Один лесник, душою огрубелой,
Был враг созвучий, в слепоте своей;
При свете звезд и под луною белой
Ему был ненавистен соловей,
Что пел в лесу, над долом усыпленным;
Как по лугам, журча, бежит ручей, —
Как лунный свет горит во мраке сонном,
Как тубероза, в Индии, дыша,
Поит равнину духом благовонным,
И жизнь ее небесно-хороша, —
Так соловей в лесу поет, счастливый,
От звука к звуку радостно спеша,
С заката до тех пор, когда над ивой
Рассветная заискрится звезда, —
И внемлет мир в усладе молчаливой;
В узоры звезд замкнувшись навсегда,
Внимает небо; замерли, мечтая,
Земля и безглагольная вода;
Фиалка побледнела, расцветая,
Внимают розы, волны, облака,
Лучи светил, и травка молодая,
И каждое дыханье ветерка,
И сонмы птиц, и бабочка ночная,
Что, серебрясь, порывисто-легка,
Из гроба колыбели улетая, —
Как тот, кто в слишком дальнюю влюблен, —
Спешит к звезде, как будто золотая
Звезда, которой дышит небосклон,
Свеча земли, и бабочка не знает, —
Как тот, кто, в слишком дальнюю влюблен, —
Что, низкая, она полет свершает
К чрезмерной невозможной высоте
И, неба не достигнув, погибает, —
И все кругом, что замерло в мечте,
Что в храме ночи дышит обожаньем,
Внимает полнозвучной красоте,
И чудится, что тем очарованьем,
Той бурей звонкой песни соловья
Окутан мир, исполненный вниманьем, —
Вокруг всех форм и ликов бытия
Безбрежность звуков вьется пеленою,
И лишь в одной душе шипит змея.
. . . . . . . . . . . . . . .
Он с топором вернулся и с пилою,
Деревья убивал он целый день,
А каждое из них, своей душою,
Лесною нимфой было, мглу и тень
Рождало и листами кружевными
Лелеяло прохладу, сон и лень;
В зеленой мгле, как будто в светлом дыме,
Среди ветвей дремали ветерки,
Дожди, блистая, каплями живыми
С них падали, прозрачны и легки,
Как слезы счастья, чуждые печали;
И колыбелью нежные листки
Они для птиц заботливо сплетали,
И бледные влюбленные цветы,
Как облака, прохладою питали,
А там, вверху, где в неге красоты
Прильнула ветка к ветке поцелуем,
Как будто в пышный храм сплелись листы, —
Различен этот мир, неописуем,
Столица веток, листьев и стволов,
Их мрак зеленый ветерком волнуем,
Молитвенных как бы исполнен слов,
И нежностью бесчисленных узоров
Он каждый миг — другой, он вечно-нов
Для восхищенных созерцаньем взоров;
Дрожат, шуршат, качаются листы,
Слагаются в изменчивость уборов,
Здесь дышит сложность нежной красоты,
Воздушность блесков, звуков, аромата,
Здесь шепчут убедительно мечты;
Дух бури, что порывами богата,
Поет напев, меняясь каждый час,
И каждый звук уходит без возврата,
В уме встает он сказкой каждый раз,
Рождаясь на неверное мгновенье,
И этот дух ветров незрим для глаз.
. . . . . . . . . . . . . . .
Напев Дриад — восторг самозабвенья,
Но в мире слишком много лесников,
Они не видят в песне — откровенья,
И мучают звенящих соловьев.
