Корсаков Д. А. Князь С. Г. Долгорукий и его семья в ссылке. (Их жизнь в Раненбурге с 1730 по 1735 г.). Исторический очерк по неизданным документам. // Исторический вестник, 1880. — Т. 1. — № 3. — С. 457—472.
КНЯЗЬ С. Г. ДОЛГОРУКИЙ и ЕГО СЕМЬЯ В ССЫЛКЕ.[править]
(Их жизнь в Раненбурге с 1730 по 1735 г.).
Исторический очерк по неизданным документам 1).[править]
1) О пребывании кн. Сергея Григорьевича Долгорукого в Раненбурге напечатаны весьма неполные извлечения П. И. Шульгина из подлинных документов, хранящихся в Государственном Архиве. Извлечения эти помещены в I т. Пам. Нов. Рус. Ист., изд. В. Кашпирева (отд. II, стр. 155—160). При сличении нашего очерка с этими извлечениями, читатели сами усмотрят, на сколько он их полнее. В просмотренных нами делах Государственного Архива к пребыванию кн. Сергея в Раненбурге относятся: 1) Подлинные экстракты о ссылки кн. Сергея Григорьевича в Раненбург (отд. 6, д. № 164); 2) Процессы служителей кн. Сергея и рапорты капитанов Мяснова и Зуева (ibid., .V 166); 3) Переписка кн. Марфы Петровны Долгорукой с ее сестрами и братом (ibid.).
Второй сын знаменитого дипломата эпохи Петра Великого, — князя Григория Федоровича Долгорукого, князь Сергей Григорьевич--известен гораздо менее всех остальных своих родичей, принимавших деятельное участие в правительстве Петра II и в событиях, последовавших за смертью юного императора. Между тем кн. Сергей Григорьевич, по своим способностям и по служебной деятельности, принадлежит к числу довольно видных деятелей эпохи и стоит несравненно выше бездарного и ограниченного старшего брата его, князя Алексея. Молодость свою кн. Сергей Григорьевич провел в западно-европейских государствах, состоя при посольствах в Париже, Вене и Лондоне.
Женившись впоследствии на Марфе Петровне Шафировой, дочери известного знатока тогдашних международных сношений, вице-канцлера П. П. Шафирова, кн. Сергей получил в лице своего тестя знающего и опытного руководителя на дипломатическом поприще. В 1721 г. он занял пост своего отца — посланника при польском короле Августе. Отозванный из Варшавы в 1725 году, он снова был назначен послом в Польшу в 1728 г. и вторично оставил этот пост лишь по вызову своих родичей в 1729 г., когда был ими вовлечен в честолюбивые замыслы своего брата Алексея Григорьевича. Кн. Сергей был одним из деятельных участников в составлении подложной духовной императора Петра II, по которой Русский престол передавался от имени юного императора его обрученной невесте, княжне Екатерине Долгорукой, дочери кн. Алексея. Участие в составлении этой духовной, первая мысль о которой принадлежала кн. Алексею, погубило кн. Сергея и всю его семью, весьма многочисленную: у него было четыре сына и три дочери[1]. 9-го апреля 1730 г. — день, в который обрушилась невзгода на всех Долгоруких, сенатский указ ссылал кн. Сергея с женою и со всеми детьми в дальние его деревни на безвыездное житье.
В начале мая 1730 г. в дом кн. Сергея Григорьевича Долгорукого в Москве явился гвардии капитан Петр Воейков, объявил ему указ о лишении его чинов и, сняв с него польский орден Белаго Орла, передал оный канцлеру гр. Головкину. Не успел еще кн. Сергей Григорьевич доехать до своей муромской деревни — сельца Фоминок, как последовал новый указ Сената (12 июня) о взятии кн. Сергея и всего его семейства под стражу и об отправлении в Раненбургскую крепость--место кратковременной ссылки кн. Александра Даниловича Меншикова. С этим указом был послан к кн. Сергею гвардии подпоручик Петр Румянцев, в сопровождении сержанта, капрала и двенадцати солдат. Инструкция, данная Румянцеву, предписывала строгий присмотр за арестантами и походила как две капли воды на все подобного рода инструкции того времени: она была точным повторением инструкции о содержании кн. Алексея Долгорукого с семейством в Березове, куда тот ссылался сенатским указом того же 12 июня. Кн. Сергею дозволено было оставить при себе из мужской прислуги 8 человек, а из женской 5.
Мать кн. Сергея, Марья Ивановна, рожденная княжна Голицына, поступила в Московский Страстной монастырь за несколько лет до описываемых происшествий: когда Долгоруких постигла опала, ее против воли постригли и назвали Маргаритою, дозволив следовать в ссылку за одним из ее сыновей — Алексеем, или Сергеем--она выбрала последнего.
20 июня Румянцев прибыл в сельцо Фоминки, арестовал кн. Сергея с женою и детьми, отобрал у него все вещи и в тот же день отправился с арестантами в Муром. На другой день их повезли в Касимов, а 13-го июля доставили в Раненбург, где они были сданы Румянцевым присланному воронежским вице-губернатором Пашковым воронежского гарнизона капитану Мяснову, при котором находились: подпрапорщик, капрал и 24 солдата. На первоначальные расходы по содержанию кн. Сергея Долгорукого и его семьи Мяснов получил от Сената двести рублей из денег кн. Сергея.
В инструкции, данной подпоручику Петру Румянцеву, ни слова не говорилось о том, как поступить со старицею Маргаритою, вследствие чего до разрешения этого вопроса Сенатом он оставил ее в сельце Фоминках; 2-го июля был послан из Сената особый курьер, Степан Шульц, с четырьмя солдатами, для препровождения старицы Маргариты в Раненбург. Шульц на дороге нагнал Румянцева, которому и сдал ее под росписку. Румянцевым она была передана Мяснову вместе с кн. Сергеем и его семьею для содержания в Раненбурге.
