А. Додэ.
Козочка господина Сегена.[править]
1899.[править]
Не везло господину Сегену съ его козочками. Ихъ всѣхъ постигала одна, и та-же участь: въ одно прекрасное утро онѣ срывались съ привязи, уходили въ горы, и тамъ ихъ съѣдалъ волкъ.
Ничто не могло ихъ удержать: ни ласки хозяина, ни боязнь встрѣтить волка. Вѣроятно, всѣ онѣ были независимыя козочки, и, поэтому, во что-бы то ни стало стремились на свободу и на вольный воздухъ. Добрый господинъ Сегенъ совсѣмъ не понималъ характера своихъ козъ. Онъ говорилъ: — Теперь кончено! Козы у меня скучаютъ, не буду больше держать ни одной! — Но, все-таки, онъ еще надѣялся и, послѣ того, какъ у него совершенно одинакимъ образомъ пропало шесть козъ, онъ купилъ седьмую; но на этотъ разъ онъ, нарочно, выбралъ себѣ очень молоденькую, чтобы она лучше привыкла къ нему.
Ахъ, какая она была, хорошенькая, эта маленькая козочка господина Сегена! Какая она была хорошенькая! съ большими, ласковыми глазами, остренькой бородкой, черными, блестящими копытцами, крутыми рожками и длинной, бѣлой шерстью, въ которой она. была закутана, какъ въ какомъ нибудь плащѣ.
Къ тому-же кроткая, нѣжная; позволяла себя доить, не трогаясь съ мѣста, и никогда не попадала ножкой въ подойникъ; чудо, что за козочка!
За домомъ у господина Сегена была лужайка, окруженная изгородью изъ боярышника. Туда-то онъ привелъ свою новую воспитанницу. Онъ привязалъ ее къ столбу въ самомъ лучшемъ мѣстѣ лужайки, заботливо отпустить веревку, какъ можно длиннѣе, и самъ, время отъ времени, заходилъ посмотрѣть, хорошо ли ей. Повидимому, козочка была очень счастлива; она такъ усердно пощипывала травку, что сердце у господина Сегена только радовалось: — Наконецъ-то! — думалъ бѣдняга, — эта ужъ не соскучится у меня!
Господинъ Сегенъ ошибался, козочка соскучилась.
Посмотрѣвъ однажды на гору, она сказала себѣ: — Какъ хорошо, должно быть, тамъ, наверху! Какъ весело скакать въ высокомъ верескѣ[1] безъ этой противной веревки, которая деретъ шею… Для осла или для вола хорошо пастись на огороженной лужайкѣ!.. а козы — другое дѣло, имъ нуженъ просторъ.
Съ этой минуты трава на лужайкѣ ей показалась невкусной. На нее напала тоска. Она похудѣла, молоко у нея стало пропадать. Жаль было смотрѣть на нее; цѣлый день она тянулась на веревкѣ, повернувъ голову къ горѣ, раздувъ ноздри, и блеяла такъ жалобно…
Господинъ Сегень замѣтилъ, что съ его козочкой что-то случилось, но еще не зналъ, что съ ней.
Разъ, утромъ, когда онъ кончалъ ее доить, козочка повернулась къ нему и сказала на своемъ особенномъ нарѣчіи:
— Послушайте, господинъ Сегенъ, я стосковалась у васъ. Отпустите меня на гору.
— Ахъ, Боже мой!.. И эта тоже! — закричалъ отъ изумленія господинъ Сегена, и съ испугу выронилъ подойникъ, потомъ, онъ сѣлъ на траву возлѣ козочки.
— Бланкетта, неужели ты хочешь меня покинуть?
Бланкетта отвѣчала:
— Да, господинъ Сегенъ.
— Развѣ тебѣ здѣсь не хватаетъ травы?
— О, нѣтъ, господинъ Сегенъ!
— Можетъ быть, ты слишкомъ коротко привязана; хочешь, я отпущу веревку подлиннѣе?
— Не стоить того, господинъ Сегенъ.
— Въ такомъ случаѣ, что тебѣ нужно? чего тебѣ хочется?
— Я хочу на гору, господинъ Сегенъ.
— Но ты не знаешь, бѣдняжка, что на горѣ волкъ. Что ты станешь дѣлать, когда онъ покажется?
