Метценгерштейн (По; Уманец)/ДО

Метценгерштейнъ.
авторъ Эдгаръ Поэ (1809-1849)., пер. Левъ Игнатьевичъ Уманецъ.

Оригинал: англ. Metzengerstein, 1832. — Источникъ: Необыкновенные разсказы и избранныя стихотворенiя въ переводѣ Льва Уманца. Съ иллюстрацiями. Типографiя Т-ва И. Д. Сытина въ Москвѣ. 1908.

Метценгерштейнъ.

 

Pestis eram vivus—moriens tua mors ero. (Чума я былъ при жизни, умирая сталъ твоей смертью).

Мартинъ Лютеръ.

 

Ужасъ и рокъ во всѣ вѣка блуждали по свѣту. Зачѣмъ поэтому обозначать время, къ которому относится мой разсказъ? Будетъ достаточно, если я скажу, что въ глубинѣ Венгріи существовала незыблемая, хотя и скрываемая, вѣра въ ученіе о переселеніи душъ. Я не стану распространяться о самомъ ученіи, т.-е. о его ложности или вѣроятности, однако утверждаю, что очень значительная часть нашего недовѣрія, по выраженію Ла-Брюера, о всѣхъ нашихъ несчастьяхъ «vient de ne pouvoir être seul» (происходитъ отъ того, что мы не можемъ оставаться одни).

Однако въ венгерскомъ суевѣріи были нѣкоторые пункты, которые быстро перерождались въ нелѣпость. Они, т.-е. венгры, расходились очень во многомъ съ восточными авторитетами. Такъ, напримѣръ: «Душа, — говорятъ первые (я привожу слова очень остроумнаго и умнаго парижанина),— живетъ только одинъ разъ въ осязаемомъ тѣлѣ: лошадь, собака, даже человѣкъ, суть только призрачныя подобія этихъ существъ».

Фамиліи Берлифитцингъ и Метценгерштейнъ въ продолженіе многихъ столѣтій враждовали между собой. Не было, кажется, примѣровъ такого взаимнаго озлобленія между двумя другими столь знаменитыми семьями. Происхожденіе такой вражды, повидимому, находимъ у пророка: «Страшное паденіе постигнетъ высокое имя, когда, подобно всаднику надъ лошадью, смертность Метценгерштейна восторжествуетъ надъ безсмертіемъ Берлифитцинга».

Безъ сомнѣнія, эти слова сами по себѣ или вовсе не имѣютъ смысла или весьма мало, но извѣстно, что и еще болѣе незначительныя причины влекли за собой — и не въ давнія времена — послѣдствія столь же значительныя. Къ тому же, владѣнія, которыя были смежными, долгое время соперничали за вліяніе на правительство въ управленіи страной. Кромѣ того, близкіе сосѣди рѣдко бываютъ друзьями, и обитатели замка Берлифицинга могли смотрѣть съ своихъ высокихъ башенъ прямо въ окна дворца Метценгерштейновъ. Болѣе чѣмъ феодальное великолѣпіе, открывавшееся при этомъ, конечно, вовсе не способствовало смягченію чувства раздраженія въ менѣе древнихъ и богатыхъ Берлифицингахъ. Что же удивительнаго, послѣ того, что словъ пророчества, хотя и безсмысленныхъ самихъ по себѣ, было достаточно, чтобы возбудить и сохранить вражду между двумя семьями, уже подготовленными къ ссорѣ подстрекателями наслѣдственнаго соперничества? Пророчество какъ будто предсказывало, если вообще предсказывало что-нибудь, окончательное торжество могущественнѣйшему дому, и поэтому вспоминалось, конечно, съ ожесточеніемъ болѣе слабымъ и менѣе вліятельнымъ.

Вильгельмъ, графъ Берлифицингъ, несмотря на свое высокое происхожденіе, быль во время моего разсказа больнымъ, дряхлымъ старикомъ, ничѣмъ не замѣчательнымъ, кромѣ безграничной антипатіи къ семьѣ своего соперника и такой страстной любви къ лошадямъ и охотѣ, что ни болѣзнь, ни старость, ни умственная слабость не могли помѣшать удержать его отъ ежедневнаго участія въ опасныхъ охотахъ. Фридрихъ же, баронъ Метценгерштейнъ, былъ еще несовершеннолѣтній. Отецъ его, министръ, умеръ рано. Мать, фрау Марія, сошла въ могилу вскорѣ за нимъ. Фридриху въ это время пошелъ восемнадцатый годъ. Въ городѣ восемнадцать лѣтъ не долгій періодъ, но въ глуши, такой полной глуши, какую представляло изъ себя старое дворянское гнѣздо, удары маятника имѣютъ болѣе глубокое значенiе.