Все имения кн. Сергея были конфискованы: только 9-го ноября 1730 г. отдана ему одна Замотринская волость на «пропитание», как сказано в указе. Вместе с имениями кн. Сергея подверглись конфискации имения и старицы Маргариты, который она, поступая в Страстной монастырь, желала передать двум старшим детям кн. Сергея — Николаю и Марии. В январе 1731 г. она просила императрицу укрепить за ними эти деревни; была-ли исполнена ее просьба-- неизвестно.
При высылке из сельца Фоминок, кн. Сергей Григорьевич Долгорукой не знал, что его имения конфискованы. 2-го июля 1730 г. с дороги в Раненбург он написал в свою рязанскую вотчину, село Корино, приказчику Михайле Петрову следующий «указ» о присылке ему в Раненбург разных припасов:
«По получении сего указу прислать тебе в Ранибурх муки арженой самой мелкой 20 четв., солоду арженого 10 четв., круп грешневых 5 четв., яшных круп 1 четв., пшеничной муки 5 четв. самой хорошей, масла коровья 6 пуд, 60 баранов, 20 гусей, 50 куриц русских, 20 уток. Да тебе-ж собрать со крестьян меду чистого 5 пуд, а ежели со крестьян запасы и столовые припасы все собраны что надлежит на нынешней 730 год и высланы в Москву, а против сего указу собрать с них, крестьян, показанное число в зачет на предбудущей 731 г., а собрав в самой скорости прислать в Ранибурх, не ожидая о присылке вторичного указу, а ежели против вышесказанного припасу чего с них, крестьян, не збираетца и за те припасы зачесть им, крестьянам, впред другими зборами, а вышепоказанное число припасы собрать все и прислать в самой скорости. Да тебе-ж как возможно сыскав купить ведро масла арехова и прислать с сим обозом в непродолжительном времени, понеже нам имеется во всем не малая нужда».
О том же писал кн. Сергей в Москву человеку своему Ивану Чертову 12-го июля:
«По получении сего указу прислать тебе в самой скорости в Ранибурх вялой рыбы что есть, да масла ареховова что есть, ведро или больши; да тебе-ж взять у Степановны в монастыре сахар и кофе весь и прислать к нам, а из того сахару взять голову и отдать Степановне; да прислать муки крупичатой да меду кадку, что стоит в монастыре; да тебе-ж купить китаек черных на 4 р., а деньги посланы с сенацким куриером Степаном Шульцом, да взять в оптеке алексиру горького 6 склянок и прислать в самой скорости».
Как видно, кн. Сергей очень нуждался в средствах к жизни: в «запасах» и в деньгах. 23-го октября 1730 г. он пишет в сельцо Фоминки управляющему Колычеву следующее:
«Писал я к вамъ от 19 июля, о присылке ко мне запасу, на каторое мое писмо атвет не получал; ноне паки требую по прежнему моему писму прикажите отпустить ко мне запасы, в чем мне необходимая нужда, понеже здесь купить не сы(ще)шь».
В январе следующего 1731 г. тому же Колычеву он пишет опять:
«Г. Колычев! Ежели есть у вас в зборе 100 рублев денег, пожалуй пришли ко мне, а буде нет, то прикажи собрать за сталовые запасы 100 рублев и пришли ко мне, а я имею нужду некоторые мелочи купить здесь».
Из рапортов капитана Мяснова в Сенат о количестве продуктов, полученных кн. Сергеем из его Замотринской волости с 1731 по 1734 г., видно, что продуктов этих было доставляемо в изобилии, денег же присылалось из Замотрина весьма немного: в течение двух лет--с 15-го декабря 1730 г. по 15-е декабря 1732 г. кн. Сергей получил всего 1195 рублей.
Но не одне заботы о пропитании занимали кн. Сергея среди его грустной жизни в Раненбурге. Он разсчитывал на улучшение своего положения и имел слабую надежду даже на совершенное помилование.
23-го октября 1730 года он обращается к императрице Анне Иоанновне с следующим прошением:
«Державнейшая царица и самодержица всероссийская, государыня всемилостивейшая! Дерзаю молити вашего императорского величества, яко вси прикланяяй выи молим Всевышняго Творца, да простретъ десницу милосердия от горняго жилища. Тако ныне всеподданнейший раб вашего величества, премилосердая государыня, рабски припадая к ногам, молю: простри десницу милосердия от Высочайшия державы престола своего, помилуй, помилуй погибшего и страждущего раба своего. Вашего императорского величества всеподданнейший и всенижайший раб кн. Сергей Долгорукой».
Голос его не был услышан.
В апреле 1731 года кн. Сергей воспользовался предстоявшим празднованием годовщины коронации императрицы Анны Иоанновны, чтобы вторично напомнить о своем горестном положении и просить об улучшении своей участи. 21-го апреля этого года он писал императрице:
Вашего императорского величества, государыня всем милосердая приклоняя колена, всеподданнейше молю, сотвори с убогим и последним рабом своим божеское милосердие: помилуй всемилостивейшая государыня для так дни великого от всех Творца дарованного и всему народу торжественного высочайшие коронации вашего императорского величества, дабы и я бедной и последней раб вашего величества в так великой радости имел малое участие и с неизреченным благодарением во все продолжение бедного живота моего в пожалованной мне деревнишки за высочайшее вашего императорского величества всем милосердой государыни здравие Всевыщего Творца неусыпно просил. Вашего императорского величества Всемилостивейшей государыни последни и всеподданейши раб кн. Сергей Долгорукой".
