Перейти к содержанию

Львиная пасть (Феваль)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Львиная пасть
авторъ Поль Феваль, переводчикъ неизвѣстенъ
Оригинал: французскій, опубл.: 1875. — Источникъ: az.lib.ru • Адские пропасти, западни и трущобы в городе Лондоне.
Изданіе Земскаго. Въ типографіи Ф. Іогансонъ. 1875.
Роман опубликован под псевдонимом «Френсис Троллоп (Francis Trolopp)».

ТРОЛЛОПА.
ЛОНДОНСКІЯ ТАЙНЫ.

ЛЬВИНАЯ ПАСТЬ.

[править]
РОМАНЪ.
АДСКІЯ ПРОПАСТИ, ЗАПАДНИ И ТРУЩОБЫ ВЪ ГОРОДЪ ЛОНДОНЪ.
ИЗДАНІЕ ЗЕМСКАГО.
ВЪ ТИПОГРАФІИ
Ф. ІОГАНСОНЪ.
1875.

Глава первая.
На волосъ отъ смерти.

[править]

Утренній свѣтъ уже пробивался въ ставни оконъ небольшаго домика; въ это время маркизъ Ріо поднимался съ постели. Позади кабинета г. маркиза Ріо-Санто была маленькая комната, которую хозяинъ меблировалъ не такъ роскошно и великолѣпно, какъ другія комнаты своего великолѣпнаго дома, но за то съ большимъ комфортомъ. Въ простѣнкѣ висѣлъ портретъ какой-то женщины. Противъ портрета находилась кровать, съ которой слышалось тяжелое и лихорадочное дыханіе больнаго. Первые лучи восходящаго солнца пробивались чрезъ занавѣски, и при нихъ тускнѣлъ свѣтъ стоявшей на столѣ лампы. Около постели, въ креслѣ, сидѣлъ Ріо-Санто. Когда лампа вспыхивала, въ глубинѣ постели можно было различить блѣдное и исхудалое лице больнаго, который не спалъ. Глубоко ввалившіеся глаза его то краснѣли и блестѣли, то подергивалась какимъ-то туманомъ и становились безжизненными и производили какое-то ужасающее впечатлѣніе. Блѣдный и видимо утомленный Ріо-Санто, лице котораго было очень печально, безпокойно поглядывалъ на больнаго. На часахъ было семь часовъ.

— Еще одна безсонная ночь послѣ празднаго дня, пробормоталъ Ріо-Санто: да, этотъ человѣкъ правъ…. онъ убьетъ меня!

Больной судорожно зашевелился на постели. Ріо-Санто вскочилъ съ кресла и помочилъ лице больнаго прохладной водой и уксусомъ.

— Обѣ!… обѣ!… простоналъ больной.

— Обѣ!… печально проговорилъ и Ріо-Санто, жадна впиваясь глазами въ лице больнаго: шесть дней уже я только и слышу эти слова… и не могу понять ихъ смысла!… А моя мысль!… моя мысль!… продолжалъ Ріо-Санто, закрывъ лице руками… Цѣлые пятнадцать лѣтъ я не тратилъ напрасно ни однаго часу, ни одной минуты, а теперь бездѣйствую седьмой день… теперь, когда каждый день моей жизни стоитъ цѣлаго года!… Бѣдный Энджусъ!… Онъ страдаетъ, и я обязанъ заботиться о немъ, потому что онъ братъ той, которую я и по прошествіи столькихъ лѣтъ не могу забыть!… И за двадцать четыре часа свободы я отдалъ бы съ радостію весь остатокъ моей жизни!… Счастливцы естьже на свѣтѣ, которые могутъ идти къ цѣли гордо, поднявъ голову вверхъ, не скрываясь!… И сколько преградъ пришлось мнѣ преодолѣть на своемъ пути!… какъ много жизни истратилъ я на удовлетвореніе моимъ низкимъ страстямъ… Да, мнѣ необходимо идти впередъ… и вотъ человѣкъ, который останавливаетъ меня, когда я такъ близокъ къ цѣли… человѣкъ, который мнѣ почти такъ же близокъ, какъ братъ, при видѣ котораго меня мучаютъ угрызенія совѣсти… который знаетъ всѣ мои тайны!…

— Видѣлъ, видѣлъ! глухо вскрикнулъ Макъ-Ферлэнъ: кровавая рана… и какой-то таинственный голосъ шепнулъ мнѣ: «Онъ долженъ погибнуть отъ твоей руки»!

— Погибнуть отъ твоей руки, глухо прошепталъ Ріо-Санто: О, какая ужасная казнь… но я не могъ бы и не смѣлъ бы жаловаться…

Потомъ все смолкло. Дневной свѣтъ болѣе и болѣе затемнялъ свѣтъ лампы.

— Дунканъ! вдругъ громко закричалъ Макъ-Ферлэнъ: Дунканъ! скорѣй моего воронаго коня, мнѣ нужно за рѣку, въ Лондонъ… Я долженъ убить Ферджусо о’Брина… онъ убилъ моего брата, Макъ-Наба.

— Я осѣдлаю тебѣ коня, кротко отвѣтилъ Ріо-Санто; но не забывай того, что и Ферджусъ о’Бринъ тебѣ братъ…

— Правда! произнесъ сильно вздрогнувшій больной: твоя правда, и у меня не будетъ ни брата, ни… Великій Боже! обѣ, обѣ!… И голова больнаго тяжело повалилась на подушки; минуту спустя больной съ насмѣшкой заговорилъ опять: — Ріо-Санто!… знаю я его… ложь! какой — это Ріо-Санто — это Ферджусъ, разбойникъ убійца… Я когда-то любилъ его и потому щажу… но не всегда-же я буду такъ малодушенъ… я послушаюсь этого таинственнаго голоса… Моего коня, Дунканъ!… Ріо-Санто грустно слушалъ этотъ бредъ и не рѣшался отойти отъ постели Макъ-Ферлэна: никто не долженъ былъ знать его тайнъ. Макъ-Ферлэнъ привсталъ на постели. Его искаженное лице и блуждающіе глаза причиняли ужасъ. Ріо-Санто со вздохомъ засучилъ рукава и запахнулъ свой бархатный халатъ, какъ бы приготовляясь къ горячей борьбѣ.

Макъ-Ферлэнъ тихо запѣлъ… его глаза вдругъ налились кровью, и онъ судорожно вцѣпился костлявыми пальцами въ одѣяло; на губахъ у него выступила пѣна и онъ весь задрожалъ…

Ріо-Санто все это было уже знакомо. Уже шесть дней ему понѣскольку разъ въ день приходилось схватываться съ Макъ-Ферлэномъ, чтобъ помѣшать ему выскочить изъ окна вслѣдъ за воображаемымъ похитителемъ. Ріо-Санто, измученный такой продолжительной безсонницей, равно какъ и этой жестокой борьбой съ человѣкомъ, сила котораго удесятерялась горячкой, чувствовалъ, что и послѣднія силы скоро измѣнятъ ему.

Вдругъ Макъ-Ферлэнъ захрипѣлъ и съ яростію сбросилъ съ себя одѣяло.

— Вотъ! вотъ онѣ! вскричалъ онъ: обѣ!… въ лодкѣ… я догоню ихъ! И онъ бросился къ окну, но Ріо-Санто удалось остановить его. Съ страшнымъ воплемъ Макъ-Ферлэнъ вцѣпился ногтями въ его шею. Началась отчаянная борьба. Макъ-Ферлэнъ яростно хрипѣлъ, Ріо-Санто едва дышалъ… Послѣдній наконецъ осилилъ и повалилъ Макъ-Ферлэна на постель; но въ ту самую минуту, когда онъ надѣялся перевести духъ, Макъ-Ферлэнъ съ дикимъ крикомъ схватилъ его за горло.

У Ріо-Санто не было возможности ни защищаться, ни позвать на помощь. Онъ сохранилъ сознаніе, но самый инстинктъ самосохраненія какъ-то ослабѣлъ въ немъ отъ этого звѣрскаго объятія. Ему представлялась вся его прошедшая жизнь, всѣ мечты, всѣ привязанности. Сознавая невозможность избавленія, онъ желалъ усладить свои послѣднія минуты, вспоминая всѣ лучшія минуты своей жизни.

А Макъ-Ферлэнъ, воображавшій, что въ его рукахъ находится похититель его дочерей, съ дикимъ смѣхомъ крѣпче и крѣпче сдавливалъ его шею.

Ріо-Санто тихо прошепталъ:

— Марія!

Макъ-Ферлэнъ вздрогнулъ и опустилъ руки.

— Марія! глухо повторилъ онъ: кто здѣсь говоритъ объ Маріи.

Ріо-Санто лежалъ бездыханный.

Макъ-Ферлэнъ, увидѣвъ его, отскочилъ и гнѣвно вскричалъ:

— Ферджусъ О’Бринъ!.. я убилъ его… опять этотъ ужасный призракъ… И съ выраженіемъ ужаса на лицѣ, онъ отвернулся, и ему въ глаза бросился портретъ, висѣвшій между оконъ.

— Она! Марія! тихо шепталъ онъ… Моя добрая Марія… она не видитъ и не обниметъ своего старика брата… Да, я уже старъ… а она еще какъ хороша и молода, на зло всѣмъ своимъ страданіямъ.

Больнымъ овладѣла сильная дрожь, и онъ, съ видомъ шалившаго ребенка, сталъ подвигаться къ постели, умоляя:

— Прости-же меня, милая Марія… прости, не сердись: я лягу… я хотѣлъ найти воды, мнѣ очень хочется пить… зачѣмъ не осѣдлали коня?.. мнѣ такъ хотѣлось увидѣть дѣтей и… убить Ферджуса О’Брина, убійцу моего брата. Тутъ онъ опять увидѣлъ Ріо-Санто и съ ужасомъ бросился на постель, закрывая лице руками.

— Великій Боже, глухо пробормоталъ онъ: опять онъ! опять это ужасное видѣніе!

И онъ безъ чувствъ повалился на постель.

Глубокая, ужасающая тишина настала въ комнатѣ.

Глава вторая.
Сѣренькій домикъ.

[править]

Немного спустя въ комнатѣ послышался легкій шумъ, и въ тихо растворившіяся двери появилось блѣдное лице доктора Муре.

Еще не успѣлъ онъ переступить за порогъ двери, какъ на противоположномъ концѣ комнаты, щелкнулъ замокъ, и въ комнату вбѣжалъ Анджело-Бембо. Докторъ Муре едва имѣлъ время закрыть потаенную дверь. Вслѣдъ за Бгмбо вбѣжалъ Довели и съ громкимъ лаемъ бросился къ потайнымъ дверямъ. Полаявъ около нихъ, онъ закружился вокругъ тѣла Ріо-Санто, обнюхивая его съ жалобнымъ визгомъ. Бембо бросился къ Ріо-Санто, у котораго уже не билось сердце.

— Синьоръ! боязливо шепталъ онъ: ради Бога! что съ вами?.. отвѣтьте мнѣ… Вы приказали не подходить мнѣ къ этой комнатѣ, но я день и ночь не отходилъ отъ двери… и зачѣмъ я отошелъ на одну минуту?..

Имъ овладѣло отчаяніе; онъ былъ молодъ и отличался способностью чувствовать сильно и глубоко; онъ глубоко любилъ Ріо-Санто и искренно былъ ему преданъ, потому что онъ умѣлъ отгадать кой-что изъ тайныхъ и смѣлыхъ замысловъ Ріо-Санто, который ему представлялся идеаломъ всего прекраснаго и благороднаго и великаго.

Правда, Бембо зналъ о сношеніяхъ Ріо-Санто съ тою грязной и отвратительной толпой, которая составляла большую «лондонскую семью» и которую Бембо презиралъ и ненавидѣлъ отъ всей души, но это нисколько не подрывало его глубокаго уваженія къ Ріо-Санто. Эта толпа представлялась Бембо ничѣмъ другимъ, какъ орудіемъ, правда грязнымъ и непріятнымъ, но въ то-же время и необходимымъ для осуществленія замысловъ Ріо-Санто.

Теперь необходимо объяснить появленіе Энджуса Макъ-Ферлэна въ домѣ маркиза Ріо-Санто.

Когда Бобъ-Лантернъ спихнулъ Макъ-Ферлэна въ воду, въ послѣднемъ сохранился еще инстинктъ самосохраненія и онъ, еще неопомнившись вполнѣ, нѣсколькими, какъ-бы машинальными движеніями всплылъ на поверхность воды. Скоро онъ совсѣмъ опомнился и внимательно осмотрѣлся кругомъ.

Лодка Боба-Лантерна уже причалила къ берегу. Здѣсь была приготовлена карета, запряженная парой хорошихъ лошадей. Съ помощію кучера Бобъ-Лантернъ перенесъ въ нее молодыхъ дѣвушекъ, сѣлъ съ ними самъ — и карета тронулась.

Макъ-Ферлэнъ приплылъ къ берегу и задрожалъ отъ ужаса, припомнивъ ясно весь ужасъ того, что случилось. Его горе увеличивалось тѣмъ, что онъ ясно чувствовалъ, что опоздалъ и не могъ ничего сдѣлать. На Темзѣ не было ни одной лодки. Теперь первая мысль, которая пришла ему въ голову, была отправиться къ маркизу Ріо-Санто, съ которымъ онъ былъ очень близокъ. Такъ какъ Макъ-Ферлэнъ отлично зналъ расположеніе дома Ріо-Санто, всѣ его проходы и закоулки, то и успѣлъ пробраться до самаго кабинета, гдѣ измученный и изнеможенный, повалился безъ чувствъ къ ногамъ маркиза, успѣвъ только проговорить имена своихъ дочерей.

Съ этого-то вечера Ріо-Санто запирался у себя, никуда не выходилъ самъ и никого не принималъ къ себѣ.

Съ этого-же самого вечера и кавалеръ Анджело Бембо не отходилъ отъ дверей той комнаты, въ которой лежалъ больной.

Онъ уже не разъ слышалъ эти глухіе, дикіе и ужасные крики, которые приводили его въ ужасъ… Однажды они были такъ ужасны, и ихъ сопровождалъ такой ужасный шумъ, что Бембо не вытерпѣлъ и рѣшился нарушить приказаніе Ріо-Санто не входить въ эту комнату.

Здѣсь онъ увидалъ какую-то непонятную борьбу маркиза съ какимъ-то ужаснымъ существомъ, представлявшимъ что-то въ родѣ живаго трупа, который длинными и костлявыми руками бѣшенно охватилъ маркиза…

Бембо едва удержался отъ движенія броситься въ помощь маркизу; но такъ какъ послѣдній такъ хладнокровно и съ такимъ присутствіемъ духа и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ спокойно встрѣчалъ нападенія этого непонятнаго и фантастическаго существа, то Бембо совершенно успокоился за маркиза.

Потомъ, не желая противъ воли маркиза проникать въ его тайны, Бембо такъ тихо вышелъ, что первый вовсе и не замѣтилъ его присутствія.

Послѣ этого Бембо не разъ бывалъ свидѣтелемъ борьбы маркиза съ Макъ-Ферлэномъ и терялся въ догадкахъ и предположеніяхъ, что это былъ за человѣкъ, никакъ не будучи въ состояніи рѣшить этого вопроса. Но онъ рѣшился не выходить изъ сосѣдняго корридора.

Въ концѣ этого корридора находилось окно, выходившее на сосѣдній дворъ, обнесенный высокимъ заборомъ. Среди этого двора находился небольшой сѣренькій домикъ, пользовавшій въ кварталѣ очень незавидной славой. Отъ людей, которымъ приходилось поздненько проходить мимо этого домика, можно было услышать разсказы о шумныхъ ночныхъ оргіяхъ и поражавшихъ ихъ жалобныхъ женскихъ крикахъ, которые они здѣсь слышали. Этотъ сѣренькій домикъ уже нѣсколько лѣтъ оставался безъ жильцовъ. Состарѣвшійся уже хозяинъ его, вѣроятно, растратилъ всѣ свои силы и потерялъ прежнюю охоту къ развратной жизни.

Мимоходомъ сказать, этотъ сѣренькій домикъ, какъ будто нарочно былъ предназначенъ для разгульныхъ удовольствій: только изъ нѣкоторыхъ оконъ дома маркиза Ріо-Санто нескромному глазу можно было заглянуть во внутренность сѣренькаго домика.

Однажды утромъ солнце, какъ-то болѣе обыкновеннаго ясное и свѣтлое, разсѣяло вѣчно окутывающій Лондонъ густой, непроницаемый туманъ. Бембо сидѣлъ на окнѣ въ корридорѣ и разсѣянными печальными глазами безъ цѣли посматривалъ кругомъ. Вдругъ на лицѣ его выразилось самое глубокое изумленіе.

Дѣло въ томъ, что во внутренности сосѣдняго домика онъ замѣтилъ спавшую прекрасную молодую дѣвушку.

Она была прелестна…. Бембо былъ молодъ. Съ глубокимъ вздохомъ онъ отвернулся отъ окна и рѣшился не заглядывать во внутренность сѣренькаго домика….

Молодая дѣвушка спала очень безпокойнымъ сномъ.

На блѣдномъ и утомленномъ ея личикѣ легко можно было разсмотрѣть усталость и грусть.

Это была Анна….

Сѣренькій домикъ принадлежалъ графу Вейтъ-Майору.

Глава третья.
Слуга и господинъ.

[править]

Два дня тому назадъ несчастная дѣвушка проснулась въ этой комнатѣ, въ окно которой былъ виденъ только задній фасадъ дома маркиза Ріо-Санто и нѣсколько вѣтвей полузавядшихъ деревьевъ. Два дня какъ она не видѣла Клары, своей доброй тетки и Стефена!…

Убранство комнаты, въ которой она находилась, было великолѣпно: большія великолѣпныя зеркала и роскошная мебель. Надъ кроватью висѣли роскошныя шелковыя занавѣсы, отливавшія въ нѣсколько цвѣтовъ. Драгоцѣнныя матеріи и ткани были разложены на софѣ, а на туалетѣ были разбросаны разныя драгоцѣнныя бездѣлушки.

Но бѣдную Анну нисколько не занимала эта роскошь, которою она была окружена. Ею овладѣлъ какой-то страхъ. Ей становилось страшно, когда къ ней входили прислуживавшія ей женщины, а когда она оставалась одна, ею овладѣвалъ ужасъ уединенія.

При воспоминаніи о Кларѣ и Стефенѣ она много и долго плакала. Она горячо молилась Богу за этихъ драгоцѣнныхъ для нея существахъ. Одна молитва только и подкрѣпляла ее.

Послѣ этого утра и кавалеръ Бембо частенько посматривалъ въ окошко въ корридорѣ. Онъ еще не могъ защищать свое сердце отъ внезапныхъ и нечаянныхъ впечатлѣній. Ни разу въ жизни еще никого не любившій глубоко, онъ всѣми силами своей горячей души привязался къ маркизу. По теперь его сердцемъ -овладѣло что-то темное, смутно-томительное и неясное…. онъ полюбилъ.

Однажды, въ сумерки, кавалеръ усмотрѣлъ что-то очень странное въ окнѣ сѣренькаго домика.

Анна въ это время спала. Чрезъ отворившуюся дверь въ комнату вошли двое какихъ-то людей. У одного въ рукахъ была свѣча. Другой, закутанный въ теплый мѣховой каррикъ, шелъ за нимъ слѣдомъ.

На лицѣ перваго выразилось самое глубокое изумленіе, когда онъ, при свѣтѣ свѣчи, разсмотрѣлъ Анну. Потомъ онъ поднесъ свѣчку къ лицу спавшей Анны.

Анджело впился глазами въ обоихъ. Ему не было слышно то, что они говорили, но онъ жадно слѣдилъ за всѣми ихъ движеніями.

Въ комнатѣ, въ которую вошли Петерсонъ и графъ Вейтъ-Майоръ, произошло слѣдующее.

Управляющій заговорилъ первый.

— Милордъ, это, право, сокровище! И вы здѣсь такъ безопасны….

Графъ съ грустно-печальнымъ видомъ покачалъ головой въ отвѣтъ, и, показывая на окно, сказалъ:

— Мнѣ очень бы хотѣлось, чтобы въ этихъ окнахъ были вдѣланы не проволочныя сѣтки, а крѣпкая желѣзная рѣшетка….

Петерсона глубоко поразили и изумили эти слова, и онъ спросилъ:

— Ради чего же это, ваше сіятельство?

— Затѣмъ, чтобы вмѣсто этой глупенькой дѣвочки запереть въ эту комнату сына моего отца! И, клянусь, я бы не выпустилъ его отсюда живымъ!…

Въ голосѣ графа слышалась непреклонная энергія, хотя его голосъ нѣсколько дрожалъ.

— Опять этотъ проклятый Бріанъ! промелькнуло въ головѣ управляющаго.

— Разсвѣтаетъ!… по-прежнему апатично, съ разстановкой, произнесъ графъ: иди со мной, Петерсонъ! идемъ!… На крыльцѣ, быть можетъ, онъ уже поджидаетъ меня, мой смертельный врагъ…. идемъ!…

Графъ сильно поблѣднѣлъ и скорыми, не твердыми шагами направился къ двери.

— Но ради Господа, хоть посмотрите на нее, милордъ! воскликнулъ управляющій, причемъ въ его голосѣ слышалось отчаяніе: — Ручки!… Что за волосы!.. Есть ли на свѣтѣ еще такая прелестная талія?… Посмотрите, что за прелестная дуга, которою очерчена ея бровь!… А цвѣтъ лица!… Цвѣтокъ, настоящій розанъ!…

Люди, на обязанности которыхъ лежитъ доставленіе наложницъ въ гаремъ всемогущихъ сластолюбцевъ, всегда по необходимости пылкіе поэты.

Графъ машинально повернулся къ Аннѣ и, вооружившись лорнетомъ, съ тупымъ равнодушіемъ евнуха сталъ разсматривать прелестную дѣвушку.

— Не дурна, лѣниво проговорилъ онъ: но въ другой разъ…. послѣ, Петерсонъ…. въ другой разъ….

И оба вышли изъ комнаты.

Бембо едва дышалъ: онъ понялъ все. Ему сдѣлалось легко, когда эти люди ушли. Этотъ закутанный человѣкъ съ лорнетомъ на глазахъ былъ ему просто ненавистенъ и ужасенъ.

Воображеніе и умъ Бембо заработали, придумывая средства освободить эту молодую дѣвушку, которая, казалось ему, была жертвою самыхъ гнусныхъ замысловъ.

Глава четвертая.

[править]

Такъ прошли еще два дня. Бембо по-прежнему сидѣлъ у окна въ корридорѣ. Анна спала.

Дверь въ ея комнату отворилась, и къ ней вошли люди, которыхъ Бембо уже видѣлъ.

Петерсонъ молча подошелъ къ кровати и снялъ съ Анны одѣяло. Протянувъ руки, онъ, повидимому, готовился поднять Анну. Лобъ Бембо оросился холоднымъ потомъ.

Но графъ Вейтъ-Майоръ повелительнымъ знакомъ остановилъ Петерсона, который съ почтительнымъ поклономъ вышелъ. Графъ, наклонившись, поднялъ съ полу какую-то бумажку, которая упала на полъ, когда Петерсонъ снималъ съ Анны одѣяло.

Бембо отъ этого нисколько не стало легче. Ему сжимало голову какъ бы желѣзными тисками. Какая-то непреодолимая сила тянула его въ этотъ домъ, гдѣ, былъ убѣжденъ онъ, готово было совершиться ужасное преступленіе. Лишь боязнь оставить одного маркиза Ріо-Санто останавливала Бембо. Онъ бросился къ двери и заглянулъ въ замочную скважину.

Ріо-Санто сидѣлъ въ креслѣ, а больной спокойно лежалъ.

Въ комнатѣ Анны между тѣмъ происходило слѣдующее.

Безъ вниманія бросивъ на столъ попавшуюся ему бумажку, графъ разсѣянно смотрѣлъ на Анну.

Онъ тихо произнесъ:

— О! еслибы она полюбила меня!…

Немного спустя въ его голосѣ послышались горечь и раздраженіе.

— Полюбить!… меня!… Я богатъ и знатенъ…. былъ молодъ…. Слышалъ я, какъ говорили, что я и хорошъ собой…. но кто любилъ меня? Единственная женщина на свѣтѣ, которую я любилъ, обожалъ…. далъ имя, отдалъ сердце, все…. И, она не любила, обманывала меня!… Я не могъ назвать ея дочь моею дочерью…. и, прогнавъ отъ себя мать, прогналъ и ребёнка…. Я правъ!…

Блѣдное, усталое лице графа исказилось какою-то жестокой и непріятной улыбкой.

Онъ продолжалъ:

— Шестнадцать лѣтъ тому назадъ я отдалъ ребенка этому безсердечно-безжалостному человѣку, который каменною стѣной сталъ между матерью и дочерью…. Тѣмъ лучше!.. Она страдаетъ, быть можетъ, плачетъ, горюетъ…. тѣмъ лучше!

При этомъ его глаза упали на Анну.

— И она была молода и счастлива, когда я увидѣлъ ее въ первый разъ…. Я похитилъ ее…. Я, лордъ Вейтъ-Майоръ, предлагалъ свою руку дочери какого-то ничтожнаго ирландскаго Лерда!… И она не полюбила меня, а предпочла мнѣ какого-то нищаго, презрѣннаго ирландца…. И зачѣмъ я никогда не встрѣтилъ этого несчастнаго и не раздавилъ его какъ червя!…

Графъ судорожно заломилъ руки назадъ. Лице его побагровѣло отъ прилившей крови. Сильное волненіе овладѣло имъ и онъ, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ, остановился у стола и налилъ себѣ стаканъ вина.

— Къ чему вспоминать о прошедшемъ! проговорилъ онъ. Эта дѣвушка прекрасна и, по крайней мѣрѣ, теперь мой почтеннѣйшій братецъ не отравитъ предстоящаго мнѣ удовольствія!…

Онъ съ шумомъ поставилъ на столъ пустой стаканъ. Анна проснулась, вскочила и вскрикнула отъ ужаса. Но графъ уже не представлялъ никакой опасности… Глаза его опять упали на бумажку, бывшую уже въ его рукахъ. Онъ машинально развернулъ ее и прочелъ…. Поблѣднѣвшее еще болѣе его лице какъ-то судорожно искривилось и, заскрежетавъ зубами, онъ поднялъ кверху сжатые кулаки.

— Опять! яростно прохрипѣлъ онъ: опять онъ!…

На бумажкѣ было написано:

«Прелестно, милордъ! Я наблюдаю за вашими любовными похожденіями. Бріанъ Ленчестеръ».

Намъ извѣстно, что Бріану Ленчестеру было вовсе не до того, чтобы наблюдать за любовными шашнями своего брата. И эта записка давно уже была подброшена въ эту комнату, которая была (Бріанъ зналъ это) предназначена для любовныхъ удовольствій графа.

Но послѣднему это было совсѣмъ неизвѣстно, и ему сейчасъ же представилось, что Бріанъ гдѣ-нибудь близко, что всѣ слуги и Петерсонъ измѣнили ему, и онъ окруженъ врагами….

Онъ въ изнеможеніи опустился на стулъ.

Ужаснувшаяся Анна испуганно смотрѣла на графа, несмѣя пошевелиться….

Вдругъ графъ громко позвалъ къ себѣ Петерсона.

Петерсонъ явился.

— Поди сюда! кричалъ графъ, схватывая со стола графинъ съ виномъ.

Петерсонъ догадался и бросился къ двери. Графъ пустилъ въ него графиномъ, который разлетѣлся въ дребезги, ударившись о дверь.

Анна закрыла глаза.

— Поди же сюда! крикнулъ опять графъ.

— Ну-да, какъ бы не такъ!… Подожди, когда свалишься! пробормоталъ Петерсонъ.

Чрезъ минуту графъ катался. по полу въ ужасныхъ конвульсіяхъ.

Анджело Бембо не видѣлъ всего этого. Онъ бросился въ свою комнату и схватилъ пистолеты и зарядилъ ихъ.

Сбѣжавъ внизъ, онъ заглянулъ въ скважину. Ріо-Санто съ видимымъ безпокойствомъ стоялъ подлѣ постели больнаго, ожидая, очевидно, кризиса….

Но образъ Анны предсталъ глазамъ Бембо….

— Успѣю! промелькнуло у него въ головѣ….

И онъ бросился внизъ по лѣстницѣ.

Въ эту минуту Энджусъ запѣлъ шотландскую балладу.

Едва Анджело выскочилъ на дворъ, какъ увидѣлъ, что его помощь совсѣмъ не нужна: въ карету, стоявшую у подъѣзда сѣренькаго домика, укладывали графа Вейтъ-Монора.

Глава пятая.

[править]

Отсутствіе Анджело продолжалось всего нѣсколько минутъ.

Вбѣжавши въ корридоръ, онъ прежде всего увидѣлъ Ловели, который съ жалобнымъ воемъ царапался въ дверь кабинета.

Анджело не размышляя бросился туда….

Имъ овладѣло отчаяніе….

Собравъ всѣ силы, онъ поднялъ маркиза и перенесъ его въ кабинетъ.

— Скорѣе, за докторомъ! кричалъ онъ.

— Муре здѣсь….

Бембо сильно нахмурился: онъ замѣтилъ безпорядокъ на столѣ и въ бумагахъ маркиза; нѣкоторые ящики не были даже задвинуты.

Однако раздумывать было нельзя….

Муре очень спокойно смотрѣлъ на безчувственнаго маркиза и пощупалъ пульсъ, шею, животъ.

— Подите вонъ! приказалъ Муре слугамъ.

Слуги молча вышли.

— Синьоръ, обратился Муре къ Анджело, я люблю быть съ моими больными паціентами наединѣ.

— Но, докторъ….

— Время очень дорого, синьоръ….

— Скажите же по крайней мѣрѣ, есть ли надежда?

— Я молчу, синьоръ.

Вспыхнувшій Бембо едва удержался, однако направился къ двери.

— Синьоръ! остановилъ его докторъ, — мнѣ очень мѣшаетъ эта собака, возьмите ее пожалуйста отсюда. Ловели не сводилъ глазъ съ доктора. Какъ бы отгадавъ намѣренія Бембо, собака бросилась было подъ столъ, но юноша успѣлъ поймать ее за ошейникъ и утащилъ за собой.

Докторъ повернулъ ключъ въ замкѣ, какъ только Бембо затворилъ дверь.

Съ какой то странной, но торжествующей улыбкой докторъ возвратился къ Ріо-Санто.

— Потухъ, наконецъ, этотъ гордый, всесильный взглядъ, столько разъ заставлявшій трепетать меня самого, говорилъ онъ…. да, безъ тебя, Ріо-Санто, я былъ бы первымъ, я бы управлялъ той всемогущей общиной, которая составляетъ «большую семью»…. И вотъ твоя жизнь въ моихъ рукахъ!… Слышишь-ли, Ріо-Санто, въ моихъ рукахъ, и я отказываюсь помогать тебѣ!… Я произнесу твой смертный приговоръ…. четверть часа еще — и Эдуардъ, глава и отецъ «большой семьи», будетъ безжизненнымъ трупомъ…. «Вашу честь» поглотитъ земля!… Но его тайна?… Отъ кого я узнаю ее?… А у него великая, широкая цѣль…. я долженъ узнать ее….

Въ дверь постучались.

— Ради самого Господа, умолялъ Бембо, сжальтесь, синьоръ, надъ моимъ безпокойствомъ. Я жду….

— Ждите! холодно отвѣтилъ докторъ и не торопясь направился къ противоположной двери.

Теперь не лишнее будетъ поразсказать кое-что и о «большой лондонской семьѣ».

Это очень хорошо извѣстное лондонской полиціи общество, имѣетъ свои три класса: высшій, средній и нисшій. Члены перваго — «лорды», втораго — «джентльмены», третьяго — «просто люди». Во главѣ всего общества стоитъ «отецъ», котораго «люди» называютъ или: «его честь» или какимъ-нибудь собственнымъ именемъ, которое мѣняется, глядя по обстоятельствамъ. Около 1811 года «его честь» назывался Джекомъ, пока не открылось, что это былъ никто другой, какъ лондонскій палачъ Джекъ-Кечъ. Скоро начался рядъ Эдуардовъ. Въ нынѣшнемъ, 1844 году, «отецъ» большой семьи именовался «мандариномъ».

Числи членовъ «большой семьи» чрезвычайно увеличилось около 183…. года, при одномъ изъ Эдуардовъ. Безчисленныя кражи и похищенія, въ томъ числѣ покража коронныхъ брилліантовъ, навели ужасъ на весь Лондонъ.

Случайнымъ образомъ «лордамъ» стало извѣстнымъ, что ихъ «отецъ» — не воръ. Сдѣлайся это извѣстнымъ джентльменамъ «и людямъ», то, нѣтъ сомнѣнія, они потребовали бы смѣны начальника. Но «лорды» смолчали, тѣмъ болѣе, что и сами не постигали замысловъ своего «отца».

Для всѣхъ «лордовъ» Ріо-Санто составлялъ непроницаемую загадку. Къ чему онъ стремился? Чего домогался? Тайною и загадочностью Ріо-Санто особенно занимались Тиррель и докторъ Муре. Первому приходилось исполнять нѣкоторыя таинственныя и непонятныя порученія маркиза. Такъ напр. Ріо Санто поручилъ ему ежемѣсячно выплачивать но сотнѣ фунтовъ стерлинговъ Бріану Ленчестеру, который не принадлежалъ къ «большой семьѣ» и не имѣлъ никакихъ особыхъ сношеній съ маркизомъ.

Для Муре, какъ доктора, было болѣе вѣроятности проникнуть въ тайны своего главы. Но, несмотря на всѣ старанія, это никакъ не удавалось и Муре. Любопытство просто пожирало доктора въ эти шесть дней, когда Ріо-Санто никуда не показывался. Узнавъ отъ прислуги, что маркизъ не входилъ даже въ свой кабинетъ, Ріо Санто тайкомъ пробрался туда и перерылъ тамъ всѣ бумаги, которыя только попались ему. Но увы! онъ ничего не могъ разобрать и понять, такъ какъ многія изъ нихъ были исписаны какими то странными и непонятными знаками. Докторъ не могъ образумиться отъ изумленія, особенно, когда ему попались бумаги на турецкомъ и китайскомъ языкахъ. Сносился маркизъ съ Китаемъ и Турціей? Были у него тамъ агенты? Уваженіе доктора къ Ріо-Санто сильно увеличилось этимъ обстоятельствомъ. Но тайна «отца большой семьи» осталась по прежнему непроницаемой.

Извѣстное уже намъ обстоятельство прервало поиски доктора. Одолѣваемый желаніемъ продолжать поиски, докторъ, пользуясь состояніемъ, въ которомъ находился Ріо-Санто, вошелъ въ комнату къ больному лерду. Имъ овладѣло крайнее удивленіе, когда его глазамъ представился висѣвшій въ этой комнатѣ женскій портретъ.

— Что-бы это значило? шепталъ онъ. Да, точно это она… Въ этой комнатѣ портретъ графини Вейтъ-Моноръ!.. Ничего не понимаю… Неужели Ріо-Санто?.. Но невозможно… нѣтъ еще году, какъ онъ здѣсь!.. еще непонятнѣе, еще загадочнѣе… Но это еще что такое? человѣкъ!.. Доктору бросилась въ глаза исхудавшая нога Энджуса, съ которой сползло одѣяло. Докторъ подошелъ къ постели и заглянулъ туда.

Энджусъ Макъ-Ферлэнъ лежалъ лицемъ къ стѣнѣ.

Подчиняясь невольному инстинкту врача, Муре пощупалъ у него пульсъ.

— Горячка! прошепталъ онъ. И почему меня не позвали раньше?.. И меня никто не позвалъ! продолжалъ онъ, помолчавъ немного…

— Однако мнѣ это лице знакомо, заговорилъ онъ опять… Не знаю, гдѣ и когда, но я видѣлъ этого человѣка… Онъ умретъ непремѣнно, если ему не подать помощи… Впрочемъ, мнѣ то что за дѣло.

Макъ-Ферлэнъ повернулся лицемъ къ нему.

— Какъ жарко! простоналъ онъ… Какая горячая вода!.. Луна какая-то красная… все горитъ!..

Невольно Муре опять взялъ руку больнаго.

— Что за натура! пробормоталъ онъ, щупая пульсъ. Оставить его безъ помощи, а то выздоровѣетъ.

— Ахъ! ахъ! исчезли!.. обѣ!.. обѣ исчезли!.. закричалъ больной,

— Еще два — три кризиса, и онъ выздоровѣетъ! шепталъ Муре… Удивительно, право!..

— Моего воронаго коня, Дунканъ! сѣдлай его. Дунканъ! громко и звучно закричалъ Макъ-Ферлэнъ: — Я поѣду въ Лондонъ и убью его…

— Кого? невольно спросилъ Муре.

— Коня! коня, скорѣй!.. повелительно кричалъ Макъ-Ферлэнъ.

При этомъ онъ онъ вскочилъ съ постели.

Муре нисколько не испугался ни дикаго вида, ни яростнаго движенія больнаго: Муре былъ докторъ.

— Таинственный голосъ опять приказываетъ мнѣ убить Ферджуса О’Брина… Но какъ мнѣ это трудно… Бѣдная моя сестра, бѣдная Марія… Но все равно… Я убью его!.. Онъ убилъ Макъ-Наба, моего брата!

— Макъ-Наба! съ удивленіемъ повторилъ докторъ. Это имя мнѣ знакомо!..

— Кто имѣлъ дерзость сказать мнѣ, что его теперь зовутъ Ріо-Санто? продолжалъ больной… Кто?… Ты, Дунканъ?..

Вздрогнувшій при имени маркиза, Муре еще внимательнѣе наблюдалъ за больнымъ.

— Ріо-Санто! захототалъ больной… Сѣдлай моего коня, Дунканъ!.. скорѣй, Дунканъ!.. Я ѣду наконецъ въ Лондонъ и исполню приказаніе таинственнаго голоса.

— Итакъ, Ріо-Санто — убійца, тихо сказалъ Муре, желая направить мысли больнаго на старую тему.

Больной вздрогнулъ при этихъ словахъ и, подозрительно посмотрѣвъ на доктора, сказалъ:

— Это ложь!.. Что вамъ нужно?

На минуту къ Макъ-Ферлэну возвратилось сознаніе..

Но эти минуты были непродолжительны.

Проворчавъ что то и погрозивъ доктору кулакомъ, больной бросился въ постель и закутался въ одѣяло.

Глава шестая.
Удивительный человѣкъ.

[править]

— Уфъ! заговорилъ опять больной: какъ холодна вода… Луна зеленая, — отчего это?.. Ай, какъ холодно, холодно!..

Больнымъ овладѣла лихорадочная дрожь.

Потомъ онъ тихо запѣлъ шотландскую балладу… Мало-по-малу онъ стихъ, и голосъ его издавалъ только какой-то неясный ропотъ.

Муре стоялъ нѣсколько минутъ молча.

— А маркизъ! вскричалъ онъ, ударивъ себя по лбу: — Я и забылъ совсѣмъ о немъ… Живъ ли онъ еще?..

Муре быстро обернулся, но въ ту-же минуту его кто-то крѣпко схватилъ за руку.

Докторомъ овладѣлъ невыразимый ужасъ… колѣни у него подогнулись, и докторъ повалился на коверъ… Передъ нимъ находился Ріо-Санто.

Посмотрѣвъ ему въ лице, Муре замѣтилъ несомнѣнные признаки частнаго мозговаго разстройства.

Ріо-Санто совершенно овладѣлъ своимъ сознаніемъ. Онъ былъ въ полномъ разсудкѣ: одни только мускулы языка были поражены временнымъ параличемъ.

Муре ясно созналъ всю опасность своего положенія и рѣшился убить своего врага, пока тотъ былъ еще въ его власти.

Но Ріо-Санто отличался удивительнымъ присутствіемъ духа и мужествомъ, которыя никогда не покидали его, при всевозможныхъ физическихъ страданіяхъ.

Засучивъ рукавъ своего халата, Ріо-Санто выразительнымъ жестомъ указалъ доктору на налившуюся кровью вену.

Подъ властью этого спокойнаго взгляда, Муре невольно вынулъ изъ кармана ланцетъ и поднесъ его къ рукѣ Ріо-Санто.

Послѣдній остановилъ его пристальнымъ и внимательнымъ взглядомъ.

Муре понялъ и, не сказавъ ни слова, онъ кольнулъ себя ланцетомъ въ руку.

Ріо-Санто одобрительно кивнулъ головой. Чрезъ минуту изъ его руки полилась кровь.

— Довольно! тихо сказалъ Ріо-Санто чрезъ нѣсколько секундъ.

Муре задрожалъ при звукахъ этого голоса.

Ріо-Санто былъ живъ! Опять его могущественному голосу будетъ повиноваться все! И Муре самъ невольно возвратилъ ему способность повелѣвать и наказывать!

Однако Муре смогъ скрыть свой страхъ и ограничился лишь тѣмъ, что невольно опустилъ глаза въ землю.

Лице Ріо-Санто мало-по-малу оживлялось и принимало свой обычный видъ.

Изъ его руки продолжала еще течь кровь, такъ какъ Муре, обуреваемый боязнью, забывалъ остановить ее.

— Довольно же, наконецъ! повторилъ Ріо-Санто, нахмурившись и прижавъ руку къ сердцу: — Развѣ вы опять хотите убить меня?

Муре остановилъ кровь и сложилъ руки на груди, ожидая приговора.

— Подвиньте мнѣ кресло, приказалъ маркизъ.

Докторъ поспѣшилъ исполнить его желаніе. Тяжело опустившись въ кресло, Ріо-Санто нѣсколько минутъ сидѣлъ неподвижно, закрывъ глаза. Потомъ онъ гордо поднялъ голову и спокойно заговорилъ:

— Благодарю васъ, докторъ, что вы нарушили тайну этого убѣжища…. Теперь я по крайней мѣрѣ знаю, что мой больной внѣ опасности…. Вѣдь вы, докторъ, кажется, сказали, что онъ выздоровѣетъ?…

— Да, я сказалъ это, милордъ.

— Еще, докторъ, я васъ благодарю за то, что вы раскрыли мнѣ свою душу….

— Вы слышали?…

— Да, докторъ, все…. Вы завидуете мнѣ, желаете проникнуть въ мои тайны….

— О, милордъ!…

Тонъ доктора Муре былъ умоляющій.

— Не просите, докторъ, тихо продолжалъ Ріо-Санто. — Я вовсе не сержусь на васъ…. Только мнѣ кажется, что ваша зависть не совсѣмъ благоразумна…. и моя тайна не изъ тѣхъ, которыя угадываются… Моя тайна похожа на эти бумаги, испещренныя непонятными для васъ знаками… Онѣ и были въ вашихъ рукахъ, но вы ничего не были въ состояніи понять и разобрать въ нихъ.

Въ послѣднихъ словахъ Pio-Санто слышалось такое глубокое презрѣніе, отъ котораго ненависть еще сильнѣе заклокотало въ груди доктора.

— Докторъ, продолжалъ Ріо-Санто прежнимъ тихимъ и спокойнымъ тономъ, отъ чего его презрѣніе становилось еще выразительнѣе, — благодарю васъ и за то, что вы не убили меня.

Муре невольно отступилъ назадъ. Послѣднія слова поразили его какъ бы ударомъ кнута. Его погибель была ему ясна.

— Для меня смерть теперь была бы просто ужасна, продолжалъ Ріо-Санто, особенно теперь… Но повторяю, я не сержусь на васъ… Подложите мнѣ подушку подъ ноги, докторъ… Простите меня, докторъ, я злоупотребляю вашей услужливостью… Пожалуйста, потрудитесь сказать Анджело…. Я могу васъ упрекнуть за жестокость къ нему… Но скажите ему, что вы спасли мнѣ жизнь и онъ проститъ вамъ вашу грубость… Потомъ, докторъ, вы потрудитесь сказать моимъ людямъ… который теперь часъ?…

— Десять, милордъ.

— Время очень дорого, а я еще очень слабъ; необходимо отдохнуть по крайней мѣрѣ полдня, продолжалъ маркизъ какъ бы про себя… Потрудитесь, докторъ, сказать моимъ людямъ, чтобы приготовили карету къ четыремъ часамъ… Сами же, докторъ, потрудитесь воротиться къ мнѣ, мнѣ еще нужно поговорить съ вами.

Муре исполнилъ желаніе маркиза. Но едва переступивъ порогъ двери, онъ съ сильнѣйшею ненавистью произнесъ гнѣвно пожимая плечами:

— Посчитаемся еще, маркизъ!…

Бембо бросился, едва завидѣлъ доктора на порогѣ.

— Ради Бога, что съ маркизомъ?

— Маркизъ внѣ всякой опасности, синьоръ.

— Внѣ опасности? съ радостію воскликнулъ Бембо. Извините, меня, докторъ, что я не хорошо думалъ о васъ: вы искусный докторъ и благородный человѣкъ… Ради Бога извините меня, докторъ, и будьте увѣрены въ моей вѣчной вамъ преданности.

Докторъ раскланялся и холодно пожалъ руку Бембо…

— Я могъ бы сдѣлать и еще больше, двусмысленно произнесъ онъ: но обстоятельства были такого рода…

— Можно мнѣ теперь видѣть маркиза? перебилъ его Бембо…

— Нѣтъ еще… Но маркизъ просилъ меня передать вамъ, чтобы къ четыремъ часамъ была приготовлена его карета, и вы бы приготовились отправиться съ нимъ.

— Маркизъ выѣзжаетъ! вспыхнулъ отъ радости Бембо: — О, докторъ! Я удивляюсь и поклоняюсь вашему искусству, вы совершили чудо!…

— Право, напрасно, отвѣтилъ Муре, качая головой: всѣмъ на свѣтѣ управляетъ случай, и только глупцы не умѣютъ пользоваться случаемъ.

Глава седьмая.
Лицемѣрный другъ.

[править]

Послѣ этого Муре возвратился къ маркизу. Ріо-Санто уже засыпалъ, но проснулся отъ шаговъ доктора.

— Вотъ уже седьмой день, какъ я ничего не дѣлаю, заговорилъ онъ: нѣтъ ничего новаго на свѣтѣ, докторъ?…

— Ваше продолжительное уединеніе вызвало всеобщее удивленіе и ропотъ нѣкоторыхъ членовъ нашей семьи…. Я прошу васъ думать обо мнѣ, что вамъ угодно, милордъ, но вѣрьте моему глубокому убѣжденію: безразсудные глупцы тѣ, которые думаютъ о возможности борьбы съ вами.

— Однако, вы разсудительный человѣкъ, докторъ, спокойно отвѣтилъ Ріо-Санто.

— Кто Богу не грѣшенъ, милордъ?… О себѣ же я скажу, что я безразсуденъ вдвойнѣ: во первыхъ, хотѣлъ убить васъ…

— И вовторыхъ, не убили, прервалъ Ріо-Санто.

— Да, вовторыхъ, что не убилъ васъ, милордъ спокойно и смѣло отвѣтилъ докторъ.

— Чтожъ дѣлать теперь, докторъ, небрежно продолжалъ Ріо-Санто, придется подождать до другаго случая. Я увѣренъ, что вы не простите мнѣ… Но мнѣ некогда заниматься и думать о васъ и… Я попрежнему буду ввѣряться и полагаться на васъ…

— Это довѣріе, милордъ… началъ было Муре, которому вдругъ пришла охота изобразить изъ себя кающагося грѣшника.

— Нѣтъ, нѣтъ, это недовѣріе, прервалъ его Ріо-Санто. При малѣйшемъ подозрѣніи я уничтожу васъ — берегитесь, докторъ.

— Милордъ! вскричалъ Муре, не покидая своей роли: одно доброе слово въ настоящую минуту и — я до гроба вашъ вѣрнѣйшій и преданнѣйшій рабъ.

Маркизъ отвѣтилъ самой презрительной улыбкой. Понявъ, что ему нѣтъ возможности обмануть маркиза, и докторъ Муре сбросилъ свою маску.

Онъ выпрямился, холодно-спокойная улыбка заиграла у него на губахъ и, безъ всякаго притворства уже, онъ сказалъ:

— Хорошо, милордъ, я буду остерегаться… ваше покорное орудіе и вмѣстѣ вашъ врагъ… я…

— Довольно! повелительно прервалъ Ріо-Санто. Вы не можете сказать мнѣ ничего новаго, потому и небудемъ терять напрасно время: потолкуемъ лучше о дѣлѣ… Впрочемъ еще одно слово, небрежно продолжалъ Ріо-Санто, быть можетъ, еще когда-нибудь случай предастъ меня беззащитнаго въ ваши руки, то будьте добры попомните слѣдующее: если бы вы сегодня убили меня, то сегодня же вечеромъ валялись бы на соломѣ въ Ньюгетской тюрьмѣ… Молчите, непрерывайте… Вы отлично знаете, что я никогда не лгу… и васъ, докторъ, я знаю очень давно… И помните: между вами и эшафотомъ одно только: моя воля.

