Въ блѣдныхъ очертаніяхъ, какъ эскизы, явились сначала мнѣ Ликейскіе острова. Я вышелъ на палубу, и берегъ представился мнѣ вдругъ, какъ уже оконченная, полная картина, прихотливо-изрѣзанный красивыми линіями, со всѣми своими очаровательными подробностями, въ краскахъ, въ блескѣ.
Берегъ, особенно въ сравненіи съ нагасакскимъ, казался низменнымъ, но зато какъ онъ разнообразенъ! Налѣво отъ насъ выдающаяся въ море часть вывѣтрилась. Тамъ росла скудная трава, изъ-за которой, какъ лысина сквозь рѣдкіе волосы, проглядывали кораллы, посѣрѣвшіе отъ непогодъ, кое-гдѣ кусты, да глинистыя отмели. Прямо передъ нами берега далеко отступили отъ мели назадъ, представляя коллекцію пейзажей, одинъ другого лучше. Низменная часть тонетъ въ густыхъ садахъ; холмы покрыты нивами, точно красивыми разноцвѣтными заплатами; вершины холмовъ увѣнчаны кедрами, которые стоятъ дружными кучками, съ своими горизонтальными вѣтвями.
Что за зелень тамъ, въ этой кучѣ деревьевъ? чѣмъ засѣяны поля? каковы дома?... Скорѣй, скорѣй, на берегъ! Двѣ коралловыя сѣрыя скалы выступаютъ далеко изъ береговъ и висятъ надъ водой; на вершинѣ одной изъ нихъ видна кровля протестантской церкви, а рядомъ съ ней тяжело залегли въ густой травѣ и кустахъ каменныя массивныя глыбы разныхъ формъ, цилиндры, полукруги, овалы; издалека примешь ихъ за зданія, — такъ велики они. Это памятники кладбища. Далѣе направо берегъ опять немного выдался къ морю и идетъ то холмами, то тянется низменной, песчаной отмелью, заливаемой приливомъ. Вплоть почти подъ самымъ берегомъ идетъ гряда рифовъ, черезъ которые скачутъ буруны; мѣстами высунулись изъ воды камни; во время отлива они видны, а въ приливъ прячутся.
Вообще весь рейдъ усѣянъ мелями и рифами. Черезъ часъ катеръ нашъ, чуть-чуть задѣвая килемъ за каменья обмелѣвшей при отливѣ пристани, уперся въ глинистый берегъ. Мы выскочили изъ шлюпки и очутились — въ саду не въ саду, и не въ лѣсу, а въ какомъ-то паркѣ, подъ непроницаемымъ сводомъ отчасти знакомыхъ и отчасти незнакомыхъ деревьевъ и кустовъ. Изъ нашихъ сѣверныхъ знакомцевъ было тутъ немного сосенъ, а то все новое, у насъ невиданное. Меня опять поразилъ, какъ на Явѣ и въ Сингапурѣ, сильный, приторный и пряный запахъ тропическихъ лѣсовъ, охватила теплая влажность ароматическихъ испареній. Мимо лѣса краснаго дерева и другихъ, которые толпой жмутся къ самому берегу, какъ-будто хотятъ столкнуть другъ друга въ воду, пошли мы по тропинкѣ къ другому большому лѣсу, или саду, манившему издали къ себѣ. Мы прошли по глинистой отмели, мимо ямъ и врытыхъ туда сосудовъ, для добыванія изъ морской воды соли. За отмелью начиналась аллея, или улица, какъ хотите, маленькой деревушки Бо-Тсунгъ. Чѣмъ дальше мы шли, тѣмъ меньше вѣрилось глазамъ. Между деревьями, какъ на картинкѣ, жались хижины, окруженныя каменнымъ заборомъ изъ коралловъ, сложенныхъ такъ плотно, что любая пушка задумалась бы передъ этой крѣпостью, и это — только чтобъ оградить какую-нибудь хижину. Я заглядывалъ за заборъ; миніатюрные дома окружены огородомъ и маленькимъ полемъ. Въ деревнѣ заборъ былъ сплошной: на стѣнѣ, за стѣной, росли деревья; изъ-за нихъ выглядывали цвѣты. Еще издали завидѣлъ я, что у воротъ стояли, опершись на длинные бамбуковые посохи, жители; между ними, съ важной осанкой, съ задумчивыми, серьезными лицами, въ широкихъ, простыхъ, но чистыхъ халатахъ, съ широкимъ поясомъ, видѣлись — совѣстно и сказать — „старики“, непремѣнно скажешь „старцы“, съ длинными сѣдыми бородами, съ зачесанными кверху и собранными въ пучокъ на маковкѣ волосами. Когда мы подошли поближе, они низко поклонились, преклоняя головы и опуская внизъ руки. За нихъ боязливо прятались дѣти.
Я любовался тѣмъ, что вижу, и дивился не тропической растительности, не теплому, мягкому и пахучему воздуху, — это все было и въ другихъ мѣстахъ, — а этой стройности, прибранности лѣса, дороги, тропинокъ, садовъ, простотѣ одеждъ и патріархальному, почтенному виду стариковъ, строгому и задумчивому выраженію ихъ лицъ, нѣжности и застѣнчивости въ чертахъ молодыхъ; дивился также я этимъ землянымъ и каменнымъ работамъ, стоившимъ столькихъ трудовъ: это муравейникъ или въ самомъ дѣлѣ идиллическая страна, отрывокъ изъ жизни древнихъ.