Участь его все-таки не была смягчена.
Долгорукие содержались в Раненбурге в крепости, ворота которой старательно охранялись часовыми. Вести переписку, притом исключительно о хозяйственных делах, дозволялось им не иначе, как в присутствии пристава капитана Мяснова, который каждый раз должен был давать им бумагу, перья и чернила. Письма Долгоруких Мяснов обязан был посылать или почтой, или с особыми ездовыми, но не совсм точно исполнял он эту инструкцию, делая значительные послабления вельможному арестанту, который, хотя и содержался в крепости, но сохранял свой княжеский титул и, имея родственные связи при дворе, не нынче-завтра мог снова приобресть прежнее положение. Пристав сознавал это очень хорошо и не брезгал посильными даяниями опального князя: в разное время он получил от князя Сергея Григорьевича ценные подарки, а именно: шпагу с серебряным эфесом, камлоту зеленого 10 арш., кусок миткаля, кусок китайской парчи и денег до 120 рублей; кроме того брату его, Филиппу Мяснову, князь Сергей Григорьевич подарил лошадь. Благодаря этим подаркам, Долгорукие писали письма не одного только хозяйственного содержания, но вели деятельную переписку с своими родными о разных семейных делах и даже, как мы видели, имели возможность напоминать о себе самой императрице. Письма их присылались, вопреки инструкции, с крестьянами, привозившими им деньги и припасы из Замотринской волости, а также с людьми сестер княгини Долгорукой — княгинь Гагариной, Хованской и Салтыковой. Капитан Мяснов вообще не особенно бдительно наблюдал за арестантами: он дозволял прислуге Долгоруких свободно выходить из крепости в город для разных покупок и даже просто к знакомым, ради препровождения времени. Сам Мяснов уезжал иногда из Раненбурга верст за 60 на несколько дней, оставляя таким образом Долгоруких без должного надзора. Мы увидим ниже, что эти послабления пристава повели к отдельному процессу, не имевшему впрочем дурных последствий для Долгоруких.
Переписка княгини Долгорукой с сестрами и братом живо изображает ежедневный обиход Долгоруких, все их печали и радости, — но главным образом печали, которых довольно-таки было у Раненбургских узников[2].
У княгини Долгорукой было четыре сестры и брат — Исаия Петрович. Старшая сестра Наталья Петровна, бывшая замужем за графом Александром Федоровичем Головиным, умерла еще в 1728 г., и Головин женился во второй раз; дети Натальи Петровны жили у своей тетки (второй сестры Долгорукой) Анны Петровны, которая была замужем за князем Алексеем Матвеевичем Гагариным, единственным сыном казненного при Петре Великом сибирского губернатора. При опале Долгоруких князь Гагарин своеобразно воспользовался родством с ними: именным указом 27 октября 1730 г. пожалованы ему 1493 души из отписных вотчин князя Василия Лукича Долгорукого. Третья сестра-- Екатерина Петровна была замужем за князем Василием Петровичем Хованским. Он приходился родным внуком казненному также при Петре Великом, начальнику Стрелецкого приказа, боярину князю Ивану Андреевичу Хованскому, по прозванью «Таратуй», и занимал впоследствии должность шталмейстера. Меньшая сестра — Марья Петровна, была за мужем за Михаилом Михайловичем Салтыковым, заседавшим в Сенате при Екатерине II. Все сестры были очень между собою дружны, но в особенности близка к Долгорукой была меньшая сестра — Салтыкова. Она принимала самое горячее, сердечное участие в положении князя Сергея и его семьи и не смотря на то, что в 1731 г. «почитай 25 недель с постели не вставала», т. е. пролежала целых полгода, она усердно хлопотала об отправке лекаря, цирюльника и лекарств к больному князю Сергею и вела аккуратную переписку с княгиней Марфой Петровной. В письмах княгини Долгорукой и ее сестер изредка попадаются приписки князя Сергея, князей Хованского и Гагарина и Михаила Михайловича Салтыкова; все эти приписки отличаются краткостью и заключают в себе поклоны и разные благопожелания; только раз князь Сергей пишет княгине Гагариной большое письмо о своих деревенских делах.
Для образца этой переписки приводим 2 письма целиком: одно княгини Марфы Петровны Долгорукой, другое Марьи Петровны Салтыковой.
«Государыни мои сестрицы, княгиня Анна Петровна, княгиня Катерина Петровна, Марья Петровна, многолетно здравствуйте со всеми своими. Письмо от вас и посылку все в целости приняла; сожалею, матушка сестрица княгиня Катерина Петровна, о болезни вашей и князя; прошу Бога, дабы вас уздравил; доношу вам, что князь сегодня занемог лихораткою, была не велика зноба, только великая ломота в костях; пожалуйте, матушка моя, попросите Будлу, чтоб проносного дал князю лекарства, и пришлите немедленно к нам, а Николай, доношу, что лихоратка отстала, только тежело вздыхает. Пожалуйте пришлите рейнувейну бутылки две и косяк отласу средней руки крапивного; пожалуй, матушка моя сестрица Марья Петровна, пришли пары три рукавиц луших большой руки ласенных строченных, да пожалуй поблагодари Кузьму за посылку, что он насилу вздумал. Остаюсь сестра ваша княгиня Марфа Долгорукова. 16 марта 1731 г.»