Въ силу нѣкоторыхъ обстоятельствъ, связанныхъ съ распоряженіемъ отца, молодой баронъ вступилъ во владѣніе своими богатыми помѣстьями тотчасъ по смерти родителя. Рѣдко кто изъ венгерскихъ дворянъ владѣлъ такими богатствами. Замкамъ барона не было числа; но главнымъ по богатству и обширности считался замокъ Метценгерштейнъ. Границы его владѣній никогда не были точно опредѣлены, но главный паркъ имѣлъ пятьдесятъ миль въ окружности. При извѣстномъ характерѣ молодого человѣка, получившего такое несмѣтное наслѣдство, почти не существовало сомнѣнія въ его будущемъ образѣ дѣйствія. И дѣйствительно, уже въ первые три дня его подвиги превзошли ожиданія его самыхъ восторженныхъ поклонниковъ. Безстыдный разгулъ, низкое предательство, неслыханныя жестокости быстро показали дрожащимъ вассаламъ, что никакая рабская покорность съ ихъ стороны не въ состоянiи оградить ихъ отъ когтей своенравнаго Калигулы, не знавшаго требованій совѣсти. Въ ночь на четвертый день загорѣлись конюшни Берлифицинга, и общее мнѣніе внесло поджогъ въ уже отвратительный списокъ преступлений и гнусностей, совершонныхъ молодымъ барономъ.

Во время переполоха, вызваннаго этимъ происшествіемъ, молодой человѣкъ сидѣлъ, повидимому, погруженный въ размышленія въ одной изъ большихъ пустынныхъ залъ родового дворца Метценгерштейна. На богатыхъ, хотя и поблекшихъ драпировкахъ, угрюмо свѣшивавшихся со стѣны, были изображены туманные и величественные образы знаменитыхъ предковъ молодого человѣка. Здѣсь духовныя особы въ мантіяхъ, богато опушенныхъ горностаемъ и въ кардинальскихъ шапкахъ, рядомъ съ властителями и суверенами, накладывавшее свое veto на желанія земныхъ королей или сдерживавшіх папскимъ fiat мятежный скипетръ князя тьмы. Тамъ темныя высокія фигуры князей Метценгерштейнскихъ, топчущія конями тѣла павшихъ враговъ и способныя своимъ свирѣпымъ видомъ подѣйствовать на самые крѣпкіе нервы. А еще дальше роскошныя лебединыя фигуры дамъ давно прошедшихъ временъ, плывущія въ призрачномъ танцѣ подъ звуки воображаемой музыки.

Прислушиваясь или дѣлая видъ, что прислушивается, къ все возраставшему шуму въ берлифицингскихъ конюшняхъ, или, можетъ-быть, обдумывая какую-нибудь новую, еще болѣе дерзкую продѣлку, баронъ не отводилъ глазъ отъ огромнаго коня, самой неестественной масти, изображеннаго на обояхъ, и принадлежавшаго, яко бы сарацину — родоначальнику враждебной семьи. Самъ конь, на переднемъ планѣ, стоялъ неподвижно, подобно статуѣ, между тѣмъ какъ позади его выбитый изъ сѣдла сѣдокъ погибалъ отъ кинжала Метценгерштейна.

На губахъ Фридриха появилась злобная улыбка, когда онъ замѣтилъ, по какому направленію смотрѣли безсознательно его глаза. Однако онъ не отвелъ ихъ. Притомъ онъ никакъ не могъ отдать себѣ отчета въ какомъ-то безпокойствѣ, охватившемъ его и сковавшемъ всѣ его чувства. Съ трудомъ онъ могъ согласовать свое полусонное, почти безсознательное состояніе съ уверенностью, что все это наяву. Но чѣмъ дальше онъ смотрѣлъ, тѣмъ сильнѣе его охватывало очарованіе, тѣмъ невозможнѣе казалось ему оторвать когда-нибудь глаза отъ изображенія. Между тѣмъ шумъ снаружи усиливался, и баронъ, наконецъ, съ неимовѣрнымъ усиліемъ обратилъ свое вниманіе на багровый отсвѣтъ горящихъ конюшенъ, падавшій въ окна его комнаты.

