Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Моховое болото[править]
Хороша была осень в России! Утром, в солнечный день, в небесах голубая прозрачность. Солнце как-то смотрит вбок, — от берез и елей ложатся длинные тени. Далеко видны дали лесов. И несмотря на то что уж улетели дупеля, бекасы, утки, все-таки мои приятели-охотники стремятся на охоту.
— Вон, — говорит Герасиму Дементьевичу Василий Сергеич, — вон вдали, погляди-ка, Герасим, — что это блестит на самом горизонте?
— Это далече? — отвечает Герасим. — Это на Шахе, а полевей-то блестит Заозерье. Это самое-то озеро и блестит.
— Так вот двинемте туда, — предлагают охотники.
— Далече, — говорит Герасим, — верст двадцать. Да и чего? Утки-то улетели. Гуси садятся в утро раннее. Да где же — их ведь не возьмешь…
— А ведь мы там не бывали, — говорит Караулов.
— Места-то много, — говорит Герасим, — во многих местах не бывали. Нешто все обойдешь. Вепрево озеро ближе, а вот за Вепревым и не бывали. И я не бывал, места не знаю. Далее там есть Свято озеро. И-и-х… глубоко. Говорят, дна нет. Вода чистая, голубая.
— А сколько в России этих разных мест, — сказал доктор Иван Иванович, — никто не знает.
— Недалече отсюда Берендеево болото — зашел, и прощай, домой не придешь, шабаш… Пропал без вести….
— Какая ерунда, — сказал Павел Александрович. — Есть такие места на севере, в тундре, в тайге сибирской, а здесь нет — нечего врать-то.
— Постой, Павел, — сказал я, — постой. Вот видишь в окно, книзу — это моховое болото. Близко, а никто его не проходил.
Павел Александрович встал из-за стола, надел пенсне и посмотрел внимательно в окно. За ним и другие встали из-за стола и стали смотреть в окно с таким видом, как будто в первый раз видели это болото.
Потом опять все сели, молча, за стол и продолжали пить чай.
— Это верно, — продолжал Герасим, — нипочем его не пройти. Там завсегда журавли выводятся, и волки тоже. Вот и теперь в ночь послухаем — выть будут.
Павел Александрович опять встал из-за стола, достал бинокль из чемодана и снова стал смотреть на болото.
— Вздор. Не может быть. Но странно, отчего же мы туда не ходили? Верно, что кочки, трясина, седой лесочек. Странно.
— А там самое тетеревье и белые куропатки. Поди-ка, возьми, — сказал Герасим.
— Удивленье, — глядя на всех, говорил Караулов. — Рядом, а не были… Чисто кто глаза отводит.
— Это в жизни бывает, и часто, — сказал я. — Я одного знал профессора, за границу ездил каждый год. Швейцарию всю пешком прошел. В Италии все достопримечательности осмотрел: собор Петра, Миланский собор, в Венеции жил, все записывал и всю жизнь только и рассказывал о путешествии за границу. Москвич, родился на Разгуляе, в доме отца. А я его спросил: «В Успенском соборе были?» Оказывается — не был.
— А я одного богатого москвича знаю, — сказал Сахновский, — фабриканта. У него в квартире фотографии всех знаменитых иностранных артисток. Сейчас он старый холостяк, миллионер. Все тужит, все мрачный. Мне говорил раз: «Теперь я вижу, какого я маху дал, кругом меня какие девушки русские были, — и начал считать такую-то и такую-то. — Все они замуж вышли. А я гонялся за этими далекими, — показал он на фотографии. — Какие колье дарил! А они на меня ноль внимания. За улыбки дарил. А те вот около были — не видел. Вот сижу один…»
После завтрака Павел Александрович надел высокие охотничьи сапоги и, никому не говоря, собрался один в моховое болото.
Тетушка Афросинья сказала ему, что «чиво-ничиво, болото и болото». Она туда ходит клюкву собирать, и показала ему клюкву в решете.
— И-и… — говорила, — клюквы там много, и волки есть, — она сама видала. — Только они здешние, смирные, никого не обижают. Пастух их часто видит. Они свои, боятся. Ежели они овцу нашу тронут, то вся деревня с вилами пойдет. Они знают. Изведут их.
Павел Александрович снарядился — взял с собой картечь, бинокль — и ушел один. Я у края сада стал писать этюд, а приятели отправились на реку ловить рыбу.
Через некоторое время я услышал на моховом болоте выстрел. Потом другой. «Ишь ты, — подумал я, — должно быть, нашел что-нибудь». А еще через несколько минут с болота донесся крик.
Я вскочил, побежал на край луга и увидел, как от стада бежал к болоту подпасок и что-то кричал.
— Ленька, — позвал я своего слугу, — поди-ка узнай, чего он кричит. Не Павел ли Александрович увяз?
Ленька побежал вниз через пашню к болоту.
Василий Сергеевич, возвращавшийся с рыбной ловли, показывая мне издали здорового налима, кричал:
— Вот уха-то какая…
— Вася, — крикнул я, — там, на болоте, Павел Александрович — не увяз ли?..
— Постой, я сейчас, — сказал Вася и пошел в дом. С болота опять донесся крик.
— Вот они идут, — сказал Вася, подходя ко мне. — Вон, по озими… трое. Должно быть, Павел Александрович.
Тяжело поднявшись к нам на бугор, в калитке сада показался Павел — весь в грязи и тине. Ленька нес две куропатки.
— А ведь верно — не пройдешь, невозможно, — сказал Павел. — Не брось он мне кнутовища, и сейчас бы сидел. Выше пояса застрял. Вылезти самому никакой возможности.
Краснорожий подпасок ухмылялся.
— Я говорил — барин, не ходи, утопнешь… а потом, слышу, кричит.
— Хуже всего — пенсне потерял… — горевал Павел.
— Идем скорее, ведь ты простудишься. Надо Ивана Ивановича позвать. Растереть тебя водкой теплой.
С Павла стаскивали сапоги, поили горячим чаем с коньяком.
Доктор Иван Иванович из домашней аптечки достал порошок, всыпал в коньяк, добавил перцу и заставил Павла Александровича выпить эту бурду. После такого лекарства глаза у Павла завертелись колесом.
— Огонь! — кричал он. — Все горло сожгло. Что же ты, доктор?
— Не лезь в моховое болото. Давно надо понять, что такое Россия…
Герасим Дементьевич лукаво поглядел на меня и добавил:
— Без понятиев, это верно, пропасть можно…
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Моховое болото — Впервые: Возрождение. 1938. 28 октября. Печатается по газетному тексту.