«Милостивая моя государыня сестрица Марфа Петровна», — пишет М. П. Салтыкова — «многолетно государыня здравствуй купно и с государем моим князем Сергием Григорьевичем и с дарагими детками; всепокорно вас, матушка моя, прошу уведомить меня о вашем здоровье, и о князе вашем, и о детках ваших, есть ли легче Николаюшке и Катеньке от лихоратки; о себе доношу, что мы с Михайло Михайловичем оба не можем, однако ныне полегче и дети наши здоровы слава Богу. Покорно прошу, объяви мой нижайшей поклон государю моему князю вашему и государыне моей княгини Марье Ивановне, пожалуйте объявите нижайший поклон и дорогим вашим деткам, любезно пожалуйте всех за меня. Поздравляю вас, моя матушка сестрица, и князя с новым годом, дай Вышней поправодить вам сей новый го счастливо и в добром здоровьи. Сим окончаю, остаюсь всепокорная ваша сестрица Марья Салтыкова низко кланяюся. Из Москвы января 2 дня 1731 г.»
Из переписки кн. Долгорукой с сестрами мы узнаем: 1) о продолжительной болезни кн. Сергея, 2) о нездоровьи кн. Марфы Петровны и детей, 3) о житье-бытье ссыльной семьи, ее занятиях и 4) о ее хозяйственных потребностях.
В конце октября 1730 г. кн. Сергей Долгорукой занемог болью в груди и в левом боку, о чем немедленно уведомил своего пристава капитана Мяснова следующей запиской:
«Г. капитан! Объявляю вам о болезни моей: безпрестанно болит грут(д)ь и левой бок и всегдашней слышу в себе жар, от чего каровь (т. е. кровь ?) с макротою горлом идет, такоже и руки по утрам пухнут; и дле той моей болезни прошу вас, чтоб где достать лекаря для пускания крови».
Болезнь кн. Сергея встревожила всю семью: в то время в Раненбурге не было ни одного лекаря. Вслед за запиской к Мяснову, кн. Сергей отправил следующее прошение в Сенат:
«Понеже я ныне от великой моей болезни чахотной в канечную пришел слабость и не чаю продолжения живота моего, покорно прошу присутствующих в Правительствующем Сенате вас, моих милостивых государей, показать сомною Бога ради милость и истинного (?) (это слово не разобрано) христианства должность — повелеть ко мне прислать дохтура для излечения, ежели возможно будет, оной тяшкой моей болезни. Повторяю, прошу вас, моих государей, по сему моему прошению сотворить со мною милость».
Сенат оставил прошение кн. Долгорукого без внимания и лекаря ему не выслал. По этому кн. Марфа Петровна хлопочет через своих сестер и брата, Исаию Петровича Шафирова, о присылке к ним какого-нибудь врача, или хоть даже цирюльника, а за советами относительно общего хода болезни мужа обращается к лейб-медику Бидло[3], тогдашней медицинской знаменитости, — постоянно лечившему Долгоруких во время их придворного фавора. Припоминая прежнее леченье Бидло, кн. Марфа Петровна, в ноябре 1731 г., просит своего брата, «чтобы дохтур Будль (так называет она Бидло в своих письмах) пожаловал дал трав и с чего декохт варят, сиропу, что всегда ему давал и на Москве, красных порошков и проносных лекарств». М. П. Салтыкова просила Бидло прописать лекарство кн. Сергею, но он отвечал ей: «Я рад написать, да не знаю обстояния его болезни, что таперь ему пуще», а затем пожелал иметь следующие сведения: идет ли кровь из горла с гноем, или без гноя, не чувствует ли кн. Сергей колотья в котором-нибудь боку, постоянный у него жар, или нет, каков сон, аппетит, и давно ли князь «кровь метал»?
Получив требуемые справки, Бидло прописал рецепты, велел пустить кровь не менее двух раз и дал подробную инструкцию на счет ухода за больным. Вслед за этим были посланы и лекарства. В письмах к сестрам кн. Долгорукая весьма часто просит советов Бидло, так что М. П. Салтыкова отказывается «его трудить», уверяя сестру, что болезнь князя хорошо ему известна. Еще до совета с Бидло Исаия Петрович Шафиров обращался к начальнику тайной канцелярии А. И. Ушакову с просьбою об отправлении врача к кн. Сергею. Ушаков разрешил, но долго не могли найти охотника ехать в такую даль, да притом к опальному князю; только в июле 1731 г. М. П. Салтыкова «уговорила» ехать в Раненбург одного врача, который, по ее словам, кроме того что «пускает кровь из руки, умеет пускать и пиявиц». Отправляя его из Москвы, Салтыкова дала ему «на дорогу, на пропитание рубль», да наняла ему пару лошадей до Раненбурга за 5 руб. Но врач этот не доехал до Долгоруких: он заболел дорогой. Тогда Салтыкова посылает (в конце октября 1731 г.) цирульника, или как она его называет, «болбира» (от французского слова — barbier — цирульник), крепостного человека кн. А. П. Гагариной. «Князь и я с детьми», пишет кн. Гагарина сестре своей кн. Долгорукой, «посылаем вам, матушка моя, болбира, может кинет кровь князю вашему и вам, а оной болбир мне из ноги пущал, и людям нашим многим пущал; вы и сами ведаете, что мне очень трудно пущать кровь, а он хорошо очень трафил, только изволите приказать наперед из людей кому бросить, a после себе». Цирульнику было дано на проезд туда и обратно 4 р. с «полтинником», да на харчи 2 р. 25 к.; впрочем Салтыкова просит Долгорукую дать ему еще, когда он поедет назад. «Болбир» прибыл в Раненбург после того, как кн. Сергею 2-го декабря пустили кровь, и не имел случая выказать свое искусство.
Князь Сергей болел очень долго; болезнь, то уменьшаясь, то снова увеличиваясь, тянулась до начала 1734 г. В январе 1733 г. кн. Сергей причастился, и весь этот год чувствовал себя очень не хорошо; в ноябре 1733 г. болезнь приняла такой оборот, что все домашние были убеждены в скорой его смерти.
