ДѢЙСТВУЮЩІЕ.[править]
Лиръ, король Британіи.
Король Французскій.
Герцогъ Бургундскій.
Герцогъ Корнвелльскій.
Герцогъ Альбенскій.
Графъ Кентъ.
Графъ Глостеръ.
Эдгаръ, сынъ его.
Эдмондъ, его же побочный сынъ.
Коранъ, придворный.
Освальдъ, дворецкій Гонерилы.
Старикъ, ленникъ Глостера.
Лѣкарь.
Шутъ.
Офицеръ, служащій Эдмонду.
Дворянинъ изъ свиты Корделіи.
Герольдъ.
Служители Корнвелла.
Гонерила, Регана, Корделія, дочери Лира.
ДѢЙСТВІЕ I.[править]
СЦЕНА 1.[править]
КЕНТ. Я думалъ, герцога Альбенскаго король любитъ болѣе, чѣмъ Корнвелльскаго.
ГЛОС. Такъ всегда намъ казалось; но вотъ, раздѣлъ королевства не показываетъ чтобы онъ предпочиталъ котораго нибудь изъ герцоговъ. Участки уравнены такъ тщательно, что и выбору нѣтъ мѣста.
КЕНТ. Не сынъ ли это вашъ, мой лордъ?
ГЛОС. Моей было заботой воспитаніе его; признавая его, я такъ часто краснѣлъ, что наконецъ совсѣмъ противъ этого закалился.
КЕНТ. Не понимаю я васъ, сэръ.
ГЛОС. А вотъ мать этого малого поняла; чрево ея отъ этого закруглилось, и сынъ явился въ колыбели прежде, чѣмъ мужъ на брачномъ ложѣ. Чуете грѣхъ-то?
КЕНТ. Послѣдствіе этого грѣха такъ однакожь хорошо, что не могу и пожелать чтобъ его не было.
ГЛОС. Есть у меня другой еще сынъ, законный; нѣсколькими годами постарше, нисколько однакожь не больше этого любимый. Хотя негодяй этотъ явился въ свѣтъ нѣсколько нахально, прежде чѣмъ попросили, — но мать его была такъ прекрасна, такъ счастливила меня своей любовью, что и сына грѣха долженъ былъ признать. — Знаешь ты почтеннаго этого лорда, Эдмондъ?
ЭДМО. Нѣтъ, мой лордъ.
ГЛОС. Лордъ Кентъ; помни отнынѣ что это дорогой другъ мой.
ЭДМО. Мое вамъ почтеніе, лордъ.
КЕНТ. Я долженъ любить васъ, и потому желалъ бы покороче съ вами познакомиться.
ЭДМО. Постараюсь, сэръ, заслужить ваше расположеніе.
ГЛОС. Онъ былъ девять лѣтъ въ отлучкѣ, и скоро уѣзжаетъ опять. — Но вотъ и король. (За сценой трубные звуки.)
ЛИРЪ. Глостеръ, встрѣть и проводи сюда властителей Франціи и Бургундіи.
ГЛОС. Сейчасъ, мой повелитель. (Уходите съ Эдмондомъ.)
ЛИРЪ. А мы, между тѣмъ, объявимъ наше, смутно извѣстное уже, намѣреніе. Подайте вонъ ту карту. — Знайте, что мы раздѣлили наше королевство на три части; что твердо рѣшились облегчить свою старость, стряхнуть съ себя всѣ дѣла и заботы, передавъ ихъ силамъ юнымъ, плестись ко гробу беззаботно. Сынъ нашъ Корнвелль, и ты, столько же любезный сынъ Альбени, чтобы предотвратить всякій раздоръ въ будущемъ, мы непремѣнно теперь же хотимъ объявить, что даемъ въ приданое каждой изъ дочерей нашихъ. Властители Франціи и Бургундіи, соперничая въ любви къ нашей младшей дочери, давно уже живутъ при нашемъ дворѣ, ожидая отвѣта. — Скажите же, милыя мои дочери — такъ какъ мы хотимъ отказаться отъ власти, государственныхъ доходовъ и заботъ правленія, — которая изъ васъ любитъ насъ болѣе, чтобы мы могли соразмѣрить нашу щедрость достоинству. Гонерила, ты старшая, говори первая.
ГОНЕ. Я люблю васъ больше, чѣмъ можно выразить словами[1]; больше чѣмъ свѣтъ очей, пространство и свободу; больше всего, что можетъ быть признано драгоцѣннымъ или рѣдкимъ; не меньше жизни, съ здоровьемъ, счастьемъ, красотой и почестью; какъ только дочь когда-нибудь любила, или отецъ бывалъ любимъ; любовью, дѣлающей и дыханіе бѣднымъ и рѣчь безсильной; любовью, большей всѣхъ возможныхъ «какъ только» люблю я васъ.
КОРД. (Про себя). Что же скажетъ Корделія? Люби, и безмолвствуй.
ЛИРЪ. Дѣлаемъ тебя, вотъ отъ этой черты до этой, госпожей всего этого пространства, богатаго тѣнистыми лѣсами и полями, много-водными рѣками и широко-раскинувшимися лугами; да будетъ оно навсегда достояніемъ твоего и герцога Альбени потомства. — Что скажетъ вторая наша дочь, дорогая наша Регана, Корнвелла супруга? Говори.
РЕГА. Изъ того же, какъ сестра, и я металла; цѣните меня по ея достоинству. Клянусь, она высказала самую сущность моей любви; умолчала только о томъ, что всѣ другія, возможныя высшей сферѣ[2] ощущенія радости мнѣ противны, что я только любовью вашего величества и счастлива.
КОРД. (Про себя). Бѣдна же ты, Корделія! Да нѣтъ, — я увѣрена, что моя любовь богаче языка.
ЛИРЪ. Тебѣ и твоимъ въ вѣчное, потомственное владѣніе вся вотъ эта треть прекраснаго нашего королевства, пространствомъ, цѣнностью и живописностью не уступающая дарованной Гонерилѣ. — Ну ты, наша радость, хоть ты и послѣдняя и меншая, чьей юной любви добиваются вины Франціи и млеко Бургундіи, что можешь ты сказать, чтобы добыть треть еще богатѣйшую, полученныхъ твоими сестрами? Говори.
КОРД. Ничего, государь.
ЛИРЪ. Ничего?
КОРД. Ничего.
ЛИРЪ. Изъ ничего ничего вѣдь и не выйдетъ; скажи же.
КОРД. Не могу я, несчастная, перенесть мое сердце въ уста. Я люблю ваше величество какъ должна; ни больше, ни меньше.
ЛИРЪ. Какъ? какъ, Корделія? поисправь немного рѣчь свою, чтобъ не повредить своему счастью.
КОРД. Добрый мой повелитель, вы даровали мнѣ жизнь, воспитали, любили меня. Я плачу вамъ за то, какъ велитъ долгъ: повинуюсь вамъ, люблю и уважаю васъ. Къ чему мужья сестрамъ, когда говорятъ, что любятъ только васъ? Приведется и мнѣ выйдти замужъ — тотъ, кому достанется моя рука, возьметъ съ нею и половину моей любви, половину моей заботливости, моего долга; никогда не выйду я замужъ, какъ сестры, для того, чтобы любить только отца.
ЛИРЪ. И это отъ сердца говоришь ты?
КОРД. Да, мой добрый повелитель.
ЛИРЪ. Такъ молода, и такъ безчувственна?
КОРД. Такъ молода, государь, и правдива.
ЛИРЪ. Такъ; такъ да будетъ же твоя правдивость и твоимъ приданымъ; потому что — клянусь священной лучезарностью солнца, таинствами Гекаты и ночи, всѣми вліяніями планетъ, которыми существуемъ и перестаемъ существовать, — отрекаюсь я отъ всѣхъ родительскихъ заботъ, всякаго родства и единокровности, считаю тебя отнынѣ навсегда чуждой мнѣ и моему сердцу. И лютый Скисъ, и дѣлающій свое собственное порожденіе снѣдью своей прожорливости будетъ такъ же близокъ мнѣ, такъ же соболѣзнуемъ и вырученъ мною, какъ ты, нѣкогда бывшая моей дочерью.
КЕНТ. Государь —
ЛИРЪ. Молчи, Кентъ! не становись между дракономъ и его яростью. Я любилъ ее больше всѣхъ", думалъ повѣрить покой мой ея нѣжной заботливости. — (Корделіи) Вонъ! не кажись мнѣ на глаза! — Да будетъ могила моимъ успокоеніемъ такъ же вѣрно, какъ то, что отторгаю отъ нея отцовское сердце! — Позвать короля Франціи. — Кто идетъ? позвать герцога Бургундіи. — Корнвеллъ и Альбени, пользуйтесь, вмѣстѣ съ приданымъ двухъ моихъ дочерей, и третьимъ; пусть гордость, которую она называетъ прямодушіемъ, выдаетъ ее замужъ. Облекаю васъ обоихъ совокупно нашей властью, господствомъ и всѣми широкими правами царственности. Сами мы, съ сотней рыцарей, на вашемъ содержаніи, по мѣсяцу будемъ жить у васъ поочередно. Оставляемъ за собой только названіе и всѣ титла короля; правленіе же, доходы и все прочее предоставляю вамъ, возлюбленные сыны мои; въ подтвержденіе этого — вотъ, (Подавая имъ корону) раздѣлите эту корону между собой.
КЕНТ. Царственный Лиръ, я всегда чествовалъ тебя какъ короля моего, любилъ какъ отца, служилъ тебѣ какъ господину, поминалъ тебя, какъ заступника[3], въ моихъ молитвахъ —
ЛИРЪ. Лукъ натянутъ — сторонись отъ стрѣлы.
КЕНТ. Спускай ее, хотябъ ея желѣзо и вонзилось въ мое сердце; будь Кентъ невѣжливъ, когда Лиръ сошелъ съ ума, — Что сдѣлаешь ты, старикъ? Не думаешь ли, что долгъ убоится говорить, когда власть склоняется къ лести? Честь обязана быть откровенной, когда царственность впадаетъ въ безуміе. Удержи власть, и останови, болѣе зрѣлымъ обсужденіемъ, чудовищную эту поспѣшность; жизнью ручаюсь, твоя меньшая дочь любитъ тебя не меньше; не безсердечно пусты еще тѣ, чей слабый голосъ не звучитъ, какъ пустота.
ЛИРЪ. Дорожишь, Кентъ, жизнію, ни слова болѣе.
КЕНТ. Жизнь мою я всегда считалъ только залогомъ отваги противъ враговъ твоихъ, и не страшусь потерять ее, когда дѣло идетъ о твоей безопасности.
ЛИРЪ. Прочь, съ глазъ моихъ!
КЕНТ. Одумайся, Лиръ, и дозволь навсегда остаться вѣрной цѣлью глаза твоего.
ЛИРЪ. Клянусь Аполлономъ —
КЕНТ. Клянусь, король, Аполлономъ, напрасно клянешься ты богами.
ЛИРЪ. (Хватаясь за рукоять меча). Рабъ! крамольникъ!
АЛЬБ. и КОРН. Удержитесь, добрый государь.
КЕНТ. Убей врача своего, и отдай вознагражденіе гнусной болѣзни. Отмѣни передачу, или, пока горло мое не утратитъ способности издавать звуки, буду говорить тебѣ: дурно ты дѣлаешь.
ЛИРЪ. Слушай же, предатель! какъ нашъ подданный слушай! Такъ какъ ты замышлялъ довести насъ до нарушенія клятвы — на что мы никогда еще не отваживались, — стать заносчивой гордыней между нашимъ рѣшеніемъ и нашей властью — чего ни санъ, ни нравъ нашъ не могутъ допустить, — ты задержалъ тѣмъ власть за нами, прими же за то награду. Пять дней даемъ мы тебѣ на снабженіе себя всѣмъ нужнымъ для обезпеченія отъ невзгодъ чужбины, а шестой на обращеніе противной спины твоей къ нашему королевству, если же въ седьмой, слѣдующій за тѣмъ день[4], изгнанное твое тѣло окажется въ нашихъ еще владѣніяхъ — мгновеніе это твоей смерти. Вонъ! этого, клянусь Юпитеромъ, не отмѣнимъ мы.
КЕНТ. Прощай же, король; хочешь быть такимъ — свобода на чужбинѣ, изгнанье здѣсь. — (Корделіѣ) Да примутъ боги подъ благодатный кровъ свой тебя, дѣва, такъ праведно думающая и такъ правдиво высказавшаяся! — (Реганѣ и Гонерилѣ) А ваши многословныя рѣчи да оправдаются дѣломъ, чтобы слова любви оказались благодатными. Такъ, о властители, прощается Кентъ со всѣми вами; пойдетъ и въ странѣ новой старой дорогой. (Уходитъ.)
ГЛОС. Вотъ, государь, король Франціи и герцогъ Бургундіи.
ЛИРЪ. Герцогъ Бургундіи, обращаемся прежде къ вамъ, сопернику этого короля въ исканіи руки нашей дочери; что, самое меньшее, потребуете вы за ней въ приданое, или прекратите любовный вашъ поискъ?
ГЕРЦ. Прошу, ваше величество, не больше того, что сами предлагали; меньше вы вѣдь и не предложите.
ЛИРЪ. Благородный Герцогъ, когда она была еще дорога намъ, мы такъ и цѣнили ее; но теперь цѣна ея понизилась. Вонъ она; если что-нибудь въ этомъ небольшомъ, смазливомъ созданьи, или все оно, съ придаткомъ только нашего недовольства, вамъ по вкусу — она ваша.
ГЕРЦ. Не знаю что и отвѣчать.
ЛИРЪ. Хотите взять ее, новаго, лишеннаго друзей пріемыша нашей ненависти, со всѣми ея недостатками, съ приданымъ нашего проклятія, клятвенно нами отчужденную — возьмите, или откажитесь.
ГЕРЦ. Простите, государь, при такихъ условіяхъ нѣтъ выбора.
ЛИРЪ. Такъ откажитесь; потому что, клянусь Создателемъ, я перечислилъ вамъ все ея богатство. — (Королю Франціи) Что касается до васъ, Король, не хотѣлось бы мнѣ уклониться отъ моей любви къ вамъ на столько, чтобъ связать васъ съ тѣмъ, что ненавижу; и потому, прошу, перенесите ваше расположеніе на предметъ достойнѣйшій несчастной, которую сама природа признать своей стыдится.
К. ФР. Странно; какъ же это та, которая до сихъ поръ была величайшимъ вашимъ сокровищемъ, предметомъ всѣхъ похвалъ, бальзамомъ вашей старости, лучшимъ, драгоцѣннѣйшимъ всего, могла въ одно какое нибудь мгновеніе совершить что-то до того чудовищное, что сгладило оно столько складокъ любви. Вина ея должна быть до чудовищности противуестественна, или сомнительна ваша прежняя любовь, а чтобы этому о ней повѣрить нужна такая вѣра, какой разумъ мой, безъ чуда, никогда не допуститъ.
КОРД. Прошу ваше величество — такъ-какъ не имѣю бойкой, медоточивой способности говорить чего не думаю, потому что то, что задумаю, прежде чѣмъ высказать, исполняю, — заявите, по крайней мѣрѣ, что ни пятно порока, ни какая другая гадость, не какое нибудь гнусное дѣяніе, не какой нибудь позорящій проступокъ[5] лишили меня вашей любви и милоcтей, а именно недостатокъ того, что дѣлаетъ меня еще богаче — вѣчно-молящаго взора и такого языка, какого я рада не имѣть, хотя неимѣнье его и лишило меня вашего расположенія.
ЛИРЪ. Лучше бы тебѣ не родиться, чѣмъ не угодить мнѣ получше.
К. ФР. Только это? косность природы, часто не высказывающая что замышляетъ сдѣлать? — Что скажете вы принцессѣ, герцогъ Бургундіи? Любовь — не любовь, когда мѣшается съ разсчетами, далекими отъ настоящей цѣли. Берете вы ее? Она сама себѣ приданое.
ГЕРЦ. Царственный Лиръ, дадите часть, которую сами предлагали, и я возьму руку Корделіи, сдѣлаю ее герцогиней Бургундіи.
ЛИРЪ. Ничего; я поклялся; я твердъ.
ГЕРЦ. Жалѣю въ такомъ случаѣ, что утратой отца вы должны утратить и мужа.
КОРД. Всякаго счастія герцогу Бургундіи! Такъ какъ его любовь расчетъ на достояніе — не буду я женой его.
К. ФР. Прекрасная Корделія, бѣдной еще богатѣйшая, отвергнутой еще желаннѣйшая, презрѣнной еще болѣе любимая, беру тебя и твои добродѣтели; позволительно вѣдь поднять брошенное. О, боги, боги! не странно ли, что ледяное ихъ презрѣніе разжигаетъ мою любовь до пламеннаго чествованія. — Безприданная твоя дочь, король, брошенная на мое счастье, отнынѣ королева наша, нашихъ подданныхъ и прекрасной нашей Франціи; и всѣмъ герцогамъ водянистой Бургундіи не купить у меня этой не оцѣненной безцѣнной дѣвы. — Простись съ ними, Корделія, несмотря на непріязненность ихъ. Ты теряешь здѣсь, чтобъ найдти лучшее въ иномъ мѣстѣ.
ЛИРЪ. Она твоя, король Франціи; и пусть будетъ твоей, потому что нѣтъ у насъ такой дочери, и не видать уже намъ никогда лица ея; уѣзжайте безъ нашей милости, нашей любви, нашего благословенья. Идемъ, благородный герцогъ Бургундіи. (Трубы. Уходитъ съ герцогами Бургундскимъ, Корнвелльскимъ и Альбенскимъ, Глостеромъ и свитой.)
К. ФР. Простись съ сестрами.
КОРД. Вы, брилліанты отца нашего, заливаясь слезами разстается Корделія съ вами. Знаю я что вы такое, но, какъ сестрѣ, противно мнѣ называть ваши недостатки ихъ собственными именами. Любите нашего отца; повѣряю его вашимъ, такъ громко завѣрявшимъ сердцамъ. Ахъ! пользуйся я его расположеніемъ, лучше пріютила бы я его. Прощайте.
РЕГА. Не предписывай намъ нашихъ обязанностей.
ГОНЕ. Думай лучше о томъ, какъ бы угодить твоему господину, взявшему тебя, какъ милостыню счастья. Ты поскупилась послушаньемъ, и обдѣлъ вполнѣ заслуженъ тобой тѣмъ, что сама обдѣлила.
КОРД. Время обнаруживаетъ что прячутъ складки коварства; скрываютъ онѣ преступное — осмѣетъ оно подъ конецъ позоромъ. Будьте счастливы!
К. ФР. Идемъ, прекрасная моя Корделія. (Уходитъ съ ней.)
ГОНЕ. Сестра, мнѣ надо поговорить съ тобой объ очень важномъ, близко касающемся насъ обѣихъ. Отецъ, я думаю, нынче же уѣдетъ отсюда.
РЕГА. Непремѣнно, и къ тебѣ; а на слѣдующій мѣсяцъ къ намъ.
ГОНЕ. Ты видишь, какъ на старости сталъ онъ перемѣнчивъ; не мало имѣли мы случаевъ замѣчать это; онъ всегда любилъ сестру больше, чѣмъ насъ, и какъ безумно отвергъ онъ ее теперь — бросается въ глаза.
РЕГА. Болѣзнь это лѣтъ его; впрочемъ, онъ всегда плохо владѣлъ собою.
ГОНЕ. И въ лучшіе, цвѣтущіе здоровьемъ годы онъ былъ страшно опрометчивъ, и потому мы должны ожидать отъ его старости не только непріятностей этого давно закоренѣвшаго недостатка, но вмѣстѣ съ ними и необузданной своенравности, неразлучной съ лѣтами немощей и раздражительности.
РЕГА. Весьма вѣроятно, что и намъ не избѣжать взбалмошныхъ вспышекъ, подобныхъ изгнанію Кента.
ГОНЕ. Онъ занятъ еще окончательнымъ прощаніемъ съ королемъ Франціи. Прошу, сговоримся; сохранитъ отецъ нашъ, при такомъ расположеніи, власть, и эта передача будетъ для насъ источникомъ только непріятностей.
РЕГА. Мы подумаемъ объ этомъ.
ГОНЕ. Надо что-нибудь предпринять, и не теряя времени. (Уходятъ.)
СЦЕНА 2.[править]
ЭДМО. Ты, природа, моя богиня; твоему закону долженъ служить я. Къ чему мучиться мнѣ обычаемъ, и дозволять щепетильности обществъ обездоливать меня, потому только что на какія нибудь двѣнадцать или четырнадцать лунъ отсталъ отъ брата? Почему я незаконный? почему подлъ, когда сочлененъ такъ же хорошо, духъ мой такъ же возвышенъ, черты такъ же правильны, какъ и у произведенія честнѣйшей изъ женъ? Зачѣмъ же клеймятъ насъ подлыми? подлостью? незаконнорожденностью? подлъ, подлъ тотъ, кому страстной вороватостью природы дается больше силъ, больше живыхъ способностей, чѣмъ порожденіемъ на скучномъ, истертомъ, надоѣвшемъ ложѣ цѣлой ордѣ дурней, зачатыхъ между сномъ и бдѣніемъ? — Такъ хорошо же, твои земли, законный Эдгаръ, должны быть моими;отецъ нашъ любитъ вѣдь и незаконнаго Эдмонда такъ же, какъ законнаго. — Славное это слово — законный! — Ну, законный, посчастливится этому письму, удастся моя выдумка — подлый Эдмондъ перевыситъ законнаго. Возрасту; процвѣту. — Помогайте же, боги, незаконнымъ! (Читаетъ письмо.)
ГЛОС. Кентъ изгнанъ! Король Франціи разстался съ нами въ гнѣвѣ! Лиръ уѣхалъ ночью! передалъ власть свою! выговорилъ только содержаніе! И все это такъ вдругъ! — А, Эдмондъ! Ну что, что новаго?
ЭДМО. (Пряча письмо). Ничего, милордъ.
ГЛОС. Что это ты такъ стараешься спрятать?
ЭДМО. Ничего новаго, милордъ, не знаю я.
ГЛОС. Что это читалъ ты?
ЭДМО. Ничего, милордъ.
ГЛОС. Ничего? Такъ къ чему же эта торопливая отправка его въ карманъ? ничего не нуждается вѣдь въ прятаньи. Посмотримъ; дай; ничего это — и очковъ мнѣ не понадобится.
ЭДМО. Извините, милордъ, это письмо брата; я не дочиталъ еще его, но и по тому что прочелъ, вижу что вамъ читать его никакъ не слѣдуетъ.
ГЛОС. Давай.
ЭДМО. И удержать и отдать — огорчить васъ. Нехорошо, на сколько я понимаю, содержаніе его.
ГЛОС. Покажи, покажи.
ЭДМО. Я думаю, въ оправданіе моего брата, что это писано только для испытанія меня.
ГЛОС. (Читаетъ). «Эта хитрость и почтенность старости отравляютъ лучшіе годы нашей жизни, удерживаютъ за собой наше достояніе до поры, когда и насъ лѣта сдѣлаютъ неспособными наслаждаться имъ. Глупымъ и сумасброднымъ раболѣпствомъ начинаю я почитать покорность старческому тиранству, распоряжающемуся не потому что имѣетъ на то силу, а потому что дозволяется. Приходи ко мнѣ, чтобъ поговорить объ этомъ пообстоятельнѣе. Спи нашъ отецъ, пока разбужу его — ты навсегда воспользовался бы половиной его доходовъ и жилъ бы любимымъ братомъ твоего Эдгара». — А! — Заговоръ! — «Спи пока разбужу его — ты навсегда воспользовался бы половиной его доходовъ». — Мой сынъ Эдгаръ! И у него нашлась рука написать, сердце и мозгъ задумать это? — Когда ты получилъ его? Кто принесъ его?
ЭДМО. Никто не приносилъ, милордъ; въ томъ-то и хитрость. Я нашелъ его брошеннымъ въ окно моей комнаты.
ГЛОС. И увѣренъ, что это рука брата?
ЭДМО. Будь содержаніе получше, поклялся бы, милордъ, что его; но по такому — желалъ бы думать, что не его.
ГЛОС. Его это рука.
ЭДМО. Его, милордъ; но его сердце, убѣжденъ, не причастно содержанію.
ГЛОС. Не пыталъ онъ тебя какъ нибудь и прежде по этому дѣлу?
ЭДМО. Никогда, милордъ; слыхалъ только нерѣдко какъ онъ утверждалъ, что придетъ сынъ въ возрастъ, а отецъ состарѣется, отцу слѣдовало бъ быть какъ бы подъ опекой сына, а сыну распоряжаться его доходами.
ГЛОС. О негодяй, негодяй! — Эта самая мысль и въ письмѣ! — Гнусный негодяй! Безсердечный, безчувственный, звѣрь! хуже чѣмъ звѣрь! — Ступай, сыщи его; засажу его. Извергъ! — Гдѣ онъ?
ЭДМО. Навѣрное не знаю, милордъ. Еслибъ, однакожь, вамъ было угодно задержать ваше негодованіе до полнѣйшаго дозванія его намѣреній — это было бы вѣрнѣе; поступите съ нимъ жестоко но ошибочному предположенію — большую сдѣлаетъ это прорѣху въ вашей собственной чести, разобьетъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ дребезги самое сердце его покорности. Ручаюсь жизнью, что онъ написалъ это только для испытанія моего расположенія къ вашей милости; ни для чего другаго, чѣмъ нибудь опаснаго.
ГЛОС. Ты думаешь?
ЭДМО. Найдетъ ваша милость соотвѣтственнымъ, я доставлю вамъ возможность подслушать нашъ разговоръ объ этомъ, убѣдиться свидѣтельствомъ собственныхъ ушей вашихъ, и безъ всякаго отлагательства, нынѣшнимъ же вечеромъ.
ГЛОС. Не можетъ онъ быть такимъ чудовищемъ.
ЭДМО. И не чудовище онъ навѣрное.
ГЛОС. Съ отцемъ, который такъ нѣжно, такъ искренно любилъ его! — Небо и земля! — Отыщи его, Эдмондъ; дай мнѣ, умоляю, возможность проникнуть въ его душу; устрой это какъ знаешь. Все готовъ я отдать, чтобы только узнать истину.
ЭДМО. Я сейчасъ же отыщу его, и какъ только все улажу — извѣщу васъ.
ГЛОС. Послѣднія солнечное и лунное затмѣнія не предвѣщаютъ намъ ничего добраго. Изучающая природу наука можетъ, пожалуй, объяснять ихъ и такъ и эдакъ, а сама природа все таки бичуется послѣдственными ихъ дѣйствіями: любовь охладѣваетъ, дружба угасаетъ, братья враждуютъ, въ городахъ бунты, въ селахъ раздоры, въ дворцахъ измѣна, лопается и связь отца съ сыномъ. Мой негодяй какъ разъ подходитъ подъ предсказаніе.: тутъ сынъ вѣдь противъ отца; король отрекается отъ естественной наклонности: отецъ тутъ противъ дѣтища. Прошли напга лучшіе годы; происки, козни, измѣна и всевозможные гибельные безпорядки провожаютъ насъ безъ устали въ могилу. — Отыщи же негодна, Эдмондъ; тебѣ нисколько не повредитъ это; постарайся. — И благородный, прямодушный Кентъ изгнанъ! провинился честностью! — Удивительно! [Уходитъ.)
