В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 7. Статьи и рецензии (1843). Статьи о Пушкине (1843—1846)
М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
19. Молодик, украинский литературный сборник, издаваемый И. Бецким. Харьков. В университетской тип. 1843. В 8-ю д. л. 318 стр.1
В Украине есть своя литература: после «Молодика» в этом не остается никакого сомнения. Что такое «Молодик», мы, в качестве москалей, не знаем; знаем только, что это альманах, наполненный русскими статьями в стихах и прозе, которые многим, без сомнения, очень понравятся. Харьков, по своему многолюдству и красоте, сравнительно с другими губернскими городами, есть некоторым образом столица Украины, а следовательно, и столица украинской литературы, украинской прозы и в особенности украинских стихов. Во всех русских губерниях много пишется стихов, но в Харькове особенно. Стихи эти хороши, как только могут быть хороши провинциальные стихи; в столицах их читают мало, но зато много читают в провинции, особенно на Украине и еще более, вероятно, в Харькове. Это обстоятельство делает Харьков особенно интересным городом и возбуждает охоту покороче с ним познакомиться. Вот почему, вероятно, один из вкладчиков «Молодика», г. Основьяненко, пересказывает нам в «Молодике» старинное предание об «Основании Харькова». Г-н Основьяненко, как известно, владеет необыкновенным талантом рассказывать разные старинные предания языком легким и понятным даже простолюдину. Выписываем начало его «старинного предания»:
Да, город Харьков отличен от многих губернских городов. Взгляните на него хоть слегка, хоть со всею внимательностию: прелесть! улицы ровные, чистые, прямые; публичные здания великолепны, частные дома красивы, милы; магазины наполнены всякого рода товарами, вещами, в изобилии и беспрестанно сменяющимися новейшими, изящнейшими; не успеет что явиться в Петербурге, уже привезено в Харьков и продано. Улица, театр, гостиный двор, различные художественные заведения… чего в нем нет! — Сколько потребно времени пройти город вдоль, устанешь, просто устанешь; а кругом обойти его, и не говорите, чтобы можно было в один день; это же еще и без предместий. И что в нем завидно, так это то, что в нынешнем году город был, кажется, кончен совсем; крайний двор известен; на следующий год, глядишь, уже от того двора выдвинулось в поле несколько улиц, выстроены домики, — и границы города изменились. Да чего? самая Основа (не забудьте, пожалуйста, об этом; нам нужно будет вспомнить)-- Основа уже почти соединена с городом, — город вливается в нее. — В сем году ходишь по городу, идешь из улицы в улицу, видишь домики, дома, деревянные, не только ветхие, но еще и не старые; зайдешь туда на другой год… батюшки светы! где я?.. Всё это застроено новыми, каменными, уже не домами, а палатами обширными, в два, три, четыре этажа; и всё красиво, мило, и всё и везде наполнено народом, везде жизнь, движение, суета… нет, именно нет во всем городе пустого, не занятого уголка. — На будущее лето вырастет из земли пятьдесят домищев в несколько этажей, каждый растянется на десятках саженей, верх еще кладут, до крыши далеко, а внизу жильцы движутся, промышляют… Стало быть, нужно строиться, есть из чего строить. Стало быть, народ прибавляется, — не покидает Харькова, а стекается в него из разных мест. Стало быть, в нем жить привольно, удобно: мастеровому, если только не сидит без работы; купцу, сбывающему выгодно свой товар; где им защита и покровительство от начальства, так они туда роем летят. Классу людей, понимающих, к чему ведут науки, уж какое удобство обучать детей! из каких мест не наезжают в Харьков! Расположились прожить, пока дети окончат учение, глядишь — купили дом, остались жить у нас навсегда: покойно, угодно, неубыточно, весело… что еще нужно для безмятежной жизни?..