В семье Долгоруких был болен не один князь Сергей, — заболела и Марфа Петровна, утомленная вечными хлопотами и уходом за мужем, что касается детей — из них постоянно кто-нибудь да хворал; особенно озабочивали родителей продолжительный кашель Николашеньки и «короста» на голове у годовой девочки Насти. Долгорукая не беспокоила Бидло, когда дело шло о ней, или детях, обращаясь в таком случае за советами к двум другим врачам, жившим в Москве — к Францу и к известному в то время специалисту по детским болезням — Тейльсу. Кроме того сестры пересылали ей разные домашние средства и имевшиеся у них рецепты. Приводим один из этих рецептов целиком:
Грудная трава.
«Грудных трав по 3 или по 4 горсти, в четверной воде вари докаместь половина выкипит, после скрость полотняной платок процеди, и от тою немоши поить сколько изволит».
(В других рецептах говорится, как принимать против лихорадки рвотные порошки, состав которых впрочем неизвестен).
Любимцами родителей и теток были: старший сын Николаша (которому в то время было уже лет 15) и старшая дочь Машенька лет 12—13-ти; оба они умели читать и хорошо писали по-русски. Примером их грамотности может служить следующая приписка на письме кн. М. П. Долгорукой к кн. Гагариной и Салтыковой от 22 марта 1732 г. «Отдаю свой нижайший поклон государыне тетушке кн. Анне Петровне и Марье Петровне, благодарствую государыня тетушка за ваш гостинец — за платок. Племянница ваша Марья Долгорукова нижайше государыня тетушка кланяюсь. Княгиня Анна Петровна и государыня Марья Петровна благодарствую государыня за платок. Остаюся князь Николай Долгорукой. Марта 27 дня 1732 г.» Тетки интересовались ходом ученья своих племянников и племянниц и посылали для чтения старшим псалтирь, а для обучения меньших--азбуки.
В семье Долгоруких чтение было мало распространено, так как инструкция об аресте запрещала им иметь при себе книги. Марфа Петровна просила своего брата прислать ей при случае «книги Миней Четьи, или какие у него есть», обещаясь возвратить их по прочтении; «а буде у вас нет, хоша у кого возьмите», прибавляет она. В ноябре 1731 г. Салтыкова послала ей требуемую книгу, при чем писала: «Посылаю к вам, матушка моя сестрица, книгу минею четчею сентябрскую четверть, взяв у деверя своего и вы, моя матушка, пожалуйте велите беречь и как ненадобно, то назад ее извольте прислать, тогда я вам пришлю и другие месяцы книгу минею четчею и к вам пришлю читать». Деверь Салтыковой, отдавши Долгоруким свою книгу, беспокоится о ее участи, вследствие чего Салтыкова пишет в марте 1732 г. следующее: «Книгу, которую я к вам послала прежде сего, Миней Четию, деверь мой требует ее. Пришлите пожалуйте, понеже у него три еще есть, то не хочет разрознить». В мае она повторяет эту просьбу. Наконец книга возвращена, и Салтыкова посылает вторую четверть (декабрскую) Миней-Четий, при чем пишет: «Ежелиб оне наша книга были, то-б мы вам услужили вовсе, а то нарочно взяли у деверя моего, государыня, для чтения князю вашему». Кроме Четий-Миней Мих. Мих. Салтыков прислал кн. Сергею для чтения книгу сочинения Баронуса, т. I[4], a Марфа Петровна Долгорукая просила сестер прислать ей календарь на 1732 год.
Имянины и дни рождения кн. Сергея и кн. Марфы Петровны, а равно и их детей, не забываются сестрами Долгорукой; они аккуратно поздравляют их и посылают подарки, хотя весьма незатейливые; напр. в июне 1731 г. кн. Гагарина пишет своей сестре: «Поздравляю вас, государыня, с прошедшим днем тезоименитством вашим, посылаю вам, моя матушка, платочек, а княжнам вашим ленточек новомотных, не прогневайтесь, свет мой, на больших гостинцах». К этому же дню кн. Хованская посылает кн. Долгорукой штуку канифасу, а дочерям ее — лент. В 1732 г. Салтыкова отправляет своим племянницам и племянникам следующие подарки: Машиньке — «платок рушной новой алой», Николашеньке тоже платок «жолтой», Катеньке — лент, Петрушеньке — чулки, Гришеньке и Настеньке--чулки-ж, Аннушке — «платок полосатой», Васеньке — табакерку. В мае того же года она посылает Долгоруким гостинец, привезенный ей мужем из Риги: медный кофейник новый с канфоркой и молочник, a вместе с тем несколько вещей из своей старой посуды: 3 синия чашки и 2 цветные чашки с блюдами. «Не прогневайся, матушка моя, что разные», пишет она сестре, «истинно лучшей (т. е. посуды) у меня нет, только и было цветных, a синия чашки ведаю что нехороши, только не было лучше, у меня их было шесть, да разбили, матушка, три, понеж три были спрятаны, а три употребляли». При этом же письме посылает она гостинцы племянницам и племянникам: Машиньке — «ленты с серебром навамодные», Катеньке и Аннушке по паре рукавов, а меньшим детям ленты шелковые к рукавам. Сергею Григорьевичу посылались шейные шелковые платки и курительный табак, привезенный Салтыковым из Риги.
Сестры присылали кн. Долгорукой разные припасы из Москвы из списка этих припасов видно, что потребности Раненбургских узников была весьма умеренны[5].