— Милордъ! отвѣтилъ Муре, стараясь казаться спокойнымъ. Между мною и эшафотомъ лежитъ цѣлая пропасть, заставить перешагнуть которую безсильно все ваше всемогущество, милордъ…

— У лорда Шерифа, спокойно и увѣренно отвѣтилъ маркизъ, находится запечатанный пакетъ, въ которомъ содержится вашъ приговоръ. Не удивляйтесь, докторъ: всѣ «ночные лорды» находятся въ моей власти.

— Но, что же находится въ этомъ пакетѣ?

— Ясные и не опровержимыя доказательство самаго важнаго изъ всѣхъ вашихъ многочисленныхъ преступленій.

— Почему же лордъ Шерифъ до сихъ поръ нераспечаталъ этотъ пакетъ?

— Этого я не желаю говорить вамъ. Притомъ, я желалъ только предостеречь васъ.

— Но…

— Довольно. Потолкуемъ о дѣлѣ. Что миссъ Треворъ?

Докторъ Муре долго не могъ собраться съ силами, чтобы отвѣтить на послѣдній вопросъ. Все, что ни говорилъ маркизъ, казалось крайне невѣроятнымъ, но докторъ какъ-то невольно вѣрилъ его словамъ. Съ этой минуты онъ былъ обезоруженнымъ убійцей, змѣей безъ жала.

— Я васъ спрашиваю, докторъ, что миссъ Треворъ? повторилъ свой вопросъ маркизъ.

— Не могу ничего вамъ сказать, милордъ, утѣшительнаго. Вчера мною было начато леченіе, которое, безъ сомнѣнія должно было спасти ее, но вчера же съ нею случился ужасный переворотъ… И прежде чѣмъ мнѣ можно будетъ перемѣнить лѣченіе, необходимо сдѣлать опыты надъ другою; миссъ Мери опасна какъ нельзя болѣе.

— Бѣдная Мери! Мнѣ необходимо видѣть ее, проговорилъ маркизъ.

— Нѣтъ, милордъ… Для нея всего необходимѣе покой… вчерашній день крайне подорвалъ ее слабый организмъ…

— Что-же именно случилось?

— Очень многое, милордъ… И, право я очень сожалѣю, что не мнѣ пришлось приложить корпію къ ранамъ Персеваля…

— А!… Итакъ Персеваль…

— Здоровехонекъ, милордъ. Если бы не ваше великодушіе, милордъ, то онъ давно бы отправился къ праотцамъ. Ей Богу, милордъ, великодушіе прекрасная вещь, но…

— Пожалуйста, поскорѣе къ дѣлу, нетерпѣливо прервалъ Ріо-Санто.

— Виноватъ, милордъ, я и забылъ, что вамъ необходимъ отдыхъ… Вотъ положеніе дѣла: болѣзнь миссъ Треворъ перемѣнила свое направленіе… первые опыты надъ другою теперь совершенно напрасны…

— Надъ другою? Что это значитъ? повторилъ Ріо-Санто.

— Я говорю о прелестной дѣвушкѣ, милордъ!…

Въ голосѣ Муре послышался какой-то дикій энтузіазмъ, и восхищеніе.

— Какая сила! восклицалъ онъ. Сколько прелести, граціи и нѣжности въ ея формахъ, въ которыхъ соединилось все прекрасное на свѣтѣ… Можетъ ли быть что выше удовольствія вонзить скальпель въ нѣжное, эластичное тѣло, разорвать все до послѣднихъ суставовъ, изучить всѣ таинственныя нити, охватывавшія и связывавшія это прекрасное существо… Простите меня, милордъ, я увлекся и забылъ, что вы не докторъ… Я говорю о той молодой дѣвушки, надъ которою я произвожу опыты и которую, мы намѣрены умертвить ради спасенія миссъ Мери…

Муре съ особеннымъ удареніемъ произнесъ слово мы, радуясь возможности сдѣлать маркиза участникомъ своей жестокости.

— Она молода и прекрасна? грустно спросилъ Ріо-Санто.

— Да, милордъ.

— Вы дали обѣщаніе щадить ее.

— Да, милордъ. Но я не предвидѣлъ такого дурнаго оборота болѣзни миссъ Треворъ… Притомъ я заплатилъ за эту дѣвушку сто фунтовъ, такъ должна же она пригодиться на что нибудь порядочное. Наконецъ, говоря откровенно, я таки порядкомъ уже и попортилъ ее…

Ріо-Санто съ отвращеніемъ отвернулся.

— Я принужденъ былъ, продолжалъ Муре, заставлять ее голодать и держать въ темнотѣ.

По лицу маркиза заструился холодный потъ.

— Довольно, довольно! порывисто проговорилъ онъ: довольно!… Вы просто безчелбвѣчны, докторъ… Заклинаю васъ, пощадите несчастную жертву.

— Вы очень взволновались, милордъ, хладнокровно отвѣтилъ Муре, пощупавъ пульсъ маркиза. Успокойтесь, прошу васъ. Вамъ необходимо покой… Завтра или уже вечеромъ я разскажу вамъ все подробно, а теперь мнѣ необходимо оставить васъ однихъ…

И Муре поспѣшно вышелъ, поклонившись маркизу. Едва онъ вышелъ, какъ Ріо-Санто въ изнеможеніи опустился на подушки.

Глава восьмая.
Шрамъ на лбу.

[править]

Франкъ Персеваль вмѣстѣ съ Стефеномъ Макъ-Набомъ съ величайшимъ нетерпѣніемъ ожидали возвращенія старика Джека, котораго они съ письмомъ отправили къ лорду Тревору.

Послѣдній наконецъ возвратился и печально остановился у дверей, не смѣя подойти къ своему господину.

— Отвѣтъ? нетерпѣливо вскричалъ Франкъ.

Джекъ, прислонившись къ стѣнѣ и прижавъ руки къ сердцу, съ печалью и горемъ на лицѣ, молчалъ. На его лицѣ выражалось самое глубокое отчаяніе.

— Ты не передалъ письма? спросилъ Стефенъ съ сердцемъ.

— Передалъ, тихо отвѣтилъ Джекъ.

— Ну, что-жъ?

Джекъ молча покачалъ головой.

— Гдѣ-же отвѣтъ?

Старикъ выпрямился и отвѣтилъ:

— Персевали въ тысячу разъ благороднѣе Треворовъ. Что такое эти Треворы? Ничтожные, севѣрные бароны!…

Глаза стараго Джека блестѣли гордостью и гнѣвомъ.

Персеваль безсильно опустился на подушки.

— Да, отвѣчай-же наконецъ, гнѣвно воскликнулъ Стефенъ: какой отвѣтъ?

— Отвѣтъ? вскрикнулъ Джекъ, воспламеняясь негодованіемъ: Треворъ смѣлъ взять смѣлость разорвать письмо Персеваля, не читая его.

Франкъ застоналъ.

Стефенъ неотходилъ отъ постели своего больнаго друга. Ему даже не было времени повидаться съ своею матерью. Собственное горе и страданія еще болѣе увеличивали его отчаяніе, въ которое его приводила болѣзнь Франка. Вмѣсто прежней спокойной апатіи Стефеномъ овладѣла борьба разнородныхъ страстей: онъ любилъ, ревновалъ и страдалъ.

Было около полуночи. Франкъ спалъ очень безпокойно и тревожно и часто стоналъ во снѣ. Старикъ Джекъ спалъ въ углу. Позади постели на столѣ была горѣвшая лампа, свѣтъ которой озарялъ прекрасный гербъ Персевалей и портретъ давно уже умершей сестры Франка Персеваля, миссъ Герріеты.

Мысли Стефена, у котораго сначала въ головѣ не было никого, кромѣ его больнаго друга, скоро приняли другое направленіе. Его мыслями овладѣла Клара. Вслѣдствіе страннаго стеченія обстоятельствъ или вслѣдствіе горячей ревности, но воображеніе Макъ-Набъ иначе и не рисовало Клары, какъ въ Темпльской церкви, съ пламенно-страстнымъ взоромъ, обращеннымъ на незнакомца — мечтателя. Вся сцена, происшедшая въ церкви, такъ и стояла передъ воображеніемъ Стефена.

— Но я видѣлъ этого человѣза! невольно подумалъ Стефенъ.

Франкъ жалобно застоналъ и тревожно заворочался на постели. Его видимо безпокоилъ какой-то тягостный сонъ.

Стефенъ ничего не видѣлъ. Желаніе вспомнить, гдѣ и когда онъ видѣлъ этого назнакомца, овладѣло всѣмъ его сознаніемъ. Онъ сильно былъ пораженъ внезапно пришедшей ему мыслію… Но эта мысль была такъ ужасна… притомъ незнакомецъ молодъ, а съ того времени прошло цѣлыхъ пятнадцать лѣтъ…

— Не возможно!… не можетъ быть! прошепталъ онъ. Правда, сходство поразительное, по недостаетъ…

— Шрамъ! закричалъ вдругъ Персеваль, вскочивъ съ постели: у него на-лбу шрамъ, я видѣлъ…

— Шрамъ! повторилъ Стефенъ: о, да, я помню…

— На покраснѣвшемъ лбѣ бѣлая полоска…

— Вверхъ отъ лѣвой брови, невольно перебилъ Стефенъ…

— Да, да, отъ лѣвой брови вверхъ, повторилъ Франкъ.

— Франкъ! вскрикнулъ Стефенъ: Вы знаете его?.. Но ради Бога, о комъ вы говорите?…

Но Франкъ въ изнеможеніи уже опустился на подушки.

— Какъ это странно! проговорилъ Макъ-Набъ, сжимая голову въ рукахъ.

Имъ овладѣло какое-то лихорадочное возбужденіе. Положительно и спокойно разсудительный умъ молодаго доктора совсѣмъ отуманился и растерялся отъ непонятныхъ словъ Франка. Быть можетъ это полнѣйшая случайность горячечнаго бреда? Но нѣтъ, не возможно: Франкъ слишкомъ ясно и точно описалъ этотъ шрамъ! Итакъ, Франкъ видѣлъ его. Но гдѣ и когда? Стефенъ совсѣмъ растерялся въ догадкахъ и предположеніяхъ. Онъ хотѣлъ было распросить своего друга, но тотъ заснулъ, и Стефену было жалко лишить его минутнаго успокоенія… Однако онъ болѣе и болѣе убѣждался въ истинѣ своего предположенія и повторялъ:

— Это онъ! это онъ.

Всю ночь Макъ-Набъ не сомкнулъ глазъ.

Наконецъ разсвѣло. У крыльца кто-то сильно постучался. Въ это время было около семи часовъ. Старикъ Джекъ вскочилъ и побѣжалъ внизъ. Возвратившись, онъ сказалъ Стефену, что его спрашиваетъ какая-то женщина отъ его матери.

Давъ ему нѣкоторыя наставленія относительно Франка Стефенъ сошелъ внизъ къ посланной.

— Что случилось, Бесси? спросилъ онъ.

— Что случилось! жалобно повторила Бесси. Ахъ, мистеръ Макъ-Набъ!… И неговорите!… бѣда. Пожалуйте скорѣе домой… Ваша матушка ужасно горюетъ!…

— Но, Бесси, ради Бога, что же случилось? безпокойно спрашивалъ Стефенъ: отвѣчай же, Бесси!…

— И не говорите, мистеръ! Бѣдняжки!… Во всемъ Сити не было такихъ красавицъ!… Ахъ, ты, Боже мой!…

Стефенъ, понявъ, что онъ ничего не добьется, выбѣжалъ на улицу и, вскочивъ на перваго попавшагося извощика, отправился въ Корнгильскую улицу.

Глава девятая.

[править]

Бѣдная мистрисъ Макъ-Набъ почти сходила съ ума. Всю ночь она не смыкала глазъ, дожидаясь племянницъ. Съ горькимъ плачемъ она расказала все Стефепу. Молодой человѣкъ, которымъ овладѣлъ ужасъ, молча выслушалъ ее. Потомъ громко зарыдалъ, закрывъ лице руками. Мать, обнявъ его, сказала ему, обливаясь слезами, прерывающимся отъ волненія голосомъ:

— Послѣ Бога, ты единственная у меня надежда, Стефенъ!….

При этихъ словахъ къ Стефену возвратилась вся его спокойная энергія. Положительная, дѣйствительная жизнь овладѣла всѣми силами его ума и воли. Онъ чувствовалъ въ себѣ достаточно силъ, чтобы приняться за предстоящую ему тяжелую задачу.

— Надѣйтесь на Бога и положитесь на меня, матушка, успокоивалъ онъ свою мать.

Бесси, боясь гнѣва своихъ господъ, утаила, что она впустила въ комнату незнакомца, и сказала просто, что барышни ушли, не сказавъ ей ни одного слова.

Прежде всего Стефенъ направился къ полицейскому коммиссару. Всю дорогу онъ раздумывалъ о томъ, куда бы могли дѣваться молодыя дѣвушки. Мысль его остановилась на незнакомцѣ-мечтателѣ. Но къ чему же послѣднему похищать обѣихъ сестеръ? При томъ Клара любила его, а не онъ ее… Другая мысль, болѣе ужасная, овладѣла его умомъ…. быть можетъ молодыя дѣвушки попали въ руки буркеро…. Сердце Стефена разрывалось части при этой мысли.

Коммиссаръ заставилъ Стефена прождать очень долго и принялъ его со всею важностью сознанія собственной своей важности. Стефенъ разсказалъ ему дѣло и просилъ тотчасъ же начать поиски.

— Да, да, дѣло важное, очень важное, заговорилъ коммиссаръ…. Мистеръ Кроссъ…. потрудитесь записать требованіе мистера Макъ-Наба…. очень, очень важное дѣло…. но у насъ ихъ такое множество…. потрудитесь зайти чрезъ двѣ недѣли….

— Двѣ недѣли! изумленно воскликнулъ Стефенъ: но судите сами, госпо….

— Извините меня, мнѣ некогда… Я вамъ сказалъ, потрудитесь зайти чрезъ двѣ недѣли…. Вашъ покорный слуга….

— Нельзя ли?…

— Ничего нельзя, мистеръ.

— Я согласенъ вознаградить….

— А!.. вознаградить… Потрудитесь объ этомъ переговорить съ мистеромъ Кроссъ…. Я крайне занятъ…. у меня просто кружится голова…. Вашъ покорный слуга….

Мистеръ Кроссъ — это длинное, худое и костлявое писарское существо, съ угловатымъ, некрасивымъ лицемъ, окаймленнымъ густыми, встрепанными баками. Очень вѣжливо поклонившись Стефену, онъ пригласилъ его въ сосѣднюю комнату.

— Извольте видѣть, началъ онъ, всѣ эти поиски стоютъ крайне дорого…. Прошу васъ присѣсть…. Вы изволили сказать о похищеніи двухъ молодыхъ дѣвушекъ…. Позвольте васъ спросить, онѣ хороши собой?

— Это зачѣмъ же вамъ?

— Позвольте, позвольте…. не сердитесь…. я слышалъ, вы очень подробно описали ихъ, но, право, этого мало. Я могу отлично, напримѣръ, описать вамъ краснаго Ферджуса; понимаете, Жевіотъ-дельскаго разбойника, и что же выйдетъ?… Что онъ какъ двѣ капли воды похожъ на….

— Но ради же Господа!… Не будемъ терять времени. Онѣ обѣ красавицы.

— Гмъ! гмъ! Такъ это станетъ дорогонько, мистеръ, очень дорогонько….

— Я и не думаю торговаться, мистеръ4

— Очень, очень благородно съ вашей стороны. Будь онѣ дурны собой — онѣ дня черезъ четыре были бы выброшены на улицу…. Но онѣ красавицы…. хе, хе! Совсѣмъ другое дѣло!… Красавицы!… хо, хо!… красавицы!…

Стефеномъ овладѣла досада и отвращеніе, и онъ сильно вздохнулъ.

— Ахъ, мистеръ, вамъ обойдется это очень, очень дорого….

— Но могу ли я, по крайней мѣрѣ, быть увѣренъ?…

— Въ нашей готовности послужить вамъ?.. О, будьте увѣрены!…

— Поиски будутъ по всему Лондону, не такъ ли?..

— О, Лондонъ такъ громаденъ!…

Мистеръ Кроссъ вздохнулъ.

— Но вы найдете ихъ!… Я плачу пятьдесятъ, сто фунтовъ, болѣе, сколько хотите!…

— Я вижу, что вы понимаете и представляете всѣ предстоящія намъ трудности, отвѣтилъ писарь, пріятно и довольно улыбаясь…. — Будьте увѣрены, что мы употребимъ всѣ сили…. Но неугодно ли вамъ будетъ пожаловать…. сколько вамъ угодно…. на первыя издержки…

Стефенъ молча выложилъ на столъ нѣсколько пяти фунтовыхъ ассигнацій.

— Увѣряю васъ, вы останетесь нами довольны, увѣрялъ мистеръ Кроссъ, провожая Стефена.

Надежды наполняли сердце Стефена, когда онъ вышелъ изъ полицейской конторы.

Но на воздухѣ онъ скоро успокоился и образумился. Можно ли полагаться на увѣренія и обнадеживанія жадныхъ и алчныхъ людей? подумалъ онъ. — Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ, отвѣтилъ разсудокъ.

Но необходимо же было дѣйствовать. Бѣдныя дѣвушки, конечно, ожидали защитника и избавителя. Но что же дѣлать? Что предпринять? Куда направиться?

Глава десятая.
До чего доводитъ нищета.

[править]

Едва Стефенъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, какъ ему бросилась въ глаза дощечка на двери: «Контора мистера Бишона».

Стефенъ невольно поблѣднѣлъ при невольно пришедшей ему мысли.

Какъ доктору, Стефену не разъ приходилось слышать имя мистера Бишона, который торговалъ «человѣческимъ мясомъ».

Полиція смотрѣла на этотъ ужасный торгъ, какъ на необходимое зло и смотрѣла также сквозь пальцы на мистера Бишона.

Стефенъ хотѣлъ бѣжать. Но какая-то непреодолимая, таинственная сила тянула его къ этому громадному дому.

Однако онъ долго не рѣшался позвонить.

Съ другой стороны улицы за всѣми движеніями Стефена жадно слѣдилъ какой-то оборванный нищій, казавшійся гораздо старѣе своихъ сорока лѣтъ. На немъ болтались какія-то лохмотья чернаго фрака. Странность: всѣ лондонскіе нищіе отличаются отъ джентльменовъ только ветхостію и изношенностію своего костюма.

На лицѣ нищаго выражалось отчаяніе крайней бѣдности, безъ злобы и какой либо подлости. Въ Лондонѣ для того, чтобы имѣть возможность умереть съ голоду, необходимо быть честнымъ человѣкомъ, такъ какъ всякій порокъ можетъ составить выгодную доходную статью.

Съ сильною радостью нищій подошелъ наконецъ къ Стефену и тихо произнесъ:

— Милордъ!… Одно слово….

— Что тебѣ?… Стефенъ быстро обернулся.

— О, милордъ, не гнѣвайтесь! продолжалъ нищій, выговаривая слово съ ирландскимъ акцентомъ. — Я хочу вамъ сказать только одно, что я могу взять вполовину дешевле, чѣмъ мистеръ Бишонъ….

Стефенъ попятился назадъ.

— Развѣ ты продаешь трупы?

— Да, милордъ, печально отвѣтилъ нищій.

У Стефена защемило сердце, и онъ съ боязнью спросилъ:

— Нѣтъ ли у тебя трупа молодой дѣвушки?

Нищій очень грустно посмотрѣлъ на него и отвѣтилъ:

— Понимаю…. Нѣтъ, милордъ, я не убійца… Вы ошибаетесь….

— Такъ ты крадешь трупы изъ могилъ, съ сожалѣніемъ спросилъ Стефенъ.

— Избави меня Богъ!… я католикъ….

— Но что же ты предлагаешь мнѣ?

— Трупъ, который черезъ часъ будетъ вашимъ.

— Но гдѣ же ты возьмешь его?

— О, не заботьтесь объ этомъ…. Я имѣю человѣка на примѣтѣ….

— Живаго?

— Полумертваго! печально отвѣтилъ нищій.

— И ты хочешь убить его?

— Что дѣлать….

— Но по какому же праву, несчастный!…

— По праву собственности. Я предлагаю вамъ самого себя, милордъ.

Стефенъ съ искреннимъ состраданіемъ посмотрѣлъ на него, забывая на минуту о своемъ собственномъ несчастьи.

— Какъ твое имя? спросилъ онъ, вынимая кошелекъ.

— О, милордъ! Вы согласны купить меня, съ радостью воскликнулъ нищій. О, какъ вы добры!.. Донноръ Ардегъ, вотъ мое имя…. Насъ, ирландцевъ, какая то непреодолимая сила влечетъ въ Лондонъ, воздухъ котораго такъ убійственъ для насъ…. У меня была жена…. были дѣти…. Старшій попалъ въ матросы, второй отправился въ Ботани-бей за украденную въ аптекѣ стклянку, въ которой заключалось лекарство для его больной матери…. Жена умерла… остальныхъ дѣтей я пристроилъ на фабрику…. Убѣжали оттуда и заразились гнилымъ лондонскимъ воздухомъ… теперь позорятъ мое имя!.. Бѣднякъ едва сдерживалъ слезы и, затаивая дыханіе, продолжалъ:

— Теперь у меня осталась еще маленькая дѣвочка… Умираетъ съ голоду… я хочу продать себя… вѣдь добрые люди сжалятся надъ нею, когда я умру… О, милордъ!.. Я давно уже хочу сдѣлать это, но Бишонъ находитъ, что я слишкомъ старъ и худъ, но это онъ лжетъ… За два фунта стерлинговъ мой сосѣдъ, мелочной торговецъ, беретъ мою дочь къ себѣ… прибавьте къ этой суммѣ еще десять шиллинговъ, милордъ… Пять шиллинговъ на крестъ на могилу моей жены, а еще пять шиллинговъ… Впрочемъ я готовъ отказаться отъ этихъ пяти шиллинговъ, если вамъ угодно, милордъ… но я такъ давно уже голодаю, что съ большимъ удовольствіемъ закусилъ бы хорошенько передъ смертью…

Стефенъ слушалъ молча эту исповѣдь такой страшной нищеты… Доннору представилось, что его требованія казались слишкомъ большими, а потому онъ со вздохомъ продолжалъ:

— Извольте, милордъ, я откажусь отъ этихъ пяти шиллинговъ… все равно, я могу умереть и голодный… Но ради Бога не торгуйтесь еще… Если вы лишите меня еще пяти шиллинговъ, то дочь моя не будетъ имѣть возможности найти могилу своей матери и поклониться ея праху!..

На глазахъ Стефена заблестѣли слезы.

— Поди, купи себѣ хлѣба, сказалъ онъ, вкладывая ему въ руку золотой… купи платье твоей дочери и потомъ приходи ко мнѣ.

— Этого мало, милордъ. Еще фунтъ стерлинговъ и пять шиллинговъ, умолялъ Донноръ.

— Будешь мнѣ полезенъ, получишь и еще болѣе, отрывисто проговорилъ Стефенъ. Приходи сегодня же на Корнгильскую площадь, въ домъ Макъ-Наба.

Донноръ ушелъ, даже непоблагодаривъ Стефена. Бѣднякъ не могъ даже и представить себѣ, чтобы кто-нибудь согласился дать ему денегъ даромъ.

Глава одинадцатая.
Торговля человѣческимъ мясомъ.

[править]

Стефенъ позвонилъ къ мистеру Битонъ. Дверь отворилъ парадный лакей.

Лакей ввелъ Стефена въ богато, но безвкусно-убранную гостинную, украшенную плохенькими гравюрами. По столамъ и стульямъ въ безпорядкѣ были разбросаны фехтовальныя перчатки, рапиры, хлысты, трубки и нѣсколько номеровъ The Crois’а, — листка, посвященнаго охотѣ, скачкамъ, кулачнымъ боямъ и всевозможнымъ excen tricity.

— Какъ прикажете доложить объ васъ? спросилъ лакей Стефена.

Стефенъ сказалъ свое имя.

Минуту спустя лакей возвратился и пригласилъ Стефена слѣдовать за собой.

Буркеръ Бишопъ, въ атласномъ халатѣ и съ малиновой шапочкой на головѣ, развалился на бархатномъ диванѣ. Обои стѣнъ и вся мебель комнаты были изъ ярко краснаго бархата, отъ чего лице хозяина принимало какой-то апоплексическій видъ.

Возлѣ хозяина лежала большая рыжая, шотландская собака.

Бишонъ держалъ въ зубахъ длинную турецкую трубку, изъ которой онъ пускалъ клубы дыма, принимавшаго въ воздухѣ какой-то красноватый оттѣнокъ.

— Ну-съ! началъ Бишонъ при входѣ Стефена, не вставая съ мѣста: Мистеръ Макъ-Набъ!.. Я васъ не знаю… Что вамъ отъ меня нужно?..

— А я васъ знаю, спокойно отвѣтилъ Стефенъ, и пришелъ взглянуть на трупы…

— На трупы! съ хохотомъ вскрикнулъ Бишонъ. Въ такомъ случаѣ потрудитесь взглянуть на себя… Вы такъ блѣдны, что даже красный бархатъ моихъ стѣнъ не нарумяниваетъ васъ… Еще разъ: что вамъ нужно?

— А я еще разъ повторяю, что пришелъ къ вамъ взглянуть на трупы.

— Ахъ, чортъ возьми! вскричалъ Бишонъ, схватывая, за грудь молодаго доктора: не полицейскій ли крючекъ!..

Собака заворчала и оскаливъ зубы, казалась готовилась броситься на Стефена.

Послѣдній, къ счастію, не легко терялъ хладнокровіе.

— Я не полицейскій, спокойно отвѣтилъ онъ. А вы такъ грубо обращаетесь съ своими покупателями, что совсѣмъ отобьете охоту обращаться къ вамъ. Впрочемъ въ Лондонѣ и помимо васъ можно достать трупъ…

— Полицейскій давно-бы струсилъ, проворчалъ Бишонъ, освобождая Стефена.

— А вы нетрусливы, мистеръ, продолжалъ онъ. Это мнѣ нравится… Но какой же чертъ велитъ вамъ толковать о какихъ-то трупахъ мнѣ, честному торговцу элемъ, портеромъ, джиномъ и прочими напитками. Еще разъ: что вамъ отъ меня нужно?

Вмѣсто отвѣта Стефенъ подалъ ему свою карточку.

Бишонъ взглянулъ на нее и заговорилъ:

— А!.. это другое дѣло… Вы докторъ… въ такомъ случаѣ мы можемъ и поговорить серьезно… Но не прикажете-ли стаканъ грогу, элю, портвейну?..

— Благодарю васъ.

— Нехотите? съ недовольнымъ лицемъ спросилъ Бишонъ, укладываясь опять на диванъ.

— Ну, рюмку джину? продолжалъ онъ. И этого не хотите?.. Какъ вамъ угодно… а я, извините меня, выпью рюмочку.

И Бишонъ налилъ себѣ большую рюмку джину, который въ этой комнатѣ также принялъ красный цвѣтъ. Воображенію представлялось, что онъ пьетъ кровь.

— Что же вамъ угодно? спросилъ онъ.

— Я уже сказалъ вамъ, что я хочу купить…

Стефенъ произнесъ эти слова съ видимымъ усиліемъ. Онъ чувствовалъ, что наступаетъ рѣшительная минута, когда онъ въ товарѣ буркера найдетъ, быть можетъ, трупы несчастныхъ молодыхъ дѣвушекъ.

— Понимаю, понимаю!… продолжалъ буркеръ. Но я бы хотѣлъ знать, въ какомъ родѣ вамъ угодно?

— Объяснять будетъ долго — я выберу.

— Дѣло!.. Однако вамъ какъ будто не совсѣмъ-то по себѣ!.. Ха, ха, ха!.. Мнѣ вспоминаются тѣ темныя, ясныя ночи, когда со страхомъ и трепетомъ мнѣ приходилось приниматься за лопату… на погостѣ… бррръ!.. страшно!.. Ну теперь-то слава Богу!.. Я хозяинъ, и знаю, что ночи назначены для того, чтобы ѣсть, пить и спать.

Говоря это, Бишонъ привязалъ своего пса къ кольцу, укрѣпленному въ стѣнѣ,

— Необходимая предосторожность, объяснилъ онъ. Этотъ песъ настоящій людоѣдъ, мистеръ Макъ-Набъ… Проглотить руку или ногу ему ни почемъ, а тамъ трупъ ни къ черту негодится!..

— Поторопитесь, пожалуйста, просилъ Стефенъ, котораго одолѣвало отвращеніе.

— Сейчасъ, сейчасъ, мистеръ!..

Съ этими словами Бишонъ придавилъ хрустальную ручку въ стѣнѣ возлѣ дивана. Небольшая часть стѣны безвучно отдвинулась, причемъ образовалось мрачное, темное отверстіе, откуда пахнуло сыростью и гнилью.

Бишонъ, придерживаясь за перила, сталъ спускаться по узенькой крутой лѣстницѣ. Стефенъ слѣдовалъ за нимъ.

— Небойтесь, успокоивалъ Бишонъ, опасности нѣтъ, лѣстница прочная и крѣпкая… вы выбрали славный денекъ… я только что получилъ новенькаго товара.

— Развѣ у васъ только выкопанные трупы? остановился Стефенъ.

— Хе, хе!.. усмѣхнулся Бишонъ отвратительной улыбкой… Быть можетъ есть и другіе.. Посмотрите сами… мимоходомъ сказать, на меня очень клевещутъ, мистеръ… Ни одна кошка и собака не околѣетъ безъ того, чтобы не говорили, что убилъ ее я… Вздоръ и ложь! Такъ пожалуй, и полиція откроетъ глаза на насъ… Что нужды, что она толкуетъ, что она смотритъ на нашу торговлю, какъ на вещь, въ которой польза науки соединяется съ пользой человѣчества. Какая ложь!.. польза кармана констеблей — вотъ и все!.. Но мы и пришли, наконецъ, пожалуйте, мистеръ.

Чрезъ отворенную большую дверь, Стефенъ въ ступилъ въ большую залу со сводами, которая освѣщалась лампами. По стѣнамъ стояли большіе мраморные столы. Бѣлый цвѣтъ стѣнъ, освѣщенныхъ лампами, отражался отъ блѣдныхъ, неподвижныхъ труповъ. Среди залы, съ курильницы поднимался густой дымъ.

Всѣ трупы были вымыты, ихъ члены выпрямлены, волосы расчесаны.

Молодая дѣвушка, которая, по мнѣнію всѣхъ ея родныхъ, покоилась мирнымъ сномъ, лежала тутъ на мраморномъ столѣ въ самой соблазнительной позѣ. Святотатственная рука сорвала съ нея дѣвственное покрывало… Далѣе лежалъ старикъ, во всей наготѣ выставляя ужасающее дѣйствіе всепожирающаго времени на тѣло человѣка…

Всѣхъ столовъ было десять, и всѣ были заняты.

Бишонъ поблѣднѣлъ какъ смерть, едва затворилъ за собою дверь, и слова замерли у него на губахъ. Похолодѣвшею рукою онъ коснулся руки Стефена.

— Какъ здѣсь все блѣдно! говорилъ онъ, а тамъ все красно… Я нарочно окружилъ себя краснымъ…. Иначе мнѣ всѣ кажутся мертвецами… Выбирайте, пожалуйста, поскорѣе!.. Дьявольское ремесло!..

Стефенъ осмотрѣлъ уже всѣ трупы, и лице его сіяло самою искреннею радостью.

Онъ сложилъ руки на груди, и изъ глубины души воскликнулъ.

— О, Великій Боже! Благодарю Тебя!..

— Мнѣ представляется, что всѣ эти негодяи шевелятся, ворчалъ буркеръ. Право досадно, что я не взялъ съ собою джину… смѣйтесь, смѣйтесь, дурачьё скальте зубы!.. Я не боюсь васъ… вы мои, и я продаю васъ… да, продаю, на зло полиціи и всѣмъ шпіонамъ… Видите-ли вы эту пружину, мистеръ Макъ-Набъ? Стоитъ мнѣ пожать ее, и всѣ эти столы исчезнутъ и вмѣсто ихъ появятся… какъ-бы вы думали, что?.. Ни въ чемъ не повинныя бочки съ элемъ и портеромъ… Что-же вы, мистеръ?..

— Я кончилъ, мистеръ.

Стефенъ умиралъ отъ желанія поскорѣе выбраться отсюда.

— Кончили… Такъ идемте-жъ, идемте скорѣй!… Быть можетъ вы думаете, что я боюсь, разсуждалъ Бишонъ, поднимаясь по лѣстницѣ… Нѣтъ, нѣтъ, нисколько!.. Я только сожалѣлъ, что не взялъ съ собою джину… а то что-бы мнѣ!..

— Ну-съ что же? спросилъ онъ, задвигая за собой дверь въ кабинетъ.

Стефенъ отвѣтилъ, что ни одинъ изъ труповъ не годится для тѣхъ опытовъ, которые я намѣренъ сдѣлать.

— Жаль, право жаль, говорилъ Бишонъ. Впрочемъ, прошу васъ не забывать меня. Случится нужда, пожалуйте… При случаѣ мы принимаемъ и заказы…

Стефенъ раскланялся и вышелъ, причемъ буркеръ проводилъ его до передней.

Макъ-Набъ съ удовольствіемъ вдохнулъ въ себя чистый уличный воздухъ.

Глава двѣнадцатая.
Несчастный отецъ.

[править]

Когда Стефенъ возвратился домой, Бесси сейчасъ же сказала ему о дожидавшемся его незнакомцѣ, который говорилъ о барышняхъ.

Стефенъ поспѣшилъ въ залу, гдѣ дожидался его незнакомецъ.

Въ залѣ онъ увидѣлъ Доннора.

На лицѣ Стефена ясно выразилось разочарованіе, когда онъ узналъ нищаго и съ недовольнымъ видомъ спросилъ:

— Что тебѣ надо?

— Я купилъ дочкѣ платья… Мой сосѣдъ, которому я сказалъ о вашей милости и обѣщалъ прислать остальныя деньги, принялъ ее къ себѣ… я закусилъ… теперь, мистеръ, извольте располагать мною, грустно говорилъ несчастный.

— Хорошо, хорошо, разсѣянно отвѣтилъ Стефенъ;? я посмотрю, быть можетъ ты и пригодишься мнѣ…

— Не откладывайте, милордъ, прошу васъ, настойчиво и рѣшительно настаивалъ нищій… Теперь моя дочь обезпечена… голодъ не мучаетъ меня, я не томлюсь… неудивительно, что мнѣ хочется еще пожить… вѣдь, помните, мнѣ только еще сорокъ лѣтъ… Лучше скорѣе кончить. Потрудитесь назначить мнѣ родъ смерти.

Стефенъ изумленно смотрѣлъ на него.

— Вручите мнѣ остальные двадцать пять шиллинговъ и покажите, какъ пройти въ лабораторію… къ вечеру все покончится…

— Напрасно ты толкуешь, невольно улыбнулся Стефенъ, мнѣ вовсе не нужна твоя смерть… Но мнѣ сказали, что ты говорилъ о барышняхъ?

Донноръ изумился въ свою очередь.

— Вамъ не нужна моя смерть! воскликнулъ онъ. И такъ мои надежды не обманули меня! Когда я узналъ, что вы живете въ одномъ домѣ съ моими благодѣтельницами-барашнями, которыя такъ часто помогали мнѣ…

— Такъ ты знаешь ихъ? въ живостью прервалъ Стефенъ.

— Знаю ли я ихъ!… Мнѣ сказали, что ихъ похитили… О, мой Богъ!.. Узнали ли вы что нибудь?..

Стефенъ печально покачалъ головой.

— Такъ я же найду ихъ! съ жаромъ воскликнулъ Донноръ. Если бы даже онѣ попали въ когти этого тысячеголоваго демона, который зовется «большой семьей» — я вырву ихъ… О, для васъ, за этихъ ангеловъ, я пожертвую всѣмъ, рѣшусь на все…

— Благодарю тебя, Донноръ, благодарю. Но что же ты можешь сдѣлать?

— Что могу сдѣлать? Не знаю, мистеръ, но клянусь, употреблю всѣ усилія, сдѣлаю все возможное…

Въ голосѣ бѣдняка слышалось выраженіе самой искренней привязанности.

— Вы, мистеръ Макъ-Набъ, продолжалъ онъ, прикрыли горькую наготу моей несчастной, но невинной дочери; вы дали мнѣ обѣщаніе украсить крестомъ могилу моей жены… Благодаря вамъ, и самъ я имѣлъ возможность испытать наслажденіе, котораго я давно — охъ, какъ давно! не испытывалъ… За все это я отдавалъ въ ваше распоряженіе свое бѣдное тѣло. Но вы отказались отъ него. Все равно, мистеръ! Жизнь моя всецѣло принадлежитъ вамъ: одни вы, въ цѣломъ Лондонѣ, да прекрасныя, добрыя барышни имѣли сожалѣніе и состраданіе къ бѣдному ирландцу!

Стефенъ искренно пожалъ руку бѣдняку, лице котораго выражало самую искреннюю и глубокую привязанность.

Въ Вичъ-Стритѣ, налѣво отъ церкви святаго Клеменса находится такъ-называемый «шекспировскій» трактиръ — сборище всѣхъ лондонскихъ воровъ и мошенниковъ. Несмотря на это этотъ, трактиръ отличался сравнительно чистотой и приличной обстановкой.

Для лондонской полиціи было бы большимъ горемъ, еслибы вслѣдствіе какихъ бы то ни было непредвидѣнныхъ обстоятельствъ этотъ трактиръ вдругъ закрылся. Для полиціи этотъ трактиръ былъ неистощимымъ рудникомъ, гдѣ она черпала неистощимую пищу для чрева судей и, безъ большаго труда и усилій, пріобрѣтала славу ревностной, бдительной и неутомимой.

Въ лондонскихъ трактирахъ нѣтъ большой общей залы, а устроены какія-то маленькія клѣвушки въ родѣ лошадиныхъ стойлъ. Въ одномъ изъ такихъ клѣвушковъ малютка Снелль, одѣтый джентльменомъ, игралъ въ вистъ съ Томомъ Тернбуллемъ и двоими дѣтьми «большой семьи'».

Голова Тернбулля была перевязана, и кромѣ этого не осталось никакихъ другихъ слѣдовъ кроваваго побоища, происшедшаго въ тавернѣ «Трубки и Кружки». Толстякъ Мичъ еще не высвободился изъ рукъ хирурга.

Въ другой клѣвушкѣ, стоя передъ зеркаломъ, прибиралась и прикрашивалась, при помощи бѣлилъ и румянъ, Лу. Блѣдность и изнуренность молодой дѣвушки при дневномъ свѣтѣ были еще ужаснѣе. Какъ только она поднимала вверхъ руки, въ груди ея раздавалось жалобное хрипѣніе, которое завершалось кашлемъ. Передъ ней стоялъ джинъ и она напѣвала какую-то пѣсенку. Несчастная могла послужить для даровитаго романиста прекраснымъ типомъ того несчастнаго, постыднаго разврата, который губитъ большую часть лондонской безпріютной молодежи.

Снелль, который очень важничалъ въ своемъ джентльменскомъ костюмѣ, не переставалъ играть въ вистъ. И несмотря на отчаянное плутовство своихъ партнеровъ, онъ постоянно выигрывалъ.

— Три и онеры! говорилъ онъ, мѣшая карты. Запишите-ка семь, Томъ… Эхъ, какъ подумаешь!.. Вы Тернбулль чуть-чуть не убили моего зятя, а мы съ вами все-таки живемъ по пріятельски!.. Да и то сказать. что мнѣ за дѣло до Мича? чортъ его побери совсѣмъ!..

— Бѣдный Мичъ! вздохнула Лу. Вотъ уже цѣлыхъ два дня, какъ онъ не билъ меня!..

— Пей, Лу!.. Пей, пей и пей!.. И не мѣшай намъ играть… Томъ! припиши-ка еще два… Знаете ли, господа, что мнѣ разсказывала Меджъ? Престранную вещь!.. Будто бы «ночные лорды» купили Саундерса… Знаете того самого, котораго прозвали слономъ… И будто бы затѣмъ, чтобы онъ подкопался подъ алмазный кабинетъ… Право, отлично!..

— Только работы очень много! вскричалъ Кнелль.

— Будетъ тебѣ молоть разный вздоръ!.. Смотри-ка лучше въ свои карты, сказалъ насупившись Тернбулль.

— Какъ будто невозможно играть и разговаривать, важно возразилъ Снелль. Посмотри-ка на джентльменовъ въ клубѣ: развѣ они играютъ хоть одинъ робберъ безъ разговоровъ!.. Однако, говорятъ, что Саундерсъ можетъ работать за десятерыхъ?..

— Да, такихъ, какъ ты, улитка, проворчалъ Томъ.

— Ну да, какъ я или вы… Разница, мнѣ кажется, небольшая… Только…

— Смотри же въ карты, чертенокъ!…

— Требуютъ пикъ…

— Убью, Томъ… Хожу съ трефъ… Капитанъ Педди наблюдаетъ за слономъ…

— Но что будетъ толку во всемъ этомъ? Положимъ украдутъ алмазы, намъ что будетъ пользы? вступился толстякъ Черли.

— Джину! вскрикнула Лу съ кашлемъ, отирая кровь на губахъ… Джину… Жжетъ, горитъ… въ груди… джину!..

Въ эту минуту растворилась дверь и въ комнату вошелъ Донноръ Ардегъ.

— Ба, ба, ба… спокойно проговорилъ Снелль: отецъ!.. кланяйся же, Лу, видишь отецъ!.. Тернбулль, долой шляпу!..

Всѣ игроки подняли головы и изумленно смотрѣли на оборваннаго бѣдняка.

— А! это твой отецъ, Снелль? спрашивалъ Томъ, приподнимая свою шляпу.

— Мое почтеніе, однако…

Черли также кивнулъ головой.

— Да, это мой отецъ, говорилъ Снелль… мой честный отецъ, который, однако, не откажется распить съ нами по стаканчику джину…

Донноръ подошелъ къ игрокамъ и въ изнеможеніи опустился на стулъ.

Онъ съ какимъ-то нѣмымъ изумленіемъ смотрѣлъ на Снелля, который почтительно, но нисколько и не смѣшавшись говорилъ съ отцомъ, подавая ему стаканъ джину.

— Не хочу! грустно сказалъ ирландецъ. Однако, какое на тебѣ славное платье, Снелль!..

— О, да, дедди (тятя), я весьма доволенъ моимъ портнымъ… шьетъ превосходно! съ изумительнымъ хладнокровіемъ отвѣтилъ Снелль.

— Однако, дедди, это очень не хорошо, что вы вовсе не бережете себя, право не хорошо, прибавилъ онъ съ самымъ хладнокровнымъ и фамильярнымъ видомъ.

— Будетъ, Снелль, печально отвѣтилъ Донноръ, я за дѣломъ… Но гдѣ Лу?..

— Лу?.. здѣсь… Куда же она подѣвалась?.. Я говорилъ ей, что вы идете… а, понялъ!.. Оставьте ее, дедди, она вѣрно пьяна… Ей это здорово, знаете, для больной-то груди… Однако, куда же она запропастилась…

Лу исчезла.

— Ну, это вовсе не хорошо! съ упрекомъ въ голосѣ продолжалъ Снелль… Не ждалъ я отъ нея…. Должно сохранять почтеніе къ родителямъ!..

— Оставь же, Снелль!.. Мнѣ нужно переговорить съ тобою о дѣлѣ, прервалъ Динноръ.

— Нѣтъ, нѣтъ… сестрѣ нужно сдѣлать выговоръ… Такъ не годится…

Глухой, съ трудомъ сдерживаемый кашель прервалъ его.

— Ну вотъ, такъ и есть! сказалъ Снелль… Валяется гдѣ-нибудь въ углу… Навѣрное, пьяна… Но въ такомъ случаѣ сами вы, дедди, понимаете, что сердиться невозможно…

— Но какой ужасный кашель, проговорилъ Донноръ, невольно поднимаясь съ мѣста.

— Да, скверный кашель, подтвердилъ Снелль… одинъ только джинъ и помогаетъ ей немного…

Говоря это Снелль вытащилъ изъ-за перегородки чахоточную Лу, которая сопротивлялась ему изъ всѣхъ, силъ…

Въ ней еще сохранился стыдъ передъ отцомъ, котораго она любила.

— Ну же, не дурачься, Лу… поклонись отцу!..

Несчастная закрыла лице руками, по которому текли крупныя слезы.

Сердце бѣднаго Доннора разрывалось на части.

— Она похожа на мою бѣдную жену, подумалось Доннору, и, привставъ, поцѣловалъ въ лобъ несчастную Лу.

— Да помилуетъ тебя, дочь моя, Господь Богъ, тихо сказалъ онъ.

— О, я, право, люблю васъ, дедди, всхлипывала Лу… Когда я вспомню о васъ, я всегда плачу… но джинъ мнѣ необходимъ… нужно же залить пламень въ моей груди…

— О, если бы вы, дедди, знали, какъ мнѣ хочется умереть! сквозь слезы сказала она, отчаянно сдавливая грудь руками.

— Однако, чортъ ихъ возьми, мнѣ уже надоѣдаетъ эта плаксивая сцена, недовольно проговорилъ Черли.

— Молчи, Черли, сказалъ Тернбулль… Отецъ то высматриваетъ очень добрымъ человѣкомъ — не нужно обижать его.

— Будетъ, дедди… вы заставили расплакаться и меня! кричалъ Снелль, который въ самомъ дѣлѣ всхлипывалъ, самъ не зная отчего.

— Джентльмену стыдно плакать, однако оправился онъ… довольно болтать вздоръ… нужно веселиться…

Сказавъ это, Снелль мяукнулъ такъ естественно, что глаза всѣхъ невольно обратились на него. Но самъ онъ, встрѣтивъ взоръ отца, невольно опустилъ глаза.

— Ну вотъ вы какой, дедди, съ вами и пошутить нельзя.

— Мнѣ нужно поговорить съ тобой, Снелль, спокойно и кротко отвѣтилъ Донноръ.

— Поговорить?… наединѣ?… Чтожъ!… Слышите, господа, обратился Снелль къ своимъ собесѣдникамъ: отцу угодно поговорить со мною о семейныхъ дѣлахъ… Вы знаете, что я у него старшій сынъ, слѣдовательно и наслѣдникъ…

— Не безпокойтесь, мистеръ Снелль, мы подождемъ васъ, важно сказалъ Томъ.

— Впрочемъ и я сейчасъ вернусь, сказалъ Снелль, направляясь за отцемъ въ самый дальній уголъ.

Тернбулль тасовалъ карты.

— Будь я отцомъ этихъ двухъ гадинъ, говорилъ онъ серьозно, и честнымъ человѣкомъ притомъ!… клянусь, я собственными бы руками задушилъ ихъ!…

— Ну, Лу-то врядъ ли еще протянуть мѣсяцъ, а Снеллю близехонько до висѣлицы, поворчалъ Черли…

Глава тринадцатая.

[править]

Прошло три дня, а Стефенъ все еще не имѣлъ никакихъ извѣстій о молодыхъ дѣвушкахъ.

Донноръ напрасно рыскалъ по Лондону, разузнавалъ, разспрашивалъ — но напрасно. Снелль ничего немогъ ему помочь, потому что никому въ «семьѣ» ничего небыло извѣстно.

Ежедневно вечеромъ Донноръ печально являлся къ Стефену съ безуспѣшныхъ поисковъ.

На третій день вечеромъ Стефенъ отправился въ Додлей Гоузъ.

— Ну, что новаго, мой другъ? спросилъ его Франкъ: что новаго?

— Ничего печально отвѣтилъ Стефенъ.

— Бѣдный! какъ я хотѣлъ пособить тебѣ въ поискахъ!… какъ ты полагаешь, мнѣ можно будетъ встать завтра?

— Можетъ быть, отвѣтилъ Стефенъ, пощупавъ у него пульсъ… Ты теперь почти совсѣмъ здоровъ, такъ, что я безопасно могу обратиться къ тебѣ съ нѣкоторыми очень важными вопросами.