Но это было только минутное движеніе; его вниманіе снова машинально вернулось къ стѣнѣ. И вдругъ, къ его крайнему ужасу и изумленію, голова гигантскаго коня перемѣнила положенiе. Шея животнаго передъ тѣмъ нагнутая, какъ бы съ сожалѣніемъ надъ раненымъ хозяиномъ, теперь вытянулась во всю длину по направленію къ барону. Глаза, невидимые до того, смотрѣли теперь съ энергическимъ человѣческимъ выраженіемъ, горя необычайнымъ краснымъ огнемъ, а между раскрытыми губами, видимо, взбѣсившагося животнаго выступали его сгнившіе, отвратительные зубы.

Молодой магнатъ въ ужасѣ, шатаясь, направился къ двери. Когда онъ отворилъ ее, на него пахнуло, проникая далеко въ комнату, красное пламя, отраженіе котораго освѣтило колыхавшіеся обои, и баронъ вздрогнулъ, замѣтивъ, что оно озарило какъ разъ изображеніе безпощаднаго торжествующаго убійцы сарацина Берлифицинга.

Чтобъ разогнать напавшій на него страхъ, баронъ поспѣшилъ на свѣжій воздухъ. У параднаго входа онъ встрѣтилъ трехъ конюховъ. Съ большимъ трудомъ и рискуя жизнью, они сдерживали судорожно вырывавшагося и вздымавшагося на дыбы огненно-рыжаго коня.

— Чья лошадь? Откуда? — спросилъ сварливымъ, сердитымъ тономъ юноша, замѣтившій сразу это изумительное сходство между таинственнымъ конемъ на обояхъ и этимъ бѣшенымъ животнымъ.

— Ваша собственная, господинъ, — отвѣчалъ одинъ изъ конюховъ, — по крайней мѣрѣ, никто не заявлялъ о ней. Мы поймали ее всю въ пѣнѣ и мылѣ, когда она бѣшено мчалась отъ горѣвшихъ конюшенъ замка Берлифицинга. Предполагая, что это одна изъ заводскихъ лошадей стараго графа, мы отвели ее назадъ. Но конюхи отреклись отъ нея, и это очень странно, потому что она, видимо, еле выбѣжала изъ огня.

— На лбу ясно видны выжженныя буквы В. Ф. Б., — перебилъ другой конюхъ. — Я предполагалъ, конечно, что эти начальныя буквы значатъ «Вильгельмъ фонъ-Берлифицингъ», но въ замкѣ всѣ положительно отрекаются отъ лошади.

— Странно! — проговорилъ баронъ задумчиво, очевидно, не сознавая своихъ словъ. — Правда, замечательный, удивительный конь! И, видно, действительно, пугливый, неукротимый. Ну, пусть будетъ моимъ, — заключилъ онъ послѣ паузы, — можетъ-быть, такому ѣздоку, какъ Фридрихъ фонъ-Метценгерштейнъ, удастся укротить самого чорта изъ конюшенъ Берлифицинга.

— Нѣтъ, господинъ, вы ошибаетесь; мы вѣдь докладывали вамъ, что конь не изъ берлифицингской конюшни. Будь онъ оттуда, не осмѣлились бы мы представить его кому-либо изъ вашей семьи.

— Правда! — сухо согласился баронъ.

И въ эту самую минуту изъ замка выбѣжалъ, весь раскраснѣвшись, постельничій. Онъ шепнулъ на ухо барону о внезапномъ исчезновеніи куска обоевъ въ одной изъ комнатъ, которую онъ описалъ въ подробности. Несмотря на пониженный голосъ, которымъ онъ говорилъ, ничто не скрылось отъ возбужденнаго любопытства конюховъ.

Во время этого разговора Фридриха, повидимому, волновали различныя чувства. Однако онъ скоро овладѣлъ собой, и лицо его приняло выраженіе злобной рѣшимости, когда онъ приказалъ немедленно запереть на замокъ комнату, а ключъ отдать ему.