ЭДМО. Ну не великолѣпнѣйшее это надувательство! прихворнуло наше счастіе — часто отъ нашей же собственной невоздержности, — виноваты солнце, мѣсяцъ, звѣзды; какъ будто негодяи мы — по необходимости; глупцы — по велѣнію небесъ; бездѣльники, воры, измѣнники — отъ созвѣздій; пьяницы, лжецы и прелюбодѣи — отъ вынужденной подчиненности вліянію планетъ; какъ будто всѣмъ, чѣмъ ни бываемъ скверны, бываемъ по божественному къ тому побужденію. Дивная увертка блудника, взваливать свое козлиное расположеніе на звѣзды! Сошелся отецъ мой съ матерью подъ хвостомъ дракона, а родился я подъ ursa major[6] — вотъ я и жестокъ и сладострастенъ. — Дудки! а былъ бы тѣмъ, что я есть, еслибъ и дѣвственнѣйшая изъ звѣздъ мерцала при моемъ незаконнорожденіи.
Эдгаръ — какъ нельзя кстати, какъ развязка въ старыхъ комедіяхъ; моя роль — плутовское раздумье со вздохомъ Тома изъ Бедлама. — Да, разладъ предвѣщаютъ намъ эти затмѣнія. Фа, соль, ля, ми[7].
ЭДГА. Что у тебя, братъ Эдмондъ? О чемъ это въ такомъ глубокомъ раздумьи?
ЭДМО. Думаю, братъ, о прочтенномъ на дняхъ предсказаніи того, что послѣдуетъ за этими затмѣніями.
ЭДГА. И тебя это занимаетъ?
ЭДМО. Увѣряю, сбывается, къ несчастію, что оно говоритъ объ ихъ дѣйствіи: о противуестественныхъ, напримѣръ, отношеніяхъ между дѣтьми и родителями, о морѣ, голодѣ, расторженіи старой дружбы, раздорахъ въ государствѣ, угрозахъ и проклятіяхъ королю и дворянству, безпричинной недовѣрчивости, изгнаніи друзей, разбродѣ войскъ, разрывѣ браковъ, и мало ли еще о чемъ.
ЭДГА. Давно ли пошелъ ты въ аcтрологи?
ЭДМО. Полно; когда видѣлъ ты отца?
ЭДГА. Вчера вечеромъ.
ЭДМО. Говорилъ съ нимъ?
ЭДГА. Часа съ два.
ЭДМО. И хорошо разстались? Не замѣтилъ въ словахъ, или въ лицѣ какого-нибудь недовольства тобой? ЭДГА. Никакого.
ЭДМО. Припомни, чѣмъ бы могъ ты оскорбить его, и прошу, избѣгай встрѣчи съ нимъ, пока время не умѣритъ нѣсколько пылъ его неудовольствія, такъ теперь свирѣпствующаго, что даже и несчастіе съ тобой едва ли укротитъ его.
ЭДГА. Какой нибудь бездѣльникъ наговорилъ на меня.
ЭДМО. Такъ я и думаю. Прошу, избѣгай его постоянно, пока не угомонится бѣснованіе его ярости. Ступай въ мою комнату; тамъ я дамъ тебѣ возможность подслушать отца. Прошу, иди; вотъ тебѣ и ключь отъ нея. Вздумаешь выйдти — выходи вооруженный.
ЭДГА. Вооруженный?
ЭДМО. Братъ, совѣтую для тебя лучшее; не честный я человѣкъ, если противъ тебя замышляется что-нибудь доброе. Я передалъ тебѣ, что видѣлъ и слышалъ, намеками, весьма еще далекими отъ страшной дѣйствительности. Прошу, ступай.
ЭДГА. Скоро я тебя увижу?
ЭДМО. Я стараюсь помочь тебѣ. (Эдгара уходитъ.) Легковѣрный отецъ и благородный братъ, природа котораго такъ далека отъ всякаго зла, что никакого и не подозрѣваетъ; глупой честностью котораго легко пользоваться моимъ замысламъ! — Исходъ видѣнъ. — Не рожденьемъ, такъ умомъ пріобрѣту я земли. Все хорошо, что мнѣ для этого пригодно.
СЦЕНА 3.[править]
ГОНЕ. Ударилъ отецъ моего дворянина за то, что онъ обругалъ дурака его?
ОСВА. Ударилъ.
ГОНЕ. Ни днемъ, ни ночью нѣтъ мнѣ отъ него покоя; каждый часъ какая нибудь продѣлка, всѣхъ насъ разсгроивающая. Не хочу долѣе терпѣть это. Рыцари его становятся черезъ-чуръ ужь безпокойны, а самъ вздоритъ съ нами изъ-за всякой бездѣлицы. — Возвратится съ охоты — не хочу говорить съ нимъ; скажи, что нездорова. Посбавишь прежнее услуживаніе — хорошо сдѣлаешь; отвѣтъ за эту провинность беру на себя. (Звуки роговъ за сценой.)
ОСВА. Это онъ ѣдетъ.
ГОНЕ. Будьте, и ты и твои товарищи, какъ хотите нерадивы съ нимъ; хочу чтобы дошло до объясненія. Не по вкусу это ему, пусть отправляется къ сестрѣ, которая, знаю, въ этомъ отношеніи однѣхъ со мною мыслей — не поддастся. Взбалмошный старикъ, которому хотѣлось бы еще пользоваться властью, имъ же самимъ отданною! Старые глупцы — клянусь жизнію, — дѣти, на которыхъ, когда злоупотребляютъ ласкою, надо дѣйствовать строгостью. — Помни же что сказала.
ОСВА. Слушаю.
ГОНЕ. Будьте съ рыцарями его похолоднѣе. Что бы тамъ изъ этого ни вышло — ничего. Передай это своимъ товарищамъ. Хочу добиться, и добьюсь объясненія. — Сестрѣ же сейчасъ напишу, чтобы дѣйствовала, какъ я. — Собирай обѣдъ. (Уходитъ.)
СЦЕНА 4.[править]
КЕНТ. Удастся позаимствоваться чужимъ голосомъ до совершенной перемѣны моего говора — доброе мое намѣреніе само собою даруетъ мнѣ полный успѣхъ, для котораго измѣнилъ мою наружность. — Ну, изгнанный Кентъ, можешь быть полезнымъ — чего дай Боже — тамъ, гдѣ осужденъ, твой, такъ тобой любимый господинъ, найдетъ тебя полнымъ готовности.
ЛИРЪ. Чтобы ни минуты не заставляли меня ждать обѣда; ступай, скажи чтобъ подавали. (Одинъ изъ свиты уходитъ. Кенту) Ты что?
КЕНТ. Человѣкъ, сэръ.
ЛИРЪ. Твое занятіе? Что тебѣ отъ насъ надобно?
КЕНТ. Занятіе? стараніе быть тѣмъ, чѣмъ кажусь; служить вѣрно тому, кто удостоитъ довѣрія; любить того, кто честенъ; водиться съ тѣми, кто мудръ и не болтливъ; бояться судовъ; биться, когда нельзя избѣжать этого, и не ѣсть рыбы[8].
ЛИРЪ. Что жь ты такое?
КЕНТ. Честнѣйшій малой, и такъ же, какъ и король, бѣдный.
ЛИРЪ. Ну, если ты такъ же бѣденъ для подданнаго, какъ онъ для короля — порядочно же ты бѣденъ. Что жь надо тебѣ?
КЕНТ. Службы.
ЛИРЪ. Кому же хотѣлъ бы служить ты?
КЕНТ. Вамъ.
ЛИРЪ. Ты знаешь меня?
КЕНТ. Нѣтъ, сэръ; но въ вашей наружности есть что-то, почему охотно назвалъ бы васъ господиномъ.
ЛИРЪ. Что же это такое?
КЕНТ. Царственность.
ЛИРЪ. На какія жь послуги способенъ ты?
КЕНТ. Могу хранить честную тайну, скакать, бѣгать, портить разсказомъ и остроумнѣйшую сказку, передавать пошлымъ образомъ и простѣйшее порученіе; на все, на что способенъ обыкновенный смертный, способенъ и я; а самое лучшее во мнѣ — это старательность.
ЛИРЪ. Какихъ ты лѣтъ?
КЕНТ. Не такъ молодъ, чтобъ полюбить женщину за пѣсни, и не такъ старъ, чтобъ изъ-за чего-нибудь ею бредить; сорокъ ужь восемь на плечахъ моихъ.
ЛИРЪ. Ступай за мной; служи мнѣ; понравишься не менѣе и послѣ обѣда — я съ тобой не разстанусь. — Обѣдать, эй, обѣдать! — Гдѣ жь мой негодяй? мой шутъ? Ступай ты, позови сюда шута моего.
Эй ты, ты, гдѣ дочь?
ОСВА. Извините — (Уходитъ.)
ЛИРЪ. Что пробормоталъ онъ тамъ? Воротить олуха. (Одинъ изъ рыцарей уходитъ.) Да гдѣ же мой шутъ, а? — Весь міръ заснулъ, кажется. — (Рыцарь возвращается.) Ну что? гдѣ жь выродокъ-то?
РЫЦА. Онъ говоритъ, государь, что дочь ваша нездорова.
ЛИРЪ. Зачѣмъ же подлый рабъ не вернулся, когда я звалъ его?
РЫЦА. На это, государь, онъ напрямки сказалъ, что не хочетъ.
ЛИРЪ. Не хочетъ?
РЫЦА. Государь, я не знаю въ чемъ тутъ дѣло; но, по моему разумѣнію, съ вами обходятся не съ прежнимъ обычнымъ уваженіемъ; замѣтно значительное уменьшеніе внимательности какъ во всей прислугѣ, такъ и въ самомъ герцогѣ, и въ вашей дочери.
ЛИРЪ. А! ты думаешь?
РЫЦА. Прошу, ваше величество, простить, если ошибаюсь; потому что мой долгъ не дозволяетъ мнѣ молчать, когда полагаю, что оскорбляютъ васъ.
ЛИРЪ. Ты напомнилъ мнѣ мое собственное предположеніе. Какъ-то недавно, замѣтилъ и я весьма впрочемъ небольшую невнимательность, и приписалъ ее болѣе своей ревнивой щекотливости, чѣмъ дѣйствительно преднамѣренному, умышленному пренебреженію. Посмотрю еще. — Гдѣ же однакожь шутъ мой? Вотъ ужь два дня что я не вижу его.
РЫЦА. Съ отъѣзда меньшой вашей дочери во Францію, шутъ вашего величества сильно омрачился.
ЛИРЪ. Ни слова болѣе объ этомъ; замѣтилъ я это и самъ. — Ступай ты, скажи дочери что хочу говорить съ ней. — Поди и ты, позови сюда шута моего.
А, любезнѣйшій, пожалуй-ка, пожалуй-ка сюда. Кто я, любезнѣйшій?
ОСВА. Отецъ госпожи моей.
ЛИРЪ. Отецъ госпожи моей! холопъ моего господина; собака ты! рабъ! тварь!
ОСВА. Извините, ничѣмъ этимъ не бывалъ я.
ЛИРЪ. Перекидываешься еще грозными со мной взглядами, мерзавецъ? (Бьетъ его.)
ОСВА. Не позволю я вамъ бить себя.
КЕНТ. (Сшибая его съ ногъ). Ни подшибить, дрянной игрочишка въ мячь.
ЛИРЪ. Спасибо, любезный; услужилъ ты мнѣ; я непремѣнно полюблю тебя.
КЕНТ. Ну, почтеннѣйшій, вставай же, и вонъ! Научу я тебя различать людей; вонъ, вонъ! А хочется еще разъ измѣрить дурацкую длину свою — останься; да нѣтъ, убирайся. Ну же, не совсѣмъ если обезумѣлъ; (Выталкивая его въ двери) вотъ такъ.
ЛИРЪ. Благодарю, вѣрный слуга мой; (Давая ему деньги) вотъ тебѣ впередъ за твою службу.
ШУТЪ. Позволь и мнѣ принанять его(Подавая Кенту колпакъ свой) вотъ тебѣ пѣтушій мой гребень[9].
ЛИРЪ. Ну что, дорогой мой забавникъ? какъ поживаешь?
ШУТЪ. (Кенту). Право, лучше взять тебѣ пѣтушій мой гребень.
ЛИРЪ. Почему же, дружище?
ШУТЪ. Почему? Потому что беретъ сторону вышедшаго изъ милости. — Повѣрь, не умѣешь улыбаться по вѣтру — какъ разъ получишь насморкъ; бери пѣтушій мой гребень. Почему? господинъ этотъ, видишь ли, прогналъ двухъ дочерей своихъ, а третью, совсѣмъ не желая этого, благословилъ; рѣшилъ ты служить ему — необходимо долженъ носить мой пѣтушій гребень. — Ну что, дядя? Хотѣлось бы, чтобъ у меня были два пѣтушьихъ гребня и двѣ дочери!
ЛИРЪ. Для чего же, другъ?
ШУТЪ. Отдавъ имъ все мое достояніе — я удержалъ бы за собой мой пѣтушій гребень. Это мой; попроси себѣ другой у дочерей своихъ.
ЛИРЪ. Берегись бича, негодяй.
ШУТЪ. Правда — дворняшка, должна лежать въ конурѣ; пороть ее, тогда какъ госпожа гончая преспокойно можетъ вонять у камина.
ЛИРЪ. Злая противъ меня выходка.
ШУТЪ. Научить тебя славной поговоркѣ?
ЛИРЪ. Научи.
ШУТЪ. Вникни жь, дядя, хорошенько.
Имѣй болѣе, чѣмъ кажешь;
Болтай менѣе, чѣмъ знаешь;
Болѣе, чѣмъ самъ долженъ, въ долгъ не давай;
Болѣе, чѣмъ ходишь, верхомъ разъѣзжай;
Болѣе, чѣмъ думать, тщись узнавать;
Ставь меньше, чѣмъ могъ бы бросать;
Вино и красотокъ забудь,
Да дома болѣе будь;
И будетъ у тебя больше,
Чѣмъ дважды десять — двадцати.
ЛИРЪ. Ничего, стало?
ШУТЪ. То же, стало, что слово ничего не получившаго стряпчаго; ты ничего вѣдь за нее мнѣ не далъ. Не можешь развѣ, дядя, и ничѣмъ попользоваться?
ЛИРЪ. Ну нѣтъ, любезный, изъ ничего ничего не сдѣлаешь.
ШУТЪ. Такъ скажи же ему, сдѣлай милость, ты, что именно тому и равняются доходы съ земель его; дураку-то онъ вѣдь не повѣритъ.
ЛИРЪ. Злой дуракъ!
ШУТЪ. А знаешь, дружище, разницу между злымъ и добрымъ дуракомъ?
ЛИРЪ. Нѣтъ; скажи.
ШУТЪ.
Того, кто далъ тебѣ совѣтъ благой
Твои владѣнія отдать,
Поставь ты рядушкомъ со мной,
Иль, лучше, самъ тутъ потрудися стать:
И злой и добрый дураки
Тотчасъ представятся очамъ;
Одинъ, весь въ пестромъ, тутъ,
Другой виднѣется вонъ тамъ.
ЛИРЪ. Ты меня дуракомъ называешь?
ШУТЪ. Да вѣдь всѣ другія прирожденныя тебѣ титла ты отдалъ.
КЕНТ. Не совсѣмъ это глупость, государь, шутъ. Нѣтъ, клянусь; знатные и великіе міра никакъ не хотятъ предоставить ее мнѣ; выхлопочи я даже монополію на нее — они и въ ней захотятъ имѣть свою часть, и большую еще[10]; ни зачто не дадутъ одному воспользоваться всей глупостью: все будутъ ею щемиться. — Дай мнѣ, дядя, яйцо, и я дамъ тебѣ двѣ короны.
ЛИРЪ. Какія жь это двѣ короны?
ШУТЪ. Да двѣ его половинки[11], когда, разрѣзавъ его по срединѣ, съѣмъ все въ немъ съѣдобное. Когда ты разломилъ свою корону по срединѣ и отдалъ обѣ половинки, ты взвалилъ осла своего на спину, и понесъ его черезъ грязь; мало было мозгу подъ плѣшивой твоей короной, когда отдавалъ золотую. Если я говорю это, какъ дуракъ — выпори того, кто первый скажетъ: такъ. (Поетъ:)
Насталъ для дураковъ куда тяжелый годъ;
Дурить принялся умный весь народъ,
И, гладь, совсѣмъ разстанется съ умишкомъ,
Обезьянствуя черезъ чуръ ужь слишкомъ.
ЛИРЪ. Съ которыхъ это поръ сдѣлался ты пѣвуномъ?
ШУТЪ. А съ тѣхъ, дядя, какъ ты двухъ своихъ дочекъ сдѣлалъ своими маменьками, далъ имъ по розгѣ и спустилъ штанишки, — (Поетъ:)
Онѣ отъ радости расплакались нежданной,
А я распѣлся отъ печали.
Что король такой играетъ въ прятки,
Попавъ въ среду глупцовъ.
Сдѣлай милость, дядя, найми учителя, способнаго научить дурака твоего лганью. Куды какъ хотѣлось бы мнѣ налечь на лганье.
ЛИРЪ. Наляжешь[12] — выпоремъ.
ШУТЪ. Не понимаю, какое жь родство между тобой и дочерьми; имъ хочется выпороть меня за правду, а тебѣ — за ложь; порютъ меня иногда и за молчанье. Лучше быть чѣмъ угодно, только не дуракомъ, и все-таки не хотѣлъ бы я, дядя, быть тобою. Ты обрѣзалъ свой смыслъ съ обѣихъ сторонъ, и ничего не оставилъ въ серединѣ.
Вотъ и одинъ изъ обрѣзковъ.
ЛИРЪ. Ну что, дочка? Зачѣмъ на челѣ эта повязка недовольства? Въ послѣднее время, кажется, ты слишкомъ ужь стала хмуриться.
ШУТЪ. Славный ты былъ малой, когда нечего было тебѣ бояться ея хмуренья; а теперь ты нуль безъ цифры. Я лучше тебя теперь; я дуракъ, а ты ничто. — (Гонерилѣ.) Замолчу, замолчу; такъ велитъ твое лице, хоть ты и не говоришь ничего. (Поетъ.)
Молчу, молчу!
Тотъ, кто не берегъ ни мякиша, ни корки,
Лишившися всего, потужитъ и о крошкѣ.
Вылущенный стручекъ это.
ГОНЕ. Государь, не только этотъ, на все вами уполномоченный шутъ, но и другіе изъ своевольной вашей свиты, то и дѣло вздорятъ и затѣваютъ ссоры, предаваясь гнусному и невыносимому бражничеству. Доведеніемъ этого до вашего свѣдѣнія, я думала прекратить это; но теперь, потому, что вы сами недавно говорили и дѣлали, боюсь, что вамъ такое безчинство нисколько не противно, что вы поощряете даже къ нему своимъ одобреніемъ. Если это и такъ, отнынѣ винѣ не ускользать отъ осужденія, не спать наказанію; стараніе возстановить благодатный порядокъ потребуетъ, можетъ быть, отъ насъ и оскорбительныхъ для васъ дѣйствій, которыя были бы постыдны, еслибъ необходимость не дѣлала ихъ благоразумными.
ШУТЪ. Ты, дядя, знаешь вѣдь:
Кормилъ зябликъ кукушекъ такъ долго,
Что и головку ему птенцы отклевали.
Такъ вотъ и погасъ свѣточь, и оставлены мы во мракѣ.
ЛИРЪ. Дочь ли ты наша?
ГОНЕ. Я желала бы, чтобъ вы воспользовались здравымъ умомъ, которымъ, знаю, не обездолѣны, и бросили странности, съ нѣкотораго времени дѣлающія васъ совсѣмъ не тѣмъ, что вы есть.
ШУТЪ. Ослу ли не знать, когда телѣга везетъ лошадь? — Эхъ! люблю жь я, Жанна, тебя!
ЛИРЪ. Знаетъ кто здѣсь меня? — Не Лиръ это! Развѣ Лиръ ходитъ такъ? говоритъ такъ? Гдѣ глаза его? Ослабѣло его пониманіе, или усыплено только соображеніе? А! бодрствуетъ? — не то. — Кто же скажетъ мнѣ кто я?
ШУТЪ. Тѣнь Лира.
ЛИРЪ. Мнѣ хотѣлось бы знать это; потому что знаки царственности, память и разумѣніе могутъ довесть меня до ложнаго убѣжденія, что были у меня дочери.
ШУТЪ. Жаждущія сдѣлать тебя отцемъ покорнымъ.
ЛИРЪ. Ваше имя, прекрасная госпожа?
ГОНЕ. Это недоумѣніе, государь, рѣшительно во вкусѣ другихъ недавнихъ проказъ вашихъ. Прошу понять меня какъ слѣдуетъ; вы должны быть такъ же разсудительны, какъ стары и почтенны. Вы держите при себѣ сто рыцарей и оруженосцевъ, до того безпорядочныхъ, развращенныхъ и дерзкихъ, что нашъ дворъ, зараженный ихъ поведеніемъ обращается въ шумный постоялый дворъ; бражничество и распутство уподобляютъ его скорѣй тавернѣ иль дому разврата, чѣмъ дворцу благопристойному. Самый стыдъ взываетъ о немедленномъ врачеваніи; и потому позвольте той, которая и не прося, можетъ достигнуть желаемаго, просить васъ уменьшить нѣсколько вашу свиту, оставить при себѣ только тѣхъ, которые соотвѣтствуютъ вашимъ лѣтамъ, уважаютъ себя и васъ.
ЛИРЪ. Адъ и дьяволы! — Сѣдлайте лошадей! скличьте мою свиту! — Не хочу я безпокоить тебя, гнусный выродокъ; есть еще дочь у меня.
ГОНЕ. Вы бьете моихъ служителей, а распущенная ваша сволочь дѣлаетъ служителями далеко лучшихъ себя.
ЛИРЪ. Горе поздно раскаевающемуся. — А, и вы явились, герцогъ? Ваше это желаніе? Говорите, герцогъ. — Сѣдлайте лошадей! — Неблагодарность, мраморно-сердый демонъ, страшнѣе ты, когда проявляешься въ дѣтяхъ, и морскаго чудища!
АЛЬБ. Прошу, успокойтесь, государь.
ЛИРЪ. (Гонерилѣ). Лжешь ты, гнусный коршунъ! Свита моя составлена изъ людей отборныхъ, рѣдкихъ качествъ, вполнѣ знающихъ свои обязанности и свято хранящихъ честь своего имени. — Какъ же это самый ничтожный проступокъ Корделіи могъ показаться мнѣ такъ ужаснымъ, что сдвинулъ, какъ орудіе пытки, весь составъ мой съ мѣста, исторгъ изъ сердца всю любовь и превратилъ ее въ желчь? О, Лиръ, Лиръ, Лиръ! (Ударяя себя по головѣ) стучи въ эти врата, впустившіе твою глупость и выпустившіе здравый смыслъ твой! — Ѣдемъ, ѣдемъ, друзья.
АЛЬБ. Государь, я ни при чемъ тутъ; не знаю даже что такъ раздражило васъ.
ЛИРЪ. Можетъ быть, герцогъ. — Услышь же, услышь, природа! услышь, благое божество! Отмѣни свое рѣшенье, если предположило сдѣлать эту тварь плодородной! внѣдри въ ея чрево безплодіе! изсуши въ ней органы распложенія, чтобы никогда ея подлое тѣло не разрѣшалось ребенкомъ, ей на утѣшеніе! Если же должна зачать — сотвори ей ребенка изъ злобы, и пусть онъ живетъ, и будетъ ей страшнымъ, неестественнымъ мученіемъ! пусть прорѣжетъ морщины на ея юномъ челѣ, избраздитъ щеки жгучими слезами, обратитъ всѣ материнскія заботы и попеченія въ смѣхъ и презрѣнье, чтобы почувствовала она на сколько острѣе и змѣинаго зуба дѣтская неблагодарность! — Вонъ! вонъ! (Уходите.)
АЛЬБ. О, боги, изъ-за чего же все это?
ГОНЕ. Не безпокойся этимъ; дай ему волю идти путемъ сумасбродства.
ЛИРЪ. Какъ, пятьдесятъ моихъ спутниковъ разомъ! въ какія нибудь двѣ недѣли?
АЛЬБ. Въ чемъ дѣло, государь?
ЛИРЪ. Скажу. — Жизнь и смерть! (Гонерилѣ) Стыдно мнѣ, что имѣешь еще силу до того потрясать мое мужество, что горячія эти, противъ воли прорывающіяся слезы дѣлаютъ тебя еще достойной ихъ. Ржа и туманы на тебя! незакрывающимися язвами отеческаго проклятія да проникнется каждое изъ чувствъ твоихъ! — Глупые, старые глаза, заплачьте еще разъ о ней, и я вырву васъ, и брошу, вмѣстѣ съ источаемой вами влагой, размягчать глину. — Дошло до этого? пусть такъ и будетъ; есть у меня другая дочь; она, увѣренъ, нѣжна и ласкова; узнаетъ о твоемъ поступкѣ — ногтями издеретъ волчье лице твое. Увидишь еще меня тѣмъ, отъ чего, думаешь, навсегда я отказался. (Уходитъ въ бѣшенствѣ съ Кентомъ и свитой.)
ГОНЕ. Слышалъ?
АЛЬБ. Не могу я быть вполнѣ пристрастнымъ, Гонерила, не смотря на всю мою любовь къ тебѣ.
ГОНЕ. Будь, прошу, покоенъ. — Эй, Освальдъ! (Шуту) Ну, и ты, скорѣе плутъ, чѣмъ шутъ, за господиномъ.
ШУТЪ. Дядя Лиръ, дядя Лиръ, погоди, захвати съ собой дурака-то.
Съ пойманной лисой
Да съ дочкою такой
Я не задумался бъ никакъ,
Купи веревку мой колпакъ;
Съ тѣмъ и убирается дуракъ.
ГОНЕ. Сто рыцарей! — придумано не дурно. Какъ было бы умно и благонадежно, оставить ему сто, всегда на все готовыхъ рыцарей, чтобы при каждомъ вздорѣ, каждой причудѣ, каждомъ наветѣ, каждомъ поводѣ къ жалобѣ или неудовольствію, онъ могъ поддержать свой бредъ ихъ силой, располагать даже нашей жизнью. — Освальдъ!
АЛЬБ. Очень можетъ быть, что ты преувеличиваешь свои опасенія.
ГОНЕ. Вѣрнѣе это чрезмѣрнаго довѣрія. Позволь мнѣ лучше отвратить бѣды, которыхъ опасаюсь, чѣмъ вѣчно бояться, что вотъ онѣ нагрянутъ. Знаю я его. Я пишу сестрѣ все, что онъ говорилъ; приметъ она его и его сто рыцарей и за моимъ объясненіемъ несообразности —
Ну что, Освальдъ? готово письмо къ сестрѣ моей? ОСВА. Готово, герцогиня.
ГОНЕ. Возьми же нѣсколько спутниковъ, и скорѣй на лошадей; передай ей всѣ мои опасенія, и подкрѣпи ихъ своими собственными соотвѣтствующими соображеніями. Отправляйся; да не замедляй возвратомъ. — (Освальдъ уходитъ). Нѣтъ, нѣтъ, дорогой мой герцогъ, своей мягкостью, хоть я нисколько и не осуждаю ее, ты все таки, извини, заслуживаешь болѣе обвиненія въ недостаткѣ благоразумія, чѣмъ похвалы за безобидную твою кротость.
АЛЬБ. Не знаю на сколько ты дальновидна; но, стремясь къ лучшему, часто губимъ мы и хорошее.
ГОНЕ. Да нѣтъ же, потому что —
АЛЬБ. Хорошо, хорошо; увидимъ.
СЦЕНА 5.[править]
ЛИРЪ. Отправляйся ты впередъ съ этимъ письмомъ въ Глостеръ. Изъ всего, что знаешь, передай моей дочери только то, о чемъ по письму спроситъ. Не поторопишься — буду тамъ прежде тебя.
КЕНТ. Не засну, пока не вручу письма вашего. (Уходите.)
ШУТЪ. А что, еслибъ мозгъ человѣка былъ въ пяткахъ — подвергался бы онъ мозолямъ?
ЛИРЪ. Конечно.
ШУТЪ. Такъ радуйся; не ходить твоему умишкѣ въ туфляхъ.