— Вопросами, и важными? изумленно переспросилъ Франкъ — спрашивай, я готовъ…

Стефенъ кратко разсказалъ ему объ овладѣвшихъ имъ мрачныхъ мысляхъ въ ту безсонную ночь, которую онъ провелъ около его постели, о своей любви къ Кларѣ, о своей ревности къ незнакомцу — мечтателю и о сходствѣ послѣдняго съ убійцей его отца.

— Для полнаго сходства недоставало только одного, прибавилъ онъ. Но ты, Франкъ, своимъ бредомъ рѣшилъ всѣ мои сомнѣнія.

— Я? Но какъ же это? спросилъ Франкъ.

— Я припоминалъ о признакѣ, особенно отличавшемъ убійцу… и ты напоминалъ мнѣ о ней…

— А!… равнодушно проговорилъ Франкъ.

— Ты сказалъ: шрамъ…

— Шрамъ! вскочилъ Франкъ…

При этомъ онъ сильно поблѣднѣлъ и какъ то весь затрясся.

— Потомъ ты точно описалъ этотъ шрамъ…

— Но, скажи мнѣ, прервалъ Франкъ… Произносилъ я имя… маркизъ Ріо-Санто?…

— Нѣтъ, отвѣтилъ изумившійся въ свою очередь Стефенъ. Но слѣдовательно ты знаетъ о чемъ я говорю?

— Да, мой другъ, знаю! съ грустью отвѣтилъ Франкъ… Несчастная сестра!…

Взглядъ, которымъ онъ посмотрѣлъ на портретъ своей сестры, и его слова были такъ грустны, что Сте-фенъ замолчалъ, горько сожалѣя, что пробудилъ въ душѣ своего друга горькія воспоминанія.

И онъ не ошибался. Его слова раскрыли еще болѣе ужасную рану, чѣмъ та, которую Франку нанесла шпага маркиза.

— Ты — единственный мой другъ, вдругъ началъ Франкъ, протягивая руку Стефену, и тебѣ я ввѣрюсь, открою мою тайну… Пододвинься сюда… Ты не знаетъ вѣдь, отъ чего умерла моя сестра, Герріетъ?… Тебѣ одному, Макъ-Набъ, открою это… Слушай…

— "Это было, началъ Франкъ свой разсказъ, два года тому назадъ. Герріетъ нѣжно полюбила Генриха Доттонъ, лорда Шербурнъ, и была уже его счастливой невѣстой. Въ началѣ іюля мы отправились въ Шотландію къ матушкѣ. Мы переправились за границу. Вечеръ, помню я, былъ очаровательный, и было ровно десять часовъ, когда мы въѣхали въ Аннанъ.

Но Герріетъ просила ѣхать далѣе. Я не спорилъ, потому что надѣялся переночевать у твоего дяди, Макъ-Ферлена, въ Локмебенѣ. Перемѣнили лошадей. Ты знаешь, что за прелестное мѣстоположеніе между Аннаномъ и Локмебеномъ. Насъ очаровывали прелестные виды, которые пріобрѣтали еще болѣе прелести отъ яркаго луннаго освѣщенія ".

"Вдругъ нашъ экипажъ ударился о дерево, брошенное поперегъ дороги, и опрокинулся. Къ счастію мы не ушиблись. Однако это дерево казалось мнѣ очень подозрительнымъ, и я хотѣлъ поскорѣе уѣхать отсюда, но ямщикъ рѣшительно отказался, увѣряя, что экипажъ сломанъ.

Было поздно, и Герріетъ начинала дрожать отъ ночнаго холода….

На мой вопросъ, ямщикъ сказалъ мнѣ, что въ окрестностяхъ нѣтъ никакого другаго жилья, кромѣ дома Рендель Грема….

— Рендель Грема?… вскрикнулъ Стефенъ.

— Ты знаешь этотъ домъ, Стефенъ?…

— Знаю ли я!… о, знаю, знаю…. тамъ былъ, убитъ мой отецъ….

Оба нѣсколько времени молчали.

— Домъ Рендель Грема, ты знаешь, продолжалъ Франкъ, отдѣленъ отъ дороги густой дубовой рощей и лежитъ между поросшими кустарниками и пригорками, за однимъ изъ которыхъ лежатъ развалины стараго Крьюскаго аббатства. Было уже далеко за полночь, когда мы пришли къ дому. Герріетъ тоскливо жалась ко мнѣ. Мною самимъ овладѣли какія-то печальныя предчувствія и безпокойство.

Ямщикъ постучалъ въ дверь.

— Кто тамъ? отозвался чей-то голосъ.

— Я, мистеръ Смитъ, отвѣтилъ ямщикъ, — съ лордомъ и молодой леди, у которыхъ на дорогѣ сломался экипажъ.

— Но ты-то кто?

— Ямщикъ Сони, по прозвищу Лаяльщикъ, мистеръ Смитъ.

Дверь отворилась…. Мистеръ Смитъ, закрытый зеленымъ наглазникомъ, принялъ насъ очень холодно.

— Вы не католики? спросилъ онъ насъ, прежде чѣмъ пригласилъ войти.

— Нѣтъ, сэръ.

— Слава Богу! Прошу васъ… это ваша законная супруга, продолжалъ онъ, показывая на Герріетъ.

— Моя сестра, сэръ.

— А!.. проворчалъ мистеръ Смитъ и кликнулъ служанку.

— Маудленъ, приготовь двѣ особыя комнаты, приказалъ онъ.

— Позвольте мнѣ не разставаться съ сестрой, потому что она очень слаба, попросилъ я.

— Фи, молодой человѣкъ! строго и недовольно произнесъ мистеръ Смитъ. Но если вамъ неугодно подчиняться правиламъ моего дома, то не угодно ли и переночевать на открытомъ воздухѣ.

Послѣ легкаго ужина, насъ отвели въ двѣ сосѣднія одна съ другой комнаты, которыя раздѣлялись тоненькой перегородкой. Я слышалъ какъ Герріетъ раздѣлась и легла, пожелавъ мнѣ доброй ночи. Меня одолѣвала усталость и нераздѣваясь я бросился на постель, и тутъ же заснулъ тѣмъ легкимъ и безпокойнымъ сномъ, когда всѣ чувства сохраняютъ способность воспринимать всѣ впечатлѣнія.

Я забылъ затворить окно въ своей комнатѣ и, едва я закрылъ глаза, какъ мнѣ послышались голоса.

— Она очень хороша, говорилъ голосъ Смита.

— Это правда, отвѣтилъ другой голосъ, но все-же это не герцогиня ***, для которой именно и было, брошено дерево поперегъ дороги!.. Ловили волка, а попался кроликъ!..

— Она очень хороша, а «его честь» въ замкѣ, настаивалъ Смитъ.

— Знаю… «Его честь» не откажется и отъ этой… Но въ коляскѣ герцогини мы должны были найти пять тысячъ фунтовъ, а у этихъ не нашли ни гроша…

— Ну, чтожъ дѣлать? Впрочемъ это къ лучшему… Видите, одного дерева мало, потому что и эта дрянная колясченка осталась цѣла… Герцогиня не ушла еще отъ насъ!..

Я слышалъ все это сквозь сонъ… Но мнѣ казалось, что это во снѣ… Однако, мнѣ сдѣлалось страшно, и я всталъ и подошелъ къ окну.

Кругомъ все было тихо и я не замѣтилъ никого. Успокоившись, я въ изнеможеніи опять повалился на постель.

Нѣсколько времени я спалъ спокойно. Вдругъ въ комнатѣ Герріетъ послышался какой-то шумъ, и я проснулся. Когда я вполнѣ овладѣлъ своимъ сознаніемъ, все уже стихло.

Но мною овладѣло сильное безпокойство и я, подошедши къ заколоченной двери, сталъ прислушиваться… Все было тихо…

— Герріетъ! тихо позвалъ я… Тишина!..

— Герріетъ! Герріетъ! позвалъ я нѣсколько разъ и громче…

— Отвѣта не было.

Глава четырнадцатая
Продолженіе предыдущей: подземелье.

[править]

Мною овладѣлъ невыразимый ужасъ и отчаяніе. Я кричалъ, звалъ, стучалъ кулаками въ дверь… Никто не откликался…

— Они убили ее! съ отчаяніемъ подумалъ я. И собравшись съ силами, я сорвалъ замокъ и вбѣжалъ въ комнату сестры…

Луна освѣщала пустую постель Герріетъ — ее похитили. Ошеломленный этимъ открытіемъ, я нѣсколько минутъ стоялъ неподвижно…

Вдругъ мнѣ бросилась въ глаза маленькая дверь, за кроватью…

Стефенъ вскочилъ и крѣпко сжалъ руки Франка, вскрикнувъ:

— Я знаю эту дверь, Франкъ, знаю!.. Но продолжай… скоро ты узнаешь и мою тайну…

— Я бросился къ ней, продолжалъ Франкъ, за нею находилась узкая и крутая гранитная лѣстница, съ высокими ступенями…

— Вотъ какъ! вскричалъ Стефенъ. Странно!.. Мнѣ же за этой дверью представилась высокая каменная стѣна…

— Нѣтъ, тамъ была лѣстница, возразилъ Франкъ…. Впрочемъ, я не отъ тебя перваго слышу объ этой стѣнѣ… но слушай далѣе… Отъ самаго порога начиналась лѣстница, которая показалась мнѣ очень длинной, пока я не ступилъ на полъ сыраго подземелья. Кругомъ меня окружалъ непроницаемый мракъ… только гдѣ-то вдали мелькалъ огонекъ, освѣщавшій нѣсколькихъ человѣкъ, несшихъ что-то бѣлое… Я былъ убѣжденъ, что это были похитители Герріетъ, и безъ всякихъ разсужденій бросился за ними въ догонку.

Я бѣжалъ очень долго, вытянувъ впередъ руки, чтобы не стукнуться въ стѣну. Скоро я догналъ этихъ людей настолько, чтобы имѣть возможность сосчитать ихъ и убѣдиться въ томъ, что они несли женщину… Я все бѣжалъ… эти люди обрисовывались яснѣе и яснѣе… вдругъ они остановились… я видѣлъ, какъ отъ нихъ отдѣлился одинъ человѣкъ и сталъ отпирать какую-то дверь… Минуту спустя и огонь, и люди — все исчезло…

— Нѣтъ словъ, Стефенъ, чтобы выразить ужасъ и отчаяніе, которые овладѣли мной… Куда идти? Что дѣлать?.. Несмотря на то, что я бѣжалъ какъ угорѣлый, я все-таки замѣтилъ, что по бокамъ того прохода, по которому я бѣжалъ, было множество другихъ… Я понялъ, что я былъ въ настоящемъ лабиринтѣ… Моя погибель казалась мнѣ неминуемой, и я въ отчаяніи упалъ на колѣни… Я расплакался, какъ ребенокъ и расхныкался, какъ женщина… Но моимъ страданіямъ еще не было суждено кончиться…

Въ ту минуту, когда я съ отчаяніемъ думалъ о неминуемой смерти, въ отдаленіи мнѣ послышались тихіе шаги и тихое пѣніе… Я вскочилъ и прижался къ стѣнѣ, чтобы пропустить мимо себя шедшаго человѣка, въ которомъ я призналъ ямщика Сони…

— Я послѣдовалъ за нимъ, руководясь его пѣніемъ. Вдругъ скрипнула дверь, и пѣнія не стало слышно… Я опять остался одинъ, но все-таки, хотя и очень осторожно, подвигался впередъ… Вдругъ руки мои уперлись въ дверь, которая отворилась отъ моего толчка… Громкое пѣніе, шумъ и говоръ послышались мнѣ.

Глава пятнадцатая.

[править]

Я продолжалъ ощупью подвигаться впередъ, пока подъ руки мнѣ не попалась другая дверь, которая также растворилась передо мной… Блескъ тысячи свѣчей ослѣпилъ мои глаза, и я невольно вскрикнулъ. Я очутился въ громадной залѣ, въ глуби которой гремѣлъ цѣлый оркестръ музыкантовъ…

Среди залы былъ накрытъ громадный, длинный столъ, уставленный бутылками и кушаньями. Вокругъ стола въ разныхъ позахъ сидѣло человѣкъ сорокъ, одѣтыхъ въ длинные капуцины и всѣ съ большими, густыми бородами, закрывавшими ихъ лица. Подлѣ каждаго изъ нихъ сидѣло по одной, едва прикрытой женщинѣ, въ соблазнительной позѣ, съ открытыми грудями, распущенными волосами, съ брилліантами и цвѣтами на головахъ. Вся эта компанія заливалась какимъ-то нечеловѣческимъ весельемъ. Мужчины разговаривали, смѣялись, пѣли; женщины весело улыбались и посмѣивались, опустивъ голову на грудь или колѣна своихъ кавалеровъ. Все это пило, громко чокаясь стаканами…. Оркестръ гремѣлъ…

Пораженный, я и не замѣтилъ, какъ на меня вдругъ бросилось нѣсколько человѣкъ, схватили, въ одну минуту связали и бросили въ уголъ на кучу подушекъ, такъ что я невольно присутствовалъ при этой оргіи….

Но вотъ мои глаза отыскали и остановились на томъ, кто показался мнѣ начальникомъ этой буйной толпы. Онъ сидѣлъ на самомъ краю стола, на почетномъ креслѣ, которое было выше и больше остальныхъ…. Мнѣ въ жизнь не приходилось видѣть болѣе красиваго… что я говорю!.. болѣе прекраснаго лица. Глаза, то томные и задумчивые, то гнѣвно-грозные, обладали какимъ-то непонятнымъ могуществомъ. Когда онъ улыбался, всѣ присутствовавшіе какъ-то невольно становились радостнѣе, веселѣе. Къ нему всѣ относились съ особенною почтительностью и уваженіемъ и называли неиначе какъ «его честь».

У него на колѣнахъ лежала молодая дѣвушка, совсѣмъ не похожая на всѣхъ остальныхъ. Въ ея длинныхъ, распущенныхъ русыхъ волосахъ не было ни брилліантовъ, ни цвѣтовъ, и простой бѣлый пеньюаръ плѣнительными складками облегалъ ея роскошный станъ. Она пила вино изъ одного стакана съ «его честью»…

— Вся кровь застыла въ моихъ жилахъ, когда я увидѣлъ эту молодую красавицу. Я узнавалъ въ этой, страстно ласкавшей бандита, молодой вакханкѣ…

— О? другъ! прервалъ Стефенъ… Я понимаю… ты узналъ твою сестру… Но кто посмѣетъ, кто можетъ обвинить ее?..

— Никто! тихо и съ удивительнымъ спокойствіемъ отвѣтилъ Франкъ. Никто, кромѣ меня одного!…

Стефенъ съ ужасомъ посмотрѣлъ на Франка. Но тотъ, повидимому спокойно продолжалъ:

— На меня не обращали никакого вниманія. Оргія разгоралась болѣе и болѣе, становилась все шумнѣе, все отчаяннѣе.

«Его честью» видимо одолѣвали животныя страсти. Ежеминутно онъ подносилъ къ губамъ молодой дѣвушки хрустальный бокалъ…. Но ея лица я все еще не видалъ…. Въ его глазахъ выражалось страстное, пламенное желаніе….

Вдругъ она съ бокаломъ въ рукѣ встала и громко произнесла:

— Генрихъ! Мой возлюбленный Генрихъ! За твое здоровье!…

— О, какая ужасная минута, Стефенъ!.. Я узналъ сестру и понялъ все…. Ея слова были откровеніемъ для меня…. Въ припадкѣ безумія она принимала этого бандита за своего любимаго жениха, добраго, славнаго, благороднаго Генриха. Я громко вскрикнулъ, но шумное чоканье бокаловъ и рюмокъ заглушило мой крикъ…. только одинъ изъ бандитовъ услышалъ его и хлопнулъ меня салфеткой по лицу…. Какая-то звѣрская ярость овладѣла мною…. Не человѣческимъ усиліемъ я разорвалъ связывавшую меня веревку и скатился съ подушекъ, на которыя меня бросили.

— Пожалуй, что ему нужно будетъ зажать ротъ, заговорили подлѣ меня.

— Нѣтъ, о ради Бога, нѣтъ! умолялъ я. Ради Бога оставьте меня…. Быть можетъ, если сестра увидитъ или услышитъ меня, она придетъ въ себя!…

— Этого-то мы и не хотимъ!…

Съ этими словами меня опять связали и завязали мнѣ ротъ салфеткой. Мнѣ невозможно было ни кричать, ни пошевельнуться.

Изъ разговоровъ всѣхъ присутствовавшихъ я понялъ, что это была община разбойниковъ. Ея постояннымъ мѣстопребываніемъ былъ Лондонъ, но она развѣтвлялась далеко и за границу. Развалины Крьюсскаго аббатства служили ей мѣстомъ безопасныхъ оргій и убѣжищемъ въ случаѣ опасности. «Его честь» долго жилъ за границей, но теперь пріѣхалъ въ Лондонъ, чтобы осуществить свои широкіе и смѣлые планы. Эта оргія должна была быть послѣдней, и завтра вся шайка должна была разсѣяться безслѣдно. Завтра же каждый долженъ былъ получить необходимыя инструкціи.

Все, что я тебѣ разсказываю, Стефенъ, можетъ тебѣ казаться невѣроятнымъ, невозможнымъ, но тѣмъ не менѣе, это горькая истина, непреложность которой засвидѣтельствована могилой несчастной.

Нѣсколько времени «его честь» небрежно слушалъ рѣчи присутствовавшихъ, потомъ всталъ и важно и величественно поклонился всему обществу.

— Милорды и джентльмены! съ улыбкой заговорилъ онъ. Всему свое время. Мы цѣлую недѣлю только и дѣлали, что спорили, разсуждали, рѣшали…. будемъ же теперь веселиться!

— Да здравствуетъ Ферджусъ! Виватъ, Ферджусъ! закричали всѣ присутствовавшіе съ такимъ громомъ и шумомъ, что столѣтнія стѣны монастыря задрожали.

Въ ту же минуту, по знаку, данному «его честью», оркестръ загремѣлъ вальсъ. Нѣсколько паръ тутъ же поднялись съ мѣстъ и закружились по залѣ. Скоро всѣ, исключая «его чести» съ моей сестрой, быстро кружились но залѣ. Глаза мои едва могли слѣдить за всѣми…. Лица женщинъ блѣднѣли…. Глаза мужчинъ блестѣли и воспламенялись огнемъ страсти….

«Его честь» обнималъ молодую дѣвушку…. но вотъ онъ наклонился къ ней и поцѣловалъ ее…. онъ приподнялъ ее и сошелъ съ нею съ возвышенія, гдѣ стояла его кресло. Несчастная сестра улыбалась… Ея улыбка раздирала мнѣ сердце.

«Его честь» присоединился съ сестрой къ толпѣ вальсировавшихъ, ряды которыхъ скоро стали рѣдѣть, такъ что Герріетъ скоро осталась съ нимъ одна…. о, Стефенъ! какъ я его ненавижу!…

Одобрительный ропотъ послышался между присутствовавшими. Въ самомъ дѣлѣ эта пара была очаровательно-прелестна. Герріетъ видимо ослабѣвала; она опустилась головой на плечо своего кавалера, который тотчасъ же остановился и опустилъ ее на диванъ. Что-то рѣзко скрипнуло, и всѣ свѣчи погасли въ одну минуту….

Наступилъ глубокій мракъ; оркестръ умолкъ…. Я рванулся такъ отчаянно, что веревки глубоко врѣзались въ мое тѣло….

Господь сжалился ко мнѣ, и я лишился чувствъ…

— Бѣдный мой другъ! проговорилъ со вздохомъ Стефенъ.

Франкъ молчалъ нѣсколько минутъ. На его лицѣ выражалось самое глубокое уныніе.

Потомъ онъ вдругъ поднялъ голову, дико и свирѣпо осмотрѣлся кругомъ и глухимъ голосомъ продолжалъ:

— Стефенъ, мой другъ, не забудь, что это была дочь Персевалей… Клянись, что эта тайна умретъ съ тобой!

— О, Франкъ!.. Неужели ты можешь сомнѣваться!..

— Нѣтъ, нѣтъ! возразилъ Персеваль…. Пожалѣй меня…., я и самъ не помню, что говорю…. слушай далѣе….

— Не помню, сколько времени я былъ безъ чувствъ… Я опомнился, когда въ залу вошло нѣсколько человѣкъ съ факелами въ рукахъ, и освѣтили отвратительную картину разврата….

На диванѣ лежала безъ сознанія моя несчастная сестра. Передъ ней, въ глубокой задумчивости, стоялъ «его честь»…. Онъ вздрогнулъ, услышавъ шумъ, который произвели вошедшіе люди.

Поцѣловавъ несчастную дѣвушку въ лобъ и прикрывъ ее шелковымъ покрываломъ, онъ выпрямился и громко, грознымъ голосомъ, крикнулъ:

— Пора вставать, джентльмены! вставайте!…

Всѣ вскочили въ одну минуту. Женщины всѣ исчезли какъ бы какимъ-нибудь волшебствомъ. Музыкантовъ какъ не бывало. — Милорды и джентльмены, заговорилъ «его честь»: Минута нашей разлуки наступила. Вами и вашею дѣятельностью я очень доволенъ. Теперь около году я долженъ пробыть на материкѣ Европы. Чрезъ годъ я возвращусь къ вамъ, друзья мои…. До тѣхъ поръ поступайте сообразно полученнымъ инструкціямъ.

Всѣ поклонились.

— Экипажи готовы?

— Ожидаютъ за развалинами, «ваша честь».

— Итакъ, до пріятнаго свиданія, милорды!

Всѣ направились къ дверямъ. Но одинъ человѣкъ бросился къ начальнику и, указывая на меня, спросилъ:

— Что дѣлать съ нимъ?

— Это братъ молодой дѣвушки! съ замѣтной грустью проговорилъ «его честь».

— Прикажете? жестъ, которымъ сопровождались эти слова, былъ очень выразителенъ.

— Фи, докторъ! Къ чему безполезное убійство?

— Не совсѣмъ безполезное, милордъ… Я надѣюсь, что со мною согласятся….

— Я не требую ничьего согласія, гордо и звонко отчеканилъ «его честь», обводя глазами всѣхъ.

— Но онъ можетъ погубить насъ!

— Правда! правда! послышались голоса въ толпѣ.

— Милорды и джентльмены заговорилъ «его честь», стараясь говорить спокойно: Вы отлично знаете, что наше убѣжище слишкомъ хорошо скрыто, чтобы ему могла угрожать хоть какая-нибудь опасность…. Потомъ, я люблю эту бѣдную дѣвушку, а онъ ей братъ!…

— Однако, милордъ, раздался въ толпѣ грубый голосъ, вамъ угодно жертвовать нашей безопасностью, ради своихъ любовныхъ удовольствій!…

— О, Стефенъ! еслибы ты видѣлъ, какъ вдругъ измѣнился его честь!… Его спокойно-прекрасное лице перевернулось, губы задрожали, въ глазахъ загорѣлся огонекъ, лобъ раскраснѣлся и на немъ рѣзко обозначился бѣлый шрамъ….

— Вверхъ отъ лѣвой брови? прервалъ Стефенъ.

— Да, отвѣтилъ Франкъ. Ты помнишь то, что я говорилъ въ бреду?…

Глава шестнадцатая.

[править]

— Я помню то, что я видѣлъ, Франкъ, говорилъ Макъ-Набъ…. Я помню еще убійцу моего отца…. Это онъ!… Послушай теперь меня, Франкъ!… Самъ доскажешь послѣ…. Да, знай ты, что одинъ человѣкъ причинилъ намъ обоимъ столько горести и страданія!… Но эта черта, которую самъ Господь запечатлѣлъ у него на лбу, будетъ нашею путеводною звѣздой на пути къ отмщенію!..

Слушай, Франкъ!

— Я еще былъ ребенкомъ. Отецъ мой спалъ въ той же комнатѣ, о которой ты говорилъ, а моя кроватка стояла въ углу. Чрезъ дверь, изъ которой ты спустился въ подземелье, вдругъ вошли двое замаскированныхъ, со свѣчами въ рукахъ. Одинъ изъ нихъ сталъ завязывать мнѣ ротъ платкомъ. Я проснулся. У другаго въ рукахъ были два кинжала, и онъ пошелъ прямо къ постели моего отца и громко позвалъ его. Отецъ проснулся и вскрикнулъ.

— Не кричи, Макъ-Набъ, сказалъ замаскированный: это я.

— О’Бринъ! произнесъ мой отецъ…. Впрочемъ, я зналъ, что рисковалъ жизнью!…

— Встань, Макъ-Набъ! Ты хорошо знаешь, что я не убійца…. Вставай, вотъ два кинжала!…

Отецъ медленно всталъ.

О’Бринъ подалъ ему кинжалъ…. Началась борьба, безмолвная, непродолжительная…. отецъ упалъ…. О’Бринъ наклонился предъ нимъ, и маска упала у него съ лица…. О, Франкъ! онъ быстро надѣлъ опять маску, но явидѣлъ его лице, и оно такъ глубоко врѣзалось въ моей памяти, что я незабуду его никогда. На лбу, покраснѣвшемъ отъ напряженія, ясно обозначился бѣлый шрамъ….

— Ребенокъ видѣлъ васъ, милордъ! сказалъ его товарищъ, замахиваясь на меня ножемъ.

Но О’Бринъ удержалъ его руку и, наклонившись, надо мной, очень жалостливо произнесъ:

— Бѣдный ребенокъ! Видитъ Богъ, что я готовъ бы былъ на многое, чтобы имѣть возможность пощадить твоего отца…. но онъ стоялъ мнѣ на дорогѣ!…

Оба они выскочили въ окно. Я закричалъ, и ко мнѣ сбѣжался весь домъ. Я кричалъ и указывалъ на дверь въ стѣнѣ. Ее отворили, но за ней возвышалась поросшая мохомъ, вѣковая стѣна….

— Итакъ, Стефенъ, вскричалъ Франкъ: ни малѣйшаго сомнѣнія, что это одинъ и тотъ же человѣкъ, имя котораго я знаю….

— Скажи его! прервалъ Стефенъ….

— Подожди, дай мнѣ кончить мой разсказъ.

Глава семнадцатая

[править]

Гнѣвъ «его чести» произвелъ магическое дѣйствіе. Все вдругъ стихло, и они почтительно и со страхомъ отступили отъ него.

— Я хочу, твердо и рѣшительно сказалъ онъ: этотъ юноша не долженъ испытать никакого вреда.

Никто не возразилъ ни одного слова.

— Милорды и джентльмены! продолжалъ онъ, успокоиваясь: Вы можете удалиться.

Всѣ молча и почтительно стали расходиться.

— Докторъ, обратился «его честь» къ человѣку, который требовалъ моей смерти, дайте нѣсколько капель опія этой дѣвушкѣ…. она очень мила и достойна любви… мнѣ очень жаль ее.

Докторъ молча исполнилъ его желаніе.

— Теперь сдѣлайте тоже и съ ея братомъ, задумчиво продолжалъ «его честь».

— Вы будете согласны выпить нѣсколько капель опія? обратился ко мнѣ докторъ.

Я жадно схватился за стаканъ, который онъ держалъ въ рукахъ, и залпомъ выпилъ.

— Клянусь всѣмъ святымъ, вскричалъ я, обращаясь, къ «его чести», что я благодарю васъ за спасеніе моей жизни единственно потому, что надѣюсь и жажду отомстить вамъ…. О, будьте увѣрены, я всегда узнаю васъ, гдѣ бы и когда бы я не встрѣтилъ васъ!…

— Слышите, милордъ! сказалъ докторъ.

— Слышу….

«Его честь» подошелъ ко мнѣ и, внимательно смотря на меня, сказалъ:

— И я узнаю васъ и, если будетъ возможно, поберегу васъ….

— Да, Стефенъ, онъ сдержалъ свое слово. Моя жизнь была вполнѣ въ его рукахъ, и онъ не убилъ меня!…

— Когда? въ понедѣльникъ?… вскричалъ Стефенъ..

— Да, и вотъ рана, которую онъ нанесъ мнѣ! отвѣтилъ Стефенъ, указывая на грудь.

— Ріо-Санто!… вскричалъ Макъ-Набъ. Итакъ, я не ошибался!.. Я не знаю этого человѣка, но не сомнѣваюсь нисколько — это онъ…. Подивись, Персеваль, сходству нашей судьбы!… Тотъ же самый человѣкъ, который сталъ между тобою и миссъ Треворъ — онъ же самый отнимаетъ у меня сердце Клары!…

— Возможно ли это! вскричалъ Франкъ.

Стефенъ быстро направился къ двери.

— Куда ты? остановилъ его Франкъ.

— Пойду и вызову на дуэль маркиза Ріо-Санто…. Клянусь, она будетъ смертельна!… Прощай!…

— Остановись! съ упрекомъ сказалъ Франкъ.

— Но пойми, что до сихъ поръ у меня нѣтъ никакихъ извѣстій о Кларѣ….

Франкъ сбросилъ одѣяло и въ одну минуту, прежде чѣмъ Стефенъ могъ остановить его, былъ на ногахъ.

— Смотри, Стефенъ! кричалъ онъ, смотри!… Я здоровъ, бодръ и силенъ….

— О, моя Герріетъ! продолжалъ онъ, смотря на портретъ сестры: ты на небѣ… тамъ прощаютъ…. Но на землѣ…. здѣсь мстятъ!… О, мой Стефенъ! Ты знаешь, какъ она была прекрасна!… и сколько я плакалъ!…

— "Докторъ развязалъ веревки, которыми я былъ связанъ, сталъ Франкъ продолжать свой разсказъ, и вышелъ вонъ вмѣстѣ съ «его честью».

Я на колѣнахъ доползъ до несчастной сестры и приподнялъ покрывало…. несчастная нѣжно улыбалась во снѣ, произнося имя Генриха Доттона…. Бѣдная сестра!… Но и на меня сталъ дѣйствовать опій….

— Мы подъѣзжали уже къ замку матери, когда я очнулся…. Герріетъ спала еще. Мы перенесли ее въ замокъ, и я сказалъ матери, что она заболѣла въ дорогѣ.

— Милый Франкъ! сказала мнѣ Герріетъ, едва придя въ себя: я все помню, все… Я должна умереть…

И она сдержала свое слово, несчастная!… Осенью, я вмѣстѣ съ плачущей матерью преклонилъ колѣна передъ трупомъ несчастной сестры!

На другой же день, по прибытіи въ замокъ, я написалъ къ главному судьѣ, твоему дядѣ. Я подробно описалъ ему все, умолчавъ только о… позорѣ моей несчастной сестры.

Твой дядя отвѣтилъ мнѣ очень уклончиво, называя мой разсказъ невѣроятнымъ, невозможнымъ, уклончивымъ….

Я, однако, настаивалъ. Предпринято было, по моимъ настояніямъ, слѣдствіе и приступили къ обыску, который съ самаго начала окончился неудачей, такъ какъ лѣстницы, о которой я говорилъ, не нашли совсѣмъ.

За дверью была стѣна, древность которой оспаривать было-бы чистымъ безуміемъ, а всѣ окрестные жители поклялись, что никогда ничего и не слыхали о подземельи…

— Франкъ! вскричалъ Макъ-Набъ, намъ необходимо дѣйствовать… покажи мнѣ твой пульсъ… Вотъ такъ, отлично!…

И Стефенъ вдругъ позвонилъ. На порогѣ выросъ Джекъ.

— Помоги одѣться твоему барину.

— Что ты хочешь дѣлать? изумленно спросилъ Франкъ.

— Я еще самъ не знаю. Но прежде всего намъ необходимо поѣхать къ леди Офеліи, отвѣтилъ Стефенъ.

Глава восемнадцатая.

[править]

ВъТреворъ-Гоузѣ собрались гости.

Лордъ Джемсъ игралъ въ вистъ, молодежь, въ числѣ которой недоставало только маркиза Ріо-Санто и кавалера Анджело Бембо, окружала леди Кемпбелъ. Миссъ Мери сидѣла и разговаривала, отдалившись отъ остальнаго общества, съ своею подругой, Діаной Стюартъ.

Эти двѣ молодыя дѣвушки поражали рѣзкимъ контрастомъ. Ослѣпительная свѣжесть и здоровье Діаны затемняли благородную, аристократическую красоту Мери. Блѣдное лице послѣдней выражало столько же страданія, сколько его выражалось и въ погасшихъ глазахъ Отъ Діаны же такъ и блестѣло жизнью, здоровьемъ, счастіемъ, какъ будто ея лице и было создано для того лишь, чтобы прелестно и весело улыбаться.

— Мери! съ участіемъ и нѣжностію говорила Діана. Отчего ты не хочешь овѣриться мнѣ?… Развѣ ты забыла нашу клятву дѣлиться всѣмъ, горемъ и радостью, другъ съ другомъ… Развѣ ты уже разлюбила меня?

— Нѣтъ, Діана, я попрежнему люблю тебя… больше, чѣмъ прежде… Но у меня, право, нѣтъ никакихъ секретовъ…

— Но почему же ты такъ поблѣднѣла?… Отъ чего не улыбаешься?…

— А прежде-то я развѣ улыбалась?

— Да, улыбалась и была счастлива…

— Счастлива? повторила Мери, низко опуская голову. Не помню я этого!…

Послѣднія слова Мери произнесла съ такимъ уныніемъ, съ такимъ явнымъ отчаяніемъ, что слезы невольно навернулись на глазахъ Діаны.

— Мери, не будь-же ты такъ печальна! вздохнула она. Вспомни наши мечты о будущемъ, вспомни, какъ мы были счастливы…

— Да, это были однѣ мечты!…

— Которыя могутъ осуществиться… Франкъ возвратился…

— Не напоминай мнѣ, пожалуйста, о Франкѣ, слегка насупившись отвѣтила Мери.

— Но отчего же, Мери? Развѣ ты его уже не любитъ?…

— Нѣтъ…

И Мери съ принужденной улыбкой отвернулась въ сторону.

— Развѣ ты не знаешь? продолжала она. Я люблю маркиза Ріо-Санто…

— И Ты! вскричала Діана… О, берегись, берегись, моя милая, моя бѣдная Мери!… Я сама едва не полюбила его…

Діана раскраснѣлась и замолчала.

— Но я вѣдь люблю по своему, весело и со смѣхомъ продолжала она… А, ты любишь его, Мери!… Я, право, счастлива отъ увѣренности, что ты шутишь…

— Я не шучу, Діана… Я просто лгу…

Въ голосѣ Мери слышалась какая-то горечь.

— Ты лжешь! изумленно спросила Діана.

— Я страдаю, жалобно, едва сдерживая слезы, произнесла Мери.

— Я это вижу очень хорошо, Мери…

Діана обняла свою подругу, говоря:

— Будь-же по крайней мѣрѣ откровеннѣе со мною… ты любишь еще Франка?…

— Я — невѣста маркиза Ріо-Санто.

— Такъ это правда?… Бѣдный Франкъ!…

— Ты слышишь? вскричала вдругъ Мери, схвативъ руки своей подруги и съ ужасомъ прислушиваясь къ шуму подъѣзжавшаго экипажа. Это, быть можетъ онъ!..

— Онъ!… кто?

— Онъ!… О, еслибы ты знала, какъ я боюсь его!.. Тетушка увѣряетъ, что я люблю его… Можетъ быть!.. Діана, послушай меня, Діана, не люби никогда, слышитъ, не люби!… Любовь выучитъ тебя плакать, сотретъ съ твоего лица бѣлизну и румянецъ… танцами ты будетъ утомляться, пѣніе будетъ надоѣдать тебѣ… а ночью!… О, Діана, не люби никогда!…

Мери печально замолкла. Миссъ Стюартъ грустно смотрѣла на нее.

Молчаніе продолжалось нѣсколько минутъ.

Діана заговорила первая:

— Но скажи мнѣ: прежде, когда ты любила Франка, ты не страдала такъ?

Лице невѣсты маркиза Ріо-Санто освѣтилось какимъ-то счастіемъ при этихъ словахъ своей подруги.

— Прежде! проговорила она… Я никогда не могла дождаться его прихода! И какъ невыносимо тянулось время, когда его не было, и какъ быстро летѣло оно, когда онъ былъ со мной!… При немъ я была счастлива, вслушивалась въ его слова, всматривалась въ его глаза… Но это не любовь, Діана… тетушка объяснила мнѣ все это… Я испытывала тогда чувство, полное блаженства, счастья… а любовь, говоритъ тетушка, страданіе, мученіе, пытка… Итакъ, ты сама видишь, Діана, что я люблю маркиза Ріо-Санто…

Послѣднія слова Мери произнесла съ какою-то мрачностію отчаянія, но вмѣстѣ и убѣжденія.

— Но ты не поняла твою тетю, милая Мери, вскричала Діана: я вижу, что ты любишь Франка и больше, чѣмъ когда-либо!

— Діана, печально отвѣтила Мери, мы слишкомъ молоды и неопытны… мы не можемъ понять этого… тетя лучше насъ знаетъ… Діана! вскрикнула она вдругъ: ты не знаешь, какъ хороша и прекрасна та женщина, которая отняла, похитила у меня сердце Франка!

— Что? вскричала не помнившая себя отъ удивленія Діана.

— А!.. Теперь я понимаю: Франка оклеветали! продолжала она.

— Я видѣла сама.

— Ты видѣла?.. Ты ошибаешься, Мери!.. я кузина Франка Персеваля и должна за него заступиться!… Теперь я все понимаю и открою тебѣ всю правду… ты убѣдиться наконецъ..

— Къ чему? прервала ее Мери съ тихою грустью. Все равно я скоро умру…

— Графиня Дерби, вдругъ доложилъ слуга.

Леди Офелія вошла въ залу.

Пока въ Лондонѣ не появился маркизъ Ріо-Санто, леди Офелія и леди Кемпбель находились въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ другъ съ другомъ. Но сношенія Офеліи съ маркизомъ разорвали ихъ дружбу. Офелія поняла скоро, что не Мери, а ея тетка, ея настоящая соперница, и перестала любить леди Кемпбель. Впрочемъ, ихъ взаимное нерасположеніе стало проявляться болѣе всего въ томъ, что онѣ перестали видѣться другъ съ другомъ, исключая тѣхъ случаевъ, когда имъ приходилось видѣться по требованіямъ, свѣтскаго этикета.

Отсюда становится понятнымъ, что ея неожиданный пріѣздъ произвелъ нѣкоторое впечатлѣніе на гостей лорда Джемса. Всѣ мужчины невольно поднялись съ своихъ мѣстъ, тогда какъ сестра лорда Джемса съ улыбающимся и ласковымъ лицемъ направилась на встрѣчу къ нежданной гостьѣ.

Лице леди Офеліи было блѣдно, и вся она была какъ-то разсѣяна. На глазахъ у нея были видны слѣды недавнихъ слезъ.

— Гдѣ же миссъ Треворъ? спросила она раскланявшись со всѣми, и какъ бы безпокойно осматриваясь кругомъ. — Здорова-ли она?

Мери стояла передъ нею.

— Ахъ, Боже мой! Какая я разсѣянная! Но какъ вы перемѣнились, милая Мери! продолжала она.

Она поцѣловала Офелію въ лобъ, и какъ-то вся покраснѣла въ это время.

Она хорошо видѣла, что любезность къ ней леди Кемпбель далеко не искренна, и она скоро стала прощаться. Распростившись съ лордомъ и его сестрой, графиня быстро подошла къ Мери, поцѣловала ее и быстро вышла.

Мери тихо вскрикнула, а Діана быстро схватила у ней съ колѣнъ записку, которую положила ей леди Офелія.

Тетушка очень подозрительно поглядывала на племянницу, но Діана такъ быстро схватила записку, что леди Кемпбель ничего не замѣтила.

Записка была отъ Франка.

Нѣсколько минутъ спустя, обѣ молодыя дѣвушки вышли въ другую комнату. Мери прочитала записку, въ которой Франкъ умолялъ ее пріѣхать завтра къ его кузинѣ, Діанѣ Стюартъ.

Двѣ слезинки покатились изъ глазъ молодой дѣвушки. Она передала записку своей подругѣ, говоря:

— Ты завтра увидишь Персеваля, милая Діана… скажи ему… что я… счастлива…

— Какъ? Ты хочешь отказать Франку… но вспомни, какъ онъ страдаетъ!.. вскричала Діана.

— Но я-то, развѣ я сама меньше страдаю? возразила Мери. — Но не забудь же, Діана, сказать ему, что я счастлива. Пусть только тогда, когда я буду въ землѣ, узнаетъ онъ, какъ много я страдала!..

— Мери!.. Бѣдная Мери!.. Пожалѣй ты свое несчастное сердце и завтра приходи ко мнѣ… хоть простишься съ Франкомъ…

— О, ты не видала ее, ты не знаешь, какъ она хороша!.. Нѣтъ, нѣтъ, я не пойду!..

Въ голосѣ Мери слышалась самая страстная ревность..

Глава девятнадцатая,

[править]

На другой день, еще прежде назначеннаго часа, Франкъ былъ уже у Діаны.

Діана была одна въ гостинной и ждала его. Она передала ему печальное извѣстіе, но при послѣднемъ словѣ дверь вдругъ отворилась и вошла Мери.

— Здравствуй, милая Діана, спокойно и твердо заговорила она, подавая одну руку Франку, а другую Діанѣ… здравствуйте, любезный Франкъ… Я вовсе не желала, чтобы вы могли думать, что у меня дурное и злое сердце.

Она была въ легкомъ бѣломъ платьѣ. Блѣдное, страдальческое, но прекрасное лице ея окаймлялось длинными русыми локонами, отъ которыхъ отливало золотомѣе и которые роскошно вились по плечамъ и шеѣ. Она была прекрасна, но красота ея, казалось, уже не принадлежала землѣ.

Она съ улыбкой смотрѣла на Діану и Франка, у которыхъ у обоихъ на лицѣ выражалась самая глубокая грусть.

Мери продолжала:

— Діана, что ты такъ печальна?.. И вы молчите, Франкъ?.. Отъ чего же вы не говорите, что любите меня?..

Діана не выдержала и, чтобы скрыть навертывавшіяся слезы, подошла къ роялю и нервно-порывисто взяла нѣсколько аккордовъ. Мери, какъ бы отъ электрическаго удара, отъ этихъ неожиданныхъ звуковъ вздрогнула, выпрямилась и глубоко вздохнула.

Она взглянула на Франка и вдругъ холодно спросила:

— Что вамъ угодно отъ меня, милордъ?

— Мери, милая Мери! тихо и умоляющимъ голосомъ заговорилъ Франкъ.

— Ради Бога, выслушайте меня… я люблю васъ, и никого больше, никого и никогда не любилъ!.. Выслушайте меня… оправданіе…

— Милордъ! возразила Мери, стараясь казаться спокойной и холодной: — вы удивляете меня!.. Вы хотите оправдываться?.. Но развѣ я обвиняла васъ, милордъ?.. Къ чему же, зачѣмъ вспоминать о томъ, что прошло, что мы забыли оба?..

— Нѣтъ, Мери, я не забылъ!.. это прошлое, о которомъ вы забыли, будетъ для меня самымъ драгоцѣннымъ воспоминаніемъ… Боже!.. Итакъ вы въ самомъ дѣлѣ перестали любить меня?.. Неужели это правда, неужели это возможно?..

— Да, это правда, милордъ.

— И вы можете говорить это спокойно?

— Могу и должна… Я невѣста маркиза Ріо-Санто, милордъ!

Франкъ нѣсколько минутъ молчалъ, но потомъ твердо и важно заговорилъ:

— Я забуду о себѣ, миссъ Мери… я не буду ни просить, ни жаловаться… Я также, какъ вамъ угодно, постараюсь забыть прошлое… Но скажите мнѣ, кто же можетъ отнять у меня право любить васъ, боготворить васъ… заботиться и болѣть душой за ваше счастье и стараться отклонить отъ васъ нависшую надъ вами тучу несчастья…

— Я васъ совершенно не понимаю, милордъ, сказала Мери.

— Я сейчасъ же объясню вамъ… Не ждите отъ меня жалобъ, упрековъ или чего-нибудь подобнаго… Вы страдаете, бѣдная Мери, я знаю и понимаю это и потому прощаю вамъ…

— О, Франкъ! ослѣпленная на минуту, я едва не воротилась къ вамъ… Но между нами стала женщина… и, клянусь! какъ хороша она!.. И вотъ, теперь я невѣста маркиза Ріо-Санто…

— О, Мери, какая ужасная ошибка!.. никогда мое сердце не принадлежало никому, кромѣ васъ, и я могу оправдать себя…

— Оправдайте! едва слышно проговорила Мери;

— О, Мери! страстно проговорилъ Франкъ: я любилъ, люблю и вѣчно буду любить васъ!..

— Однако, эта женщина?..

— Я не знаю ее, Мери… и не понимаю, что это за коварный заговоръ, жертвою котораго я сдѣлался и кто ее приставилъ къ моей постелѣ…

— Но кто же?.. Бога ради… убѣдите меня…

— Кто?.. Вѣроятно это нужно было тому же, кто хотѣлъ отравить меня, раненаго, умирающаго… Тому, вѣроятно, кому желательна моя смерть или мое несчастье…

— О, мой Боже!.. Они хотѣли убить васъ, мой благородный Франкъ!.. И я подозрѣвала васъ!..

Вдругъ голосъ ея порвался, и лице приняло какое-то мрачно-отчаянное выраженіе.

— Но я теперь невѣста маркиза Ріо-Санто, сказала она вдругъ, и не должна вѣрить вамъ.

— Мери, поклянитесь мнѣ, что вы сохраните тайну, которую я скажу вамъ, и выслушайте меня… Мнѣ довѣрила леди Офелія, чтобы спасти васъ…

— Клянусь.

Франкъ обхватилъ рукой талію молодой дѣвушки и продолжалъ:

— Вы знаете, Мери, что графиня должна была выйдти замужъ за маркиза Ріо-Санто?

— Я знаю, что она любитъ его.

— Помните вы молодаго Вебера, иностранца, который пріѣхалъ въ Лондонъ вмѣстѣ съ Ріо-Санто?

— Помню. Это тотъ, который отправился въ Индію.

— Нѣтъ, Мери… Веберъ просто убитъ…

— Убитъ! съ ужасомъ повторила Мери.

— Онъ былъ молодъ, богатъ, знатенъ. Онъ влюбился, страстно полюбилъ графиню Дерби. Узнавъ, что она выходитъ замужъ за маркиза Ріо-Санто, онъ написалъ ей, умоляя ее не выходить за него. Онъ просилъ ея позволенія видѣть ее, чтобы разсказать ей о какихъ-то опасностяхъ и тайнахъ.

— «Если я не получу вашего отвѣта, миледи, писалъ онъ, то завтра въ одиннадцать часовъ утра я буду у васъ»…

Графиня не придавала никакого значенія этому письму. Но вечеромъ, желая отвязаться отъ его назойливости, хотѣла написать ему. Но хватившись письма, въ которомъ былъ обозначенъ адресъ Вебера, она нигдѣ не могла найти его и провела, отъ безпокойства, безсонную ночь.

Мери еще болѣе поблѣднѣла и слушала съ усиленнымъ вниманіемъ. Сердце ея сильно билось.

— Въ десять часовъ утра у ней былъ уже маркизъ, который принесъ съ собой двѣ шпаги и умолялъ ее позволить ему, вмѣсто нея, принять Вебера. Графиня не могла не уступить и согласилась.

Никому неизвѣстно, что говорили они, но послѣ нѣсколькихъ словъ въ комнатѣ, гдѣ они были, зазвучали шпаги… минуту спустя послышалось паденіе чего-то тяжелаго…

Графиня бросилась туда… Передъ трупомъ Вебера неподвижно, скрестивъ руки на груди, стоялъ маркизъ.

— Вы убили его! вскричала графиня.

— Да, онъ хотѣлъ стать между нами.

— Слышите, Мери?.. съ безпокойствомъ вскричалъ Франкъ, замѣтивъ, что сердце молодой дѣвушки перестало биться. Глаза ея были неподвижны, и она вся какъ-то онѣмѣла и похолодѣла.

— Мери, что съ вами?.. Мери!..

Отвѣта не было.

— Діана! вскричалъ Франкъ, Мери умерла!.. помогите!..

Діана бросилась къ нему.

— Мери, Мери!.. звала она. Боже! что съ ней?..

За дверью послышался какой-то шумъ. Діана бросилась было къ двери, но было уже поздно… Лицемъ къ лицу стояла леди Кемпбель.