— А слышали вы о несчастьи съ старымъ охотнікомъ Берлифицингомъ? — спросилъ одинъ изъ слугъ барона, когда, послѣ ухода постельничьяго, огромный конь, признанный барономъ своею собственностью, поскакалъ съ удвоеннымъ бѣшенствомъ по аллеѣ, которая вела отъ замка къ конюшнямъ Метценгерштейна.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ баронъ, рѣзко поворачиваясь къ говорившему. — Ты говоришь, несчастье?

— Онъ умеръ, господинъ. Думаю, для васъ, какъ члена вашей семьи, извѣстіе не непріятное.

Усмѣшка скользнула по лицу слушателя.

— Какъ онъ умеръ?

— Стараясь спасти своихъ любимыхъ лошадей, онъ самъ погибъ въ огнѣ.

— Вотъ ка-а-къ! — протянулъ юноша спокойно и вернулся какъ ни въ чемъ не бывало въ замокъ.

Съ этого дня въ поведеніи распутнаго барона Фридриха фон-Метценгерштейна произошла замѣчательная перемѣна. Онъ, въ самомъ дѣлѣ, разочаровалъ ожиданiе многихъ маменекъ, имѣвшихъ на него видъ; а въ своихъ привычкахъ и образѣ жизни еще больше чѣмъ прежде сталъ расходиться съ жизнью сосѣдней аристократіи. Онъ никогда не переступалъ за предѣлы своего помѣстья и жилъ совершенно одиноко. Развѣ только таинственный бѣшеный рыжій конь, на которомъ онъ началъ постоянно ѣздить, могъ имѣть нѣкоторое право называться его другомъ.

Однако баронъ получалъ многочисленныя приглашенія отъ сосѣдей.

— «Не почтитъ ли баронъ праздникъ своимъ присутствіемъ?» — «Не приметъ ли баронъ участіе въ охотѣ на кабана?»

— «Метценгерштейнъ не охотится». — «Метценгерштейнъ не можетъ быть», — гласили лаконическіе отвѣты.

Съ такими постоянными оскорбленіями высокомѣрная аристократія не могла примириться. Приглашенія стали рѣже и менѣе любезны, и, наконецъ, совершенно прекратились. Вдова умершаго графа Берлифицинга даже высказала надежду: «что баронъ будетъ дома, когда не захочетъ быть дома, если онъ пренебрегаетъ обществомъ равныхъ себѣ; и будетъ ѣздить, когда не захочетъ, если предпочитаетъ общество своей лошади».

Это, конечно, была вспышка наслѣдственной непріязни и доказывала только, какую безсмыслицу мы въ состояніи сказать, желая проявить особенную энергію.

Сострадательныя души приписывали перемѣну въ образѣ жизни барона естественной печали о безвременно погибшихъ родителяхъ, забывая его жестокости и распутство въ короткій періодъ, непосредственно слѣдовавшій за этимъ грустнымъ событіемъ. Нашлись и такіе, которые приписывали это черезчуръ развитому самомнѣнію и гордости. Третьи, между которыми слѣдуетъ упомянуть семью доктора, наконецъ намекали на черную меланхолію и на наследственную болѣзненность; вообще темные слухи подобнаго рода ходили въ массѣ.

Въ самомъ дѣлѣ, неестественная привязанность барона къ новому пріобрѣтенію, — привязанность, какъ будто усиливавшаяся съ каждой новой вспышкой бешеныхъ наклонностей дьявольскаго животнаго, начала принимать въ глазахъ всехъ благоразумныхъ людей отвратительный и неестественный характеръ. Въ полдневный зной, въ мертвые ночные часы, здоровый или больной, въ тихую погоду или бурю, молодой Метценгерштейнъ казался прикованнымъ къ седлу гигантскаго коня, неукротимый нравъ котораго такъ подходилъ къ его собственному характеру.