ЛИРЪ. Ха, ха, ха!
ШУТЪ. Увидишь, какъ ласково обойдется съ тобой твоя другая дочь; потому что, хоть она и похожа на эту какъ лѣсное яблоко на садовое, могу однакожь сказать, что могу сказать.
ЛИРЪ. Что же можешь ты сказать?
ШУТЪ. Что на вкусъ она такъ же съ этой одинакова, какъ лѣсное яблоко съ лѣснымъ. А можешь ты сказать, зачѣмъ носъ у человѣка на самой серединѣ лица?
ЛИРЪ. Нѣтъ.
ШУТЪ. Чтобъ имѣть съ каждой стороны носа по глазу; чтобъ то, чего не можешь пронюхать, могъ высмотрѣть.
ЛИРЪ. Оскорбилъ я ее —
ШУТЪ. Можешь сказать какъ устрица дѣлаетъ свою раковину?
ЛИРЪ. Нѣтъ.
ШУТЪ. Не могу и я; но могу сказать для чего улитка имѣетъ домишко.
ЛИРЪ. Для чего?
ШУТЪ. Для того, чтобъ прятать въ него свою головку; никакъ не для того, чтобъ отдавать дочерямъ и оставлять свои рожки безъ пріюта.
ЛИРЪ. Забуду природу свою. — Отца такъ любящаго! — Готовы лошади?
ШУТЪ. Твои ослы побѣжали за ними. А причина, почему семь звѣздъ не больше семи, безподобная причина.
ЛИРЪ. Потому что не восемь?
ШУТЪ. Ну да. Славный былъ бы ты шутъ.
ЛИРЪ. Взять назадъ силой! — Чудовище неблагодарности!
ШУТЪ. Будь ты, дядя, моимъ шутомъ — отдулъ бы я тебя за то, что прежде времени состарѣлся.
ЛИРЪ. Какъ это?
ШУТЪ. Не слѣдовало тебѣ состарѣться прежде, чѣмъ сдѣлался умнымъ.
ЛИРЪ. О, не дайте, не дайте мнѣ сойти съ ума, благіе небеса! --Поддержите меня; не хотѣлъ бы я сойдти съ ума!
Что? готовы лошади?
РЫЦА. Готовы, государь.
ЛИРЪ. Идемъ, дуракъ.
ШУТЪ. Той что, бывши еще дѣвой, смѣется надъ моимъ, уходомъ, быть дѣвой не долго, если все не порѣшится скорѣе еще. (Уходитъ.)
ДѢЙСТВІЕ II[править]
СЦЕНА 1.[править]
ЭДМО. Здравствуй, Коранъ.
КОРА. Здравствуйте, сэръ. Я былъ у вашего родителя, сообщилъ ему, что герцогъ Корнвелльскій и Регана, герцогиня его, будутъ къ вечеру здѣсь.
ЭДМО. Это по какому случаю?
КОРА. Не знаю. Вы вѣроятно слышали, что поговариваютъ, разумѣю, шепотомъ, потому что это только ухо лобызающія новости?
ЭДМО. Нѣтъ; что же это такое?
КОРА. Не слыхали о весьма вѣроятной близкой войнѣ между герцогами Корнвелльскимъ и Альбенскимъ?
ЭДМО. Ни слова.
КОРА. Такъ услышите еще. Прощайте, сэръ. (Уходитъ.)
ЭДМО. Герцогъ будетъ къ вечеру здѣсь? Тѣмъ лучше! превосходно! Само собой, насильно вплетается это въ мой планъ! Отецъ разставилъ стражей чтобъ схватить брата, и мнѣ предстоитъ не легкая еще продѣлка. — Быстрота и счастье, помогайте! — Братъ, на одно слово; — сходи, братъ, сходи.
Отецъ сторожитъ. — О, бѣги отсюда; онъ узналъ гдѣ ты скрываешься; ночь благопріятствуетъ. — Не говорилъ ты чего противъ герцога Норивелльскаго? Онъ спѣшитъ сюда; будетъ къ вечеру здѣсь, и съ Реганой. Не говорилъ ли чего о его приготовленіяхъ противъ герцога Альбенскаго? Припомни.
ЭДГА. Ни слова; это вѣрно.
ЭДМО. Отецъ, слышу, спѣшитъ сюда. — Извини, для виду, я долженъ обнажить противъ тебя мечъ мой. Обнажи и ты, и какъ будто защищайся. — Ну же, хорошенько. — Сдайся; — или къ отцу. — Огня, огня сюда! — Бѣги, братъ. — Огня, огня! — Прощай. — (Эдгарь убѣгаетъ.) Нѣсколько капель крови убѣдятъ еще болѣе въ рьяномъ моемъ стараніи; (Ранитъ себѣ руку) пьянчуги, видалъ, дѣлаютъ для шутки и больше этого. — Отецъ! отецъ! стой! стой! Никто не поможетъ?
ГЛОС. Ну, Эдмондъ, гдѣ же негодяй-то?
ЭДМО. Стоялъ вотъ тутъ во мракѣ, съ обнаженнымъ мечемъ въ рукѣ, бормоча преступныя чары, заклиная луну быть благодатной его богиней.
ГЛОС. Гдѣ же онъ?
ЭДМО. Видите, я истекаю кровью.
ГЛОС. Да гдѣ жь негодяй-то, Эдмондъ?
ЭДМО. Бѣжалъ вонъ туда. Когда ничѣмъ не могъ —
ГЛОС. Эй вы, въ погоню! за нимъ! — (Нѣсколько Служителей уходятъ.) Не могъ, — чего не могъ?
ЭДМО. Склонить меня на умерщвленіе вашей милости. Я сказалъ, что карающіе боги устремляютъ на отцеубійцу всѣ громы свои; говорилъ, сколькими крѣпкими узами связаны дѣти съ родителями; коротко — видя съ какимъ негодованіемъ возстаю я противъ его гнуснаго замысла, онъ бросается вдругъ, въ дикой ярости, съ мечемъ бывшимъ въ его рукѣ, на меня, никакъ этого не ожидавшаго, и ранитъ въ руку; но, потому ли что замѣтилъ, что я оправился и, смѣлый въ правомъ дѣлѣ, готовъ на отпоръ, потому ли, что испугался поднятаго мною крика, бѣжалъ внезапно.
ГЛОС. Пусть бѣжитъ дальше; въ этой странѣ не скрыться ему, а попадется — все разомъ кончено[13]. — Благородный герцогъ, мой достойный государь и покровитель, будетъ къ ночи здѣсь; его именемъ объявлю я, что тотъ, кто отыщетъ и доставитъ кровожаднаго труса къ позорному столбу, будетъ награжденъ нами; тому же, кто скроетъ его — смерть.
ЭДМО. Когда, стараясь отклонить его отъ его замысла, я увидалъ какъ твердо онъ на него рѣшился и потому рѣзко погрозилъ все открыть, онъ возразилъ мнѣ: «и ты, незаконнорожденный нищій, думаешь, что словамъ твоимъ, какъ бы ни было хорошо мнѣніе о твоей правдивости, честности и добродѣтели, дадутъ какую нибудь вѣру, когда я противъ тебя возстану? Никогда; все что отвергну — а я все отвергну, хотя бъ ты представилъ даже и письмо мое, — все это обращу я въ наговоръ, злой вымыселъ, гнусную твою продѣлку, и тебѣ необходимо будетъ сдѣлать весь міръ совершенно тупоумнымъ, чтобъ не подумали, что именно существенная для тебя выгодность моей смерти, и заставляетъ тебя искать ее».
ГЛОС. Неслыханный, закоснѣлый извергъ! Откажется и отъ собственнаго письма своего? — Не мой онъ сынъ. (Трубы за сценой.) Слышишь! это трубы герцога. Зачѣмъ онъ ѣдетъ, я не знаю. — Запру всѣ гавани; не ускользнуть негодяю; герцогъ долженъ дозволить это; разошлю, кромѣ того, примѣты его во всѣ концы, чтобы все государство знало его; что же касается до земель моихъ — доставлю тебѣ, мой добрый, истинный сынъ, право быть ихъ наслѣдникомъ.
КОРН. Ну что, благородный другъ? съ моего пріѣзда, а я только что пріѣхалъ, странныя вещи узналъ я.
РЕГА. Правда все — всякое наказаніе такого преступника будетъ мало еще. Какъ ваше здоровье?
ГЛОС. О, государыня, растерзано, растерзано старое мое сердце!
РЕГА. И крестникъ моего отца, получившій отъ него и имя, вашъ наслѣдникъ[14], вашъ Эдгаръ, покушался на вашу жизнь?
ГЛОС. О, герцогиня, герцогиня, стыду хотѣлось бы скрыть это!
РЕГА. Не былъ ли онъ въ сношеніяхъ съ распутными рыцарями моего отца?
ГЛОС. Не знаю, государыня; слишкомъ, слишкомъ это скверно.
ЭДМО. Былъ, герцогиня, былъ въ близкихъ съ ними отношеніяхъ.
РЕГА. Не удивляюсь послѣ этого его извращенности; это они настроили его убить старика, чтобъ имѣть возможность пользоваться, мотать его доходами. Недальше какъ нынѣшнимъ же вечеромъ получила я отъ сестры отличныя о нихъ извѣстія и рѣшила: явятся они на побывку въ мой замокъ — меня тамъ не будетъ.
КОРН. Не будетъ и меня, увѣряю тебя, Регана. — Эдмондъ, я слышалъ, что ты оказалъ твоему отцу истинно сыновнюю услугу.
ЭДМО. Это былъ мой долгъ, государь.
ГЛОС. Онъ открылъ его продѣлки, и получилъ, видите, эту рану, стараясь схватить его.
КОРН. Послали за нимъ погоню?
ГЛОС. Какже.
КОРН. Поймаютъ его — не ужасать ему болѣе злодѣйствами; уполномочиваемъ тебя поступить съ нимъ какъ тебѣ будетъ угодно. — Что же касается до тебя, Эдмондъ, такъ зарекомендовавшаго себя и добродѣтелью и покорностью, ты будешь нашимъ. Намъ будутъ нужны люди такой глубокой преданности, и мы разсчитываемъ на тебя.
ЭДМО. Каковъ бы я ни былъ, готовъ служить вамъ, герцогъ, вѣрно.
ГЛОС. Благодарю за него ваше высочество.
КОРН. Но вы не знаете еще зачѣмъ мы къ вамъ пріѣхали.
РЕГА. Такъ не во время, пробираясь темно-окой ночью. — По дѣлу, благородный Глостеръ, довольно щекотливому, вынудившему прибѣгнуть къ вашему совѣту. Пишетъ намъ нашъ отецъ, пишетъ и сестра о размолвкѣ, уладить которую, полагаю, удобнѣе не изъ своего замка; гонцы ихъ ждутъ здѣсь отвѣта. — Добрый, старый нашъ другъ, успокойтесь и помогите намъ своимъ совѣтомъ въ этомъ, требующемъ немедленнаго рѣшенія дѣлѣ.
ГЛОС. Готовъ, герцогиня, служить вамъ. — Искренно радъ пріѣзду вашихъ высочествъ. (Уходятъ.)
СЦЕНА 2.[править]
ОСВА. Добраго утра, любезный; ты изъ замка вѣдь?
КЕНТ. Изъ замка.
ОСВА. Гдѣ бы поставить намъ лошадей?
КЕНТ. Да вонъ въ лужу.
ОСВА. Скажи же, сдѣлай милость, дружище.
КЕНТ. Нисколько я не другъ тебѣ.
ОСВА. Нисколько послѣ этого и не жалѣю о томъ.
КЕНТ. Пожалѣлъ бы, еслибъ былъ у меня въ Финсбурійской овчарнѣ[15].
ОСВА. Что ты противъ меня имѣешь? Я не знаю тебя.
КЕНТ. За то я-то знаю тебя.
ОСВА. Кто жь я по твоему?
КЕНТ. Бездѣльникъ, пройда, блюдолизъ; подлый, надменный, пустѣйшій, нищенски трехъ-одежный, сто-фунтовый, грязный, шерстяно-чулочный бездѣльникъ; трусливый, только къ жалобамъ прибѣгающій мерзавецъ; жеманный, изъ рукъ вонъ угодливый, безпрестанно въ зеркало смотрящійся прощелыга; одинъ только сундучишко наслѣдующая сволочь; негодяй, который, при всемъ желаніи сдѣлаться, изъ угодливости, сводней, только смѣсь бездѣльника, нищаго, труса, сводника и сына и наслѣдника выродившейся суки; смѣсь, которую вздую до страшнѣйшаго визга, если отвергнешь, хоть одинъ только слогъ изъ этого перечня примѣтъ твоихъ.
ОСВА. Что же за безобразный уродъ ты, что поносишь человѣка, котораго такъ же, какъ и онъ тебя, не знаешь?
КЕНТ. Что же за мѣдно-лобая погань ты, что отпираешься отъ знакомства со мной? Развѣ, какіе нибудь дни два тому назадъ, не сшибъ я тебя съ ногъ, и не отдулъ предъ лицемъ короля? Обнажай же мечъ, мерзавецъ; ничего что ночь — мѣсяцъ свѣтитъ. (Обнажая мечъ) Состряпаю я и при его свѣтѣ славную лапшу[16] изъ тебя, подлый, гнусный брадобрѣй. Обнажай!
ОСВА. Отстань; нѣтъ у меня никакого съ тобой дѣла.
КЕНТ. Обнажай, бездѣльникъ; ты вѣдь съ письмами противъ короля, сторонникъ куклы Тщеславія противъ царственности ея отца. Обнажай, негодяй, или такъ искрошу твои ляшки, — обнажай, бездѣльникъ; къ дѣлу.
ОСВА. Помогите! разбой! помогите!
КЕНТ. Защищайся жь, подлецъ; да стой же, стой, бездѣльникъ; рубись, подлая тварь. (Бьетъ его.)
ОСВА. Помогите! разбой! убійство!
ЭДМО. Что тутъ? Въ чемъ дѣло? Разойдитесь.
КЕНТ. А, угодно вамъ, извольте; милости просимъ; потѣшу и васъ; ну, наступайте жь, юный храбрецъ.
ГЛОС. Оружіе! мечи! въ чемъ дѣло?
КОРН. Перестаньте, если дорога вамъ жизнь. Смерть первому, кто нанесетъ еще ударъ. Въ чемъ дѣло?
РЕГА. Это посланцы отъ сестры и отъ короля.
КОРН. Изъ чего поссорились вы? говорите.
ОСВА. Едва перевожу я духъ, ваше высочество.
КЕНТ. Не удивительно, ты такъ гналъ твою храбрость. Подлый трусишка, природа отрекается отъ тебя; портной сшилъ тебя.
КОРН. Въ умѣ ты? портной сшилъ человѣка?
КЕНТ. Да, герцогъ, портной; ваятель, или живописецъ, не сдѣлалъ бы его такъ скверно и черезъ два часа занятія ремесломъ своимъ.
КОРН. Изъ-за чего, скажите, повздорили вы?
ОСВА. Старый этотъ разбойникъ, котораго, изъ уваженія къ сѣдой бородѣ его, пощадилъ я —
КЕНТ. Ты, безпутная ижица[17]? ты, безполезнѣйшая изъ буквъ? — Дозвольте, герцогъ, я истолку мерзостнаго этого негодяя въ известь и замажу имъ щели отхожаго мѣста. — Пощадилъ сѣдую мою бороду ты, трясогузка?
КОРН. Молчи, негодяй! Не знаешь, дерзкій рабъ, никакого уваженія?
КЕНТ. Извините, герцогъ; бѣшенство имѣетъ свою привилегію.
КОРА. Что же разбѣсило тебя такъ?
КЕНТ. Да то, что такой, какъ онъ, мерзавецъ носитъ мечъ, не приносящій никакой чести. Такіе, какъ онъ, улыбающіеся бездѣльники, какъ крысы, перегрызаютъ часто и священные, такъ крѣпко затянутые узы, что не развязать бы ихъ; льстятъ каждой страсти бунтующей въ ихъ повелителяхъ; подливаютъ масло въ огонь, подсыпаютъ снѣгъ въ болѣе холодную ихъ прихоть; отрицаютъ, поддакиваютъ и повертываютъ гальціоньи носы свои по каждому вѣтру[18], съ каждой перемѣной въ своихъ властелинахъ, не зная, какъ собаки, ничего кромѣ слѣдованія. Проклятіе припадочнымъ вашимъ рожамъ! Смѣетесь вы надъ моими рѣчами, какъ бы надъ дурацкими? О, гуси, попадись вы мнѣ на Сарумской равнинѣ, загналъ бы я васъ, какъ бы вы тамъ ни гоготали, домой, въ Камлотъ[19].
КОРН. Съ ума ты сошелъ, старикъ?
ГЛОС. Какъ поссорились вы? ты вотъ это скажи намъ,
КЕНТ. Нѣтъ двухъ противуположностей такъ противныхъ другъ другу, какъ я и этотъ бездѣльникъ.
КОРН. За что зовешь ты его бездѣльникомъ? Что имѣешь ты противъ него?
КЕНТ. Не нравится мнѣ наружность его.
КОРН. Такъ же, можетъ быть, какъ и моя, и его, и ея?
КЕНТ. Сэръ, мой обычай говорить правду напрямки. Видалъ я въ свое время лица получше каждаго изъ тѣхъ, которыя вижу теперь на плечахъ передъ собою.
КОРН. Это, видно, одинъ изъ тѣхъ молодцовъ, которые, разъ за прямизну ихъ похвалили, накидываютъ на себя дерзкую грубость, стараются казаться совсѣмъ не тѣмъ, что есть; не можетъ онъ, изволите видѣть, льстить; честный и откровенный — онъ долженъ говорить правду, понравится — хорошо; не понравится — онъ прямой человѣкъ. Знаю я этотъ родъ бездѣльниковъ; въ ихъ прямизнѣ скрывается болѣе хитрости, болѣе скверныхъ цѣлей, чѣмъ въ двадцати глупыхъ, утонченно-вѣжливыхъ низкопоклонникахъ.
КЕНТ. Сэръ, по совѣсти, по совершеннѣйшей истинѣ, съ дозволенія великой вашей личности, вліяніе которой, подобно вѣнцу изъ лучезарваго огня на сверкающемъ челѣ Феба —
КОРН. Что хочешь ты этимъ?
КЕНТ. Перемѣнить мою манеру говорить, такъ вамъ не угодную. Знаю, сэръ, что не льстецъ я, и что тотъ, кто надулъ васъ своимъ прямодушіемъ, прямѣйшій бездѣльникъ, каковымъ я, что меня касается, никогда не буду, какъ бы ваше неудовольствіе ни побуждало къ тому.
КОРН. Чѣмъ оскорбилъ ты его?
ОСВА. Никогда, ничѣмъ не оскорблялъ я его. Какъ-то, весьма недавно, королю, его господину, было угодно, по его навѣту, на меня накинуться; онъ же, какъ бы сговорясь съ нимъ, льстя его неудовольствію, подшибъ меня сзади, и когда я упалъ — ругался, издѣвался надо мной, такъ при этомъ храбрясь, что удостоился похвалъ короля за нападеніе на человѣка, который самъ преодолѣлъ себя. Вотъ, отуманенный еще такимъ геройскимъ подвигомъ, онъ и накинулся на меня снова.
КЕНТ. Нѣтъ изъ этихъ подлецовъ и трусовъ ни одного, который не считалъ бы и Аякса, въ сравненіи съ собой, дурнемъ.
КОРН. Принести колодки! Старый, заносчивый рабъ, сѣдой хвастунъ, научимъ мы тебя —
КЕНТ. Старъ я, сэръ, для ученья. Не требуйте для меня колодокъ; я служу королю, и по его дѣлу явился я къ вамъ; слишкомъ мало уваженія, слишкомъ явную враждебность къ царственной особѣ моего господина окажете вы, посадивъ его посланца въ колодки.
КОРН. Принести колодки! Сидѣть ему въ нихъ, клянусь жизнью и честью, до полудня.
РЕГА. До полудня! до ночи, всю ночь, милордъ.
КЕНТ. Что вы, герцогиня, будь я и собакой вашего отца, вамъ не слѣдовало бы такъ поступать со мной.
РЕГА. А съ рабомъ его поступлю, любезнѣйшій. (Приносятъ колодки.)
КОРН. Это одинъ изъ тѣхъ негодяевъ, о которыхъ пишетъ сестра. — Ну, давайте жь колодки.
ГЛОС. Прошу васъ, герцогъ, не дѣлайте этого. Вина его велика, и добрый король, господинъ его, самъ намылитъ ему за то голову; придуманному же вами позорному наказанію подвергаютъ только подлѣйшихъ, презрѣннѣйшихъ негодяевъ за кражи и другія мѣлкія преступленія. Не понравится королю, что вы не уважили его въ лицѣ посланнаго, осудивъ его на такое заключеніе.
КОРН. Отвѣчу за это я.
РЕГА. Еще непріятнѣй будетъ сестрѣ, что ея посланнаго ругаютъ и бьютъ за исполненіе ея порученій. — Сажайте жь его. (Кента сажаютъ въ колодки.) Идемъ, милордъ. (Уходитъ съ Корнвеллемъ.)
ГЛОС. Жаль мнѣ тебя, любезный; такъ угодно герцогу, а его распоряженія, всѣмъ извѣстно, не терпятъ ни возраженій, ни задержекъ. Но я все-таки попрошу за тебя.
КЕНТ. Прошу, не просите, сэръ. Я долго бодрствовалъ, утомился дорогой — посплю сперва немного, а тамъ — посвищу. И хорошему человѣку несчастливится иногда. Добраго вамъ утра.
ГЛОС. Нельзя за это похвалить герцога; дурно будетъ это принято. (Уходитъ.)
КЕНТ. Вотъ и оправдывается надъ тобой, добрый король, народная поговорка: изъ благодати неба, да на припекъ солнца. Поднимайся жь свѣточь дольнаго міра, чтобы при отрадныхъ лучахъ твоихъ я могъ прочесть это письмо. — Чудеса почти только въ несчастій и видишь. — Оно, я знаю, отъ Корделіи; отыскивая средства поправить зло, она совершенно случайно узнала, гдѣ я скрываюсь; она покончитъ чудовищную эту неурядицу. — Воспользуйтесь же усталые, изнуренные бдѣніемъ глаза возможностью не смотрѣть на позорный этотъ ночлегъ. Доброй ночи, Фортуна; улыбнись еще разокъ; поверни колесо свое! (Засыпаетъ.)
СЦЕНА 3.[править]
ЭДГА. Я слышалъ оглашеніе моего приговора, и только благодаря благодатному дуплу спасся отъ погони. Нѣтъ гавани не запертой, нѣтъ мѣста, на которомъ не подстерегала бы меня необыкновенно бдительная стража. Пока могу еще ускользать, постараюсь обезопасить себя; приму бѣднѣйшій, жалчайшій видъ, какимъ только можетъ нищета, изъ презрѣнія къ человѣку, уподобить его животному; запачкаю лице грязью, оберну чресла одѣяломъ, всклочу волосы, насмѣюсь наготой надъ вѣтромъ и всѣми невзгодами неба. Самый этотъ край надоумливаетъ меня на то Бедламскими своими нищими[20], которые, съ ревомъ, вонзаютъ въ свои голыя, изъязвленныя, безчувственныя руки булавки, деревянныя спицы, гвозди, вѣтви розмарина, и въ такомъ страшномъ видѣ вынуждаютъ себѣ подаяніе въ небольшихъ фермахъ, въ бѣдныхъ деревушкахъ, на скотныхъ дворахъ, на мѣльницахъ, то дикими заклинаніями, то мольбами. — Бѣдный Турлигудъ[21], бѣдный Томъ! ты что нибудь еще; Эдгаръ — ничто. (Уходитъ.)
ЛИРЪ. Странно; уѣхать, не отправивъ назадъ моего посланнаго.
ДВОР. Слышалъ я, что вчера они совсѣмъ и не думали уѣзжать.
КЕНТ. (Просыпаясь.) Привѣтъ тебѣ, мой государь!
ЛИРЪ. Что это! потѣшаешься ты отъ скуки этимъ позоромъ?
КЕНТ. Нѣтъ, государь.
ШУТЪ. Ха, ха! погляди-ка, какія жесткія у него подвязки. Лошадей привязываютъ за голову, собакъ и медвѣдей за шею, обезьянъ за поясницу, а людей за ноги. Боекъ черезъ чуръ человѣкъ на ноги, щеголяетъ въ деревянныхъ чулкахъ.
ЛИРЪ. Кто же это такъ жестоко ошибся въ подобающемъ тебѣ мѣстѣ, что усадилъ тебя здѣсь?
КЕНТ. Оба, и онъ и она: и сынъ твой, и дочь твоя.
ЛИРЪ. Быть не можетъ.
КЕНТ. Можетъ.
ЛИРЪ. Не можетъ, говорю я.
КЕНТ. Можетъ, говорю я.
ЛИРЪ. Нѣтъ, нѣтъ; не захотѣли бъ они —
КЕНТ. Захотѣли однакожь.
ЛИРЪ. Нѣтъ, клянусь Юпитеромъ.
КЕНТ. Клянусь Юноной, да!
ЛИРЪ. Не смѣли бъ они сдѣлать это; не могли, не захотѣли бъ это сдѣлать; хуже убійства такое страшное нарушеніе уваженія. Объясни мнѣ скорѣй, но не спѣша, чѣмъ могъ ты заслужить, или какъ могли они подвергнуть такому позору моего посланнаго.
КЕНТ. Государь, когда я передавалъ имъ, въ ихъ замкѣ, письмо вашего величества, тогда какъ не успѣлъ еще подняться съ мѣста, на которомъ колѣнопреклоненіемъ свидѣтельствовалъ должное къ нимъ уваженіе — явился другой дымящійся гонецъ, вспаренный спѣхомъ, полузадохшійся, пробормоталъ привѣтъ Говерилы, госпожи своей, и подалъ письмо, которое, несмотря на то что онъ перебилъ меня, они прочли тутъ же, и за тѣмъ тотчасъ же, созвавъ свою челядь, сѣли на лошадей, приказавъ мнѣ слѣдовать за ними и ждать ихъ отвѣта; при этомъ они очень холодно посмотрѣли на меня. Встрѣтивъ здѣсь втораго этого гонца, привѣтъ котораго, догадывался, отравилъ мой — это былъ тотъ самый бездѣльникъ, что недавно такъ дерзко грубилъ вашему величеству, — движимый не столько благоразуміемъ, сколько негодованіемъ, я обнажилъ противъ него мечъ мой; онъ же поднялъ весь замокъ громкимъ, трусливымъ крикомъ, и ваши сынъ и дочь нашли мой проступокъ достойнымъ позора, который переношу здѣсь.
ШУТЪ. Зима не миновала еще, когда дикіе гуси летятъ еще въ эту сторону.
Въ лохмотьяхъ отцы —
Слѣпотою дѣти страдаютъ;
Съ мѣшками они —
Дѣти любовью пылаютъ.
Счастье — потаскушка:
Знать не хочетъ бѣдняка;
А выводъ изъ того 1):
Не или отъ дочекъ дорогихъ
Кромѣ горя ничего.
1) Въ прежнихъ изданіяхъ: But for all this, thou shalt have as many dolours… По Колльеру: But for all this, it follows, Thou shalt have as many dolours…
ЛИРЪ. О, какъ поднимаются эти подонки къ сердцу. Нуsterica passio! внизъ, вздымающееся горе, внизу твоя стихія. — Гдѣ же дочь эта?
КЕНТ. У графа; здѣсь, въ замкѣ.
ЛИРЪ. Вы подождете меня здѣсь. (Уходитъ.)
ДВОР. И кромѣ этого, вы ничѣмъ не оскорбили ихъ?
КЕНТ. Ничѣмъ. Что же это однакожь значитъ, что король пріѣхалъ съ такой небольшой свитой?
