ был в стоянке; первыми шли коринфяне, последними афиняне.
22. Тогда Фемистокл выбрал из афинских кораблей самые быстрые, поплыл с ними кругом острова и во всех местах, где находилась вода для питья, начертал надписи, которые были прочитаны ионянами на следующий день по прибытии к Артемисию. Надписи гласили следующее: «Несправедливо поступаете, ионяне, воюя против отцов и порабощая Элладу. Лучше всего переходите на нашу сторону; если сделать этого не можете, то теперь же удалитесь и держитесь в стороне, не только сами, но склоните к тому и каров. Если вы не можете сделать ни того, ни другого, если вы находитесь под столь тяжелым игом, что не в силах отложиться от царя, то по крайней мере помните, что происходите от нас, и что начало этой борьбы нашей с варварами исходит от вас, поэтому в случае стычки будьте нерадивы в бою». Фемистокл начертал это с двояким расчетом, как мне кажется: или надпись останется неизвестною царю и побудит ионян изменить ему и перейти на сторону своих, или же она будет доставлена Ксерксу и истолкована в худом смысле, через то навлечет на ионян подозрение и устранит их от участия в морских сражениях. Вот что начертал Фемистокл.
23. Тотчас после этого явился к варварам в лодке некий житель Гистиэи с известием о бегстве эллинов от Артемисия. Варвары не поверили этому, заключили вестника под стражу и отрядили для расследования несколько быстрых кораблей. Когда корабли доставили известие о том, что было, весь флот целиком, с первыми лучами солнца, направился к Артемисию. В том месте он прождал до полудня и затем поплыл к Гистиэе. По прибытии туда варвары овладели городом гистиэев и нападали на все приморские деревни местности Еллопии в области гистиэев.
24. Пока флот находился в этом месте, Ксеркс принял все мери касательно трупов павших воинов и отправил во флот глашатая. Принятые меры состояли в следующем: из всех своих воинов, павших подле Фермопил, — а таких было около двадцати тысяч, — он оставил только тысячу трупов, все остальные велел похоронить в вырытые канавы, насыпать сверху земли и набросать древесных листьев для того, чтобы воины флота не видели трупов. По прибытии в Гистиэю глашатай созвал на собрание все войско и сказал: «Союзники, царь Ксеркс дает каждому из вас позволение покинуть свой пост и идти посмотреть, как он сражался с безрассудными людьми, рассчитывавшими одолеть мощь царя».
25. Когда это было объявлено, число лодок для переправы оказалось слишком недостаточным: столь многие желали поглядеть на поле сражения. Переправившись к Фермопилам, они ходили между трупами и рассматривали. При этом всем казалось, что павшие все лакедемоняне и феспийцы, хотя они видели тут и гелотов. Однако от переправившихся не скрылось, что сделал Ксеркс с трупами своих воинов. И действительно, это было смешно: трупов варваров лежало на виду только тысяча, тогда как трупы эллинов собраны были все в одном месте в числе четырех тысяч. Этот день союзники употребили на осматривание, а не следующий один отплыли к кораблям своим в Гистиэю, другие с Ксерксом во главе продолжали путь.
26. Тем временем из Аркадии прибыли к варварам в небольшом числе перебежчики, которые просили пропитания и искали работы. Персы повели их к царю и расспрашивали, чем занимались эллины; расспрашивал их об этом один из персов за всех. Те отвечали, что эллины устраивали олимпийские игры и любовались гимнастическими и конными состязаниями. На вопрос о том, что служит наградою победителю, из-за чего происходит состязание, перебежчики отвечали, что победителя награждают оливковым венком. Тогда сын Артабаза Тиграна высказал благороднейшее мнение, за что царь укорил его в трусости, именно: услыхавши, что наградою служит венок, а не деньги, он не мог сдержать себя, чтобы в присутствии всех не сказать: «Горе нам, Мардовий! против какого народа повел ты нас на войну: они состязаются не из-за денег, а из-за доблести».
27. Между тем тотчас после поражения при Фермопилах фессалияне отправили глашатая к фокидянам, на которых они всегда злобились, особенно после недавнего поражения. Дело в том, что за несколько лет до похода царя фессалияне вместе с союзниками напали со всем войском на фокидян, но были разбиты ими и подверглись жестокой участи. Когда фокидяне оттиснуты были к Парнасу, в числе их был и гадатель Теллия родом из Елеи; этот Теллия придумал следующую хитрость: он побелил гипсом шестьсот храбрейших фокидян, не только их самих, но и их вооружение, а ночью напал с ними на фессалиян, отдав приказание убивать всякого, кого заметят непобеленным. Фессалийская стража первая увидела их и пришла в ужас, так как приняла это за нечто сверхъестественное; за стражею последовало все войско, так что фокидяне имели в своей власти четыре тысячи трупов и щитов неприятельских; половину щитов они пожертвовали в Абы, а другую в Дельфы. На десятую долю денег, добытых в сражении, поставлены были большие кумиры вокруг треножника, что против храма в Дельфах, а другие такие же пожертвованы в Абы. Вот что учинили фокидяне с фессалийской пехотой, когда были осаждены ею.
28. Когда фессалийская конница вторглась в землю фокидян, они нанесли ей поражение, от которого та не могла оправиться. В проходе, что у Гиамполя, фокидяне выкопали огромную канаву, вложили в нее пустые амфоры и, набросавши сверху земли, сравняли это место с остальной почвой; так ждали они вторжения фессалиян. Между тем фессалияне, рассчитывая без труда окружить фокидян, стремительно бросились на них и попали на амфоры; там лошади их поломали себе ноги.
29. Будучи озлоблены этими двумя поражениями, фессалияне отправили к фокидянам глашатая со следующим объявлением: «Теперь, фокидяне, вы уже ясно видите, что вам не равняться с нами. В самом деле, и раньше, пока только одобрялось нами поведение эллинов, мы всегда стояли у них выше вас, и теперь у варваров мы имеем такую силу, что от нас зависит лишить вас земли и обратить в рабство. Однако мы не злопамятны, и потому, хотя могли бы сделать все, удовольствуемся за прежнее зло пятьюдесятью талантами серебра и тогда обещаем отвратить от вашей земли грозящие ей беды». Вот что объявили фессалияне.
30. Дело в том, что одни лишь фокидяне из жителей той области не склонялись на сторону мидян, притом, как я по соображению заключаю, не по какой-либо иной причине, но вследствие вражды к фессалиянам; если бы напротив фессалияне были на стороне эллинов, фокидяне склонялись бы на сторону мидян. В ответ на заявление фессалиян фокидяне сказали, что денег не дадут им вовсе, в что они могли бы, если бы только захотели, принять сторону мидян, но что по доброй воле никогда не будут предателями Эллады.
31. По получении такого ответа фессалияне вознегодовали на фокидян и проводили варваров в их землю. Варвары из Трахинии вторглись прежде всего в Дориду. Здесь тянется узкая полоса дорийской земли стадий в тридцать шириною между областями малийскою и фокидскою; в древности это была Дриопида. Эта же самая область есть родина пелопоннесских дорян. Вторгшись в дорийскую область, варвары не разоряли ее, потому что тамошние жители были на стороне мидян, да и фессалияне не желали того.
32. Из Дориды варвары вторглись в Фокиду, но не покорили фокидян. Часть их взошла на высоты Парнаса; на вершине этой горы, особняком поднимающейся против города Неона, может удобно поместиться толпа народа; называется она Тифореей. Туда часть фокидян снесла свое имущество и взошла сама; большинство их удалилось к локрам озольским, в город Амфису, который лежит над Крисейской равниной. Варвары исходили всю фокидскую землю, причем войско их имело проводников из фессалиян; куда бы они ни приходили, везде все жгли и разоряли, бросая огонь на города и храмы.
33. Здесь шли они вдоль реки Кефиса и опустошили все: сожгли города Дрим, Харадру, Ерох, Тефроний, Амфикаю, Неон, Педиэи, Тритеи, Елатею, Гиамполь, Парапотамии, Абы; в Абах был богатый храм Аполлона с сокровищницами и множеством пожертвований; там же было и теперь есть прорицалище; варвары ограбили и сожгли этот храм. Нескольких фокидян они догнали на горах и взяли в плен, нескольких женщин толпа изнасиловала, от чего те и умерли.
34. Миновав Парапотамии, варвары прибыли в Панопей. Там войско разделилось и начиная оттуда пошло двумя путями: гораздо большая и сильнейшая часть войска с Ксерксом во главе по дороге в Афины вторглась к беотянам в орхоменскую область. Беотийский народ весь был на стороне мидян; города их охранялись македонянами, расставленными в них и с этою целью присланными Александром; они охраняли эти города и тем давали знать Ксерксу, что беотяне за одно с мидянами. Итак, часть варваров направилась по этому пути.
35. Другая часть варваров со своими вождями устремилась к дельфийскому святилищу, направо от себя оставляя Парнас. Все местности Фокиды, куда проникали варвары, опустошались ими: они сожгли города панопеев, давлиев и эолидян. По отделении от остального войска варвары пошли этим путем с целью ограбить дельфийское святилище и представить царю Ксерксу его сокровища. Как я слышал, все замечательные предметы в этом храме известны были Ксерксу лучше, нежели те, которые он оставил в своих храмах; действительно, многие говорили о них постоянно, в особенности о пожертвованиях алиаттова сына Креза.
36. При известии об этом дельфийцы сильно оробели. Объятые ужасом, они вопрошали прорицалище относительно священных сокровищ: следует ли закопать их в землю, или вынести в другую страну. Однако божество воспретило касаться сокровищ и объявило, что само оно достаточно сильно для защиты их. По получении такового ответа дельфийцы стали заботиться о себе самих: женщин и детей отослали через море в Ахею, большинство их самих взошло на вершины Парнаса, а имущество перенесено в Корикскую пещеру; другая часть удалилась в локридскую Амфису. Таким образом все дельфийцы за исключением шестидесяти и прорицателя покинули свой город.
37. Когда наступающие варвары были близко и уже видели храм, прорицатель по имени Акерат заметил, что перед храмом лежит священное оружие, вынесенное из внутренней части святилища: прикасаться к нему не смел никто из людей. Прорицатель отправился известить о чуде дельфийцев, остававшихся в городе; между тем варвары поспешно подходили к храму Афыны Пронаи, и им явились чудеса еще более замечательные, нежели раньше упомянутое. Действительно, велико чудо — самопроизвольное появление военного оружия изнутри храма и нахождение перед ним; но знамения, следовавшие вскоре за этим, были поразительнейшими чудесными явлениями, именно: когда варвары подошли к святилищу Афины Пронаи, в это время с неба упала на них молния, а от Парнаса оторвались две вершины, с сильным шумом устремились за них и многих задавили, а из храма Пронаи слышался громкий голос и жалобные восклицания.
38. Когда все это вместе обрушилось на варваров, ими овладел ужас, а дельфийцы, узнав о бегстве неприятелей, спустились с горы и перебили немалое число их; уцелевшие бежали прямо в Беотию. Как я слышал, спасшиеся бегством варвары рассказывали, что кроме этих чудесь они видели и другое, именно: два тяжеловооруженных воина сверхчеловеческого роста неотступно следовали за ними, гнали в убивали их.
39. По словам дельфийцев, эти два воина — местные герои Филак и Автоной, святилища коих находятся вблизи храма: филаково подле самой дороги над храмом Пронаи, а автоноево подле Касталии под вершиною Гиампфей. Что касается камней, упавших с Парнаса, то они сохранились до нашего времени и лежат в святилище Афины Пронаи, куда попали через ряды варваров.
40. Между тем эллинский флот по просьбе афинян отплыл от Артемисия и причалил к Саламину. Афиняне просили эллинов пристать с кораблями к Саламину для того, чтобы самим поместить там к безопасности своих детей и женщин, а затем обсудить, что делать дальше. Дело в том, что афиняне были обмануты в своих расчетах. я теперь собирались посоветоваться о положении дел: они полагали было, что найдут пелопоннесцев со всем их войском в Беотии против варваров, но не нашли ничего подобного; они узнали, что пелопоннесцы укрепляют стеною Исфм, будучи озабочены более всего спасением Пелопоннеса, что поэтому оберегают только его, а об остальной Элладе не заботятся. Вот почему при этом известив афиняне попросили союзников остановиться с кораблями у Саламина.