Посмотрите вы на этого молодца, на этого франта между городами, посмотрите на Харьков в праздничный торжественный день — чудо! Стук экипажей по мостовым в разных улицах, все спешат к одному пункту… экипажи что наилучшие, модно, блестяще, красиво; кони завидные, упряжь одна другой наряднее, светится, сияет, как жар; кучера в ямских, лихо отделанных, хватски изукрашенных кафтанах; ловкие, лихие лакеи в блестящих ливреях с аксельбантами… Стоишь в сторонке, любуешься, глядя на всё это; нечего похулить! — Войдите в собор: пройдите через ряды купечества, степенно, важно стоящего, да какого купечества? Где случается им беседовать между собою о своих делах, там миллионы у них зауряд, а о сотнях тысяч редко и говорить приходится. Идите далее: вот вы в кругу чиновников; все в мундирах, блестяще, пышно, важно, золото, серебро, блеск; взгляните налево: дамы, девицы, всюду скромность, красота, прелесть убранства, наряды, всё прилично, всё со вкусом; перлы, бриллианты, тут последнее дело… смотрите и не насмотритесь, любуетесь, не налюбуетесь!
Все эти добрые христиане проводят день всякий по своему состоянию, дружно, согласно, а потому и приятно. В одном доме двадцать, в другом тридцать, пятьдесят обедают. Везде роскошь, изобилие! Лучшие яства, вина, сочные свежие плоды, серебро, хрусталь, вазы с цветами… Говор, шутки, смех, свобода приправляют обеды. Разговоры без пересудов, хотя из обедающих больше половины дам; без сплетней; рассуждения здравые, прямые; судят, рядят о музыке, литературе, произведениях искусств, прислушиваешься… суждения точнее, je vous assure,[1] дельнее, чем в ином журнале.
Пришел вечер. Не сговаривались, не условливались, а все опять вместе, в театре или в благородном собрании. В театре есть на что посмотреть, есть чем заняться и потом послушать, хоть и не печатных, а дельных суждений. Входите в благородное собрание… зала превосходная, огромная!.. Цари хвалили ее!.. Свет, блеск, многолюдство. Чинно, пристойно, весело; в толпе вас никто не теснит, кажется — заботится о вашем спокойствии. Поговорите с кем и о чем угодно; находите знание, образованность, сведения… Взгляните на прекрасный пол, сидящий на возвышении в ожидании бала. А? что скажете? Цветник, сударь, да еще какой! Отличных, прелестных, цветочек к цветочку подобранных, благоуханных, ароматных… ну, не приберу слов; голова отупела, гляжу, любуюсь и… Наряды, убранство, ловкость во всем; всё у места, грациозно, лучше нельзя придумать. Поговоривши с молодыми людьми, вас окружавшими, вы приятно провели время, насладились дельным разговором… Подойдя к цветнику, любуетесь; вот студенты, чиновники… О чем вам угодно будет поговорить, о литературе русской, французской, о музыке немецкой, итальянской, о композиторах… суд здравый, толковый, французский язык правильный, выговор чистый… Столица, право слово, столица!..
Музыка гремит, кадрили, вальсы, мазурки, всё идет своим порядком. Везде грация, ловкость, пристойность, в парных разговорах острота, любезность, немножко кокетства, столь прелестного в прелестных, необходимого в милых… глядишь… и узелок завязался…
Вообще видите стройность, образованность, пышность без чванства, хлебосольство, радушие, вкус, здравое суждение, умение жить…
Смешон мне наш Харьков!.. Как он упитался, как он распространился, как он разукрасился! Привлек к себе иногородних торговых гостей, ворочающих миллионами, вкоренил учение высшим наукам, сам принарядился, расфрантился, шаркает по-европейски, отплясывает французские кадрили, погуливает на многолюдных ярмарках, припасает самое лучшее из наилучшего, любезничает с дамами, не наговорится о премудрости, чванится далекою о себе славою, гордится пред своими братьями, не дает никому ступить себе на ногу, поглядывает только, как и старшие его братья шапки пред ним снимают, а сам, заломя голову, руки по столичному заложа в карманы, думает, что он и в самом деле фря какой!.. Эх, голубчик ты мой! Ну, что, как я расскажу про твое рождение, как ты рос и мужал? Каков был ты в начале и каков теперь — сравнить, так просто умора! Был так себе, ничего, даже и в простые городишки не норовился, а глядишь, как счастие послужило?