ШУТЪ. Сиди ты въ колодкѣ за этотъ вопросъ — сидѣлъ бы по дѣломъ.
КЕНТ. Почему же?
ШУТЪ. Мы пошлемъ тебя въ школу къ муравью; тамъ ты узнаешь, что зимой нѣтъ работы. Всѣ слѣдующіе за своимъ носомъ ведутся, за исключеніемъ слѣпыхъ, глазами, и изъ двадцати носовъ не найдется и одного, который не пронюхалъ бы воняющаго. Брось большое колесо, когда оно мчится подъ гору, чтобъ, слѣдуя за нимъ, не сломить шеи, и пусть тащитъ оно тебя за собою, когда взбирается на гору. Дастъ тебѣ разумникъ совѣтъ еще лучшій, возврати мнѣ мой. Желалъ бы, чтобъ кромѣ бездѣльниковъ никто не слѣдовалъ ему, такъ какъ дуракомъ онъ дается.
Тотъ, что служитъ изъ корысти,
Лишь для виду льнетъ,
Улизнетъ какъ только брызнетъ дождь —
Борись себѣ одинъ ты съ непогодой.
Но я останусь; останется дуракъ,
Бѣги себѣ разумникъ;
Бѣжитъ дуракъ — онъ будетъ плутомъ,
Но плутъ отъ этого, ей-ей не будетъ дуракомъ 1).
1) Въ прежнихъ изданіяхъ: The knave turns fool, that runs away, The fool no knave, perdy… По Колльеру: The fool turns knave, that runs away, The knave no fool perdy…
КЕНТ. Гдѣ это, ты этому научился, дуракъ?
ШУТЪ. Да не въ колодкѣ, дуракъ?
ЛИРЪ. Отказываются говорить со мной? Больны? утомлены? всю были ночь въ дорогѣ? Все это чистѣйшій вздоръ; отзывается возмущеніемъ, увертками. Добудь мнѣ лучшій отвѣтъ.
ГЛОС. Вы знаете, мой добрый государь, пылкій характеръ герцога; какъ онъ упрямъ и непреклоненъ въ своихъ рѣшеньяхъ.
ЛИРЪ. Адъ и проклятіе! позоръ и гибель! — Пылкій? Къ чему тутъ характеръ? Глостеръ, Глостеръ, вѣдь я поговорить только хочу съ герцогомъ Корнвелльскимъ и женой его.
ГЛОС. Я такъ, мой добрый государь, и докладывалъ имъ.
ЛИРЪ. Докладывалъ? Да ты понялъ ли меня?
ГЛОС. Понялъ, добрый государь.
ЛИРЪ. Король хочетъ поговорить съ герцогомъ Корнвелльскимъ; любящій отецъ хочетъ поговорить съ своей дочерью, требуетъ, ждетъ готовности. Передано имъ это? — Моя кровь, мое дыханіе! — Пылкій? пылкій герцогъ? — Скажи горячему этому герцогу, что — нѣтъ, не теперь еще; можетъ быть онъ и въ самомъ дѣлѣ нездоровъ. Хворь всегда забываетъ вѣдь о всякомъ долгѣ, для здоровья обязательномъ; мы не мы, когда удрученная природа вмѣстѣ съ тѣломъ заставляетъ страдать и духъ. Воздержусь, не дозволю горячности принять хворь и немощь за здороваго человѣка. — Но — адъ и проклятіе! — (Указывая на Кента) зачѣмъ же онъ-то сидитъ здѣсь? Это убѣждаетъ меня, что ихъ отъѣздъ одна только хитрость. Выдать мнѣ моего служителя. Ступай, скажи герцогу и женѣ его, что хочу говорить съ ними теперь, сейчасъ же; заставь ихъ выйдти и выслушать меня, или у дверей ихъ спальни, буду колотить въ барабанъ до тѣхъ поръ, пока не умертвитъ онъ сна.
ГЛОС. Какъ желалъ бы я, чтобъ не было между вами разлада. (Уходитъ.)
ЛИРЪ. О мое сердце, мое вздымающееся сердце! — улягся жь, однакожь.
ШУТЪ. Кричи ему, дядя, какъ кухарка угрямъ, всовывая ихъ въ пирогъ живыми; покалачивая ихъ по головкамъ палочкой, она покрикивала: ну, укладывайтесь же, дурашки, укладывайтесь; а братъ ея — такъ тотъ, изъ любви къ своей лошади, и сѣно маслилъ ей.
ЛИРЪ. Добраго обоимъ вамъ утра.
КОРН. Благо и вамъ, государь! (Кента освобождаютъ.)
РЕГА. Очень рада видѣть ваше величество.
ЛИРЪ. Думаю что рада, Регана. Знаю и почему такъ долженъ думать; не была бъ ты рада — развелся бы я съ сокрывшей въ себѣ прелюбодѣйку могилой твоей матери. — (Кенту.) А, свободенъ ты? но объ этомъ, какъ нибудь въ другое время. — Милая Регана, твоя сестра негодница! — О, Регана, она привязала (Показывая на сердце) сюда, какъ коршуна, остро-зубую жестокость. Я едва въ силахъ говорить съ тобой; ты не повѣришь съ какой извращенностью — О, Регана!
РЕГА. Прошу, государь, успокойтесь. Я думаю, скорѣе вы не съумѣли оцѣнить, какъ слѣдуетъ, ея достоинствъ, чѣмъ она измѣнила долгу.
ЛИРЪ. Скажи, какъ же это?
РЕГА. Не могу себѣ представить, чтобы моя сестра, хоть въ самомалѣйшемъ, могла уклониться отъ своихъ обязанностей; обуздала она, можетъ быть, развратъ вашихъ спутниковъ, такъ и поводъ къ тому былъ такъ достаточенъ, и цѣль такъ благотворна, что избавляетъ ее отъ всякаго порицанія.
ЛИРЪ. Проклятіе ей!
РЕГА. О, государь, вы стары; природа въ васъ на самомъ краю рубежа своего; необходимо чтобъ вами управляло, руководило вами чье либо благоразуміе, лучше васъ понимающее ваше положеніе. И потому, прошу, возвратитесь къ сестрѣ; скажите ей, государь, что оскорбили ее.
ЛИРЪ. Просить у ней прощенія? Послушай, какъ это хорошо въ устахъ моихъ[22]. Безцѣнная дочь моя, признаюсь, я старъ; старость ни на что не пригодна; на колѣняхъ молю: не откажи мнѣ въ одеждѣ, постелѣ и пищѣ.
РЕГА. Перестаньте, государь; непристойны такія шутки. Возвратитесь къ сестрѣ.
ЛИРЪ. Никогда, Регана. Она на половину уменьшила мою свиту; смотрѣла на меня непріязненно; уязвила языкомъ змѣи въ самое сердце. Да низвергнется же весь запасъ каръ небесныхъ на неблагодарное ея темя! Изкалечьте вы, ядовитыя испаренія, юныя ея кости!
КОРН. Фи, государь, фи!
ЛИРЪ. Вы, быстрыя молніи, мечите ослѣпительное ваше пламя въ злобные глаза ея! Вы, болотами всасываемые, солнцемъ поднимаемые туманы, заразите ея красоту, чтобъ исчезла, покрылась волдырями!
РЕГА. О, боги! того же пожелаете вы и мнѣ, какъ только найдетъ на васъ.
ЛИРЪ. Нѣтъ, Регана, никогда не придется мнѣ проклинать тебя; твоя мягко-сердая природа[23] оградитъ тебя отъ жестокости; ея глаза злобны, твои — радуютъ, не жгутъ. Ты не вздумаешь ворчать на мои забавы, убавлять мою свиту, дерзко перечить мнѣ, обрѣзывать мое содержаніе, и, въ заключеніе, задвижкой препятствовать входу моему; тебѣ лучше извѣстны: долгъ природы, дочернія обязанности, пріемы угодливости, чувствъ благодарности; ты не забыла половины королевства, дарованной тебѣ въ приданое.
РЕГА. Прошу, къ дѣлу, добрый государь.
ЛИРЪ. Кто посадилъ моего служителя въ колодки? (Трубы за сценой.)
КОРН. Чьи это трубы?
РЕГА. Я знаю; сестры моей; она писала что скоро здѣсь будетъ. — Пріѣхала госпожа твоя?
ЛИРЪ. Это рабъ, легко-заимствованная гордыня котораго живетъ минутной только милостью госпожи своей. — Убирайся, прочь съ глазъ моихъ, бездѣльникъ!
КОРН. Чего хотите вы, государь?
ЛИРЪ. Кто посадилъ моего служителя въ колодки? Регана, надѣюсь ты ничего объ этомъ не знала. — Это кто идетъ сюда? О боги,
любите вы людей старыхъ, допускаетъ кроткое ваше правленіе послушаніе, стары вы сами — содѣлайте это вашимъ дѣломъ, вступитесь, примите мою сторону! — (Гонерилѣ.) И тебѣ не стыдно глядѣть на эту бороду? — О Регана, ты не подашь вѣдь ей руки?
ГОНЕ. Отчего жь не подастъ она ее мнѣ, государь? Что такое сдѣлала я? Не все еще преступленье то, что имъ считаетъ неразумье, называетъ сумазбродство.
ЛИРЪ. О, крѣпка еще грудь моя! выдержишь ли ты теперь? — Какъ попалъ мой служитель въ колодки?
КОРН. Я, сэръ, посадилъ его въ нихъ; его безчинство заслуживало и не такого помѣщенія.
ЛИРЪ. Ты, ты?
РЕГА. Прошу васъ, батюшка, ослабѣвъ въ самомъ дѣлѣ, сознайте жь это. Возвратитесь, уменьшивъ вашу свиту на половину, къ сестрѣ, а по истеченіи мѣсяца — пріѣзжайте ко мнѣ; теперь же я не дома, и не запаслась необходимымъ для вашего содержанія.
ЛИРЪ. Возвратиться къ ней, уволивъ пятьдесятъ человѣкъ? Нѣтъ, скорѣй откажусь отъ всякаго крова, предпочту бороться съ враждою непогодъ, быть товарищемъ волковъ, и выть[24] отъ страшныхъ щипковъ нужды! — Возвратиться къ ней? — Это такъ же легко, какъ заставить меня пасть передъ трономъ короля Франціи, безъ приданаго взявшаго младшую нашу дочь, и подобно простому царедворцу, вымаливать у него жалованья для поддержанія жалкой жизни. — Возвратиться къ ней? скорѣй убѣдите вы меня сдѣлаться рабомъ, вьючной лошадью (Указывая на Освальда) этой дряни.
ГОНЕ. Какъ вамъ угодно, государь.
ЛИРЪ. Прошу тебя, дочь, не своди меня съ ума. Я не буду больше докучать тебѣ, дитя мое; прощай. Мы не встрѣтимся уже болѣе, не увидимъ другъ друга; но ты все-таки моя кровь, мое тѣло, моя дочь, или скорѣе — болѣзнь моего тѣла, которую по неволѣ долженъ называть моею; ты чирей, чумный волдырь, вздутый карбункулъ моей испортившейся крови. Но я не буду бранить тебя; да падетъ стыдъ на твою голову, когда ему вздумается, — не зову я его. Не молю громовержца разить, не жалуюсь на тебя Юпитеру, судіѣ верховному. Исправляйся, если можешь, становись лучше на досугѣ. Я могу терпѣть; я и мои сто рыцарей можемъ остаться у Реганы.
РЕГА. Не совсѣмъ всѣ. Я не ждала васъ, и не готова еще принять васъ какъ слѣдуетъ. Послушайтесь, государь, сестры моей; тотъ кто умѣряетъ страсть разсудкомъ[25] не можетъ не сознать что стары вы, и потому — она знаетъ что дѣлаетъ.
ЛИРЪ. И хорошо это сказано?
РЕГА. Смѣю утверждать, государь. Какъ! пятидесяти человѣкъ развѣ не достаточно? На что вамъ болѣе? Къ чему и эти, когда и расходы на содержаніе и трудность съ ними справиться говорятъ противъ такого количества? Какъ, въ одномъ домѣ, удержать въ такой, двумъ властямъ подчиненной толпѣ миръ и согласіе? Трудно; невозможно почти.
ГОНЕ. Почему бы не могли служить вашему величеству и люди ей, или мнѣ служащіе?
РЕГА. Въ самомъ дѣлѣ, почему бы, государь? Будутъ они нерадивы къ вамъ — мы можемъ взыскать съ нихъ. По этому, вздумаете пріѣхать ко мнѣ — чего теперь опасаюсь, — прошу не брать съ собой болѣе двадцати пяти; больше не приму.
ЛИРЪ. Я все вамъ отдалъ —
РЕГА. И во время.
ЛИРЪ. Сдѣлалъ васъ моими попечительницами, казнохранительницами, но съ условіемъ имѣть свиту именно въ томъ числѣ. Какъ же это? только съ двадцатью пятью могу я пріѣхать къ тебѣ? Такъ вѣдь ты сказала, Регана?
РЕГА. И повторю, государь; никакъ не съ большей.
ЛИРЪ. Такъ и гнусныя созданія становятся благообразными, когда другія еще гнуснѣе; не быть худшимъ — тоже своего рода достоинство. — (Гонерилѣ) Я ѣду съ тобой; твои пятьдесятъ, какъ бы тамъ ни было, удвоиваютъ двадцать пять; ты двойная ея любовь.
ГОНЕ. Послушайте, государь. Какая вамъ надобность въ двадцати пяти, десяти, или пяти спутникахъ въ домѣ, гдѣ дважды столько получатъ приказъ служить вамъ?
РЕГА. Какая надобность даже и въ одномъ?
ЛИРЪ. О, не торгуйся съ нуждой; и у послѣдняго нищаго бываетъ въ самомъ жалкомъ преизбытокъ. Не даруетъ природа болѣе, чѣмъ природѣ нужно — жизнь человѣка такъ же не важна, какъ и жизнь животнаго. Ты госпожа; еслибъ ты рядилась только для теплоты, такъ для этого природа нисколько не нуждается въ твоихъ нарядахъ, едва тебя согрѣвающихъ. Истинная же нужда — о небо, даруй мнѣ только терпѣніе, терпѣніе необходимо мнѣ! — Вы зрите, о боги, меня, бѣднаго стараго человѣка, удрученнаго сколько лѣтами, столько же и горемъ, несчастнаго и тѣмъ и другимъ! ожесточаете вы сами сердца этихъ дочерей противъ отца ихъ, не одуряйте жь меня до смиреннаго переношенія этого; воодушевите благороднымъ негодованіемъ! и не допускайте чтобъ женское орудіе, водяныя капли, осквернили щеки мужа! — Нѣтъ, чудовищныя вѣдьмы, я отомщу вамъ обѣимъ такъ, что весь свѣтъ — сдѣлаю то — хоть и не знаю еще что именно, но такое, что ужаснетъ весь міръ. Вы думаете, я буду плакать; нѣтъ, не буду я плакать. Имѣю полнѣйшую причину плакать, и все таки, скорѣй на тысячу частей разорвется это сердце, чѣмъ заплачу. — (Слышны далекіе раскаты грома.) О, сойду я съ ума, шутъ! (Уходитъ съ Глостеромъ, Кентомъ и Шутомъ.)
КОРН. Войдемъ, будетъ буря.
РЕГА. Замокъ не великъ; не найдетъ въ немъ старикъ удобнаго съ своей свитой помѣщенія.
ГОНЕ. Самъ, собственной виной лишилъ онъ себя покоя, ну, и вкушай плоды своего безумія.
РЕГА. Его, я съ радостью приняла бы, но ни души изъ его свиты.
ГОНЕ. Точно такъ же и я. Гдѣ же, однакожъ, лордъ Глостеръ?
КОРН. Пошелъ за старикомъ. Да вотъ и онъ.
ГЛОС. Король въ страшной ярости.
КОРН. Куда жь онъ отправляется?
ГЛОС. Требуетъ лошадей; куда же отправляется — не знаю.
КОРН. Всего лучше не мѣшать ему; пусть ѣдетъ куда хочетъ.
ГОНЕ. Вы, любезный лордъ, никакъ не уговаривайте его остаться.
ГЛОС. Какъ же это! ночь вѣдь близка, буря страшно разъигрывается, а въ окружности на нѣсколько миль ни кустика.
РЕГА. О, сэръ, непріятности, которыя сумазброды сами на себя накликаютъ должны служить имъ урокомъ. Заприте ворота замка. Свита его отчаянная, и того, на что она можетъ подстрекнуть довѣрчивое его ухо, благоразуміе велитъ остерегаться.
КОРН. Да, заприте ворота, лордъ; ночь будетъ бурная; Регана дѣло вамъ совѣтуетъ. — Уйдемъ же отъ грозы.
ДѢЙСТВІЕ III.[править]
СЦЕНА 1.[править]
КЕНТ. Кто здѣсь, кромѣ гнусной непогоды?
ДВОР. Человѣкъ, страшно, какъ эта непогода, встревоженный.
КЕНТ. Я знаю васъ. Гдѣ король?
ДВОР. Препирается съ злобствующими стихіями; взываетъ къ вѣтрамъ, чтобъ они сдули землю въ море, или покрыли всю твердь пѣнистыми его волнами; чтобъ все измѣнилось или уничтожилось; рветъ бѣлые свои волосы, и буйные порывы вѣтра, подхвативъ ихъ, обращаютъ съ дикой яростью въ ничто; силится своимъ крохотнымъ міркомъ человѣка насмѣяться надъ неистовствомъ дождя и вѣтра. Въ такую ночь, въ которую и кормящая медвѣдица не поднялась бы, и у льва и у проголодавшагося волка сохранилась бы шкура сухой, онъ, съ непокрытой головой, бѣгаетъ и вызываетъ все на все.
КЕНТ. Кто же съ нимъ?
ДВОР. Только шутъ, старающійся отшутить сердце-раздирающее горе его.
КЕНТ. Я знаю васъ, сэръ, и потому что знаю, осмѣливаюсь довѣрить вамъ дѣло весьма важное. Между герцогами Альбенскимъ и Корнвелльскимъ вражда, хотя черты ея доселѣ и таятся еще подъ покрываломъ обоюдной ихъ хитрости; у обоихъ — какъ у всѣхъ, возведенныхъ счастливыми звѣздами на тронъ, высокопоставленныхъ, — есть слуги не менѣе хитрые, которые въ то же время и лазутчики Франціи, ловкіе для нея соглядатаи[26] нашего положенія, неудовольствій и происковъ нашихъ герцоговъ, оскорбительныхъ обоими ограниченій нашего добраго стараго короля, а можетъ быть, чего нибудь и большаго, чему все это только провозвѣстники[27]; — вѣрно во всякомъ случаѣ то, что изъ Франціи отправлено въ раздѣленное это королевство войско; что, благодаря нашей небрежности, оно тайно вошло уже въ нѣкоторыя изъ нашихъ лучшихъ гаваней, и готово развернуть знамена свои. — Теперь, вотъ въ чемъ дѣло. Если вы, довѣряя мнѣ, поспѣшите въ Дувръ, вы найдете тамъ людей, которые очень будутъ вамъ благодарны за вѣрное извѣстіе о томъ, на какое страшное, одуряющее горе король имѣетъ полное право жаловаться. Я дворянинъ по крови и рожденію и по тому, что объ васъ знаю, предлагаю вамъ это порученіе.
ДВОР. Мы объ этомъ поговоримъ еще съ вами.
КЕНТЪ. Нѣтъ, не нужно. Въ доказательство, что я больше того, что можно предположить по моей наружности, возьмите этотъ кошелекъ и все содержимое имъ. Увидите Корделію — въ чемъ увѣренъ — покажите ей это кольцо, и она скажетъ вамъ кто вашъ неизвѣстный теперешній товарищъ. (Громъ.) Проклятая эта буря! Иду отыскивать короля.
ДВОР. Вашу руку. Не имѣете ли еще что сказать мнѣ?
КЕНТ. Не многое, но важнѣйшее, когда отыщемъ короля; ступайте вы въ эту сторону, а я пойду въ эту: первый нашедшій его крикнетъ объ этомъ другому. (Уходятъ въ разныя стороны.)
СЦЕНА 2.[править]
ЛИРЪ. Дуйте вѣтры, надрывайте щеки свои! бѣснуйтесь! дуйте! Хлещите хляби и ураганы, пока зальете колокольни, потопите кресты ихъ! Вы, сѣрные, какъ мысль быстрые огни, предтечи дубы-расщепляющихъ стрѣлъ громовыхъ, опаляйте бѣлую мою голову! А ты, громъ все-сокрушающій, сплюсни толстую округлость міра, разбей формы природы, уничтожь разомъ всѣ зародыши неблагодарнаго человѣка!
ШУТЪ. Ахъ, дядя, придворная святая вода въ сухомъ домѣ, право, лучше дождевой внѣ дома. Воротись, добрый дядя, и попроси у дочерей снисхожденія; у такой ночи нѣтъ вѣдь спуску ни дураку, ни умнику. (Громъ.)
ЛИРЪ. Рокочи до-сыта! плюй огнемъ! лей дождемъ! Дождь, громъ, вѣтеръ, огонь, не дочери мои! Не корю я васъ, стихіи, неблагодарностью; никогда не отдавалъ я вамъ королевства, не называлъ дѣтьми; ничѣмъ не обязаны вы мнѣ; разражайтесь же страшной вашей потѣхой; передъ вами вашъ рабъ, бѣдный, хилый, слабый, презрѣнный старикъ. Не могу, однакожь, не назвать васъ подлыми угодниками, за одно съ двумя преступными дочерьми, выступающими высоко-зарожденною ратью противъ головы такъ старой и бѣлой, какъ эта. О, гнусно, гнусно это!
ШУТЪ. Умная тотъ голова, у кого есть домъ, чтобъ скрывать въ немъ свою голову. А
Вздумалось зажить гульфу домкомъ,
Прежде чѣмъ имъ запаслась голова —
Пропадутъ низачто и головка и онъ;
Такъ женится нищихъ не мало.
Кто палецъ ноги дѣлаетъ тѣмъ,
Чѣмъ сдѣлать долженъ бы сердце —
Отъ мозолей застонетъ какъ разъ,
Обратитъ и свой сонъ въ тяжелое бдѣнье,
потому что не родилась еще красивая женщина, которая не гримасничала бы передъ зеркаломъ.
ЛИРЪ. Нѣтъ, буду образцомъ терпѣнія, не скажу ничего болѣе.
КЕНТ. Кто тутъ?
ШУТЪ. Благодушіе и гульфъ; сирѣчь мудрецъ и дуракъ.
КЕНТ. Вы здѣсь, государь? И все что любитъ ночь, не любитъ такихъ ночей, какъ эта; яростное небо пугаетъ даже истыхъ скитальцевъ во мракѣ, заставляетъ сидѣть въ норахъ своихъ. Съ тѣхъ поръ, какъ я возмужалъ, не помню такихъ потоковъ огня, такихъ раскатовъ страшнаго грома, такого стона воющихъ дождя и вѣтра; природа человѣка не можетъ выносить такихъ невзгодъ, такихъ ужасовъ.
ЛИРЪ. Пусть всемогущіе боги, такъ страшно надъ нашими головами гремящіе, выискиваютъ теперь враговъ своихъ. Дрожи негодяй, таящій въ себѣ не открытыя и правосудіемъ не взысканныя еще преступленія; прячься рука кровавая, и ты, вѣроломство, и ты, кровосмѣсительная поддѣлка подъ добродѣтель; трепещи до распаденья на части извергъ, скрытно, подъ благовидной личиной, замышлявшій на жизнь человѣка! Злодѣянія, крѣпко на крѣпко замкнутыя, расторгните скрывающее васъ, и молите у этихъ грозныхъ вызывателей пощады. — Я человѣкъ не на столько грѣшный, на сколько грѣшатъ противъ меня.
КЕНТ. И съ непокрытой головой! — Добрый государь, близехонько отсюда есть шалашъ; онъ хоть сколько нибудь защититъ васъ отъ непогоды; отдохните въ немъ, а я между тѣмъ схожу въ безчувственный замокъ — безчувственнѣйшій и самыхъ стѣнныхъ камней его, въ которомъ сейчасъ освѣдомлялся объ васъ и въ который меня не впустили, — вынужу у нихъ скупое ихъ гостепріимство.
ЛИРЪ. Умъ мой начинаетъ мѣшаться. — Идемъ, дружище. Ты что? Озябъ? озябъ и я. — Гдѣ жь солома-то, любезный? Странная нужда наша — она и дрянь дѣлаетъ драгоцѣнной. Идемъ въ шалашъ. Бѣдный шутъ и рабъ, есть еще въ моемъ сердцѣ частичка жалѣющая тебя.
ШУТЪ. (Поетъ:)
У кого хоть крошка есть ума,
Что ему вѣтеръ и дождь — дребедень;
Довольнымъ надо быть всѣмъ, что бъ ни послала судьба,
Хоть бы тамъ дождикъ и каждый лилъ день.
ЛИРЪ. Такъ, дружище. — Ну, веди же насъ въ шалашъ. (Уходитъ съ Кентомъ.)
ШУТЪ. Славная это ночь для прохлажденія блудницъ. — Прежде чѣмъ уйдти — попророчествую однакожь.
Когда попами будутъ больше на словахъ, чѣмъ на дѣлѣ;
Когда пивовары будутъ портить пиво водой,
Когда дворяне учителями своихъ будутъ портныхъ,
Когда не еретиковъ, а блудниковъ примутся жечь,
Когда всякое тяжебное дѣло будетъ право въ судѣ,
Не будетъ ни задолжавшихъ рабовъ, ни обѣднявшихъ господъ,
Когда клевета не будетъ жить больше въ устахъ,
Перестанутъ воришки втѣсняться въ толпы,
На поляхъ ростовщики не побоятся денегъ считать,
А потаскушки и сводни строить церкви начнутъ,
Тогда царство Альбіона
Въ великое придетъ смятенье:
Настанутъ времена, кто доживетъ — увидитъ,
Что будутъ ногами ходить.
Все это предскажетъ впрочемъ Мерлинъ, потому что живу до его времени. (Уходитъ.)
СЦЕНА 3.[править]
ГЛОС. Ахъ, не нравится мнѣ, Эдмондъ, это неестественное жестокосердіе. Когда я просилъ у нихъ позволенія сжалиться надъ нимъ, они лишили меня возможности распоряжаться даже моимъ собственнымъ жилищемъ; приказали, подъ опасеніемъ вѣчнаго ихъ неудовольствія, никогда не говорить объ немъ, не просить за него, никакимъ образомъ не помогать ему.
ЭДМО. Ужасно, совершенно противуестественно!
ГЛОС. Слушай же; никому только не разсказывай. Между герцогами разладъ; пожалуй еще и худшее этого. Ночью я получилъ письмо — опасно даже и говорить объ немъ; я заперъ его въ моемъ кабинетѣ, — оскорбленія, которымъ король теперь подвергается, будутъ отомщены; часть войска высадилась ужь; мы должны быть на сторонѣ короля. Я отыщу его, и тайно помогу ему; ступай и займи герцога разговоромъ, чтобы онъ не догадался о моемъ добромъ намѣреніи. Спроситъ меня — скажи что заболѣлъ, слегъ въ постель. Хотя бы и пришлось, по ихъ угрозамъ, умереть за это, не останется мои король, мой старый повелитель, безъ помощи. — Чудныя ждутъ насъ, Эдмондъ, дѣла впереди; будь, прошу, остороженъ. (Уходитъ.)
ЭДМО. Какъ ни запрещай, а объ этой нѣжности герцогъ узнаетъ сейчасъ же; и о письмѣ также. Это будетъ порядочная услуга; она даруетъ мнѣ что отецъ потеряетъ — не меньше какъ все. Падетъ старикъ, возвысится молодой. (Уходитъ.)
СЦЕНА 4.[править]
КЕНТ. Вотъ здѣсь, государь; войдите, мой добрый государь. Свирѣпство ночи на открытомъ воздухѣ не подъ силу человѣку. (Буря продолжается.)