41. Таким образом все союзники причалили к Саламину, а афиняне к своей земле. По прибытии сюда, афиняне объявили черев глашатая, чтобы каждый афинянин спасал, куда может, своих детей и слуг. После этого большинство отправило детей и слуг в Трезену, иные на Эгину, а иные на Саламин; все торопились спасать свое добро в безопасном месте во исполнение оракула, но больше всего по следующей причине: афиняне рассказывают, что огромная змея, страж акрополя, обитает в храме; впрочем не только говорят об этом, но и каждое новолуние совершают и предлагают змее жертву, как будто она в самом деле находится в храме; ежемесячная жертва состоит из медовой лепешки. В прежнее время такая медовая лепешка всегда бывала съедаема, а теперь осталась нетронутой. Когда жрица объявила об этом, афиняне тем скорее и с большею охотою покинули город, ибо, думали они, сама богиня покинула акрополь. Вывезши все добро свое в безопасные места, афиняне отплыли к стоянке.
42. Когда эллины, которые стояли у Артемисия, расположились с кораблями у Саламина, остальной эллинский флот при известии об этом прибыл туда же из Трезена: раньше им приказано было собираться в трезенскую гавань Погон. Там корабли собрались в гораздо большем числе, нежели сколько участвовало их в сражении при Артемисии, и от большего числа городов. Главнокомандующий был тот самый, что и при Артемисии[3], спартанец Еврибиад, сын Евриклида, хотя не из царского рода. Наибольше кораблей, притом с самым лучшим ходом доставили афиняне.
43. Во флоте сражались следующие эллины: из Пелопоннеса лакедемоняне на шестнадцати кораблях, коринфяне, доставившие сюда столько же вооруженных кораблей, как и к Артемисию, сикионяне доставшие пятнадцать кораблей, епидавряне десять, трезеняне пять, гермионяне три. Все эти эллины, кроне гермионян, дорийского и македнийского племени; они выселились в последнее время из Еринея, Пинда и Дриопиды. Гермионяне — дриопы, вытесненные из так называемой теперь Дориды Гераклом и малиэями. Это — вышедшие из Пелопоннеса.
44. Из той части материка, что лежит за Пелопоннесом, афиняне доставили больше кораблей, чем все прочие, именно сто восемьдесят, и притом они одни, ибо в сражении при Саламине платеяне не помогали афинянам по следующей причине: когда эллины отплывали от Артемисия и находились уже против Халкиды, платеяне высадились на противоположный берег Беотии для того, чтобы укрыть домашних своих в безопасном месте; занятые спасением их, они не участвовали в битве. Что касается афинян, то они, пока нынешнюю Элладу населяли пеласги, были пеласгами и именовались кранеями; в царствование Кекропа названы были еще кекропидами, а когда власть наследовал Ерехфей, переименованы были в афинян, наконец от Иона, сына ксуфова, начальника афинских войск, названы ионянами.
45. Мегаряне доставили такое же число вооруженных кораблей, как и к Артемисию; ампракиоты явились на помощь с семью кораблями, а левкадяне с тремя; эти эллины были также дорийского племени из Коринфа.
46. Из островитян эгиняне доставили тридцать кораблей; у них были и другие вооруженные корабли, но те стояли на страже у земли эгинян; при Саламине они сражались на тридцати кораблях с наилучшим ходом. Эгиняне по происхождению доряне из Епидавра; раньше имя острова их было Ойнона. За эгинянами следовали халкидяне с теми двадцатью кораблями, которые имели они при Артемисии, и еретрияне с семью кораблями. Это — ионяне. Дальше следовали кеосцы, ионийского племени из Афин, с теми самыми кораблями, что были и у Артемисия. Наксияне доставили четыре корабля. Подобно прочим островитянам они были посланы своими согражданами к мидянам; но приказание это оставили без внимания и прибыли к эллинам по внушению Демокрита, человека влиятельного среди сограждан и в то время командовавшего триремою. Наксияне — по происхождению ионяне из Афин. Стиряне доставили те же самые корабли, с какими стояли у Артемисия, а кифняне одно пятидесятивесельное судно; те и другие — дриопы. Туда же вышли жители Серифа, Сифна и Мела; из островитян они одни отказали варвару в земле и воде.
47. Все эти эллины, сражавшиеся при Саламине, обитают по сю сторону области феспротов и реки Ахеронта, ибо феспроты живут на границе с ампракиотами и левкадянами, которые вышли на войну из крайних областей Эллады. Из тех эллинов, какие обитают за этими пределами, одни только жители Кротона явились на помощь подвергавшейся опасности Элладе с одним кораблем; начальником корабля был некий Фаилл, трижды победивший на пифийских играх. Кротоняне по происхождению ахейцы.
48. Все союзники доставили триремы; только мелияне, сифняне и серифняне доставили пятидесятивесельные суда. Мелияне происходят из Лакедемона и доставили два судна, жители Сифна и Серифа, ионяне из Афин, привели с собою по одному судну. Общее число кораблей, кроме пятидесятивесельных судов, было триста семьдесят восемь.
49. Сошедшись у Саламина, вожди от поименованных государств устроили совещание. Еврибиад предложил, чтобы каждый желающий высказал свое мнение о том, какая страна из остающихся в их распоряжении представляется наиболее удобною для морского сражения; дело в том, что Аттика была уже покинута, и Еврибиад спрашивал о прочих землях. Предложения большинства ораторов сводились к одному: плыть к Исфму и дать морскую битву перед Пелопоннесом, причем высказывалось следующее основание: в случае поражения на море при Саламине они были бы осаждены на острове, куда не могла бы явиться к ним никакая помощь; напротив, находясь подле Исфма, они могут укрыться у своих.
50. В то время, как вожди пелопоннесцев высказывали такие соображения, явился некий афинянин с известием, что варвары вошли в Аттику и всю ее опустошают огнем. Действительно, та часть войска, которая с Ксерксом во главе направилась через Беотию, сожгла город феспиеян, удалившихся в Пелопоннес, а также Платеи и прибыла в Аттику, где вое опустошала. Феспии и Платею варвары предали пламени после того, как узнали от фивян, что они не на стороне мидян.
51. Варвары со времени переправы черев Геллеспонт, откуда они начали свой путь, и где ради перехода в Европу провели один месяц, дошли до Аттики в три следующие месяца, когда у афинян архонтом был Калдиад. Варвары взяли пустой город, а также тех немногих афинян, которых нашли в храме, храмовых казнохранителей и бедняков; эти заградили доступ к акрополю досками и бревнами и так отбивались от неприятеля. Они не удалились на Саламин по причине бедности и потому еще, что только себя считали верными истолкователями изречения, которое дала им пифия, именно, что деревянная стена будет неодолима, и что согласно оракулу эта стена, а не корабли и есть верное убежище.
52. Персы расположились на том холме, противолежащем акрополю, который афиняне называют Ареопагом, и стали осаждать акрополь следующим способом: стрелы обворачивали в паклю, зажигали и потом пускали из луков в укрепление. Осаждаемые афиняне, хотя доведены были до последней крайности и укрепление обрушилось, продолжали однако сопротивляться. Предложение писистратидов относительно сдачи было отвергнуто афинянами; с целью защиты они употребляли различные средства, между прочим бросали в варваров громадными камнями каждый раз, когда те подступали к воротам. Вследствие этого Ксеркс, не будучи в состояния взять афинян, долгое время не знал, что делать.
53. Наконец после таких затруднений доступ в акрополь открылся варварам: дело в том, что согласно изречению оракула всей Аттике суждено было подпасть под власть персов. Итак, перед акрополем, но позади ворот и подъема, там, где не стояло никакой стражи, и куда, как всем казалось, не мог взойти никто из людей, в этом-то месте с крутым спуском подле святилища кекроповой дочери Аглавры взошло несколько человек. Когда афиняне увидели этих варваров, взошедших на акрополь, одни из них кинулись со стены вниз и погибли, а другие бежали внутрь святилища; взошедшие на стену варвары бросились прежде всего к воротам, отворили их и перебили молящих о защите; по умерщвлении всех их варвары ограбили храм и предали огню весь акрополь.
54. Вполне завладев Афинами, Ксеркс отправил в Сусы всадника с приказанием известить Артабана о достигнутом успехе. На другой день после отправки вестника он созвал афинских изгнанников, следовавших за его войском, приказал им взойти на акрополь и там по своему обряду принести жертву; он приказал это или потому, что видел во сне какой-нибудь призрак, или потому, что сожжение храма смущало его душу. Афинские изгнанники исполнили распоряжение Ксеркса.
55. Скажу теперь, почему я упомянул об этом. В акрополе есть храм Ерехфея, который почитается сыном земли, а в храме есть оливковое дерево и море, которые, по рассказам афинян, выставлены были свидетелями Посейдоном и Афиною в споре их из-за этой страны. Оливковое дерево истреблено было огнем вместе с самим храмом. Но когда на другой день после пожара вступили в храм те из афинян, коим царь приказал совершать жертвоприношение, они заметили, что от ствола оливы выросла ветка почти в локоть длиною, — и рассказали это.
56. Находившиеся у Саламина эллины при известив о том, что случилось с афинским акрополем, были до такой степени поражены страхом, что некоторые вожди не стали дожидаться решения предлежащего вопроса, устремились на свои корабли, подняли паруса и отплыли; оставшиеся порешили дать морское сражение перед Исфмом. Наконец наступила ночь, эллины разошлись из собрания и удалились на корабли.
57. Когда Фемистокл возвратился на свой корабль, некий афинянин Мнесифил спросил его, какое решение они приняли. Услышав от него, что решено вывести корабли к Исфму и перед Пелопоннесом дать сражение на море, он сказал: «Если только эллины уведут свот корабли от Саламина, то на море ты не будешь уже сражаться за твою родину. Эллины разойдутся по своим городам, и ни Еврибиад, никто другой не будет в состоянии удержат их и добиться того, чтобы войско не разбрелось: так безрассудство вождей погубит Элладу. Поэтому, если есть какая-либо возможность, иди и попытайся отменить решение; может быть, ты как-нибудь убедишь Еврибиада, он изменит свое решение и останется здесь».
58. Предложение это очень понравилось Фемистоклу. Ничего не отвечая Мнесифилу, он направился к кораблю Еврибиада. По прибытии к кораблю, Фемистокл заявил Еврибиаду, что желает поговорить с ним об общественном деле; тот предложил ему взойти на корабль и говорить, о чем желает. Тогда Фемистокл сел подле и изложил ему все слышанное от Мнесифила, как бы свое собственное мнение, добавил и многое другое, пока наконец просьбами не склонил Еврибиада сойти с корабля и снова созвать вождей на собрание.
59. Когда вожди собрались, Фемистокл прежде, чем Еврибиад объяснил причину собрания их, говорил долго и убеждал настойчиво. В это время вождь коринфян Адеймант, сын Окита, заметил: «На состязаниях, Фемистокл, бьют палками тех, которые поднимаются преждевременно». В свое оправдание тот ответил: «Но остающиеся назади не получают венка». Столь скромно ответил Фемистокл коринфянину.