— Мери и Франкъ! позеленѣла послѣдняя отъ злости негодованія.

— Давно-ли это, миссъ Стюартъ, презрительно продолжала она, домъ вашей матери сталъ мѣстомъ для подобныхъ свиданій?..

— Миледи, теперь не время, начала было покраснѣвшая Діана…

— Миссъ Діана, сухо прервала ее тетка, ваше поведеніе неприлично и низко.

Діана была не въ состояніи сдерживаться болѣе.

— Миледи! вскричала она. Недавно еще Франкъ спрашивалъ меня, что это за безсердечный палачъ, который доводитъ Мери до такого состоянія: теперь я могу отвѣтить ему.

— А!.. это она!.. съ ненавистью проговорилъ Франкъ.

Леди Кемпбель гордо посмотрѣла на него и обращаясь къ Мери, заговорила:

— Пойдемъ, Мери, пойдемъ, мое дитя, тебѣ не прилично быть въ этомъ домѣ…

И взяла ее за руку, — и тутъ только поняла, въ какомъ состояніи была Мери.

Тутъ она громко вскрикнула и упала въ кресло.

Франкъ медленно подошелъ къ ней и сказалъ съ грустью и съ упрекомъ:

— Миледи! когда я оставилъ ее, она дышала жизнью, здоровьемъ, счастіемъ. Да, она была счастлива!.. Слышите?.. она была счастлива!.. А теперь она умираетъ!.. Да проститъ вамъ Богъ…

И молодой человѣкъ, едва сдерживая слезы, поспѣшно отошелъ отъ нея.

Глава двадцатая.

[править]

Леди Кемпбель потребовала, чтобы позвали доктора Муре.

Послѣдній явился скоро и сразу понялъ, въ чемъ дѣло. На лицѣ его не выразилось ни изумленія, ни безпокойства.

Онъ придвинулъ себѣ кресло и нѣсколько минутъ внимательно смотрѣлъ на Мери. Потомъ приблизилъ свою щеку къ губамъ Мери. Легкое, холодное, едва замѣтное дыханіе коснулось его щеки.

— Такъ! такъ и есть! почти съ удовольствіемъ заговорилъ онъ. Миледи! горчицы, тазъ и воды!..

Приказаніе его было исполнено тотчасъ.

Онъ пустилъ кровь изъ руки Мери, нѣсколько капель крови упало въ тазъ.

— Такъ и есть! продолжалъ все съ возраставшимъ жаромъ Муре: странное, таинственное, рѣдкое состояніе, представляющее всѣ признаки смерти… спирту, миледи, опія!..

Муре налилъ нѣсколько капель опія на губы Мери и приложилъ къ ея ногамъ горячую горчицу — напрасно. Мери не пошевелилась. Муре съ крайнимъ любопытствомъ разсматривалъ ее.

— Есть-ли надежда, докторъ? умоляющимъ голосомъ, спросила леди Кемпбель.

— Прикажите приготовить постель, отвѣтилъ онъ, не оборачиваясь, жесткую, наклонную… Я думалъ, миледи, что это истерика — но нѣтъ!.. Это каталепсія! вскрикнулъ онъ какимъ-то восторженнымъ голосомъ: странное, рѣдкое, таинственное явленіе, имѣющее всѣ признаки смерти… Первый случай моей двадцатилѣтней практики!.. О счастье!..

— Это сумасшедшій! вскрикнула Діана.

Муре вздрогнулъ и опустилъ глаза.

— Миледи, съ упрекомъ проговорилъ онъ, люди науки не всегда знакомы съ свѣтскими законами. И это имъ простительно. Что же удивительнаго, что они иной разъ высказываютъ мысли, за которыя невѣжды клеймятъ ихъ именемъ сумасшедшихъ. Но они умѣютъ презирать обиды, точно также какъ и прощать невѣжеству.

Діана покраснѣла и стала извиняться передъ нимъ.

Мери перенесли на постель. Муре осторожно закрылъ ей глаза, но едва онъ отнялъ руку, какъ глаза ея раскрылись сами собой.

— Миледи, спрашивалъ онъ, скажите пожалуйста, что предшествовало и, по всей вѣроятности, произвело этотъ обморокъ?

— Такъ это обморокъ?

— Смерть — ни что иное какъ безконечно продолженный обморокъ, миледи… И позвольте мнѣ повторить вамъ, что мнѣ необходимо знать…

— Я ничего не знаю, ничего не знаю, докторъ… Нужно спросить миссъ Стюартъ.

Сна долго разговаривала съ серомъ Франкомъ Персевалемъ…

— А!.. протянулъ Муре.

— Съ самаго начала она была въ какомъ-то странномъ состояніи…

— Не было-ли какой-нибудь особой причины ей придти сюда?

— Она получила записку отъ Франка, едва слышно отвѣтила Діана.

— Какой срамъ! вскричала леди Кемпбель.

— А!.. съ ироніей проговорилъ докторъ… Серъ Франкъ Персеваль раненько выздоровѣлъ…

Чрезъ нѣсколько минутъ онъ уже откланивался.

— Но неужели же вы уйдете, не обнадеживъ насъ? воскликнула леди Кемпбель. Ради Бога, докторъ…

— Миссъ Треворъ жива, холодно отвѣтилъ Муре… Я сейчасъ пришлю моего помощника, а вечеромъ заѣду самъ… До свиданія…

Муре ушелъ.

Пріѣхавъ домой, онъ сейчасъ же позвалъ къ себѣ Роуля.

— Ну что-же ваша птичка? спросилъ Муре.

— Сидитъ въ клѣткѣ.

— Діэта?

— Чрезъ день полъ-унца хлѣба.

— Въ темнотѣ?

— Въ полнѣйшей… Однако, очень крѣпка! Давно бы нужно протянуть ноги, а она все еще живетъ… Впрочемъ порядкомъ-таки добралъ я ее-кожа да кости… Ну, а спать — то болѣе десяти минутъ не слѣдуетъ никакъ…

Роуль посмотрѣлъ на часы и продолжалъ:

— Ахъ, чортъ меня возьми, заболтался я съ вами, а она услаждается сномъ тринадцатую минуту… Я же разбужу ее!…

Минуту спустя, послышался какой-то ревъ, за которымъ слѣдовалъ крикъ испуга…

Глава двадцать первая.

[править]

Съ тѣхъ поръ, какъ Клара попалась въ руки доктора Муре, прошло уже пять дней. Она очнулась въ комнатѣ, куда помѣстилъ ее Муре, въ совершеннѣйшемъ мракѣ. Мало-по-малу она вспомнила случившееся съ ней.

— Батюшка! вскрикнула она… Я видѣла его… Анна? гдѣ ты?..

И она стала шарить кругомъ, но напрасно.

— Боже! они убили ее!.. Но гдѣ же я? Мракъ, тишина… Жива ли я сама… Неужели они убили и меня… Такъ это смерть!.. вѣчная, темная, глубокая ночь… мертвая тишина, молчаніе… я въ могилѣ!.. Боже! Долго ли мнѣ еще страдать?..

И Клару охватилъ смертельный холодъ. Голова ея безсильно опустилась, и сердце замерло…

Но преодолѣвъ свой ужасъ, она вдругъ вскочила и, протянувъ впередъ руки, сдѣлала два шага… Руки ея уперлись во что-то мягкое, уступчивое… Она бросилась въ другую сторону, но и тамъ встрѣтила тоже.

Стѣны этой комнаты были обиты клеенкой съ войлокомъ, такъ что ни малѣйшій шумъ снаружи не могъ достигнуть до ея слуха, а ея крики быть услышаны за стѣнами.

Кларой овладѣло полнѣйшее отчаяніе… Голова ея пылала…

Желаніе свободы, свѣта, воздуха, движенія овладѣло ей. Она закричала — ни малѣйшаго звука… Ею овладѣло какое-то бѣшенство, и она ударилась головой въ стѣну — мягкая подушка подалась отъ удара.

Съ воплемъ отчаянія она упала на полъ…

Она стала молиться… На нѣсколько минутъ она успокоилась, какъ успокоивались самоотреченныя мученицы… Но отчаяніе скоро опять овладѣло ею. Она опять стала плакать и стонать, опять молилась, опять надѣялась!…

Время, однако, шло, но ничто не мѣнялось… Вскорѣ къ ея страданіямъ присоединились еще мученія голода… Врядъ ли что можетъ сравняться съ этой ужасной пыткой, которой подвергали несчастную, безпомощную жертву «во имя науки и общей пользы человѣчества.»

Съ третьихъ сутокъ съ ней уже начались нервныя припадки… Она лишалась сознанія… ею овладѣвалъ бредъ… предъ глазами носились какія то странныя видѣнія… Ей видѣлась то засыпающая Анна, то блѣдное лице отца, то прелестное лице мечтателя Эдуарда… Несчастная успѣла полюбить его всѣми силами души!…

Понемногу она теряла сознаніе; какая-то слабость постепенно разливалась по всѣмъ ея членамъ, пока она не забылась совсѣмъ….

Дверь тихо — тихо отворилась, и на порогѣ появилась желтая звѣрская фигура Роулея, со свѣчкой въ рукѣ и съ ящикомъ подъ мышкой.

— Ну, стоило платить столько денегъ, ворчалъ онъ… Правда, дѣвчонка славная, но все же дорого… Впрочемъ, не мое дѣло….

— Однако, здѣсь скучно, продолжалъ онъ раздумывать, маловато развлеченій… Но женщины — гдѣ хотите — съумѣютъ найти себѣ развлеченія…. Прибѣгнутъ къ обморокамъ — вотъ и развлеченіе!…

Съ этими словами онъ поднесъ къ носу Клары стклянку со спиртомъ.

Клара съ легкимъ стономъ судорожно пошевелилась. Роулей быстро закрылъ ей глаза.

— Не хотите ли покушать, мое дитя? спросилъ онъ.

Клара не отвѣтила.

— Молчаніе — знакъ согласія. Впрочемъ вѣрно и проголодалась…. Не хотите ли хлѣбца, мое дитя?…

Роулей снялъ платокъ съ глазъ Клары и опять поднесъ стклянку ей къ носу, но быстро задулъ свѣчу, какъ только она стала открывать глаза.

— Свѣтъ! Я видѣла свѣтъ! вскрикнула несчастная.

Ей отвѣтилъ стукъ затворившейся двери.

Глава двадцать вторая.

[править]

Джоулей шелъ въ свою комнату и раздумывалъ:

— Пожалуй она не найдетъ хлѣба на столѣ, а докторъ приказалъ беречь ее!… Скверно….

Вошедши къ себѣ въ комнату, онъ приподнялъ въ углу небольшой люкъ и кротко проговорилъ:

— Мое дитя! У твоихъ ногъ немного хлѣба…. поищи и найдешь…. Господь да хранитъ тебя!…

На Клару это произвело дѣйствіе, котораго совсѣмъ не ожидалъ Роулей.

Набожная и склонная къ мистицизму, Клара приняла голосъ Роуля за голосъ свыше. Горько раскаиваясь въ своемъ отчаяніи, она бросилась на колѣни и стала молиться…. Послѣ этого она сыскала хлѣбъ….

Она почувствовала себя подкрѣпленной и спокойно заснула.

Когда она проснулась, то увидѣла себя на постели съ спущенными занавѣсками, сквозь которыя она видѣла свѣтъ и какого-то мужчину, сидѣвшаго за книгой.

— О, Боже! какъ я страдаю! простонала она.

— Та, та, та…. Страдать изволите!… усмѣхнулся Роулей — это былъ онъ — закрывая книгу… Ну что жъ? У насъ свой докторъ…. да еще какой!…

— Хлѣба!… Ради Бога дайте хлѣба….

— Та, та, та… Хлѣбца!… Нельзя-съ, хлѣбъ очень дорогъ….

Съ лампой въ рукѣ Роулей подошелъ къ постели. Клара закрыла глаза.

— А крѣпка! усмѣхнулся еще Роулей.

Гуоы Клары посинѣли и она заворочалась.

— Ай! Кризисъ!… Позвать доктора….

Докторъ Муре всю ночь не отходилъ отъ Клары, наблюдая за ней и всѣми фазами нервнаго припадка и не прибѣгъ къ помощи лѣкарства, хотя оно было у него подъ рукой.

Къ утру Муре воротился въ кабинетъ.

— Что же теперь дѣлать съ ней? спросилъ его Роулей.

— Необходимы еще новые припадки. Я очень доволенъ этою ночью — драгоцѣнныя свѣдѣнія… Но все-таки я понимаю болѣзнь миссъ Треворъ только съ одной стороны.

— Перенеси ее опять въ комнатку, Роулей, продолжалъ онъ… Она спитъ… Ее будетъ клонить сонъ… Но по-временамъ ты буди ее….

Для Клары началась новая пытка… Ей необходимъ былъ, послѣ нервныхъ припадковъ, крѣпкій, глубокій сонъ; но Роулей аккуратно каждыя десять минутъ будилъ ее.

Чрезъ три дня она была уже въ состояніи, необходимомъ для опытовъ Муре.

Ея крѣпкій организмъ совсѣмъ разстроился, но нервная воспріимчивость, раздражаемая постояннымъ пробужденіемъ отъ сна, была близка къ чисто эпилептическому состоянію.

Между тѣмъ болѣзнь Мери внезапно перемѣнилась, что несказанно озадачило Муре.

Не будучи въ состояніи ввергнуть Клару въ каталептическое состояніе, онъ оставилъ ее въ полномъ распоряженіи Роулея, которому она служила какимъ-то пріятнымъ развлеченіемъ.

Съ Мери Муре, наконецъ, незналъ, что дѣлать, такъ что онъ былъ въ самомъ скверномъ расположеніи духа.

— Ну, что она? спросилъ Муре.

— Нужно ковать желѣзо, пока оно горячо: но оно уже начинаетъ холодѣть.

— Есть признаки?

— Да… А завтра будетъ новый — она умретъ.

— Но жива еще?

— Какъ будто… Она въ обморокѣ…

Муре схватилъ его за руку и тихо сказалъ:

— Поди, приготовь большой вольтовъ столбъ.

Роулей изумленно посмотрѣлъ на него.

Глава двадцать третья.

[править]

В четыре часа Бембо разбудилъ маркиза Ріо-Санто, который спалъ въ комнатѣ Энджуса.

— Это ты, Бембо? проговорилъ маркизъ… А какъ я усталъ…

— Отдохните еще, маркизъ… Дѣло поспѣетъ еще и завтра… Оно велико…

Бембо говорилъ съ искреннимъ участіемъ.

— Великое дѣло? ласково переспросилъРіо-Санто… Однако у тебя проницательный глазъ, Бембо… какъ у ревнивой женщины… Никогда не распрашиваешъ, а угадываетъ… Тебя и невидно, когда ты не нуженъ, а опасность — и ты вырастаетъ въ одну минуту…

— Клянусь, воскликнулъ Бембо, что въ томъ чувствѣ, которое заставляло наблюдать за вами, не было и тѣни простаго любопытства.

— Развѣ я сомнѣваюсь?… Я все слышалъ и все знаю… У тебя очень благородное сердце, Анджело.

Ріо-Санто съ чувствомъ пожалъ руку Анджело.

— И ты счастливецъ, Анджело, продолжалъ онъ… Господь любитъ тебя… Ты не имѣешь тѣхъ кровавыхъ воспоминаній, которыя скрываетъ отъ насъ небо…

Анджело съ почтеніемъ молча слушалъ. Но его щеки покрылись краской благородной гордости.

— О! продолжалъ маркизъ… Не страшна мнѣ смерть, но я не хочу умереть, не достигнувъ своей цѣли…

Онъ отвѣчалъ этимъ на свои собственныя мысли.

И онъ замолчалъ, погрузившись въ глубокую думу.

Потомъ тихо заговорилъ.

— Если бы кто другой, Анджело, зналъ только половину того, что знаешь ты, я убилъ бы его… Мои тайны изъ тѣхъ, которыя должны покоиться подъ могильнымъ камнемъ… Но ты мой единственный другъ…

— Благодарю, милордъ, благодарю! вскричалъ Анджело съ горячей признательностью… Но ради Бога, дайте и мнѣ долю въ этихъ опасностяхъ… о, не откажите моей просьбѣ… Я хочу или умереть, или побѣдить съ вами?..

— Синьоръ Анджело Бембо! торжественно отвѣтилъ маркизъ. Я не даромъ называю васъ моимъ другомъ: вы пойдете со мной рядомъ.

Анджело съ жаромъ поцѣловалъ руку маркиза.

— Маркизъ помолчалъ.

— Анджело, сегодня ты поѣдешь со мной… ты мнѣ нуженъ… Позови Эреба…

Ріо-Санто съ трудомъ приподнялся съ кресла, когда Анджело вышелъ, и подошелъ къ постели Энджуса. Послѣдній крѣпко спалъ. Маркизъ смотрѣлъ на него нѣсколько минутъ, пока въ сосѣдней комнатѣ не послышался тихій шумъ.

Это былъ Эребъ, маленькій негръ маркиза.

— Пить! тихо сказалъ послѣдній.

Эребъ снялъ съ шеи маленькій ключикъ и отперъ имъ маленькій рѣзной ящикъ.

Изъ послѣдняго онъ вынулъ маленькую рюмочку и до половины опорожненный графинъ.

Наливъ въ рюмку воды, онъ капнулъ туда двѣ капли изъ графина; вода зашипѣла и приняла какой-то золотистый оттѣнокъ.

— Хорошо! Дай одѣться, приказалъ маркизъ, принимая отъ него рюмку.

Опорожнивъ послѣднюю, онъ ушелъ въ сосѣднюю комнату.

Когда онъ, черезъ четверть часа, вышелъ оттуда, его нельзя было и узнать: глаза горѣли яркимъ огнемъ; блѣдныя щеки закраснѣлись румянцемъ; станъ выпрямился: поступь была твердая и гордая.

Анджело смотрѣлъ на него съ какимъ-то суевѣрно-боязливымъ изумленіемъ.

Черезъ четверть часа карета маркиза остановилась, недоѣзжая дома графини Дерби.

— Анджело, я скоро вернусь, сказалъ маркизъ. Я дойду пѣшкомъ…

Графиня Дерби была одна въ своей комнатѣ. Ея печальныя мысли разсѣялись, когда ей доложили о маркизѣ, она съ радостью бросилась къ двери… Вдругъ ее объялъ ужасъ, когда она вспомнила о томъ, что она открыла Персевалю… Быть можетъ она совершенно погубила этого человѣка, котораго такъ любила…

Въ отчаяніи она упала въ кресло. Ріо-Санто вошелъ и взялъ ее дрожавшую руку. Ея смущеніе передалось и ему… Съ безпокойствомъ онъ опустилъ руку и смотрѣлъ внимательными, проницательными глазами на леди Офелію.

Послѣдняя не вынесла его взгляда… Брови Ріо-Санто нахмурились. Замѣтивъ, что она плакала, онъ холодно поцѣловалъ ее и пошелъ къ двери.

— Милордъ, вскрикнула она умоляющимъ голосомъ: не уходите еще!

Ріо-Санто остановился и смотрѣлъ на нее глазами, полными нѣжности и состраданія.

— Вы раскаиваетесь. Я вѣрю, миледи; вы хотѣли дорогою цѣной искупить вашу нескромность…

— Цѣною моей крови, милордъ! умоляла леди Офелія.

— Вѣрю, бѣдная моя Офелія…

— Вы добры и любите меня… Я знаю, и ваше раскаяніе искренно… но того, что сдѣлано — воротить уже нельзя…

— Вы знаете все?

— Я ничего не зналъ, миледи, ничего, совсѣмъ ничего… Вы сами сказали мнѣ все… Прежде вы встрѣчали меня такъ весело, были такъ счастливы… А сегодня я вижу слезы!..

Онъ замолчалъ на нѣсколько минутъ.

— Но это большое, большое несчастіе, миледи.

— Какъ! Развѣ вамъ угрожаетъ опасность, вашей жизни?

— Моя жизнь грустно повторилъ маркизъ. Что моя жизнь?.. Развѣ недовольно Вебера?..

Глаза графини мигомъ высохли.

— О, милордъ! вскрикнула она: Я не хочу, не желаю понимать вашихъ словъ!

— Однако, вы ихъ хорошо понимаете, миледи…. Вашей нескромностью вы погубили не меня, но другаго..

— О, сжальтесь, милордъ!.. Умоляю васъ, сжальтесь надъ нимъ!..

Леди Офелія упала на колѣна передъ маркизомъ..

Маркизъ поднялъ ее и посадилъ рядомъ съ собой.

— Бѣдная Офелія! сказалъ онъ. Сколько горя и страданій принесла вамъ моя любовь… Я же люблю васъ еще больше!.. И я готовъ исполнить вашу просьбу… Ну-съ, садитесь и пишите серу Франку…

Офелія съ живостью исполнила его желаніе.

Ріо-Санто сталъ у ней за кресломъ и диктовалъ:

«Завтра вечеромъ, въ девять часовъ, я жду васъ въ каретѣ передъ Сен-Джемскимъ театромъ, на углу Декской улицы».

— Теперь подпишите… Завтра вы отправите туда вашъ экипажъ… Сами вы останетесь дома, а я буду ждать сера Франка…

Офелія посмотрѣла на него съ очевиднымъ безпокойствомъ.

— Клянусь вамъ, дорогая Офелія, продолжалъ маркизъ, понявъ значеніе ея взгляда, клянусь, я пощажу его жизнь… Запечатайте письмо…

И маркизъ взялся за шляпу, посмотрѣвъ на часы.

— У меня крайне важное дѣло, продолжалъ онъ… такъ что я необходимо долженъ уѣхать… Вы колеблетесь… Но знайте, что это единственное средство спасти жизнь сэру Франку Персевалю…

Простившись съ леди Офеліей, Ріо-Санто воротился къ Анджело, который ждалъ его въ экипажѣ.

— На Корнгильскую площадь, къ магазину Фалькстона, приказалъ маркизъ кучеру.

— Анджело! сказалъ онъ, сѣвъ въ карету. Ты говорилъ объ опасностяхъ… наступили.

Маркизъ видимо былъ взволнованъ.

— Тѣмъ лучше, милордъ!…

Глаза Бембо сверкали.

— Бембо! печально говорилъ маркизъ: не ввѣряй никогда своихъ тайнъ женщинѣ… Мой планъ еще не вполнѣ созрѣлъ, и, несмотря на то, женская нескромность принуждаетъ меня дѣйствовать прежде времени…

— Я не разстанусь съ вами, милордъ!

— Я знаю это, Анджело, и благодарю.

Маркизъ замолчалъ и низко опустилъ голову.

Карета остановилась тамъ, гдѣ приказалъ маркизъ.

Лицо маркиза вдругъ сдѣлалось очень грустнымъ.

— Итакъ, Анджело, сказалъ онъ, ты сдѣлался моимъ адъютантомъ…

Маркизъ грустно улыбнулся.

— Располагайте мною, милордъ, я жду вашихъ приказаній.

— Да… Распорядись, чтобы сегодня вечеромъ всѣ «ночные лорды» собрались въ Вейтъ-Чепльскомъ домѣ… Чрезъ два часа я пріѣду туда самъ… Къ вечеру ты доставишь мнѣ свѣдѣнія о банковскомъ проходѣ.

— Исполню, милордъ.

— До свиданья!…

Маркизъ завернулъ за уголъ, ко входу въ контору Эдуарда и Ко. Карета осталась ждать около магазина Фалькстона, а Анджело уѣхалъ на извощикѣ.

Глава двадцать четвертая.

[править]

Въ домѣ Эдуарда и Ко нигдѣ не видно было огня.

Малютка Эребъ, соскочившій съ запятокъ въ ту самую минуту, какъ карета остановилась, отворялъ уже маркизу дверь въ контору.

— Позвони въ гонгъ средней залы, приказалъ ему маркизъ.

— Сколько разъ?

— Одинъ.

Маркизъ вошелъ въ круглую залу безъ оконъ. Едва послышался ударъ въ гонгъ, туда вошла Фанни.

Было несомнѣнно, что мистриссъ Бертрамъ была когда то красавицей…

И теперь еще, на зло всѣмъ злоупотребленіямъ жизнію и удовольствіями, ея лицо было очень выразительно.

Во всѣхъ ея движеніяхъ просвѣчивалась какая-то упоительная нѣга… Но ея красота и грація были подавлены какою-то непонятной апатіей.

Она когда-то любила и сама была любима маркизомъ Ріо-Санто.

Ее нисколько не удивила и не поразила перемѣна, которая произошла въ маркизѣ относительно нея… Она не огорчилась даже…

Но съ этихъ самыхъ поръ она заглушила въ себѣ голосъ всѣхъ пламенныхъ страстей, прервала знакомство со всѣми и дышала лишь одной безграничнобезпредѣльной преданностію къ маркизу.

Въ рукахъ у нея былъ красивый ящикъ.

— Есть письма? нетерпѣливо спросилъ маркизъ.

— Много, милордъ.

Фанни сѣла рядомъ съ нимъ.

Она раскрыла ящикъ, и маркизъ съ живостію заглянулъ въ ящикъ, въ которомъ находилось около двадцати писемъ.

Маркизъ радостно вскрикнулъ, когда замѣтилъ между ними одно въ грубомъ, сѣромъ конвертѣ, съ ирландскою почтовою печатью.

Маркизъ распечаталъ письмо и по мѣрѣ того, какъ онъ читалъ его, его лице болѣе и болѣе оживлялось радостью.

— Десять тысячъ! вскрикнулъ онъ. Десять тысячъ храбрецовъ!…

Имъ овладѣлъ какой-то энтузіазмъ. Онъ еще разъ перечиталъ письмо прежде чѣмъ взялъ другое.

— Боже мой! вскричалъ онъ, едва распечатавъ другое письмо. Они здѣсь!… въ Лондонѣ!… А я еще не готовъ!… потерялъ цѣлые шесть дней…. шесть дней!

Маркизъ просмотрѣлъ всѣ письма. Онъ хотѣлъ уже встать, когда Фанни подняла съ полу еще, уроненное имъ, письмо.

— Вотъ еще письмо, милордъ.

Маркизъ поцѣловалъ руку, въ которой она держала письмо.

— Мой добрый геній, съ благодарностью проговорилъ онъ…. Вы бережете и храните мои тайны, даже и не пытаясь проникнуть въ нихъ…. Очень, очень благодарю васъ.

Фанни хотѣла было улыбнуться, но вмѣсто улыбки на глазахъ у ней показались слезы…. Фанни любила еще маркиза и не могла забыть прошлаго.

Ріо-Санто съ какою-то гордостью выпрямился, читая это письмо и на его лицѣ выразилось глубочайшее уваженіе.

Вдругъ онъ нетерпѣливо скомкалъ письмо.

— Пустыя слова! съ досадой и неудовольствіемъ проговорилъ, онъ. Умный человѣкъ, но…. адвокатъ…. Пусть его ждетъ…. я же буду дѣйствовать!

Глава двадцать пятая.

[править]

Въ Банковской улицѣ, противъ самаго Банка, находился маленькій, чистенькій, бѣленькій домикъ. Въ нижнемъ этажѣ этого домика находилась красиво и удобно обставленная лавочка, принадлежавшая, повидимому, члену общества умѣренности, потому что въ лавочкѣ продавалась исключительно шипучая содовая вода.

Покупателей не было. Мрачно холодный и важный видъ хозяина или, лучше сказать, хозяевъ — за конторкой постоянно мѣнялись два человѣка — отталкивалъ покупателей.

Только тогда, когда хозяевъ не было въ лавочкѣ, покупатели изрѣдка осмѣливались перекинуться веселымъ словцомъ съ долговязымъ приказчикомъ-ирландцемъ.

За конторкой въ данную минуту стоялъ одинъ изъ хозяевъ, человѣкъ очень почтенной наружности. Вооруживъ глаза зеленымъ зонтикомъ, онъ внимательно читалъ библію.

Колокольчикъ громко зазвенѣлъ, когда Анджело вошелъ въ лавку.

— Что вамъ угодно?

— Мистеръ Эдуардъ прислалъ меня къ вамъ, маіоръ.

Анджело говорилъ громко.

— Тсъ! тише, тише!… Я здѣсь не маіоръ, а мистеръ Смитъ….

И хозяинъ быстро захлопнулъ книгу.

— Я пришелъ, мистеръ Смитъ, узнать, какъ идетъ работа?….

— Да тише же ради Бога, синьоръ!.. Работа? слава Богу, мы близимся къ цѣли….

— Милорду угодно знать опредѣленнѣе.

— Я исполню волю милорда….

Мистеръ Смитъ громко позвонилъ. Послышались тяжелые шаги.

— Скорѣе же, приказчикъ, скорѣй! прокричалъ мистеръ Смитъ.

— Тысячу чертей и дьяволовъ!… Иду, иду!… Какой это чортъ такъ захотѣлъ воды!… послышался грубый голосъ.

— Ну, не ругайся! проворчалъ Смитъ.

— Ваша правда, мистеръ, или пусть я пригожусь чертямъ на розбифъ!…

На порогѣ показалась длинная фигура добрѣйшаго и почтеннѣйшаго капитана Недди О’Кренъ въ длинномъ передникѣ.

— Что вамъ угодно, хозяинъ?

— Этому джентльмену нужно переговорить съ тобой.

— Очень, очень радъ, чортъ возьми? Что вамъ угодно мистеръ?

Бембо повторилъ вопросъ.

Педди выпрямился и съ важнымъ видомъ отвѣтилъ:

— Слѣдовательно, я могу объявить именемъ самого сатаны, что я, чортъ меня побери, вовсе не приказчикъ какой-то глупѣйшей лавчонки, чтобъ ей не было ни дна, не покрышки, а капитанъ Педди О’Кренъ, чтобъ мнѣ сейчасъ же провалиться!…

— Коротко и ясно, капитанъ, сказалъ мистеръ Смитъ.

— Коротко и ясно…. ахъ, чортъ возьми!… Хорошо, я буду отвѣчать…

— Мнѣ нѣкогда, сказалъ Бембо.

И съ нетерпѣніемъ топнулъ ногой.

— Такъ бы и сказали, серъ!.. Дѣло идетъ понемногу, изволите видѣть!.. Дублинъ построенъ, правду сказать, не въ одинъ день, а до Банка чортъ знаетъ какъ далеко… Саундерсъ, по правдѣ, отъявленный дуракъ, но все-таки малый славный… Работаетъ добросовѣстно, но и напивается также добросовѣстно, проклятая скотина!..

— Но проходъ?..

— Проходъ… то есть жолобъ или эта проклятая подземная труба!.. У насъ подъ ногами серъ!

— Я могу видѣть?

— Можете ли?.. Думаю. Отчего жъ и нѣтъ?

— Вы какъ думаете, мистеръ Смитъ?

— По порученію «его чести», мистеръ, отвѣтилъ мигстеръ Смитъ.

— Экая дьявольщина!..

Педди почтительно приподнялъ шляпу.

— Итакъ, вашъ покорнѣйшій слуга продолжалъ Педди… Извольте видѣть — дыра почти просверлена и, если эта проклятая выдумка, компасъ, не вретъ, то намъ очень и очень не далеко до проклятыхъ банковыхъ сундуковъ… Пора! Пора!.. А то эта добрая скотина, Саундерсъ, уже почти околѣваетъ, бѣдняга. И то сказать: ужъ девятый мѣсяцъ, какъ онъ безвыходно подъ землей и поглощаетъ безмѣрное количество зелена вина!.. Чортъ бы насъ всѣхъ побралъ!.. То есть не васъ, мистеръ Смитъ, не васъ, почтеннѣйшій джентльменъ… да и не меня, по правдѣ сказать.. Если вамъ угодно спуститься въ эту проклятую дыру?..

— Да, что бы дать вѣрный отчетъ милорду…

И Бембо спустился за капитаномъ въ подвалъ.

Педди отодвинулъ въ самомъ тѣсномъ углу бочку…

Тутъ начинался проходъ, который вырылъ Саундерсъ.

Глава двадцать шестая.

[править]

Въ 183* году, въ эстлейскомъ циркѣ былъ клоунъ, по имени Саундерсъ-Массъ, прозванный Слономъ за необычную силу. Это былъ тяжелый и безтолковый великанъ, въ которомъ физическая сила подавила всѣ умственныя и нравственныя силы.

Вдругъ Саундерсъ исчезъ неизвѣстно куда. Это исчезновеніе глубоко опечалило всѣхъ любителей и посѣтителей цирка.

Саундерсъ между тѣмъ очутился въ пріятномъ обществѣ почтеннаго капитана Педди и погребалъ безмѣрное количество джину въ своемъ колоссальномъ желудкѣ. Три дня кутилъ Саундерсъ. На четвертый почтенный Педди вручилъ ему ломъ и нѣсколько другихъ инструментовъ и поставилъ на работу.

Сначала она подвигалась очень медленно: великану запретили работать слишкомъ усердно изъ осторожности.

Чтобы понять всю трудность задуманнаго предпріятія, необходимо вспомнить, что требовалось вырыть почти цѣлый корридоръ, по которому можно было ходить, даже бѣжать, въ ростъ капитана Педди и въ ширину самого Саундерса. А послѣдній проходилъ только тамъ, гдѣ могли стать рядомъ два человѣка.

Когда Саундерсъ выбрался за черту дома, работа пошла несравненно быстрѣе. Самъ великанъ привыкалъ къ ней.

Вырытую землю ночью отвозили въ маленькихъ боченкахъ.

Саундерсъ не выходилъ изъ подъ земли; онъ, впрочемъ, и не жаловался на это, такъ какъ его кувшинъ съ джиномъ никогда не опорожнялся.

Притомъ Педуи съумѣлъ вполнѣ подчинить его себѣ, такъ что великанъ слѣпо вѣрилъ и покорялся ему.

Притомъ и работой не торопили….

Восемь часовъ въ сутки Саундерсъ работалъ, а остальные шестнадцать ѣлъ, пилъ, курилъ и спалъ.

Однако этотъ продолжительный покой, прерываемый тяжелой мускульной работой, вмѣстѣ съ сырымъ нездоровымъ воздухомъ, сильно подрывалъ здоровье великана.

Онъ работалъ усердно, въ виду обѣщанной, обезпечивавшей его на всю жизнь, награды.

Бембо не могъ вѣрить себѣ, не могъ вѣрить, что онъ видитъ работу одного человѣка.

Широкій, длинный корридоръ, на сорокъ футовъ ниже поверхности земли, освѣщенный лампами, представился его глазамъ.

— Ничего, однако, неслышно! сказалъ онъ. Вѣрно онъ спитъ или отдыхаетъ.

— Спитъ!… какъ бы не такъ!… Если бы онъ спалъ, такъ храпѣлъ бы на весь корридоръ…. Прислушайтесь хорошенько, милордъ!… Вонъ онъ, собачій сынъ, мой пріятель…. И чортъ знаетъ, что ему за охота кряхтѣть?… А вотъ его постель и бутылка…

— Посмотрите, посмотрите, сэръ, продолжалъ Педди, прижимаясь къ стѣнѣ и пропуская Анджело. — Вотъ онъ, Саундерсъ-Слонъ, величайшій и толстѣйшій негодяй трехъ соединенныхъ королевствъ!

Передъ глазами Бембо была какая-то колоссальная глыба, которая кряхтя поднимала и опускала руки; не оглянувшись на подошедшихъ, Саундерсъ спокойно продолжалъ работу. Земля, которую онъ отрывалъ, падала въ большой ящикъ, откуда онъ разсыпалъ ее по небольшимъ боченкамъ.

Позади его стоялъ столъ съ картой, компасомъ и ватерпасомъ.

Бембо какъ то онѣмѣлъ отъ изумленія при видѣ этой колоссальной массы въ образѣ человѣка….

Саундерсъ былъ нагъ по поясъ. Свѣтъ отъ лампы падалъ на его дюжія плечи, на которыхъ видны были напрягавшіеся мускулы.

Анджело съ любопытствомъ, смѣшаннымъ съ боязнью, осматривалъ эту громаду. Онъ ждалъ, что Саундерсъ обернется….

Педди просто наслаждался изумленіемъ Анджело.

— Что, милордъ? Какъ вамъ нравится мой малютка? спросилъ онъ.

Въ голосѣ его слышалось наслажденіе барышника, показывавшаго рѣдкую лошадь.

— Удивительно! прошепталъ Бембо: онъ роетъ совсѣмъ безъ шуму?

— Точно въ пуддингѣ копается, не правда ли? Чтобъ меня на Темзѣ схватила морская болѣзнь, если вы найдете такаго молодца?…

— Онъ, кажется, очень усталъ….

— Онъ сейчасъ кончитъ….

Въ эту минуту висѣвшія подлѣ часы пробили одиннадцать. Слонъ тотчасъ же опустилъ ломъ и вздохнулъ съ очевиднымъ удовольствіемъ.

Слонъ оглянулся, и Бембо чуть не вскрикнулъ отъ изумленія, когда увидѣлъ вялую, страждущую, безстрастную физіономію великана, который почтительно поклонился. На его лицѣ показалась добродушная улыбка, и онъ стыдливо опустилъ глаза.

Педди подалъ ему громадный стаканъ джину, который Саундерсъ опорожнилъ разомъ, и проговорилъ разомъ:

— Славно, мистеръ Педди!… Ей Богу славно!…

— Еще бы не славно, дружекъ!… Еще бы не славно! ласково отвѣтилъ ему капитанъ.

— Насмотрѣлись, милордъ? обратился онъ къ Анджело.

Анджело сострадательно пожалъ плечами. Педди принялъ это за согласіе и обратился къ Слону:

— Теперь или спать, дружекъ, чортъ возьми… Спи хорошенько, чтобъ тебя черти побрали! Спокойной ночи!

Саундерсъ поклонился и исчезъ.

Минуту спустя онъ уже храпѣлъ.

— Что же сдѣлано, наконецъ? спросилъ Анджело.

— Что?… Много, мистеръ… Мы, моряки, отлично считаемъ… Извольте видѣть, мистеръ, мы въ двѣнадцати футахъ отъ казны….

И Педди съ удовольствіемъ щелкнулъ по грязной, исписанной цифрами бумажкѣ.

Глава двадцать седьмая.

[править]

Спросивъ еще кой о чемъ, Анджело простился съ капитаномъ.

Чрезъ полчаса онъ уже входилъ въ залу, гдѣ леди Б*** вручила капитану Педди шкатулку съ деньгами.

Кругомъ стола, среди комнаты, сидѣло человѣкъ двадцать, занимавшихъ, почти всѣ, почетное положеніе въ обществѣ. Правда, нѣкоторые вошли въ свѣтъ подъ ложными именами и титулами, но всѣ они дошли до границы преступленія лишь по длинной лѣстницѣ порока.

На самомъ почетномъ мѣстѣ сидѣлъ Ріо-Санто, рядомъ съ Муре.

Лица были почти всѣ знакомые читателямъ: слѣпой сэръ Эдмундъ Мекензи, мистеръ Смитъ, сэръ Ватерфильдъ, докторъ Мюллеръ, брилліантщикъ Фалькстонъ тожъ.

Когда Бембо вошелъ въ залу, Мерь лью толковалъ что-то съ жаромъ.

Это былъ очень молодой человѣкъ, свѣженькій и розовый. Онъ занималъ должность помощника казначея въ Банкѣ.

— Да, господа, съ жаромъ восклицалъ онъ: кому же и знать, какъ не мнѣ…. Въ сундукахъ Банка около двадцати пяти милліоновъ фунтовъ стерлинговъ…

Радостный ропотъ покрылъ его тоскливый голосокъ.

Глаза слѣпца Тирреля загорѣлись какимъ-то непонятнымъ блескомъ.

— Двадцать пять милліоновъ! протянулъ онъ….

— По скольку же достанется каждому изъ насъ? послышался чей-то голосъ.

— Все зависитъ отъ вѣрности дѣленія, улыбнулся кассиръ.

— Сэръ Вильямъ, прервалъ Ріо-Санто, потрудитесь сказать намъ, сколько тамъ банковыхъ билетовъ?

— Мнѣ кажется, что этого и знать-то не стоитъ, милордъ: это пустые лоскутки, какъ только не станетъ обезпеченія.

— Я спрашиваю васъ, сэръ, холодно повторилъ, маркизъ: на какую сумму тамъ банковыхъ билетовъ?

— Вдвое больше, чѣмъ наличныя суммы.

— Прекрасно.

Въ эту минуту къ маркизу подошелъ Бембо.

— Милорды! вскричалъ маркизъ, выслушавъ Бембо. Мы близки къ цѣли…. Завтра мы проникнемъ въ Банкъ!

Ему отвѣтили громкимъ «ура».

— Но необходимы нѣкоторыя предосторожности и, надѣюсь, милорды, вы позволите распорядиться….

— О, конечно, конечно!…

— Сэръ Вильямъ потрудится дать намъ точнѣйшія свѣдѣнія, а въ особенности укажетъ мѣсто и точную сумму банковыхъ билетовъ, которыми онъ пренебрегаетъ, продолжалъ маркизъ.

— Но если Банкъ будетъ раззоренъ….

— Прекрасно, серъ!.. Однако потрудитесь исполнить, то, что приказываютъ.

— Что же касается до полиціи, обратился онъ къ лордамъ, то будьте спокойны: наши люди поднимутъ шумъ въ разныхъ концахъ Лондона, такъ что вся вооруженная сила Лондона будетъ занята этимъ… Не удивляйтесь, потому что я созвалъ всю «семью»…

Муре бросилъ на него быстрый, проницательный взглядъ: ему казалось, что маркизъ что то утаиваетъ.

Тиррель пристально посмотрѣлъ на доктора и едва замѣтно мигнулъ мутными глазами…

Ночные лорды разошлись.

— Анджело, ты свободенъ эту ночь, и завтра: послѣ, — принадлежишь мнѣ, сказалъ маркизъ — прощаясь, съ Анджело.

— Я весь вашъ, отвѣтилъ съ поклономъ послѣдній.

Глава двадцать восьмая.

[править]

Простившись съ маркизомъ, Анджело бросился къ окну въ корридорѣ.

Анна, блѣдная и печальная, находилась еще тамъ.

— Эту ночь и завтра!.. прошепталъ Анджело… А послѣ завтра я долженъ забыть ее!.. Но если въ это время?!.. О, нѣтъ!.. Я спасу ее, мою первую и послѣднюю любовь!..

Ночь была свѣтлая и ясная. На улицѣ глубокая тишина, прерываемая только стукомъ какой-нибудь запоздавшей кареты.

Бембо вдругъ очутился на дворѣ, съ сверткомъ въ рукахъ. Бросивъ свертокъ на балконъ сосѣдняго домика, Бембо нѣсколько времени прислушивался, не разбудилъ ли онъ кого? Потомъ, какъ кошка, по водосточной трубѣ, взобрался туда и самъ, и спустилъ съ балкона веревочную лѣстницу.

Анна проснулась испуганная… Бембо чрезъ окно прыгнулъ къ ней въ комнату, продавивъ стекло и пролѣзавъ рѣшетку, которая была вставлена въ него.

Анна вскрикнула и хотѣла было бѣжать; но вдругъ остановилась и бросилась въ объятія Бембо, радостно крича:

— Стефенъ! о, мой Стефенъ!.. Вы здѣсь!..

Бембо задрожалъ: одно слово разрушало всѣ его надежды, все его упованіе.

— Я столько молилась! продолжала Анна, и Господь услышалъ мои молитвы!.. О, я, знала, что вы придете спасти меня!

Вдругъ она разсмотрѣла лице Бембо и въ ужасѣ бросилась въ противоположный уголъ комнаты. Бембо съ сжавшимся сердцемъ остался на мѣстѣ.

— Стефенъ! грустно повторилъ онъ. Но гдѣ же онъ?.. Отъ чего не придетъ спасти ее?.. О, я ненавижу его!..

— О Боже! произнесъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія, какъ бы много я ее любилъ!

Анною между тѣмъ все больше и больше овладѣвалъ ужасъ при видѣ этого неподвижно смотрѣвшаго на нее незнакомца…

Она вдругъ упала на колѣни и умоляющимъ голосомъ произнесла:

— О, умоляю васъ, сжальтесь надо мной, сжальтесь!..

Бембо вздрогнулъ при этихъ словахъ: въ его сердцѣ закралась жалость и состраданіе.

— Да, я возвращу ее этому Стефену, думалъ онъ… Буду молить его объ ея счастьи… Можетъ ли его любовь быть такъ же велика, какъ моя…

Анна протягивала къ нему руки.

— Успокойтесь и не бойтесь, нѣжно проговорилъ, онъ… Мои намѣренія добрыя… я пришелъ за тѣмъ, чтобы спасти васъ…

— Я пришелъ отъ него! принудилъ онъ себя прибавить еще.

— Отъ Стефена!.. О, Боже! вскричала Анна.

Въ ней не было замѣтно и тѣни недовѣрія.

— Да, отъ Стефена! едва слышно произнесъ Бембо.

Анна радостно бросилась къ нему, улыбаясь сквозь, слезы.

Анджело отвернулся.

— Вы пришли за мною, лепетала она… увижу его… о, благодарю васъ!.. Какъ я буду благодарна вамъ!..

Трудно описать страданія Бембо. Но онъ крѣпился и продолжалъ свою великодушную игру.

— Идемте, сказалъ онъ: Стефенъ ждетъ! И взявъ Анну къ себѣ на руки, онъ бережно сталъ спускаться по веревочной лѣстницѣ.

Анна смотрѣла на домъ Ріо-Санто…

— Бембо спускался очень тихо… Въ домѣ маркиза стукнуло окно… Бембо не остановился… Вдругъ Анна задрожала у него въ рукахъ.

— О, Боже!.. вскрикнула она… Посмотрите… привидѣніе… между деревьями…

Бембо никакъ нельзя было оглянуться назадъ, а Анна не могла отвести глазъ отъ этого привидѣнія, которое спускалось по дереву.

Въ ту самую минуту, когда Бембо ступилъ на мостовую, это привидѣніе соскочило со стѣны на противоположную сторону улицы.

Бембо стоялъ въ нерѣшительности. Привидѣніе вдругъ запѣло шотландскую балладу…

Анна вся встрепенулась…

Увидавъ отца, она хотѣла вырваться изъ рукъ Бембо. Энджусъ узналъ ее и бросился было къ ней, но вдругъ съ ужасомъ отскочилъ отъ нея, вскрикнувъ: умершіе преслѣдуютъ меня! Анна въ отчаяніи продолжала звать его; онъ же, не обращая вниманія на стоны дочери, оттолкнулъ ее такъ, что она безъ чувствъ упала на мостовую — и съ крикомъ: обѣ погибли… обѣ!.. скрылся за угломъ улицы.

Глава двадцать девятая.
Жидъ съ дочерью.

[править]

Докторъ Муре и Тиррель были въ дружественныхъ отношеніяхъ другъ къ другу. Дома ихъ были рядомъ, и кромѣ общаго хода имѣли потаенный корридоръ, который былъ извѣстенъ только имъ самимъ и ихъ друзьямъ. Этотъ-то именно корридоръ и былъ причиною неудачи Бріона Ленчестера, когда онъ вздумалъ было привести сюда полицію. Доктора Муре цѣлый день не было дома, а Раулей хлопоталъ около Клары, которую необходимо было покормить и прежде этого конечно разбудить.

Соединявшій оба дома корридоръ былъ рядомъ съ кабинетомъ доктора Муре. Сусаннѣ и не приходило въ голову, что она была уже въ другомъ домѣ.

Въ кабинетѣ Муре Тиррель тихо и таинственно научалъ герцогиню:

— Отправляйся въ Веймъ-Чепльскій домъ, Маудленъ, и передай кому слѣдуетъ, что мой домъ окруженъ полиціею… я и самъ пошелъ бы, но мнѣ нужно уговорить Бріана, чтобъ не вздумалъ бы разболтаться съ непріятными намъ гостями..

— Очень грустно растаться съ моимъ маленькимъ и красивымъ домикомъ, гдѣ я устроилась такъ уютно, вздохнула старая француженка….

— Не безпокойся, можетъ быть, завтра же мы будемъ имѣть домъ красивѣе и удобнѣе нашего! сказалъ ей Тиррель, но только прошу тебя идти скорѣй, такъ какъ времени остается очень мало.

Герцогиня покосилась на Сусанну.

— Куда же мы дѣнемъ ее? спросила она:

— Подъ замокъ, понятное дѣло'…

— Да ну же проворнѣй, иди!… Я пойду займусь Бріаномъ. И Тиррель вышелъ.