— Я забодаю его рожками, господинъ Сегенъ.
— Очень испугается волкъ твоихъ, рожекъ! Онъ у меня съѣдалъ козъ, у которыхъ рога были не твоимъ чета. Ты знаешь старую Реноду, что была здѣсь въ прошломъ году: здоровая, сильная и сердитая, какъ козелъ; она билась съ волкомъ всю ночь, а потомъ, къ утру, волкъ ее съѣлъ.
— Вотъ бѣда! бѣдная Ренода!.. Это ничего, господинъ Сегенъ, пустите меня на гору.
— Боже милостивый, — сказалъ господинъ Сегенъ, — что-жъ это съ ними сдѣлалось, съ моими козами? Вотъ еще одну съѣсть у меня волкъ!.. Такъ нѣтъ-же!.. Не будетъ по твоему, капризница! Я тебя спасу. А чтобы ты не порвала веревку, я запру тебя въ денникъ, и ты тамъ будешь сидѣть все время.
Сказавъ это, господинъ Сегенъ понесъ козочку въ темный претемный денникъ и заперъ дверь двойнымъ замкомъ. На бѣду онъ забылъ про окно, и, только онъ успѣлъ повернуть спину, козочка исчезла.
Когда бѣленькая козочка появилась на горѣ, все пришло отъ нея въ восторгъ. Старыя сосны никогда еще не видали ничего такого очаровательнаго. Ее встрѣтили, какъ маленькую царевну. Каштаны склонялись до самой земли, чтобы приласкать ее кончиками своихъ вѣтвей. Золотыя купальницы, когда она шла мимо нихъ, раскрывали свои чашечки и благоухали, сколько могли. Вся гора устроила ей праздникъ.
Можете себѣ представить, какъ счастлива была наша козочка. Нѣтъ болѣе веревки, нѣтъ больше столба, ничто не мѣшаетъ рѣзвиться и щипать травку, какъ вздумается…
И сколько тамъ было этой травы!.. Она подымалась выше рожокъ!.. И какая трава!.. Душистая, тонкая, перистая, составленная изъ тысячи растеній. Совсѣмъ не то, что трава, сѣянная на огороженной лужайкѣ. А цвѣты!.. Большіе, синіе колокольчики, пурпуровые съ длинными лепестками наперстянки, цѣлый лѣсъ полевыхъ цвѣтовъ, насквозь пропитанныхъ охмѣляющими соками.
Бѣленькая козочка наполовину опьянѣла: она кувыркалась въ этой травѣ и, вмѣстѣ съ сухими листьями и каштанами, скатывалась по откосамъ возвышенностей… Потомъ, вдругъ она вскакивала на всѣ четыре ноги. Вогъ она уже несется, пригнувъ голову, черезъ чащу кустарниковъ: то на вершину утеса, то на дно оврага, вверхъ, внизъ, всюду. Можно было подумать, что на горѣ не одна, а десятки козъ господина Сегена.
Вѣдь Бланкетта ничего не боялась.
Однимъ прыжкомъ она переносилась черезъ большіе потоки, и они покрывали ее на ходу влажной пылью и пѣной. Тогда, вся мокрая, она растягивалась на какой нибудь отлогой скалѣ и сушилась на солнышкѣ… Разъ, съ цвѣткомъ ракитника въ зубахъ, она остановилась на краю каменной площадки и увидала внизу, далеко внизу, въ долинѣ, домъ господина Сегена и огороженную лужайку назади. Это разсмѣшило ее до слезъ.
— Какъ это мало! — сказала она. — И какъ только я могла, тамъ высидѣть?
Бѣдняжка! забравшись на такую высоту, она вообразила себя, по меньшей мѣрѣ, такой-же огромной, какъ весь Божій міръ.
Въ общемъ, это выдался славный денекъ для козочки господина Сегена.
Къ полудню, набѣгавшись по всѣмъ направленіямъ, она попала въ стадо сернъ[2], которыя какъ разъ приготовились съ аппетитомъ ѣсть дикій виноградъ.
Наша маленькая бѣглянка въ бѣленькомъ платьицѣ произвела очень большое впечатлѣніе. Ей уступили самое лучшее мѣсто передъ виноградомъ, и всѣ кавалеры были очень любезны… Кажется, между нами будь сказано, что одинъ изъ нихъ, въ черной шубкѣ, имѣлъ счастье понравиться Бланкеттѣ.