60. Напротив, Еврибиаду Фемистокл не говорил уже ничего того, что говорил прежде, именно, что союзники рассеются, если снимутся с якоря у Саламина: в присутствии союзников не подобало жаловаться на них. Он употреблял теперь другие доводы и говорил так: «В твоей власти спасти Элладу, если ты послушаешь меня, останешься и здесь дашь морскую битву, а не передвинешь своей стоянки к Исфму в угоду людям, которые это предлагают. Если услышишь одно предложение, противоставь ему другое. У Исфма ты должен будешь сражаться в открытом море, а это для нас слишком не выгодно, так как корабли наши тяжелее на ходу и малочисленнее. Потом, если бы даже в остальном мы имели удачу, ты потеряешь Саламин, Мегары и Эгину. Ибо за флотом неприятеля будет следовать сухопутное войско, таким образом ты сам поведешь варваров на Пелопоннес и подвергнешь опасности целую Элладу. Наоборот, если ты поступишь так, как я говорю, будешь иметь следующие выгоды: во-первых, если мы будем сражаться с немногими кораблями против многих на узком пространстве, то окажемся гораздо сильнее их, ибо сражение в узком месте выгодно для нас, а в широком для них. Во-вторых, уцелеет Саламин, на котором мы поместили наших детей и женщин. Наконец, в этом же способе действий содержится и то, чего вы жаждете наибольше: оставаясь и сражаясь на море в этом месте, ты будешь отстаивать Пелопоннес такт, же, как и битвою при Исфме; кроме того, ты не поведешь варваров на Пелопоннес, если только сумеешь быть благоразумным. Если же случится так, как я рассчитываю, и мы со своими кораблями одержим победу, то варвары не явятся к вам на Исфм и ни подвинутся дальше Аттики: они в беспорядке уйдут обратно, и мы поможем и даруем спасение Мегарам, Эгине и Саламину, у которого по изречению оракула нам суждено победить врагов. Если люди замышляют что-либо сообразное со здравым смыслом, то обыкновенно дело удается; напротив, если люди задумывают что-нибудь несообразное, то обыкновенно и само божество не благоприятствует решениям человеческим».
61. Когда говорил это Фемистокл, коринфянин Адеймант снова стал нападать на него: он велел молчать человеку без родины и не позволял Еврибиаду давать голос человеку, лишенному города: когда Фемистокл покажет свой город, тогда только разрешал он подавать ему голос вместе с другими. Предлагал это Адеймант потому, что Афины были взяты неприятелем и находились в его власти. Тогда Фемистокл долго укорял и его, и коринфян и в речи своей доказал, что у его сограждан и город, и земля больше, чем у них, так как у афинян есть двести вполне снаряженных кораблей, и нет такого эллинского народа, который мог бы отразить их нападение.
62. Доказав эхо в своей речи, Фемистокл перешел к Еврибиаду и говорил с бо́льшим возбуждением, чем прежде: «Или ты останешься здесь и покажешь себя человеком доблестным, или не останешься и погубишь Элладу, ибо в кораблях решение этой войны. Итак, послушай меня. Если же ты не поступишь так, мы немедленно забираем на корабли наших домашних и переселяемся в Италию, в город Сирис, который искони был нашим и по изречению оракула должен быть заселен нами. Вы вспомните мои слова, когда лишитесь таких союзников».
63. Эта речь Фемистокла переубедила Еврибиада, как мне кажется, потому главным образом, что он опасался, как бы афиняне не покинули эллинов, если он переведет к Исфму свои корабли. Действительно, если бы афиняне оставили союзников, то эллины не были бы уже в состоянии выдержать борьбу с варварами. Поэтому он решил оставаться на месте и здесь же дать морское сражение.
64. После споров у Саламина, согласно решению Еврибиада союзники стали приготовляться к морской битве на этом месте. Когда на следующий день с восходом солнца случилось сотрясение на суше и на норе, эллины решили дать обета богам и призвать на помощь эакидов. Так они и сделали, именно: дали обет всем богам, а потом призвали из Саламина Эанта и Теламона; за Эаком и прочими эакидами отрядили корабль на Эгину.
65. Сын Феокида Дикей, афинский изгнанник, человек влиятельный у мидян, в то время как Аттика была покинута жителями и опустошалась сухопутным войском Ксеркса, случайно находился на Фриасийской равнине вместе с лакедемонянином Демаратом. По его уверению, они увидели идущую от Елевсина пыль, как будто тысяч от тридцати человек, и когда выражали изумление, какие люди могли бы поднять такую пыль, скоро услышали восклицание, и восклицание это показалось им мистическим иакхом. Демарат был несведущ в елевсинской святыне и потому спросил его, Дикея, что означает раздавшийся голое. «Демарат», отвечал он, «царскому войску угрожает неизбежно тяжкая беда. Так как Аттика лишена своих жителей, то очевидно голос этот божественный и идет от Елевсина на помощь афинянам и союзникам. Если облако пыли опустится к Пелопоннесу, то самому царю и его войску опасность угрожает на материке; если оно обратится к кораблям, что при Саламине, то царю предстоит опасность потерять свой флот. Елевсинское празднество афиняне совершают ежегодно в честь Матери и Дочери, и каждый желающий из афинян и прочих эллинов посвящается в празднество; то восклицание, которое ты слышишь, они произносят в честь Иакха на этом празднестве». «Молчи», сказал на это Демарат, «и не говори о том никому другому. Если слова твои дойдут до царя, ты потеряешь голову, и ни я, никто другой не в силах будем спасти тебя. Поэтому молчи, а о войске позаботятся боги». Пока Демарат давал такой совет, рассказывал Дикей, на том месте, где была пыль и слышался голос, поднялось облако и понеслось к стоянке эллинов, что у Саламина. Из этого они заключили, говорил Дикей, что гибель предстоит флоту Ксеркса. Вот что рассказывал сын Феокида Дикей, ссылаясь на свидетельство Демарата и других.
66. Воины, находившиеся во флоте Ксеркса, прождали три дня после того, как переправились обратно из Трахина в Гистиэю по осмотре места поражения лакедемонян, и потом поплыли через Еврип; в следующие три дня они прибыли в Фалер. Как мне думается, варваров вторглось в Аттику с суши и с моря не меньше, чем сколько их перешло к Сепиаду и Фермопилам. Ибо вместо тех варваров, которые погибли от бури или пали при Фермопилах и в битвах на море при Артемисии, я ставлю воинов, которые тогда еще не следовали за царем, именно: малиэев, дорян, локров, беотян, выступивших со всем своим войском, кроме феспиян и платейцев, а также каристян, андриян, тениян и прочих островитян, за исключением жителей пяти городов, имена которых упомянуты мною выше[4]. Вообще чем дальше подвигался персидский царь внутрь Эллады, тем больше становилось число следовавших за ним народов.
67. Итак, все эти воины вступили в Аттику, кроме париян, которые остались назади у Кифна в ожидании исхода борьбы. Когда остальные воины прибыли в Фалер, к кораблям их сошел сам Ксеркс, дабы посоветоваться с начальниками кораблей и узнать их мнение. По прибытии туда, Ксеркс занял возвышенное место; затем явились тираны подчиненных ему народов и начальники кораблей и сели в том порядке, в каком каждый из них пользовался почетом у царя, именно: первым сел царь Сидона, вторым царь Тира, а за ними остальные приглашенные. Когда они сели в порядке один за другим, Ксеркс послал Мардония спросить и узнать мнение каждого о том, следует ли давать сражение на море.
68. Мардоний обходил и спрашивал всех, начав от сидонского царя; все высказывали одинаковое мнение, предлагая дать морскую битву, только Артемисия сказала следующее: α) «Передай, Мардоний, царю то, что говорю я, ибо в морских битвах при Евбее я не была трусливее прочих и совершила подвиги не последнего разряда. Мне, владыка, подобает высказать перед тобою мое истинное мнение, которое я считаю наиболее выгодным для твоего дела, и потому скажу тебе: щади свои корабли и не давай морской битвы, так как эти люди на море настолько сильнее твоих людей, насколько мужчины сильнее женщин. Неужели тебе непременно нужно подвергать себя опасности в битвах на море? Разве ты не имеешь в своей власти Афин, ради коих и предпринимал поход? Но ты владеешь и остальной Элладой, и на пути твоем нет противника; те, которые сопротивлялись тебе, подверглись заслуженной участи. β) Я скажу тебе, чем, по моему, кончится дело неприятелей. Если ты не станешь торопиться с морской битвой и будешь удерживать свои корабли здесь у берега или подвинешься дальше еще к Пелопоннесу, то замыслы твои, владыка, осуществятся без труда. Ибо эллины не в состоянии сопротивляться тебе долгое время; ты рассеешь их, и все они разбегутся по своим городам. Ибо на этом острове нет у них, как а слышала, съестных припасов, да и невероятно, чтобы эллины, прибывшие сюда из Пелопоннеса, спокойно оставались здесь, когда ты поведешь на Пелопоннес сухопутное войско; им не придет тогда на мысль сражаться на море за Афины. γ) Наоборот, если ты поторопишься дать морскую битву немедленно, то я опасаюсь, как бы поражение флота не принесло несчастья и твоему сухопутному войску. Наконец, царь, обрати внимание на то, что у хороших господ обыкновенно дурные рыбы, а у дурных господ хорошие рыбы. У тебя, лучшего из людей, есть дурные рабы, которые считаются в числе твоих союзников: египтяне, кипряне, киликияне и памфилы. От них нет тебе никакой пользы».
69. Когда Артемисия говорила это Мардонию, все благорасположенные и ней огорчались такими речами в ожидании, что она претерпит что-либо недоброе от царя за то, что не советует давать сражение на море. Напротив, другие, злобствовавшие на нее и завидовавшие ей потому, что она почтена была царем превыше всех союзников, радовались этому разногласию в надежде, что он погубит Артемисию. Когда мнения были сообщены Ксерксу, он остался очень доволен предложением Артемисии и, хотя и прежде считал ее превосходной женщиной, теперь превозносил еще больше. И все-таки Ксеркс велел следовать мнению большинства, полагая, что в сражении при Евбее персы были нерадивы вследствие его отсутствия, теперь же он решил, что будет сам взирать на битву.
70. Когда дан был приказ отчалить от берега, варвары повели свои корабли к Саламину и там спокойно расположились и выстроились в боевой порядок. В тот день они уже не успели дать битву, потому что наступила ночь, поэтому готовились к следующему дню. Между тем страх и тревога овладели эллинами, особенно теми, которые явились из Пелопоннеса; тревожились они потому, что, находясь у Саламина, должны были сражаться за афинскую землю и в случае поражения были бы отрезаны на острове и осаждены, причем родина их оставалась бы беззащитной; и в самом деле, в тот же вечер сухопутное войско варваров отправилось на Пелопоннес.
71. Однако сделано было все возможное для того, чтобы варвары не вторглись в Пелопоннес с суши, именно: лишь только пелопоннесцы узнали о гибели Леонида с воинами при Фермопилах, они сбежались из своих городов к Исфму и там расположились; начальником их был сын Анаксандрида и брат Леонида Клеомброт. Расположившись у Исфма, они засыпали Скиронскую дорогу, а потом согласно общему решению провели стену через Исфм. Так как там были многие тысячи людей и все участвовали в работе, то сооружение подвигалось бистро. Сносились каменные плиты, кирпичи, бревна и полные коробы песку, причем работы эллинов, собравшихся к Исфму, вовсе не останавливались ни днем, ни ночью.
72. Из эллинов явились поспешно к Исфму следующие народы: лакедемоняне, все аркадяне, елеяне, коринфяне, сикионяне, епидавряне, флиунтяне, трезеняне и гермионяне. Таковы были эллины, поторопившиеся на защиту Исфма и сильно перепуганные угрожавшею Элладе опасностью. Напротив, остальные жители Пелопоннеса не заботились о том нисколько. Между тем празднества олимпийские и карнейские уже миловали.
73. Пелопоннес занимают семь народов; два из них туземного происхождения и населяют теперь ту же самую область, что и в древности, именно: аркадяне и кинурии. Один народ, ахейский, не выходил из Пелопоннеса, но покинул свою область и теперь там занимает чужую. Прочие четыре народа из семи — пришельцы: доряне, этоляне, дриопы и лемнияне. У дорян есть много знаменитых городов, у этолян один только, Елида, у дриопов Гермион и Асина, что подле лаконского города Кардамилы. Все парореаты — лемнияне. Из числа туземцев, кажется, одни только кинурии — ионяне; но они превратились в дорян частью потому, что находились под властью аргивян, а частью от действия времени: они занимают Орнею и окрестности Аргоса. Остальные города этих семи народов, кроме перечисленных, стояли в стороне от защитников Эллады, а если сказать правду, то, находясь в стороне от обороны, стояли за одно с мидянами.