ЛИРЪ. Оставь меня.
КЕНТ. Войдите, добрый государь, сюда.
ЛИРЪ. Хочешь разорвать сердце мое?
КЕНТ. Скорѣй разорву свое собственное. Войдите, добрый государь.
ЛИРЪ. Великое, думаешь ты, дѣло, что злая эта буря пробираетъ насъ до костей; для тебя это такъ; но тамъ, гдѣ засѣлъ недугъ далеко большій — меньшій почти и не ощущается. Ты бросишься отъ медвѣдя; но, встрѣтивъ ревущее море, вернешься и въ самую пасть его. Покойна душа — воспріимчиво и тѣло; буря жь моей души заглушаетъ всѣ чувства, кромѣ здѣсь вотъ бьющагося. — Дѣтская неблагодарность! не тоже ль это что кусанье руки, за то что подноситъ ко рту пищу? — Но я страшно накажу за это. — Нѣтъ, плакать я ужь болѣе не буду. — Выжить меня въ такую ночь! — Лей себѣ; — все вытерплю. — Въ такую ночь, какъ эта! О, Регана! Гонерила! — Стараго, добраго вашего отца, щедрое сердце котораго все вамъ отдало! — о, это ведетъ къ сумасшествію; постараемся избѣжать его; ни слова болѣе объ этомъ.
КЕНТ. Войдите, добрый государь, сюда.
ЛИРЪ. Прошу, войди туда самъ; хлопочи о своемъ собственномъ удобствѣ. Эта буря лишаетъ меня возможности разобрать что болѣе повредитъ мнѣ. — Войду, однакожь. (Шуту) Входи, любезный, входи ты первый. — Входи, нищета бездомная, — да входи же. (Шутъ входитъ въ шалашъ.) Помолюсь, и засну потомъ. — Бѣдные, нагіе горемыки, гдѣ бъ вы ни подвергались неистовству этой безжалостной бури, какъ защитить васъ вашимъ безпріютнымъ головамъ, вашимъ тощимъ желудкамъ, вашимъ продыреннымъ лохмотьямъ отъ такой непогоды? О, я слишкомъ мало объ этомъ заботился. Принимай же лѣкарство, роскошь; почувствуй что чувствуютъ бѣдняки, чтобъ могла бросать имъ преизбытокъ, представлять небо болѣе правосуднымъ.
ЭДГА. (Въ шалашѣ). Сажень съ половиной, сажень съ половиной! Бѣдный Томъ!
ШУТЪ. (Выбѣгая изъ шалаша.) Не входи туда, дядя; тамъ духъ. Помогите! помогите!
КЕНТ. Дай руку. — Кто тамъ?
ШУТЪ. Духъ, духъ; зовутъ его, говоритъ, бѣднымъ Томомъ.
КЕНТ. Кто ворчитъ тамъ на соломѣ? Выходи.
ЭДГА. Прочь! злой духъ идетъ за мной! — Дуетъ вѣтеръ сквозь колючій боярышникъ. — У! ступай на холодную постель свою и грѣйся.
ЛИРЪ. Ты все отдалъ дочерямъ своимъ? оттого и дошелъ до этого?
ЭДГА. Кто даетъ что-нибудь бѣдному Тому? злой духъ велъ его сквозь огнь и пламя, по болотамъ и пучинамъ[28], по топямъ и трясинамъ; клалъ ножи подъ подушку, и петли на церковную скамью его; подставлялъ мышьякъ къ его похлебкѣ; подстрекалъ гоняться на буромъ рысакѣ по мостамъ въ четыре, вершка шириною за собственной своей тѣнью, какъ за предателемъ. — Да сохранишь ты пять чувствъ своихъ[29]! Озябъ Томъ. — О, до де, до де, до де. — Да хранятъ тебя боги отъ вихрей, гибельныхъ созвѣздій и порчи! Дайте что нибудь бѣдному Тому, котораго злой духъ такъ мучитъ. — Вонъ онъ тамъ, — (Махая палкой) и тамъ, — и тамъ, — и тамъ опять, и тамъ. (Буря все продолжается.)
ЛИРЪ. Неужели это дочери довели его до такой крайности? — Не могъ ты ничего спасти? Отдалъ ты имъ все?
ШУТЪ. Не все — оставилъ себѣ одѣяло; безъ того всѣмъ намъ было бъ зазорно быть съ нимъ.
ЛИРЪ. Да падутъ же всѣ предопредѣленныя человѣческимъ преступленіямъ кары, въ зыбкомъ воздухѣ висящія, на главы дочерей твоихъ!
КЕНТ. Да у него нѣтъ дочерей, государь.
ЛИРЪ. Смерть тебѣ, измѣнникъ! кромѣ жестокосердыхъ дочерей его ничто не могло бы довести природу до такого униженія. — Въ модѣ развѣ такая къ плоти отверженныхъ отцовъ безжалостность? Справедливая это кара! вѣдь эта плоть породила пеликаньихъ дочерей этихъ.
ЭДГА. Пиликокъ сидѣлъ на холму Пиликока; — у, у, у!
ШУТЪ. Холодная эта ночь всѣхъ насъ подѣлаетъ дураками и сумасшедшими.
ЭДГА. Берегись злого духа. Повинуйся твоимъ родителямъ; держи слово; будь справедливъ[30]; не клянись; не связывайся съ законной женой другого; не пріучай своей возлюбленной къ суетнымъ нарядамъ. Озябъ Томъ.
ЛИРЪ. Чѣмъ ты былъ прежде?
ЭДГА. Отъявленнымъ волокитой, заносчивымъ и умомъ и сердцемъ; завивалъ волосы, носилъ перчатки на шляпѣ[31], угождалъ похоти моей владычицы и совершалъ съ ней дѣло тьмы; произносилъ столько же клятвъ, сколько словъ, и тотчасъ же нарушалъ ихъ передъ свѣтлымъ ликомъ неба; засыпалъ придумывая соблазны, и просыпался осуществлять ихъ. Вино любилъ я страшно, кости — страстно, а на счетъ женщинъ — перещеголялъ бы и Турка; былъ лживъ сердцемъ, падокъ на ухо, кровожаденъ на руку, свиньей по лѣни, лисой по лукавству, волкомъ по жадности, псомъ по бѣшенству, львомъ по хищности. Смотри, чтобъ скрипъ башмаковъ, да шелестъ шелковаго платья не поддѣли бѣднаго твоего сердца; чтобъ твоя нога не была въ домахъ разврата, твоя рука — въ прорѣхѣ сорочки; а твое перо — въ книгѣ ростовщика; не уступай злому духу. — А холодный вѣтеръ все дуетъ въ боярышникѣ; воетъ: у, у, зумъ, мунъ, дитя, дитя мое Дольфинъ, оставь; пусть проѣзжаетъ себѣ[32]. (Буря все продолжается.)
ЛИРЪ. Лучше лежать бы тебѣ въ могилѣ, чѣмъ подвергать обнаженное тѣло такому неистовству непогоды. — Неужели человѣкъ не больше этого? Вглядитесь въ него хорошенько. Ты не обязанъ червю шелкомъ, звѣрю — шкурой, овцѣ — шерстью, выхухолю — благоуханіемъ. — А! здѣсь трое изъ насъ поддѣлка! — Только ты то, что есть; неподдѣльный человѣкъ — такое жь, какъ ты, жалкое, нагое, развиленное животное. — Долой же, долой все заемное. — (Сбрасывая си себя одежды) Разоблачайтесь же и вы.
ШУТЪ. Сдѣлай милость, успокойся, дядя; скверная эта ночь для купанья въ ней. — Теперь и небольшой огонекъ въ широкомъ полѣ былъ бы то же, что сердце стараго сластолюбца: крохотная искорка, тогда какъ все остальное его тѣло — ледъ. — Смотри, какой-то бродячій огонекъ идетъ сюда.
ЭДГА. Злой это духъ Флибертижибетъ; онъ выходитъ съ призывомъ гасить огонь, и бродитъ до первыхъ пѣтуховъ; онъ насылаетъ бѣльмы, перекашиваетъ глаза, дѣлаетъ губу заячьей, портитъ пшеницу рожками, всячески пакоститъ земному созданію.
Трижды Витольдъ святый по долу похаживалъ;
Трижды три мару 1) нахаживалъ,
Давить марѣ заказывалъ,
Клятвой мару связывалъ.
Убирайся же, вѣдьма, убирайся скорѣй!
1) Родъ домоваго или кикиморы. Святой Витольдъ почитался защитникомъ отъ домовыхъ.
КЕНТ. Какъ вы себя чувствуете, государь?
ЛИРЪ. Кто это?
КЕНТ. Кто тамъ? Чего ищешь ты?
ГЛОС. Вы кто? Имена ваши?
ЭДГА. Бѣдный Томъ, питающійся лягушками, жабами, головастиками, ящерицами, саламандрами; ѣстъ онъ, когда злой духъ въ немъ занеистовствуетъ, и коровье кало вмѣсто салата; жретъ крысъ и дохлыхъ собакъ; пьетъ зеленое покрывало стоячихъ прудовъ; бичуютъ его отъ сбора до сбора десятины, сажаютъ въ колодки, наказываютъ и заключаютъ въ темницу; было у него три платья для плечъ, шесть рубахъ для тѣла, лошадь для ѣзды, и мечъ при бедрѣ, —
Но мышей и крысъ и подобныхъ маленькихъ звѣрковъ
Кушаетъ Томъ цѣлыхъ семь ушь годковъ.
Берегись моего преслѣдователя. — Уймись же, Смолькинъ! уймись, мой мучитель!
ГЛОС. И вы, ваше величество, не нашли общества получше этого?
ЭДГА. Князь тьмы тоже джентльменъ; его зовутъ Модо, и Маху еще[33].
ГЛОС. Плоть и кровь наша, государь, до того изгадилась, что ненавидитъ даже и то, что порождаетъ ее.
ЭДГА. Озябъ бѣдный Томъ.
ГЛОС. Идемте, государь, ко мнѣ; мой долгъ не допускаетъ полнаго повиновенія жестокимъ предписаніямъ дочерей вашихъ. Несмотря на строгій ихъ приказъ замкнуть для васъ ворота, предоставить васъ свирѣпству этой страшной ночи, я все таки рѣшился отыскать и отвести васъ туда, гдѣ васъ ждутъ и огонь и пища.
ЛИРЪ. Позволь мнѣ прежде побесѣдовать съ этимъ философомъ. — Что причина грома?
КЕНТ. Примите, государь, его предложеніе; идите къ нему.
ЛИРЪ. Поразспрошу только этого ученаго Ѳиванца. — Что изучаешь ты?
ЭДГА. Какъ избѣгать злого духа и убивать гадинъ.
ЛИРЪ. Позволь предложить тебѣ одинъ вопросъ по секрету. (Разговариваютъ тихо.)
КЕНТ. Попросите его еще идти съ вами, сэръ; умъ его начинаетъ мѣшаться.
ГЛОС. Что жь удивительнаго? Его дочери ищутъ его смерти. — Ахъ, вспомнишь теперь добраго Кента! — Будетъ такъ, говорилъ бѣдный изгнанникъ! — Ты говоришь, умъ короля мѣшается; а я, скажу тебѣ, любезный, почти и совсѣмъ ужь обезумѣлъ. Былъ у меня сынъ, теперь отвергнутый; онъ недавно, очень еще недавно, также покушался на мою жизнь. А какъ, мой другъ, любилъ я его; ни одинъ отецъ не любилъ еще сына такъ сильно; это-то горе, признаться, и разстроило мой умъ. — (Буря все продолжается.) Какая ночь! — Прошу, ваше величество —
ЛИРЪ. Ахъ, извините, сэръ. — Философъ благородный, просимъ не лишать насъ твоего сообщества?
ЭДГА. Озябъ Томъ.
ГЛОС. Ступай, любезный туда, въ шалашъ; погрѣйся тамъ.
ЛИРЪ. Войдемте жь туда всѣ.
КЕНТ. Намъ надо сюда, государь.
ЛИРЪ. Съ нимъ; съ моимъ философомъ я не разстанусь.
КЕНТ. Уступите, сэръ; пусть беретъ его съ собой.
ГЛОС. Возьмите его съ собою.
КЕНТ. Идемъ, любезный; идемъ съ нами.
ЛИРЪ. Идемъ, добрый Аѳинянинъ.
ГЛОС. Безъ разговоровъ только; тихохонько.
ЭДГА. А какъ, къ темной Ровландъ башнѣ подъѣхалъ,
Онъ все рычалъ: фи, фуй, фай,
Чую Британца я кровь.
СЦЕНА 5.[править]
КОРН. Отомщу прежде, чѣмъ оставлю замокъ.
ЭДМО. Меня, милордъ, нѣсколько пугаетъ только то, что могутъ порицать такое, съ моей стороны, подчиненіе природы долгу.
КОРН. Теперь понимаю, что не одинъ только дурной нравъ заставилъ твоего брата искать его смерти; что и его собственная гадость была справедливымъ къ тому побужденіемъ.
ЭДМО. Какъ я несчастливъ, что и въ должномъ долженъ раскаиваться! Вотъ письмо, о которомъ онъ говорилъ; изъ него ясно, что онъ дѣятельный сторонникъ Франціи. О боги, зачѣмъ эта измѣна, или зачѣмъ не другому, а мнѣ пришлось быть обличителемъ!
КОРН. Идемъ къ герцогинѣ.
ЭДМО. Правда все тутъ написанное, много будетъ вамъ хлопотъ.
КОРН. Правда или ложь — она сдѣлала тебя графомъ Глостеръ. Разузнай гдѣ твой отецъ, чтобы мы тотчасъ же могли привлечь его къ отвѣтственности.
ЭДМО. (Про себя). Найду его ухаживающимъ за королемъ — это еще болѣе усилитъ его подозрѣніе. — (Громко) Не измѣню моей вѣрности вамъ, какъ ни тяжко ея столкновеніе съ родственными обязанностями.
КОРН. Я вполнѣ полагаюсь на тебя, и моей любовью дарую тебѣ отца еще болѣе нѣжнаго. (Уходятъ.)
СЦЕНА 6.[править]
ГЛОС. Здѣсь лучше, чѣмъ на открытомъ воздухѣ; будьте и за это благодарны. Постараюсь еще, на сколько могу, улучшить ваше здѣсь положеніе. Я скоро возвращусь къ вамъ.
КЕНТ. Вся сила умственныхъ его способностей уступила горячности. — Боги да наградятъ доброту вашу! (Глостеръ уходитъ.)
ЭДГА. Фратеретто зоветъ меня; говоритъ, Неронъ удильщикъ въ озерѣ мрака. Молись, невинный, и берегись злого духа.
ШУТЪ. Скажи, сдѣлай милость, дядя, кто сумасшедшій — мужикъ или дворянинъ?
ЛИРЪ. Король, король!
ШУТЪ. Нѣтъ; мужикъ, у котораго сынъ въ дворянахъ; потому что безумный онъ мужикъ, если сынъ прежде его сдѣлался дворяниномъ.
ЛИРЪ. Тысячи раскаленныхъ копій, шипя, да вонзятся въ нихъ!
ЭДГА. Злой духъ кусаетъ мнѣ спину.
ШУТЪ. Сумасшедшій тотъ, кто довѣряетъ прирученности волка, здоровью лошади, любви мальчишки, или клятвѣ дѣвы радости.
ЛИРЪ. Рѣшено; потребую ихъ къ суду сейчасъ же. — (Эдгару) Садись ты, ученѣйшій судія, здѣсь; (Шуту) ты, мудрецъ — здѣсь. — Ну, вы лисы!
ЭДГА. Смотри, какъ онъ сверкаетъ тамъ глазами! — Мало еще вамъ, почтенная госпожа, глазъ на судѣ?
Переплывай чрезъ ручей, Бесси, во мнѣ!
ШУТЪ. Въ челнокѣ дырка у ней,
И нельзя ей сказать,
Почему переплыть не смѣетъ къ тебѣ.
ЭДГА. Злой духъ преслѣдуетъ бѣднаго Тома голосомъ соловья. Хопденсъ требуетъ, въ желудкѣ Тома, двухъ селедокъ. Не каркай, черный ангелъ! нѣтъ у меня для тебя пищи.
КЕНТ. Что съ вами, государь? Что стоите какъ окаменѣлый? Прилягте лучше на эти подушки и отдохните.
ЛИРЪ. Посмотрю прежде судъ ихъ. — Вводите свидѣтелей. — (Эдгару) Ты, облеченный въ мантію судьи, займи свое мѣсто; — (Шуту) и ты, спаренный съ нимъ ярмомъ правосудія, садись подлѣ него. — (Кенту) Ты то же вѣдь изъ судей, садись и ты.
ЭДГА. Будемъ судить по совѣсти.
Спишь иль бодрствуешь, прекрасный пастушокъ,
Твои овцы разбрелися по ржи;
Но ты, однимъ твоихъ устъ дуновеньемъ въ рожокъ
Можешь избавить себя и овечекъ отъ всякой бѣды.
Мурлычь! кошка-то сѣрая.
ЛИРЪ. Судите прежде ее; это Гонерила. Предъ лицемъ почтеннаго этого собранія клянусь, она вытолкала бѣднаго короля, отца своего.
ШУТЪ. Подойдите, сударыня. Ваше имя Гонерила?
ЛИРЪ. Не можетъ она отречься.
ШУТЪ. Ахъ, извините, я принялъ васъ за скамейку.
ЛИРЪ. А вотъ и другая; сведенныя брови высказываютъ какое у нея сердце. — Держите ее! Оружія, оружія, мечей, огня! — Подкупъ и здѣсь! Гнусный судья, зачѣмъ далъ ты ей ускользнуть?
ЭДГА. Сохрани тебѣ, Господь, пять чувствъ твоихъ!
КЕНТ. О горе! — Государь, гдѣ жь теперь самообладаніе, которымъ такъ часто хвалились?
ЭДГА. (Про себя). Мои слезы до того берутъ его сторону, что, пожалуй, и выдадутъ меня.
ЛИРЪ. И маленькія собаченки, и всѣ, Трэй, Бѣлый, Сокровище, смотрите, всѣ лаютъ на меня.
ЭДГА. Томъ швырнетъ въ нихъ своей головой! — Прочь, псы!
Будь твоя морда черна иль бѣла,
Будь твой зубъ ядовитъ;
Будь лягавой, ублюдкомъ, цѣпной,
Гончей, нщейкой, борзой;
Будь съ длиннымъ иль куцымъ хвостомъ,
Заставитъ тебя Томъ выть и визжать;
Какъ только швырнетъ головой —
Черезъ тыны полетите вы врознь.
До, де, до, де. Смотри, смотри[34]. Идемъ на торги и ярмарки, въ города гдѣ бываютъ базары. — Сухъ, бѣдный Томъ, рожокъ твой[35].
ЛИРЪ. Такъ вскройте же грудь Реганы, посмотрите, что зарождаетъ ея сердце. — Есть въ природѣ какая нибудь причина порожденія такихъ жестокихъ сердецъ? — (Эдгару) Васъ, сэръ, я считаю однимъ изъ моихъ ста; не нравится мнѣ только нарядъ вашъ; вы скажете, пожалуй, что это Персидскій — вы все таки перемѣните его.
КЕНТ. Прилягте теперь, государь, вотъ здѣсь; отдохните немного.
ЛИРЪ. Не шумите же; не шумите; задерните занавѣску. Такъ, такъ, такъ; а поужинаемъ завтра утромъ; такъ, такъ, такъ.
ШУТЪ. А я засну въ полдень.
ГЛОС. Послушай, любезный; гдѣ король, мой повелитель?
КЕНТ. Здѣсь, сэръ; не безпокойте только его; онъ совсѣмъ помѣшался.
ГЛОС. Любезный другъ, прошу, бери его скорѣй на руки; я подслушалъ умыселъ на жизнь его. Носилки готовы; положи его на нихъ, и скорѣй въ Дувръ; тамъ ты найдешь, мой другъ, и привѣтъ и покровительство. Поднимай же твоего господина; промедлишь хоть полчаса — и онъ, и ты, и кто бы ни вздумалъ помочь ему, погибли. Поднимай же, поднимай его, и за мной; для большей безопасности, я дамъ тебѣ хорошихъ провожатыхъ.
КЕНТ. Спитъ удрученная природа. Сонъ этотъ, можетъ, успокоилъ нѣсколько надорванныя твои чувства, которыя не легко будетъ изцѣлить, если обстоятельства не поблагопріятствуютъ. — (Шуту) Ну, помогай же нести твоего господина; не слѣдуетъ тебѣ отставать.
ГЛОС. Идемъ, идемъ. (Кентъ, Глостеръ и Шутъ уходятъ, унося короля.)
ЭДГА. Когда видишь, что и лучшіе насъ страдаютъ какъ мы, горе кажется не такъ уже враждебнымъ. Страждущій одиноко — болѣе страдаетъ духомъ, забывая все чуждое страданію, всякую мысль о счастіи; болѣе переноситъ духъ, когда есть товарищи страданія. Какъ легко и сносно кажется мнѣ теперь мое несчастіе, когда вижу что то, что только принагнуло меня, совсѣмъ согнуло короля. Его — дѣти, меня — отецъ! — Скройся же, Томъ! Слѣди за событіями, а явись, когда позорящая тебя клевета уничтожится сознаніемъ правоты твоей. Что-то еще, кромѣ бѣгства короля, произойдетъ въ эту ночь! Посмотримъ, посмотримъ. (Уходитъ.)
СЦЕНА 7.[править]
КОРН. Отправляйтесь скорѣе къ его высочеству, супругу вашему; покажите ему это письмо — французское войско высадилось уже. — Сыскать измѣнника Глостера. (Нѣсколько Служителей уходятъ.)
РЕГА. Повѣсить его сейчасъ же.
ГОНЕ. Вырвать ему глаза.
КОРН. Предоставьте его мнѣ. — Эдмондъ, ты сопутствуешь нашей сестрѣ; неприлично тебѣ быть зрителемъ кары, которой мы должны подвергнуть вѣроломнаго отца твоего. Посовѣтуйте герцогу, къ которому ѣдете, какъ можно спѣшить приготовленіями; поспѣшимъ и мы. Гонцы между нами будутъ скоры и толковы. Прощай, любезная сестра; — прощайте, лордъ Глостеръ.
Ну что? Гдѣ король?
ОСВА. Лордъ Глостеръ выпроводилъ его отсюда. Человѣкъ тридцать пять или тридцать шесть его рыцарей, ревностно его искавшихъ, встрѣтили его у воротъ и отправились съ нимъ, въ сопровожденіи нѣсколькихъ еще вассаловъ лорда, въ Дувръ, гдѣ, хвастали, имѣютъ друзей весьма сильныхъ.
КОРН. Подавай лошадей госпожѣ твоей.
ГОНЕ. Прощайте, герцогъ, и ты, сестра.
КОРН. Прощай, Эдмондъ. — (Гонерила, Эдмондъ и Освальдъ уходятъ.) Ступайте, отыщите измѣнника Глостера, скрутите, какъ вора, и представьте сюда. (Уходятъ еще нѣсколько Служителей.) Хотя мы и не можемъ безъ суда лишить его жизни — власть наша угодитъ таки нашему гнѣву, который могутъ порицать, но ничѣмъ не удержатъ. Кто тамъ? Предатель?
РЕГА. Неблагодарная лиса! Онъ.
КОРН. Свяжите крѣпче высохшія руки его.
ГЛОС. Что же это такое? — Добрые друзья мои, вспомните, вы мои гости; не поступайте со мной такъ гнусно, друзья мои.
КОРН. Свяжите, говорю вамъ. (Служители вяжутъ его.)
РЕГА. Крѣпче, крѣпче. — О гнусный измѣнникъ!
ГЛОС. Не измѣнникъ я, безчеловѣчная женщина.
КОРН. Привяжите его къ этому стулу. — Узнаешь, бездѣльникъ — (Служители привязываютъ его; Регана рветъ ему бороду.)
ГЛОС. Страшно, клянусь благими богами, неблагородно рвать мою бороду.
РЕГА. Съ такой бѣлой, и такой предатель!
ГЛОС. Безжалостная, волосы, вырываемые тобой изъ моего подбородка, оживотворятся и обвинятъ тебя. Я вашъ хозяинъ; не слѣдовало бы вамъ вашими разбойническими руками такъ позорить радушное мое гостепріимство. Чего хотите вы?
КОРН. Какое письмо получилъ ты недавно изъ Франціи?
РЕГА. Безъ увертокъ — мы все знаемъ.
КОРН. И какія сношенія у тебя съ измѣнниками, недавно высадившимися въ королевство?
РЕГА. Къ кому отправилъ ты сумасшедшаго короля? Говори.
ГЛОС. Письмо, писанное по предположеніямъ только, получилъ я отъ человѣка безпристрастнаго, нисколько не враждебнаго.
КОРН. Увертка.
РЕГА. Ложь.
КОРН. Куда отправилъ ты короля?
ГЛОС. Въ Дувръ.
РЕГА. Зачѣмъ въ Дувръ? Не было тебѣ предписано подъ опасеніемъ —
КОРН. Зачѣмъ въ Дувръ? Дай ему прежде на это отвѣтить.
ГЛОС. Привязанъ я къ столбу — долженъ выдерживать эту травлю.
РЕГА. Зачѣмъ въ Дувръ?
ГЛОС. За тѣмъ что не хотѣлъ видѣть, какъ жестокіе твои ногти примутся выцарапывать его бѣдные старые глаза, или какъ безпощадные кабаньи клыки жестокосердой твоей сестры вопьются въ помазанное его тѣло. Въ такую бурю, какую онъ, съ непокрытой головой, въ эту адски-черную ночь выдерживалъ, вздымавшееся море готово было погасить и свѣтъ звѣздный, — а онъ, бѣдный старикъ, помогалъ еще небу дождить. Еслибъ и волки въ такое страшное время выли у воротъ твоихъ, тебѣ слѣдовало бы сказать: отопри имъ, добрый привратникъ; все жестокое, кромѣ тебя, смягчилось бы; но я увижу еще, какъ крылатое мщеніе настигнетъ такихъ дѣтей.
КОРН. Не увидишь ты этого никогда. — Эй, вы, держите стулъ крѣпче. Выдавлю глаза ногой.
ГЛОС. О, кто надѣется еще дожить до старости, помоги мнѣ какъ нибудь! — О извергъ! О боги!
РЕГА. Одна сторона будетъ вѣдь надъ другой насмѣхаться; выдави и другой.
КОРН. Увидишь мщеніе —
СЛУЖ. Остановитесь, лордъ. Я служу вамъ съ дѣтства, но никогда еще не услуживалъ вамъ такъ, какъ теперь этой просьбой остановиться.
РЕГА. Это что такое, собака?
СЛУЖ. Будь у васъ борода на подбородкѣ, вытеребилъ бы я ее теперь. Чего хотите вы?
КОРН. (Бросаясь на него съ обнаженнымъ мечемъ). Бездѣльникъ!
СЛУЖ. (Обнажая также мечъ). Если такъ, пожните жь плоды бѣшенства. (Ранитъ его.)
РЕГА. Твой мечь. (Вырываетъ его у другаго Служителя и вонзаетъ сзади въ перваго.) Рабъ смѣетъ возставать такъ!
СЛУЖ. О, убитъ! — Милордъ, у васъ остается еще глазъ видѣть кару ему. — О! — (Умираетъ.)
КОРН. А чтобъ не видалъ — предупредимъ. — Вонъ, гадкій студень! — Гдѣ теперь блескъ твой?
ГЛОС. Все мрачно и безотрадно. — Гдѣ же мой сынъ Эдмондъ? Эдмондъ, вздуй всѣ искры твоей природы на отплату за страшное это дѣло.
