Народная Русь (Коринфский)/Пчела — Божья работница

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Перейти к навигации Перейти к поиску
Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа — Пчела — Божья работница
автор Аполлон Аполлонович Коринфский
Опубл.: 1901. Источник: А. А. Коринфский, Народная Русь. — М., 1901., стр. 406—415; Переиздание в совр. орфографии. — Смоленск: Русич, 1995.

Народная Русь
Предисловие
I. Мать — Сыра Земля
II. Хлеб насущный
III. Небесный мир
IV. Огонь и вода
V. Сине море
VI. Лес и степь
VII. Царь-государь
VIII. Январь-месяц
IX. Крещенские сказания
X. Февраль-бокогрей
XI. Сретенье
XII. Власьев день
XIII. Честная госпожа Масленица
XIV. Март-позимье
XV. Алексей — человек Божий
XVI. Сказ о Благовещении
XVII. Апрель — пролетний месяц
XVIII. Страстная неделя
XIX. Светло Христово Воскресение
XX. Радоница — Красная Горка
XXI. Егорий вешний
XXII. Май-месяц
XXIII. Вознесеньев день
XXIV. Троица — зелёные Святки
XXV. Духов день
XXVI. Июнь-розанцвет
XXVIL. Ярило
XXVIII. Иван Купала
XXIX. О Петрове дне
XXX. Июль — макушка лета
XXXI. Илья пророк
ХХХII. Август-собериха
ХХХIII. Первый Спас
XXXIV. Спас-Преображенье
XXXV. Спожинки
XXXVI. Иван Постный
XXXVII. Сентябрь-листопад
XXXVIII. Новолетие
XXXIX. Воздвиженье
XL. Пчела — Божья работница
XLI. Октябрь-назимник
XLIL. Покров-зазимье
XLIII. Свадьба — судьба
XLIV. Последние назимние праздники
XLV. Ноябрь-месяц
XLVI. Михайлов день
XLVII. Мать-пустыня
XLVIII. Введенье
XLIX. Юрий холодный
L. Декабрь-месяц
LI. Зимний Никола
LII. Спиридон солноворот
LIII. Рождество Христово
LIV. Звери и птицы
LV. Конь-пахарь
LVI. Царство рыб
LVII. Змей Горыныч
LVIII. Злые и добрые травы
LIX. Богатство и бедность
LX. Порок и добродетель
LXI. Детские годы
LXII. Молодость и старость
LXIII. Загробная жизнь
[406]
XL.
Пчела — Божья работница

Дни с 19-го по 27-е сентября слывут во многих местах Святой Руси «пчелиной девятиною». На одной грани этого девятидневия стоит в народной памяти светлый облик преподобного основателя Соловецкой обители, св. пустынника Зосимы, чествуемого Православной Церковью, кроме того, и весною — 17-го апреля, — а на другом рубеже красуется его преподобный сподвижник Савватий. Оба названных святых Русской Земли считаются в народе пчелохранителями-пчеловодами. Благоговейное воспоминание о них слилось в народном представлении в один нераздельный образ «Зосимы-Саватия», вот уже несколько веков привлекающий на студеное Белое море в основанный преподобными монастырь-«пчельник» несметные тысячи богомольцев. Наш пахарь-народ был пчеловодом с древнейших времен своего существования. Но русское пчеловодство сосредоточивалось раньше только в юго-западном углу светлорусского простора, откуда мед и воск шли Днепром даже и за море ещё в ту стародавнюю пору, когда пчела-работница ютилась в бортях-дуплах и была в диком состоянии (до XIV века). В старину выплачивались медом-воском даже всякие дани, подати и налоги, — наравне с пушниной и хлебным зерном. Меда ставленые-сыченые ещё до Красна-Солнышка — князя-Владимира были любимым охмеляющим напитком любящей «веселие» Руси; в приготовлении их наши отдаленнейшие предки достигли высокой степени совершенства и не знали себе соперников в разноязычной семье других народов. Со времени просвещения Руси Тихим Светом [407]правой веры Христовой пчела, доставляющая не только пьяный-сладкий мед, но и воск — «Богу на свечку», стала слыть «Божьей угодницею», продолжая обитать-плодиться все ещё в своих лесных бортях.

Святые Зосима и Савватий[1], в средние годы XV-гo столетия подвизавшиеся во славу Божию на дальнем севере, первые — по преданию — научили русский народ более или менее правильному пчелиному хозяйству, не только устроив на Руси пасеки-пчельники, но даже занеся «пчелу» на обвеянный бурями пустынный остров, покоящийся в студеных волнах Белого моря, на многие сотни верст южнее берегов которого никто до той поры и слыхом не слыхал о пчеловодстве. «Божественный пчельник», основанный почившим угодником Божиим, неустанно продолжает с тех пор, разрастаясь и укрепляясь, возносить из волн Белого моря студеного немолчную хвалу Живоначальной Троице.