74. Итак, те из эллинов, какие находились на Исфме, неустанно заняты были работой, как бы вступая уже в последнюю борьбу и не питая надежды совершить что-либо славное на море. Однако эллины, стоявшие у Саламина, хотя и слыщали о работах на Исфме, были в тревоге, опасаясь не столько за самих себя, сколько за Пелопоннес. Некоторое время они ходили друг к другу и украдкою беседовали, изумляясь безрассудству Еврибиада; наконец недовольство прорвалось наружу. Состоялось собрание, на котором говорили много, все о тех же делах, причем по мнению одних следовало отплыть к Пелопоннесу и сражаться за него, а не оставаться для борьбы за покоренную страну; напротив, афиняне, эгиняне и мегаряне предлагали оставаться на этом месте для отражения неприятеля.
75. Когда предложение пелопоннесцев стало одерживать верх, Фемистокл тайком вышел из собрания и послал в стоянку мидян человека в лодке с поручением сказать там, что было нужно; человек этот по имени Сикинн, был рабом Фемистокла и воспитателем детей его. После этих событий, когда жители Феспий принимали новых граждан, Фемистокл помог Сикинну сделаться феспийским гражданином. В то время он прибыл в лодке к варварам и обратился к их вождям с такою речью: «Меня послал начальник афинян тайком он прочих эллинов сказать, — он сочувствует царю и больше желает победи вам, нежели эллинам, — что эллины в страхе замышляют бегство, и что теперь вы имеете возможность совершить славнейший подвиг, если только не дадите им разбежаться. Они враждуют друг с другом и не устоят против вас; вы увидите, что одни из них, сочувствующие вам, будут сражаться против других, вам не сочувствующих». Сикинн объявил им это и тотчас удалился обратно.
76. Варвары поверили известию и прежде всего высадили множество персов на островок Пситалею, что лежит между Саламином и материком; потом в полночь выступили в открытое море корабли, стоявшие на западном крыле, к Саламину с целью окружить остров; в то же время отчалили и те корабли, которые стояли у Кеоса и Киносуры, и заняли весь пролив до Мунихии. Варвары вывели свои корабли с целью отнять у эллинов возможность убежать, и чтобы запереть их на Саламине и отмстить за битвы при Артемисии. С другой стороны многие персы высажены были на островок Пситалею для того, чтобы в случае морской битвы, когда люди и обломки кораблей должны будут приставать главным образом к этому месту, — остров лежал как раз в том проливе, где ожидалось сражение, — чтобы на этот случай персы могли спасать одних, своих, и истреблять других, чужих. Все это варвары делали в тишине, чтобы не проведали о том враги их, и заняты были всю ночь без сна.
77. Я не умею возражать против изречений гадателей и доказывать, что они не верпы, потому что не желаю отвергать изречений метких, каково следующее: «Когда сопрягут мостом из кораблей священный берег Артемиды в золотом вооружении и лежащую на море Киносуру преисполненные безумной надежды вследствие разрушения славных Афин, тогда божественная правда смирит чрезмерную алчность, детище наглости, яростно неистовствующее и замышляющее пожрать все. Ибо медь сразится с медью, и море окрасит кровью Арей. Тогда далеко видящий Кронид и достойная Победа даруют Элладе день свободы». Так как Бакид дает столь меткое слово, то я не дерзаю говорить что-либо сам против его изречений и не верю другим.
78. Тем временем между вождями при Саламине происходил сильный спор, и они еще не знали, что варвары на своих кораблях окружили их; даже когда днем увидели их ряды, то воображали, что варвары занимали прежнее место.
79. Пока вожди спорили между собою, из Эгины переправился к ним афинянин, сын Лисимаха, Аристид, которого народ предал было остракизму. Я слышал о его характере и убежден, что это был наилучший и справедливейший человек в Афинах. Он подошел к собранию и вызвал Фемистокла, который был не друг ему, а злейший враг. Однако в виду тогдашних тяжких бед он забыл о вражде и вызвал Фемистокла, желая переговорить с ним. Раньше он слышал, что пелопоннесцы настаивали на том, чтобы флот отплыл к Исфму. Когда Фемистокл вышел, Аристид сказал ему следующее: «Во· всякое время, а в особенности теперь нам следует состязаться из-за того, кто может сделать больше добра родине. Скажу тебе, что совершенно безразлично, много ли, или мало будут говорить об отплытии флота отсюда к пелопоннесцам. Говорю тебе как очевидец, что теперь ни коринфяне, ни сам Еврибиад, как бы они ни желали, не могут отплыть отсюда: мы со всех сторон окружены неприятелем. Ступай в собрание я объяви это».
80. «Ты даешь очень полезный совет», отвечал Фемистокл, «и приносишь благую весть. То чего я так желал, теперь исполнилось, и ты сам был очевидцем этого. Узнай же, что мидяне поступили так по моему внушению. Так как эллины добровольно не желали вступать в битву, то необходимо было принудить их к тому против их желания. Так как ты пришел сюда с добрым известим, то сам и сообщи его эллинам. Ибо если я вередам эту весть, они подумают, что она сочинена мною, и не поверят, что так поступили варвары. Поэтому сам подойди к ним и объяви, каково наше положение. Если ты объявишь им и они поверят, это наилучше, если же не поверят, для нас безразлично: они не разбегутся более, ибо по твоим словам мы окружены со всех сторон».
81. Аристид подошел к эллинам и сообщил им то же самое, прибавив, что прибыл от Эгины, и что с трудом тайком проплыл между выстроившимися неприятельскими кораблями; ибо стоянка эллинов окружена со всех сторон кораблями Ксеркса; поэтому он советовал готовиться отразить врага. Сказав это, Аристид вышел, а между вождями снова начались споры, потому что большинство их не верило известию Аристида.
82. Они еще не верили известию, когда явилась трирема с тенийскими перебежчиками, находившаяся под начальством Панетия, сына Сосименеса; трирема передала всю правду. За этот подвиг тенияне вписаны на дельфийском треножнике в числе эллинов, сокрушивших варвара. Вместе с этим кораблем, перебежавшим к Саламину, и с тем лемнийским, что раньше перебежал к Артемисию[5], флот эллинов достиг полной цифры трехсот восьмидесяти кораблей; ибо прежде не доставало до этого числа двух кораблей.
83. Так как вожди эллинов поверили сообщению тениян, то стали готовиться к морской битве. На заре они созвали собрание флотских воинов, перед которыми Фемистокл произнес превосходную речь и говорил лучше всех вождей. Вся его речь состояла в том, что лучшее противопоставлялось худшему, насколько то и другое содержатся в природе и положении человека. Он убеждал их выбрать лучшее и в заключение речи велел взойти на корабли. Воины стали всходить на корабли, а в это время прибыла от Эгины трирема, которая послана была за прочими эакидами.
84. Эллины вывели в море все свои корабли, и варвары тотчас напали на них. Все эллины думали было грести уже назад и пристать с кораблями к берегу; только афинский гражданин Амейния из Паллены выступил вперед и ударил на неприятельский корабль. Один корабль сцепился с другим, и воины их не могли уже разойтись; тогда прочие корабли поспешили на помощь Амейнии и вступили в битву. Так началось сражение на море по рассказу афинян, а эгиняне передают, что сражение начато было той триремой, которая отлучалась на Эгину за эакидами. Кроме того передают, что к эллинам явился женский призрак, отдававший приказание так, что голос его слышала вся стоянка эллинов, а перед тем стыдивший их словами: «Доколе, трусы, вы будете грести назад?»
85. Против афинян выстроились финикияне, так как они занимали северо-западное крыло со стороны Елевсина, а против лакедемонян ионяне, занимавшие юго-восточный фланг со стороны Пирея. Только немногие из ионян согласно внушению Фемистокла действовали нерадиво, большинство не последовало этому внушению[6]. Я мог бы перечислить имена многих начальников трирем, овладевших эллинскими кораблями, но вовсе не назову их за исключением двух самиян: сына Андродаманта Феоместора и сына Гистиэя Филака. Имена двух только начальников я называю потому, что за этот самый подвиг Феоместор сделался тираном по назначению персов, а Филак записан был в число благодетелей царя и награжден большою областью. Благодетели даря называются по персидски оросангами. Так было с этими начальниками трирем.
86. Большинство варварских кораблей погибло в сражении при Саламине, причем одни из них уничтожены были афинянами, другие эгинянами. Так как эллины сражались на море с соблюдением правил, все на своих местах, а варвары не успели еще устроиться и ничего не делали со смыслом, то неизбежно должно было случиться то, что и случилось на самом деле. Однако в тот день варвары показали себя гораздо мужественнее, нежели в сражении при Евбее, потому что почти каждый из них из страха перед Ксерксом сражался с усердием, и каждому казалось, что на него глядит сам царь.
87. Относительно прочих воинов я не могу сказать с точностью, как сражался тот или другой из варваров и эллинов. Но Артемисия сделала следующее, чем стяжала себе у царя еще большее уважение: когда дела царя пришли уже в большое расстройство, в это самое время за кораблем Артемисии пустился в погоню аттический корабль; корабль ее не мог спастись, потому что впереди его находились многие корабля союзников, а сам он был очень близок к неприятельским судам. Тогда-то она употребила следующее средство, которое действительно оказалось полезным: преследуемая аттическим кораблем, она стремительно бросилась на союзнический корабль калиндян, на котором плыл и царь калиндян Дамасифим. Была ли у Артемисии вражда к нему еще в то время, когда она находилась у Геллеспонта, я не могу сказать с точностью, не знаю и того, сделала ли она это намеренно, или же корабль калиндян только случайно встретился с ее кораблем. Она бросилась на корабль и бистро затопила его, извлекши для себя из этого счастливого случая двойную выгоду, именно: когда начальник аттической триремы заметил, что Артемисия напала на варварский корабль, то или принял ее корабль за эллинский, или подумал, что корабль перебежал от варваров к эллинам и им помогает; поэтому повернул в сторону от нее и обратился на другие корабли.
88. Итак, первая выгода для для Артемисии была та, что она избежала гибели, вторая — что этим коварным поступком она стяжала себе от Ксеркса высочайшее уважение. Как говорят, царь, наблюдая за битвой, видел, что се корабль напал на другой, причем кто-то из приближенных сказал ему: «Видишь ли, государь, как доблестно сражается Артемисия, и как она затопила неприятельский корабль?» Царь спросил, действительно ли это сделано Артемисией, на что те отвечали утвердительно, ибо хорошо знали отличительный знак ее корабля, а погибший корабль приняли за неприятельский. Как сказано выше, все случившееся послужило к ее благополучию, и то между прочим, что с калиндского корабля не спасся ни один воин, который мог бы обличить Артемисию. Говорят, на замечание приближенных Ксеркс заметил: «Мужчины стали у меня женщинами, а женщины мужчинами». Вот что, говорят, сказал Ксеркс.
89. В этом сражении пали вожди Ариабигнес, сын Дария, брат Ксеркса; пало много и других знатных персов, мидян и прочих союзников; из эллинов пали только немногие. Так как эллины умели плавать, то те из них, у которых корабли были повреждены, и которые не погибли в рукопашном бою, переплывали на Саламин; напротив, большинство варваров не умело плавать и потому гибло в море. С того времени, как первые корабли варваров обратились в бегство, они погибали в огромном числе. Дело в том, что задние воины пытались пройти на кораблях вперед, желая также отличиться перед царем каким-нибудь подвигом, и сталкивались с убегающими кораблями своих же воинов.