РЕГА. Нѣтъ его здѣсь, вѣроломный бездѣльникъ! Ты взываешь къ тому, кто ненавидитъ тебя; онъ-то и открылъ намъ твою измѣну; слишкомъ онъ хорошъ, чтобъ жалѣть тебя.
ГЛОС. О безумецъ! Напрасно стало оскорбилъ я Эдгара. — О простите мнѣ это, боги милосердые, и наградите его!
РЕГА. Вытолкайте его за ворота; пусть носомъ отыскиваетъ дорогу въ Дувръ. — Что съ вами, милордъ?
КОРН. Я раненъ. — Пойдемъ со мною. — Вытолкайте безглазаго негодяя; бросьте бездѣльника на новозную кучу. — Регана, я истекаю кровью; не ко времени эта рана. Поддержи меня (Уходитъ съ Реганой. Служители развязываютъ Глостера и ведутъ его вонъ.)
1 сл. Будетъ этому человѣку хорошо — не будетъ безпокоить меня ни одинъ изъ грѣховъ моихъ.
2 сл. Проживетъ она долго и умретъ своей смертью — всѣ женщины обратятся въ чудищь.
1 сл. Пойдемъ за старымъ графомъ и уговоримъ Бедламита вести его, куда онъ захочетъ; нищенское его безуміе на все согласится.
2 сл. Ступай ты, а я добуду льну и яичнаго бѣлка, чтобъ перевязать кровавыя его раны. Помоги ему небо! (Уходятъ въ разныя стороны.)
ДѢЙСТВІЕ IV.[править]
СЦЕНА 1.[править]
ЭДГА. Лучше быть такъ, безвѣстно[36] презираемымъ, чѣмъ презираемымъ, упиваясь лестью. — Быть несчастнѣйшимъ — и самое жалкое, наиболѣе счастіемъ обиженное созданіе постоянно надѣется, не живетъ въ страхѣ; плачевны переходы отъ лучшаго; худшее возвращаетъ къ смѣху. Привѣтствую же тебя, безплотный, обнимаемый мною воздухъ; бѣднякъ, сдутый тобой въ самое худшее, ничѣмъ не обязанъ твоимъ порывамъ. — Кто это, однакожь, идетъ сюда?
Мой отецъ, и нищимъ ведомый? — Свѣтъ, свѣтъ, о свѣтъ! не заставляй насъ странныя твои перемѣны ненавидѣть тебя, жизнь не уступала бы лѣтамъ.
СТАР. О, мой добрый лордъ, восемьдесятъ лѣтъ былъ я вашимъ и вашего отца ленникомъ.
ГЛОС. Уйди, уйди отъ меня; уйди, добрый другъ мой. Твоя помощь никакой не принесетъ мнѣ пользы; тебѣ же можетъ повредить.
СТАР. Да вѣдь вы не можете видѣть вашей дороги.
ГЛОС. Нѣтъ у меня дороги, потому и въ глазахъ не нуждаюсь; спотыкался я и зрячій. Какъ часто приводится видѣть, что наши недостатки обезопасиваютъ насъ[37], и самое лишеніе дѣлается пріобрѣтеніемъ. — О, сынъ мой, дорогой мой Эдгаръ, снѣдь ярости твоего обманутаго отца, доживи я до возможности увидать тебя осязаніемъ, сказалъ бы я: есть у меня глаза снова.
СТАР. Тутъ кто-то есть. Кто тамъ?
ЭДГА. (Про себя). О боги! кто же можетъ сказать: я несчастнѣйшій? Вотъ, я несчастнѣе, чѣмъ былъ когда нибудь.
СТАР. Это бѣдный, безумный Томъ.
ЭДГА. (Про себя). И могу быть еще несчастнѣе; нѣтъ еще величайшаго несчастія, пока можемъ говорить: это величайшее.
СТАР. Куда идешь ты, любезный?
ГЛОС. Кто это — нищій?
СТАР. И безумный, и нищій.
ГЛОС. Не совсѣмъ онъ безъ ума; не могъ бы иначе нищить. Въ бурю послѣдней ночи, я видѣлъ такого безумца, заставившаго меня думать, что человѣкъ — червь; пришелъ мнѣ на мысль и мой сынъ, но мысль моя была тогда едва ли благосклонна къ нему; за тѣмъ узналъ я многое. То же мы для боговъ, что мухи для шаловливыхъ ребятишекъ; убиваютъ они насъ для потѣхи своей.
ЭДГА. (Про себя). Какъ же быть мнѣ? — Скверное дѣло разыгрывать дурачка передъ горемъ, досаждая и себѣ и другимъ. (Громко.) Божье вамъ благословеніе, господинъ.
ГЛОС. Тотъ это голякъ?
СТАР. Онъ, мой лордъ.
ГЛОС. Такъ уходи же, сдѣлай милость. А вздумаешь, по старой любви, нагнать насъ на дорогѣ къ Дувру, за милю или за двѣ отсюда, нагони, да захвати съ собой какую нибудь прикрышку для нагой этой души, которую попрошу вести меня.
СТАР. Да онъ вѣдь безумный, сэръ.
ГЛОС. Кара то времени, когда безумные дѣлаются вожаками слѣпыхъ. Сдѣлай какъ я сказалъ, или какъ тамъ тебѣ вздумается; уходи только скорѣе.
СТАР. Принесу ему мое лучшее платье, будь тамъ, что будетъ. (Уходите.)
ГЛОС. Ну, голякъ.
ЭДГА. Озябъ, бѣдный Томъ. (Про себя) Не могу долѣе притворяться.
ГЛОС. Подойди ко мнѣ, любезный.
ЭДГА. (Про себя). А долженъ еще. — (Громко) Да заживутъ дорогіе глаза твои; они точатъ еще кровь.
ГЛОС. Знаешь ты дорогу въ Дувръ?
ЭДГА. И лазейки и рогатки, и проѣзжую и пѣшеходную. Бѣднаго Тома спугнули съ ума; боги да хранятъ тебя, добраго человѣка, отъ злого духа! Пять злыхъ духовъ было въ бѣдномъ Томѣ разомъ: духъ сластолюбія Обидикутъ, Гоббидиденсъ — князь нѣмоты, Маху — воровства, Модо — убійства, и Флиббертижибетъ — корчь и кривлянья; теперь они вселились въ горничныхъ и работницъ. Да хранитъ тебя небо, господинъ!
ГЛОС. Вотъ, возьми этотъ кошелекъ; злобныя созвѣздія подвергли тебя всѣмъ своимъ карамъ; мое несчастіе дѣлаетъ тебя счастливѣе. — Поступай же такъ всегда и ты, небо! Пусть роскошествующій, въ сладострастіи утопающій, твоими законами пренебрегающій[38], не хотящій видѣть, потому что не чувствуетъ, разомъ почувствуетъ мощь твою; такое распредѣленіе предотвратитъ излишество; у каждаго будетъ достаточно. — Знаешь ты Дувръ?
ЭДГА. Знаю, господинъ.
ГЛОС. Тамъ есть скала, высокая, нависшая вершина которой боязливо глядитъ въ глубь у ея подножія. Взведи меня на нее, на самый ея край, и я облегчу гнетущую тебя нищету немногимъ, оставшимся у меня цѣннымъ; оттуда вожака мнѣ уже не нужно.
ЭДГА. Давай руку; бѣдный Томъ поведетъ тебя. (Уходятъ.)
СЦЕНА 2.[править]
ГОНЕ. Милости просимъ, любезный лордъ, — Удивляюсь, что кроткій нашъ супругъ не встрѣтилъ насъ на дорогѣ. — Гдѣ господинъ твой?
ОСВА. Дома; только никогда еще человѣкъ такъ не измѣнялся. Сказалъ я ему о высадившемся войскѣ — онъ улыбнулся; сказалъ, что вы возвращаетесь — «тѣмъ хуже», было отвѣтомъ; когда же сообщилъ объ измѣнѣ Глостера, и о вѣрной службѣ его сына — онъ назвалъ меня глупцемъ, прибавивъ что выворотилъ все на изнанку. То, чему слѣдовало бъ быть непріятнымъ для него, кажется ему забавнымъ; пріятное же — оскорбительнымъ.
ГОНЕ. (Эдмонду). Такъ вы и не входите. Это трусливая пугливость ума его, боящагося предпринять что нибудь; не хочетъ онъ чувствовать обидъ, требующихъ отместки. Но то, что мы дорогой задумали, можетъ все таки удасться. Назадъ, Эдмондъ, къ нашему брату; поторопите сборъ войскъ его, и станьте во главѣ ихъ. Я же должна дома помѣняться оружіемъ, передать веретено мужу. Сноситься мы будемъ черезъ этого вѣрнаго служителя, и скоро услышите вы, вѣроятно, если только осмѣлитесь попытать счастія, желаніе возлюбленной. (Подавая ему цѣпъ) Носите это; поберегите слова; наклонитесь; этотъ поцѣлуй, еслибъ онъ смѣлъ говорить, окрылилъ бы духъ вашъ. — Пойми, и прощай.
ЭДМО. Вашъ въ рядахъ смерти.
ГОНЕ. Милый Глостеръ! (Эдмондъ уходитъ.) О, какая разница между мущиной и мущиной! Тебѣ угода женщины — должное; дурень же мой — противный хищникъ моего тѣла.
ОСВА. Герцогъ, миледи, идетъ сюда. (Уходитъ.)
ГОНЕ. Свистка-то, я думаю, я стоила[39].
АЛЬБ. О Гонерила, не стоишь ты даже и пыли, которую буйный вѣтеръ взвѣваетъ тебѣ въ лицо. — Боюсь я твоего настроенія: натура, презирающая свое начало, не можетъ сдерживаться въ должныхъ границахъ; отрывающая, отсѣкающая себя отъ родственнаго пня, поневолѣ должна засохнуть, пойти на смертоносную потребу[40].
ГОНЕ. Довольно; все это очень глупо.
АЛЬБ. Гнусному и доброта и мудрость кажутся гнусными; грязи только грязь по вкусу. Что сдѣлали вы? Тигрицы, не дочери, чего добились вы? Отца, добрѣйшаго старца, почтенность котораго и понурый медвѣдь лизалъ бы, жестокосердые, чудовищнѣйшіе выродки, свели вы съ ума. И какъ могъ допустить это добрый братъ мой, мужъ, герцогъ, такъ имъ облагодѣтельетвованный? Не поспѣшитъ небо послать видимыхъ духовъ для обузданія такихъ страшныхъ преступленій, люди неминуемо примутся пожирать другъ друга, какъ чудища пучинъ морскихъ.
ГОНЕ. Жалкій трусъ, у котораго щеки только для пощечинъ, голова — для поруганій, и нѣтъ глазъ во лбу для различенія почета отъ оскорбленій; не знающій, что только глупцамъ подобаетъ жалѣть негодяевъ, наказываемыхъ прежде, чѣмъ успѣли совершить преступленіе. Гдѣ твои барабаны? Франція развиваетъ свои знамена въ мирной странѣ нашей; пернатые шлемы врага грозятъ, а ты, добродѣтельный дурень, сидишь себѣ, восклицая: ахъ! зачѣмъ они это дѣлаютъ?
АЛЬБ. Взгляни, демонъ, на себя! И въ нечистомъ, свойственное ему безобразіе не такъ ужасно, какъ въ женщинѣ.
ГОНЕ. О глупецъ пустоголовый!
АЛЬБ. Выродокъ, прикрывающійся личиной стыда ради, не дѣлай же лица своего чудовищнымъ. Не считай я неприличнымъ дать рукамъ моимъ волю повиноваться крови, онѣ растерзали бы твое тѣло, повыдергали бы кости; тебя, хоть ты и демонъ, защищаетъ женскій твой образъ.
ГОНЕ. Какое вдругъ мужество!
АЛЬБ. Что новаго?
ВѢСТ. О, мой лордъ, герцогъ Корнвелльскій умеръ, убитъ служителемъ, въ то время какъ вырывалъ другой глазъ Глостера.
АЛЬБ. Глазъ Глостера?
ВѢСТ. Слуга, имъ вскормленный, подвигнутый состраданіемъ, возсталъ противъ такого дѣла и обнажилъ мечъ противъ господина, который, въ ярости, бросился на него и убилъ его тутъ же, но не избѣжавъ смертельной раны, отъ которой и умеръ.
АЛЬБ. Доказательство, что есть на небѣ судіи, быстро карающіе совершаемыя нами на землѣ преступленія! — Но, о бѣдный Глостеръ! что же — лишился онъ другаго глаза?
ВѢСТ.. Обоихъ, обоихъ, мой лордъ. (Подавая Гонерилѣ письмо) Это письмо, герцогиня, требуетъ скорѣйшаго отвѣта; оно отъ вашей сестры.
ГОНЕ. (Про себя). Съ одной стороны мнѣ весьма это пріятно; но она вдова теперь, и мой Глостеръ съ ней — все зданіе моей мечты можетъ, пожалуй, рухнуть на противную мою жизнь. Съ другой, не такъ все таки эта новость непріятна. — Прочту и отвѣчу. (Уходитъ.)
АЛЬБ. Гдѣ же былъ сынъ его, когда вырывали ему глаза?
ВѢСТ. Уѣхалъ съ герцогиней сюда.
АЛЬБ. Его нѣтъ здѣсь.
ВѢСТ. Нѣтъ, мой лордъ; я встрѣтилъ его возвращающимся.
АЛЬБ. Знаетъ онъ объ этомъ злодѣйствѣ?
ВѢСТ. Какъ же; онъ самъ вѣдь и донесъ на него, и уѣхалъ, чтобъ имъ свободнѣе было наказывать его.
АЛЬБ. Глостеръ, я живу, чтобъ поблагодарить тебя за твою преданность королю, и чтобъ отомстить за глаза твои. — Войдемъ, любезный; разскажи мнѣ все, что знаешь. (Уходятъ.)
СЦЕНА 3.[править]
КЕНТ. Знаете вы, что побудило короля Франціи такъ внѣзапно вернуться?
ДВОР. Что-то, оставленное имъ не улаженнымъ, о чемъ хватились только по прибытіи его сюда; что-то до того страшное и опасное для королевства, что потребовало его возвращенія, какъ настоятельной необходимости.
КЕНТ. Кому жь передалъ онъ начальство?
ДВОР. Французскому маршалу, монсье Леферъ.
КЕНТ. Побудило ваше письмо королеву къ обнаруженію какого-нибудь огорченія?
ДВОР. Какъ же; она взяла его, принялась читать при мнѣ, и временами крупная слеза катилась по ея нѣжной щекѣ; казалось, она была царицей гнѣва, мятежнически старавшагося сдѣлаться царемъ ея.
КЕНТ. Такъ оно сильно раздражило ее?
ДВОР. Не до изступленія; терпѣніе и грусть спорили, кто изъ нихъ придастъ ей лучшее выраженіе. Вы видали дождь и солнце въ одно время; ея слезы и улыбки походили на что-то еще лучшее; прелестная улыбка, игравшая на полныхъ ея губахъ, казалось, не знала какіе гости были въ глазахъ, съ которыми они разставались, точно перлы съ брилліантовъ скатывавшіеся. — Коротко, печаль сдѣлалась бы любимѣйшей рѣдкостью, еслибы такъ шла ко всѣмъ.
КЕНТ. Не говорила она чего?
ДВОР. Разъ или два произнесла она имя отца, тяжело переводя духъ, словно оно давило ея сердце, и воскликнула: «Сестры, сестры! — Позоръ женщинъ! сестры! Кентъ! отецъ! сестры! Какъ? въ бурю? ночью? Не вѣрьте жь, чтобъ существовало состраданіе!» — За тѣмъ священная влага, хлынувшая изъ небесныхъ глазъ, залила эти вопли, и она быстро удалилась, чтобы на единѣ предаться горести.
КЕНТ. Звѣзды, звѣзды надъ нами правятъ нашими судьбами; иначе былоли бъ возможно такое различное отъ одной и той же четы порожденіе? — За тѣмъ вы не говорили съ ней?
ДВОР. Нѣтъ.
КЕНТ. А было это до отъѣзда короля?
ДВОР. Нѣтъ, послѣ.
КЕНТ. Такъ; бѣдный угнетенный Лиръ въ городѣ; иногда, въ свѣтлыя минуты, онъ помнитъ зачѣмъ мы здѣсь, но увидаться съ дочерью никакъ не соглашается.
ДВОР. Отчего же?
КЕНТ. Отъ непреодолимаго стыда; его жестокосердіе лишившее ее его благословенія, то что онъ подвергъ ее всѣмъ случайностямъ чужбины, отдалъ драгоцѣнныя ея права дочерямъ съ собачьими сердцами, все это такъ ядовито терзаетъ его душу, что жгучій стыдъ никакъ не допускаетъ его къ Корделіи.
ДВОР. Бѣдный король!
КЕНТ. А о войскахъ Альбени и Корнвелля вы не слыхали?
ДВОР. Слышалъ, что выступили.
КЕНТ. Такъ; я сведу васъ къ царственному Лиру; при немъ вы и останетесь. Я же, по одному весьма важному обстоятельству, долженъ нѣкоторое время скрываться. — Придетъ время, узнаете кто я — не пожалѣете, что удостоили меня этого знакомства. Прошу, идемте. (Уходятъ.)
СЦЕНА 4.[править]
КОРД. Ахъ, это онъ; его сейчасъ встрѣтили бушующаго, какъ взволнованное море, громко распѣвающаго, увѣнченнаго горькой дымянкой, пыреемъ, дикой горчицей, болиголовомъ, крапивой, кукушницей, куколемъ, всѣми сорными растеніями плодородныхъ нивъ нашихъ. Пошлите цѣлую сотню; обыщите каждую десятину высоко-поросшаго поля и приведите его ко мнѣ. (Одинъ изъ офицеровъ уходитъ.) — Можетъ человѣческая мудрость возвратить ему отнятой у него разсудокъ? Поможетъ ему кто — бери всѣ мои драгоцѣнности.
ВРАЧ. Есть, ваше величество, средство. Питающая природу нашу кормилица — сонъ, котораго онъ лишенъ; даровать его ему могутъ многія снадобья — силой своей они сомкнутъ вѣки тоски.
КОРД. О, брызните же, вмѣстѣ съ моими слезами, всѣ благодатныя тайны, всѣ не оповѣщенныя еще силы земли! помогите, уврачуйте горе бѣднаго человѣка! — Отыщите, отыщите его, чтобы несдерживаемое бѣшенство не расторгло узъ жизни, утратившей возможность управлять собою.
ГОНЕ. Новость, государыня. Британскія войска идутъ сюда.
КОРД. Это извѣстно уже намъ; мы готовы и ждемъ ихъ. — О, дорогой мой отецъ, только за тебя и вступаюсь я; потому великодушный король Франціи и сжалился надъ грустью и горькими моими слезами. Не раздутое честолюбіе побудило насъ поднять оружіе — только любовь, горячая любовь и права дряхлаго нашего отца. Скоро ли услышу и увижу я его! (Уходятъ.)
СЦЕНА 5.[править]
РЕГА. Но войско нашего брата — выступило оно?
ОСВА. Выступило.
РЕГА. А самъ онъ съ нимъ?
ОСВА. Не легко было согласить его на это. Сестра ваша воинственнѣй.
РЕГА. Въ замкѣ лордъ Эдмондъ не говорилъ съ твоимъ господиномъ?
ОСВА. Нѣтъ.
РЕГА. Что же можетъ быть въ письмѣ моей сестры къ нему?
ОСВА. Не знаю, леди.
РЕГА. Онъ уѣхалъ по важному дѣлу. Величайшее было неблагоразуміе, обезглазивъ Глостера, оставить его въ живыхъ; куда ни придетъ онъ — онъ возбуждаетъ противъ насъ сердца всѣхъ. Эдмондъ поѣхалъ, я полагаю, покончить, изъ состраданія къ его бѣдствію, омраченную жизнь его, а за тѣмъ поразвѣдать и о непріятелѣ.
ОСВА. Приходится гнать съ этимъ письмомъ за нимъ.
РЕГА. Наше войско выступаетъ завтра; останься съ нами; дороги не безопасны.
ОСВА. Не могу, герцогиня; госпожа моя строго наказала.
РЕГА. Зачѣмъ писать ей къ Эдмонду? Развѣ ты не могъ передать ея желаніе и на словахъ? Вѣроятно что-нибудь — не знаю что. — Я буду очень тебѣ благодарна; дай мнѣ прочесть письмо ея.
ОСВА. Герцогиня, скорѣе я —
РЕГА. Я знаю, госпожа твоя не любитъ своего мужа — я убѣждена въ этомъ; въ послѣдній ея пріѣздъ сюда, она бросала на благороднаго Эдмонда такіе странные, такъ ясно говорившіе взгляды. Ты, я знаю, ея повѣренный.
ОСВА. Я герцогиня?
РЕГА. Я говорю не наобумъ; ты ея повѣренный, я знаю это, и потому совѣтую принять въ соображеніе вотъ что: мой мужъ умеръ, Эдмондъ и я объяснились, и подходящѣе онъ моей рукѣ, чѣмъ рукѣ госпожи твоей. — Изъ этого можешь вывести дальнѣйшее. Отыщешь его, прошу, отдай ему это; а когда госпожа твоя узнаетъ отъ тебя обо всемъ, что слышалъ, попроси ее прибѣгнуть къ благоразумію. За симъ, прощай. Случится тебѣ услышать о слѣпомъ измѣнникѣ — ждетъ повышенье того, кто съ нимъ покончитъ.
ОСВА. Желалъ бы встрѣтить его, герцогиня; показалъ бы чей я сторонникъ.
РЕГА. Прощай. (Уходятъ.)
СЦЕНА 6.[править]
ГЛОС. Когда жь дойду я до вершины скалы?
ЭДГА. Вы ужь взбираетесь на нее; чувствуете, какъ тяжело становится?
ГЛОС. Мнѣ все кажется, что идемъ по ровному.
ЭДГА. По страшной крутизнѣ. Слушайте! слышите шумъ моря?
ГЛОС. Нѣтъ.
ЭДГА. Боль глазъ ослабила, стало, и другія ваши чувства.
ГЛОС. Можетъ быть и въ самомъ дѣлѣ. Вотъ, мнѣ кажется, что и твой голосъ измѣнился, что и говоришь ты лучше и складнѣе, чѣмъ прежде.
ЭДГА. Сильно ошибаетесь; ничего, кромѣ одежды, не измѣнилось во мнѣ.
ГЛОС. Лучше, кажется мнѣ, сталъ ты говорить.
ЭДГА. Сюда, сэръ; Здѣсь то мѣсто; стойте. — У, какая страсть; голова кружится, какъ взглянешь въ такую глубь! Вороны и галки, разсѣкающія воздухъ на срединѣ между нами и подножьемъ, кажутся не больше жуковъ; на полдорогѣ внизъ кто-то виситъ и собираетъ морской укропъ[41]; страшный промыселъ! онъ кажется не больше головы своей. Рыбаки, прохаживающіеся по прибережью, представляются мышами; большое, стоящее на якорѣ судно — его лодкой, а его лодка — поплавкомъ, едва глазу замѣтнымъ. Рокотъ прибоя, разбивающагося о множество разбросанныхъ внизу камней, не слышенъ на такой высотѣ. Не смотрю болѣе — пожалуй, закружится еще голова, помутится въ глазахъ, и полетишь стремглавъ внизъ.
ГЛОС. Подведи меня туда, гдѣ ты стоишь.
ЭДГА. Давайте руку. Теперь вы на шагъ только отъ самого края; ни за что во всей подлунной не отважился бы я подпрыгнуть тутъ.
ГЛОС. Пусти жь мою руку; вотъ тебѣ, мой другъ, другой кошелекъ, и въ немъ брилліантъ, нисколько не лишній для бѣднаго человѣка; феи и боги да содѣлаютъ его въ твоихъ рукахъ благодатнымъ! Ступай теперь своей дорогой; скажи прощай, и дай мнѣ услышать твое удаленіе.
ЭДГА. Счастливо жь оставаться, добрый господинъ.
ГЛОС. Отъ души желаю.
ЭДГА. (Про себя). Обманывая такъ его отчаяніе, я излечу его отъ него.
ГЛОС. О, всемогущіе боги! покидаю я этотъ міръ; безропотно, передъ вашими очами, стряхиваю я съ себя великое мое горе. Еслибъ я могъ еще нести его, не вступая во вражду съ непреодолимой вашей волей, мой огарокъ, ненавидимая эта частичка природы, догорѣлъ бы самъ собою. Если Эдгаръ живъ, о, благословите его! — Ну, любезный, прощай! (Бросается какъ бы съ высоты, падаетъ и лежитъ безъ чувствъ.)
ЭДГА. Ушелъ, сэръ. Прощайте! — (Про себя) А я не знаю еще — можетъ и воображеніе въ силахъ похитить сокровище жизни, когда сама жизнь на то подается; будь онъ тамъ, гдѣ думалъ быть, не думалъ бы онъ больше. — (Громко) Живъ или мертвъ? Эй, ты, почтеннѣйшій! дружище! — Слышишь, любезный? — да говори же! — (Про себя) Пожалуй онъ и въ самомъ дѣлѣ умеръ; — нѣтъ, оживаетъ. — (Громко) Что ты такое, любезный?
ГЛОС. Прочь, дай мнѣ умереть.
ЭДГА. Будь ты, чѣмъ бы ты тамъ ни былъ, только не осенней паутинкой, пушинкой, или воздухомъ, слетѣвъ съ такой высоты, ты разбился бы, какъ яйцо, въ дребезги; но ты дышешь; тяжеленекъ таки, а не обливаешься кровью, говоришь, цѣлехонекъ. И десять мачтъ, другъ на друга поставленныхъ, не составятъ еще той высоты, съ которой ты стремглавъ свалился. Что ты остался живъ — просто чудо. Молви еще что нибудь.
ГЛОС. Да дѣйствительно ли свалился я?
ЭДГА. Со страшной вершины вотъ этой извѣстковой скалы. Взгляни-ка на эту высь; и голосистаго жаворонка на такой высотѣ не увидишь и не услышишь; глянь только.
ГЛОС. Ахъ, нѣтъ глазъ у меня. — Неужели несчастіе лишено даже и благодатной возможности покончить себя смертью? Еслибъ горемыка могъ такимъ образомъ надуть свирѣпство тирана, насмѣяться надъ его надменной волей — было бы и это хоть какимъ нибудь утѣшеніемъ.
ЭДГА. Давай руку. (Помогая ему встать.) Вставай! — такъ. — Ну что? чувствуешь подъ собой ноги? Ты стоишь.
ГЛОС. Слишкомъ, слишкомъ хорошо.
ЭДГА. Чудо изъ чудесъ. На вершинѣ утеса, кто это разстался съ тобой?
ГЛОС. Бѣдный, жалкій нищій.
ЭДГА. Отсюда, снизу, мнѣ казалось, что глаза его были двѣ полныя луны; что у него тысяча носовъ и рога, извивавшіеся и крутившіеся, какъ взбудараженное море. Это былъ какой нибудь злой духъ; и потому, вѣрь, счастливый старикъ, тебя спасли благодатнѣйшія божества, совершающія, во славу свою, невозможное для человѣка.
ГЛОС. Припоминаю теперь; отнынѣ буду переносить горе, пока само оно не воскликнетъ: довольно, довольно, умри! — А того, о комъ ты сейчасъ говорилъ, я принималъ за человѣка; часто вырывалось у него: злой, злой духъ! — онъ привелъ меня на это мѣсто.
ЭДГА. Будь же поспокойнѣе и потерпѣливѣе. — Это кто идетъ сюда?
Здравый смыслъ никогда не уберетъ такъ своего хозяина.
ЛИРЪ. Нѣтъ, за битье монеты, ничего не могутъ они мнѣ сдѣлать; я король вѣдь.
ЭДГА. О сердце надрывающій видъ!