Но были обстоятельства, которыя, въ связи съ событіями послѣдняго времени, придали сверхъестественный и чудовищный характеръ маніи всадника и свойствамъ коня. Скачки послѣдняго тщательно измерялись, и оказалось, что они превзошли даже самыя невероятныя предположенія. Кроме того, баронъ не далъ имени животному, хотя всѣ прочія лошади его конюшни имели имена, характеризовавшiя ихъ. Конюшня коня находилась въ отдаленіи отъ прочихъ, а что касается конюховъ и прочей прислуги, то никто не смѣлъ ухаживать за нимъ, или подходить къ его стойлу. Ходилъ за нимъ самъ баронъ. И даже изъ тѣхъ трехъ конюховъ, которымъ удалось съ помощью узды и аркана изъ цепи задержать его во время бѣшеной скачки изъ Берлифицинга, ни одинъ не могъ сказать, чтобъ онъ действительно коснулся рукой тѣла животнаго. Проявленiе особеннаго ума въ лошади не возбуждали, конечно, особеннаго вниманія; но были обстоятельства, которыя невольно бросались въ глаза самымъ флегматичнымъ скептикамъ, а бывали случаи, когда толпа отшатывалась передъ его загадочными порывами, и даже самъ Метценгерштейнъ блѣднѣлъ и отступалъ передъ пытливымъ пристальнымъ выраженіемъ его глазъ съ человѣческимъ взглядомъ.

Между всѣми окружающими барона никто не сомнѣвался въ необыкновенной горячей привязанности молодого дворянина къ бѣшеному коню, никто, кромѣ одного незначительнаго и уродливаго пажа, безобразіе котораго всѣмъ мозолило глаза и мнѣніе котораго, конечно, не имѣло ни малѣйшаго значенія. Онъ имѣлъ смелость, если вообще смѣлъ имѣть какое-либо мнѣніе, утверждать, что его господинъ никогда не садится въ сѣдло безъ невольной, хотя почти незамѣтной дрожи, и что каждый разъ, по возвращеніи изъ продолжительной прогулки верхомъ, каждый мускулъ лица его дрожитъ отъ злобнаго торжества.

Въ одну бурную ночь Метценгерштейнъ, проснувшись отъ тяжелой полудремоты, выбѣжалъ какъ сумасшедшій изъ комнаты и, вскочивъ на коня, помчался въ лѣсъ. Такое обычное событіе не привлекло ничьего особеннаго вниманія, но слуги ожидали съ безпокойствомъ его возвращенія, какъ вдругъ, послѣ нѣсколькихъ часовъ его отсутствія, неожиданный пожаръ отхватилъ всѣ роскошныя зданія замка, съ трескомъ проникая въ самыя основанія ихъ.

Такъ какъ пламя, когда его замѣтили, уже такъ распространилось, что попытки спасти какую-либо часть зданія были очевидно безполезны, то испуганные сосѣди стояли кругомъ, ничего не предпринимая и молча смотря на успехи огня. Но скоро новое ужасное зрѣлище привлекло ихъ вниманіе толпы и доказало, насколько сильнѣе впечатлѣніе, производимое видомъ человѣческаго страданія, чѣмъ самыхъ ужасныхъ зрѣлищъ, представляемыхъ неодушевленными предметами.

По длинной аллеѣ изъ старыхъ дубовъ, ведущей отъ лѣса къ главному выѣзду замка Метценгерштейнъ, скакалъ, точно гонимый самимъ демономъ бури, конь съ всадникомъ безъ шляпы и въ растерзанной одеждѣ.

Ясно было, что всадникъ уже не въ состояніи управлять конемъ. Искаженное лицо и судорожныя движенія показывали сверхъестественныя усилія; но всего только одинъ крикъ вырвался изъ губъ, сжатыхъ ужасомъ. Минута — и рѣзкій стукъ копытъ заглушилъ ревъ пламени и свистъ вѣтра; другая — и, перемахнувъ однимъ прыжкомъ черезъ площадку, конь взлетѣлъ на качающіяся ступени лѣстницы замка и исчезъ съ всадникомъ въ вихрѣ бушующаго пламени.

Буря моментально стихла, и наступила мертвая тишина. Бѣлое пламя, будто саванъ, все еще обволакивало зданіе, и, высоко поднимаясь въ спокойномъ воздухѣ, распространяло сверхъестественный свѣтъ, между тѣмъ какъ облако дыма тяжело повисло надъ строеніями, принявъ явственно форму колоссальнаго коня.