90. В этом смятении случилось еще следующее: несколько финикиян, корабли которых были уничтожены, явились к царю и обвиняли ионян в том, что через их предательство они потеряли свои корабли; однако случилось так, что вожди ионян не были казнены, а оклеветавшие их вожди финикиян получили возмездие. Пока обличители еще говорили, на аттический корабль напал корабль самофракийский; аттический стад тонуть, а быстро подоспевший эгинский корабль затопил самофракийский. Но самофракияне были искусны в метании копий; ударами копий они сбили воинов с тонувшего корабля[7], потом взошли на него и так завладели им. Этот-то случай и спас ионян. Действительно, когда Ксеркс увидел столь славное дело их, он в сильнейшем гневе и с ругательствами обрушился на всех финикиян, затем велел отрубить им головы, чтобы не клеветали на храбрецов, будучи сами трусами. Ксеркс сидел у подошвы горы, которая возвышается против Саламина и называется Эгалеосом, и всякий раз, когда замечал, что кто-либо из его воинов отличается в морской битве, расспрашивал о нем, а писцы записывали имя начальника корабля вместе с названиями отца его и города. Несколько причастным к такой судьбе финикиян был и перс Ариорамнес, друг ионян, присутствовавший при этом. Палачи обратились к финикиянам.
91. Когда варвары пустились бежать и спасались к Фалеру, эгиняне устроили на них засаду в проливе и совершили замечательное дело, именно: тогда как афиняне в общем смятении разбивали те из кораблей, которые оказывали им сопротивление или убегали, эгиняне повреждали корабли, отплывавшие к Фалеру; несколько раз корабли, убегавшие от афинян, попадали на пути своем в руки эгинян.
92. В это время случайно повстречались корабли Фемистокла, преследовавшего неприятельский корабль, в эгинянина Поликрита, сына Крия, напавшего на тот самый сидонский корабль, который захватил было корабль эгинский, стоявший на передовом посту у Скиафа; на этом корабле находился сын Исхеноя Пифея, которого персы изрубили в из удивления к его храбрости держали на корабле. Сидонский корабль, везший Пифею, взят был в плен вместе с персами, так что Пифея живым доставлен был на Эгину[8]. При виде аттического корабля, Поликрит по особому знаку признал его за судно начальника, громким голосом вызвал Фемистокла, глумился над ним и с укоризною напоминал о «сочувствии эгинян мидянам». Поликрит укорял в этом Фемистокла после того, как напал на неприятельский корабль. Между тем варвары, корабли которых уцелели, бежали и прибыли в Фалер под защиту сухопутного войска.
93. В этой морской битве наибольшую славу из эллинов стяжали себе эгиняне, потом афиняне, а из отдельных воинов эгинянин Поликрит и афиняне Евменес, сын Анагирасия, и Амейния палленец, который преследовал и Артемисию. Если бы Амейния знал, что Артемисия была на этом корабле, то не перестал бы преследовать его до тех пор, пока не захватил бы корабля или сам не был бы взят в плен: так приказано было начальникам афинских трирем; кроне того, назначена была награда в десять тысяч драхм тому, кто захватит Артемисию живою; ибо они сильно негодовали на то, что женщина пошла на войну против Афин. Ио она, как мы сказали выше, убежала[9]; в Фалере же укрылись и прочие варвары со своими уцелевшими кораблями.
94. По словам афинян, коринфский вождь Адеймант, лишь только корабли сразились, немедленно в страхе и ужасе велел снять паруса и бежал; коринфяне при виде бегства начальнического судна также отступили. Когда убегая они находились подле святилища Афины Скирады, что на Саламине, встретилось им, продолжают афиняне, по божескому соизволению быстроходное судно, которого, как оказалось, никто не посылал; при встрече с судном коринфяне ничего еще не знали о том, что сталось с флотом. Что это было делом божества, коринфяне заключили из следующего: приблизившись к кораблям, находившиеся в судне люди сказали: «Ты, Адеймант, повернул назад свои корабли, покинул эллинов и обратился в бегство, а они теперь одерживают такую победу над неприятелем, какой сами желали». Так как Адеймант не верил известию, то они снова сказали, что готовы отдаться ему в качестве заложников и принять смерть, если эллины не окажутся победителями. Только после этого Адеймант и прочие коринфяне повернули назад свои корабли и явились в стоянку эллинов, когда все кончилось. Такая молва о коринфянах идет от афинян; сами они отвергают этот рассказ и утверждают, что в морском сражении они были в числе первых; согласно с ними свидетельствует и остальная Эллада.
95. Сын Лисимаха афинянин Аристид, о котором я упоминал недавно, как о наилучшем человеке[10], поступил следующим образом во время битвы при Саламине: взял с собою много тяжеловооруженных воинов из числа расставленных вдоль саламинского берега, афинян по происхождению, и высадился с ними на остров Пситалею; они перебили всех персов, находившихся на этом островке.
96. Когда сражение кончилось, эллины вытащили на Саламин все находившиеся еще там обломки кораблей и приготовлялись к новой морской битве в уверенности, что царь снова употребит в дело уцелевшие корабли. Между тем западный ветер подхватил множество корабельных обломков и понес их к берегу Аттики, к так называемому Колиаду. Так целиком исполнилось не только то изречение оракула об этой морской битве, которое приписывается Бакиду и Мусею. но в те слова относительно вынесенных сюда обломков кораблей, которые за много лет до того произнесены были афинским прорицателем Лисистратом в изречении, остававшемся непонятным для всех эллинов, именно: «Колиадские женщины будут жарить на веслах». Это и должно было исполниться по удалении персидского царя.
97. При виде поражения Ксеркс боялся, как бы кто-либо из ионян не посоветовал эллинам или же как бы не вздумали они сами плыть к Геллеспонту для разрушения мостов; он боялся гибели, если будет отрезан в Европе, и потому стал помышлять о бегстве. Желая скрыть это намерение от эллинов и собственных воинов, он велел делать насыпь к Саламину, связать вместе финикийские суда, чтобы они служили мостом и стеною, и готовился к битве, как бы собираясь дать новое сражение на море. Видя такое поведение Ксеркса, все были вполне убеждены, что он серьезно решил оставаться и вести войну; только Мардоний, как наилучше знавший его характер, ничем этим не обманывался.
98. В то же время Ксеркс послал в Персию гонца с известием о постигшем его несчастьи. Среди смертных существ нет такого, которое достигало бы места назначения быстрее персидского вестника; так искусно это устроено персами. Рассказывают, что насколько бы дней ни тянулся весь путь, по нем расставляется столько лошадей и людей, чтобы на каждое расстояние в один день пути приходилось по одной лошади и по одному человеку; и ни снег, ни дождь, ни жара, ни ночь не могут воспрепятствовать тому, чтобы каждый из них совершил предлежащий путь с возможною быстротою. Первый гонец передает возложенное на него поручение второму, второй третьему; и так все дальше поручение передается от одного другому подобно тому, как у эллинов совершается ношение факела на празднике Гефеста. Эту почту на лошадях персы называют ангареем.
99. Первое полученное в Сусах известие о том, что Ксеркс взял Афины, привело в такой восторг остававшихся дома персов, что они все улицы усыпали миртами, воскуряли фимиам, приносили жертвы и предавались пиршествам. Напротив, второе пришедшее к персам известие так потрясло их, что все они разорвали на себе одежды и разливались в бесконечных воплях и жалобах, причем Мардония считали виновником бед. Так вели себя перси не столько из горя о гибели кораблей, сколько из страха за Ксеркса, и это продолжалось все время до тех пор, пока появление самого Ксеркса не успокоило их.
100. Когда Мардоний увидел, как тяжко удручен Ксеркс исходом морской битвы, и подозревал, что царь замышляет бежать из Афин, то сообразил. что должен будет понести наказание за то, что склонил царя идти войною на Элладу, и решил, что для него выгоднее попытать еще счастья в битве, в надежде или покорить Элладу, или кончить жизнь с честью в борьбе за великое дело; впрочем он больше рассчитывал на покорение Эллады. Обдумав все это, Мардоний обратился к царю с такою речью: «Не печалься, государь, и не огорчайся слишком тем, что случилось. Ибо состязание не бревен, а людей и лошадей решит для нас исход войны. Ни один из народов, которые воображают, что все уже кончено, не дерзнет, сойдя с кораблей на сушу, противустать тебе, равно как не решится на это ни один из этого материка: те, которые сопротивлялись тебе, понесли наказание. Если тебе угодно, мы теперь же нападем на Пелопоннес, а если хочешь подождать, можно сделать и потом. Не теряй бодрости духа! Ибо эллинам нет спасения; они должны стать твоими рабами и заплатить за то, что учинили теперь и прежде; лучше всего поступи таким образом. Если же ты решишься уйти сам и увести с собою войско, у меня готов другой совет, соответствующий и такому решению. Не делай, царь, персов посмешищем для эллинов: персы не причинили тебе никакого ущерба, и ты не можешь сказать, что мы народ трусливый; если трусами оказались финикияне, египтяне, кипряне и киликийцы, то в этом несчастьи персы вовсе не повинны. Итак, персы не виноваты перед тобою, а потому послушай меня: если не угодно тебе оставаться здесь, возвращайся в свои владения с большею частью войска, а я с отборными тремястами тысяч воинов обязуюсь поработить тебе Элладу».
101. Ксеркс выслушал это с удовольствием и радостью, насколько можно было радоваться после таких несчастий, и сказал Мардонию, что обсудит положение дела и ответит, то ли он сделает, или другое. Когда он совещался с приглашенными персами, то решил позвать на совещание и Артемисию, потому что раньше она одна, как оказалось, понимала, что следовало сделать[11]. Когда Артемисия явилась, царь отпустил всех персов советников и копьеносцев и сказал ей следующее: «Мардоний советует мне остаться здесь и напасть на Пелопоннес. Он говорит, что персы и сухопутное войско ничуть не виноваты в поражении, и что они охотно дадут доказательство своей невиновности. Поэтому он советует мне или так поступить, или выражает желание самому покорить моей власти Элладу с отборными тремястами тысяч войска, предлагая мне с остальным войском возвратиться в мои владения. Так как ты давала мне тогда благой совет относительно морской битвы, именно, удерживала от нее, то и теперь посоветуй, то ли мне сделать, или другое, чтобы выбрать лучшее решение».
102. Ксеркс спрашивал совета, а Артемисия отвечала ему так: «Трудно, царь, напасть мне на самый полезный совет для тебя, но при настоящих обстоятельствах мне кажется, что тебе самому следует возвратиться домой, а Мардония, если он хочет и дает такое обещание, оставить здесь, с кем он пожелает. Ибо, во-первых, если он сделает такие завоевания, о каких мечтает, и если осуществятся замыслы, которые он высказывает, то, государь, это будет твоим делом, потому что исполнят его рабы твои. Во-вторых, если бы случилось противное желаниям Мардония, то большого несчастья не будет, потому что уцелеешь ты и могущество дома твоего. Ведь если уцелеешь ты с домом твоим, то эллины многократно и часто должны будут бороться за свое существование, а для Мардония не важно, если бы что и случилось с ним. Потом, если бы даже эллины одержали над ним победу, то еще не были бы победителями, потому что они сокрушили бы твоего раба. Ты сжег Афины, ради чего и предпринят тобою поход, и возвратись домой».
103. Советом Ксеркс остался доволен: Артемисия в своем ответе напала на то, что он и сам думал. Действительно, я полагаю, Ксеркс не остался бы здесь, даже в том случае, если бы оставаться советовали ему все мужчины и все женщины: до такой степени он оробел. Поэтому Ксеркс похвалил Артемисию и поручил ей отвезти сыновей его в Ефес: несколько незаконнорожденных сыновей Ксеркса следовали за ним в походе.
104. Вместе с сыновьями Ксеркс послал стража Гермотима по происхождению педасеянина, который среди царских евнухов занимал первое место. Педасеяне живут над Галикарнасом. У этих педасеян, как рассказывают, случается следующее: когда жителям окрестностей этого города угрожает в близком будущем какое-нибудь несчастье, тогда у тамошней жрицы богини Афины вырастает большая борода. Это случалось у них уже дважды.