ЛИРЪ. Природа въ этомъ отношеніи выше искусства. — Вотъ тебѣ вербовочный задатокъ. Этотъ малый дѣйствуетъ лукомъ словно огородное чучело; дайте ему лучше аршинъ суконщика. — Смотрите, смотрите, мышь! Тише, тише! — мы справимся съ ней этимъ кусочкомъ поджареннаго сыра. — Вотъ боевая моя перчатка; попытаю ее противъ великана. — Давайте сѣкиры. — Ай, какъ славно летитъ эта птичка! — въ цѣль, въ цѣль прямо! — Эй, лозунгъ!
ЭДГА. Душистый майоранъ.
ЛИРЪ. Проходи.
ГЛОС. Знаю я этотъ голосъ.
ЛИРЪ. А! Гонерила! — съ бѣлой бородой! — Онѣ ласкали меня, какъ собаку; говорили, что бѣлые волосы были у меня въ бородѣ прежде черныхъ. Говорить да и нѣтъ на все, что ни сказалъ бы! — Да, и вмѣстѣ нѣтъ — плохое это было богословіе. А вотъ, какъ промочилъ меня однажды дождь, продулъ вѣтеръ, и не замолкъ громъ, по моему требованію — я и увидалъ что онѣ такое, узналъ ихъ. Подите, не господа онѣ своего слова; говорили онѣ, что я все; ложь это — не устоять мнѣ и противъ лихорадки.
ГЛОС. Помню хорошо я этотъ голосъ. Король это?
ЛИРЪ. Король, король каждый вершокъ мой. Взглянулъ пристально — смотри, какъ дрожитъ подданный. Этого я прощаю, дарую ему жизнь; какого рода твое преступленіе? — Прелюбодѣяніе? — Не умрешь ты. Умереть за прелюбодѣяніе! Нѣтъ, и воробей грѣшитъ этимъ, и крошечная золотая мушка блудитъ на моихъ глазахъ. Да процвѣтаетъ блудъ; вѣдь побочный Глостера былъ къ отцу добрѣе, чѣмъ мои дочери, зачатыя на законномъ ложѣ. Работай же сладострастіе, какъ тамъ ни попало — нужны вѣдь мнѣ солдаты. — Посмотрите на эту глупо-улыбающуюся барыню, по лицу которой подумаешь — снѣгъ у ней въ развилинѣ, прикидывающуюся самой добродѣтелью[42], покачивающую головой и при одномъ звукѣ слова наслажденіе; а и хорекъ, и выпущенная весной на траву лошадь, не такъ похотливо-жадны до него. Центавры онѣ отъ поясницы, хоть верхъ и женской; достояніе боговъ только до пояса, за нимъ все дьявольское; тамъ адъ, тамъ мракъ, тамъ сѣрная бездна, пылающая, клокочущая, вонь, зараза; — фи, фи! пфу, пфу! — Дай мнѣ, добрый аптекарь, унцію выхухоля; поприправь мое воображеніе; вотъ тебѣ деньги.
ГЛОС. О, позволь мнѣ поцѣловать эту руку!
ЛИРЪ. Позволь мнѣ прежде вытереть ее; сильно пахнетъ она смертностью.
ГЛОС. О развалина дивнаго произведенія природы! Такъ и великій этотъ міръ обратится въ ничто. — Знаешь ты меня?
ЛИРЪ. Помню хорошо глаза твои. — Ты косишься на меня? Нѣтъ, слѣпой Купидонъ, ничѣмъ и худшимъ этого не заставить ты меня любить. — Прочти этотъ вызовъ; обрати только вниманіе на почеркъ.
ГЛОС. Еслибъ и всѣ его буквы были солнцами — не увидалъ бы я все-таки ни одной.
ЭДГА. Не хотѣлъ я вѣрить этому по разсказамъ, а выходитъ правда, и разрываетъ это мое сердце.
ЛИРЪ. Читай.
ГЛОС. Какъ, глазницами?
ЛИРЪ. Ого! вотъ оно до чего дошло. Ни глазъ въ головѣ, ни денегъ въ кошелькѣ? Твои глаза въ тяжеломъ положеніи, а кошелекъ — въ легкомъ; видишь, какъ все идетъ на свѣтѣ.
ГЛОС. Вижу чувствуя.
ЛИРЪ. Какъ, сошелъ ты съ ума? Человѣкъ можетъ и безъ глазъ видѣть какъ все идетъ на свѣтѣ. Гляди ушами; смотри какъ вонъ тотъ судья издѣвается надъ энтимъ глупымъ воришкой. Скажу тебѣ на ушко: перемѣсти ихъ, и отгадай-ка[43] тогда который судья, который воръ? Видалъ ты, что собака мызника лаетъ на нищаго?
ГЛОС. Видалъ, государь.
ЛИРЪ. И что бѣдняга бѣжитъ отъ пса? Вотъ тебѣ вѣрнѣйшее представленіе власти; повинуются и псу, когда онъ при исполненіи своихъ обязанностей. — Эй ты, гнусный палачъ, останови кровожадную свою руку! За что стегаешь ты эту дѣву радости? Хлещи свою собственную спину; вѣдь ты самъ, съ радостью, совершилъ бы съ ней грѣхъ, за который сѣчешь ее. Ростовщикъ вѣшаетъ надувалу. Сквозь дырявую одежду видны и маленькія продѣлки; богатая, подбитая мѣхомъ — все скрываетъ. Облеки преступленіе въ золото, и крѣпкое копье правосудія переломится, не поранивъ; облеки его въ рубище — пронзитъ и соломенка пигмея. Никто не виновенъ, никто, говорю я, никто; всѣхъ защищу. Узнай это, любезный другъ, отъ меня, имѣющаго силу замыкать уста обвинителя. Добудь себѣ очки, и, какъ паршивый политикъ, дѣлай видъ, что видишь и то, чего не видишь. — Ну, ну же, ну! снимайте съ меня сапоги; проворнѣй, проворнѣй; такъ.
ЭДГА. Смѣсь дѣла со вздоромъ! здравый смыслъ въ безуміи!
ЛИРЪ. Хочешь оплакивать мое несчастіе, возьми мои глаза. Я хорошо знаю тебя; твое имя Глостеръ. Надо быть терпѣливымъ. Съ плачемъ явились мы на свѣтъ. Ты знаешь, въ первое время, только почуемъ воздухъ, мы пищимъ, кричимъ. Скажу тебѣ проповѣдь; слушай.
ГЛОС. О, боги!
ЛИРЪ. Родившись, мы вопимъ о томъ, что явились на великій этотъ помостъ глупцовъ. — А! славная это мысль[44]. Хитрая была бы штука обуть лошадей въ поярокъ; попробую, и какъ подкрадусь къ зятьямъ — бей, бей, бей, бей, бей, бей[45]!
ДВОР. Вотъ онъ; держите его. — Государь, прекрасная ваша дочь —
ЛИРЪ. Никто не выручаетъ? Что же это, плѣнникъ я? Вѣчная я игрушка счастія. — Обращайтесь же со мной хорошо; получите выкупъ. Дайте мнѣ врача — раненъ я въ мозгъ,
ДВОР. Доставятъ вамъ все, что пожелаете.
ЛИРЪ. Нѣтъ помощниковъ? Все долженъ самъ? Это можетъ сдѣлать человѣка, человѣкомъ изъ соли, способнымъ обратить глаза въ садовыя лейки и прибивать осеннюю пыль[46].
ДВОР. Государь —
ЛИРЪ. Умру мужественно, какъ разряженный женихъ. Чтожь! буду веселъ. Идемте же, идемте; вѣдь я король, господа, знаете вы это?
ДВОР. Вы король, и мы повинуемся вамъ.
ЛИРЪ. Такъ дѣло и не проиграно еще. А хотите добиться — добивайтесь бѣгомъ. Ну-ка, ну! (Убѣгаетъ; за нимъ и Служители.)
ДВОР. Больно видѣть въ такомъ положеніи и послѣдняго нищаго; но короля — нѣтъ словъ для выраженья! — Но у тебя есть еще дочь; сниметъ она съ природы проклятіе, накликанное на нее двумя другими.
ЭДГА. Богъ въ помощь, почтенный сэръ.
ДВОР. Короче, любезный; что тебѣ надо?
ЭДГА. Не слыхалиль вы, что въ непродолжительномъ времени будетъ сраженье?
ДВОР. Непремѣнно; кто жь этого не знаетъ; всякій, кто только можетъ различать звуки, слышалъ объ этомъ.
ЭДГА. А позвольте спросить: далеко другое-то войско?
ДВОР. Близко, и спѣшитъ сюда; съ часу на часъ ожидаютъ появленія главной силы.
ЭДГА. Благодарю, сэръ; это все.
ДВОР. Двинулись и войска королевы, хотя она, по одному обстоятельству, и остается еще здѣсь.
ЭДГА. Благодарю, сэръ. (Дворянинъ уходитъ.)
ГЛОС. Прекратите же, боги вѣчно-милосердые, мое дыханіе; не дайте моему злому духу, довести меня снова до искушенія умереть прежде, чѣмъ вамъ угодно!
ЭДГА. Хорошая молитва, отецъ.
ГЛОС. Но вы-то, вы-то кто-же, сэръ?
ЭДГА. Бѣднякъ, смирённый ударами счастья; приспособленный, извѣданнымъ и перечувствованнымъ горемъ, къ кроткому состраданію. Давайте руку, я доведу васъ до какого нибудь жилища.
ГЛОС. Отъ души благодарю тебя; да благословитъ и да вознаградитъ тебя за это благое небо!
ОСВА. А, провозглашенная награда! Чего еще счастливѣе! Безглазая твоя голова именно только для моего возвышенія и создана. — Припоминай же, старый, жалкій измѣнникъ, грѣхи свои проворнѣй; — (Обнажая мечъ) мечъ, долженствующій уничтожить тебя, обнаженъ ужь.
ГЛОС. Да даруетъ же ему дружественная твоя рука достаточную для того силу. (Эдгаръ становится между ними.)
ОСВА. Къ чему, дерзкій мужланъ, хочешь ты защитить объявленнаго измѣнника? Убирайся; не то заразитъ онъ тебя горькой своей участью. Брось его руку.
ЭДГА. Не брошу, сэръ, безъ болѣе достаточной причины[47].
ОСВА. Пусти, рабъ, или умрешь ты.
ЭДГА. Идите, господинъ, своей дорогой, и дайте бѣднякамъ идти своей. Еслибъ меня можно было выхвастать изъ жизни — такъ это удалось бы ужь дней четырнадцать назадъ. Нѣтъ, не подходите къ старику; держитесь подальше; не то, предостерегаю васъ, попробую, что крѣпче — ваша башка, или моя дубина. Говорю вамъ прямо, безъ утайки.
ОСВА. Прочь, навозная куча!
ЭДГА. Пересчитаю жь я ваши зубы, сэръ. Милости просимъ; продѣлокъ вашего меча не боюсь я нисколько. (Они бьются; Эдгаръ сшибаетъ ею съ ногъ.)
ОСВА. Рабъ, убилъ ты меня. — Возьми, негодяй, мой кошелекъ. Хочешь вполнѣ воспользоваться своимъ счастіемъ, закопай мой трупъ, и доставь письмо, которое найдешь у меня, Эдмонду, графу Глостеръ; отыщи его въ англійскомъ войскѣ. — О, смерть преждевременная! (Умираете.)
ЭДГА. Знаю я тебя, услужливый бездѣльникъ, преданный порокамъ своей госпожи, какъ только можетъ желать ея гнусность.
ГЛОС. Какъ, умеръ онъ?
ЭДГА. Присядь, отецъ; отдохни. — Посмотримъ его карманы; письмо, о которомъ онъ говорилъ, можетъ быть и весьма полезное намъ. — Онъ умеръ; жалѣю объ одномъ только, что не другой кто былъ палачемъ его. — Посмотримъ. — Позволь, снисходительный воскъ; и ты, приличіе, не кори насъ за это. Чтобъ узнать мысли враговъ, вскрываютъ и сердца ихъ; вскрыть ихъ бумагу простительнѣе. (Читаетъ.) «Вспомни наши клятвы. У тебя много удобныхъ случаевъ съ нимъ покончить; захочешь — время и мѣсто для этого найдутся. Ничего не сдѣлано, если онъ возвратится побѣдителемъ; тогда я плѣнница, и его ложе — моя темница, отъ противной теплоты которой избавь меня, и, за трудъ, займи его мѣсто. Твоя — жена хотѣлось бы сказать — преданная тебѣ, Гонерила». — О, ничѣмъ не угашаемый пылъ женской прихоти[48]! — Замыселъ на жизнь добраго мужа, и замѣна его — моимъ братомъ! — Здѣсь, въ этотъ песокъ, зарою я тебя, несчастный посолъ кровожадныхъ блудодѣевъ; и въ свое время, позорная эта бумага изумитъ глаза обреченнаго на смерть герцога. Счастье его, что могу увѣдомить его о твоей смерти и о винѣ твоего посланія.
ГЛОС. Король сошелъ вѣдь съ ума; какъ же крѣпокъ противный мой разсудокъ — все еще выдерживаетъ, все еще вполнѣ чувствую я страшное мое горе! Лучше бы и мнѣ сойти съума; тогда мышленіе отдѣлилось бы отъ горя, ложныя представленія лишили бъ мое горе сознанія. (Вдали барабанный бой.)
ЭДГА. Давайте жь мнѣ вашу руку. Мнѣ слышатся вдали барабаны. Идемъ, отецъ; я передамъ тебя другу. (Уходятъ.)
СЦЕНА 7.[править]
КОРД. О мой добрый Кентъ, какъ мнѣ жить и дѣйствовать, чтобы вполнѣ вознаградить тебя за доброту твою? Жизнь моя слишкомъ коротка для этого, и все, что ни сдѣлаю, будетъ слишкомъ недостаточно.
КЕНТ. Признана, государыня, услуга — заплачено съ излишкомъ. Все, что я сообщилъ вамъ — скромная истина; ничего ни убавлено, ни прибавлено.
КОРД. Надѣнь же платье получше. Напоминовеніе тяжелого времени этотъ нарядъ; прошу, сбрось его.
КЕНТ. Извините, добрая государыня, обнаружить кто я теперь же — повредить моей главной цѣли[49]. Прошу, въ награду, не признавать меня, пока время и я не найдемъ это удобнымъ.
КОРД. Пусть будетъ, мой добрый лордъ, по вашему. — (Врачу) Что король?
ВРАЧ. Все спитъ еще.
КОРД. О, уврачуйте, милосердые боги, страшное растройство всего оскорбленнаго существа его! уладьте разлаженныя, разногласящія чувства этого, ребенкомъ сдѣлавшагося отца!
ВРАЧ. Угодно вашему величеству, чтобъ мы разбудили его? онъ спалъ достаточно.
КОРД. Дѣйствуйте какъ велитъ ваше искусство, какъ найдете нужнымъ. Переодѣли его?
ВРАЧ. Какже; пользуясь его глубокимъ сномъ, мы все на немъ перемѣнили.
КЕНТ. Будьте, государыня, тутъ, когда мы разбудимъ его; я увѣренъ — онъ будетъ тихъ.
КОРД. Хорошо. (Музыка.)
ВРАЧ. Неугодно ли вамъ стать поближе, — Громче, музыка.
КОРД. О, отецъ! Да сосредоточитъ выздоровленіе все цѣлебное на устахъ моихъ, и да уврачуетъ моимъ поцѣлуемъ жестокую скорбь, которой двѣ мои сестры подвергли почтенную твою старость!
КЕНТ. Добрая, дорогая государыня!
КОРД. Еслибъ ты и не былъ отцомъ ихъ — эти бѣлые клочки должны бы пробудить въ нихъ состраданіе. Такое ли лицо можно было подвергнуть буйству враждующихъ вѣтровъ? страшнымъ ударамъ рокочущаго грома? грозному сверканію быстрой, во всѣхъ направленіяхъ перекрещивавшейся молніи? заставить тебя — бѣдный заброшенный — бодрствовать съ головой такъ плохо прикрытой? И собака моего врага, хотя бы она и кусала меня, лежала бы въ такую ночь у огня моего; а ты, мой бѣдный отецъ, долженъ былъ искать убѣжища между свиней и небомъ отверженныхъ, на гнилой, жесткой соломѣ! Ахъ, можно удивляться, что твоя жизнь не покончилась разомъ, вмѣстѣ съ твоимъ разсудкомъ. — Онъ просыпается; заговорите съ нимъ.
ВРАЧ. Говорите вы, государыня; это будетъ лучше.
КОРД. Какъ ваше здоровье, государь? Какъ вы, ваше величество, чувствуете себя?
ЛИРЪ. Дурно ты со мной поступаешь, вытаскивая меня изъ могилы. — Ты душа благословенная, а я привязанъ къ огненному колесу, которое мои собственныя слезы обдаютъ какъ растопленный свинецъ.
КОРД. Знаете вы меня, государь?
ЛИРЪ. Знаю; ты духъ. Когда умерла ты?
КОРД. Все, все далекъ еще.
ВРАЧ. Онъ не совсѣмъ еще проснулся; оставимъ его на минуту въ покоѣ.
ЛИРЪ. Гдѣ былъ я? Гдѣ теперь? — Дневной это свѣтъ? — Я страшно обманываюсь. — Я умеръ бы отъ жалости, увидавъ другого въ такомъ положеніи. — Не знаю, что и говорить. — Не побожусь, что мои это руки; — посмотримъ; поводъ этой булавки я чувствую. Хотѣлось бы убѣдиться въ какомъ я положеніи!
КОРД. О, взгляните на меня, государь, и подержите, благословляя, надо мной ваши руки. (Лиръ падаетъ передъ ней на колѣни.) Нѣтъ, государь, не должны вы преклонять колѣнъ.
ЛИРЪ. Прошу, не насмѣхайся надо мной. Я страшно глупо-взбалмошный старикъ, слишкомъ мнѣ за восемьдесятъ, ни часомъ больше или меньше, и, говоря откровенно, боюсь, не совсѣмъ въ здравомъ умѣ. Мнѣ кажется, что я долженъ бы знать тебя, знать (Указывая на Кента) и этого человѣка; но сомнѣваюсь, потому что никакъ не возьму въ толкъ, что это за мѣсто, и сколько ни ломаю головы, не припомню и этой одежды; не знаю и гдѣ провелъ послѣднюю ночь. Не смѣйся надо мной, потому что, такъ вѣрно, какъ то, что я мущина, я думаю — эта леди мое дитя Корделія.
КОРД. Она, она.
ЛИРЪ. Мокры твои слезы? Да. Прошу, не плачь. Есть у тебя ядъ для меня — я выпью его. Я знаю, ты не любишь меня; твои сестры, какъ припоминаю, обидѣли меня. Ты имѣешь причину — онѣ никакой.
КОРД. Никакой, никакой.
ЛИРЪ. Во Франціи я?
КОРД. Въ вашемъ собственномъ королевствѣ, государь.
ЛИРЪ. Не обманывай меня.
ВРАЧ. Можете быть теперь вполнѣ покойны, государыня; жестокое бѣснованіе, вы видите, убито въ немъ; но приводить на память забытое имъ время, все-таки опасно еще. Попросите его пройтись съ вами, и не безпокойте ничѣмъ болѣе, пока совершенно не оправится.
КОРД. Угодно вашему величеству идти со мной?
ЛИРЪ. Тебѣ надо быть снисходительной ко мнѣ. Прошу, забудь и прости. Я старъ, и глупъ. (Уходитъ съ Корделіей, Врачемъ и свитой.)
ДВОР. Правда, сэръ, что герцогъ Корнвелльскій убитъ, и такъ именно?
КЕНТ. Несомнѣнная.
ДВОР. Кто жъ ведетъ его войско?
КЕНТ. Говорятъ, побочный сынъ Глостера.
ДВОР. А Эдгардъ, изгнанный его сынъ, говорятъ въ Германіи съ графомъ Кентскимъ.
КЕНТ. Слухи розные. Время однакожь поосмотрѣться; войска королевства быстро приближаются сюда.
ДВОР. По всему рѣшенье будетъ кровавое. Прощайте, сэръ. (Уходитъ.)
КЕНТ. Покончатся и мои хлопоты, хорошо или дурно, смотря по исходу этой битвы. (Уходитъ.)
ДѢЙСТВІЕ V.[править]
СЦЕНА 1.[править]
ЭДМО. (Одному изъ Офицеровъ). Узнайте, остается герцогъ при послѣднемъ своемъ рѣшеніи, или придумалъ еще что, совершенно его измѣняющее. Онъ такъ измѣнчивъ, недовѣрчивъ къ себѣ; — добудьте намъ окончательное его рѣшеніе. (Офицеръ уходитъ.)
РЕГА. А съ служителемъ сестры непремѣнно случилось что-нибудь недоброе.
ЭДМО. Весьма возможно.
РЕГА. Теперь, милый мой лордъ, вы знаете все хорошее, что я для васъ задумала. Скажите же, но правду, сущую правду: любите вы сестру мою?
ЭДМО. Почтительнѣйшей любовью.
РЕГА. И никогда не находили дороги къ мѣсту всѣмъ, кромѣ брата, заказанному?
ЭДМО. Въ полнѣйшемъ вы, въ этомъ отношеніи, заблужденіи.
РЕГА. Боюсь, вы были съ ней въ связи, въ связи самой близкой.
ЭДМО. Никогда, клянусь, герцогиня, честью.
РЕГА. Я не могу терпѣть ее. Милый мой лордъ, не будьте же слишкомъ коротки съ ней.
ЭДМО. Не безпокойтесь. — Но вотъ и она, и герцогъ, супругъ ея.
ГОНЕ. (Про себя). Лучше для меня потерять сраженіе, чѣмъ допустить, чтобъ сестра развела насъ съ нимъ.
АЛЬБ. Привѣтъ любезнѣйшей сестрѣ нашей. — Сэръ, до насъ дошло, что король прибылъ къ своей дочери, со многими, возбужденными противъ насъ суровостью нашего правленія. Никогда не бывалъ я еще храбрымъ, когда не могъ оставаться честнымъ; и въ этомъ случаѣ, я возстаю только противъ вторженія Франціи въ наши предѣлы, нисколько не противъ поддержки короля и другихъ, имѣющихъ, боюсь, весьма достаточныя и основательныя причины къ возстанію.
ЭДМО. Благородно говорите вы, герцогъ.
РЕГА. Но къ чему все это?
ГОНЕ. Соединитесь противъ врага, всѣмъ намъ общаго; не въ личныхъ, домашнихъ дрязгахъ дѣло.
АЛЬБ. Такъ обсудимъ же со старшими въ военномъ дѣлѣ какъ намъ дѣйствовать.
ЭДМО. Я сейчасъ же явлюсь въ вашу палатку.
РЕГА. Ты съ нами, сестра?
ГОНЕ. Нѣтъ.
РЕГА. Былобъ гораздо приличнѣе; прошу, идемъ съ нами.
ГОНЕ. (Про себя). А! знаю я эту загадку. — (Громко') Иду.
ЭДГА. Если ваше высочество говаривали когда нибудь съ такимъ, какъ я, бѣднякомъ, прошу выслушать меня.
АЛЬБ. Я догоню васъ. — (Эдмондъ, Регана, Гонерила, Офицеръ и свита уходятъ.) Говори.
ЭДГА. Прежде чѣмъ начнете битву, прочтите это письмо. Одержите побѣду — вызовите трубой принесшаго вамъ это; какъ ни кажусь я жалкимъ, могу все-таки выставить вамъ рыцаря, который докажетъ все здѣсь написанное. Проиграете — мірское ваше дѣло тѣмъ и кончится; кончатся и всѣ козни. (Уходя) Будьте счастливы!
АЛЬБ. Погоди, пока прочту письмо.
ЭДГА. Запрещено. Придетъ пора, велите только герольду сдѣлать вызовъ, и я явлюсь снова. (Уходитъ.)
АЛЬБ. Такъ прощай; письмо я прочту.
ЭДМО. Врагъ въ виду ужь; стройте ваше войско. Вотъ вѣрный перечень силъ и средствъ его. Пуще всего просятъ васъ поторопиться.
АЛЬБ. Не опоздаемъ. (Уходитъ.)
ЭДМО. Я поклялся въ любви и той и другой сестрѣ; обѣ недовѣряютъ другъ другу, какъ ужаленный — ехиднѣ. Которую жь взять мнѣ? Обѣихъ? одну? или ни одной? Ни одной не добьешься, будутъ обѣ живы; возмешь вдову — взбѣленится, взбѣсится Гонерила, а съ ней, при жизни мужа, едвали и выгоритъ мое дѣло. Чтожь, воспользуемся имъ для битвы, а тамъ, пусть жаждущая избавиться отъ него и придумываетъ средство какъ бы скорѣй его сбыть. Что же касается до замышляемой имъ пощады Лиру и Корделіи, попадутся они, по окончаніи битвы, въ наши руки — не слыхать имъ никогда его прощенья; потому что не разсужденье, а защищенье себя предстоитъ мнѣ теперь. (Уходитъ.)
СЦЕНА 2.[править]
ЭДГА. Сюда, отецъ; сядь здѣсь, подъ сѣнь этого дерева, и моли чтобы правое дѣло восторжествовало. Возвращусь къ тебѣ — возвращусь съ радостной вѣстью.
ГЛОС. Благодать да сопутствуетъ тебѣ! (Эдіаръуходитъ.)
Шумъ битвы и за тѣмъ отступленіе. Эдгаръ возвращается.
ЭДГА. Уходи, старикъ! давай руку; уходи! Король Лиръ потерялъ сраженіе, онъ и дочь въ плѣну. Давай же руку; идемъ.
ГЛОС. Не пойду я дальше; сгнить можно вѣдь и здѣсь.
ЭДГА. Чтожь это! опять черныя мысли? И свое отшествіе отсюда человѣкъ долженъ выжидать, какъ свое пришествіе сюда. Все дѣло въ созрѣніи. Идемъ.
ГЛОС. И то правда. (Уходятъ.)
СЦЕНА 3.[править]
ЭДМО. (Офицерамъ). Уведите и стерегите ихъ хорошенько, пока властные судить ихъ не объявятъ высочайшей своей воли.
КОРД. Мы не первые, подвергающіеся, при самыхъ лучшихъ стремленіяхъ, самой худшей долѣ. Только о тебѣ, угнѣтенный король, сокрушаюсь я; безъ того съумѣла бы насмѣяться надъ издѣвками лживаго счастья. — Увидимъ мы тѣхъ дочерей, сестеръ тѣхъ?
ЛИРЪ. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Идемъ скорѣе въ тюрьму. Тамъ одни, мы будемъ вдвоемъ распѣвать, какъ птички въ клѣткѣ. Попросишь ты у меня благословенія — паду на колѣни, и буду молить у тебя прощенія. Такъ будемъ мы жить, и молить, и пѣть, и разсказывать старыя былины, и радоваться золотистымъ бабочкамъ, и слушать толки жалкихъ бѣдняковъ о дворскихъ новостяхъ; будемъ и мы разсуждать съ ними о томъ, кто теряетъ, кто выигрываетъ, кто въ милости, кто въ немилости; возьмемъ на себя толкованіе и сокровеннѣйшаго, точно будто соглядатаи мы Господа; и переживемъ мы, въ стѣнахъ темницы, всѣ козни, всѣ партіи великихъ міра сего, приливающія и отливающія по мѣсяцу.
ЭДМО. Уведите ихъ.
ЛИРЪ. На такія жертвы, милая моя Корделія, сами боги бросаютъ ѳиміамъ. (Обнимая ее) Возвратилъ я тебя? Вздумаетъ кто разлучить насъ — долженъ принести огонь съ неба и выкуритъ насъ оттуда, какъ лисицъ. Оботри же глаза; скорѣй проказѣ удастся сожрать ихъ съ кожей и мясомъ, чѣмъ имъ заставить насъ плакать; увидимъ — околѣютъ прежде съ голода. Идемъ. (Уходить съ Корделіей и стражей.)