Средства Долгоруких год от году уменьшались, заочное управление Замотриным было очень затруднительно; управляющий этим имением — Колычев дозволял себе поборы с крестьян в свою пользу, а Долгоруким весьма неаккуратно доставлял деревенские припасы и деньги. Замотринские крестьяне стали оказывать явное неповиновение Колычеву и наконец подали на него челобитную кн. Гагариной: в этой челобитной они просили уволить Колычева и заменить его дворянином Разстригиным. Кн. Гагарина была в большом затруднении, как ей поступить, обращалась за содействием к А. И. Ушакову и к П. И. Ягушинскому, сама объяснялась с крестьянами и писала о их неудовольствии пространные донесения кн. Сергею. Кн. Долгорукая заступалась за Колычева, утверждая в письмах своих к Гагариной, что крестьяне «все плутают, отьискивая себе воли». Наконец крестьяне явились с своей челобитной в Раненбург к самому кн. Сергею, чем он был очень рассержен. «Попросите от меня государя моего Михаила Михаиловича (Салтыкова), чтобы приказал их (крестьян) гораздо наказать», — пишет кн. Сергей кн. Гагариной в конце марта 1732 г. — «и извольте их отослать к Колычеву, понеже они плутуют и составляют челобитныя, будто от миру напрасно на Колычева и других крестьян возмущают, а от их ослушаний я великую имею скудость в положенном на них сборе». Вследствие этого письма Гагарина призывает к себе челобитчиков-крестьян, кричит на них и отпускает, не разобрав дела. В 1732 г. Долгорукие ровно ничего не получили из Замотрина, так что кн. Марфа Петровна принуждена была просить у сестер взаймы 100 рублей. Все расходы на леченье кн. Сергея и на покупку припасов и птиц падали на долю сестер княгини Долгорукой: раз только она послала Салтыковой 10 р. на покупку голландских кур. Сестры ее из своих же средств одевали всю семью Раненбургских узников, так как Марфа Петровна часто обращалась к ним с просьбами: то купить материй на платья себе и детям, то экипировать ее раненбургскую прислугу, то наконец прислать для кн. Сергея кошачий мех на шубу и немецкие кожаные штаны. Им же кн. Долгорукая пересылает для починки разные вещи, которые трудно, или почти невозможно было исправить тогда в Раненбурге: разную медную посуду, кофейник и карманные часы. По ее поручению сестры заказывают в Москве и пересылают в Раненбург 2 образа: св. Николая Чудотворца — патрона старшего сына Николая, и Страстной Божьей Матери, к которой они имели особенное уважение, потому что мать кн. Сергея, старица Маргарита, жила до ссылки в Московском Страстном монастыре.
Дворовые Долгоруких, оставшиеся в Москве, тоже находились на попечении и иждивении сестер кн. Марфы Петровны, которая относилась к этим людям с большим вниманием, заботилась о безбедном их существований и помещала детей некоторых из них в ученье к мастеровым.
В 1732 г. Долгорукие заводят у себя редкие породы птиц: голубей «трубастых» и «египецких», кур голландских хохлатых, белых китайских гусей и белых хохлатых уток. Птицы эти присылаются им Салтыковой и кн. Гагариной, частью из имения последней — Селищ, частью из Москвы, где впрочем не всегда удавалось найти породы, выписываемые Долгорукими; напр. голландских кур Салтыкова долго безуспешно разыскивала по Москве и добыла их уже от своей знакомой, кн. Авдотьи Михайловны Голицыной. Птицы служили забавой Долгоруким и доставляли им не малое развлечение в однообразно-скучной жизни их в Раненбурге.
Жизнь эта текла уныло, счастливое прошлое, казалось, скрылось навсегда, а будущее не сулило ничего отрадного: сколько времени продлится заключение и чем оно закончится — никто не знал. В «суетное и опасное время» немецкого правительства Анны Иоанновны нельзя было лечь вечером в постель в полной уверенности, что на другое утро проснешься у себя дома: нередко арестовывали ночью — и арестант встречал следующий день в одном из казематов Петропавловской крепости или какого-нибудь острога. Кн. Сергей испытал на себе превратности судьбы, совершенно неожиданно очутившись в Фоминках, a затем в Раненбургской крепости. Из Раненбурга вели дороги в «места более отдаленные» — можно было попасть в Березов, Пелым, Енисейск, Охотск… Так как надежда свойственна человеку, то и Раненбургские узники мечтали об улучшении своего положения заступлением сильных людей и власть имеющих «патронов». В этом отношении больше всех мог помочь отец Марфы Петровны, П. П. Шафиров, политическое и придворное значение которого снова усиливалось. Он, как известно, был сначала человеком очень близким к Петру Великому, но впоследствии подвергся его гневу и едва не был казнен. В 1730 г. при погроме, постигшем всех Долгоруких, Шафиров был отправлен в благовидную ссылку — в Гилянь, для заключения договора о вечном мире с персидским шахом. Он исполнил возложенное на него поручение, уступив Персии все завоеванные у нее Петром Великим области, и возвратился в Петербург в декабре 1732 г.
Всех сестер, в особенности же кн. Долгорукую, живо интересует пребывание его в Персии, а главное возвращение оттуда. Шафиров довольно часто писал кн. Гагариной, кн. Хованской и Салтыковой, почти всякий раз вспоминая несчастную свою дочь, кн. Долгорукую, и все вести от «государя-батюшки» немедленно передавались Раненбургским узникам. 16-го мая 1731 г. он пишет Долгоруким из Рящи отдельную «цыдулку», которую кн. Хованская и пересылает им в копии.
Шафиров не преминул замолвить словечко кому следует об улучшении участи кн. С. Г. Долгорукого и его семьи; но в конце 1733 года в Раненбурге случились некоторые происшествия — мелкие и неважные сами по себе, которые однако чуть-чуть не погубили несчастных узников.