Обещаем бездну удовольствия тому, кто прочтет до конца «старинное предание» г. Основьяненки. Нельзя не пожалеть, что в «Молодике» только и есть, что одна эта украинская статья, а все прочие или московские, или немецкие. В pendant[2] к «старинному преданию» г. Основьяненко очень бы шла статья о Харькове, в которой было бы показано значение этого действительно замечательного города России в торговом, промышленном и ученом отношениях; но такой статьи, к сожалению, в «Молодике» нет, а она была бы и любопытна и полезна. — Очень недурен отрывок из драматического сочинения г. В. Корженевского «Горец», но тем более жаль, что это сочинение помещено не вполне, а потому теряет всё свое достоинство. Переводы г. Бецкого и г-жи Васильковичевой из Жан Поль Рихтера сделаны очень хорошо; но нельзя похвалить выбора переводчиков: переведенное ими могло бы остаться в подлиннике без всякой потери для украинской публики. Сверх того, это совсем не альманачные статьи. Жан Поль Рихтер — довольно странное явление. Это писатель, сверкающий искрами гения, но совсем не гений. Гений образуется из соединения глубокого разума с сильным рассудком: разума в Жан Поле много, но рассудка нет ни на грош, и оттого творения этого писателя представляют собой смесь грубой руды с блестками чистого золота. Иногда он удивляет широкостию и глубиною своих созерцаний, но чаще — дикостию и уродливостию выражения и мыслей. Переводить его надо осторожно, избирая одно хорошее и обходя обыкновенное и дурное. Кроме того, по своему направлению, Жан Поль принадлежит теперь к писателям эпохи, которая для настоящего времени уже мертва.
Стихотворений в «Молодике» множество. Провинциальные поэты деятельны, благодаря невзыскательности своей публики и удивительной охоте ее к чтению стихов, которых в столицах, как сказано, читают мало, если их достоинство состоит только в том, что они — стихи, а не проза. Боже мой, сколько поэтов на Украине, и как хорошо, т. е. как много пишут они стихов, которые именно — стихи, а не проза! Гг. Бороздна, Дьяченко, Кленов, Лукашевич, Майсуров, Мещерский, Недолин, Руэль, Чужбинский, Щербина, Щоголев: всё это украинские поэты… Из них должно исключить только одного г. Кронеберга, хотя он живет и в Харькове. По таланту понимать и переводить Шекспира г. Кронеберг принадлежит к замечательным поэтам русских столиц. Помещенный в «Молодике» отрывок из «Гамлета» возбуждает живейшее желание прочесть весь перевод этой драмы.2
«Молодик» украшен несколькими пьесами, и в прозе и в стихах, петербургских и московских литераторов. Г-н Погодин описывает Брюссель и Амстердам своими короткими фразами, напоминающими его знаменитые исторические афоризмы.3 Эта статья г. Погодина так же замечательна, как и прежние отрывки из его путевых записок, которые он предлагал публике в «Москвитянине» и «Беседе русских литераторов».4 Из столичных поэтов украсили «Молодик» своими стихами гг. Кукольник, Бенедиктов, Гребенка, Фет, Ф. Глинка, Шевырев. Посмертные стихотворения г. Соколовского знамениты своею длиннотою и прозаичностию; а три стихотворения г. Шевырева знамениты тою превыспренностию мысли и выражения, которые решительно недоступны уму слабых смертных, к числу которых мы смиренно и себя причисляем. Может быть, кому-нибудь из наших читателей посчастливится разгадать таинственный смысл этих стихотворений; советуем кому-нибудь заняться решением этой задачи, равной по трудности квадратуре круга, и для того прилагаем здесь означенные стихотворения. Первое из них называется «Римский форум»:
Распаялись связи мира,
Вещий форум пал во прах,
Тяжко возлегла порфира
На его святых костях.