Здѣсь какъ все родилось, такъ, кажется, и не мѣнялось цѣлыя тысячелѣтія. Что у другихъ смутное преданіе, то здѣсь современность, чистѣйшая дѣйствительность. Здѣсь еще возможенъ золотой вѣкъ.
Лѣсъ — какъ садъ, какъ паркъ царя или вельможи. Вездѣ виденъ бдительный глазъ и заботливая рука человѣка, которая беретъ обильную дань съ природы, не искажая и не оскорбляя ея величія. Глядя на эти коралловые заборы, вы подумаете, что за ними прячутся такіе же крѣпкіе каменные дома — ничего не бывало: тамъ скромно стоятъ игрушечные домики, крытые черепицей, или бѣдныя хижины, въ родѣ хлѣвовъ, крытыя рисовой соломой. Мы подошли къ красивому, объ одной аркѣ, надъ ручьемъ, мосту, сложенному плотно и массивно, тоже изъ коралловыхъ большихъ камней… Кто училъ этихъ дѣтей природы строить? — невольно спросишь себя: здѣсь никто не былъ; какихъ-нибудь сорокъ лѣтъ назадъ узнали объ ихъ существованіи и въ первый разъ заглянули къ нимъ люди, умѣющіе строить такіе мосты; сами они нигдѣ не были.
Вы знаете дорогу въ Парголово; вотъ такая же крупная мостовая ведетъ въ столицу; только, вмѣсто булыжника, здѣсь кораллы: они мѣстами такъ остры, что чувствительно даже сквозь подошву. Я не понимаю, какъ ликейцы ходятъ по этимъ дорогамъ босикомъ? Зато мѣстами кораллъ обтерся совсѣмъ, и нога скользитъ по немъ, какъ по паркету.
Выйдя изъ деревни, мы вступили въ великолѣпнѣйшую аллею, которая окаймлена двумя сплошными стѣнами зелени. Кромѣ баніановъ, замѣчательны вышиной и красотой толстыя деревья, изъ волоконъ которыхъ японцы дѣлаютъ свою писчую бумагу; потомъ разныя породы миртъ; изрѣдка видна въ саду кокосовая пальма съ орѣхами и вѣерная. Мы прошли мимо какого-то, загороженнаго высокой каменной и массивной стѣной, зданія, съ тремя входами, наглухо заколоченными, съ китайскими надписями на воротахъ: это — буддійскій монастырь. Въ щели, изъ-за стѣны, выглядывало нѣсколько бонзъ съ бритыми головами.
Все это напомнило мнѣ наши старые и извѣстные европейскіе сады. Отъ аллей шло множество дорожекъ и переулковъ, налѣво — въ лѣсъ и къ тѣснящимся въ немъ частымъ хижинамъ и фермамъ, направо — въ обработанныя поля. Дорога змѣеобразно вилась по холмамъ и долинамъ. Вдали открылись холмы, долины, овраги, скаты, обрывы, темнѣли лѣса, а вблизи пестрѣли плантаціи сахарнаго тростника, гряды съ огородною зеленью, то блѣдною, то изумрудно-темною!
Все открывающееся передъ нами пространство, съ лѣсами и горами, было облито горячимъ блескомъ солнца; кое-гдѣ въ поляхъ работали люди, разсаживали рисъ или собирали картофель, капусту и проч. Надъ всѣмъ этимъ покоился такой колоритъ мира, кротости, сладкаго труда и обилія, что мнѣ, послѣ долгаго, труднаго и подъ конецъ даже опаснаго плаванія, показалось это мѣсто самымъ очаровательнымъ и надежнымъ пріютомъ. Мы шли въ тѣни сосенъ, баніановъ или блѣдно-зеленыхъ бамбуковъ. Бамбуки смѣнялись выглядывавшимъ изъ-за забора бананникомъ, потомъ строемъ красивыхъ деревьевъ и такъ далѣе. „Что это, ячмень, кажется?“ — спросилъ кто-то. Въ самомъ дѣлѣ, нашъ кудрявый ячмень! По террасамъ, съ одной на другую, текли нити воды, орошая посѣвы риса.
Глаза разбѣгались у насъ и мы не знали, на что смотрѣть: на пѣшеходовъ ли, спѣшившихъ, съ маленькими лошадками и клажей на нихъ, изъ столицы и въ столицу; на дальнюю ли гору, которая мягкой зеленою покатостью манила войти на нее и посидѣть подъ кедрами; солнце ярко выставляло ее напоказъ, а тутъ же рядомъ пряталась въ прохладной тѣни долина, съ огороженнымъ, высокимъ заборомъ, хижинами, почти совсѣмъ закрытыми вѣтвями. Что это за сила растительности, какое разнообразіе почвы! и всюду чистота, порядокъ. Таково богатство и разнообразіе видовъ, что перестаешь наконецъ дорожить увидѣть то, не прозѣвать это, запомнить третье. Разсѣянно смотришь вокругъ: все равно, куда ни смотри, одно и тоже — все прекрасно, игриво, зелено.
Примѣчанія[править]
- ↑ Отредактированный отрывок из главы IV второго тома книги «Фрегат Паллада» Гончарова. — Примѣчаніе редактора Викитеки.