Герцогиня подошла къ Сусаннѣ и сказала ей:

— Ахъ, моя милая, какъ вы неосторожны!… Но теперь уже не воротишъ. Я постараюсь помочь вамъ и поправить дѣло.

Она пошла было къ двери, но вдругъ остановилась и заговорила опять:

— Я и забыла, что уйду надолго, и совсѣмъ было заставила васъ голодать…. но я сейчасъ распоряжусь, чтобы вамъ дали поужинать…. Сусанна совсѣмъ отказалась отъ ужина.

— О, я васъ понимаю, моя милая, лепѣтала старуха…. Горе сильнѣе голода, да….

Но все-таки цыпленокъ и рюмка вина дѣло вовсе не лишнее?… И герцогиня ушла. Не много спустя, она явилась опять. За ней грумъ несъ цѣлый подносъ, уставленный кушаньями. Пожелавъ Сусаннѣ со вкусомъ и аппетитомъ поужинать, она ушла заперевъ за собою дверь.

Оставши одна, Сусанна опять предалась своимъ мыслямъ. Неизъяснимый страхъ обуялъ ее. Она вспоминала угрозы Тирреля, которыя должны были разразиться на Бріанѣ. Она бранила себя за нескромность, и каждую минуту силы ее все болѣе и болѣе покидали, наконецъ силы ее оставили и она нервически зарыдала…. Послѣ довольно продолжительнаго нервическаго рыданія она печально проговорила: о, Боже мой!

— Я погубила Бріана! Я его погубила!

Въ это время стонъ изъ другой комнаты, какъ бы въ отвѣтъ на ея восклицанія услышала она. Она тихо встала съ своего мѣста и стала прислушиваться. Но стонъ все болѣе и болѣе усиливался. Сусанна оглядѣла всю комнату и увидѣла маленькую, полурастворенную дверь. Она взяла свѣчу и озираясь вокругъ, тихо вошла въ сосѣднюю комнату. Въ этой комнатѣ стояла кровать; покрытая занавѣсью, она подошла къ ней, отдернула занавѣсь и увидѣла лежащую Клару. Лице Сусанны выражало въ одно и тоже время радость и печаль. Не зная, какъ выразить свою радость, она упала на колѣни, и скрестивъ руки, благодарила Бога. Клара проснулась, и ее поразило такое милое видѣніе, боль ее прошла и она перестала стонать.

— Если я не ошибаюсь, сказала Сусанна тихо, это вы! вы, которую я до сихъ поръ не забыла, и которую мое сердце никогда не можетъ забыть.

Миссъ Макъ-Ферлэнъ изумилась, услыхавъ такое объясненіе.

— Вы меня, конечно, не можете помнить, проговорила Сусанна: это очень понятно! но я васъ не забыла и не могу никогда забыть. Я всегда молюсь за васъ и за вашу милую и кроткую сестру Анну.

— Я васъ не знаю, кто же вы! спросила утомленная Клара слабымъ голосомъ.

— Эта правда, вы не знаете моего имени и не полюбопытствовали узнать, когда увидѣли меня, умиравшую съ голоду и холоду.

— Я, встрѣтивши васъ умиравшую съ голоду! проговорила болѣзненно Клара и, вотъ теперь я сама умираю съ голоду.

— Какъ, вы умираете съ голоду, возможно ли это! О, нѣтъ я не допущу этого, и съ этими словами Сусанна побѣжала въ свою комнату и принесла ей свой ужинъ.

— Теперь, прокричала Сусанна, я прощаю этой старухѣ все, за то что она помогла помочь мнѣ вамъ, и приподнявъ больную съ постели она поддерживала ее въ то время, когда Клара съ жадностью ѣла, и цѣловала ея руки.

Отъ такой ласки и Клара въ эти минуты считала себя вполнѣ счастливою.

— О, какъ я счастлива, возразила Сусанна, что могу васъ хоть чѣмъ-нибудь отблагодарить за ваше вниманіе, которое вы оказывали мнѣ, когда я была безъ куска хлѣба и почти что умирала съ голоду и холоду. Ну, поглядите, моя милая, какой румянецъ на нашихъ щекахъ!

— Благодарю и васъ, слабо проговорила Клара, и очень жалѣю, что вы не можете долго оставаться со мною, и какъ только вы удалитесь они опять уморятъ меня съ голоду.

Сусанна какъ бы пробудилась въ эту минуту; только теперь она вспомнила о положеніи миссъ Макъ-Ферлэнъ, и не могла понять причину, отчего эта дѣвушка умирала съ голоду въ такомъ богатомъ домѣ.

— Милая Клара, спросила вдругъ Сусанна, отчего миссъ Макъ-Ферлэнъ переноситъ такія страданія и въ такомъ богатомъ домѣ?

— Причины такого страданія мы обѣ не понимаемъ, проговорила болѣзненно Клара.

— Какъ, они васъ мучаютъ безъ причины? Я не допущу этого, я защищу васъ. Но вдругъ она умолкла, замѣтивъ быструю перемѣну на лицѣ Клары; и не успѣла она разспросить Клару о причинѣ такой перемѣны какъ вдругъ она услыхала мужскіе голоса. Она обернулась и увидѣла человѣка, который съ яростію смотрѣлъ на объѣденные куски.

— Какъ вамъ не стыдно, миледи, вступаться не въ свои дѣла, съ досадою ворчалъ Роулей, что скажетъ теперь докторъ, что долженъ я теперь дѣлать?

Сусанна, не обращая вниманія на слова помощника-отравителя, стояла передъ постелью больной и злобно поглядывала на Роулея.

— Что вы глядите на меня такъ злобно? ворчалъ Роулей, удаляясь въ другой уголъ; не думаетъ ли она, что я боюсь ее?.. да нѣтъ, у меня есть капли, которыя чрезъ нѣсколько минутъ могутъ произвести свое дѣйствіе; но все-таки какъ бы удалить ее отъ насъ.

Къ величайшему неудовольствію Роулея его желаніе не могло исполниться: въ это время вошелъ докторъ Муре.

— Что я вижу? что значитъ это? спросилъ онъ у Роулея, показывая глазами на леди.

— Ее привелъ сюда сэръ Эдмондъ чрезъ потаенный корридоръ, отвѣчалъ Роулей.

— Я вамъ приказываю ее увести отсюда и удалиться самому.

— Нѣтъ, я не выйду отсюда, отвѣчала твердо Сусанна.

Докторъ подошелъ къ постели, и не переставалъ просить миледи, чтобъ она удалилась.

— Я не понимаю приличій свѣта, сказалъ онъ, и не смотря на все я умоляю васъ удалиться.

Положеніе доктора было ужасно: онъ пришелъ, чтобъ совершить страшный опытъ, но встрѣтилъ неудачу.

Глава тридцатая.
Сусанна.

[править]

Боясь, что Сусанна уступитъ просьбѣ доктора, бѣдная Клара приподнялась и проговорила тихо:

— Умоляю васъ, не покидайте меня, не дайте мнѣ умирать здѣсь съ голоду.

— Васъ оставить! вскричала Сусанна, — о, нѣтъ, это невозможно, никакія просьбы, никакія угрозы не заставятъ меня васъ покинуть.

— Какова женщина! вскричалъ Роулей. Наконецъ я вамъ приказываю удалиться отсюда, или вы меня еще не знаете, закричалъ бѣшено Муре.

— Я знаю, что вы извергъ, что вы хотите убить ее, нѣтъ, я не допущу этого, смѣло сказала Сусанна.

Въ это время явился слѣпецъ Эдмондъ Мекензи. Присутствія его никто не замѣтилъ, и онъ, остановившись у порога, не могъ понять что происходитъ. Рѣшительный отвѣтъ Сусанны заставилъ его задрожать.

— Вы знаете, для меня все равно, что будетъ-ли вамъ извѣстно все, но все-таки я прошу васъ удалиться, если вамъ не надоѣло жить.

— Я вамъ опять повторяю, что не оставлю ее одну, съ смѣлостію вскричала Сусанна.

Лицо доктора было въ эту минуту ужасно. Опустивъ руки въ карманъ, онъ ходилъ по комнатѣ, и придумывалъ новыя средства для удаленія Сусанны, но въ это время ему попался Роулей, и онъ дикимъ голосомъ закричалъ:

— Вонъ! Я уже нѣсколько разъ предостерегалъ ее.

Раулей поспѣшно вышелъ изъ комнаты, но въ дверяхъ увидѣлъ Тирреля и закричалъ свои обычныя слова: та, та, та!

Оставшись одинъ. Муре съ бѣшенствомъ бросился къ Сусаннѣ, но слѣпецъ оттолкнулъ доктора отъ Сусанны.

— Какъ! ты смѣешь меня останавливать, вскричалъ докторъ Муре.

Вошедшій на помощь Тиррель закричалъ:

— Не смѣть убивать эту женщину, она не стоитъ этого.

— А кто мнѣ запретитъ?

— Ты, недостойный!.. Почему же? кричалъ докторъ злобнымъ голосомъ.

Сусанна, смотрѣвшая все время на доктора, обратилась къ нему и спокойно произнесла:

— По двумъ причинамъ не смѣете вы убивать ее: первая та. что Ріо-Санто велѣлъ ее беречь мнѣ.

— Какъ! произнесъ докторъ.

— А мы должны безпрекословно исполнять волю Ріо-Санто, замѣтилъ слѣпецъ.

— Но что же я буду дѣлать, возразилъ докторъ, она знаетъ мою тайну и выдастъ меня.

— Не безпокойся, отвѣчалъ Тиррель, я вполнѣ увѣренъ, что она не выдастъ твоей тайны.

— Но кто-же поручится мнѣ въ этомъ?

— Я поручусь тебѣ: она дочь моя, дочь Измаила Спенсера.

Сусанна, услыхавъ эти слова вскрикнула и безъ чувствъ упала.

Глава тридцать первая.
Маркизъ Ріо-Санто.

[править]

Страдающая семья.

За двадцать лѣтъ до описанныхъ происшествій въ Лондонѣ, въ Сенъ-Джемскомъ кварталѣ, проживала бѣдная семья, состоявшая изъ отца, матери и двоихъ дѣтей.

Глава семьи носилъ имя О’Бринъ. Ирландскій дворянинъ, предки котораго были не безъ извѣстности въ свое время, Христіанъ О’Бринъ попалъ мало-по-малу въ число арендаторовъ одного протестанта-лорда, въ рукахъ котораго находилось теперь имѣніе его предковъ.

Трудно представить себѣ что-нибудь болѣе достойное сожалѣнія, чѣмъ жизнь ирландскихъ арендаторовъ.

Однако Христіанъ О’Бринъ своими усиленными трудами и заботами велъ еще сравнительно безбѣдное существованіе, такъ что могъ еще дать своему сыну сравнительно порядочное образованіе.

У него былъ еще небольшой клочекъ собственной земли, остатокъ бывшаго имѣнія, который много помогалъ ему въ трудовой жизни.

Но въ одно прекрасное время управляющему лорда пришло въ голову оттягать у него и этотъ, послѣдній, остатокъ.

Начался процессъ, который имѣлъ въ результатѣ то, что несчастный О’Бринъ лишился и этого послѣдняго клочка поземельной собственности.

Лордъ-землевладѣлецъ, взбѣсившійся дерзостью ничтожнаго арендатора, дерзнувшаго вести процессъ съ его сіятельствомъ, согналъ при томъ его и съ аренды.

Что же оставалось несчастному О’Брину?… Смерть или Лондонъ….

Семья заставила выбрать послѣдній. Онъ поселился въ Сенъ-Джемскомъ кварталѣ, нищета и грязь котораго пріобрѣла всемірную извѣстность.

Въ каждомъ большомъ городѣ есть свой уголокъ, гдѣ находятъ прибѣжище нищета съ своими неизбѣжными спутниками — голодомъ, пороками, преступленіями. Но ни одинъ городъ въ свѣтѣ не можетъ поравняться въ этомъ отношеніи съ Лондономъ, этимъ громаднымъ чудовищемъ оборотной стороны человѣческаго прогресса и цивилизаціи.

Знаменитая улица О-февъ и Сенъ-Марсельское предмѣстье Парижа не заражаютъ по крайней мѣрѣ своими міазмами благородной части города…. Въ Лондонѣ все перемѣшано и перепутано. Всюду, на каждомъ шагу циническая и отвратительная нищета имѣетъ случай позавидовать безумной, горько колющей глаза, роскоши и богатству, которыя какъ нарочно лезутъ въ глаза.

На каждомъ шагу великолѣпнѣйшія улицы, съ своими магазинами, газомъ, грозными полисменами, соединяются грязными и темными переулками, по которымъ опасно ходить…. Всюду на тротуарахъ богатая, беззаботная толпа, а на грязной мостовой коченѣющій отъ голода и холода старикъ или ребенокъ!…

Но самое ужасное и позорное — это сосѣдство аристократическаго Гольборна съ Сенъ-Джильскимъ кварталомъ, который въ устахъ бездомной и безпріютной, но остроумной толпы невольныхъ евангельскихъ птицъ, получилъ имя Новой Ирландіи!…

Всевозможные на свѣтѣ пороки и преступленія соединялись здѣсь…. Здѣсь человѣкъ забывалъ о Богѣ, небѣ, адѣ, и приходилъ въ состояніе скотскаго отупѣнія и звѣрства….

А рядомъ чванная и гордая знать!…

Увѣряютъ, что теперь, въ 1845 году, Сенъ-Джиль далеко не то, что онъ былъ 1820 году!… Боже! Чтоже было тогда!…

Здѣсь-то поселился и Христіанъ О’Бринъ, въ надеждѣ найти себѣ средство къ жизни.

Но увы! Всѣ его надежды скоро разлетѣлись въ пухъ и прахъ…. Отчаянье овладѣло имъ.

Мистрисъ О’Бринъ, кроткая и добрая женщина, ничего незнавшая кромѣ своей семьи, нѣжно любила мужа и дѣтей и совершенно подчинялась волѣ своего мужа.

Единственнымъ утѣшеніемъ горькой доли О’Бринъ была шестнадцатилѣтняя дочь Елизавета, живая и умная дѣвушка, умѣвшая разгонять хмурыя морщины на лицѣ своего отца.

Странный, рѣшительный характеръ сына сильно тревожилъ Христіана О’Брина.

Осемнадцатилѣтній Ферджусъ О’Бринъ отличался удивительной, поразительной красотой. Едвали во всемъ Лондонѣ можно было сыскать еще такое идеально прекрасное лице. Умъ, сильная воля, рѣшительность, гордость, прелестность и мягкость — все соединилось въ этомъ лицѣ, очаровательному облику котораго могла позавидовать любая красавица.

Прежде Ферджусъ помогалъ отцу въ сельскихъ занятіяхъ. Въ Лондонѣ онъ поступилъ въ громадную типографію Болдеріуса и Мунка.

Ферджусъ работалъ неутомимо и былъ единственной почти опорой семьи, такъ какъ Елизавета могла заработывать очень немного. Въ свободные отъ работы часы всѣмъ вниманіемъ Ферджуса овладѣвали книги, книги, которыя онъ доставалъ въ типографіи.

Старики при первой возможности старались отложить копѣйку, питая себя надеждой скопить себѣ необходимую сумму, чтобы возвратиться въ милую имъ Ирландію. Тамъ, надѣялись они, они выдали бы свою Бетси (сокращенное Елизавета) за какого-нибудь фермера, тогда какъ Ферджусъ, который, повидимому, если и былъ на что-нибудь годенъ, то не иначе какъ въ чемъ-нибудь книжномъ, остался бы въ Лондонѣ….

Но деньги скопливались ужасно медленно. Тоска по родинѣ, эта смертельная болѣзнь несчастныхъ ирландцевъ, овладѣла О’Бриномъ. Жена его также стала замѣтно чахнуть….

Ферджусъ работалъ еще усиленнѣе, еще неутомимѣе. Но мрачное отчаяніе не позволяло уже старику замѣтить, какое сокровище доброты, мужественной силы и сыновней преданности заключалось въ сердцѣ его сына.

О’Бринъ возненавидѣлъ Англію, въ которой удерживала его роковая необходимость. Ненависть росла вмѣстѣ съ тоской по родинѣ. Ненависть къ Англіи часто вырывалась наружу въ краснорѣчивыхъ, хотя и безразсудныхъ жалобахъ, которыя глубоко западали въ сердце страстнаго Ферджуса.

Онъ молча выслушивалъ жалобы отца, но молніи гнѣва и страсти сверкали въ его обыкновенно кроткихъ глазахъ.

Среди общаго унынія одна Бетси сохраняла свою веселость. Съ каждымъ днемъ она ранѣе и ранѣе уходила въ магазинъ относить работу и стала заниматься собой и своею наружностью. Кокетливость стала очень замѣтна въ ней.

Ферджусъ сильно и нѣжно любилъ сестру…

Разъ возвратившись изъ типографіи, Ферджусъ не нашелъ ея дома. Мать была безпокойна, отецъ страдалъ болѣе чѣмъ когда-либо.

Бетси все не было. Мистрисъ О’Бринъ едва сдерживала рыданія, Христіанъ разразился проклятіями противъ Англіи, похитившей у него дочь. Такъ прошла вся ночь… Бетси погибла…

Ферджусъ молчалъ и былъ очень мраченъ. Едва появился свѣтъ, онъ молча поцѣловалъ отца и мать и сталъ собираться.

— Ты куда?

— Пойду искать Бетси.

Вечеромъ онъ вернулся одинъ, усталый и измученный.

Разспрашивать его не стали. Мать молча упала на колѣни, отецъ приподнялся на постели… Видимо онъ уже умиралъ…

— Англія отняла у меня все!.. простоналъ онъ… Хлѣбъ и дочь!..

— О мое несчастное дитя! рыдала мать…

Мрачный и блѣдный Ферджусъ молчалъ по прежнему.

— Хищники и убійцы! вдругъ бѣшено закричалъ Ферджусъ…

Голова его безсильно покатилась на подушки, такъ что кровать затрещала подъ нимъ…

Собравъ послѣднія силы, онъ прохрипѣлъ:

— Я умираю, Ферджусъ… Сестра твоя обезчещена… Ненависть и мщеніе Англіи!..

Эти слова поразили Ферджуса какъ громомъ. Онъ вскочилъ…

Глубокое, тяжелое молчаніе.

Съ дикимъ воплемъ кинулась его мать на охладѣвшее тѣло мужа… Ферджусъ молился на колѣнахъ…

Мать его перестала плакать и съ какимъ-то отчаяннымъ спокойствіемъ подняла одѣяло и улеглась рядомъ съ мужемъ… Двадцать лѣтъ она жила только его любовью, его жизнью…

Ферджусъ все еще молился, закрывъ лицо руками.

Вдругъ онъ вздрогнулъ при неожиданныхъ словахъ матери:

— Сынъ мой! Твой отецъ умеръ, тихо роптала она: сестра обезчещена… Я не разлучусь съ отцемъ и буду молиться за сестру… Прости!..

Ферджусъ не могъ вынести наконецъ и залился слезами…

Гробовое молчаніе не прерывалось уже…

Глава тридцать вторая.
Дружба и любовь.

[править]

Былъ уже день, когда Ферджусъ опомнился. Въ комнатѣ царствовала глубокая тишина… Позоръ и смерть разъединили мирную семью.

— Ненависть и мщеніе Англіи! послышался Ферджусу таинственный голосъ.

Ферджусъ вскочилъ съ нахмуренными бровями. Краска покрыла блѣдныя щеки, въ глазахъ блеснулъ какой-то недобрый огонекъ…

Въ немъ видѣлась уже сознательная ненависть взрослаго мужа…

Онъ тихо и торжественно подошелъ къ постели и перекрестившись тихо произнесъ:

— Батюшка! Я клянусь исполнить твою волю. И тихо вышелъ изъ комнаты, чтобы пригласить священника.

Есть минуты, значеніе которыхъ въ человѣческой жизни равно цѣлымъ годамъ. Оставшись совершенно-одинокимъ, Ферджусъ уже не былъ пылкимъ юношей, а сильнымъ и мужественнымъ мужчиной, всѣмъ существованіемъ котораго овладѣла одна идея, одна цѣль… Тяжелая жизнь начиналась для него — ребенокъ желалъ борьбы съ гигантомъ!

Часто гулялъ онъ, печальный и задумчивый, по извилистымъ аллеямъ Сенъ-Джемскаго парка, поражая и изумляя фешенебельныхъ леди. Никому неизвѣстный, печальный, одинокій, всегда въ траурѣ, онъ скоро возбудилъ романическое участіе леди, которымъ порядкомъ таки успѣлъ понадоѣсть слащавый тонъ привычныхъ фешенебельныхъ джентльменовъ. Знатнѣйшія леди не могли иногда удержаться отъ желанія бросить на интереснаго незнакомца взглядъ болѣе чѣмъ человѣческаго участья… Женщины такъ любятъ таинственность, особенно когда она облекается въ прелестную форму красоты.

Но самъ Ферджусъ ни на кого не обращалъ вниманія.

Однажды только на прогулкѣ онъ вышелъ изъ своей обычной задумчивости… Онъ услышалъ неожиданно знакомый голосъ… Въ окошко великолѣпнаго экипажа съ гербами глянула головка…

Ферджусъ поблѣднѣлъ и едва не лишился чувствъ. Потомъ какое-то бѣшенство овладѣло имъ. Онъ бросился было за экипажемъ, въ которомъ онъ узналъ Бетси рядомъ съ какимъ-то мужчиной… Но вдругъ остановился… Развѣ этотъ человѣкъ не былъ только единой нераздѣльной частицей того великаго безпощаднаго врага, котораго указалъ ему отецъ?…

Несчастный, обуреваемый жаждою мщенія, онъ и не зналъ хорошенько, чего онъ хочетъ. Онъ ненавидѣлъ Англію и, безумный, надѣялся поколебать колоссъ — онъ, ничтожный червякъ!

Но самый опытный глазъ не могъ бы прочесть того, что творилось въ его душѣ. Онъ велъ ту простую трудовую жизнь, которая выпадаетъ на долю бѣдняковъ, проживающихъ личнымъ трудомъ. Недоставало только любви, но скоро явилась и она.

Этотъ романъ долженъ былъ служить вступленіемъ очень серьезной исторіи.

Однимъ весеннимъ вечеромъ Ферджусъ возвращался домой съ кладбища. Маленькій кабріолетъ ударился возлѣ него объ тумбу, такъ что сломалось колесо. Испуганная лошадь понесла…. Изъ кабріолета послышался женскій голосъ, молящій о помощи.

Ферджусъ бросился и схватилъ лошадь подъ узцы. Лошадь задрожала, до крови закусила удила и попятилась назадъ.

Изъ кабріолета уже выскочилъ молодой человѣкъ.

— Успокойся, Мери! говорилъ онъ. Не бойся и выходи скорѣе!… Нельзя будетъ долго удерживать лошадь….

Мери не отвѣтила. Лошадь дѣйствительно рванулась, но Ферджусъ не пошевелился, и лошадь усмирилась.

Къ нему уже выбѣжалъ на помощь грумъ изъ сосѣдняго дома. Ферджусъ передалъ ему лошадь и быстро пошелъ прочь.

— Милостивый государь! закричалъ ему джентльменъ, выскочившій изъ кабріолета. Съ порядочными людьми такъ поступать нельзя!… Вы видите, мнѣ отойти нельзя…. Мери въ обморокѣ…. А вы не хотите дать мнѣ возможности поблагодарить васъ!…

— Не за что, мистеръ! отвѣтилъ Ферджусъ, не останавливаясь.

— О-го! Вотъ какъ!… Впрочемъ всѣ англичане таковы!… Богъ съ вами!… Я хотѣлъ только пожать руку, которая спасла мою Мери — вотъ и все!…

Слышавшаяся въ этихъ словахъ искренность, а также и шотландскій выговоръ незнакомца, заставили Ферджуса остановиться. Англичанину онъ ни за что на свѣтѣ не согласился бы пожать руку. Теперь онъ воротился, и въ первый разъ, послѣ смерти отца, улыбка освѣтила его лице.

Шотландецъ бросился къ нему на шею и съ жаромъ поцѣловалъ его.

— Простите меня, мистеръ, простите! говорилъ онъ. У васъ доброе сердце, а я такъ люблю Мери!… Теперь я васъ не выпущу, пока вы не выпьете со мной добрый стаканъ хорошаго вина за чье хотите здоровье… Но помогите мнѣ высадить сестру….

Онъ отстегнулъ фартукъ кабріолета и бережно взялъ за руку начинавшую приходить въ себя молодую дѣвушку.

Ферджусъ помогъ ему и чрезъ нѣсколько минутъ въ первый разъ послѣ смерти отца переступилъ порогъ чужаго дома.

Мери уложили на диванъ. Шотландецъ обратился къ Ферджусу:

— Мы, шотландцы, небольшіе краснобаи, мистеръ… Мое имя Энджусъ Макъ-Ферленъ, сынъ шотландскаго фермера, около Локмебена…. Если когда-нибудь вамъ понадобится другой человѣкъ….

— Мистеръ, я не заслуживаю….

— Будетъ вамъ, мистеръ, церемониться…. Вы незнаете Тоби, эту маленькую лошадку…. Готовъ поклясться, что не знаю никого, кто бы могъ остановить на всемъ скаку этого маленькаго бѣсенка…. Дунканъ! вина и стаканы… Позови Макъ-Наба…. Не увѣряйте пожалуйста, что это пустяки…. Я, право, самъ не баба, но не соглашусь сразу остановить Тоби!…

Энджусъ высматривалъ здоровымъ тридцатилѣтнимъ мужчиной, съ веселымъ, смѣлымъ и открытымъ лицемъ.

Вошедшій въ комнату Макъ-Набъ представлялъ полнѣйшую противоположность Энджусу. Умное лице его отличалось такою спокойною холодностью и строгостью.

Макъ-Набъ былъ женатъ на старшей сестрѣ Энджуса.

Вѣжливая холодность, съ которою онъ привѣтствовалъ Ферджуса, привела послѣдняго въ себя. Сказавъ нѣсколько словъ, онъ сталъ уже раскланиваться, когда вдругъ Мери подошла къ нимъ. Ферджусъ невольно остановился.

Мери взяла стаканъ и, наливъ нѣсколько капель вина, сказала:

— Позвольте и мнѣ выпить за здоровье тѣхъ, кого вы любите.

Ферджусъ поблѣднѣлъ. Горестныя воспоминанія овладѣли имъ.

— Миссъ, миссъ! заговорилъ онъ дрожащимъ голосомъ… Они умерли, тѣ, кого я любилъ… Я никого не люблю… то есть… не знаю… быть можетъ… За ваше здоровье, миссъ!…

И онъ схватилъ стаканъ съ подноса. Лице его все вспыхнуло, но глаза какъ-то невольно опустились внизъ. Онъ съ трудомъ переводилъ дыханіе.

Макъ-Набъ нахмурился. Мери покраснѣла въ свою очередь и потупила глазки. Макъ-Ферленъ громко засмѣялся:

— Славно, право, славно!… Но, по правдѣ, я еще невидывалъ такаго красавца, какъ вы, мистеръ О’Бринъ… А посмотрѣлъ бы ты, Макъ-Набъ, какъ мой Тони опустилъ передъ нимъ голову!… Я надѣюсь, мистеръ О’Бринъ, что вы не забудете насъ и завернете навѣститъ насъ, закончилъ онъ.

Ферджусъ поднялъ глаза на Мери и, сказавъ едва слышно «буду», поспѣшно ушелъ.

Какъ часты были его безсонныя ночи послѣ смерти отца. Была безсонна и эта ночь, но совсѣмъ по другой причинѣ.

Ферджусъ былъ влюбленъ.

Онъ надѣялся было побороть это новое для него чувство, но напрасно… Жажда мести замолкла… Умомъ, сердцемъ, волей Ферджуса овладѣла первая, глубокая и страстная любовь.

Между Ферджусомъ вчерашнимъ и Ферджусомъ сегодняшнимъ легла непроходимая пропасть.

Глава тридцать третья.
Первое столкновеніе.

[править]

Утромъ Макъ-Ферленъ былъ уже у О’Брина, къ которому его влекла какая-то непонятная симпатія.

Ферджусъ радостно принялъ дружбу Макъ-Ферлена.

Скоро новые друзья сдѣлалось неразлучными.

Мери также была не въ состояніи противиться чувству, которое влекло ее къ Ферджусу. Она полюбила его.

Ферджусъ скоро былъ посвященъ во всѣ тайны своего друга; самъ же открылъ ему только одинъ свой секретъ — любовь къ Мери.

Такъ шло нѣсколько недѣль. Макъ-Набъ былъ по прежнему холодно вѣжливъ съ Ферджусомъ. Въ домѣ у нихъ бывалъ еще только одинъ чужой человѣкъ, Годфрей Ленчестеръ, который ждалъ только смерти своего старика-отца, чтобы сдѣлаться графомъ Вейтъ-Майоръ.

Тяжебный процессъ привелъ Энджуса съ Макъ-Набомъ въ Лондонъ. Дѣло было о довольно значительномъ участкѣ земли, который у отца Энджуса хотѣлъ оттягать мировой судья Думфрійскаго графства.

Отецъ Энджуса ни за что не хотѣлъ уступить своего родоваго имѣнія. Но судья былъ богатъ и имѣлъ въ Лондонѣ сильныхъ покровителей. Потому Энджусъ съ Макъ-Набомъ и должны были отправиться въ Лондонъ, чтобы вблизи слѣдить за ходомъ процесса.

Макъ-Набъ самъ былъ адвокатъ и до тонкости зналъ всѣ крючкотворства англійской судебной ябеды. Онъ понималъ необходимость равнаго оружія въ борьбѣ и потому рѣшился заручиться какимъ-нибудь высокимъ покровительствомъ.

Онъ нашелъ случай представиться старику графу Вейтъ-Майору, доброму и великодушному вельможѣ.

Макъ-Набъ изложилъ ему всѣ подробности дѣла и получилъ обѣщаніе его высокаго покровительства. Послѣ того, естественно, нельзя было отклониться отъ чести принимать у себя старшаго сына его сіятельства.

Годфрей Ленчестеръ былъ представленъ Энджусу и Мери. Первый сносилъ его посѣщенія довольно равнодушно, послѣдняя чувствовала какое-то инстинктивное отвращеніе.

Тридцати — или тридцатипяти — лѣтній мужчина, съ довольно красивыми чертами лица, онъ производилъ отталкивающее впечатлѣніе красными пятнами на лицѣ, слѣдствіемъ неумѣреннаго поклоненія Бахусу, и очевиднымъ британскимъ эгоизмомъ.

Чрезъ нѣсколько времени Ферджусъ рѣшился просить руки Мери. Макъ-Набъ не хотѣлъ ничего и слышать. Но Энджусъ, къ которому плачущая Мери бросилась на шею, поклялся ей. что она будетъ женою О’Брина.

Ихъ обручили.

Ферджусъ и Годфрей чувствовали сильную антипатію другъ къ другу. Первый угощалъ презрительнымъ невниманіемъ и молчаніемъ, второй — дерзкими взглядами, улыбками, движеніями, словами. Встрѣчались они довольно часто, но Ферджусъ, избѣгая ссоръ, всегда брался за шляпу, когда являлся наслѣдникъ важнаго лорда.

На другой день послѣ обрученія Ферджуса и Мери, Энджусъ долженъ былъ по дѣламъ отправиться въ Шотландію.

Ферджусъ не засталъ Энджуса дома и остался въ залѣ дожидаться его. При входѣ Годфрея, сильно разстроеннаго и видимо разгнѣваннаго, Ферджусъ взялся за шляпу.

— Право, отлично, грубо сказалъ Ленчестеръ, что молодецъ не дожидается, пока его выгонятъ!

Ферджусъ остановился и пристально посмотрѣлъ на него.

Годфрей съ притворною безпечностью развалился на диванѣ.

— Вы говорите обо мнѣ, сэръ? сказалъ Ферджусъ.

— Мнѣ кажется, молодой человѣкъ.

Ферджусъ покраснѣлъ, но остался спокойнымъ.

— Мнѣ кажется, сэръ, что намъ лучше бы выйти на улицу, чтобы окончить нашъ разговоръ….

Годфрей не тронулся.

— Надѣюсь, что вы наглы, но не трусъ, сэръ.

— Идите, молодой человѣкъ: я иду за вами.

Годфрей улыбался.

Ферджусъ вышелъ первый; за нимъ тяжело ступалъ Годфрей Ленчестеръ, поспѣшно застегиваясь.

Глава тридцать четвертая
Судъ кулачнымъ боемъ.

[править]

На улицѣ Ферджусъ хотѣлъ что-то сказать.

— Дальше, прервалъ его Годфрей, за уголъ.

Годфрей сошелъ съ тротуара на улицу и сталъ въ боевую позицію, при чемъ ясно обрисовались его здоровое сложеніе и мускулы.

Кулачный бой въ Лондонѣ — наука какъ простаго народа, такъ и аристократовъ. Потому на лицахъ останавливавшихся прохожихъ выражалось не изумленіе, а простое любопытство.

Годфрей насмѣшливо заговорилъ:

— Я готовъ къ вашимъ услугамъ, мистеръ О’Бринъ, если вы здѣсь желаете продолжать разговоръ.

— Мнѣ угодно получить удовлетвореніе въ вашей грубой дерзости, сэръ, спокойно отвѣтилъ Ферджусъ.

— Съ удовольствіемъ, молодой человѣкъ, съ удовольствіемъ…. Я надѣюсь, вы останетесь довольны…. Но поговоримъ прежде: вы любите миссъ Макъ-Ферленъ — это мнѣ не нравится…. Мнѣ кажется, что и миссъ Макъ-Ферленъ любитъ васъ — это мнѣ нравится еще менѣе…. Наконецъ, говорятъ, вы женитесь — это, право, мнѣ вовсе не нравится.

— Да, я женюсь на миссъ Макъ-Ферленъ, твердо отвѣтилъ Ферджусъ.

— Ошибаетесь, потому что прежде я вамъ переломаю бока, грубо возразилъ Годфрей.

Кровь ударила Ферджусу въ голову.

— Сэръ, закричалъ онъ, вы раскаетесь….

Онъ не кончилъ, потому что Нобльменъ неожиданно ударилъ его въ грудь, такъ что Ферджусъ упалъ на земь.

Годфрей опять стоялъ въ своей боевой позиціи и самодовольно посматривалъ кругомъ на всѣхъ присутствовавшихъ.

Ферджусъ поднялся и съ слѣпою яростью, заставившею его забыть всякую осторожность, бросился на Годфрея…. Согнутая рука послѣдняго неожиданно выпрямилась и Ферджусъ вторично повалился безъ чувствъ на землю.

Никто не пошевелился къ нему на помощь. Раздалось только нѣсколько одобрительныхъ восклицаній Годфрею.

Годфрей поступалъ очень низко, дѣйствуя такъ съ человѣкомъ, совершенно незнакомымъ съ правилами кулачнаго боя, но въ Лондонѣ слава — въ силѣ, благородство — въ богатствѣ!…

Ферджусъ лежалъ какъ мертвый…. Онъ сталъ наконецъ. Лице его было смертельно блѣдно, въ глазахъ горѣлъ мрачный огонекъ. Онъ пристально смотрѣлъ на своего противника и съ опущенными руками, безъ всякой осторожности, сталъ медленно подходить къ Годфрею….

Любопытство всѣхъ зрителей удвоилось. Неосторожность Ферджуса поражала всѣхъ. Было почти несомнѣнно, что бой кончится смертью Ферджуса.

Годфрей сосредоточилъ все свое вниманіе на груди Ферджуса. Въ третій разъ благородный Нобльменъ ударилъ въ грудь Ферджуса — глухо и страшно прозвучалъ этотъ ударъ…. Въ ту же минуту онъ другимъ кулакомъ ударилъ его въ лобъ, по которому потекли струйки алой крови.

Но къ общему удивленію Ферджусъ не упалъ, не отступилъ, даже не пошатнулся….

Всѣ присутствовавшіе невольно вскрикнули, при видѣ Ферджуса, блѣднаго, страшнаго, съ кровавой звѣздочкой на лбу, неподвижно стоявшаго передъ своимъ противникомъ…. Самъ Годфрей, увѣренный въ силѣ своего послѣдняго удара, забылъ стать опять въ оборонительное положеніе, это основное правило кулачнаго боя. Но когда онъ замѣтилъ свою ошибку, было уже поздно. Ферджусъ какъ желѣзными тисками схватилъ его за руки. Годфрей поблѣднѣлъ… Жаркое дыханіе О Брина жгло его, мрачный и грозный взглядъ ужасалъ… Попытка высвободить руки была совершенно напрасна.

Годфрей понялъ, что гибель неизбѣжна…. Толпа затаила дыханіе. Изрѣдка только слышались крики полисменовъ, которые питались пробраться черезъ живую стѣну зрителей.

Ферджусъ былъ ужасенъ. Прекрасный станъ его гордо выпрямился. На благородныхъ чертахъ лица ясно выразилась дикая и непримиримая ненависть.

Онъ закинулъ руки Годфрея за спину, быстро опустилъ ихъ и быстро обхватилъ Годфрея, ноги котораго подкосились.

Всѣ присутствовавшіе видѣли, какъ страшно исказилось лице благороднаго Нобльмена, слышали, какъ захрустѣли его кости… Ферджусъ нѣсколько минутъ продержалъ его въ желѣзныхъ объятіяхъ и потомъ быстро выпустилъ…. Безжизненная масса повалилась на мостовую.

— Умеръ, умеръ! завопила толпа и потѣснилась ближе, чтобы увѣриться.

Теперь только полисменамъ удалось пробраться въ средину толпы.

Ленчестеръ лежалъ неподвижно. Ферджусъ стоялъ прислонившись къ фонарю и готовый лишиться чувствъ.

Все это происходило среди бѣлаго дня и множества свидѣтелей….

Глава тридцать пятая.
Судъ и приговоръ.

[править]

Черезъ мѣсяцъ Ферджусъ О’Бринъ предсталъ, предъ уголовнымъ судомъ по обвиненію въ умышленномъ нападеніи на почтенную особу почтеннѣйшаго Годфрея Ленчестера, наслѣдника графа Вейтъ-Майора. Весь мѣсяцъ Ферджусъ былъ въ тюрьмѣ.

Доктора не ручались за жизнь Годфрея — однако онъ выздоровѣлъ. Жажда мщенія обурѣвала его.

Пригласили всѣхъ законниковъ, чтобы погубить несчастнаго Ферджуса. Этимъ почтеннѣйшимъ союзникамъ было хорошо извѣстно, что Лондонъ кишѣлъ людьми, для которыхъ лжесвидѣтельство сдѣлалось ремесломъ. И благородные лорды снизошли до вполнѣ достойнаго ихъ дѣла — переговоровъ съ отѣявленными негодяями.

И вотъ Ферджусъ имѣлъ случай не вѣрить своимъ ушамъ, когда цѣлая толпа утверждала передъ судомъ, что онъ измѣннически и съ оружіемъ въ рукахъ напалъ на благородную особу благороднаго сына благороднаго лорда.

— Ложь! Клевета! не могъ онъ сдержать яростнаго крика.

— Замолчите! приказалъ президентъ.

Ввели послѣдняго и главнаго свидѣтеля. Это была отвратительная физіономія какого-то мошенника нищаго. Природа, навѣрно, была въ самомъ дурномъ настроеніи духа и сердца при созданіи этого существа, одаривъ его физіономію выраженіемъ всевозможныхъ пороковъ.

Неровными шагами вошелъ онъ въ залу засѣданія суда и поклонился всѣмъ — президенту, судьямъ, присяжнымъ. писарямъ, адвокатамъ, даже констеблю, который привелъ его.

— О, почтенные и уважаемые лорды! заговорилъ онъ заискивающимъ голосомъ. Клянусь, я буду говорить правду, одну чистую правду. Высокоуважаемымъ судьямъ угодно было приговорить меня вчера къ ссылкѣ за бездѣлицу, дюжину фуляровыхъ платковъ, но я не жалуюсь, достопочтеннѣйшіе лорды!… Въ Лондонѣ жизнь ужасно дорога, а тамъ, за моремъ я, быть можетъ, найду себѣ честный трудъ!… Итакъ, высокоблагородные судьи, я не имѣю ни малѣйшаго побужденія говорить неправду…. Я давно знаю этого отъявленнаго злодѣя Ферджуса О’Брина.

Ферджусъ хотѣлъ было возражать, но ему не дали.

— О, достопочтенные лорды, продолжалъ нищій, прикажите замолчать этому разбойнику!… О, какую черную душу нужно имѣть, чтобы рѣшиться посягнуть на жизнь достопочтеннѣйшаго лорда!… Я отлично знаю Ферджуса О’Брина…. Онъ жилъ въ Сенъ-Джильскомъ кварталѣ съ отцемъ, такимъ же разбойникомъ….

— Негодяй! загремѣлъ Ферджусъ.

— Прикажите ему замолчать, господа судьи….. Итакъ онъ жилъ въ Сенъ-Джильскомъ кварталѣ съ отцемъ, матерью, сестрою-нищею…. Но лордъ Алланъ пожелалъ ее сдѣлать богатою…. теперь она барыня въ шелку и бархатѣ….

Ферджусъ глухо застоналъ.

— И не разъ этотъ молодчикъ сулилъ мнѣ золотыя горы за то, чтобы я отправилъ на тотъ свѣтъ благороднаго наслѣдника высокопочтеннаго лорда.

— Клянусь, прервалъ Ферджусъ, я никогда въ жизни не говорилъ съ этимъ извергомъ.

— Молчать! крикнулъ констебль.

— Онъ вретъ, высокопочтенные лорды, нагло вретъ… Онъ говорилъ со мною…. Это также вѣрно, какъ и то, что мое имя Бобъ-Лантернъ…. Онъ давно замышлялъ это, высокопочтенные лорды, давно….

Бобъ-Лантернъ воротился на свое мѣсто, перемигнувшись съ адвокатомъ Годфрея. Тотъ покровительственно кивнулъ ему головой.

Ферджуса приговорили къ ссылкѣ на всю жизнь.

Въ тюрьмѣ Ферджусъ опять заболѣлъ сильной горячкой, которая лишила его сознанія.

Чрезъ нѣсколько недѣль онъ пришелъ въ себя на понтонѣ, направлявшемся въ Австралію.

Ферджусъ опомнился на висячей койкѣ. Кое-гдѣ стояли съ тесаками въ рукахъ часовые матросы. Койка Ферджуса было около окна, къ которому онъ лежалъ спиною и потому не могъ представить себѣ, гдѣ онъ находился.

Притомъ первое представившееся ему лицо заставило его еще болѣе сомнѣваться въ дѣйствительности. Это было лицо лжесвидѣтеля нищаго.

— О, Боже! неужели я сошелъ съ ума? простоналъ. Ферджусъ.

— О, нѣтъ, нашъ красавчикъ! отвѣтилъ Бобъ… У васъ была маленькая горячка и бредъ… недѣль шесть… И только…

Ферджусъ инстинктивно закутался въ одѣяло…

Потомъ онъ съ такимъ очевиднымъ отвращеніемъ взглянулъ на Боба и такъ презрительно отвернулся, что Бобъ понялъ, но нисколько не обидѣлся.

— О, красавчикъ, понимаю… Вы вспоминаете судъ…

— Судъ? машинально повторилъ Ферджусъ, и вдругъ ясно вспомнилъ все.

— А, помню! бѣшено вскрикнулъ онъ и хотѣлъ было вскочить съ койки, но Бобъ прехладнокровно удержалъ его.

— Понимаю, красавчикъ, понимаю… Но зачѣмъ сердиться… Вамъ необходимо спокойствіе… Уже двѣ недѣли, какъ я неуклонно исполняю всѣ наставленія мистера Муре, помощника понтоннаго хирурга…

— Какъ! Развѣ мы на понтонѣ?

— О, на самомъ прекрасномъ въ мірѣ… его только что выкрасили и высмолили… просто прелесть, такъ и блеститъ!… Но не въ этомъ дѣло! Право двухъ-недѣльныя неусыпныя заботы стоятъ того, чтобы простить маленькую шутку… Ну, ну, не сердитесь… Да и чтоже прикажете дѣлать? Въ Лондонѣ жить такъ дорого! Сынъ лорда обѣщалъ фунтъ стерлинговъ…

— И за фунтъ стерлинговъ ты продалъ меня?

— Да чтоже дѣлать? Я пытался получить побольше, но Патерсонъ, управляющій лорда, такой скряга… Но я и не совсѣмъ малъ, мой красавчикъ… Я вѣдь дѣйствительно зналъ вашего почтеннѣйшаго родителя, и вашу матушку, и вашу сестрицу… Не разъ, спаси ихъ Господи, они подавали мнѣ милостыню, когда я притворялся нѣмымъ… Хе, хе, хе!.. Держу пари, что и вы сами помните бѣднаго нѣмаго… Право, прекрасное ремесло, мистеръ О’Бринъ!… Но какъ чертовски дорога жить въ Лондонѣ! плаксиво прибавилъ онъ.

Ферджусъ былъ еще очень слабъ. Гнѣвъ еще болѣе обезсилилъ его и онъ непонималъ словъ нищаго.

Бобъ замѣтилъ это и продолжалъ:

— Послушайте меня, красавчикъ… Я всегда готовъ услужить, тѣмъ болѣе когда мнѣ самому это ничего нестоитъ. Съ вами, впрочемъ, я уже въ разсчетѣ… вы поймете, когда хватитесь своего кошелька… Мы на понтонѣ Кумберлендъ, красавчикъ; чрезъ нѣсколько дней мы будемъ на Бейшипѣ, который повезетъ насъ въ Новый Южный Валлисъ… Уйти оттуда нѣтъ никакихъ средствъ, но пока еще мы на рейдѣ… Вы слышите?…

Ферджусъ кивнулъ головой. Послышались шаги и голоса.

— Идутъ! продолжалъ Бобъ. Меня смѣнятъ, и потому вотъ въ чемъ вкратце дѣло: нашимъ товарищамъ непріятна морская болѣзнь… Тутъ за вашей койкой готовится лазейка… Если не согласитесь заодно съ ними, то помѣшаете, а кто мѣшаетъ…

Бобъ сдѣлалъ очень выразительный жестъ.

— Итакъ нужно притвориться, что вы съ ними.. Когда они увидятъ, что вы пришли въ себя, они скажутъ вамъ — запомните хорошенько — ночной джентльменъ.. Это затѣмъ, чтобы узнать, добрый-ли вы малый… Отвѣчайте, неколеблясь: сынъ семьи, и спите спокойно, не думая ни очемъ…

Глава тридцать шестая.
Возвращеніе къ жизни.

[править]

Лѣстница тяжело заскрипѣла подъ ногами толпы осужденныхъ, спускавшихся въ люкъ. Сторожа — матросы поспѣшно размѣстились по своимъ мѣстамъ.

Возлѣ койки Ферджуса помѣстился рыжій молодецъ съ простоватой и добродушной физіономіей.

Настала ночь. Всѣ осужденные, послѣ казенной молитвы, поспѣшно разлеглись по койкамъ.

Минуту спустя явился капитанъ, сопровождаемый лейтенантомъ и лѣкаремъ.

Лѣкарь, по имени Муре, былъ молодой человѣкъ, подававшій большія надежды. Капитанъ остановился у койки Ферджуса. Муре пощупалъ пульсъ у Ферджуса.

— Онъ говорилъ?

— Говорилъ, ваша честь, отвѣтилъ Бобъ съ простодушнымъ видомъ… Много болталъ… о какихъ-то красоткахъ, печеномъ картофелѣ съ элемъ…

— Въ бреду… замѣтилъ капитанъ.

Муре сдѣлалъ знакъ долговязому парню. Послѣдній покорно подошелъ.

— Ты слышалъ, что онъ говорилъ?

— О, я терпѣть не могу подслушивать, что болтаютъ эти бездѣльники, отвѣтилъ Педди О’Кренъ.

— Онъ былъ въ полномъ сознаніи, спасительный кризисъ.

— Тѣмъ лучше: однимъ больше, отвѣтилъ капитанъ.

Лейтенантъ въ это время осматривалъ стѣны понтона. Все это время Муре не отходилъ отъ койки Ферджуса, и офицеръ не посмотрѣлъ на эту часть стѣны.

Наконецъ всѣ удалились. Фельдшеръ принесъ лѣкарство для Ферджуса.

Затѣмъ настало глубокое, ничѣмъ непрерываемое молчаніе.

Только четыре матроса прохаживались на своихъ мѣстахъ.

Глава тридцать седьмая.
Побѣгъ съ судна.