Но истлел хитон почтенный —
И испуганным очам
Вскрылись веча, там и там,
Порознь кинутые члены.
И стоят печально ныне
Кой-где сирые столбы:
По заброшенной пустыне
Псы гуляют да рабы.
Есть же форума обломки:
Так прияли ж от отцов
Благороднейшую кровь
Угнетенные потомки.
Египетские гиероглифы второго стихотворения г. Шевырева относятся тоже к Риму и называются «Русская песня в Риме»:
Лавры, тополи густые!
Кто теперь у наших вод
Песни новые, живые
Гармонически поет?
Как полны любовной муки
Отзываются в струях!
То неведомые звуки
На полуденных брегах.
Часто я, забывшись в беге,
В море волн не тороплю
И, покоясь в звучной неге,
Их дослушивать люблю.
Много песен голосистый
Распевает мой народ:
Сей же песни звонкой, чистой
Не слыхать у наших вод.
Лавры, тополи, густыми
Сеньми к Тибру наклонясь,
Шепчут листьями живыми,
В струи желтые глядясь:
«Древний праотец-поитель!
С хладных, северных степей
В изумрудную обитель
К нам принесся соловей.
Заунывный, тихий, нежный
Чувством звук его дрожит;
Голос правильно-небрежный
Чистым золотом звенит.
В песни русской, в песни томной
Выливает душу он,
Душу, любящую скромно,
Душу нежных русских жён».
Тибр и шумная дубрава
Сочетали дружный глас:
«Соловей, России слава!
Пой нам песни, радуй нас
На реченьи свежем, новом!
Счастье будь твой римский друг
И тебе приветным словом
Отвечай на каждый звук!»
Слова третьего стихотворения г. Шевырева опять-таки относятся к Риму и называются: «В альбом…..»:
Бывало, скиф, наш предок круглолицый,
Склонив к рукам закованным главу,
Смиренно шел за римской колесницей,
Служа рабом чужому торжеству.
А ныне скиф гордится, созерцая,
Как дочери его родной земли,
Красою чувств возвышенных сияя,
На торжество в Рим древний притекли;
Как их душа в развалинах пылает;
Как римлянин, наш данник в свой черед
Их кроткий плен с покорностью несет
И языком Петрарки напевает.
Прочитав эти стихотворения, вы невольно согласитесь, что таких певцов не найдешь и на Украине, где так много всяких певцов…
1. «Отеч. записки» 1843, т. XXVIII, № 6 (ценз. разр. около 30/V), отд. VI, стр. 33—37. Без подписи.
2. «Гамлет» в переводе А. Кронеберга вышел в свет отдельным изданием в Харькове в 1844 году. Белинский посвятил этому переводу две рецензии — в «Отеч. записках» (1844, т. XXXIII, № 4, отд. VI, стр. 41—45) и в «Литер. газете» (1844, 17.VIII, № 32). Обе рецензии вошли в VIII том ИАН.
3. «Исторические афоризмы», вышедшие в 1836 г. отдельным изданием, Белинский назвал «знаменитыми», конечно, иронически.
4. С 27 декабря 1838 г. по 26 сентября 1839 г. М. П. Погодин совершил путешествие по Европе, описанное им в книге «Год в чужих краях (1839). Дорожный дневник» (четыре тома, М., 1844). Отрывки из этого «Дневника» предварительно были напечатаны в «Москвитянине» и сборнике «Русская беседа», которую Белинский неточно назвал «Беседой русских литераторов». Можно думать, что и это произведение Погодина Белинский назвал «замечательным» в ироническом смысле.