При Долгоруких было 12 человек прислуги: 5 лакеев, 2 повара и 5 женщин. Люди Долгоруких получили от Сената дозволение выходить из крепости в город, в сопровождении конвойных, для покупки харчей; но они воспользовались этой льготой, чтобы вести себя «несмирно, делать раненбургским обывателям разные обиды и другие продерзости и вступать с ними в драки». В 1733 г. такие «шалости» Долгоруковской прислуги усилились. Мяснов неоднократно жаловался на них кн. Сергею, но, не получив от него никакого удовлетворения, отнесся в Сенат, из которого последовал указ такого содержания:
«Велеть содержать ему его князь Сергея Долгорукого с женою и с детьми и с определенными при нем людьми по данной ему инструкции во всем непременно, а которые их люди отпусканы были за караулом для покупки харчу и чинили продерзости и драки и тамошним жителям обиды, тем за то учинить жестокое наказание ему капитану Мясному по своему усмотрению, о чем было ему, имея под арестом своим, и отписываться в Сенат не надлежало; и впредь ни до каких продерзостей не токмо людей их, но и самого его князь Сергея и жену его и детей недопускать, а ежели впредь покажутся от них противные данной ему Мясному инструкции какие проступки и продерзости, то их всех держать перед прежним арестом жесточае и не токмо посторонних, но и определенных при них людей до предбудущего указу к ним не допускать и о том писать в Сенат немедленно, объявляя о тех их поступках и продерзостях, именно и требовать указу; буде же от людей их такие ж продерзости или иные противные поступки впредь покажутся, за то их наказывать же, смотря по винам их, ему ж, капитану Мясному, безо всякия пощады и о том писать ему в Сенат немедленно, а до получения о том указа тех людей из крепости не выпущать и поступать с ними так, как по указу и по воинским артикулам с содержащимися под крепким арестом колодниками надлежит; а что надлежит до покупки им харча и других нужд, то исправлять с ведома его, капитанского, караульным солдатам; а ежели до каких свыше тех продерзостей оный капитан их допустит, то взыскано будет на нем; а сколь давно и с какого случая или в какой надежде те его Долгорукова люди такие продерзости чинить начали, о том ему Мясному в Сенат репортовать немедленно».
Вскоре с людьми Долгоруких произошли беспорядки по поводу пересылки писем. 23-го ноября 1733 г. служитель кн. Сергея, Демид Канищев, требовал, чтобы присланного из Замотрина конюха Якова Гачнева отправить в Москву с письмами и за лекарствами, так как болезнь князя приняла весьма опасный оборот. Мяснов объявил ему, что письма в Москву он пошлет от себя; Канищев ничего ему на это не ответил и пошел к кн. Долгорукой.
— Княгиня велела сказать тебе, обратился он к приставу, вернувшись из барского дома, --что если ты не пошлешь конюха с письмами в Москву, то-де она прикажет тому конюху прямо ехать в Петербург к батюшке (П. П. Шафирову) на тебя с жалобою. Затем Канищев передал Мяснову следующие речи кн. Сергея: «Ежели-де хотя мало что мне поможется, то-де на вас будем писать в Сенат во всяких пакостях и блуднях», и требовал, чтобы конюха допустили к княгине, но получил от пристава отказ.
Кн. Сергей прислал к Мяснову другого своего служителя, Александра Киевского с тем же требованием.
— Прежде я отправлял письма с конюхами, а теперь не хочу, сказал ему Мяснов.
— Коли так, отвечал Киевский, --то я по воле господ своих сделаю сегодня же или завтра, что меня пошлют в Петербург.
Кн. Сергей Григорьевич «для нестерпимой его болезни» приказывал сказать на Мяснова «слово и дело», вследствие чего пристав должен бы был послать его в Петербург. Кн. Сергей учил Киевского, что ему говорить на допросе в Тайной канцелярии, а именно: указать на те взятки и подарки, которые Мяснов брал с кн. Сергея и на те его неисправности по надзору, о которых мы упоминали выше.
Когда караульный сержант отправил уже из Раненбургской крепости конюха обратно в Замотрино, Канищев нагнал его у ворот, приказывал ему ехать в Москву и сказать кн. Гагариной, прося ее отписать о том к П. П. Шафирову, что Мяснов хочет кн. Сергея уморить, за лекарствами не посылает и конюхов для посылок держать не велит. Конюх Гачнев отправился в Москву к Гагариной, но так как он был без письма, то Гагарина ему не поверила и хотела его даже бить, — после этого он уехал в Замотрино.
Началось дело в Московской Тайной канцелярии у С. А. Салтыкова. 24-го декабря 1733 г. прибыл в Раненбург из Московской
Тайной канцелярии гвардии капитан-поручик Бурков и в тот же день снял допрос с людей Долгоруких. Этот допрос подтвердил все вышеизложенные подробности. В это самое время Салтыков допрашивал в Москве людей княгинь — Гагариной и Хованской и некоторых из людей Долгоруких о привозе ими писем в Раненбург и обратно. Из допроса выяснилось, что хотя эти люди и возили письма, но не иначе, как с ведома Мяснова, а в Раненбурге к Долгоруким не допускались и проживали в обывательских домах под караулом. Тем не менее до половины апреля 1733 г. Демид Канищев и Киевский просидели в Раненбургской крепости под строгим караулом и были освобождены лишь по высочайшему указу Анны Иоанновны.