Влюбленная парочка скрылась въ лѣсу на часъ или на два, и, если вы хотите знать, о чемъ они разговаривали, пойдите спросите у болтливыхъ ручейковъ, что бѣгутъ невидимкою подо мхомъ. Вдругъ вѣтеръ посвѣжѣлъ. Гора приняла лиловый оттѣнокъ; наступали сумерки. — Такъ скоро, — сказала маленькая козочка и остановилась въ недоумѣніи.
Внизу поля окутались дымчатой пеленой, огороженная лужайка господина Сегена скрылась въ туманѣ; отъ всего домика виднѣлась только крыша и легкій дымокъ. Она услышала колокольчики вовращавшагося домой стада, и на душѣ у ней сдѣлалось совсѣмъ тоскливо… Кречетъ, пролетая мимо нея къ своему гнѣзду, задѣлъ ее крыломъ. Она вздрогнула… Тутъ по горѣ раздалось продолжительное завываніе:
— Уу! уу!
Она вспомнила о волкѣ; за весь день глупенькая о немъ не вспомнила ни разу. Въ ту-же минуту далеко въ долинѣ загудѣла труба. Это господинъ Сегенъ испытывалъ послѣднее средство.
— Уу! Уу! вылъ волкъ.
— Возвратись, возвратись, — кричала труба.
Бланкеттѣ захотѣлось домой; но она вспомнила столбъ, веревку, изгородь на лужайкѣ и подумала, что теперь ей ужъ не вынести такой жизни, и что лучше ужъ остаться.
Труба замолкла.
Козочка услышала позади себя шорохъ листьевъ. Она обернулась и въ темнотѣ увидала два короткихъ, совершенно прямыхъ уха и два глаза, которые такъ и свѣтились… Это быть волкъ.
Огромный, неподвижный, онъ сидѣлъ на заднихъ лапахъ; онъ былъ тутъ и смотрѣлъ на маленькую, бѣленькую козочку, наслаждаясь ею заранѣе. Онъ не спѣшилъ, такъ какъ онъ зналъ, что съѣстъ ее; только, когда она обернулась, онъ засмѣялся злымъ смѣхомъ: — А! а! маленькая козочка господина Сегена! — и онъ провелъ огромнымъ языкомъ по своимъ крѣпкимъ губамъ.
Бланкетта почувствовала, что пришелъ ея конецъ. Одну минуту, вспомнивъ объ участи старой Реноды, какъ она билась всю ночь и была съѣдена утромъ, она подумала, что, пожалуй, лучше дать себя съѣсть теперь-же; по потомъ она образумилась и бросилась впередъ, согнувъ, голову, выставивъ рога, какъ и слѣдовало поступить храброй козочкѣ господина Сегена. Это она сдѣлала не потому, чтобы надѣялась убить волка — козы никогда не убиваютъ волковъ, — но изъ желанія узнать, можетъ-ли она выдержать борьбу такъ-же долго, какъ Ренода.
Тогда чудовище кинулось на нее, и маленькіе рожки быстро задвигались.
Ахъ, храбрая, крошечная козочка! Какъ она старалась изо всѣхъ силъ! Больше десяти разъ волкъ принужденъ былъ отступать, чтобы отдышаться. Пользуясь этими минутными передышками, лакомка поспѣшно схватывала пучокъ своей любимой травки, и, съ полнымъ ртомъ, снова возвращалась на бой… Это продолжалось всю ночь. Отъ времени до времени козочка господина. Сегена смотрѣла на звѣзды и говорила про себя: — Охъ, только-бы мнѣ выдержать до разсвѣта!
Одна за другой погасали звѣзды. Бланкетта ударила рогами съ новой силой, и съ новой силой защелкалъ зубами волкъ… Блѣдный свѣтъ показался на горизонтѣ. Съ какой-то фермы донеслось пѣніе хриплаго пѣтуха, — Наконецъ-то! — проговорила бѣдная Бланкетта; она только и ждала разсвѣта, чтобы умереть: и козочка вся вытянулась на землѣ въ своей чудной, бѣлой шубкѣ, совершенно забрызганной кровью.
Тогда волкъ бросился на маленькую козочку и съѣлъ ее.