[править]

Ферджусъ не спалъ. Онъ былъ въ какомъ-то забытьи, но сознавалъ все происходившее вокругъ него. Ему вдругъ послышался звукъ цѣпей на койкѣ его здоровеннѣйшаго сосѣда, въ которомъ не было ничего необыкновеннаго.

Однако Педди О’Кренъ закричалъ:

— Джекъ! ты самый безпокойный изъ всѣхъ мошенниковъ… А я, право, знаю много вашей братіи, Джекъ… Послушай, перестань, а то я тебѣ обѣщаю двадцать пять линьковъ… Ни болѣе, ни менѣе, Джекъ!…

Звукъ цѣпей слышался однако все яснѣе и яснѣе… Вдругъ долговязый парень перебросилъ на койку Джека какую-то блестящую вещь… Джекъ поймалъ ее налету и соскользнулъ съ койки.

Ферджусъ не тронулся, когда онъ доползъ до его койки и цѣлый часъ слышалъ около себя звуки пилы, которою дѣйствовали со всевозможною осторожностію.

На палубѣ раздался свистокъ подшкипера. Въ одинъ мигъ Джекъ очутился на, койкѣ и длинная рука долговязаго парня схватила блестящую вещь.

Въ люкъ спустились четыре матроса на смѣну.

— Томъ, дружище, рекомендую тебѣ этого отѣявленнаго негодяя Джека Оливера, говорилъ Педди О’Кренъ… Если онъ будетъ шевелиться, напомни ему, что обѣщалъ ему двадцать пять линьковъ… Покойной ночи, Томъ, чтобъ тебѣ провалиться.

Слѣдующую ночь было то же самое. Такимъ образомъ дѣло шло нѣсколько недѣль.

Ферджусъ поправлялся. Отвратительный и противный Бобъ не показывался ему.

Каждую ночь Джекъ и Рендель Тремъ поочередно пилили стѣну у его изголовья.

Рендель Тремъ былъ человѣкъ очень замѣчательный. Ему было тридцать лѣтъ. Блѣдный, рыжій, съ голубыми большими глазами на выкатѣ, онъ поражалъ выраженіемъ ума и желѣзной воли на своемъ лицѣ. Рендель былъ шотландецъ.

Педди О’Кренъ стоялъ однажды на часахъ, а Джекъ пилилъ.

Вдругъ, обезумѣвъ отъ радости, онъ закричалъ:

— Педди! Рендель! Робертъ!… Отверзтіе готово.

— Хорошо, равнодушно отвѣтилъ Рендель. Не мѣшай спать.

— Джекъ, мошенникъ! закричалъ Недди, со всего размаху ударивъ линькомъ по одѣялу, подъ которымъ не было Джека.

— Проклятая кукушка, ругался онъ. Не можетъ спать безъ того, чтобы не болтать разнаго вздору и чепухи!…

— Онъ говорилъ о какомъ то отверзтіи, вступился одинъ изъ сторожей.

Педди другой разъ поласкалъ линькомъ пустую койку.

— Ты правъ, гадина, Бриджвель, ты правъ… Пожалуй, въ самомъ дѣлѣ онъ говорилъ…

— Они быть можетъ продѣлали гдѣ-нибудь лазейку, чтобы убѣжать…

— Очень возможно, Бриджвель, очень… Чтобъ тебѣ подавиться… Только, дружище, смотри ка лучше за собой, а то плутишка тамъ ужъ стянулъ у тебя платокъ…

Джекъ въ одну секунду былъ уже въ койкѣ, когда Бриджвель сунулся за платкомъ.

На другой день все глубоко было спокойно между ссыльными. Между тѣмъ въ эту ночь рѣшено было бѣжать.

Бобъ Лантернъ появился опять.

— А вы славно поправились, красавчикъ, говорилъ онъ. Спасибо Муре, славный докторъ…

Бобъ пригнулся къ уху Ферджуса и шепнулъ:

— Въ слѣдующую ночь вы скажете пароль и васъ не убьютъ… А не убьютъ, — уйдете съ понтона!

— Уйти! Увидѣть Мери!.. Поквитаться съ врагомъ!…

Боба уже не было возлѣ.

Ферджусъ сѣлъ у борта и задумчиво устремилъ глаза въ даль… Любовь и жажда мщенія овладѣли его эердцемъ. Любовь была первая и послѣдняя, и потому глубокая… Но сильна была и ненависть, еще болѣе ожесточенная послѣдними событіями.

Онъ задумался и не замѣчалъ ничего происходившаго вокругъ. Между тѣмъ вокругъ него собралась цѣлая толпа.

Ближе всѣхъ къ нему были Рендель Громъ и Джекъ Оливеръ. Послѣдній пряталъ ножъ.

— Этотъ красавчикъ не очень-то говорливъ, сказалъ Томъ-Джекъ, попроси его подать голосокъ!..

Ферджусъ всталъ и хотѣлъ уйти. Но Рендель схватилъ его. Джекъ выпрямился передъ нимъ.

— Стой, иначе ты погибъ! сказалъ Джекъ. Вздумаешь кричать — смерть!.. Посмотримъ-ка, ночной джентльменъ, умѣетъ ли ты говорить по хорошему?

Ферджусь напрасно старался вспомнить слова Боба.

— Молчитъ! говорилъ Томъ. За дѣло, Джекъ.

Оливеръ нахмурился; но Рендель шепнулъ что-то на ухо Ферджуса.

— Сынъ семьи, быстро отвѣтилъ онъ.

Оливеръ спряталъ ножъ.

— Вотъ тебѣ и на! ругнулся Томъ.

— Ей, вы, что вы тамъ столпились, закричалъ Педди О’Кренъ… Не миновать вамъ линьковъ, негодяи…

Всѣ разбрелись. Ферджусъ хотѣлъ было поблагодарить своего избавителя, но Рендель хладнокровно отвернулся отъ него и ушелъ.

Настала ночь. Съ коекъ вдругъ вскочили четыре ссыльныхъ и спокойно связали сторожей, которые сами дали веревокъ для этого и сами протягивали руки.

— О, чортъ васъ возьми! ругался Педди, когда ему связывали руки…. И надѣюсь, это исполнится, чтобъ мнѣ лопнуть… Но семья у меня въ долгу теперь… Стягивай крѣпче, гнусная тварь… Ну же, мерзавцы, убирайтесь, скорѣй, мои голубчики… Тамъ ждетъ лодка…. И чортъ вамъ товарищъ!…

Связанные часовые стали валяться по полу, чтобы вымазать свои куртки.

Тридцать осужденныхъ были уже въ лодкѣ. На понтонѣ остались только больные, Ферджусъ и Рендель.

— Ну же, висѣльники, живѣй, провалиться бъ вамъ совсѣмъ, торопилъ Педди.

Рендель вдругъ остановилъ Ферджуса и сказалъ:

— Любовь и мщеніе заставляютъ васъ бѣжать — да?

— Но вы какъ это знаете?

— Въ бреду вы высказали мнѣ все, по счастью, мнѣ одному… Мери Макъ Ферлэнъ — жена Годоррея Ленчестера…

Ферджусъ задрожалъ.

— Это правда?..

— Да, сущая… я землякъ съ благороднымъ Энджусомъ… Итакъ, довольно о любви… А для ненависти нужны силы, нужно много — много денегъ… А въ Лондонѣ васъ ожидаетъ нищета…

— Торопитесь, окаянные! ругался Педди.

Феджусъ потянулся къ отверстію, но Рендель остановилъ.

— А вы сами? вдругъ спросилъ О’Бринъ.

— Я остаюсь… Я хочу сдѣлаться богатѣйшимъ человѣкомъ во всемъ Лондонѣ…

— Гдѣ вы надѣетесь это?

— Тамъ, гдѣ собираютъ отчаяннѣйшихъ людей Трехъ Соединенныхъ Королевствъ…

Ферджусъ задумался.

— Вотъ черти, бѣсово отродье, ворчалъ Педди. — Да убирайтесь скорѣе, проклятое хамово отродье!..

— Много такихъ людей въ Ботанибеѣ, какъ вы? вдругъ спросилъ Ферджусъ.

— Много.

Ферджусъ молча закрылъ отверстіе и пошелъ къ своей койкѣ.

— Олухи! проворчалъ О’Кренъ.

Глава тридцать восьмая.
Ссыльные.

[править]

Ссылочный корабль «Фанъ-Дименъ» приближался къ мѣсту своего назначенія.

Всѣ четверо матросовъ были жестоко наказаны. Но долговязому Педди О’Кренъ досталось меньше всѣхъ, такъ какъ онъ очень энергично доказывалъ, что своимъ краснорѣчіемъ онъ удержалъ Ренделя, Ферджуса и другихъ, которые, мимоходомъ сказать, и не умѣли плавать.

Ферджусъ замѣтно поправился: ему не трудно было сблизиться съ Ренделемъ, въ которомъ онъ замѣтилъ врожденный умъ и гордость и необычную желѣзную, незнавшую препятствій волю.

Рендель изъ состраданія спасъ Ферджуса и послѣдній въ первое время совершенно повиновался Ренделю. Но скоро могущественное вліяніе красоты, ума и силы характера сдѣлали то, что скоро Рендель совершенно подчинился своему новому другу.

Наконецъ Фанъ-Дименъ бросилъ якорь въ гавани

Сиднея. Послѣ обычныхъ казенныхъ церемоній и обрядовъ, капитанъ съ офицерами направились къ берегу, а оттуда къ Фанъ-Димену множество лодокъ, на которыхъ сидѣли мужчины, женщины, дѣти. Всѣмъ было радостно и весело.

Прибытіе новыхъ ссыльныхъ всегда радостно для поселенцевъ. На этотъ разъ особенную радость производило то, что на Фанъ-Дименѣ былъ цѣлый грузъ женщинъ, выписанныхъ изъ Лондона богатѣйшими дамами Сиднея и Параматы.

Чрезъ нѣсколько дней губернаторъ дѣлалъ смотръ новоприбывшимъ ссыльнымъ.

Потомъ явились различные промышленники и стали вербовать рабочихъ между ссыльными, давая подписку строго наблюдать за ними. Само собою разумѣется, что эти промышленники были прежде такими же ссыльными, но освободились и были зачислены въ граждане по разнымъ обстоятельствамъ.

Рендель и Ферджусъ были отправлены въ Парамату.

Они жили дружно и сообща придумывали средство къ исполненію своихъ плановъ. Чрезъ полгода нужно было уже стремиться къ осуществленію задуманныхъ плановъ: Рендель задумалъ жениться.

Глава тридцать девятая.
Маудленъ Вольфъ.

[править]

И Параматѣ на одной шерстяной фабрикѣ была очень замѣчательная работница, Маудленъ Вольфъ. Въ спискахъ она значилась подъ именемъ Магдалины де-Лу, и всѣ считали ее француженкой. Она съ измалѣтства жила въ Лондонѣ и играла тамъ роль большой львицы. Она не была красавицей, но обладала какою-то способностью привлекать къ себѣ самыя холодныя сердца и развязывать самые туго завязанные кошельки. Она разорила не одного банкира и наконецъ попала въ Новый Южный Валлисъ.

Семья, лишилась одного изъ полезнѣйшихъ своихъ членовъ. Моудленъ въ Сиднеѣ употребила всѣ силы своей тонкой организаціи, чтобы освободиться отъ работы и успѣла: какой-то богачъ изъ освобожденныхъ ссыльныхъ взялъ ее подъ свое покровительство.

Но годы шли, и покровитель бросилъ Маудленъ. Ее отправили на фабрику, гдѣ нужно было работать.

Она убѣжала, но ее поймали и отправили въ самую отдаленную отъ Сиднея колонію.

Она попыталась возмутить своихъ товарищей: ея шею украсили желѣзнымъ ожерельемъ и спустили ея въ Коль-риверскія рудокопни.

Маудленъ было невозможно узнать, когда она возвратилась изъ рудокопенъ. Она сильно постарѣла. Но ея сердце, умъ и воля какъ будто и не знали, что такое время.

Она стала прилежно работать, чтобы опять не попасть въ рудники. Но въ тайнѣ она дѣятельно преслѣдовала тайные планы противъ тѣхъ, кого она считала своими преслѣдователями.

Во время прибытія Ренделя и Ферджуса въ Сидней, Маудленъ Вольфъ играла тамъ очень важную роль. Она находилась въ сношеніяхъ со всѣми членами семьи. Ей было извѣстно убѣжище Смита, стрѣлявшаго въ губернатора; была въ сношеніяхъ съ Ватерфильдомъ, который подрывалъ всѣхъ торговцевъ мясомъ.

На этой-то женщинѣ порѣшилъ жениться Рендель Гремъ.

Глава сороковая.
Отчаянное предпріятіе.

[править]

Наконецъ все было приготовлено къ побѣгу.

Въ гавани находился англійскій корветъ. Ферджусъ задумалъ овладѣть имъ.

Однажды темною ночью четверо мужчинъ и одна женщина спѣшно шли къ морскому берегу. Это были Ферджусъ, Маудленъ, Рендель, Смитъ и Ватерфильдъ.

— Гдѣ наши люди? сносилъ вдругъ Ферджусъ.

— Въ пяти стахъ шагахъ отсюда, отвѣтила Маудленъ.

Ферджусъ задумался.

— Друзья, я намѣренъ овладѣть корветомъ, сказалъ онъ вдругъ.

Ватерфильдъ громко расхохотался; Смитъ пожалъ плечами; Маудленъ весело захлопала въ ладоши.

— Объяснитесь, О’Бринъ! безпокойно сказалъ Рендель.

— О, какой большой порокъ — самонадѣянность! усмѣхнулся Смитъ.

— Какое сумасбродство! отозвался Ватерфильдъ.

— Я намѣренъ сдѣлать это, спокойно повторилъ Ферджусъ.

— Рендель, позови нашихъ людей, продолжалъ онъ.

Рендель молча повиновался.

— До свиданія, господа, сказалъ Ватерфильдъ, откланиваясь.

— Съ Богомъ… обойдемся и безъ тебя… Но чрезъ нѣсколько часовъ мы будемъ господствовать на морѣ, отвѣтилъ Ферджусъ.

Ватерфильдъ остановился и задумался.

Молчаніе настало на долго.

Рендель возвратился съ тридцатью здоровѣннѣйшими молодцами.

— Ты увѣренъ въ этихъ людяхъ? тихо спросилъ Ферджусъ.

— Какъ въ самомъ себѣ.

— Собери ихъ въ кружокъ…

Ссыльные окружили О’Брина.

— Друзья! двадцать пять минутъ на размышленіе… Чрезъ четверть часа сюда прибудетъ лодка за тридцатью рекрутами, которые обѣщаны капитану вонъ того судна… Рекруты должны быть пьяны… Вы согласны притвориться пьяными, чтобы такимъ образомъ попасть на корветъ?..

— Зачѣмъ?..

— Чтобы потомъ овладѣть корветомъ.

— А, понялъ!.. вскричалъ Ватерфилдъ. Ура нашему капитану!..

Ссыльные, спрятавъ оружіе, въ безпорядкѣ разбросались по песку. О’Бринъ, Рендель, Смитъ и Ватерфильдъ, Маудленъ сидѣли.

Чрезъ нѣсколько минутъ къ берегу подплыла лодка.

— Го-о! крикнули съ лодки.

— Го-о!.. отвѣтилъ Рендель.

— Кто здѣсь?

— А вы кто?

— Мичманъ съ корвета Церера.

— А я англичанинъ, съ поклономъ къ вашему капитану.

— А еще съ чѣмъ?

— Извѣстно съ чѣмъ…

Мичманъ соскочилъ на берегъ.

— А мы ужъ и не ждали васъ, сказалъ Мичманъ.

— Опоздали немного.

— Сколько ихъ?

— Тридцать, какъ обѣщано.

— Ахъ, Боже!.. Какъ они пьяны!..

— Тѣмъ лучше!.. сваливай ихъ въ лодку…

— Вы отправитесь съ нами за получкой денегъ, обратился мичманъ къ Ренделю.

— Конечно. Тѣмъ болѣе, что моей женѣ давно хочется посмотрѣть корабль вблизи.

— Ахъ, чортъ возьми!.. Они-то всѣ пригодятся, а кой чортъ дѣлать съ бабой!.. проворчалъ шкиперъ.

Мичманъ мигнулъ ему…

Лодка отчалила.

Глава сорокъ первая.
Битва и побѣда.

[править]

Свѣтало. Ссыльныхъ втащили на корветъ. Капитанъ счелъ рекрутовъ.

— А это что за люди? сказалъ онъ, указывая на Ферджуса съ товарищами.

— Имъ вы должны заплатить сто фунтовъ стерлинговъ, отвѣтилъ Рендель.

— Ладно, ладно!..

— Зачѣмъ вы привезли сюда эту сволочь? крикнулъ онъ мичмана.

Мичманъ шепнулъ ему, что-то на ухо.

— Ха, ха, ха!.. славно!..

На палубѣ было человѣкъ сорокъ матросовъ. На горизонтѣ показались первые солнечные лучи.

— Не пора ли? шепнулъ Ватерфильдъ.

Ферджусъ молчалъ. Онъ былъ очень блѣденъ.

— Пора! сказалъ Рендель.

Ферджусъ молчалъ.

— О, Бринъ! Вы боитесь?..

— Нѣтъ, я стыжусь вѣроломства…

— Посадите этихъ людей въ трюмъ, вдругъ приказалъ капитанъ, указывая на Ферджуса и его товарищей.

Ферджусъ покраснѣлъ. Теперь онъ долженъ былъ, защищаться, а не измѣннически нападать.

— Не подходите! закричалъ онъ…

Лейтенантъ подходилъ къ нему.

— За мной, друзья! крикнулъ Ферджусъ, выхватывая пистолетъ…

Лейтенантъ повалился, пробитый пулей… Но успѣлъ ударить Ферджуса кортикомъ… Шрамъ отъ этой раны остался у Ферджуса на лбу на всю жизнь.

Всѣ ссыльные съ ужаснымъ крикомъ вскочили и бросились на матросовъ.

Завязалась страшная битва… Смитъ убивалъ, распѣвая псалмы… Всѣ ссыльные дрались, какъ тигры….

Всѣ офицеры были перебиты, часть матросовъ также. Другая часть ихъ спаслась въ трюмѣ и оттуда вступила въ переговоры съ побѣдителями…

Матросы сдались наконецъ, и ихъ всѣхъ перевязали.

Послѣ часть ихъ пожелала остаться на корветѣ; остальныхъ высадили на берегъ.

Вечеромъ часовые въ Сиднеѣ видѣли на горизонтѣ только бѣлую точку.

Глава сорокъ вторая.
Корабль «Лукавый».

[править]

На Индѣйскомъ морѣ появился таинственный корабль, отчаянный корсаръ, ловко ускользавшій отъ крейсеровъ…

На кормѣ стояло: «Лукавый»…

Долго этотъ таинственный корабль спутывалъ всѣхъ, французовъ и англичанъ…

Это былъ фрегатъ Церера, захваченный Ферджусомъ.

Прошло полтора года. Ферджусъ вполнѣ овладѣлъ умами и душами всѣхъ своихъ подчиненныхъ.

Изучивъ Азію, Ферджусъ направился къ берегамъ Америки. На пути онъ присталъ къ острову Святой Елены…

Ферджусъ выдалъ себя за капитана англо-азійской компаніи и получилъ позволеніе высадиться на островъ.

Рано утромъ отправился въ Лонгвудъ и возвратился только поздно вечеромъ, съ сіяющимъ радостью лицемъ…

Четыре часа онъ наслаждался бесѣдою гиганта, побѣжденнаго судьбою… Четыре часа внималъ онъ лаконически-краснорѣчивымъ его словамъ…

Наконецъ онъ возвратился и на всѣ вопросы отвѣчалъ только:

— Я видѣлъ его!..

Въ туманное ноябрьское утро красивый морской бриггъ присталъ къ берегамъ Шотландіи.

Матросы выстроились въ рядъ на палубѣ при приближеніи двухъ человѣкъ.

Это были Ферджусъ и Рендель Тремъ.

Они сошли въ лодку, которая чрезъ полчаса пристала въ полумили отъ Думорриса.

— До свиданія, мы еще увидимся, сказалъ Ферджусъ матросамъ, выходя изъ лодки.

Педди О’Кренъ, бывшій въ числѣ гребцовъ, разинулъ ротъ и могъ только пробормотать:

— Да сохранитъ васъ Господь, капитанъ! Ферджусъ кивнулъ ему головой.

Лодка отчалила.

Глава сорокъ третья.

[править]

Ферджусъ и Тремъ шли пѣшкомъ по тропинкѣ, извивавшейся между кустарникомъ. Взобравшись на холмъ, они остановились.

На горизонтѣ бѣлѣлись паруса брига. Ферджусъ грустно вздохнулъ и проговорилъ:

— Еще нѣсколько минутъ и онъ исчезнетъ изъ нашихъ глазъ… Первое дѣйствіе кончилось… каково-то будетъ второе?.. Четыре года я стремлюсь…

— Но теперь вы богаты, какъ… какъ не знаю кто… я бы на вашемъ мѣстѣ отправился въ Лондонъ и подавилъ бы вашего врага богатствомъ и роскошью..

— Я забылъ о немъ, спокойно отвѣтилъ Ферджусъ.

— Такъ я и зналъ!.. Странный вы человѣкъ, О’Бринъ!.. Я не знаю вашихъ тайнъ, но…

— Мои цѣли могли измѣниться, перебилъ Ферджусъ.

— Тѣмъ лучше.

— Быть можетъ.

При этомъ Ферджусъ повернулся въ сторону Англіи.

Рендель смотрѣлъ на него съ почтительнымъ и любопытнымъ вниманіемъ.

— Не будемъ мѣшкать, однако, потому что до Крьюскаго монастыря еще миль восемь.

Ферджусъ молча пошелъ за нимъ.

Рендель увѣренно и спокойно шелъ впередъ.

— Неужели это подземелье дѣйствительно никому неизвѣстно? вдругъ спросилъ Ферджусъ.

— Я могу утверждать то, что въ мое время оно не было извѣстно рѣшительно никому, такъ что я не попалъ бы на понтоны, если бы предпочелъ его горамъ… Подземелье имѣетъ два входа, невидимые никому: первый изъ парадной залы Крьюскаго замка, разрушающагося великолѣпнаго зданія; второй въ стѣнѣ дома моего отца, при взглядѣ на которую всѣ констебли трехъ соединенныхъ королевствъ охотно присягнутъ, что тамъ никогда не было, нѣтъ и не можетъ быть никакато прохода… Древность замка восходитъ ко временамъ Альфреда Великаго…

— И это подземелье велико?

— Отецъ мой болѣе десяти разъ заблуждался въ немъ, когда отыскивалъ скрыть тамъ сокровища.

— Быть можетъ онъ открылъ кому-нибудь существованіе этого подземелья?

— Я уже сказалъ, что онъ искалъ тамъ кладъ.

Настала ночь. Путники вышли на большую Гласговскую дорогу.

— Вотъ, сказалъ Рендель, за лѣсомъ и домъ моего отца.

Скоро послышался собачій лай.

— А!.. нашъ старый Биль умеръ, проговорилъ Рендель. Это не его лай!

Голосъ Ренделя задрожалъ, съ какимъ-то порывомъ онъ бросился къ двери дома и дернулъ за скобку.

— Заперта! Мой отецъ никогда не запирался…

Онъ постучался.

— Старый Рендель Гремъ? спросилъ онъ, когда растворилось окно.

— Два года какъ умеръ.

— Я хотѣлъ обогатить старика! простоналъ Рендель… Но увы въ нашемъ домѣ чужіе!… Ферджусъ! Я одинокъ…

Ферджусъ съ чувствомъ пожалъ ему руку.

— Да, да, мистеръ О’Бринъ!… Умремъ всѣ, но все-таки жаль… Нашъ домъ принадлежитъ Макъ-Набу…

— Макъ-Набу!

— Это его голосъ… Говорятъ онъ честный человѣкъ, но не предложилъ пристанища путникамъ…

— Куда же мы теперь?

— Куда?… Останемся здѣсь, гдѣ умеръ мой отецъ… Онъ умеръ!… Два года!… Однако, я провожу васъ къ Макъ-Ферлену, а самъ возвращусь сюда… Здѣсь умеръ мой отецъ…

Немного спустя Рендель привелъ Ферджуса къ лидской фермѣ.

Дверь была отперта и О’Бринъ вошелъ.

Глава сорокъ четвертая.
Свиданіе послѣ долгой разлуки.

[править]

Въ общей залѣ, за накрытымъ столомъ, ужинали двѣ прелестныя дѣвочки и молодая женщина.

Подлѣ камина стоялъ блѣдный пожилой мужчина съизмученнымъ лицемъ и блуждающими глазами.

— Макъ-Ферленъ? спросилъ О’Бринъ.

Мужчина пошевелился.

— Это мой мужъ, отвѣтила молодая женщина, указывая на стоявшаго мужчину.

— Въ этихъ мѣстахъ нѣтъ другаго Энджуса Макъ-Ферлена?…

— Одинъ я, и тотъ лишній, мрачно отвѣтилъ мужчина. Теперь неузнаютъ Макъ-Ферлена!… А онъ узнаетъ еще своихъ друзей, хотя и забылъ ихъ имена… Ваше имя?…

— Энджусъ Макъ-Ферленъ?… Возможно ли?… Но какъ онъ измѣнился?…

— Ваше имя?…

Глаза Энджуса заблестѣли радостью, когда Ферджусъ назвалъ себя.

— О’Бринъ! Какъ я радъ!… Жена, обними моего и твоего брата… Дѣти, радуйтесь!… Будемъ веселиться!…

Мистрисъ Макъ-Ферленъ подвела обѣихъ дѣвочекъ къ Ферджусу съ словами:

— Клара! Анна! поцѣлуйте же друга вашего отца.

Клара покраснѣла и подставила щеку. Анна съ улыбкой убѣжала.

— Будемъ веселиться!… Жена! есть еще французское вино?… Пошли за Макъ-Набомъ!

— Хорошо, Энджусъ, я сдѣлаю, отвѣтила жена.

Ферджусъ остановилъ ее.

— Вы забыли, Энджусъ, что Макъ-Набъ не любитъ меня?

— Да… но за что?

— Онъ предпочиталъ мнѣ Годфрея Ленчестера.

— Вейтъ-Манора! вскрикнулъ Макъ-Ферленъ, падая въ кресло… Зачѣмъ вы напоминаете мнѣ о Вейтъ-Манорѣ!… Уйди, жена!… Какъ я вамъ радъ, О’Бринъ!.. Мы поговоримъ о Вейтъ-Манорѣ…

Мистрисъ Макъ-Ферленъ принесла вина и вышла съ дѣтьми.

Макъ-Ферленъ въ эти четыре года постарѣлъ лѣтъ на пятнадцать. Открытое и веселое его лице получило мрачное выраженіе; волосы посѣдѣли; лобъ покрылся морщинами.

Ферджусъ грустно посмотрѣлъ на него.

— Я надѣялся найти васъ счастливымъ, Энджусъ, сказалъ онъ.

— Я счастливъ теперь, когда вижу васъ, О’Бринъ!… О, какъ я страдалъ и бѣсился, когда узналъ о вашемъ несчастіи!…

Моего Ферджуса обвинили, Ферджуса!…

Макъ-Набъ много виноватъ!… Но обними меня, братъ, и скажи, что по прежнему любишь меня!…

— О какъ ты молодъ и какъ хорошъ, Ферджусъ, продолжалъ онъ… Мери очень, очень любила тебя!…

— Я не смѣлъ говорить о ней, тихо сказалъ Ферджусъ.

— Вина!… гдѣ стаканъ?… Пей, Ферджусъ, пей!…

Макъ-Ферленъ залпомъ опорожнилъ стаканъ.

— Пей Ферджусъ, пей!… Десять несчастій, о Бринъ!.. Отняли землю… отецъ умеръ… несчастная Мери!

— Она графиня Вейтъ-Маноръ.

— Да, была…

— Умерла?

— У ней дочь, потому не можетъ умереть… Я дамъ тебѣ ея послѣднее письмо… Пей, О’Бринъ, пей!… Будемъ веселиться!…

Глава сорокъ пятая.
Письмо Мери, графини Вейтъ-Маноръ.

[править]

Энджусъ вынулъ изъ ящика бюро письмо, открылъ его и проговоривъ:

— Вотъ письмо моей сестры, да это послѣднее письмо, и съ тѣхъ поръ я ее уже не видалъ въ Лондонѣ.

Ферджусъ тоже взялъ письмо и, начавъ его читать, замѣтилъ, что во многихъ мѣстахъ слова были истерты слѣдами слезъ… Онъ находился въ недоумѣніи, чьи были эти слезы? Графини Вейтъ-Маноръ, или Энджуса. Содержаніе же письма было слѣдующее:

"Узнавъ изъ твоего письма, что ты думаетъ ѣхать въ Лондонъ, чтобъ защитить меня отъ моихъ враговъ, сердце мое наполнилось радостью, и тутъ я сказала себѣ, что ты одинъ, мой милый Энджусъ любитъ меня. Я думала, что мы опять будемъ жить съ тобою и я опять буду такъ счастлива… но, увы!.. мечты не сбылись. Въ этотъ день, когда я получила твое письмо, я ушла изъ дому для того, чтобъ ты не нашелъ метя… О, милый Энджусъ! Прости меня! вѣдь ты знаешь, какъ я люблю тебя, повѣрь мнѣ одна — крайность, заставила меня такъ поступить. Я принуждена была это сдѣлать изъ любви къ моей дочери.

«Милордъ грозитъ мнѣ мщеніемъ!.. Но ты знаетъ, милый Энджусъ, что онъ разлучилъ меня съ дочерью, но кромѣ этого онъ внушаетъ ей преступныя мысли.

Ферджусъ, прочитавъ письмо, довольно громко произнесъ: бѣдная Мери!

Энджусъ ничего не возражалъ, глаза его были устремлены на полъ.

„Человѣкъ, имѣющій власть надъ моею дочерью, смѣется надо мною и требуетъ денегъ за ласковое обращеніе съ несчастнымъ ребенкомъ… Я не знаю, какъ благодарить великодушнаго незнакомца Смитфильдскаго рынка, благодаря которому я остаюсь еще въ Лондонѣ, подлѣ дочери… Безсердечный мучитель требуетъ денегъ и не позволяетъ даже во время сна поцѣловать мою дочь. Я поставлена въ необходимость скрываться отъ тебя, потому что ты захотѣлъ отомстить за меня, а это погубитъ мою дочь“.

„Теперь, мой дорогой Энджусъ, у меня есть надежда, сладкая надежда!.. За моею дочерью присматриваетъ нѣмой и бѣдная женщина, у которой, кажется, доброе сердце. Я, быть можетъ, упрошу или подкуплю ее… Она позволить мнѣ взглянуть на Сусанну, поцѣловать ее… О, какое счастіе! Не правда-ли, Энджусъ, ты согласишься со мной, что эта надежда оправдываетъ мое бѣгство… Я могу еще быть счастлива!..“

Ферджусъ печально сложилъ письмо, и двѣ слезы покатились по его щекамъ.

— Нужно спасти ее! сказалъ онъ.

Макъ-Ферлэнъ молча покачалъ головой.

— Надо отомстить! вскрикнулъ онъ… Я знаю, кто угрожаетъ ей… Вейтъ-Маноръ… Пей другъ!.. Пей, О’Бринъ!.. Ты еще не все знаешь.

Энджусъ былъ блѣденъ.

— Налей себѣ самъ, продолжалъ онъ принуждая себя улыбнуться, у меня дрожатъ руки… Налей и мнѣ… Хочешь знать, что было на Смитфильдскомъ рынкѣ?.. Года три тому назадъ, въ газетахъ толковали о бѣглецахъ изъ Ботани-Бея, въ томъ числѣ и о тебѣ… Сестра забеременѣла не много спустя. Въ журналахъ опять заговорили о бѣглецахъ и кто-то распустилъ слухи о твоихъ прежнихъ отношеніяхъ къ Мери, и что ты видаешься съ ней… Вейтъ-Маноръ съ жадностью собиралъ всѣ эти клеветы… Когда Мери родила, онъ долго разсматривалъ ребенка и съ угрозами кричалъ, что онъ похожъ на тебя.

— На меня!..

— Да. Незабывай, какъ тебя любила Мери… Ужасныя подозрѣнія овладѣли Годфреемъ и онъ отнялъ ребенка у матери. Бѣдная сестра поправилась и напрасно просила, умоляла, чтобы ей показали ребенка, такъ что она стала думать, что онъ умеръ… Наконецъ, Годфрей явился къ ней, Патерсонъ несъ за нимъ колыбель. Она была счастлива!.. Но Годфрей грубо остановилъ ее и сказалъ.

— Миледи! это ваше, но не мое дитя…

Мери изумленно и испуганно посмотрѣла на него.

— Смѣйте сказать мнѣ, съ яростью продолжалъ онъ, что это дитя не похоже на него!

— На кого, Бога ради?

— На Ферджуса О`Брина, конечно.

— На Ферджуса! вскрикнула Мери съ радостью.

Это погубило ее, потому что Годфрей принялъ этова признаіе.

Онъ поблѣднѣлъ отъ ярости.

— Милордъ, пощадите ваше дитя! умоляла Мери, павъ на колѣни.

Годфрей злобно улыбнулся.

— Мое дитя? съ горькой ироніей повторилъ онъ. — Мнѣ кажется, что я былъ бы вашимъ рабомъ, если бы этотъ ребенокъ былъ мой.

Сестра стала было клясться въ своей невинности, но Годфрей грубо прервалъ ее:

— Посмотрите на ребенка, миледи, посмотрите и насмотритесь хорошенько, потому что вы видите его въ послѣдній разъ.

Мери отчаянно заломила руки… Она просила, плакала, умоляла, обнимала колѣна своего мучителя…. Вейтъ-Манору это унизительная сцена доставляла удовольствіе, потому что онъ старался продлить ее. Наконецъ, по его знаку, Патерсонъ унесъ ребенка.

Мери почти безъ чувствъ лежала на кровати. Вейтъ-Маноръ грубо приказалъ ей встать. Она повиновалась и пошла за нимъ.

Глава сорокъ шестая.
Женщина въ три шилинга.

[править]

Когда они вышли на дворъ, Патерсонъ подалъ Годфрею веревку…

Энджусъ замолчалъ.

— Продолжай, мой другъ… что онъ сдѣлалъ?

— Что сдѣлалъ?.. О, еслибы я тамъ былъ!..

Макъ-Ферлэнъ глухо застоналъ.

— Мери стояла передъ Вейтъ-Маноромъ, блѣдная, трепещущая, беззащитная… Онъ насильно поставилъ ее на колѣни на крыльцѣ..Потомъ… потомъ накинулъ ей веревку на шею и громко спросилъ:

— Кто изъ васъ хочетъ купить эту женщину?

Никто изъ собранныхъ на дворѣ слугъ не откликнулся.

Энжусъ едва сдерживалъ гнѣвъ и горесть при этомъ воспоминаніи. О’Бринъ невольно всталъ.

— О!.. Я теперь не ненавижу больше этого человѣка… Нѣтъ, теперь я клянусь мстить ему… Да» мстить, безпощадно мстить…

— Благодарю, другъ!..

— Никакого сомнѣнія, продолжалъ Энджусъ, что Вейтъ-Майоръ самъ не вѣрилъ своимъ словамъ. Но его бѣсило то, что она не забыла тебя… Чтобы удовлетворить своему безумному гнѣву, онъ рѣшился прибѣгнуть къ старинному обычаю, который можетъ существовать только въ одной Англіи… Онъ хотѣлъ продать ее… обвиненіе въ невѣрности давало ему право на то…

— Кто хочетъ купить эту женщину? повторилъ БейтъМаноръ…

Никто не отвѣтилъ.

Мери, блѣдная, стояла на колѣняхъ.

— Прочь-же съ дороги! я продамъ ее на рынкѣ, гнѣвно зарычалъ онъ.

И онъ потянулъ за веревку… Слуги, мрачные, разступились…

Чрезъ два дня Годфрей вывелъ сестру на Смитсфильдской рынокъ. Вокругъ него собралась толпа… Зрѣлище было любопытное!…

— Эта женщина продается, кричалъ онъ… Три шиллинга!…

Торговцы сжалились, потому что Мери была прелестна…

Вдругъ въ толпѣ раздался громкій и звучный голосъ:

— Пропустите. Я покупаю эту женщину.

Это былъ молодой человѣкъ въ платьѣ скотника.

Годфрей смутился при видѣ его и хотѣлъ бѣжать. Но онъ остановилъ его…

Въ Лондонѣ я узналъ послѣ, что это былъ Бріанъ Ленчестеръ., младшій братъ Годфрея.

Бріанъ вырвалъ веревку изъ рукъ Годфрея, и поддерживая одною рукой плачущую и обезсилѣвшую Мери, другою рукой бросилъ Годфрею въ лице горсть мѣдной монеты, съ словами:

— Вотъ ваши деньги, благородный графъ Вейтъ-Маноръ!

Громкіе возгласы всѣхъ присутствовавшихъ одобрили благородный поступокъ благороднаго молодаго человѣка.

Вейтъ-Маноръ стоялъ, какъ пораженный громомъ, — съ синяками на лицѣ.

— Чудесно! вскричалъ Ферджусъ. Клянусь, я постараюсь отплатить Бріану… Но продолжай.

Народъ разступился передъ мнимымъ скотникомъ, сомкнулся вокругъ Бріана, лице котораго исказилось отъ безсильной ярости. Насмѣшки сыпались на него градомъ и скоро перешли въ явныя оскорбленія, когда подоспѣли полисмены…

— Но Мери, Мери?…

— Бріанъ усадилъ ее въ карету и отвезъ, ее къ одной доброй старушкѣ. Онъ не богатъ, но несмотря на то часто помогалъ моей бѣдной сестрѣ. Да благословитъ его Богъ… Остальное ты знаешь.

— Мщеніе, мщеніе и мщеніе!… Теперь выслушай, Энджусъ, и мою тайну… Тебѣ открою я ее первому.

Глава сорокъ седьмая
Братья.

[править]

Читателямъ извѣстно, что поиски Бріана Ленчестера въ Вимпольской улицѣ, подъ № 9, были совершенно напрасны.

Спустя полчаса, къ дому Вейтъ-Манора подъѣхала наемная коляска, изъ которой вышелъ Бріанъ Ленчестеръ.

Онъ позвонилъ. Отворившій ему грумъ невольно попятился назадъ.

— Доложи его сіятельству, графу Вейтъ-Манору, съ повелительнымъ спокойствіемъ приказалъ Бріанъ, что Бріанъ Ленчестеръ желаетъ видѣть его сіятельство.

Грумъ видимо былъ въ нерѣшительности. Однако повиновался, когда Бріанъ повторилъ приказаніе.

Немного спустя Бріана ввели въ пріемную.

Онъ опустился въ кресло, и разнообразныя мысли овладѣли его умомъ… Могущественный непріятель оспаривалъ у него Сусанну и онъ долженъ былъ найти Сусанну… Далѣе онъ зналъ, какъ достичь своей цѣли.

Давно уже Бріанъ не былъ въ домѣ своихъ предковъ… Имъ овладѣло какое-то новое чувство… Онъ съ уваженіемъ взглянулъ на портреты своихъ гордыхъ предковъ; вспомнилъ, какъ его отецъ, умирая, соединилъ руки братьевъ; вспомнилъ полныя любви и кротости слова своей матери… Пожалуй, что Бріанъ и разскаявался…

Въ комнату, опираясь на руку Патерсона, вошелъ графъ Вейтъ-Маноръ.

Бріанъ всталъ и почтительно поклонился. Графъ постарался съ искреннимъ радушіемъ отвѣтить на этотъ поклонъ.

Братья молча стояли другъ передъ другомъ… Бріанъ былъ холодно-спокоенъ; Вейтъ-Майоръ стоялъ съ выраженіемъ ласковой покорности и добродушія… Страждущій видъ графа производилъ глубокое впечатлѣніе на Бріана, онъ начиналъ глубоко раскаиваться… готовъ былъ протянуть ему руку… Но молнія ненависти, показавшейся на лицѣ графа, удержала Ленчестера. Онъ сдѣлался холоднымъ. У Вейтъ-Манора таилась страшная ненависть и жажда мщенія.

Видъ брата произвелъ на него сильное дѣйствіе, — но какое-же!.. Сила, красота и молодость Бріана приводили графа въ бѣшенство, но не смотря на то онъ употреблялъ всѣ силы, чтобы скрыть его. Онъ думалъ, что братъ нарочно пришелъ, чтобъ сосчитать дни, оставшіеся до вступленія во владѣніе огромнымъ имѣніемъ Вейтъ-Манорскимъ. Онъ придумывалъ средство, чтобъ лишить его наслѣдства, но не находилъ другаго, кромѣ жизни. Но между прочимъ графъ видѣлъ, какъ угасаетъ его жизнь и что онъ близокъ къ могилѣ. Вейтъ-Майоръ началъ первый разговоръ:

— Что вамъ угодно, мой милый братъ? спросилъ онъ съ суровымъ выраженіемъ лица:

— Не для того-ли вы пришли, чтобъ любоваться на успѣхи пытки, которой меня подвергате?.. Ну радуйтесь, я близокъ къ могилѣ.

— Напрасно такъ думаете, возразилъ Ленчестеръ, я пришелъ освѣдомиться о вашемъ здоровьѣ, и увѣряю васъ, что болѣзнь ваша меня очень огорчаетъ… Вы возводите клевету на меня, вы забыли вашу молодость, какъ вы провели ее, а между прочимъ вы обвиняете меня въ вашей болѣзни.

— Змѣя очень мала, такъ что ее можно раздавить ногою, но между тѣмъ она жалитъ очень больно, отвѣтилъ графъ.

Бріанъ поблѣднѣлъ, услыхавъ такія слова, графъ-же раскаявался, что сказалъ лишнее и проговорилъ со смущеніемъ: извините, я, можетъ быть, сказалъ вамъ лишнее, но мнѣ кажется, между братьями каждое слово взвѣшивать будетъ излишнее.

— Я съ вами согласенъ, что любящимъ братьямъ нечего считаться.

Желая скрыть свое смущеніе, Вейтъ-Майоръ сдѣлалъ знакъ Патерсону, чтобы тотъ подалъ ему кресло.

— Садитесь, братъ, пожалуйста, и также мнѣ позвольте сѣсть… Теперь мы съ вами очень рѣдко видимся, а потому позвольте узнать причину вашего посѣщенія.

— Я пришелъ съ вами переговорить безъ свидѣтелей и жду, когда всѣ уйдутъ.

Вейтъ-Майоръ колебался съ нимъ остаться. Онъ сознавалъ свою слабость передъ братомъ, и замѣтная боязнь выразилась на его лицѣ.

— Однихъ? сказалъ онъ. Нѣтъ, Патерсонъ, мой вѣрный другъ, никогда не отлучается отъ меня.

— Милордъ, по которому дѣлу я пришелъ — очень важно… для васъ и для меня, и поэтому присутствіе лакея намъ будетъ мѣшать.

Подумавъ нѣсколько минутъ, графъ всталъ безъ помощи, пошелъ къ дверямъ, сказавъ:

— Слѣдуй за мной, Патерсонъ… А вы, Бріанъ, подождите немного, я возращусь, и тогда мы останемся одни.

Глава сорокъ восьмая.
Сдача.

[править]

Нѣсколько минутъ спустя, графъ вернулся, и вмѣсто того, чтобы сѣсть рядомъ, онъ сѣлъ передъ круглымъ столомъ и положилъ на него два пистолета.

— Не удивляйтесь, Бріанъ, эти два пистолета доказываютъ вамъ, что мы будемъ говорить серьезно. Я васъ ненавижу — это вамъ извѣстно, и считаю васъ способнымъ на все — тоже извѣстно, и поэтому я взялъ двухъ нѣмыхъ свидѣтелей, которые хорошо замѣнятъ Патерсона. Говорите, я буду слушать.

— Ахъ, Милордъ! улыбаясь сказалъ Бріанъ; Донъ-Кихотъ, сражавшійся съ крыльями мельницы, и тотъ былъ разсудительнѣе васъ. Неужели вы не понимаете, чтоябылъ-бы очень счастливъ, еслибы былъ убитъ вами?

— Я васъ не понимаю, грустно отвѣтилъ графъ.

— Ну все равно, милордъ: согласитесь сами, пистолеты васъ не могутъ защищать отъ моихъ нападковъ, если вы не согласитесь на миръ.

— Какъ? вскричалъ графъ съ радостію: вы хотите мириться и отказаться отъ преслѣдованій.

— Я сжалился надъ вами, милордъ, во мнѣ заговорилъ голосъ родства; я усталъ поражать врага, неумѣющаго защищаться, усталъ обижать человѣка, который носитъ благородное имя моего отца.

— А!… проговорилъ Вейтъ-Маноръ: вы довольно рѣзко предлагаете мнѣ миръ.

— Я вотъ еще разъ повторяю, милордъ, что раскаиваюсь въ томъ, что навлекъ на васъ униженіе….

Презрительное состраданіе брата оскорбляло Вейтъ-Манора; руки его дрожали, онъ бросалъ свирѣпые взгляды на пистолеты.

— Теперь понимаю, сказалъ онъ, послѣ нѣкотораго молчанія; вы по привычкѣ оскорбляете меня и притомъ въ послѣдній разъ.

— Вы ошибаетесь, милордъ, равнодушно отвѣтилъ Ланчестеръ. Я пришелъ не оскорблять васъ, я только открываю крайность, до которой вы дошли.

— Вы такъ поступаете, какъ покупатели, которые порицаютъ товаръ, чтобъ купить его за малую цѣну, возразилъ графъ.

— Нѣтъ, отвѣтилъ Ленчестеръ, я порицаю, чтобъ огромную плату получить.

— Не пришли ли вы торговаться со мною?

— Я съ вами торговаться… возможно ли, милордъ? наши предки собирали дань съ плѣнныхъ.

— Позвольте мнѣ сдѣлать небольшое замѣчаніе?

— Сдѣлайте милость, милордъ. Я слушаю васъ.

— Вы очень любезны, отвѣтилъ графъ, стараясь своимъ словамъ придать насмѣшливое выраженіе. Вотъ, изволите видѣть сэръ, я несчастливъ, даже очень несчастливъ, но согласитесь со мною, вы несчастливѣе меня и я понимаю, для чего вы предлагаете мнѣ миръ, вамъ кажется, что я не тороплюсь умирать, но увѣряю васъ, что я еще долѣе васъ проживу. Вы желаете моей смерти для того, чтобъ скорѣй расплатиться съ долгами; но не такъ, мой другъ, вы поступаете, вамъ не угрозами бы, а скорѣй просьбой уговорить меня на, миръ.

Помолчавъ нѣсколько минутъ, Ленчестеръ отвѣтилъ:

— Все, чтобы сказали, отчасти справедливо, а также много и ошибочнаго въ томъ: дѣйствительно я бѣденъ, но не имѣю долговъ.

— Вы вѣроятно живете трудомъ, милордъ?

Въ голосѣ графа слышалась злая иронія.

— Ничего не выучили меня дѣлать, милордъ.

— Однако….

— Къ величайшему удовольствію вашего сіятельства — да, милордъ, но не въ кредитъ, а мнѣ подаютъ милостыню.

— Какъ! Вы позорите мое имя и выпрашиваете милостыню?…

— Смѣю замѣтить вашему сіятельству, что нищенство запрещено даже младшимъ братьямъ членовъ парламента, для которыхъ было бы нужно сдѣлать исключенія…. Я не прошу милостыни, которую притомъ мнѣ даютъ такъ….

— Но приступимъ къ дѣлу, милордъ…. Я съ миромъ, если вамъ угодно….

— И да, и нѣтъ, смотря по условіямъ….

— Условіямъ?…

Бріанъ не ждалъ этого.

— Сколько вамъ нужно денегъ, милордъ?

— Мнѣ нужно позволеніе вашего сіятельства пользоваться казною вашего сіятельства, какъ мнѣ вздумается..

Вейтъ-Маноръ принялъ это, очевидно, за шутку.

— Но это значитъ, вы хотите все мое состояніе?..

— Да, ваше сіятельство, если понадобится…. Можетъ быть и меньше…. Но не подумайте, пожалуйста, милордъ, чтобы я хотѣлъ васъ принудить…. Хотя ваше прошедшее….

— Мое прошедше — жизнь дворянина, такъ что вы напрасно надѣетесь угрозами испугать меня. Я не боюсь.