105. Из среды этих-то педасеян и происходил Гермотим, который за нанесенную ему обиду отмстил больше всех известных мне людей. Дело в том, что он был взят в плен неприятелем и продан, а купил его житель Хиоса Панионий, который поддерживал свое существование нечестивейшим ремеслом, именно: он покупал красивых мальчиков и всех оскоплял, потом отвозил их в Сарды и Ефес и там продавал за большие деньги; ибо у варваров евнухи за их верность во всякого рода делах ценятся дороже, нежели неоскопленные мужчины. Панионий многих подверг уже оскоплению, потому что жил с этого, между прочим и Гермотима. Однако Гермотим не во всем был несчастлив: из Сард он явился к персидскому царю с различными подарками в спустя некоторое время приобрел у Ксеркса из всех евнухов наибольшее значение.
106. Когда царь с персидским войском шел на Афины и находился в Сардах, в это время Гермотим по какому-то делу отправился в мисийскую область, которую занимают хиосцы, и которая называется Атарнеем, и там встретил Паниония. Он узнал его, говорил с ним долго и ласково, причем прежде всего перечислил все блага, какими благодаря ему пользовался теперь, а потом обещал Панионию сделать ему за это много добра, если он переселится в Атарней со своими родственниками и будет жить там. Панионий с радостью принял предложение и переселился с женою и детьми. Когда Гермотим имел в своей власти Паниония со всей семьей, то обратился к нему с такою речью: «Ты, приобретающий себе средства к жизни нечестивейшим занятием, что дурного я сделал тебе, сам я или кто-либо из моих предков, тебе или кому-либо из твоих? За что ты из мужчины превратил меня в ничто? Ты воображал тогда, что скроешь свои деяния от богов, а они по закону справедливости предали тебя за твои нечестивые деяния в мои руки; поэтому не жалуйся на укору, какая последует тебе от меня». Когда после этой грозной речи приведены были к нему сыновья Паниония, сему последнему приказано было отрезать детородные части родным детям, которых было четверо, что он вынужден был сделать. Потом, когда Панионий исполнил это, сыновья вынуждены были над ним совершить оскопление. Такая месть постигла Паниония от Гермотима.
107. Когда Ксеркс поручил Артемисии отвезти сыновей в Ефес, тогда позвал Мардония и приказал ему выбрать себе воинов, каких желает, и постараться совершить дела, достойные речей его. Так прошел этот день, а на следующую ночь вожди согласно распоряжению царя направились со своими кораблями из Фалера обратно к Геллеспонту с возможною для каждого быстротою, дабы охранить мосты для перехода царя в Азию. Подплыв близко к Зостеру, где к морю тянутся небольшие мысы эллинского материка, варвары приняли их за неприятельские корабли и отбежали на далекое расстояние; только со временем, узнав, что это не корабли, а мысы, они собрались снова и продолжали путь.
108. С рассветом эллины видели, что сухопутное войско остается на том же месте, и полагали, что флот по прежнему находится подле Фалера; они ждали, что варвары возобновят морскую битву и потому готовились к отражению. Когда же узнали, что корабли ушли, немедленно решили преследовать их; они гнались до Андра, но флота ксерксова не видели и по прибытии к Андру устроили совещание. Фемистокл предлагал направить корабли между островов и в погоне за флотом плыть прямо к Геллеспонту, чтобы разрушить там мосты. Еврибиад высказал противное мнение, говоря, что, если они разрушат мосты, то этим повергнут Елладу в величайшее несчастье. Ибо, говорил он, если персидский царь, будучи отрезан, вынужден будет оставаться в Европе, то он постарается не бездействовать, потому что при бездействии никакой успех не будет для него возможен, невозможным сделается и самое возвращение домой, а войско его погибнет от голода; напротив, если он будет действовать неустанно, то все в Европе может перейти к нему, город за городом, народ за народом; они или будут взяты силою, или еще раньше заключат с ним мирный договор; пропитание варварам непрерывно будут доставлять ежегодные сборы плодов у эллинов. Однако ему кажется, что после поражения на море царь персидский не останется в Европе, и следует дать ему бежать, пока он не укроется в свою землю; тогда-то, предлагал Еврибиад, следует вести с ним борьбу уже за его владения. Прочие вожди пелопоннесцев присоединились к этому мнению.
109. Заметив, что не может убедить большинство собрания плыть к Геллеспонту, Фемистокл обратился от пелопоннесцев к афинянам, так как сии последние больше всех огорчены были тем, что варвары убегают, стремились плыть к Геллеспонту, хотя бы одним, если не пожелают того прочие эллины. Фемистокл сказал им: «Я сам был уже свидетелем множества таких случаев и еще большее число их знаю по слухам: когда народы, доведенные поражением до крайности, снова поднимались на борьбу, и прежнее поражение заглаживалось. Мы, спасшие неожиданно и себя самих, и Элладу, отразившие такие полчища людей, не станем преследовать бегущих. Ведь не мы совершили это, но боги и герои: им ненавистно было, чтобы над Азией и Европой владычествовал один человек, нечестивый и преступный, тот самый, который одинаково обращался с храмами и частными жилищами, сожигал их и низвергал кумиры, который бичевал море и опустил в него оковы. Теперь, когда совершилось все это, для нас выгодно остаться в Элладе и позаботиться о себе самих и о своих домашних; пускай каждый восстановит свой дом и займется усердно посевом, когда варвар будет окончательно отражен, а с весною мы поплывем к Геллеспонту и к Ионии». Фемистокл говорил это для того, чтобы на будущее время обеспечить себе милость персидского царя и иметь убежище на случай, если бы от афинян постигла его какая беда. Так действительно и случилось.
110. Говоря это, Фемистокл обманывал афинян, а они верили ему. Ибо и прежде он считался человеком умным, а теперь ум его и проницательность подтвердились на деле, почему афиняне с полною готовностью последовали его совету. Лишь только они согласились на это, Фемистокл немедленно отправил на судне людей, в которых был уверен, что они не откроют, что он велел им сказать царю, хотя бы подвергали их пытке; в числе их опять был и слуга его Сикинн[12]. По прибытии к Аттике все остались на судне, а Сикинн поднялся к Ксерксу и сказал ему: «Меня послал Фемистокл, сын Неокла, вождь афинский, из всех союзников достойнейший и умнейший, объявить тебе, что Фемистокл афинянин с целью оказать тебе услугу удержал эллинские корабли, желавшие преследовать тебя и разрушить мост на Геллеспонте. Теперь возвращайся совершенно спокойно». Сказав это, эллины отплыли обратно.
111. Когда решено было не преследовать дальше варварских кораблей и не плыть к Геллеспонту для разрушения переправы, эллины расположились кругом Андра, чтобы взять остров; ибо жители Андра были первые из островитян, к которым Фемистокл обратился с требованием денег, и которые ему в том отказали. Когда Фемистокл объявил им, что явились афиняне с двумя сильными божествами, Увещанием и Принуждением, и что поэтому деньги должны быть непременно даны ему, жители Андра отвечали на это: «Афины наверное велики и богаты, потону что имели богов полезных, тогда как андрияне бедны землею в высочайшей степени, и два бесполезных божества не покидают их острова, но всегда охотно живут на нем, Бедность и Беспомощность, и обладающие такими божествами андрияне денег не дадут, ибо могущество афинян ни за что не осилит их немощи». Так отвечали андрияне и не дали денег, а потому были осаждены.
112. Фемистокл не унимался в своем корыстолюбии, и тех самых послов, которые посылались к царю, отправлял и на прочие острова с угрозами и с требованием денег, причем объявлял, что, если они не дадут требуемого, он пойдет на них с эллинским войском, осадит и завоюет их. Такими речами Фемистокл собрал большие суммы денег от каристян и париян. При известив о том, что Андр за сочувствие мидянам подвергся осаде, и зная, что Фемистокл из всех полководцев пользуется наибольшим значением, жители этих островов посылали ему деньги, опасаясь такой же участи. Я не могу сказать, давали ли деньги и какие-нибудь иные острова, по полагаю, давали не эти одни, но и некоторые другие. Однако это нисколько не отвратило беды от каристян, а парияне умилостивили Фемистокла деньгами и тем избежали нападения. Отправляясь от Андра, Фемистокл собирал деньги с островитян тайком от прочих военачальников.
113. Между тем войско Ксеркса, выждав несколько дней после морской битвы, двинулось тем же самым путем обратно в Беотию. Ибо Мардоний решил, во-первых, что царя следует провожать, а во-вторых, что пора года для войны была уже неудобная, что лучше перезимовать в Фессалии, а потом с весною сделать нападение на Пелопоннес. По прибытии в Фессалию Мардоний выбрал для себя из персов прежде всего всех так называемых бессмертных, кроме вождя их Гидарнеса, так как сей последний решил не покидать царя, потом из прочих персов тех, которые были в панцирях, тысячу человек конницы, а также мидян, саков, бактриян, индийцев, пеших и конных. Эти народности он взял целиком, а из прочих союзников выбирал понемногу, таких именно, которые выдавались красивою наружностью, или которые, как он слышал, совершили что-нибудь замечательное. Из выбранных им отдельных народностей персы были наиболее многочисленны, за ними следовали мидяне. Эти последние были не малочисленнее персов, но уступали им в силе. Таким образом всех вообще воинов вместе с конницей было у Мардония триста тысяч человек.
114. В то время, как Мардоний делил войско, а Ксеркс находился в Фессалии, лакедемоняне получили из Дельф изречение оракула, повелевавшее требовать от Ксеркса удовлетворения за смерть Леонида и принять то, что он предложит им. Спартанцы со всею поспешностью послали глашатая, который нашел еще все персидское войско в Фессалии, предстал пред Ксерксом со следующими словами: «Лакедемоняне и Гераклиды из Спарты требуют от тебя, царь мидян, удовлетворения за смертоубийство, потому что ты умертвил царя их, когда он защищал Элладу». Ксеркс рассмеялся и долгое время ничего не отвечал, наконец, указывая на Мардония, который случайно находился подле него, произнес: «Вот пускай Мардоний даст вам подобающее удовлетворение». Глашатай принял это замечание и удалился.
115. Ксеркс оставил Мардония в Фессалии, а сам поспешно направился к Геллеспонту и прибыл к месту переправы через сорок пять дней, можно сказать, совсем без войска. Куда и к какому народу варвары ни приходили, везде грабили плоды и питались ими; если же плодов не находили, то собирали вырастающую из земли траву, сдирали кору с деревьев, обрывали листья как домашних, так и диких деревьев, и ели все без остатка. К этому вынуждал их голод. Кроме того, войско постигли и истребляли чума и понос. Заболевавших воинов Ксеркс оставлял по городам, через которые проходил, и приказывал жителям ухаживать за больными и кормить их; так, некоторых оставил он в Фессалии, других в Сирисе, что в Пеонии, третьих в Македонии. Там же покинул он и священную зевсову колесницу, когда шел на Элладу; на обратном пути он не взял колесницы, потому что пеоны отдали ее фракиянам, а на требование Ксеркса отвечали, что кобылицы паслись на лугу, когда были похищены верхними фракиянами, обитающими у истоков Стримона.
116. В то время царь бисалтов и крестонской земли, фракиец, совершил необычайное дело. Он объявил, что добровольно не подчинится Ксерксу, и поднялся на гору Родопу, а сыновьям воспретил идти на войну против Эллады; они же не обратили внимание на запрещение или, быть может, ими овладело желание взглянуть на войну, и они отправились в поход вместе с персидским царем. Когда сыновья все шестеро возвратились невредимыми домой, отец за этот поступок выколол им глаза. Так они были наказаны.
117. Между тем персы по выходе из Фракии прибыли к проливу и со всею поспешностью переправились в Абид на кораблях, ибо оказалось, что мосты не были больше протянуты; буря разрушила их. Здесь варвары замешкались и, располагая бо́льшим количеством съестных припасов, чем в дороге, наедались без всякой меры, вследствие чего, а также и от перемены воды значительная часть уцелевшего войска погибла. Остальные вместе с Ксерксом прибыли в Сарды.