ЭДМО. Подойди, капитанъ; слушай. (Подавая ему бумагу) Возьми вотъ эту записку и ступай за ними въ темницу. Я повысилъ уже тебя; сдѣлаешь что тутъ написано — проложишь себѣ дорогу къ болѣе еще блестящей будущности. Знай, что каково время, таковы и люди; что жалостливость нейдетъ мечу. Порученье это не допускаетъ возраженій; скажи исполню, или ищи счастья другимъ путемъ.
КАПИ. Исполню, лордъ.
ЭДМО. Такъ къ дѣлу; и считай себя счастливѣйшимъ, какъ только будетъ оно сдѣлано. — Замѣть, — говорю: тотчасъ, и такъ, какъ тутъ написано.
КАПИ. Не могу я ни возить телегу, ни ѣсть сухаго овса; въ силахъ это человѣка — будетъ сдѣлано. (Уходитъ.)
АЛЬБ. Сэръ, вы оказали сегодня много доблести, да и счастье благопріятствовало вамъ. У васъ въ плѣну виновники нынѣшней борьбы; мы требуемъ ихъ отъ васъ, чтобы поступить съ ними, какъ найдемъ справедливымъ и необходимымъ для нашей безопасности.
ЭДМО. Сэръ, я счелъ не лишнимъ, отправить жалкаго стараго короля, подъ вѣрное охраненіе въ одно изъ мѣстъ заключенія. Его лѣта и еще болѣе его санъ имѣютъ чародѣйственную силу привлекать къ себѣ сердца простонародія; могутъ поэтому повернуть и наши, нами набранныя копья въ наши глаза, ими повелѣвающіе. Съ нимъ отправилъ я и королеву, и но той же самой причинѣ; завтра, или позже они будутъ готовы предстать предъ вашъ судъ, гдѣ бы вы ни назначили его. Теперь же мы въ поту и въ крови; другъ лишился друга; и лучшія битвы проклинаются, въ горячности, на себя испытывающими жестокость ихъ. Судъ надъ Корделіей и ея отцемъ требуетъ болѣе приличнаго мѣста.
АЛЬБ. Съ вашего позволенія, сэръ, вы участвовали въ этой войнѣ, какъ подданный, нисколько не какъ братъ нашъ.
РЕГА. Именно возвышеніемъ его до этого и намѣрены мы вознаградить его. Я полагаю, прежде чѣмъ договориться до этого, вамъ слѣдовало бы освѣдомиться и о нашемъ желаніи. Онъ предводительствовалъ нашими войсками, былъ облеченъ нашей властью, былъ нашимъ представителемъ, что конечно могло поставить его въ уровень съ вами, и дать право называться вашимъ братомъ.
ГОНЕ. Не горячись. Собственныя его доблести возвысили его болѣе всѣхъ твоихъ милостей.
РЕГА. Облеченный мною моими правами — онъ сдѣлался равнымъ и высшему.
ГОНЕ. Это самое большее, что могла бы ты сказать, сдѣлавъ его своимъ мужемъ.
РЕГА. Шутники бываютъ часто и пророками.
ГОНЕ. Э, э, глазъ сказавшій тебѣ это, косилъ не много.
РЕГА. Мнѣ что-то дурно, герцогиня; съумѣла бы я иначе отвѣтить вамъ, какъ слѣдуетъ. — Глостеръ, возьми мои войска, моихъ плѣнниковъ, мои владѣнія; распоряжайся ими, мною; сдаюсь. Свидѣтель весь этотъ міръ, что дѣлаю тебя моимъ мужемъ и господиномъ.
ГОНЕ. И ты думаешь быть женой его?
АЛЬБ. Не въ твоей власти помѣшать этому.
ЭДМО. Да и не въ вашей, герцогъ.
АЛЬБ. Въ моей, полукровный бездѣльникъ!
РЕГА. (Эдмонду). Вели бить въ барабаны, и докажи имъ, что моя власть въ твоихъ рукахъ.
АЛЬБ. Погоди; выслушай почему. — Эдмондъ, я беру тебя подъ стражу, какъ государственнаго измѣнника, а вмѣстѣ съ тобою (Указывая на Гонерилу) и эту позлащенную змѣю. — Что же до вашихъ притязаній, любезная сестра, я долженъ, радѣя о пользѣ жены, возстать противъ нихъ; она въ тайнѣ помолвилась съ этимъ лордомъ, и я, мужъ ея, не допускаю вашего оглашенія. Хотите выйдти замужъ — выходите за меня; моя жена сговорена ужь.
ГОНЕ. Что за комедія!
АЛЬБ. Ты вооруженъ, Глостеръ. — Трубите. Не явится никто, чтобъ на тебѣ доказать твои гнусныя, несомнѣнныя и многократныя измѣны. — (Бросая перчатку) вотъ мой залогъ. Я самъ, прежде чѣмъ какая кроха попадетъ мнѣ въ ротъ, докажу что ты ни въ чемъ нисколько не меньше того, чѣмъ провозгласилъ я тебя.
РЕГА. Тяжело! о, какъ тяжело мнѣ!
ГОНЕ. (Про себя). Не было бъ такъ — потеряла бы я вѣру въ ядъ.
ЭДМО. (Бросая свою перчатку). Вотъ и мой въ обмѣнъ; кто бы ни назвалъ меня измѣнникомъ — солгалъ, какъ бездѣльникъ. Пусть трубы вызываютъ; кто бы ни выступилъ — на немъ, на тебѣ, и не знаю на комъ еще — докажу я мою правоту и честь.
АЛЬБ. Герольда!
ЭДМО. Герольда, герольда, сюда!
АЛЬБ. Полагайся теперь только на свои собственныя силы; потому что твое войско, моимъ именемъ набранное, моимъ именемъ и распущено.
РЕГА. Боль преодолѣваетъ меня.
АЛЬБ. Ей дурно; отведите ее въ мою палатку. (Регану уводятъ.)
Сюда, герольдъ. Вели трубить, и прочти намъ это.
КАПИ. Трубите. (Трубятъ.)
ГЕРО. (Читаетъ). «Если есть въ рядахъ нашихъ кто-нибудь, соотвѣтствующаго происхожденія, или званія, готовый поддержать, что Эдмондъ, предполагаемый графъ Глостеръ, многократный измѣнникъ — пусть явится по третьему трубному звуку. Онъ готовъ защищать себя».
ЭДМО. Трубите! (Первый трубный вызовъ.)
ГЕРО. Еще! (Второй трубный вызовъ.) — Еще! (Третій трубный вызовъ, на который за сценой отвѣчаютъ трубой же.)
АЛЬБ. Спроси, что ему надо; зачѣмъ явился онъ на этотъ трубный зовъ.
ГЕРО. Кто вы? Ваше имя? ваше званіе? и для чего отвѣтили вы на этотъ вызовъ?
ЭДМО. Имя мое, да будетъ тебѣ извѣстно, погибло, съѣдено, сглодано острымъ зубомъ измѣны; но я такъ же благороденъ, какъ противникъ, съ которымъ пришелъ биться.
АЛЬБ. Кто же этотъ противникъ?
ЭДГА. Кто говоритъ здѣсь за Эдмонда, графа Глостеръ?
ЭДМО. Онъ самъ; что скажешь ты ему?
ЭДГА. Вынь же мечъ свои, чтобы рука твоя, если моя рѣчь оскорбитъ благородное сердце, могла доставить тебѣ должное возмездіе; (Обнажая свой) мой готовъ. Слушай, по праву, праву моей чести, клятвы и призванія, я объявляю тебя — несмотря на твою силу, искусство, юность, и положеніе[50], на зло побѣдоносному твоему мечу и новоиспеченному счастію, твоему мужеству и храбрости, — гнуснымъ измѣнникомъ, вѣроломнымъ и богамъ твоимъ, и твоему отцу, и твоему брату, злоумышляющимъ противъ этого благороднаго герцога; что ты, отъ темя до подошвъ, до пыли подъ ними, грязнѣйшій и самой грязной жабы измѣнникъ. Скажешь: нѣтъ — этотъ мечъ, эта рука, глубокое мое убѣжденіе, готовы доказать на тебѣ, что лжешь ты.
ЭДМО. Благоразуміе требовало бы освѣдомиться о твоемъ имени; но такъ какъ твоя наружность такъ прекрасна и воинственна, и рѣчь твоя отзывается воспитаньемъ — я не воспользуюсь, пренебрегу всѣмъ, на что, по законамъ рыцарства, могъ бы настаивать. Перебрасываю всѣ эти измѣны назадъ на твою голову, переваливаю и адомъ ненавидимую ложь на твое сердце, а такъ какъ онѣ доселѣ только, едва задѣвая, скользили, мой мечъ сейчасъ же проложитъ имъ дорогу туда, гдѣ оставаться имъ на вѣки. — Гремите грубы! (Грубы. Они дерутся. Эдмондъ падаетъ.)
АЛЬБ. Пощади! пощади его!
ГОНЕ. Все это заговоръ, Глостеръ. По законамъ рыцарства, ты нисколько не былъ обязанъ отвѣчать на вызовъ неизвѣстнаго; ты не побѣжденъ — обойденъ, обманутъ ты. АЛЬБ. Зажмите вашъ ротъ, сударыня; или я заткну его той бумагой? — Возьмите ее, сэръ! — Гнуснѣйшій, чѣмъ можно выразить, читай свою собственную пакость. (Гонерилѣ, которыя хочетъ вырвать письмо.) Нѣтъ, зачѣмъ же; вижу, знакома она вамъ. (Отдаетъ письмо Эдмонду.)
ГОНЕ. Если и знакома, законы въ моемъ, не въ твоемъ распоряженіи; кто можетъ за нее потребовать меня къ отвѣту?
АЛЬБ. Чудовище! ты знаешь эту бумагу?
ГОНЕ. Не спрашивай, что знаю. (Уходитъ.)
АЛЬБ. Ступайте за ней; она въ бѣшенствѣ; смотрите за ней. (Одинъ изъ офицеровъ уходитъ.)
ЭДМО. Во всемъ, въ чемъ ты обвинялъ меня — я виновенъ, и еще въ большемъ, гораздо большемъ; время покажетъ. Все это прошедшее — и я тоже. Но кто же ты, счастливый побѣдитель? — Если благородный — прощаю тебя.
ЭДГА. Обмѣняемся милосердіемъ. По крови я благороденъ не менѣе тебя, Эдмондъ; если жь болѣе — тѣмъ больше и зло тобой мнѣ сдѣланное. (Снимая шлемъ.) Я Эдгаръ, сынъ твоего отца. Боги правосудны, любимѣйшіе наши пороки дѣлаютъ они и орудіями наказанія насъ. Темное, грѣховное твое зачатіе стоило ему глазъ.
ЭДМО. Правду говоришь ты, правду; колесо совершили полный поворотъ свой, и я здѣсь.
АЛЬБ. Ужь и по походкѣ я предполагалъ въ тебѣ царственное благородство. Дай обнять тебя. Пусть горе растерзаетъ мое сердце, если я когда-нибудь питалъ какую либо ненависть къ тебѣ, или къ отцу твоему, ЭДГА. Знаю я это, доблестный герцогъ.
АЛЬБ. Гдѣ жь ты скрывался? Какъ узналъ ты о несчастіи отца?
ЭДГА. Ухаживая за нимъ, ваше высочество. — Выслушайте не длинный разсказъ, и когда кончу его, о, еслибъ мое сердце могло за тѣмъ разорваться! — Чтобъ ускользнуть отъ кровожаднаго провозглашенія, гнавшагося за мной по пятамъ — о, обаяніе жизни, для которой и ежечасное въ смертельныхъ мукахъ умираніе лучше смерти разомъ, — я придумалъ облечься въ лахмотья сумасшедшаго, принять видъ того, кѣмъ даже и собаки гнушаются, и въ этомъ-то нарядѣ встрѣтилъ я моего отца съ кровавыми кольцами, только что утратившими драгоцѣнные свои камни; сдѣлался его вожакомъ, водилъ его, нищилъ для него, спасъ его отъ отчаянія; все это время — горестная ошибка! — скрывая отъ него кто я. Только какіе нибудь полчаса тому назадъ, когда я вооружился, не вполнѣ увѣренный въ успѣхѣ, хоть и надѣялся на него, я попросилъ его благословенія, и разсказалъ ему отъ начала до конца все мое странствованіе; и надорванное его сердце, увы! слишкомъ слабое, чтобъ выдержать борьбу двухъ страстей — горя и радости, разорвалось съ улыбкой на устахъ.
ЭДМО. Разсказъ твой тронулъ меня, принесетъ, можетъ быть, и пользу; но продолжай, ты смотришь такъ, какъ будто имѣешь еще что сказать.
АЛЬБ. Если есть что-нибудь еще, еще горестнѣйшее, не говори; я и отъ того что слышалъ готовъ уже залиться слезами.
ЭДГА. М это могло бы показаться тому, кто не любитъ горя, высочайшимъ; но къ нему присоединилось еще другое, доведшее его до послѣдней крайности. Между тѣмъ какъ я громко стеналъ надъ нимъ, подошелъ ко мнѣ человѣкъ, который, встрѣчая меня въ моемъ жалкомъ положеніи, избѣгалъ противнаго моего общества; но тутъ, узнавъ кто этотъ бѣднякъ, онъ бросился ко мнѣ на шею, обнялъ меня крѣпко и зарыдалъ такъ сильно, что казалось расторгнетъ самое небо; упалъ на трупъ отца, и разсказалъ мнѣ о Лирѣ и о себѣ такую плачевную повѣсть, какой человѣческое ухо и не слыхивало еще. По мѣрѣ разсказа, скорбь его все росла, и жизненныя его струны начинали лопаться — тутъ раздался вторый трубный призывъ, и я оставилъ его почти въ безчувственномъ состояніи.
АЛЬБ. Но кто же это былъ?
ЭДГА. Кентъ, сэръ, изгнанный Кентъ; переодѣвшись, онъ слѣдовалъ за негодовавшимъ на него королемъ, и несъ такую службу, какой и рабъ погнушался бы.
ДВОР. Помогите, помогите! О, помогите!
ЭДГА. Какая нужна тебѣ помощь?
АЛЬБ. Говори.
ЭДГА. Что значитъ кровавый кинжалъ этотъ?
ДВОР. Горячь, дымится еще онъ; онъ прямо изъ сердца — О, умерла она.
АЛЬБ. Да кто же? говори.
ДВОР. Ваша супруга, герцогъ, ваша супруга; и сестра ея ей отравлена; она созналась въ этомъ.
ЭДМО. Сговорился я съ обѣими; вотъ, разомъ мы и повѣнчались.
АЛЬБ. Несите трупы ихъ, живы онѣ или мертвы, сюда! — Этотъ судъ неба, заставляетъ насъ содрогаться, но состраданія не вызываетъ. (Дворянинъ уходитъ.)
ЭДГА. Вотъ и Кентъ.
АЛЬБ. Онъ. Обстоятельства не даютъ намъ возможности привѣтствовать тебя какъ бы слѣдовало.
КЕНТ. Я пришолъ пожелать моему королю и повелителю навсегда покойной ночи. Нѣтъ его здѣсь?
АЛЬБ. Ахъ, главное-то мы и забыли! — Говори, Эдмондъ, гдѣ король? гдѣ Корделія? — (Вносятъ трупы Реганы и Гонерилы.) Видишь ты это, Кентъ?
КЕНТ. Боже! что же это?
ЭДМО. Былъ же любимъ Эдмондъ. Изъ-за меня одна отравила другую, и за тѣмъ убила себя.
АЛЬБ. Такъ. — Закройте ихъ лица.
ЭДМО. Я едва дышу; — хочу, вопреки своей природы, сдѣлать что нибудь доброе. Пошлите скорѣе — какъ можно скорѣе — въ замокъ; мое предписаніе враждебно жизни Лира и Корделіи. Скорѣе, чтобъ поспѣли.
АЛЬБ. Бѣгите, бѣгите, о, бѣгите!
ЭДГА. Къ кому же? Кому данъ приказъ? Пошли что нибудь въ знакъ отмѣны.
ЭДМО. Хорошо, что спохватился; возьми мой мечъ, отдай его капитану.
АЛЬБ. Спѣши, жизнью твоей заклинаю. (Эдгаръ уходитъ.)
ЭДМО. Ему поручено твоей женой и мною повѣсить Корделію въ темницѣ, и приписать это ей самой, ея отчаянію.
АЛЬБ. О, боги, защитите ее! — Унесите его отсюда, (Эдмонда уносятъ.)
ЛИРЪ. Войте, войте, войте, войте! — О, да вы каменные. Имѣй я ваши языки и глаза — и воспользовался бы ими такъ, что треснулъ бы и сводъ небесный. — Отошла она навсегда. — Знаю я когда кто умеръ, когда кто живъ еще; мертва она, какъ земля. — Дайте мнѣ зеркало; уменьшится, потускнѣетъ блескъ его отъ ея дыханія[51] — жива она.
КЕНТ. Конецъ это міру?
ЭДГА. Или прообразованіе этого ужаса?
АЛЬБ. Пади, и умирай!
ЛИРЪ. Перо движется; жива она! такъ это — вознагражденъ я за всѣ скорби, когда либо мной испытанныя.
КЕНТ. (Становясь на колѣни). О, мой добрый государь!
ЛИРЪ. Прочь, прошу тебя, ЭДГА.
Благородный это Кентъ, вашъ другъ.
ЛИРЪ. Проклятіе вамъ всѣмъ, всѣ вы убійцы, измѣнники! Я могъ бы спасти ее; а вотъ, отошла она навсегда. — Корделія, Корделія, погоди же немного! А! что ты сказала? — Голосъ ея всегда былъ нѣженъ, сладостенъ и тихъ — отлично это въ женщинѣ. Я убилъ раба, тебя повѣсившаго.
ОФИЦ. Да, лорды, онъ дѣйствительно убилъ его.
ЛИРЪ. Убилъ вѣдь, дружище? Было время, когда мой добрый острый мечъ и всѣхъ ихъ заставилъ бы попрыгать. Старъ я теперь, и всѣ эти бѣды добиваютъ меня. — Кто вы? глаза мои не изъ лучшихъ. Скажу вамъ сейчасъ.
КЕНТ. Если счастье можетъ похвастаться своей любовью къ одному и ненавистью къ другому — одного изъ нихъ мы видимъ.
ЛИРЪ. Темно что-то! — не Кентъ ли ты?
КЕНТ. Онъ, вашъ служитель Кентъ. Гдѣ вашъ служитель Кайюсъ?
ЛИРЪ. Хорошій былъ онъ малый, могу это сказать тебѣ; стукнетъ тебя такъ, и безъ разговоровъ. — Умеръ и сгнилъ онъ.
КЕНТ. Нѣтъ, мой добрый государь; я тотъ самый человѣкъ —
ЛИРЪ. Сейчасъ я это увижу.
КЕНТ. Который съ первыхъ вашихъ размолвокъ и утратъ шелъ за вами грустной вашей дорогой.
ЛИРЪ. Очень радъ тебѣ.
КЕНТ. Ни мнѣ, ни кому другому. Все безрадостно, мрачно, мертво. Старшія твои дочери сами погубили себя, умерли страшной смертью.
ЛИРЪ. Да, такъ я и думаю.
АЛЬБ. Не знаетъ онъ что говоритъ; и мы напрасно пристаемъ къ нему.
ЭДГА. Совершенно безполезно.
ОФИЦ. Эдмондъ умеръ, ваше высочество.
АЛЬБ. Не важно это теперь. — Лорды, благородные друзья наши, узнайте наше намѣреніе. Все, что хоть сколько-нибудь можетъ облегчить великое это несчастіе, будетъ сдѣлано; что касается насъ самихъ — на все продолженіе жизни царственнаго этого старца мы передаемъ неограниченную нашу власть ему; (Кенту и Эдгару) вамъ же возвращаемъ ваши права, съ придаткомъ новыхъ почестей, которыя вы вашей доблестью болѣе чѣмъ заслужили. Никто не будетъ обойденъ: изъ друзей — наградой за добродѣтель, а изъ враговъ — чашей золъ за злобу. — О, посмотрите, посмотрите!
ЛИРЪ. И бѣдный мой шутъ повѣшенъ! Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ жизни. Зачѣмъ же живутъ собака, лошадь, мышь, а ты не дышешь? — Не придешь ужь ты, никогда, никогда, никогда! — Отстегните, прошу, эту пуговицу; благодарю, сэръ. — Видите это? Посмотрите на нее, — посмотрите — на эти уста, — смотрите, смотрите сюда! — (Умираетъ.)
ЭДГА. Лишается онъ чувствъ. — Государь, государь!
КЕНТ. Разорвись, молю, разорвись сердце!
ЭДГА. Взгляните, государь.
КЕНТ. Не тревожь его духа. Дай отойдти ему; возненавидитъ онъ того, кто задержалъ бы его еще на дыбѣ жестокаго этого міра.
ЭДГА. Онъ въ самомъ дѣлѣ умеръ.
КЕНТ. Можно дивиться, какъ онъ такъ еще долго держался; захватъ это былъ жизни.
АЛЬБ. Несите ихъ отсюда. — Первая теперь наша забота — общее горе. — (Кенту и Эдгару) Други души моей, возьмите вы оба на себя правленіе, поддержите облитое это кровью государство.
КЕНТ. Сэръ, я скоро долженъ отправиться въ дорогу; властелинъ мой зоветъ меня; не могу я его ослушаться.
АЛЬБ. Не можемъ и мы не поддаться гнету горестной этой минуты, и говоримъ то, что чувствуемъ — не то, что бы слѣдовало. Старѣйшій изъ насъ вынесъ наибольшее; намъ, юнѣйшимъ, никогда не видать столько, и не жить такъ долго. (Уходятъ при звукахъ похороннаго марша.)
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Sir I love you more than word… По Кольеру: I love you more than words…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Which the most precious square of sense… По Кольеру: Which the most precious sphere of sense…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: As my great patron… По Колльеру: And as my patron…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: if on the tenth clay following… По Колльеру: if on the svetenth day following…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: It is no vicious blot, murier or foulness, No unchaste action or dishonour’d step… По Колльеру: It is no vicious blot, nor other foulness, No unchaste action or dishonour’d stoop…
- ↑ Большой медвѣдицей.
- ↑ Mi contra Fa est diabolicus, писала въ средніе вѣка монахи, и Эдмондъ уподобляетъ предвѣщаемый разладъ этому опорочиваемому соединенію звуковъ.
- ↑ Въ царствованіе Елисаветы католики считались врагами государства; отсюда пословица: онъ честный человѣкъ и не ѣстъ рыбы, (то есть протестантъ).
- ↑ Колпакъ шута снабжался иногда ослиными ушами, а иногда заканчивался пѣтушьей головой съ гребнемъ, или однимъ только пѣтушьимъ гребнемъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: they would have part on’t; and ladies too, they will not let… По Колльеру: they would liave part on’t, and loads too; they will not let…
- ↑ The crowns of the egg — коронки яйца; такъ называются по англійски конечныя части яичной скорлупы.
- ↑ Тутъ непереводимая игра значеніями слова lie — лгать и лежать.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: And found — detpatch… По Колльеру: And found despatch’d…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: your Edgar?… По Колльеру: your heir, your Edgar?…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: If I had the in Lipsbury pinfold…. По Колльеру: If I had the in Finsbvry pinfold.
- ↑ А sop o’the moonshine — по всей вѣроятности названіе какого-нибудь кушанья.
- ↑ Въ подлинникѣ: Zed.
- ↑ Было въ Шекспирово время мнѣніе, что клювъ повѣшенной за шею гальціоны повертывается по вѣтру.
- ↑ Холмъ, бывшій однимъ изъ мѣстъ, на которыхъ собирался круглый столъ Артура, а по близости его находились болота, въ которыхъ водилось множество гусей.
- ↑ Бедламскими нищими, называвшимися такъ по Бедламскому аббатству, при которомъ былъ пріютъ для сумасшедшихъ, прикидывались зачастую и бродяги.
- ↑ Турлигутъ искаженіе Турлюпина. Турлюпинами назывались, бродившіе въ XIV столѣтіи по Италіи, Франціи и Германіи, фанатическіе сектаторы, выказывавшіе какъ своей наружностью, такъ и дѣйствіями сильнѣйшее помѣшательство. Бродящіе Бедламскіе нищіе, въ особенности прикидывавшіеся сумасшедшими, назывались и Турлюпинами или Турлигудами.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: how this becomes the house… По Колльеру: how this becomes the mouth…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Thy tender-halfted nature…. Во Колльеру: Thy tender-hearted nature…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: with the wolf and owl... По Колльеру: with the wolf, and howl…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: For those that mingle reason with your passion… По Колльеру: For those that mingle reason with their passion….
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: the spies and speculations… По Колльеру: the spies and speciators…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: these are but furnishings… По Колльеру: these are but flourishing…
- ↑ Въ старыхъ изданіяхъ: through ford and Whirlpool…. По Колльеру: through twamp and Whirlpool….
- ↑ Пять душевныхъ силъ, соотвѣтствующихъ пяти чувствамъ: здравомысліе, представленіе, воображеніе, сужденіе и память.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Keep thy word justly;… По Колльеру: Keep thy word; do justice;….
- ↑ Перчатку на шляпѣ носили или какъ знакъ благосклонности любимой особы, или какъ знакъ вызова на единоборство.
- ↑ Слова изъ старой баллады, въ которой король Франціи, опасаясь въ битвѣ за Дофина, кричатъ ему: Dolphin my boy, my boy; sessa! let him trot by.
- ↑ Модо, Маху, Фратеретто, Флибертижибетъ и Смолькинъ названія злыхъ духовъ, заимствованныя Шекспиромъ, по всей вѣроятности, изъ вышедшей въ 1603 году книги Самуила Херснета: А declaration of Egregious Popish Impostures, to withdraw the hearts of Her Majesty snbjects from their allegiance, under the pretence of casting out devils practised by Edmunds alias Weston, a Jesuit, and divers Romish priests, his wicked associates.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Sessa… По Колльеру: See, see!…
- ↑ Бедламиты носили большой бычачій рогъ, въ который сливали подаваемое имъ вино.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Yet better thus, and knovm to be contemn’d… По Колльеру: les better thus, unknown to be contemn’d…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Our means secure us… По Колльеру: Our wanh secure us…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: That slaves your ordinance… По Колльеру: That braves your ordinance…
- ↑ Была поговорка: жалкая та собака, которая и свистка не стоитъ.
- ↑ Занимавшіеся чародѣйствомъ часто употребляли для своихъ продѣлокъ и сухія вѣтви.
- ↑ Морской укропъ ростетъ въ большомъ количествѣ на крутыхъ приморскихъ скалахъ близь Дувра; собираніе его сопряжено съ большой опасностью, потому что для этого, собирающаго спускаютъ на веревкѣ на нѣсколько сажень внизъ.
- ↑ Въ старыхъ изданіяхъ: That minces virtue… По Колльеру: That mimics virtue…
- ↑ Въ подлинникѣ handy-dandy — дѣтская игра, состоящая въ отгадываніи, въ которой рукѣ что-нибудь зажато.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: This а good block?… По Колльеру: T’is а good plot!…
- ↑ Слово kill — бей, убивай, было лозунгомъ въ нападенію.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Ау, and for laying autumn’s dust… По Колльеру: And laying autumn’s dust…
- ↑ Въ оригиналѣ Эдгаръ, прикидываясь крестьяниномъ, говоритъ съ Освальдомъ Сомерсетскимъ нарѣчіемъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: О undistinguis’d space of woman’s will!.. По Колльеру: О unextinguis’d blaze of womans will!…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: shortens my made intent… По Колльеру: shortens my main intent….
- ↑ ъ прежнихъ изданіяхъ: thy strength, youth, place and eminence… По Колльеру: thy strength, skill, youth and eminence…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: mist or stain the stone… По Колльеру: mise or stain the shine.