— Нѣтъ, бойтесь, милордъ! У васъ жена, несчастная страдалица, уже позабытая свѣтомъ….. Дочь, таинственная судьба которой извѣстна одному Богу….

— Вы осмѣливаетесь думать, что…

— Ничего, милордъ!.. Я и не крючекъ, а гладіаторъ, ваше сіятельство…. Выслушайте маленькую повѣсть… Мнѣ думается, что есть нѣкоторое сходство…

— У васъ есть портретъ графини Вейтъ-Маноръ? вдругъ спросилъ Бріанъ.

— Что за вопросъ?

— Мнѣ показалось, что молодая дѣвушка похожа…

— Какая дѣвушка?

— Мною любимая дѣвушка, которую похитили, ваше сіятельство, а вы поможете мнѣ сыскать ее…

— Довольно шутить, милордъ…

— Прошу извиненія вашего сіятельства…

— Итакъ, я прошу позволеніе вашего сіятельства на право пользованія казною вашего сіятельства…

— Не шутите, сэръ…

— Я не шучу, ваше сіятельство.

— Ваши шутки такъ неумѣстны, что мнѣ не слѣдовало бы и слушать, но онѣ такъ забавны… Зачѣмъ вамъ моя казна?

— Для отыскиванья дѣвушки.

— И вы думаете, что я соглашусь отдать мою казну въ пользу какой то неизвѣстной особы?

— Да, милордъ. Я люблю… вы не смѣетесь? Тѣмъ лучше… Да, я люблю страстно, готовъ отдать мою жизнь…

Вейтъ-Маноръ молчалъ, но въ глазахъ у него свѣтилась коварная радость…

Бріанъ, замечтавшись о Сусаннѣ, не замѣтилъ этого.

— О, да, я люблю ее! страстно продолжалъ Бріанъ… Я неспособенъ даже ненавидѣть теперь…

— Да, видно, что вы любите, холодно прервалъ графъ.

— Пламенно!.. Но вы понимаете, милордъ?..

Графъ не могъ болѣе сдерживаться и, разгорячаясь болѣе и болѣе, заговорилъ:

— Понимаю, сэръ, понимаю… Итакъ, вы пламенно любите!.. Прекрасно! И вы смѣете придти ко мнѣ и требовать мое состояніе? Давай или убью тебя?.. Хе, хе, хе!.. Вы любите, и пламенно!… Ничего не можетъ быть лучше!.. И вы не понимаете, что наши роли перемѣнились?.. Не видите, что теперь сильнѣе я?..

Лице графа налилось кровью, и его всего какъ то передергивало.

— И вы приходите сами ко мнѣ открыть вашу слабую сторону?.. Право, тысячу гиней тому, кто принесъ бы мнѣ такую вѣсть… Влюбленные боятся смерти…

— Итакъ, пистолеты — небезполезная вещь теперь, усмѣхнулся Вейтъ-Маноръ, хватая пистолеты со стола.

Глава сорокъ девятая.
«Братъ сжалься!»

[править]

Бріяанъ всталъ.

— Милордъ, ваши угрозы недостойны дворянина… Угодно вамъ согласиться на мое желаніе? Да или нѣтъ?..

— Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ!.. Я вамъ предлагаю уйти отсюда, или я васъ прикажу выгнать… Слышите, я васъ выгоняю… Я застрѣлю васъ какъ собаку, какъ вора, если вы не уйдете сейчасъ же…

— А я прошу ваше сіятельство исполнить ваши слова, холодно поклонился Бріанъ.

И онъ сталъ медленно подходить къ графу, не сводя съ него пристальнаго взора.

Вейтъ-Маноръ поднялъ пистолетъ. Видимо было, что его подмывало желаніе спустить курокъ, но очевидно было и то, что его одолѣвалъ страхъ.

— Не подходите! не подходите!..

Бріанъ подошелъ къ нему и положилъ руку на плечо.

Графъ въ изнеможеніи упалъ въ кресло.

— Вы сейчасъ убѣдитесь, милордъ, боюсь ли я смерти?…

Бріанъ взялъ пистолеты изъ рукъ графа и положилъ ихъ на столъ.

— Вы совершенно напрасно обрадовались, милордъ, тому, что я люблю, продолжалъ Бріанъ. Теперь мнѣ необходимо спѣшить, и я не дамъ вамъ покою… Я хочу быть богатымъ, понимаете, я хочу!..

— Вы хотите!..

— Хочу!

Графъ опустилъ голову, услышавъ такой рѣшительный отвѣтъ Бріана.

— Хочу, милордъ! повторилъ Бріанъ… Я хочу, чтобы любимая мною женщина могла пользоваться роскошью и удобствами жизни, потому что красотою она выше всѣхъ женщинъ!… Милордъ! Мы имѣли одного отца. Вы одни воспользовались нашимъ общимъ достояніемъ. Теперь и моя очередь… Не бойтесь, милордъ, я вовсе не хочу попасть на скамью уголовнаго суда… Но не знаете ли вы такого закона, который запрещалъ бы англичанину броситься въ окно и разбить себѣ голову, милордъ?

Графъ безмысленно смотрѣлъ на него, Бріанъ подошелъ къ окну.

— Слышите, милордъ?.. На улицѣ шумитъ народъ… Какъ онъ обрадуется даровому зрѣлищу!..

Бріанъ схватился за задвижку.

— Ради Бога, что вы хотите дѣлать?

— Не вставайте, милордъ!.. Я хочу богатства ради ея… Часъ тому назадъ у меня похитили эту дѣвушку… Итакъ, мнѣ нужно золото… Вы отказываете мнѣ, я хочу мстить.

Бріанъ отворилъ окно.

— Берегитесь, сэръ! вскричалъ Вейтъ-Маноръ. Берегитесь, если вы намѣрены оскорбить меня передъ этой глупой толпой!..

Бріанъ помѣстился на стулъ.

— Вы изволили не понять меня, ваше сіятельство. Я скажу только одно слово, но не имя вашего сіятельства. Еще разъ, вы согласны?

— Нѣтъ.

— Увѣряю васъ, что вы не одинъ разъ раскаятесь въ жестокомъ отказѣ. Итакъ, прощайте!

Бріанъ сталъ у окна и съ грустію проговорилъ:

— Сколько народу тамъ! и я увѣренъ, что всѣ, находящіеся здѣсь, знаютъ о нашей враждѣ.

— Наконецъ я жду конца этой комедіи! Угроза, не приводимая въ исполненіе, придаетъ намъ, трусамъ, смѣлость, съ усмѣшкою сказалъ Вейтъ-Майоръ.

— Милордъ, холодно отвѣтилъ Ленчестеръ, я ищу мѣста, гдѣ-бы вѣрнѣе могъ разбить. бы себѣ голову.

— Все дѣлайте, что вамъ угодно, сказалъ графъ, опускаясь спокойно въ кресло.

— Благодарю, милордъ… Но я говорилъ вамъ уже, что паденіе мое не удивитъ никого… знаютъ всѣ наши отношенія другъ къ другу.

— Но кто-же осмѣлится обвинять меня? спросилъ Вейтъ-Майоръ.

— Всѣ, милордъ, потому что въ истинѣ словъ умирающаго никто не усумнится…

— Боже милостивый! вскричалъ графъ, понявъ намѣреніе брата, и какъ-бы пораженный громомъ. Это низкое зло, Бріанъ!

— Почему-же?.. Вы хотѣли меня застрѣлить? И я увѣряю васъ, что не присоединю никакого оскорбленія вашему сіятельству, но наконецъ я выбралъ мѣсто и вы, вѣроятно, мое восклицаніе услышите снизу. И онъ хотѣлъ броситься внизъ.

— Подождите!.. вскричалъ Вейтъ-Майоръ: какое восклицаніе?

— Я скажу: сжалься, братъ!

Крупныя капли пота катились по вискамъ Вейтъ-Манора, и онъ упалъ на колѣни.

— Сжалься! съ отчаяніемъ произнесъ онъ: сжалься!..

Вейтъ-Майоръ понялъ, что на него падало бы обвиненіе.

Глава пятидесятая.
Ужасное имя.

[править]

Бріанъ затворилъ окно и помогъ брату встать. Пошли оба къ столу, гдѣ Вейтъ-Майоръ подписалъ свое имя внизу листа бумаги.

— Ну вотъ, слабымъ голосомъ сказалъ онъ: довольны ли вы?

— Милордъ! я желалъ-бы, чтобъ вы сами написали добровольную уступку, отвѣчалъ Бріанъ.

Вейтъ-Майоръ дрожащею рукою началъ писать. Но въ это время дверь тихо растворилась, и Патерсонъ, никѣмъ не замѣченный, положилъ на столъ лоскутокъ бумаги, на которомъ было написано чье-то имя. Но только что замѣтилъ графъ эту бумажку, какъ съ ужасомъ отодвинулъ кресло отъ стола и проговорилъ шопотомъ:

— Неужели возстаютъ мертвые изъ могилъ? или ужъ я лишился ума?

— Человѣкъ, написавшій свое имя желаетъ васъ видѣть и переговорить съ вами, сказалъ Патерсонъ,

— Боже мой! Онъ здѣсь! вскричалъ Вейтъ-Майоръ, но я видѣлъ смерть этого человѣка… простите, я сейчасъ кончу этотъ актъ… о! и вотъ наконецъ я размозжу себѣ черепъ!..

Потомъ онъ обратился къ управляющему и спросилъ:

— Гдѣ-же этотъ человѣкъ?

— Въ кабинетѣ, милордъ, отвѣчалъ Патерсонъ.

Графъ тотчасъ-же вышелъ и не возвращался болѣе получасу. Ленчестеръ съ нетерпѣніемъ ожидалъ его, и наконецъ подошелъ къ столу, чтобъ взглянуть, что братъ началъ писать, но въ это время взоръ его упалъ на бумажку, принесенную Патерсономъ… На бумажкѣ этой было написано имя Измаила Спенсера!.. Имъ овладѣло изумленіе… неясныя подозрѣнія, пробужденныя разсказомъ Сусанны, представились ему, онъ хотѣлъ бѣжать въ ту комнату, куда ушелъ графъ, но было поздно: графъ шелъ ему на встрѣчу съ радостнымъ видомъ.

— Извините, что заставилъ васъ ждать, любезный братъ.

Глава пятьдесятъ первая.
Повѣшенный.

[править]

Но вотъ что происходило въ кабинетѣ. Графъ отправился туда въ большомъ смущеніи. Патерсонъ слѣдовалъ за нимъ. Но человѣкъ, дожидавшій его, желалъ, переговорить съ графомъ безъ свидѣтелей, и х поэтому велѣлъ удалиться Патерсону. Патерсонъ находился въ затрудненіи: онъ не зналъ — оставить ему его господина или нѣтъ. Видъ этого человѣка до того его пугалъ, что онъ рѣшился выдти изъ комнаты.

— Вы вѣроятно не ожидали меня, сказалъ незнакомецъ.

— Спенсеръ! неужели это вы! едва проговорилъ лордъ.

— Я самъ, милордъ.

Вейтъ-Майоръ оглядѣлъ его съ ногъ до головы безпокойнымъ взглядомъ.

— Это я… Измаилъ Спенсеръ, покорный вашъ слуга, я живъ и здоровехонекъ, какъ будто бы никогда небылъ повѣшенъ! возразилъ незнакомецъ.

— Но… началъ было лордъ.

— Но… садясь возлѣ кресла графа, прервалъ его Спенсеръ, съ тѣхъ поръ, какъ меня повѣсили, я сдѣлался для всѣхъ какимъ-то звѣремъ… между прочимъ, какъ нѣтъ ничего удивительнаго. Докторъ Муре явился ко мнѣ въ темницу, и на шеѣ у горла сдѣлалъ мнѣ небольшое отверстіе, просунувъ въ него гусиное перышко… Ну какъ это называютъ, кажется, фаринготомія… И когда веревка сдавила мнѣ горло, я дышалъ чрезъ перышко.

— А что же съ нею? тихимъ голосомъ спросилъ графъ.

— Съ нею? Объ ней я разскажу въ другой разъ, такъ какъ эта большая исторія, а теперь мнѣ некогда…

— Скажите мнѣ, жива-ли она?

— У ней было хорошее здоровье, но вѣдь цвѣтку не долго завянуть; а впрочемъ другой разъ поговоримъ о ней поподробнѣе.

— Какъ, она умерла, Измаилъ?

— Вы очень любопытны, Вейтъ-Майоръ; повторяю вамъ, что я пришелъ переговорить о дѣлѣ, болѣе важномъ.

— Но скажите мнѣ одно слово… одно слово!… просилъ графъ.

— Умерла она… началъ Измаилъ.

Графъ вздохнулъ, какъ будто-бы тяжесть спала съ груди его.

— Но можетъ быть и нѣтъ, смѣясь сказалъ Измаилъ; но все-таки поговоримте о дѣлѣ, милордъ. Вотъ уже болѣе года, какъ я считаюсь порядочнымъ человѣкомъ, и если бы вы не жили монахомъ, то во всякой гостинной встрѣтились бы со мною, гдѣ я извѣстенъ подъ именемъ Эдмонда Мекенза, имѣвшаго несчастіе лишиться зрѣнія…Ахъ я забылъ вамъ сказать, что я слѣпъ, и вдругъ глаза его сдѣлались мутны и неподвижны.

— Жаль васъ, мой милый Спенсеръ, жаль, сказалъ Вейтъ-Майоръ.

— Вы ошибаетесь, не Спенсеръ, а сэръ Макензи, весело отвѣтилъ онъ и придалъ глазамъ прежнюю подвижность. Но что касается вашего состраданія, то я не желаю его… моя болѣзнь не помѣшала видѣть въ васъ ту перемѣну, которая произошла съ послѣдняго нашего свиданія.

— Но стало-быть вы не слѣпы?

— Совсѣмъ нѣтъ. Но мнѣ нужна была маска — но все-таки вы очень измѣнились, милордъ.

— Я таки много страдалъ! грустно отвѣтилъ графъ.

— Знаю, знаю, и готовъ держать пари, что Бріанъ…

— Ахъ Спенсеръ! ты произнесъ имя моего палача! онъ здѣсь… онъ ждетъ меня!

Спенсеръ весело пожималъ руки.

— А!.. онъ здѣсь?

— Ты знаешь всѣ несчастія моей жизни, Измаилъ; но не знаешь послѣднее — которое нанесъ мнѣ Бріанъ; онъ раззорилъ меня!

— Какъ! раззорилъ?

— Онъ нечестнымъ образомъ заставилъ подписать меня бумагу, вслѣдствіе которой онъ будетъ наслѣдникомъ еще при жизни моей, произнесъ плачевно графъ.

Спенсеръ свободнѣе вздохнулъ.

— Только-то?

— Но чего-же болѣе? Я раззоренъ.

— Я пришелъ сюда, чтобъ переговорить съ вами о Ленчестерѣ. Прежде всего, чтобы не терять напрасно времени, я не требую отъ васъ ни свидѣтельства, ни акта, а только четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ, наличными — золотомъ, серебромъ или билетами.

— Зачѣмъ-же тебѣ?

— Чтобъ помѣстить Бріана Ленчестера въ домъ сумасшедшихъ.

Графъ пожалъ плечами.

— Повѣрьте, что это не шутка, отвѣтилъ жидъ. Велите принести деньги и я вамъ объясню все дѣло.

Вейтъ-Майоръ, желая испытать послѣднее средство, позвонилъ.

Явился Патерсонъ и онъ велѣлъ ему принести шкатулку съ деньгами.

Глава пятьдесятъ вторая.
Перемѣна въ Вейтъ-Манорѣ.

[править]

Доставшись наединѣ съ графомъ, онъ сказалъ: человѣкъ, хотя и находится въ полномъ разумѣ, но все-таки его можно помѣстить въ домъ сумасшедшихъ…

Лице Вейтъ-Майора прояснилось.

— Я вѣрю, но это требуетъ большихъ хлопотъ.

— Безъ хлопотъ сдѣлать ничего нельзя, но хлопоты отстранены, а времени нужно — всего одинъ часъ.

— Но подумали ли вы объ этомъ?

— Думаю, думалъ, а теперь хочу дѣйствовать, и вотъ онъ уже на дорогѣ въ Бетлемъ…

— Онъ находится сейчасъ у меня въ пріемной! сказалъ Вейтъ-Майоръ, не понявъ метафоры.

Улыбка явилась на лицѣ жида.

— Пріемная ваша служитъ станціею въ Бетлемъ, сказалъ онъ. Я не беру своихъ словъ назадъ. Ленчестеръ объявленъ уже сумасшедшимъ.

— Но какія-же доказательства?

— Вся жизнь его прошедшая и ваши доказательства.

— Но надѣешься-ли ты на успѣхъ?

— Вполнѣ увѣренъ.

Вейтъ-Майоръ быстро всталъ.

— И такъ надо дѣйствовать! требовать его аресту, радостно вскричалъ онъ.

— Но успокойтесь, милордъ. Съ вашей стороны исполнено все, что слѣдовало. По вашему приказанію двѣнадцать полисменовъ ждутъ Бріана у вашего крыльца.

— По моему приказанію? съ испугомъ проговорилъ лордъ.

— Но я позволилъ себѣ маленькую вольность въ такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Вамъ уже извѣстно, что я подписываюсь подъ чужія руки прекрасно. Рука-же ваша мнѣ давно знакома. И вотъ поэтому я написалъ свидѣтельство отъ вашего имени о безуміи Бріана, а во избѣжаніе непріятностей, могущихъ произойти отъ этого, я поспѣшилъ принять мѣры къ его арестованію.

— Великолѣпно! вскричалъ графъ, схвативъ съ жаромъ руку Измаила, теперь онъ не уйдетъ отъ насъ!

— О! мой другъ, спаситель! Я увеличу сумму!..

— Благодарю, милордъ… Но совѣтую вамъ идти въ пріемную и не задерживать Бріана… а то полисмены соскучатся ждать.

Графъ вернулся въ пріемную. Ленчестеръ, не давъ ему окончить начатой фразы, вскричалъ:

— У васъ Спенсеръ! вы видѣли его!

— Я! я… видѣлъ-ли его… но человѣкъ, имя котораго вы сейчасъ произносите, повѣшенъ.

Ленчестеръ схватилъ бумажку со стола и подалъ ее молча графу.

— Это вѣрно, въ смущеніи проговорилъ онъ, я видѣлъ жида Измаила Спенсера.

— Какія сношенія вы имѣете, ваше сіятельство, съ такимъ негодяемъ?

— Не желаю давать вамъ отчета въ своихъ дѣйствіяхъ! проговорилъ графъ, желая скрыть свое смущеніе подъ предлогомъ оскорбленнаго самолюбія.

— Я считаю необходимымъ, милордъ, повторить, свой вопросъ.

— Но я не желаю и не буду отвѣчать, возразилъ графъ: но впрочемъ я согласенъ открыть вашу истину, потому что не нахожу въ ней ничего предосудительнаго… Я принимаю участіе въ человѣкѣ, который почему-то ни было спасся отъ…

— Замолчите, милордъ! я не вѣрю вашимъ словамъ, прервалъ Бріанъ, вы забыли то изумленіе, выразившееся на вашемъ лицѣ, когда вы прочли эту записку.

Лордъ сжалъ губы.

— Да наконецъ, вы можете обратиться къ Спенсеру съ этими вопросами, потому что я увѣренъ, что вы его скоро увидите вскричалъ онъ, увлеченный гнѣвомъ.

— Ваши слова похожи на угрозы, сказалъ Бріанъ, взглянувъ на лорда.

— На угрозу?… сказалъ Вейтъ-Майоръ, принявъ добродушный видъ: вы знаете, что мнѣ нечего угрожать, но что вы увидѣлись со Спенсеромъ, такъ я это потому сказалъ, что онъ ждетъ васъ на улицѣ.

— Кого онъ ждетъ?

— Никого… онъ ждетъ, когда вы уйдете, и тогда онъ возвратится сюда, потому что я прервалъ разговоръ съ нимъ, чтобъ поскорѣе васъ отпустить, не задержать.

— Благодарю за вниманіе, и прошу васъ окончить, актъ, потому что не желаю заставлять ждать Спенсера.

Графъ исполнилъ желаніе Бріана, написалъ условіе.

— Братъ, сказалъ графъ съ насмѣшкою: надѣюсь, что не употребите во зло то преимущество, которое имѣете надъ мною, и что это будетъ послѣднее мщеніе?

— Это будетъ зависѣть отъ васъ.

— До свиданія, милый братъ!

Бріанъ поклонился и вышелъ изъ пріемной. Графъ, пошелъ къ окну и быстро открылъ его.

Глава пятьдесятъ третья.
Въ Бедлемъ!

[править]

Улица была пуста, народу совсѣмъ не было. Бріанъ медленно сходилъ съ крыльца. Въ недалекомъ разстояніи стоялъ слѣпецъ Тиррель, за нимъ стояла толпа полисменовъ и карета, изъ которой видна была чья-то голова.

Ленчестеръ замѣтилъ все съ перваго взгляда, онъ быстро сошелъ съ лѣстницы, взялъ Тирреля за воротникъ и закричалъ полисменамъ:

— Я требую немедленнаго ареста этого человѣка…

— Ну, исполняйте вашу обязанность, сказалъ Тиррель.

— Погодите! торопиться не слѣдуетъ… но прежде всего скажите, Бріанъ, по какой причинѣ вы требуете ареста Эдмонда Мекензи?

— Послушаемъ, что онъ скажетъ, замѣтилъ докторъ, выглядывавшій изъ кареты.

— Но прежде позвольте узнать, почему и по какому праву вы дѣлаете мнѣ этотъ вопросъ? спросилъ Бріанъ.

— Что же это значитъ! онъ говоритъ очень благоразумно, вскричалъ докторъ.

— Я полицейскій чиновникъ, отвѣчалъ констебль.

— А если такъ, то я долженъ сказать вамъ, что человѣкъ, называвшійся Эдмондомъ Мекензи, негодяй и принадлежитъ къ шайкѣ воровъ.

— Вы слышите? замѣтилъ Тиррель.

— Да, онъ сумасшедшій! сказалъ докторъ.

Полисмены окружили Бріана.

— Какое доказательство вы имѣете? спросилъ констебль.

— Мнѣ, кажется, ваша обязанность арестовать, отвѣтилъ Ленчестеръ,. а доказательства представляются въ судъ, а не въ полицію

— Ахъ, чортъ возьми! закричалъ докторъ, онъ вѣрно не сумасшедшій.

— Во всякомъ случаѣ, продолжалъ Бріанъ, этотъ человѣкъ принадлежитъ суду, онъ съ хитростью спасся отъ казни. Онъ былъ повѣшенъ.

Смѣхъ Тирреля и полицейскихъ прервалъ Ленчеетера.

— Теперь нѣтъ сомнѣнія, что онъ сумасшедшій, вскричалъ докторъ.

— Исполняйте же вашу обязанность, закричалъ констебль.

Полисмены бросились къ Бріану, но восклицаніе Вейтъ-Манора ему объяснило все и онъ побѣжалъ на крыльцо и сталъ защищаться.

Подходившіе полисмены одинъ за другимъ летѣли съ лѣстницы, и тѣ, которые разъ получали отъ него удары, не рѣшались вторично подойти къ нему. Тиррель между прочимъ ихъ ободрялъ, и докторъ, слѣдившій за всѣмъ, только повторялъ:

— Молодецъ! Удивительно какъ ловко онъ справляется! А что можетъ быть онъ и не сумасшедшій.

Почти всѣ избитые полисмены удалились, остались только пять, которые ждали удобнаго случая, какъ бы напасть. Тиррель приходилъ въ бѣшенство. Вейтъ-Маноръ трепеталъ отъ страха.

— Вы великолѣпно распорядились, милордъ, и если вамъ не удалось ничего сдѣлать, такъ вы не виноваты; я же клянусь вамъ, что не останусь въ долгу у васъ.

Графъ съ бѣшенствомъ заскрежеталъ зубами.

— Вонъ! вскричалъ Ленчестеръ, тихо спускаясь съ лѣстницы, вонъ! или я убью тебя, Измаилъ Спенсеръ.

Тиррель стоялъ неподвижно, только опустилъ правую руку за жилетъ.

Въ это время отворилась дверь дома Вейтъ-Манора и кто-то вползъ въ комнату, схватилъ Ленчестера за ногу и повалилъ его.

Полисмены кинулись на Бріана и связали его.

Человѣкъ, повалившій его, былъ Патерсонъ, лице котораго можно было разглядѣть при свѣтѣ фонарей.

Тиррель вынулъ руку изъ кармана жилета, и еслибы не вмѣшался Патерсонъ, то Бріанъ познакомилсябы съ кинжаломъ Тирреля. Ленчестера посадили въ карету, констебль сѣлъ около него и закричалъ кучеру:

— Въ Бедлемъ!

Странный голосъ, сопровождаемый смѣхомъ, послышался изъ окна Вейтъ-Манора:

— Въ Бедлемъ! Въ Бедлемъ!

Карета скоро скрылась изъ виду.

Тиррель и Патерсонъ взошли къ графу, а тотъ въ какомъ-то бѣшеномъ припадкѣ кружился не залѣ и напѣвалъ:

— Въ Бедлемъ! Въ Бедлемъ!

— Кто, спросилъТиррельуправителя, кромѣ Бріана, наслѣдникъ графа Вейтъ-Манора?

— Братъ двоюродный его сіятельства Муррай Инверней-Кэстль, отвѣчалъ Патерсонъ.

— За ту услугу, которую вы оказали мнѣ, я вамъ дамъ добрый совѣтъ: ступайте къ Мурраю и постарайтесь заслужить его расположеніе, потому что графъ Вейтъ-Маноръ отправится въ Бедлемъ завтра, а Бріанъ не возвратился.

— Но какъ же это можно? закричалъ Патерсонъ.

Не успѣлъ Тиррель отвѣтить на слова Патерсона, какъ графъ упалъ на коверъ, крича:

— Въ Бедлемъ! въ Бедлемъ! въ Бедлемъ!

РАЗГАДКА ВСѢХЪ ТАЙНЪ.

[править]

Глава пятьдесятъ четвертая.
Привидѣніе.

[править]

Франкъ Персеваль и Стефенъ сидѣли печальные и задумчивые въ кабинетѣ Франка: первая ихъ попытка бороться съ маркизомъ Ріо-Санто имѣла печальный результатъ для нихъ самихъ.

Ежедневно Франкъ слышалъ въ домѣ леди Стюартъ, что Мери не приходила еще въ себя.

— Я писалъ въ Локмебенъ, и самъ не знаю зачѣмъ… Безразсудно бы было надѣяться…

— Это большое несчастіе Франкъ… И можно ли было ожидать?..

— И хоть бы какой-нибудь слѣдъ!.. Ничего!..

— Ничего!..

На лѣстницѣ послышался шумъ.

— Кажется Джекъ, сказалъ Франкъ.

Стефенъ какъ бы пробудился отъ сна и сталъ прислушиваться.

— Да, это онъ… Дай, Богъ, чтобы съ хорошими вѣстями!..

Персеваль былъ уже на лѣстницѣ и торопилъ старика.

— Сейчасъ, сейчасъ, говорилъ Джекъ, выходя наверхъ.

— Что новаго? нетерпѣливо кричалъ Франкъ.

— Два письма къ вашей чести…

Франкъ схватилъ письма…

Джекъ послѣдовалъ было за нимъ, но вдругъ остановился при видѣ скелетовъ, стоявшихъ въ кабинетѣ… Джекъ не трусилъ передъ живыми людями, но скелеты наводили на него какой-то суевѣрный ужасъ.

Вдругъ что-то страшное, имѣвшее человѣческія формы, съ глухимъ хрипомъ проскользнуло мимо него…

Старикъ не могъ даже вскрикнуть… Ноги у него подкосились и онъ безсильно прислонился къ стѣнѣ…

Привидѣніе исчезло въ комнатѣ двухъ сестеръ.

— Джекъ! крикнулъ Франкъ.

Дрожавшій Джекъ не тронулся.

— Джекъ, Джекъ!…

Франкъ отворилъ дверь изъ кабинета.

Онъ не замѣтилъ, въ какомъ состояніи былъ старикъ и схвативъ его за руку, втащилъ его въ кабинетъ.

Старикъ затрясся какъ въ лихорадкѣ.

Тебѣ ничего не сказали? спрашивалъ Франкъ.

— Ничего, ваша честь… только тамъ что-то не доброе…

Франкъ съ досадой топнулъ ногой.

Въ первый разъ старый Джекъ остановилъ безъ вниманія гнѣвъ своего господина и отвернулся отъ ненавистныхъ ему скелетовъ.

— Ты вѣрно видѣлъ кого-нибудь? приставалъ Франкъ.

— Видѣлъ, ваша честь, отвѣтилъ Джекъ, только что и думавшій о привидѣніи.

— Что же тебѣ сказали?

— Къ счастію, ничего… Если бы онъ заговорилъ со мной, я умеръ бы отъ страха…

— Что же это значитъ? вскричалъ Франкъ.

И онъ вслухъ прочиталъ:

«Сама я не могу отойти отъ постели больной, но не могу не подѣлиться съ вами радостью… Я поручила подателю этого письма»…

— Ахъ, простите, ваша честь, вскричалъ Джекъ… Вы говорите о горничной миссъ Стюартъ, а я думалъ…

Джекъ вдругъ остановился. Ему послышался тихій стонъ.

— Послушайте, послушайте, говорилъ онъ… Не пускайте его сюда…

— Да ты пьянъ, Джекъ, съ досадой вскричалъ Франкъ.

Джекъ покраснѣлъ отъ обиды и отвѣтилъ:

— Нѣтъ, ваша честь… Но въ этомъ домѣ непристойно бытъ христіанину… Франкъ и Стефенъ переглянулись другъ съ другомъ.

— Другъ мой, Джекъ! Что съ тобой?.. Ты знаешь какъ я томлюсь и страдаю, умолялъ Франкъ…

— Сейчасъ, сейчасъ скажу… Да и чего я буду бояться… — Джекъ покосился на скелеты…

— Горничная миссъ Діаны хотѣла непремѣнно видѣться съ вами… Она сказала мнѣ: «скажи, что миссъ Мери сдѣлала движеніе»…

— Движеніе!..

— Да, она пошевелилась… Но миссъ Стюартъ боится, что это только показалось ей!..

— Вотъ мнѣ такъ не показалось!.. вдругъ закричалъ онъ, отскочивъ отъ двери.

Явственный и жалобный стонъ былъ услышанъ всѣми ими.

Стефенъ всталъ… Но все утихло.

— Что еще? спрашивалъ Франкъ.

— Неужели же вы не слышали?.. Развѣ это человѣческій голосъ?..

— Да говори же, несчастный, что ты еще знаешь? кричалъ Франкъ.

— Ничего… Ахъ нѣтъ, виноватъ, глаза миссъ Мери обратились къ другой сторонѣ… Господи!.. это вѣрно передъ моею смертью… Простите меня… Доктора миссъ Треворъ не было дома, послали за другимъ, который сказалъ, что новый припадокъ…

Джекъ не могъ договорить и упалъ на колѣни…

За дверью раздался дикій, протяжный, болѣзненный вопль… Потомъ чей-то тихій голосъ запѣлъ знакомую Стефену шотландскую балладу.

Глава пятьдесятъ пятая.
Гдѣ же мои дочери?

[править]

Франкъ и Стефенъ бросились вмѣстѣ въ другую комнату… Кровь застыла въ жилахъ Джека… Ему казалось, что всѣ скелеты протянули къ нему руки… Онъ пустился бѣжать со всѣхъ ногъ.

Въ комнатѣ между кроватями обѣихъ сестеръ стояло какое-то человѣческое существо.

Это былъ Энджусъ. Платье и волосы у него были мокры. Онъ былъ смертельно блѣденъ и горько плакалъ.

Увидѣвъ вошедшихъ Франка и Стефена, онъ глухо вскрикнулъ:

— Обѣ!..

Онъ былъ въ полномъ сознаніи… Стефенъ съ изумленіемъ смотрѣлъ на него… Франкъ никогда не видѣлъ Энджуса.

— Я отдалъ моихъ дочерей сестеръ, говоритъ онъ. Но гдѣ же онѣ?.. Слышишь, Стефенъ, я пришелъ за ними… Позови твою мать…

Стефенъ знакомъ попросилъ Франка выдти, но тотъ не понялъ.

— Скажи ей, Стефенъ, что я два года не видѣлъ моихъ дочерей… Клара прекрасна, Анна похожа на мою бѣдную Эми… Иди, иди, Стефенъ… Быть не можетъ, чтобы ихъ похитили, когда ты такъ спокоенъ!..

— Моя мать нездорова и ваши упреки убьютъ ее…

— А!.. Она нездорова!.. А я здоровъ?.. Она видѣла ихъ въ лодкѣ?.. Развѣ… Совѣсть твердитъ ей: это Божіе наказаніе?..

— Другъ мой! твердо и рѣшительно сказалъ Стефенъ Франку: — Ты не можешь и не долженъ оставаться здѣсь. Тѣ подозрѣнія, которыя у тебя есть, обязываютъ тебя не слушать исповѣдь несчастнаго отца… Если онъ и виновенъ, то въ моемъ домѣ неприкосновененъ…

Франкъ сильно покраснѣлъ.

— Прости меня, Стефенъ…. Воспоминаніе о бѣдной сестрѣ, прости, я уйду.

И Франкъ вышелъ съ письмомъ Діаны въ рукѣ.

Другое же письмо, которое отдалъ ему Джекъ, онъ положилъ въ карманъ и совершенно забылъ о немъ. Это было письмо леди Офеліи, написанное со словъ Ріо-Санто, гдѣ она назначала ему свиданіе въ девять часовъ. — Теперь уже было половина десятаго.

— Теперь, Макъ-Ферленъ, мы одни, сказалъ Стефенъ дядѣ. Говорите.

Энджусъ пристально смотрѣлъ на него.

— Что мнѣ говорить? сказалъ онъ… Макъ-Набъ, ты похожъ на отца… Но только по наружности… Твой отецъ никогда бы не покинулъ дѣвушекъ, ввѣренныхъ его попеченіямъ.

— Вы огорчаете меня незаслуженнымъ упрекомъ, дядя!.. Я люблю Анну… Клару же я люблю больше себя самого… Но ради Бога, что съ ними?

— Что съ ними?.. А что сдѣлалось съ твоимъ отцомъ, Стефенъ?.. Я видѣлъ ихъ въ лодкѣ и не могъ спасти…

Блѣдное лице Энджуса сдѣлалось багрово-краснымъ.

Онъ показалъ Стефену огромную рану, которую Бобъ нанесъ ему весломъ.

— Я состарѣлся, жаловался Энджусъ. Я видѣлъ похитителя и не могъ побѣдить его…

— Похитителя? прервалъ Стефенъ.

— Я знаю его… Я знаю много негодяевъ, Стефенъ… Господь наказываетъ меня!..

Онъ замолчалъ и горько заплакалъ. Потомъ всталъ и твердо сказалъ:

— Пойду къ Ферджусу.

— Къ Ферджусу! повторилъ машинально Стефенъ.

— Да, къ нему… Онъ могуществененъ и любитъ меня… Я съ нимъ раздѣлаюсь послѣ… когда онъ возвратитъ мнѣ дочерей, если онѣ живы… Сегодня я видѣлъ призракъ Анны…

— Гдѣ, Бога ради, гдѣ?

— Не знаю… Но точно также, какъ я видѣлъ Макъ-Наба передь его смертью…

— Смотри, смотри! вдругъ закричалъ Энджусъ, показывая пальцемъ… Я вижу Фержуса… Онъ умираетъ!..

Энджусъ вскочилъ. Стефенъ хотѣлъ было пощупать у него пульсъ, но онъ оттолкнулъ его.

— Я усталъ, слабо проговорилъ онъ.

— Дядюшка!.. сжальтесь… Одно только слово!..

Энджусъ закрылъ глаза и лишился чувствъ.

Стефенъ воспользовался этимъ временемъ, чтобы перевязать ему раны.

Чрезъ полчаса Энджусъ пришелъ въ себя.

— Дядюшка, успокойтесь ради Бога, говорилъ Стефенъ… Мы употребимъ все, чтобы найти вашихъ дочерей и надѣюсь…

— Онѣ умерли! вздохнулъ Энджусъ.

— Онѣ живы, Макъ-Ферленъ… Вы напрасно упрекнули меня въ безпечности… Я объискалъ весь Лондонъ… Вѣдь Клара должна была быть моей женой…

— Любитъ ли она тебя? вдругъ спросилъ Энджусъ.

Стефенъ вздохнулъ.

— Я знаю, что между нею и однимъ таинственнымъ, но могущественнымъ человѣкомъ, есть таинственная связь…

— Таинственная связь?..

— Связь, которую невозможно понять… Что то необъяснимое… Этотъ человѣкъ могуществененъ!..

— И ты думаешь, что онъ похитилъ ее.

Голосъ Энджуса былъ ровенъ и спокоенъ.

— Да.

— И Анну?.. Неужели обѣихъ?..

— Я думаю, отвѣтилъ Стефенъ послѣ минутной нерѣшительности.

Энджусъ нахмурился.

— И ты знаешъ его имя?

Стефенъ утвердительно кивнулъ головой.

Энджусъ вскочилъ и съ глубочайшимъ презрѣніемъ смотрѣлъ на Стефена.

— Макъ-Набъ адвокатъ, заговорилъ онъ, но у него было благородное сердце… Отчего же такъ низокъ его сынъ?

— Я поручилъ вашей матери моихъ дочерей, съ негодованіемъ перебилъ онъ хотѣвшаго говорить Стефена… Одна изъ нихъ ваша невѣста… Вы знаете имя похитителя и спокойно сидите дома…

— Дядюшка! Вы не знаете…

— Вы боитесь вызвать на дуэль…

— Дядюшка, нужно прежде выслушать, а потомъ осуждать, сурово заговорилъ Стефенъ… Я хотѣлъ бороться, клянусь… Не мужества недостаетъ мнѣ… Но этотъ человѣкъ такъ силенъ, а я такъ слабъ… Кто обратитъ вниманіе на обвиненіе какого-то неизвѣстнаго богатѣйшаго вельможу трехъ Соединенныхъ Королевствъ?.. Вы улыбаетесь, смѣетесь, думаете: отчего жъ бы не раздѣлаться самому?.. Да, я ходилъ къ нему, но меня не впустили; вызывалъ письменно — мнѣ не отвѣтили…

— Но кто же этотъ человѣкъ?

— Маркизъ Ріо Санто, отвѣтилъ Стефенъ, не спуская глазъ съ дяди.

Лице Энджуса посинѣло; глаза опустились, губы задрожали…

Стефенъ понялъ все и вздохнулъ.

Энджусъ упалъ на кровать.

— Не можетъ быть! Жаловался онъ… Не можетъ быть!.. Неужели Ферджусъ могъ рѣшиться обезчестить дочерей Макъ-Ферлена?.. Нѣтъ, я не позволю, чтобы на него клеветали, нѣтъ!.. Клянусь, Стефенъ, не будь ты сыномъ моей сестры, я жестоко бы наказалъ тебя за клевету на Ферджуса О’Брина.

— Вамъ, быть можетъ, угодно, чтобы я не забывалъ уваженія, которымъ я долженъ убійцѣ моего отца, съ насмѣшкой отвѣтилъ Стефенъ.

— Правда! вздрогнулъ Энджусъ… Но почему же ты думаешь, что маркизъ Ріо-Санто похитилъ моихъ дочерей?

— Я убѣжденъ въ этомъ.

Энджусъ задумался.

— Не можетъ быть!.. я знаю его… Ферджусъ такъ много любитъ Макъ-Ферлена… Не можетъ быть!

— Но зналъ ли онъ, что Клара и Анна — дочери Макъ-Ферлена?..

— Правда, Стефенъ, правда… Я могу мстить О’Бринъ… но ненавидѣть его!… Это выше моихъ силъ!…

Въ глазахъ Энджуса стояли слезы.

— Нѣтъ, Макъ-Ферленъ вскричалъ Стефенъ… Вы будете ненавидѣть его, но мстить… это мое дѣло!

— Молчи, племянникъ, молчи… О, мои дѣти!.. Я вѣрю тебѣ. Стефенъ… Онѣ были прелестны… О, Стефенъ!.. Я хочу мстить, мстить!..

Энджусъ закрылъ лице руками и молчалъ. Потомъ съ грознымъ спокойствіемъ заговорилъ:

— Ты правъ, Стефенъ, маркизъ Ріо-Санто страшный противникъ… Твое обвиненіе осталось бы безъ вниманія… но мое будетъ дѣйствительно… поразитъ его какъ громомъ небеснымъ… у тебя есть друзья?

— Одинъ.

— Есть вѣрные люди?

— Я могу найдти.

— Прекрасно. Мы будемъ дѣйствовать.

— Хорошо. Только не здѣсь, Макъ-Ферленъ. Моей матери нуженъ покой.

— Хорошо, идемъ.

Они отправились къ Франку Персевалю.

Франкъ только что возвратился домой внѣ себя отъ радости: Діана Стюартъ только что сказала ему то, чего недоговорилъ старый Джекъ — Мери оживала.

Энджусъ, Стефенъ и Франкъ всю ночь провели вмѣстѣ.

Утромъ Донноръ привелъ человѣкъ двадцать. Они получили деньги и приказанія.

Въ пять часовъ вечера они группами собрались вокругъ дома маркиза Ріо-Санто.

Стефенъ и Франкъ остановились за угломъ, Энджусъ вошелъ въ домъ маркиза Ріо-Санто.

Глава пятьдесятъ шестая.
Спасеніе Анны.

[править]

Анна лишилась чувствъ, когда Энджусъ оттолкнулъ ее, принявъ за привидѣніе. Анджело принужденъ былъ безчувственную дѣвушку отнести къ себѣ.

Анна очнулась у него въ комнатѣ и изумленно озиралась кругомъ, сначала испуганно, но скоро на губахъ, у ней заиграла улыбка… Она не замѣчала Бембо, который прижался въ углу… Бѣдный, онъ былъ счастливъ… Онъ спасъ, берегъ ее!..

Будущее не существовало для него!..

Анна пробормотала что-то, опустила голову на подушку и спокойно уснула.

Настало веселое, солнечное утро, а Анна все спала. Бембо сидѣлъ не шевелясь въ креслѣ и не сводилъ, глазъ съ прелестной дѣвушки.

Наступили сумерки. Анна вздохнула и встала; пошла къ зеркалу, въ которомъ увидѣла Бембо и улыбнулась.

— Я не боюсь васъ, вы добрый, тихо сказала она…. Вы не хотите мнѣ сдѣлать зла… Теперь я отдохнула… Далеко до Корнгильской улицы?

— Я провожу васъ къ вашей матери.

Бембо былъ очень печаленъ.

— У меня нѣтъ матери… Но меня ждетъ сестра… бѣдная тетушка… бѣдный Стефенъ… Пойдемте скорѣе…

— Куда? На Корнгильскую площадь?

— Какъ? Вы не знаете?…

Бембо покраснѣлъ.

— Вы говорили, что васъ прислалъ Стефенъ?

— Я вамъ солгалъ…

Въ голосѣ Бембо послышались слезы и мольба.

На лицѣ Анны выразилось изумленіе, но ни капли страха,

— Вы не знаете Стефена?.. Но какъ же вы знаете меня?

Горько было Бембо возвращаться къ злой дѣйствительности.

— Я даже не знаю вашего имени, отвѣтилъ онъ.

— Ани… Вы не забудете?

— Никогда!

Бембо печально опустилъ голову.

— Скажите теперь, какъ зовутъ васъ?… Я часто буду говорить о васъ съ Кларой и Стефеномъ…

Анджело едва слышно сказалъ свое имя.

— Я никогда не забуду, серьезно говорила Анна. Оно такъ же прелестно, какъ…

Она покраснѣла и замолчала.

— Проводите меня… Какъ васъ полюбятъ Клара!.. И Стефенъ!.. Вы будете часто приходить къ намъ, не такъ-ли?

Бембо грустно покачалъ головой и молча пошелъ къ двери.

— Какъ!.. Вы не хотите придти къ намъ?.. А, понимаю… Вы добры, и потому спасли меня, какъ спасли бъ — и всякую другую… Идемъ же скорѣй, я не хочу обременять васъ своимъ присутствіемъ…

Анджело не могъ болѣе сдерживать свои чувства.

— Миссъ, заговорилъ онъ, взявъ ее за руку: вотъ уже недѣля, какъ я живу только вами и для васъ… Я васъ люблю, и потому сегодня вижу васъ въ послѣдній разъ.

— Вы меня любите, Анджело!.. О, какъ я счастлива!..

— Вы не поняли меня, миссъ.

— Я не понимаю одного: отъ чего, когда вы меня любите, вы не хотите меня видѣть?

— Чтобы перестать любить васъ.

— Я начинаю понимать, шептала Анна… Да, Анджело, я люблю Стефена, и потому могу любить васъ только какъ сестра…

Она говорила какъ-то разсѣянно, какъ будто сомнѣваясь въ чемъ-то.

— Но нѣтъ, я увѣрена… я люблю его… Проводите меня.

Во всю дорогу они не проронили ни одного слова. Бембо помогъ ей выйдти изъ экипажа. У крыльца она остановилась.

— Прощайте миссъ!

— Прощайте…

На глазахъ у ней выступили слезы и ею овладѣла опять какая-то нерѣшительность.

— Прощайте, прощайте!..

И она быстро исчезла въ дверяхъ.

Въ эту минуту было около десяти часовъ вечера.

Мистрисъ Макъ-Набъ была одна. Не будемъ стараться описать радость ихъ свиданія.

Глава пятьдесятъ седьмая.
Отставка доктору Муре.

[править]

Тиррель и Муре сидѣли вмѣстѣ въ кабинетѣ послѣдняго.

Муре писалъ, а Тиррель пилъ чай.

— Докторъ, говорилъ Тиррель, право я не могу безъ ужаса глотать то, что приноситъ Раулей… Такъ и кажется, что глотаешь ядъ… Однако, вы еще не подѣлились со мной вашимъ мнѣніемъ о моей исторіи съ Ленчестеромъ…

— Придумано ловко… но мнѣ не до того. Что мы будемъ дѣлать съ молодыми дѣвушками?

— Что? Отправимъ ихъ въ Кронскій замокъ, съ Маудленъ… Чрезъ годъ они возвратятся въ Лондонъ не рожами, а развязными и развеселыми дѣвицами… А ваше свиданіе съ маркизомъ?

Муре нахмурился.

— Я сдѣлалъ, что могъ.

— Что же вы могли?

— Ничего!… Впрочемъ къ чему бы намъ и послужила смерть этого человѣка?

Разговоръ былъ очевидно непріятенъ доктору.

— Понимаю, докторъ, понимаю… Но узнаемъ же мы когда-нибудь его тайну!

— Его тайну! заговорилъ было Муре съ сверкающими глазами… но въ дверяхъ появился Раулей съ письмомъ въ рукахъ.

Муре продолжалъ письмо и съ досадой скомкалъ его въ рукахъ, и сердито указалъ Раулею на дверь.

— Что новаго, докторъ? спросилъ Тиррель.

— Самъ чортъ вмѣшивается въ это дѣло, съ яростью отвѣтилъ Муре… Слушайте.

«Вы раздѣлите, докторъ, нашу радость: ужасная болѣзнь миссъ Мери какъ будто проходитъ. Такъ какъ васъ не было дома, то мы послали за мистеромъ Гартвелемъ, докторомъ»…

— Гартвель! вскричалъ Муре… Педантъ!.. шарлатанъ!.. невѣжа!..

— Оселъ: спокойно проворчалъ Тиррель.

Оскорбленное самолюбіе помѣшало Муре замѣтить саркастическую усмѣшку на губахъ Тирреля.

— Оселъ! бѣшенно возопилъ Муре. — Но продолжимъ… На чемъ я остановился.

Да… "Мистеромъ Гартвелемъ… Не лестная рекомендація ума и вкуса леди Стюартъ, что она имѣетъ его домашнимъ докторомъ… «Онъ пріѣхалъ тотчасъ же»… Еще бы! когда нѣтъ никакого дѣла… «Очень успѣшно повелъ лѣченіе. Милая Мери оживаетъ… Господь сжалился надъ нами, пославъ намъ добраго мистера Гартвеля»… Добрый мистеръ Гартвель!… Хорошо пользоваться плодами моего лѣченія!

— Тутъ и приписка, указалъ Тиррель…

«Р. S. Вы понимаете, докторъ, что теперь нѣтъ нужды отрывать васъ отъ важныхъ вашихъ занятій: миссъ Мери можетъ обойтись безъ вашей помощи».