118. Есть впрочем и другой рассказ об этом, гласящий следующее: выступив из Афин, Ксеркс прибыл к Эиону, что на Стримоне, но отсюда не шел больше сухим путем, а поручил Гидарнесу отвести войско к Геллеспонту, сам же сел на финикийский корабль и возвратился в Азию. Во время плавания захватил его сильный, бурный ветер со стороны Стримона. Буря все усиливалась, а корабль был так переполнен, что множество персов из числа сопровождавших Ксеркса помещалось на палубе. Царь в испуге громко спросил кормчего, можно ли как-нибудь спастись. «Государь», отвечал кормчий, «нет спасения, если только корабль не будет освобожден от большинства плывущих на нем». Говорят, услышав это, Ксеркс сказал: «Теперь, персы, вы должны доказать свою любовь в царю, потому что спасение мое, кажется, в ваших руках». Так сказал царь, а персы благоговейно преклонились перед ним и соскочили с корабля в море; облегченный таким способом корабль благополучно достиг Азии. Лишь только Ксеркс сошел на берег, рассказывается далее, как поступил следующим образом: кормчего за то, что спас жизнь царю, наградил золотым венком, а за то, что погубил многих персов, велел обезглавить.
119. Таков другой рассказ о возвращении Ксеркса, но я не верю ему вовсе, в особенности в той части его, которая касается гибели персов. Ибо, если бы действительно так отвечал кормчий царю, то, — из десяти тысяч человек ни один не станет возражать против моего мнения, — царь в таком случае поступил бы так: заставил бы тех, что были на палубе, именно знатнейших персов, сойти в нижнюю часть корабля, а стольких гребцов финикиян, сколько было персов, велел бы выбросить в море. Однако царь, как сказано выше, пошел сухим путем вместе с остальным войском и возвратился в Азию.
120. Важным свидетельством этого служит также следующее: известие, что на обратном пути Ксеркс прибыл в Абдеры, вступил с ними в союз гостеприимства и подарил им золотой меч и шитую золотом тиару. Как передают только жители Абдер, чему я однако вовсе не верю, Ксеркс после бегства из Афин распоясался здесь впервые, потому что был уже в безопасности. Город Абдеры расположен ближе к Геллеспонту, нежели к Стримону и Эиону, где, говорят, царь сел на корабль.
121. Между тем эллины, будучи не в состоянии взять Андр[13], обратились против Кариста, опустошили его землю и возвратились на Саламин. Здесь прежде всего отделили из добычи первинки победы, в том числе три финикийских триремы; одну из них пожертвовали на Исфм, где она была до моего времени, другую на Суний, а третью на Саламин Эанту. Потом разделили добычу между собою и первинки отослали в Дельфы; из них сделан был кумир величиною в двенадцать локтей с корабельным носом в руке; он стоял в том же месте, где и золотое изображение македонянина Александра.
122. Отослав первинки в Дельфы, эллины от имени всех спрашивали божество, достаточны ли и приятны ему полученные дары. Божество отвечало, что от всех эллинов приношения приятны, но не от эгинян, и требовало от них награды за победу в морской битве у Саламина. Услыхавши об этом, эгиняне пожертвовали три золотых звезды, которые стоят на медной мачте в углу очень близко к чаше Креза.
123. После раздела добычи эллины поплыли к Исфму, чтобы воздать победную награду достойнейшему из них в этой войне. По прибытии туда военачальники у алтаря Посейдона подавали голоси с целью указать первого и второго из числа всех их; при этом каждый давал свой голос себе самому, потому что достойнейшим всякий почитал себя, а вторым большинство единодушно признало Фемистокла. Таким образом все прочие начальники получили по одному голосу, а Фемистокл далеко превзошел их по числу голосов, присуждавших вторую награду.
124. Из зависти друг к другу эллины не желали оставить так вопрос о первенстве и, признав дело нерешенным, возвратились по своим городам; однако по всей Элладе гремела слава о Фемистокле, как об умнейшем из всех эллинов. Так как он не был награжден тени эллинами, которые участвовали в битве при Саламине, хотя и был победителем, то вскоре после этого явился в Лакедемон, желая получить там награду. Лакедемоняне приняли его прекрасно и наградили высокими почестями. Еврибиада они наградили оливковым венком за мужество и такой же венок дали Фемистоклу в награду за ум и проницательность; кроме того подарили ему колесницу, самую лучшую в Спарте. После того, как он был превознесен многими похвалами, на пути из Спарты провожали его триста отборных спартанцев, тех самых, которые именуются всадниками, до тегейской границы. Это был, насколько нам известно, единственный человек, которого так провожали спартанцы.
125. Когда из Лакедемона Фемистокл возвратился в Афины, здесь один из врагов его, житель Афидн, Тимодем, из числа людей вовсе незамечательных, но снедаемый завистью, нападал на него, именно укорял за посещение Лакедемона и говорил, что не самому себе, а Афинам он обязан почестями, полученными от лакедемонян. Так как Тимодем не переставал повторять это, то Фемистокл сказал наконец: «Вот как стоит дело: будучи белбинцем, я не получил бы почестей от спартанцев, а ты не получил их, хоть и афинянин», На этом и кончилось.
126. Сын Фарнакеса Артабаз уже и раньше пользовался уважением в среде персов, а после сражения при Платеях возвысился еще больше; с шестьюдесятью тысячами войска, отобранного Мардонием, он провожал царя до пролива. Когда царь был уже в Азии, Артабаз, находясь на обратном пути подле Паллены как раз во время восстания потидеян, считал для себя недостойным не поработить потидеян, тем более, что Мардоний зимовал в Фессалии и Македонии в вовсе не торопил его идти на соединение с остальным войском. Дело в том, что жители Потидеи открыто восстали против варваров, когда царь прошел мимо их, а персидский флот бежал от Саламина. Точно также восстали и прочие обитатели Паллены.
127. Итак, Артабаз занялся в то время осадою Потидеи. подозревая, что и олинфяне замышляют восстание против царя, он осадил и их город; занимали его боттиэи, вытесненые с побережья Фермейского залива македонянами. С помощью осады он взял олинфян, вывел их к озеру в там перебил, город передал халкидонскому народу, а управление его поручил Критобулу торонцу; таким образом Олинфом завладели халкидяне.
128. Взяв Олинф, Артабаз со всем старанием стал осаждать Потидею. В то время, как он ревностно вел осаду города, вождь скионян Тимоксен вступил в переговоры с ним относительно выдачи города. Каким образом начались эти переговоры, я не могу сказать, потому что не рассказывается об этом, а вод конец было следующее: всякий раз, когда написанное письмо Тимоксен желал отослать к Аргабазу, или Артабаз к Тимоксену, то обворачивали его вокруг стрелы подле зарубка, стрелу обтыкали перьями и пуснали в условленное место. Но замысел Тимоксена выдать Потидею был обнаружен, ибо, пуская стрелу из лука в условленное место, Артабаз промахнулся в ранил в плечо потидейца. Сбежалась толпа и окружила раненного, как обыкновенно бывает на войне; сбежавшиеся тотчас взяли стрелу и, заметивши на ней письмо, отнесли к начальникам; были при этом и союзники от остальных жителей Паллены. Хотя письмо было прочитано и виновный в измене открыт, но начальники решили ради жителей Скионы не подвергать Тимоксена наказанию за измену, чтобы скионяне не почитались изменниками во все последующее время. Таким-то образом был изобличен Тимоксен.
129. Артабаз осаждал Потидею уже три месяца, когда случился сильный и продолжительный морской отлив; заметив, что на этом месте образовалось болото, варвары двинулись вдоль берега на Паллену. Когда они прошли две части пути, а оставалось пройти еще три для того, дабы проникнуть в Паллену, наступил сильный морской прилив, какого, по словам туземцев, никогда не бывало, хотя он происходит часто. Одни из варваров погибли по неумению плавать, к другим, умевшим плавать, подъезжали в лодках потидеяне и убивали их. По словам потидеян, причиною волнения на море и гибели персов было то, что именно те из персов, которые погибли через море, нанесли оскорбление храму Посейдона и кумиру, находившемуся в предместье Потидеи. Мне кажется, они говорят это правильно. Уцелевших варваров Артабаз отвел в Фессалию к Мардонию. Такова была судьба воинов, провожавших царя.
130. Спасшийся от гибели флот Ксеркса, после бегства от Саламина и переправы царя и войска из Херсонеса в Абид, прибыл в Азию и зимовал в Куме. С наступлением весны флот поспешно стал собираться к Саму; там же часть кораблей и зимовала. Большинство флотских воинов составляли персы и мидяне. Начальниками их были Мардонтес, сын Багая, и Артаинта, сын Артахея; вместе с ними был облечен властью и племянник Артаинты Ифамитрес, взятый самим дядею. Потерпев тяжкое поражение, варвары не шли уже дальше вперед на запад, и никто не принуждал их к тому; они расположились при Саме и наблюдали за тем, как бы не отложилась Иония; вместе с ионийскими у них было триста кораблей. Варвары вовсе не ждали, чтобы эллины явились в Ионию, полагая, что они удовольствуются охранением своей страны. Заключали они так из того, что эллины не преследовали их во время бегства от Саламина и с радостью отступили назад. Итак, хотя на море мужество персов было сокрушено, но они полагали, что на суше Мардоний значительно превзойдет неприятеля. Поэтому во время пребывания на Саме они частью совещались о том, не могут ли причинить какого-нибудь зла неприятелям, а частью напряженно выжидали, чем кончится предприятие Мардовия.
131. Наступление весны, а также пребывание Мардония в Фессалии тревожили эллинов. Сухопутное войско их еще не собиралось, а флот прибыл к Эгине в числе ста десяти кораблей. Предводителем их и начальником флота был Леотихид, сын Менареса, внук Гегесилая, правнук Гиппократида, праправнук Леотихида, потомок Анаксилая, Архидама, Анаксандрида, Феопомпа, Никандра, Харилая, Евнапа, Полидекта, Притания, Еврифонта, Прокла, Аристодема, Аристомаха, Клеодея, Гилла и Геракла; он происходил из другого царского дома. Все эти личности, кроме первых семи, перечисленных мною после Леотихида, были царями Спарты. Начальником афинян был сын Арифрона Ксанфипп.
132. Когда все корабли явились к Эгине, в эллинскую стоянку прибыли от ионян вестники, которые не задолго до этого приходили в Спарту с просьбою к лакедемонянам освободить Ионию; в числе вестников находился и сын Басилида Геродот. Они составили между собою заговор на жизнь хиосского тирана Страттиса; первоначально их было семеро. Однако один из соумышленников выдал их замысел, и заговор был открыт, после чего остальные шестеро бежали из Хиоса и прибыли сначала в Спарту, а потом на Эгину и упрашивали эллинов идти на Ионию, но уговорили их и то с трудом дойти только до Дела. Все, что было дальше, пугало эллинов, потому что тамошние местности были им неведомы, и казалось, что все они полны были войском; Сам они представляли себе на таком же расстоянии, как и Геракловы Столбы. Случилось так, что варвары из страха не дерзали плыть на запад дальше Сама, а эллины, не смотря на просьбы хиосцев, не спускались на востоке ниже Дела. Таким образом страх охранял местности, лежавшие между варварами и эллинами.
133. В то время, как эллины плыли и Делу, Мардоний зимовал в Фессалии. Отсюда он посылал к окрестным прорицалищам человека по имени Миса родом из Европа с поручением спрашивать везде прорицалища, к которым только можно было обращаться им. Что желал узнать Мардоний от прорицалищ, когда давал такое поручение, не могу сказать, потому что об этом не сообщается; но я полагаю, что он посылал спросить относительно тогдашнего положения дел и ни о чем другом.