Заступничество Шафирова проявило свою силу: 7-го мая 1735 г. кн. Сергею и всей его семье дозволено было жить в одной из деревень его Замотринской волости. В то время приставом состоял при нем капитан Вятского пехотного полка Зуев, а Мяснов был произведен в майоры и получил другое назначение[6]; при выезде же кн. Сергея из Раненбурга Зуев был сменен новым приставом, капитаном Кошелевым. 24-го мая кн. Сергей со всей семьей и с разбитой параличом матерью выехал из Раненбурга. Капитан Кошелев принял у Зуева самого кн. Сергея, его прислугу и вещи под общую расписку. В этой расписке помещены сначала кн. Сергей с семьей, потом прислуга и под конец «кортик кн. Сергея с серебряной оправою».
В заключение скажем несколько слов о последующей судьбе кн. Сергея Григорьевича Долгорукого.
Кн. Сергей прожил в Замотрине слишком четыре года: в 1738 г. Анна-Иоанновна помиловала его совершенно — он был вызван ко двору и назначен послом в Лондон. Но в то самое время, когда с одной стороны всходила для него заря счастья и новой карьеры, с другой надвигались грозные тучи, исхода которых кн. Сергей не мог предвидеть. 1-го марта 1739 г. умер его заступник П. П. Шафиров; а измученный тюрьмою и пытками кн. Ив. Алекс. Долгорукой показал в Шлюссельбурге, что кн. Сергей девять лет тому назад писал подложную духовную Петра II под диктовку кн. В. Л. Долгорукого. Кн. Сергей уже совсем приготовился ехать в Лондон, его задерживала только отпускная аудиенция Анны Иоанновны, — вместо Лондона он попал в Шлиссельбург, подвергся допросу, а 8 месяцев спустя, 8-го ноября 1739 г. был обезглавлен в Новгороде вместе с двумя другими князьями Долгорукими — Василием Лукичем и Иваном Григорьевичем.
Казань, 24 декабря 1879 г.
- ↑ У кн. Сергея Григорьевича было девять человек детей: сыновья — Николай, Василий, Петри, Григорий и Алексей; дочери — Мария, Анна, Екатерина и Анастасия, родившаяся в Раненбурге, 23 октября 1730 г. Сын Алексей родился там же под конец заключения кн. Сергея, 14 марта 1736 г.
- ↑ Просмотренная нами переписка княгини Долгорукой заключает в себе 103 письма; из этого количества княгине Долгорукой принадлежат 26 писем, княгине Гагариной — 21 письмо, Салтыковой — 23, княгине Хованской — 14, князю Сергею Григорьевичу — 8, Исаии Петровичу Шафирову — 5; П. П. Шафирову, князьям Гагарину и Хованскому, М. М. Салтыкову, племяннику Долгорукой — графу Головину и детям Долгоруким по одному. Все эти письма сохранились в копиях, которые были представляемы в Сенат капитаном Мясновым; благодаря этой мере, уцелела полная коллекция писем на довольно продолжительное время, тогда как большая часть переписки русских людей XVII и XVIII веков бесследно погибла. При небольшом количестве русских мемуаров из ХVIII века, сохранивших нам черты быта и нравов эпохи, переписка княгини Долгорукой может быть отнесена к числу любопытнейших источников дли истории русского быта первой половины ХVIII века.
- ↑ Николай Бидло, сын знаменитого лейденского профессора и лейб-медика короля английского Готфрида Бидло, родился в Амстердаме и в 1706 году поступил на службу к Петру Великому. Он был начальником первого госпиталя в Москве и первого в России анатомического театра; под его же руководством образовывались русские медики. Вообще Бидло пользовался расположением Петра Великого, любившего анатомию и для своего времени весьма даже сведущего в этой науке. Бидло не одобрил лечения Петра II братьями Блументростами, но не мог уже спасти умиравшего отрока-императора: его призвали слишком поздно. В октябре 1730 г. Бидло был сделан президентом Медицинской Коллегии, членом которой, в числе других, назначен и упоминаемый в переписке Долгоруких доктор Тейльс (Тельч). Подробности о докторе Бидло см. в книге Пекарского, Наука и литература при Петре I, т. I, стр. 132, 133, 136, 367, 368 и 433; в «Записках» Маркевича, т. I; в депешах Лефорта (Сборн. Рус. Ист. Общ., т. V, стр. 315, 341, 344, 385) и Мардефельда (ibid., т. XV, 249).
- ↑ Здесь следует разуметь «Деяния церковная и гражданские», русский перевод творения кардинала Барония: «Annales ecсlesiastici», изд. в Риме в 1558—1607. Перевод этот напечатан церковно-славянскими литерами в Москве в 1719 г. и состоит из двух томов. См. Пекарского, Наука и литер., т. I, с. 327—328 и т. II, с. 446—447.
- ↑ Вот напр., что было переслано сестрами кн. Долгорукой с января по декабрь 1731 года: 1 ведро орехового масла, 3 ведра макового масла, 1 осьмина маку, 2 четверти грецкого гороху, 2 пуда сахару, 2 бутылки рейнвейну, 27 тетеревей и несколько кур, 2 тысячи тонких свеч, свеч маковых, без означения количества, круп смоленских и разных мелких круп для детей тоже без указания количества. В марте 1732 года Салтыкова посылает Долгоруким 100 штук соленых лимонов и 4 ф. лимонных корок, а в мае того же года отправляет им 1/2 пуда кофе, извиняясь, что не целый пуд, «понеже», пишет она, «кофе чрезмерно дорог, по двадцати по восьми рублей пуд, но очень хорош, я его пробовала».
- ↑ Не задолго до улучшения участи кн. Сергея, 14-го марта, у него родился сын Алексей, а мать кн. Сергея, старица Маргарита, около того же времени заболела «паралитною болезнию» — удар поразил всю ее левую сторону. 5-го апреля 1735 г. Зуеву предписывалось высочайшим указом новорожденного сына кн. Сергея окрестить, а Маргариту, ежели умрет, похоронить.