Муре съ бѣшенствомъ изорвалъ письмо.

— Отставка! проговорилъ Тиррель.

— Неужели же эта глупая баба могла думать, что я поѣду къ ней послѣ такого письма?… Ужасно просто!.. Рѣдкая, единственная, полнѣйшая каталепсія и кончается какъ глупѣйшій обморокъ!..

— Кажется, эта дѣвушка невѣста маркиза?

— Да… Но я готовъ поклясться, что она не поправится… каталепсія, кончающаяся какъ простая мигрень. Дуракъ Гартвель будетъ хвастаться, что вылѣчилъ каталепсію!…

Глава пятьдесятъ восьмая.
Важное извѣстіе.

[править]

— Чортъ васъ возьми! кричалъ кто-то за дверью… Плѣшивый болванъ, почтеннѣйшій сэръ, говорятъ вамъ ночной джентльменъ!

— Та, та, та! отвѣчалъ Раулей.

— Та, та, та, громъ и молнія!… Наладилъ: та, та, та!… Что же это такое… Та, та, та!.. Объясните вы мнѣ это, госпожа вонючая банка, почтеннѣйшая аптекарская піявка… Чтобъ васъ вздернули на висѣлицу!.. Говорятъ вамъ ночной джентльменъ!

Обѣ половинки дверей съ шумомъ распахнулись и въ комнату влетѣлъ Раулей съ банкой въ рукѣ. За нимъ появилась важная фигура почтеннѣйшаго капитана Педди О’Кренъ.

— Что за шумъ? сердито спросилъ Муре.

— Честь имѣю салютовать вамъ, милордъ!.. Капитанъ Педди О’Кренъ. Шумъ?.. Всякій другой на моемъ мѣстѣ разможжилъ бы эту плѣшивую голову!…

Педди гордымъ взглядомъ побѣдителя посмотрѣлъ на валявшагося на полу Раулея.

— Что новаго?.. спросилъ было Тиррель.

— Какъ? закричалъ Муре, которымъ вполнѣ овладѣло бѣшенство. Переговоры?.. съ этимъ нахаломъ?.. Вонъ отсюда!..

— Прощайте, чтобъ вамъ подавиться, отвѣтилъ Педди нахмурившись.

— Постойте, вмѣшался Тиррель. У него вѣрно важныя новости.. Не мѣшайте мнѣ, докторъ… Что новаго, Педди?

Педди остановился.

— Я навѣрное пришелъ не затѣмъ, чтобы имѣть неудовольствіе посмотрѣть на желтую физіономію этого почтеннаго лорда… Когда жизнь надоѣстъ мнѣ, тогда я попрошу его отправить меня на тотъ свѣтъ… Это его дѣло…

— Будетъ, капитанъ, строго замѣтилъ Тиррель.

— Не будемъ терять время, милордъ… Я готовъ говорить съ вами, хотя вы и очень похожи на одного жида, котораго повѣсили на моихъ глазахъ…. Вы не зовете джентльмена нахаломъ, не гоните вонъ, чтобъ вамъ провалиться, ему, мнѣ, всѣмъ.

Тиррель нетерпѣливо топнулъ ногой.

— Громъ и молнія, милордъ… Если не ошибаюсь, вы изволите гнѣваться?

— А мнѣ кажется, что вы пожаловали сюда по дѣлу. Что новаго? спрашиваю я.

— Да, я по дѣлу, по чертовски важному дѣлу, милордъ.

— По какому же дѣлу? спросилъ вдругъ Муре, но смотря на него.

— Вашей чести не пристойно говорить съ нахаломъ, милордъ… Смитъ, отвратительнѣйшій фарисей, но котораго я душевно уважаю, послалъ меня съ извѣстіями къ «его чести»… обратился Педди къ Тиррелю.

— Съ какими? съ живостью спросилъ Муре.

Педди вмѣсто отвѣта схватилъ Роулея за плечи и безъ церемоніи вытолкнулъ его за дверь.

Всѣ ночные лорды съ величайшимъ нетерпѣніемъ ждали окончанія подземнаго прохода, работы, которая должна была обогатить ихъ банковыми деньгами. Въ прошлую ночь Слонъ добрался до цѣли и повалился безъ чувствъ. Педди напрасно пытался донести его до его постели. Все, что онъ могъ сдѣлать для него, это поставить около него огромную кружку съ джиномъ.

Тиррель и Муре принялись писать письма, когда Педди кончилъ.

— Любезнѣйшій, сказалъ ему Муре, вы потрудитесь отнести это письмо по адресу къ маркизу Ріо-Санте.

— Куда угодно… Но съ чего вы взяли, что я любезнѣйшій? И почище васъ люди звали меня, какъ слѣдуетъ — капитаномъ… Честь имѣю кланяться.

И Педди важно вышелъ. Чрезъ полчаса Муре вышелъ съ Тиррелемъ.

Послѣдній заперъ дверь на замокъ.

Глава пятьдесятъ девятая
Спасеніе Клары,

[править]

Черезъ нѣсколько минутъ Сусанна ввела въ кабинетъ Клару.

Послѣдняя очень измѣнилась, похудѣла. На лицѣ ея и на всемъ тѣлѣ были видны слѣды той ужасной пытки, которой она подвергалась. Несмотря на то, она была прелестна.

Сусанна съ нѣжностью любящей сестры поддерживала и ободряла ее.

— Не унывайте, моя дорогая, говорила она. Вы скоро, скоро поправитесь… Знаете ли, мы теперь однѣ, они заперли насъ… Но я знаю, какъ отсюда выдти… сядьте, дорогая Клара, и отдохните.

Клара опустилась въ кресло и тихо заговорила:

— Я видѣла его… Какъ я была счастлива тогда!.. Пришла Анна — и онъ на колѣняхъ передъ ней… какъ я много страдала тогда!.. Но я люблю Анну и не скажу ей, что она убила меня…

— Конечно, вы и должны любить Анну, успокоивала Сусанна… Вспомните, что всѣ эти тяжелыя и печальныя воспоминанія не болѣе, какъ сновидѣніе.. Забудьте ихъ… Скоро вы будете свободны.

— Я видѣла его, съ какимъ-то трепетомъ продолжала Клара.

— Я знаю длинную исторію, глухимъ голосомъ продолжала она… Мнѣ разсказывала ее моя кормилица… Молодая Бланка любила Бертрана…

Клара опустила голову и замолчала.

— Что же дальше, милая Клара?

— Дальше?.. Клара смотрѣла въ даль. — Всѣ знаютъ конецъ этой исторіи…

Бланка любила сына лерда… Она любила такъ горячо, что…

Голова у ней упала на грудь и руки похолодѣли, какъ ледъ.

Сусанна всячески старалась утѣшить бѣдную страдалицу. Клара бросилась къ ней на шею.

— Пойдемте, васъ ждетъ Анна.

— Анна!.. Богъ знаетъ, что съ ней!.. Но можетъ быть мы и найдемъ ее…

Сусанна подвела ее къ задней стѣнѣ, гдѣ стояла кушетка съ красивой драпировкой. Сусанна подавила розетку, поддерживавшую драпировки, и передъ ней растворилась потаенная дверь, которая вела въ Вимпольстритскій домъ. Тамъ Сусанна знала всѣ входы и выходы.

— Мы спасены! вскричала молодая дѣвушка, и донесла Клару до крыльца на рукахъ.

Чрезъ полчаса онѣ были на Кориггильской площади передъ бѣлымъ домикомъ съ зелеными ставнями.

— Какъ часто я искала этотъ домикъ, сказала Сусанна со слезами на глазахъ. Теперь я не забуду къ нему дороги!

Она постучалась. Ей отворила Анна. Сусанна поцѣловала ее и сказала:

— Ваша сестра тамъ!

— Моя сестра! Клара! вскричала Анна.

Глава шестидесятая
Іуда.

[править]

И кабинетѣ маркиза Ріо-Санто сидѣли Ватерфильдъ, Рендель и Бембо. Въ углу задумчиво сидѣлъ Энджусъ. Бембо былъ также очень задумчивъ и разсѣянъ.

— Синьоръ, заговорилъ Ватерфильдъ, обращаясь къ Бембо: скажите пожалуйста, что это маркизъ заставляетъ насъ такъ долго ждать?

Бембо молчалъ.

— Синьоръ, потрудитесь же отвѣтить на мой вопросъ.

— Тише, намъ вовсе не до ссоръ, вмѣшался Рендель… Ріо-Санто идетъ.

Въ кабинетъ вошелъ маркизъ. Онъ остановился на порогѣ и, увидѣвъ Энджуса, пошелъ прямо къ нему.

— Благодарю, Энджусъ, сказалъ онъ, что ты пришелъ. Мнѣ было бы очень грустно, если бы ты не пришелъ принять участія въ дѣлѣ, тайну котораго я давно повѣрилъ тебѣ.

— Давно, глухимъ голосомъ отвѣтилъ Энджусъ. Пятнадцать лѣтъ тому назадъ, на Лидской фермѣ.

Ріо-Санто отдалъ нужныя приказанія и остался наединѣ съ Энджусомъ.

Ріо-Санто положилъ въ карманы пару маленькихъ пистолетовъ, а за жилетъ спряталъ маленькій кинжалъ.

Энджусъ, блѣдный, нетвердыми шагами подошелъ къ окну и растворилъ его.

— Ты нездоровъ, Энджусъ? заботливо спросилъ маркизъ.

У послѣдняго на лбу выступилъ холодный потъ.

— Да, О’Бринъ, да… Я нездоровъ… Если бы ты зналъ, какъ я тебя люблю еще!

Энджусъ схватился руками за голову и зарыдалъ.

— Боже мой, Боже мой!.. Я не могу… Тайный голосъ…

— Опять! прервалъ маркизъ. Опять бредъ!..

— Бредъ! повторилъ Энджусъ съ блуждающими глазами… Ферджусъ! Ради Бога, заклинаю тебя, не выходи изъ дому!..

Ріо Санто подумалъ, что Энджусъ страшится опасностей, ожидавшихъ его, Ріо Санто.

— Фи, Макъ-Ферленъ! Чего бояться?.. Суждено умирать, такъ умремъ вмѣстѣ!

Ріо Санто подошелъ къ окну. Энджусъ съ рыданіемъ бросился къ нему на шею.

Нѣсколько человѣкъ, бродившихъ вокругъ дома, стали сходиться въ кучки.

Едва обнявъ маркиза, Ріо-Санто вдругъ отскочилъ отъ него, какъ будто наступилъ на змѣю. Лице его приняло какое-то дикое выраженіе.

— Іуда! Іуда! Іуда! вскричалъ онъ… Поцѣлуемъ предалъ брата.

Маркизъ не разслышалъ послѣднихъ словъ и позвонилъ.

— Заложить кабріолетъ, и скорѣй, приказалъ онъ слугѣ.

Слуга вышелъ.

Глава шестьдесятъ первая.
Клара.

[править]

Ріо-Санто появился на крыльцѣ съ Энджусомъ. Лошадь нетерпѣливо ржала и била копытами.

— Садись, Энджусъ!

Послѣдній не шевельнулся.

— Садись же, садись, Энджусъ, повторилъ маркизъ, подходя къ лошади.

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!.. вскрикнулъ Энджусъ, пятясь назадъ.

Ріо-Санто пристально посмотрѣлъ на него.

— Что съ тобой, Энджусъ?.. Ты не хочешь?..

— Воротись, Ферджусъ, Бога ради воротись!.. если бы ты зналъ!.. воротись, я все разскажу тебѣ!..

— Оставайся, если хочешь, а мои минуты сочтены…

Маркизъ сталъ на подножку.

Энджусъ однимъ скачкомъ очутился возлѣ маркиза.

— Такъ гони же, гони!.. Не жалѣй, говорятъ тебѣ, гони… вскачь!..

Маркизъ осмотрѣлся и увидѣлъ подозрительныхъ людей. Смутное подозрѣніе овладѣло имъ.

— Гони же лошадь, говорятъ тебѣ, Ферджусъ!..

— Странно! проговорилъ маркизъ.

— Ударь же лошадь!..

Ферджусъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ.

— Милордъ, милордъ! подбѣжалъ грумъ: они вооружены, я видѣлъ…

— Да, да, Ферджусъ, прервалъ Энджусъ…. Гони, раздави этихъ людей!…

— Ну, Клара, добрая моя Клара!… говорилъ маркизъ, беря въ руки возжи.

Лошадь выпрямила голову и навострила уши.

— Клара! тихо повторилъ Энджусъ..

— Впередъ, моя Клара!… Маркизъ дернулъ возжами и лошадь понеслась.

— Клара! Клара! повторилъ Энджусъ. А!… Я и позабылъ…. А гдѣ моя Клара, Ферджусъ О’Бринъ?…

Онъ вскочилъ и вырвалъ возжи изъ рукъ маркиза. — Лошадь стала пятиться.

Глава шестьдесятъ вторая.
Донноръ уплачиваетъ долгъ.

[править]

Неизвѣстные люди окружили кабріолетъ.

— Ага, Ферджусъ!… дико кричалъ Энджусъ.

— Гдѣ моя Клара?… Гдѣ моя Анна?…

Энджусъ, съ выступившей на губахъ пѣной, дрожалъ отъ ярости.

Ріо-Санто ничего не понималъ.

Лошадь держали подъ узцы.

Маркизъ слегка оттолкнулъ Энджуса и заговорилъ спокойно и громко:

— Господа! Я донъ Хосе-Маріа Теллесъ де Аларданъ, маркизъ де Ріо-Санто, испанскій грандъ… Если вы дворяне, вы пустите мою лошадь, а завтра я прошу васъ пожаловать ко мнѣ для объясненій… Противъ же злонамѣренныхъ людей я имѣю оружіе….

Франкъ и Стефенъ стали по сторонамъ кабріолета.

— Я не считаю нужнымъ говорить о моемъ имени и знаніи, сказалъ Франкъ, потому что недавно еще имѣлъ случай познакомиться съ маркизомъ Ріо-Санто.

— Сэръ Франкъ Персеваль! съ горечью отвѣтилъ маркизъ. Люди, намъ обязанные жизнью, всегда становятся нашими злѣйшими врагами…. Что вамъ угодно, сэръ!

— Удовлетворенія, сэръ…. Я братъ Герріеты Персеваль! прибавилъ онъ шопотомъ.

— И отвергнутый женихъ миссъ Мери Треворъ! съ насмѣшкой отвѣтилъ маркизъ…. Я не имѣлъ чести знать вашу сестру, сэръ.

— И, не зная ее, погубилъ ее

Въ голосѣ Франка выражалось столько ненависти, что маркизъ невольно вздрогнулъ.

— А я сынъ Макъ-Наба, схватывая маркиза за руку, сказалъ Стефенъ.

Ріо-Санто задрожалъ.

— О, бѣдный мой братъ! бѣдный Макъ-Набъ! простоналъ Энджусъ.

— Сэръ! холодно сказалъ Стефенъ. Я увѣренъ, что вы потрудитесь сойти сами и избавите насъ отъ необходимости употребить насиліе!…

Вся прислуга маркиза была изъ англичанъ и потому вся она, столпившись на крыльцѣ, равнодушно смотрѣла на происходившую сцену.

— Молчи, племянникъ! вдругъ закричалъ Энджусъ. Ты не то совсѣмъ говоришь…. Когда дѣло дойдетъ до ненависти, ты спроси меня… онъ убилъ твоего отца… онъ погубилъ моихъ дочерей!…

— Я!… съ изумленіемъ воскликнулъ маркизъ.

— Клару, Анну!.. обѣихъ!.. О, я не умѣю красно говорить, но умѣю дѣйствовать, а!…

И онъ съ яростью бросился на маркиза. Франкъ и Стефенъ бросились разнимать ихъ.

Лице маркиза было нахмурено и при свѣтѣ уличныхъ фонарей на покраснѣвшемъ его лбу ясно выступила бѣлая полоска.

— Шрамъ! въ одинъ голосъ вскрикнули Франкъ и Стефенъ.

Но маркизъ никогда напрасно не хмурилъ бровей. Быстро, какъ молнія, онъ выбросилъ изъ кабріолета Энджуса и закричалъ:

— Прочь съ дороги!…

Никто не тронулся. Раздались два выстрѣла, двое упали….

— Впередъ, моя добрая Клара, впередъ!…

Лошадь понесла.

— Сто гиней, кто остановитъ! закричалъ Стефенъ, бросившись за кабріолетомъ.

Изъ толпы вышелъ Донноръ.

— Я въ долгу еще у васъ, ваша честь… У лорда превосходная лошадь…. но не далеко улица загорожена…. Ваша честь, если лошадь задавитъ меня, не покиньте моей дочки!…

Дѣйствительно, маркизъ воротился, Донноръ повисъ на оглобляхъ.

Лошадь споткнулась было, но успѣла оправиться…. Чрезъ нѣсколько шаговъ она рухнулась мертвая на землю, Донноръ распоролъ ей животъ….

— Я былъ у васъ въ долгу, сказалъ онъ радостно, когда къ нему подбѣжалъ Стефенъ.

Глава шестьдесятъ третья.
Заговорщики подъ снѣгомъ.

[править]

Ріо-Санто вылетѣлъ изъ кабріолета и его окружили..

Но онъ успѣлъ вскочить и вынулъ кинжалъ… Стефенъ и Франкъ бросились на него.

— Двое на одного! какъ благородно!…

И замахнулся кинжаломъ на Стефена.

Вдругъ гдѣ-то вдали послышался неясный гулъ, похожій на волненье моря… Ріо-Санто прислушивался… Радость ясно выразилась на его лицѣ…. шумъ увеличивался….

— Цѣлая толпа на одного, проговорилъ онъ. Это хваленая лондонская предусмотрительность и осторожность!.. Я сдаюсь, но только дворянину, сэру Франку Персевалю.

И онъ спокойно пошелъ съ Франкомъ и Стефеномъ. Онъ понималъ причину шума…

Но эту причину зналъ и Энджусъ Макъ-Ферленъ.

— Стойте! вдругъ крикнулъ послѣдній. Ріо-Санто поблѣднѣлъ.

Повернули въ другую сторону. Маркизъ противился, но напрасно…

Исчезла всякая надежда на спасеніе.

Чрезъ полчаса Ріо-Санто былъ въ рукахъ полиціи…

На улицахъ между тѣмъ собралась толпа, но она только бродила и шумѣла.

Ожидаемаго сигнала было уже некому подать… Пошелъ снѣгъ. Озябшая толпа стала расходиться.

Въ десять часовъ лавка мистера Смита была окружена солдатами.

Дѣти семьи разбѣжались… Въ полночь весь городъ спокойно спалъ. Только дюжина каменьщиковъ работали надъ закрытіемъ вырытаго прохода…

Глава шестьдесятъ четвертая.
Неожиданныя новости.

[править]

Передавъ Клару Аннѣ, Сусанна отправилась къ графинѣ Дерби.

Было уже поздно.

Офелія была очень грустна и очень обрадовалась, увидя Сусанну.

— А я думала было, что вы совсѣмъ меня забыли! сказала она тихо.

— Что вы такъ блѣдны и такъ грустны, графиня?…

— Нездоровится мнѣ… Но послѣ я разскажу вамъ… Но что же это съ вами-то, милая Сусанна?

— Это еще пока тайна, но я много страдаю… Вы скоро узнаете все… когда я буду женою Бріана…

Графиня обняла ее.

— О, какая радость! воскликнула она, Бріанъ славный, благородный, добрый… О, ваше счастье съ нимъ несомнѣнно!…

Сусанна находилась въ затрудненіи.

— Миледи, сказала она: Я еще не могу вамъ сказать всего, но я принуждена просить у васъ убѣжища…

— Убѣжища!… А герцогиня де-Жевръ?…

Сусанна замолкла; графиня разскаявалась въ своемъ восклицаніи.

— Благодарю васъ, Сусанна, что вы не усумнились обратиться прямо къ мнѣ…

— Я надѣялась на вату доброту… Кромѣ того…

— Кромѣ того?…

— Я два дни не видала Бріана, покраснѣла Сусанна….

Графиня молча позвонила.

— Письменный приборъ! приказала она вошедшей служанкѣ.

— Я не напишу ему, что вы здѣсь, обратилась она къ Сусаннѣ. Вотъ обрадуется!…

И она отправила Дженни съ письмомъ.

Чрезъ полчаса Дженни воротилась съ нераспечатаннымъ письмомъ.

— Что это значитъ?

— Бріанъ Ленчестеръ третьи сутки не возвращается домой и неизвѣстно, гдѣ онъ.

Сусанна едва не упала безъ чувствъ.

На другой день у графини былъ съ визитомъ виконтъ де-Лантюръ Люсъ.

Графиня была рада случаю послушать новостей, а главное поразузнать о Бріанѣ.

— Позвольте, графиня! говорилъ виконтъ, прикладываясь къ ручкѣ графини.

Ту же церемонію онъ продѣлалъ и съ Сусанной.

— Что новаго? спросила графиня.

— Великое множество, графиня!…

— Ну-съ, виконтъ, какія-же? перебила графиня, когда виконтъ вздумалъ было разсыпаться въ любезностяхъ.

— Множество… Прежде всего, миссъ Мери Треворъ поправляется…

— Какъ? Она была нездорова?…

— Какъ? А вы не знали?… Тѣмъ лучше… Миссъ Треворъ впала въ каталепсію…

— Каталепсію!…

— Да-съ, каталепсію!… Настоящую каталепсію!…. Муре утверждалъ, что она не поправится… Вздоръ!! она поправляется.

— Какое счастіе! Бѣдная Мери!…

— У васъ, графиня, ангельское сердце!.. Но эта еще не все… Всѣ были увѣрены, что Мери влюблена въ маркиза Ріо-Санто… Но это неправда, она любитъ сэра Франка Персеваля.

— И это добрая вѣсть!

— Леди Кемпбель выходитъ изъ себя!… Но главная, новость — это Бріанъ…

Сусанна вздрогнула.

— Что-же? спросил-а графиня.

— Обстоятельство невѣроятное… Бріанъ сошелъ съ ума!

Сусанна поблѣднѣла.

— Это невозможно! вскричала графиня.

— И я говорилъ это; однако пришлось увѣриться..

— На чемъ-же основывается такое обвиненіе?

— На прошлой жизни Бріана и на словахъ графа Вейтъ-Манора.

— И на чемъ больше? спросила Сусанна.

— Ни на чемъ…

— Гдѣ-же онъ теперь? спросила графиня.

— Въ сумасшедшемъ домѣ…

Сусанна поблѣднѣла еще болѣе.

Лантюръ-Люсъ пробылъ еще нѣсколько времени и ушелъ.

— Офелія, вскричала Сусанна, Офелія!… Тутъ навѣрное, что-нибудь да кроется'… О, я найду его!…

— Но, Сусанна, вы даже не знаете… подождите…

— Ждать!… О, ни за что!…

Глава шестьдесятъ пятая.
Безумный.

[править]

Сусанна напрасно справлялась въ нѣсколькихъ больницахъ. Въ Джемсъ-Паркѣ ей сказали, что есть человѣкъ съ именемъ Ленчестера и просили подождать.

Она сѣла у рѣшетки сада, гдѣ прогуливались и Наполеонъ и Лютеръ и Луна и Египетская мумія…

Другъ съ другомъ они обходились изысканно вѣжливо.

Чрезъ нѣсколько минутъ сторожа привели старика съ болѣзненнымъ, но вмѣстѣ и злобнымъ выраженіемъ лица.

— Вы, миледи, желали видѣть лорда?

— Нѣтъ, мистеръ, нѣтъ… это ошибка… я думала…

Вдругъ старикъ вырвался и схватилъ ее за руку.

Испуганные сторожа стали осторожно подходить… Малѣйшее обстоятельство могло погубить Сусанну.

— Нѣтъ она не дочь моя? говорилъ старикъ. Я сталъ бы очень добрымъ, еслибы Богъ далъ мнѣ ребенка!…

— Не подходите! закричалъ онъ на сторожей. Патерсонъ! веревку!… Дитя не мое!…

— Смотрите, смотрите! Она молода и хороша!… Я же состарѣлся!… Несправедливо… Она измѣнила!… Мщеніе!… Кто хочетъ купить эту женщину?…

Наполеонъ, Лютеръ, Мумія и Луна важно стояли подлѣ и смотрѣли.

Сторожа успѣли схватить безумнаго.

— Уведите этого безумнаго! цриказалъ Наполеонъ, нюхая табакъ.

— Назадъ къ пирамидамъ! кричала Мумія.

— Не вамъ, джентльменъ!.. Пирамиды знаютъ меня?

И Наполеонъ величественно удалился.

— Это все папа надѣлалъ! проворчалъ Лютеръ.

— Неправда, я въ первой четверти! возразила Луна.

Сумасшедшіе разошлись.

Глава шестьдесятъ шестая.
Освобожденіе Бріана.

[править]

Поиски были напрасны цѣлые три дня.

Сусанна томилась.

На четвертый день Офелія, радостная, вбѣжала къ ней съ словами:

— Наконецъ-то я узнала…

— Гдѣ же онъ, Бога ради?..

— Въ Бедлемѣ.

— О, какъ я вамъ благодарна!

— Погодите… Очень трудно спасти его!..

Сусанна повалилась къ ея ногамъ.

— Погодите! вдругъ вскрикнула Офелія: я была дружна съ леди Б**… Она не откажетъ мнѣ…

— Но что она можетъ?

— А герцогъ Г**? Потерпите, Сусанна, чрезъ полчаса я ворочусь.

Сусанна ждала, то наслаждаясь надеждой, то томясь отчаяніемъ.

— Радость! Сусанна, радость!.. кричала воротившаяся графиня.

Сусанна не могла ничего выговорить.

— Вотъ письмо, Сусанна!.. Поѣзжайте въ Бедлемъ… Тутъ просьба министра освободить Бріана…

Въ Бедлемѣ три доктора съ важнымъ видомъ засѣдали за круглымъ столомъ.

Директоръ оканчивалъ:

— Итакъ, джентльмены, безуміе доказано. Все заставляетъ меня заключить: сэръ Бріанъ Ленчестеръ…

— Письмо господину директору, просунулъ въ дверь голову сторожъ.

— Хорошо… Итакъ, заключаю…

— Леди говоритъ, что это очень важное письмо…

— Хорошо. Итакъ, заключаю…

— Отъ министра…

— А!.. отъ министра?.. Извините меня, господа?..

Директоръ прочиталъ письмо.

— А! а!.. Я сейчасъ буду, обратился онъ къ сторожу…

— Но возвратимся къ нашему заключенію, господа… Итакъ, я заключаю: сэръ Бріанъ Ленчестеръ находится въ полномъ разумѣ.

— Что вы изволили сказать?

— Мое убѣжденіе, господа.

Оба доктора молча поклонились ему.

Бріанъ былъ запертъ въ клѣткѣ, какъ бѣшеный звѣрь! Возможно ли описать то, что онъ почувствовалъ, получивъ опять свободу?

Онъ схватилъ Сусанну за руку и, не говоря ни слова, увлекъ ее.

— Невѣжа, забылъ даже поблагодарить меня! проворчалъ директоръ.

Въ каретѣ Бріанъ долго смотрѣлъ на Сусанну и сказалъ:

— Благодарю, благодарю!..

— Не благодарите, Бріанъ!.. Не я-ли была причиной…

Бріанъ нахмурился.

— Это правда… Но я свободенъ и я разсчитаюсь съ ними!.. Скажите мнѣ, куда скрылся Тиррель?..

— О, ради Бога, остерегайтесь его!..

— Я долженъ его видѣть!

Сусанна сказала адресъ Муре.

Карета остановилась.

— Миледи! подождите меня здѣсь… Если же я не возвращусь… чрезъ полчаса, то знайте, что я отомстилъ.

— О, Бріанъ, сжальтесь надо мной!..

Бріанъ не отвѣтилъ.

Глава шестьдесятъ седьмая.
Отецъ Сусанны.

[править]

Онъ вошелъ нѣсколько минутъ спустя въ домъ доктора. Роулей встрѣтилъ его любезно.

— Прошу васъ сѣсть, милордъ, сказалъ онъ съ. необыкновенною любезностью, а я сейчасъ пойду за докторомъ.

— Не безпокойтесь, отвѣчалъ Ленчестеръ.

— Почему же не надо? та, та, та! Ну, что же вамъ надо?

— Я прошу васъ сказать Тиррелю, что одинъ человѣкъ желаетъ съ нимъ переговорить!

— Кто это мистеръ Тиррель? спросилъ Роулей.

— Тиррель или Спенсеръ, это все равно.

— Спенсеръ? Но я не знаю его. Ахъ виноватъ! это тотъ самый Спенсеръ, который года два назадъ купилъ аптеку.

— Но мнѣ говорить много некогда, мистеръ! вскричалъ Бріанъ. Подъ какимъ-бы именемъ онъ не скрывался, но я хочу его видѣть.

— Зачѣмъ вы желаете меня видѣть, спросилъ Тиррель, вошедшій въ комнату въ эту минуту.

Бріанъ обернулъ голову. Тиррель узналъ его и со страхомъ отступилъ.

— А!.. произнесъ онъ, вездѣ неудача!

— Я имѣю за вами долгъ, мистеръ Измаилъ, вскричалъ Бріанъ.

— Сосчитаемся, милордъ… Но что вамъ угодно?

— Прошу васъ сказать мнѣ имя отца Сусанны. Еще что?

— Я требую отъ васъ, чтобы вы сказали мнѣ.

— Вотъ этого не скажу, спокойно отвѣчалъ жидъ.

— Опасайся меня, Измаилъ!

Жидъ презрительно покачалъ головой.

— Я лучше совѣтую вамъ меня опасаться, отвѣтить онъ дерзко. Вы помните, что если захочу, то не выпущу васъ.

— О!.. я давно это зналъ, и потому принялъ мѣры.

— Но послушайте, милордъ, даромъ вѣдь я не открою этой тайны.

— Не безпокойтесь, я заплачу вамъ.

— Неоткуда, милордъ!… Рука, дававшая вамъ золото, теперь въ цѣпяхъ….

— Вы знаете!…

— Знаю, милордъ; но все-таки этой тайны я не продамъ…. Но васъ ожидаетъ громадное состояніе, такъ какъ вашъ братецъ, Вейтъ-Маноръ, сошелъ съ ума….

— Что!….

Тиррель расхохотался.

— Вамъ жалко?… Ха, ха, ха!… Но вы потрудились, кажется, порядочно для этого….

Бріанъ опустилъ голову передъ укоромъ собственной совѣсти.

— Быть можетъ, вамъ желательно знать причины недуга вашего сіятельнаго братца?… Представьте себѣ, что онъ безпрестанно видитъ передъ собою васъ и это сводитъ его съ ума….

— Замолчи!

— Надо сознаться: вы прекрасно вели дѣло….

— Замолчи же, говорятъ тебѣ!… Имя отца Сусанны?…

— Мало ли чего хотѣлось бы намъ знать!… Мнѣ, напримѣръ, очень бы пріятно узнать ту волшебницу-фею, которая освободила васъ изъ Бедлема….

Спенсеръ говорилъ спокойно и хладнокровно.

— Спенсеръ! Трудно дважды избѣжать висѣлицы!…

— Вполнѣ согласенъ, милордъ.

— Даю слово, что я сейчасъ же отправлюсь въ полицію, если ты не скажешь мнѣ имени Сусанны.

— Но кто, милордъ, сказалъ вамъ, что вы выйдете отсюда?

— Въ такомъ случаѣ, готовься на висѣлицу!

Тиррель смотрѣлъ на него спокойно-почтительнымъ взоромъ.

— Я не смѣю противиться болѣе, милордъ… Будьте добры, присядьте, и я открою вамъ….

— Милордъ, продолжалъ Тиррель, чрезъ васъ подвѣсили… Вы причиной того, что я не милліонеръ тетерь…. Вы украли у меня Сусанну, мое незамѣнимое сокровище… Но у меня, милордъ, есть средство отомстить вамъ за все…. Вамъ угодно знать имя отца Сусанны?… Хе, хе, хе! Неужели вы его не знаете?

Лице Тирреля освѣтилось какою-то адскою радостью и звѣрскимъ торжествомъ.

Сердце Бріана сжалось.

— Не знаю…. нѣтъ…. не знаю!…

— Не правда, милордъ!… Вы догадались…. и вы; не ошиблись!… Она дочь его, и вы не можете жениться на ней!…

Бріанъ не твердыми шагами пошелъ къ двери.

— Есть, впрочемъ, средство, милордъ, кричалъ вслѣдъ ему Тиррель… Законъ Моисея позволяетъ дядѣ жениться на племянницѣ…

Сусанна вскрикнула, когда къ ней подбѣжалъ разстроенный Бріанъ.

— Миледи!… Сусанна!… Я не могу ѣхать съ вами…. Прощайте.

Вечеромъ Сусанна получила слѣдующую записку:

«Я не долженъ васъ видѣть болѣе, Сусанна, потому что я братъ вашего отца и люблю васъ. Забудьте меня. Я уже не забуду васъ и постараюсь отыскать вашу мать».

"Бріанъ".

Сусанна упала безъ чувствъ.

Глава шестьдесятъ восьмая.
Двѣ женщины.

[править]

Прошло шесть недѣль.

Назначено было дѣло славнаго, блестящаго маркиза Ріо-Санто, котораго судили уголовнымъ судомъ.

Толпа передъ зданіемъ суда была страшная. За мѣста платили, и охотно, громадныя суммы.

У входа стояла женщина въ глубокомъ траурѣ. Когда ввели Ріо-Санто, она подняла вуаль.

Сердце Ріо-Санто исполнилось глубокой и искренней признательности, когда онъ узналъ графиню Дерби.

У леди Офеліи закружилась голова, когда она встрѣтила взглядъ маркиза. Она упала бы, еслибы ее не поддержала чья-то незнакомая рука, принадлежавшая-женщинѣ съ опущеннымъ вуалемъ.

— Кто вы? спросила графиня.

— Я бѣдная женщина, миледи… Мое имя… Фанни Бертрамъ… О, миледи, и я любила его!.. Благодарю васъ, миледи, я видѣла ваши слезы!..

И Фанни исчезла въ толпѣ.

Глава шестьдесятъ девятая.
Смерть Лу.

[править]

Въ одной изъ стойлъ уже описанной нами таверны сидѣлъ Педди О’Кренъ за кружкой джину.

За перегородкой находились Снелль, Меджъ Лу и Мичъ.

Еще далѣе сидѣлъ Бобъ съ Темперенсой, и въ самомъ углу Донноръ.

— А славная была бы пожива, говорилъ Снелль… Мое мѣсто было изъ первыхъ… Мичъ, мой зятюшка, налей-ка джину Лу, она дышетъ тяжело…

Лу взяла стаканъ, но онъ вывалился у ней изъ рукъ и разбился.

— Умретъ кто-нибудь! сказалъ Мичъ.

— Вздоръ!… Другой стаканъ намой счетъ, отвѣтилъ Снелль.

Лу приподнялась на локтяхъ, кашлянула и застонала.

— Посмотри-ка, мое сокровище, говорилъ Темперенсѣ Бобъ, до чего доводитъ злоупотребленіе водкой.

— Ну, ну, мой милашка, налей-ка мнѣ еще стаканчикъ.

Лу открыла глаза.

— Больно!.. какъ больно! прохрипѣла она. Пресвятая Богородица помилуй меня!

Донноръ невольно подошелъ къ ней.

— Открой ротъ, сестра, говорилъ Снелль…

Онъ вылилъ ей въ стаканъ джину.

Она вдругъ вскочила и, съ вытаращенными глазами, Стала кружиться по комнатѣ, крича:

— Пить! пить!…

Донноръ со слезами смотрѣлъ на нее.

— Здравствуй, дедди, закричалъ Снелль. Меджъ, кланяйся же твоему тестю.

Капитанъ Педди выставилъ изъ-за перегородки свою голову и закричалъ:

— Гадкій дьяволенокъ! ты началъ какую-то исторію…

— Сейчасъ, сейчасъ, долговязое чучело, почтеннѣйшій капитанъ!.. Я долженъ былъ бѣжать, когда нагрянули солдаты… Вдругъ какое-то оборванное страшилище… смотритъ на Темзу и напѣваетъ какую-то шотландскую пѣсенку… "Смотри, смотри! закричало вдругъ это страшилище. Видишь?.. Вотъ Груфоръ съ женой… Клара и Анна!.. Они, они!.. Ферджусъ, мой дорогой Ферджусъ!… " Кругомъ никого не было…

— Чтожъ дальше?

— Дальше?.. Я чуточку только струсилъ сначала, но наконецъ смѣло смотрѣлъ ему въ глаза… А онъ вотъ дуралей-то, какъ завоетъ, какъ зарыдаетъ!.. — "Умерли! закричалъ вдругъ и духъ въ воду… Вода была черезчуръ холодна, я и подумалъ: пускай тонетъ дуракъ, если охота есть!.. Ну да не вдругъ!… Съ четверть часа онъ плылъ какъ чурбанъ, не шевеля ни руками, ни ногами… Пѣсенку — то свою все попѣвалъ… Тише, тише — я не видѣлъ и не слышалъ ничего.

— А Груфоръ?

— Я пошелъ въ гостиницу Груфора… Тамъ никого… Подлѣ люка кровь — вотъ и все.

— Жалко!.. Славные были ребята!..

Лу валялась на полу въ страшныхъ корчахъ.

— Горитъ!… Жжетъ! хрипѣла она. Бога ради! погасите огонь!.. вотъ здѣсь!..

Донноръ опустился передъ ней на колѣни.

— Ничего, дедди! говорилъ Снелль.

— Это пройдетъ!… нужно джину!..

— Дедди, дедди!.. Господь сжалился надо мной и послалъ васъ сюда!..

— Загасите огонь!..

— Выпей джину, Лу!.

Дѣвушка отрицательно покачала головой.

— Дедди!.. Какъ я рада, что вы здѣсь!.. Ахъ, дайте мнѣ вашу руку… вотъ такъ… Какъ хорошо… не жжетъ больше… Какъ мнѣ хорошо!.. я…

Она замолчала. Глаза у ней закрылись.

Донноръ заплакалъ и поцѣловалъ ее въ лобъ.

— Что, дедди?

— Прошло… она умерла…

Онъ поднялъ дочь и съ своей ношей скорыми ша гами вышелъ изъ таверны.

Настало глубокое, мрачное молчаніе…

Глава семидесятая
«Къ смерти».

[править]

— Вотъ дочего доводитъ неумѣренность, говорилъ Бобъ.

— Да, мой Бобчикъ, я также умру, если ты не прикажешь еще бутылку джину, отвѣтила Темперансъ.

— Меджъ!.. говорилъ Снелль. Мужчинѣ не прилично плакать… но Лу мнѣ сестра… Бѣ… бѣ… бѣдная Лу!..

Снелль отвернулся.

На улицѣ раздался сильный шумъ. Всѣ члены семьи невольно вскочили и вскрикнули.

Дверь растворилась отъ сильнаго, яростнаго толчка, и вошелъ Тернбуль.

— Приговоръ произнесенъ!..

— Какой! закричалъ Педди.

Всѣ окружили Томма, который съ очевидною горестью опустился на скамью.

— Я только сейчасъ узналъ, проговорилъ онъ наконецъ… Но если бы я могъ спасти его…

— Онъ приговоренъ?.. спросилъ Неди.

— Къ смерти!..

Глава семьдесятъ первая.
Рендель Гренъ.

[править]

Но семья не дремала, рѣшившись спасти Ферджуса О’Брина. Своими происками семья успѣла приставить своего человѣка для надзора за осужденнымъ.

Это былъ Рендель Гремъ, за котораго поручились нѣкоторые изъ судей.

Наканунѣ казни, тюремный сторожъ перерылъ и пересмотрѣлъ все въ тюрьмѣ.

— Готовы вы, милордъ? спросилъ Рендель, когда сторожъ ушелъ.

— Готовъ.

Гремъ выбросилъ въ окно серебряную монету. Послышалось продолжительное мяуканье.

— Они ждутъ… Нужно разлучиться теперь… Вспоминайте иногда о бѣдномъ Ренделѣ… Клянусь, для роднаго отца не сдѣлалъ бы…

— Я буду помнить о васъ, какъ о лучшемъ и единственномъ другѣ… Но къ чему такая печаль?.. я увѣренъ… мы увидимся…

Рендель покачалъ головой.

— Нѣтъ, Брикъ-Некъ (Головоломка) мнѣ знакомъ… Впрочемъ, зачѣмъ унывать?.. Кто знаетъ…

— Неужели Брикъ-Некъ такъ опасенъ?..

— Думаю… Лѣстница въ шестьдесятъ ступеней, почти перпендикулярная, а подъ ней стѣна каменнаго дома… Днемъ я бы не рѣшился… ночью не видно!..

— За дѣло Ферджусъ?..

— Развѣ нѣтъ другой дороги?

— Нѣтъ.

Маркизъ закрылъ лице руками.

Рендель снялъ съ него цѣпи.

— Благодарю, сказалъ маркизъ. Не ради себя я принимаю ваше самопожертвованіе…

— За дѣло!…

Рендель развернулъ шелковую веревку, которая была обвита вокругъ его тѣла, и привязалъ ее къ толстому гвоздю. Рѣшетка давно уже была подпилена.

Глава семьдесятъ вторая.
Бѣгство Ріо-Санто.

[править]

Рендель былъ вполнѣ спокоенъ. Онъ хорошо понималъ опасность спуска съ Брикъ-Нека, тѣмъ болѣе на лошади; но его преданность Ферджусу была сильнѣе.

Его цѣль была — отвлечь на себя вниманіе часовыхъ.

Прикрѣпивъ веревку, онъ протянулъ руку маркизу съ словами:

— До свиданія!.. Пользуйтесь минутой и не забывай меня!..

— Чрезъ минуту онъ былъ уже за окномъ.

— Кто идетъ? спросилъ часовой.

Рендель не отвѣтилъ, а бросился къ тому мѣсту, гдѣ ждалъ Снелль съ осѣдланною лошадью.

— Бѣглецъ, громко закричалъ часовой.

Казалось, всѣ камни мостовой обратились въ полисменовъ при этомъ восклицаніи часоваго. Рендель скакалъ… За нимъ гналось множество солдатъ и полисменовъ… Стрѣлой долетѣлъ онъ до Брикъ-Нека… Лошадь остановилась… Онъ ударилъ ее… Всадникъ и лошадь исчезли…

Полисмены въ ужасѣ остановились: слышно было какъ копыта лошади стучали по первымъ ступенямъ… Потомъ что-то тяжело упало… все стихло.

Полисмены съ фонарями осторожно стали спускаться съ Брикъ-Нека. Съ первыхъ ступеней кровь… Внизу изуродованный трупъ лошади… Но слѣдовъ, ни малѣйшихъ, слѣдовъ всадника — нигдѣ…

Полисмены удивленно переглядывались и стали искать въ сосѣднихъ улицахъ.

Ріо-Санто въ это время безпрепятственно спустился изъ окна. Ползкомъ добрался онъ до угла, гдѣ ждали его члены семьи и какая то женщина въ черномъ.

— Я здѣсь, синьоръ, тихо сказалъ Бембо, выводя осѣдланную лошадь.

Ріо-Санто обнялъ его и вскочилъ на лошадь.

— До свиданія, Анджело!.. Мы еще увидимся.

Женщина бросилась и схватилась за гриву лошади.

— Офелія?…

— Нѣтъ…

— Кто же вы?..

— Клара Макъ-Ферленъ.

— Что вамъ угодно, миссъ?..

Сердцемъ маркиза овладѣло горестное чувство.

— Я не могу жить безъ васъ… Куда вы, туда и я.._

— Кто идетъ? крикнулъ часовой.

— Спѣшите, милордъ…

Ріо-Санто наклонился, поднялъ дѣвушку и ускакалъ..

— Кто идетъ? грозно закричалъ часовой…

Глава семьдесятъ третья
Смерть Ріо-Санто.

[править]

Было начало марта…

Недалеко отъ Крьюскаго замка, на травѣ лежала молодая дѣвушка. Возлѣ, на колѣняхъ, стоялъ мужчина.

— Клара!.. Ради Бога, что съ вами?..

Молодая дѣвушка открыла глаза и радостно улыбнулась… Она узнавала Шотландію…

— Такъ, такъ, шептала она… Лидская ферма… Тамъ мы будемъ счастливы, Эдуардъ… Мы будемъ тамъ одни, не правда ли, Эдуардъ?… Слышишь, совершенно одни!.. Я не хочу, чтобы Анна была съ нами…

— Да, милая, мы будемъ одни…

Но увы!… Дѣйствіе опытовъ Муре было слишкомъ сильно… Несчастная Клара помѣшалась.

Она затрепетала и съ ужасомъ закричала:

— Сжальтесь, сжальтесь!.. Вы говорите, что мы будемъ одни?.. Но зачѣмъ же она здѣсь… Сжальтесь… Она не можетъ васъ любить такъ, какъ я… Сжальтесь…

— Клара!.. Милая Клара!…

— А!… Вы отталкиваете меня!… Съ отчаяніемъ закричала она… Вы любите ее… О, берегитесь… Здѣсь Бланка убила Бертрана… Оставьте ее… А, вы насмѣхаетесь надъ бѣдной Кларой…

Дикое бѣшенство блеснуло у ней въ глазахъ.

Она приподнялась и коснулась пистолета, лежавшаго травѣ…

Движеніе было быстро — какъ молнія.

Эхо разнесло звукъ выстрѣла.

Маркизъ упалъ…

Клара вскочила, дико вскрикнула и исчезла между деревьями.

На травѣ остался безчувственный трупъ Ферджуса О’Брина…

Глава семьдесятъ четвертая.
Заключеніе.

[править]

Графиня Дерби навсегда поселилась во Франціи.

Мери Треворъ выздоровѣла и теперь — леди Файоръ, такъ какъ супругъ ея, сэръ Франкъ Персеваль, получилъ титулъ и имѣніе своего умершаго брата.

Бѣдная Клара!.. Она поселилась съ Анной и Стефеномъ въ Крьюскомъ замкѣ… Энджусъ Макъ-Ферленъ утонулъ въ Темзѣ…

Скоро къ нимъ присоединилась Сусанна съ своею матерью, графиней Вейтъ-Маноръ.

Клара долго не поправлялась… Теперь она жена Стефена.

Графиня Вейтъ-Маноръ была несказанно счастлива и благодарна Бріану, который соединилъ ее съ дочерью.

Своими жаркими поцѣлуями она не разъ осушала слезы, навертывавшіяся на глазахъ Сусанны при воспоминаніи о томъ, кого она такъ горячо любила.

Анна долго горевала, пока къ нимъ не пріѣхалъ благородный иностранецъ…

Теперь она счастливая мистрисъ Бембо.

Бріанъ въ настоящее время одинъ изъ лучшихъ ораторовъ Англіи. Долго онъ не могъ утѣшиться…

Виконтъ Лантюръ-Люсъ женился на писательницѣ, которая ужасно надоѣдаетъ ему своими водянистыми произведеніями…

Онъ очень несчастливъ — безъ шутокъ.

Буркеръ Бишонъ торгуетъ по прежнему.

Рендель какимъ-то чудомъ спасся и не вѣритъ, что Ферджусъ умеръ и все ждетъ…

Тиррель пропалъ безъ вѣсти.

Мистеръ Смитъ и Ватерфильдъ погибли въ тюрьмѣ.

Роулей отправился прямо въ адъ, прихлѣбнувъ нечаянно какого-то яду.

Педди — таможенный досмотрщикъ. Снелль — полисменъ.

Графъ Вейтъ-Маноръ умеръ въ Джемсъ-Паркѣ.

Докторъ Муре попалъ въ клѣтку бѣснующихся сумасшедшихъ.

Бобъ Лантернъ и Темперанса тамъ же.

Леди Кемпбель занимается сватовствомъ въ сумасшедшемъ домѣ.

Недавно открыли проходъ къ банковскимъ кладовымъ, въ которомъ, при обыскѣ, нашли скелетъ и огромную кружку.

Антикваріи перессорились изъ-за этого скелета и кружки и напечатали длинныя разсужденія въ Times, толкуя о временахъ Юлія Цезаря и великанахъ, населявшихъ Англію въ древности.

— Громъ и молнія! вскричалъ капитанъ Педди, прочитавъ ученую статью. Дорота, мой толстый купидонъ, смотри-ка, какъ врутъ господа ученые!.. Это трупъ Саундерса и его кружка!.. Чтобъ имъ подавиться своей ученой галиматьей!..

Конецъ.