134. Сам Мис, как известно, прибыл в Лебадею и за деньги склонил одного из местных жителей спуститься к Трофонию; ходил он также к оракулу в Абы фокидские. С самого начала Мис явился в Фивы и там прежде всего спрашивал совета у Аполлона Исменского; здесь, как и в Олимпии, мнение оракула познается из всесожжения; потом также за деньги он уговорил какого-то иноземца лечь спать в святилище Амфиарая, ибо ни одному фивяниву не позволяется обращаться здесь к оракулу по следующей причине: в изречениях оракула Амфиарай предложил фивянам выбирать одно из двух по своему желанию, воздерживаясь от другого, именно: пользоваться им или как прорицалищем, или как союзником. Вот почему никому из фивян не дозволяется засыпать в этом храме.
135. По словам фивян, тогда случилось нечто, на мой взгляд необычайно чудесное, именно: обойдя все прорицалища, житель Европа Мис вошел и в святилище Аполлона Птоя. Святилище это называется Птойским, принадлежит оно фивянам, а расположено над Копайским озером у горы подле города Акрефии. Когда вступил в этот храм человек, называющийся Мисом, а за ним следовали во выбору от государства три фивских гражданина, чтобы записать предстоявшее изречение, вдруг заговорил к ним прорицатель на варварском языке. Сопровождавшие Миса фивяне были удивлены при звуках варварского языка вместо эллинского и не знали, как им поступить в этом случае; но Мис из Европа выхватил из рук их табличку, которую они имели с собою, и стал записывать слова прорицателя; при этом он сказал, что прорицатель говорит на карийском языке. Записав изречение, он ушел обратно в Фессалию.
136. Прочитав изречения оракулов, Мардоний отправил послом в Афины сына Аминты Александра по происхождению македонянина, потому, во-первых, что персы были в родстве с ним, именно: на сестре Александра Гигее, она же дочь Аминты, женился перс Бубарес и имел от нее Аминту, жившего в Азии и названного по имени деда со стороны матери; от персидского царя дан был ему для жительства большой город во Фригии Алабанда. Мардоний и потому еще послал в Афины Александра, что он был, как узнал Мардоний, проксеном афинян и оказал им услуги. Мардоний рассчитывал, что таким способом он скорее всего склонит на свою сторону афинян, о которых конечно слышал, как о народе многочисленном и воинственном; притом он знал, что постигшие персов бедствия на море были главным образом делом афинян. Поэтому с переходом их на его сторону Мардоний надеялся без труда завладеть морем, что и было бы на самом деле; на суше он считал себя гораздо сильнее эллинов и потому рассуждал, что таким способом действий одержит верх над эллинами. Может быть, и оракулы предсказывали ему то же самое и советовали заключить союз с афинянами; по совету оракулов он и отправил посла в Афины.
137. Предок этого Александра в седьмом колене, Пердикка, приобрел власть над македонянами при следующих обстоятельствах: из Аргоса бежали к иллирийцам три брата из числа потомков Темена: Гаванес, Аероп и Пердикка; из Иллирии они перешли в верхнюю Македонию и прибыли в город Лебею. Там за плату они служили у царя; один пас лошадей, другой быков, а самый младший, Пердикка, мелкий скот. Жена царя сама пекла для них хлеб, ибо в древности были бедны деньгами и владыки народов, не только люди простые. Каждый раз, когда хлеб бывал испечен, хлеб наемного мальчика Пердикки увеличивался вдвое против первоначального объема; так как это повторялось постоянно, то царица сообщила мужу. При этих словах царю тотчас пришло на мысль, что это — чудо и притом многознаменательное. Он призвал наемных слуг и приказал им покинуть его страну. Те отвечали, что уйдут, когда получат заслуженные деньги. Царь, рассудок которого помрачен был божеством, услышав речь о вознаграждении, сказал: «Вот приличное вознаграждение, которое я и уплачиваю вам», при этом указал на солнце, потому что в это время солнечные лучи проникали в дом через дымовую трубу. При этих словах Гаванес и Аероп, старшие из братьев, стояли молча изумленные, а мальчик сказал: «Мы принимаем, царь, то, что ты даешь», и ножом, который случайно был при нем, обчертил на полу солнечный свет, потом трижды зачерпнул себе солнца на груди и удалился; за ним последовали и братья.
138. По уходе их кто-то из приближенных объяснил царю, что значит поведение мальчика, и как разумно самый младший из братьев принял то, что было дано им. Царь в ярости выслушал это и послал в погоню всадников с приказанием убить бежавших. В стране есть река, которой потомки этих людей из Аргоса приносят жертвы, как спасительнице. Когда темениды переправились черев реку, воды в ней прибыло до такой степени, что всадникам нельзя было перейти через нее. Между тем темениды прибыли в другую область Македонии и поселились подле садов, которые принадлежали, как говорят, сыну Гордии Миде; в них растут розы в диком состоянии, причем каждая имеет во шестидесяти листиков, и по запаху превосходят все другие розы. В этих садах, как рассказывают македоняне, пойман был Мидою Силен. Выше садов тянется гора по имени Бермий, вследствие холода труднодоступная. Овладев этою местностью и делая отсюда нападения, они покорили и остальную Македонию.
139. От этого Пердикки Александр происходит следующим образом: Александр был сын Аминты, Аминта сын Алкеты, отец Алкеты был Аероп, отец Аеропа Филипп, отец Филиппа Аргей, отец Аргея Пердикка, тот самый, который приобрел царскую вдасть. Таково происхождение Александра, сына Аминты.
140. Посланный Мардонием по прибытии в Афины скааал следующее: α) «Мардоний говорит вам, афиняне, так: от царя получил я следующую весть: «афинянам я прощаю все прегрешения, содеянные относительно меня, и теперь, Мардоний, поступи так: во-первых, возврати им их землю, во-вторых, пускай кроме этой возьмут себе и другую, какую захотят, и остаются независимыми. Храмы их и все, что я истребил огнем, восстанови, если только они согласятся вступить в союз со мною». Получив такое приказание, я обязуюсь непременно выполнить его, если вы этому не воспрепятствуете. Вот что я говорю вам. Не безумно ли после этого воевать вам против царя? Ведь вы не можете выйти победителями, не можете все время и противиться царю. Ибо вы видели массы войск ксерксовых и их подвиги, слышали и о том, каково у меня войско теперь. Поэтому, если бы даже вы превзошли и победили нас, на что у вас не может быт никакой надежды, раз вы рассудительны, — явится другое войско, много раз большее. Итак, не мечтайте равняться с царем, чтобы не потерять своей земли и не находиться вечно в опасности за свое существование, помиритесь и перестаньте воевать. Вы имеете возможность кончить войну с честью, потому что таково желание царя. Будьте свободны, заключите только с нами военный союз без коварства и обмана». β) Мардоний поручил мне сказать и это, афиняне, о своем благорасположении к вам я не скажу ничего, потому что теперь не о том следует знать вам прежде всего; я прошу вас, послушайтесь Мардония. Для меня ясно, что вы не будете в состоянии вести непрерывную войну с Ксерксом; если бы я не видел этого, то с такими речами не пришел бы к вам ни за что; ибо могущество Ксеркса сверхчеловеческое, и рука у него не в меру длинная. Поэтому, если вы немедленно не заключите с ним союза, когда он столько предлагает вам под условием вашего на то согласия, я страшусь за вас, так как вы больше, нежели кто-нибудь другой из союзников, живете на военной дороге, одни подвергаетесь истреблению, ибо занимаете область отдельную от прочих, лежащую между двумя воюющими сторонами. Итак, послушайтесь Мардония. Вы должны высоко ценить. то, что могущественный царь отпускает прегрешения вам одним из всех эллинов и желает быть в дружбе с вами». Так говорил Александр.
141. Между тем лакедемоняне узнали, что Александр явился в Афины с целью склонить афинян к союзу с варваром; тогда они вспомнили изречения оракулов, что им вместе с прочими дорянами суждено быть изгнанными из Пелопоннеса мидянами и афинянами. Поэтому они сильно боялись, как бы афиняне не вступили в союз с персидским царем, и решили немедленно отправить в Афины послов. Случилось так, что они выступили перед народом в одно время с Александром. Ибо афиняне хорошо знали, что лакедемоняне прослышат о появлении посла от варвара, прибывшего ради заключения союза и, прослышав о том, вскоре пришлют вестников, а потому выжидали и затягивали переговоры; они поступали так с намерением, открыть лакедемонянам свое настроение.
142. Когда кончил речь Александр, вслед за ним стали говорить послы от Спарты: «Нас послали лакедемоняне просить вас не причинять Элладе никакого зла и не принимать предложений от варвара. Это было бы слишком несправедливо и позорно для всех эллинов, особенно для вас, по многим причинам. Вы подняли эту войну, когда мы того не желали; борьба шла вначале из-за ваших владений, теперь она касается целой Эллады. Далее, было бы· невыносимо, если бы афиняне, навлекши на эллинов все эти беды, сделались еще виновными и в порабощении их, те самые афиняне, которые всегда, с давних уже времен известны тем, что освобождали многие народы. Правда, мы соболезнуем о вашем бедственном положении, о том, что уже дважды вы потеряли сборы плодов, что уже долгое время дома ваши в разрушении. За это лакедемоняне и союзники объявляют вам, что будут содержать ваших женщин и неспособных к войне родственников во все продолжение борьбы. Не следуйте увещаниям македонянина Александра, который старается сделать угодными вам предложения Мардовия. Ему ведь необходимо действовать таким образом: сам тиран, он помогает тирану; вы же не должны делать этого, если только благоразумны, ибо вам известно, что у варваров вовсе нет ни верности, ни правды». Так говорили послы.
143.. Александру афиняне дали следующий ответ: «Действительно, мы и сами знаем, что у царя мидян войско гораздо многочисленнее нашего, так что вовсе не следует укорять нас в неведении. Однако мы преданы свободе и будем сопротивляться, как только сможем. Ты не пытайся уговорить нас вступить в союз с варваром: мы не последуем твоим увещаниям. После этого объяви Мардонию, что говорят афиняне: до тех пор, пока солнце будет следовать по своему пути, мы никогда не заключим союза с Ксерксом, в будем воевать против него в надежде на помощь богов и героев, которыми он пренебрегал, храмы и кумиры которых предал пламени. Впредь ты не показывайся афинянам с такими речами и не уговаривай нас совершить нечестивое дело, воображая, что радеешь о нашей пользе, ибо мы не желаем, чтобы ты, проксен и друг афинян, подвергся от нас какой-либо обиде». Так отвечали афиняне Александру.
144. Послам от Спарты афиняне дали следующий ответ: «Совершенно понятно, что лакедемоняне боялись, как бы мы не вступили в союз с варваром, однако стыдно было бояться вам этого, так как вы знаете настроение афинян; ибо нигде на земле нет столько золота, столь прекрасной и плодоносной страны, чтобы мы решились взамен этого и в угоду мидянам обратить Элладу в рабство. Существуют многие важные причины, препятствующие нам сделать это даже в том случае, если бы мы желали; первое и самое важное препятствие — сожжение и разрушение кумиров и храмов, на что мы обязаны мстить в наивысшей мере, а не заключать союз с тем, кто учинил это; во-вторых, единство с эллинами по крови и языку, общие с ними святилища и празднества, одинаковые нравы; стать предателями всего этого было бы невозможно для афинян. Итак, знайте, если почему-либо вы не знали раньше, что никогда мы не заключим союза с Ксерксом, пока останется в живых хоть один афинянин. Мы ценим вашу заботливость о нас, то, что вы обращаете внимание на наши разрушенные дома и даже готовы содержать наши семейства. За это мы преисполнены к вам признательности, однако, что бы с нами ни случилось, мы решились переносить все, ни мало не обременяя вас. Поэтому при настоящем положении высылайте войско как можно скорее. Мы полагаем, что не далеко то время, когда варвар вторгнется в нашу страну, именно, лишь только получит известие, что мы не сделаем ничего того, о чем он просит нас. Итак, прежде чем варвар явится в Аттику, вам необходимо заранее вторгнуться в Беотию». После такого ответа афинян послы отправились обратно в Спарту.