Когда приходит вечер и туманы уныло
стелятся над серым морем, и журавли
устало голосят, и крик их в темноте
печально раздается, тогда я вспоминаю ро-
дину мою.[2]
________
Якамохи.
Источник
Примечания
↑ЯПОНСКАЯ ЛИРИКА.
Переводы А. Брандта. С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Тип. Ю. Н. Эрлихъ (вл. А. Э. Коллинсъ), М. Дворянская 19, 1912. На сайте «stihi.ru» публикация Игоря Шевченко.
↑Источник перевода не указан. Очевидно, он это немецкий перевод Ханса Бетге из его «Японской весны» (1911). У Бетге стихотворение названо «Тоска по родине»:
HEIMWEH
YAKAMOCHI
Wenn sich der Abend niedersenkt und Nebel
Eintönig wallen übers graue Meer,
Und wenn die Kraniche mit müder Stimme
Ins Dunkel rufen, traurig anzuhören,—
Dann denk ich meiner Heimat, schmerzdurchweht.
«Игорь Шеченко указывает в своей статье Бутромеевы и японская поэзия часть 2 раздел 15: ...пятистишие Отомо Якамоти не является вполне самостоятельным. Это – одна из двух каэси-ута к песне, сложенной от лица воина, уходящего в стражи. В доказательство привожу перевод соответствующего места в «Манъёсю», сделанного Анной Глускиной. Отрывку, переведенному А. Брандтом соответствует каэси-ута № 4399.
«4398
<19-й день 2-й луны>
Песня, сложенная от лица воина, уходящего в стражи,
передающая его чувства и рассказывающая о его думах
<Отомо Якамоти>
Императора приказу
С трепетом внимаю я,
Расстаюсь с женой своей,
Тяжела разлука мне.
Но отважный дух бойца
Я спешу поднять в себе,
Снаряжаюсь в дальний путь,
За ворота выхожу.
И родная мать моя
Гладит ласково меня,
И, как вешняя трава,
Юная моя жена
Держит за руки меня.
Чтобы был спокоен путь, —
Приношу мольбу богам.
«Счастлив будь в своем пути,
Возвращайся поскорей!» —
Говорят жена и мать
И, одежды рукавом
Слёзы смахивая с глаз,
Причитают надо мной,
Мне напутствия твердят.
Как взлетает стая птиц,—
Трогаюсь в дорогу я,
Но всё мешкаю в пути,
Всё оглядываюсь я.
И всё дальше ухожу,
Расстаюсь с родной землёй,
Высоко взбираюсь я,
Через горы перейдя,
Прибываю в Нанива,
Где в зелёных тростниках
Осыпаются цветы...
Ввечеру, когда прилив,
Выплываю на ладье,
Поутру, в затишья час,
Ветра жду, спеша ладью
Повернуть в обратный путь,
А пока передо мной
Дымкой вешнею туман
Закрывает острова,
Крики дальних журавлей
Так печально здесь звучат,
И, когда их слышу я,
Вспоминаю дом родной,
Что далеко от меня,
И горюю я о нем
Так, что стрелы за спиной
Стонут жалобно со мной!
4399—4400
Каэси-ута
4399
Когда ночами полные печали
Звучат у моря крики журавлей
И дымкою туман
Плывет в морские дали,—
Тоскую я о родине моей!
4400
Когда о доме я тоскую
И ночи провожу без сна в пути,
Из-за весенней дымки
Мне не видно
Зелёных тростников, где плачут журавли!»
«Манъёсю», т. 3, пер. Анны Глускиной, М.,: главная редакция восточной литературы, 1972 г, стр. 296-298.»
Если в «Манъёсю» сказано, что это — каэси-ута, об этом нужно было бы сообщить российским читателям не только А. Брандту, но Бутромеевым, тем более, что они принципиально не указывают...»
Можно только добавить этот упрёк стоит отнести не только к издателям Бутромеевым или А. Брандту, но также и к Гансу Бетге — источнику этого первого русского перевода. (Прим. ред.)