«Святая двоица — Зосима-Савватий» — в великом почитании не только на северном поморье, но и по всей народной Руси, от моря до моря. Всюду, — не только, где стоит хоть один пчелиный улей, но где теплится перед божницею хотя одна свеча «воска яраго», — повсеместно благоговейно поминаются родные Русской Земле имена святых угодников Божиих, покровителей пчелы, оберегающих — кроме того — своею крепкой защитою и всех плавающих по северным водам, омывающим место их земного подвижничества о Христе. Почти на каждом пчельнике можно найти икону соловецких подвижников. Ни один пчеловод не начнет никакого важного дела в своем пчелином хозяйстве без обращенной к ним молитвы. Благочестивая старина советует служить дважды в году на пчельниках молебны Зосиме-Савватию: по весне, когда ульи выносятся из [408]омшеника на вольный воздух, и осенью — в один из дней пчелиной девятины, заставляющей убирать пчелу на зимний покой, в теплый уют. «Милостивый Спас всяку душу спасает, Зосима-Савватий пчелу бережет!» — говорят пчеловоды: «Без Бога — ни до порога, а без Зосимы-Савватия — ни до улья!», «Что у пчелы в соту — то Зосима-Савватий дал!», «Пчела — Божья угодница, а и та Зосиме-Савватию свой молебен поет!», «Зосима-Савватий вместе с пчелой Богу свечку лепит, Пресвятой Троице дом строит!», «Зосима-Савватий цветы пчеле растит, в цвет меду наливает!». В таких и тому подобных словах определяет народ значение соловецкой двоицы для пчеловода, — приговаривая: «Ты мед-то ломать — ломай, да об Зосиме-Савватии вспоминай!», «Без Савватия-Зосимы — рой пролетит мимо (пчельника)!», «Рой роится — Зосима-Савватий веселится!» и т. д. Прибегая под щит заступничества соловецких покровителей пчелиного хозяйства, водящий пчелу пахарь твердо памятует вещее слово умудренных опытом предков, гласящее, что святая двоица — Зосима-Савватий — помогает только благочестивым, блюдущим отеческие заветы, людям. «Злому-неправедному лучше и не водить пчелы!» — говорят в посельской Руси, считающей пчеловодство делом угодным Богу, но одновременно с этим не советующей приступать к нему с загрязненной грехом душою. «У праведного — рой за роем роится, у грешного последняя пчела переводится!», «К доброй душе и чужая пчела роем прививается!», «Подходи к пчеле с кроткими словами, береги пчелу добрыми делами!», «Пчела на злого хозяина Богу жалуется!», «Доброго человека и пчела не жалит!», «Вору-грабителю — и от пчелы в соту одна горькая хлебина!» — можно услыхать от любого пчеляка-пасечника.

Божья угодница-работница — пчела — ещё в глубокой древности, во времена, повитые мглистым туманом язычества, слыла наделенным нездешней силою насекомым. В старинных русских сказках звездная россыпь является «золотым роем пчел». Эти небесные пчелы ниспосылают на ширь-даль поднебесную медовые росы, собираемые из цветов их земными сестрами, лепящими соты. С этим преданием совпадает древнегреческое сказание о небесных пчелах, приносивших мед малютке-Зевесу.

Пчелиная мудрость всегда считалась не подлежащей никакому сомнению. «На что хитра гад-змея подколодная, а пчелка, Божья пташка, и её перемудрит!» — говорят на Руси. По крылатому народному слову — «От пчелы ничто ни на [409]земле, ни под землей не укроется: все она слышит, все-то видит, обо всем Богу говорит!», «Одной пчеле Бог с роду науку открыл!», «Пчела — ни девка, ни вдова, ни мужняя жена: детей водит, людей питает, дары Богу приносит!», «Нечему пчелу учить, сама всякого мужика научит!», «Для пчелы всяк урок легок!», «Родилась пчела — всю науку поняла!», «Мала-мала пчелка, а побольше великого знает!»

Пчела настолько свята в Божьем мире, среди созданных Творцом существ, что даже сам грозный Илья-пророк не может ударить громом-молоньей в пчелиный улей, хотя бы за ним укрывался нечистый дух. Ужаленный пчелою человек считается в народе погрешившим против Духа-Свята в этот день. Приблудный, залетевший на чужой двор, привившийся к чужому дому рой сулит его хозяину счастье. Если же такой рой залетит в подполье, — это считается ещё более счастливым признаком: кто не станет всячески оберегать такое «счастье», падет на голову тому, как снег, беда неминучая. Убить пчелу — грех на шею навязать; украсть колоду с пчелами — святотатство. По старинному преданию, пчелы потому стали «пред Богом святы», что в то время, когда на Голгофе совершалось искупление племени-рода человеческого, они прилетали целым роем к распятому на кресте Сыну Божию и, выпивая кровавый пот, проступавший на Божественном челе, облегчали страдания Спасителя. Потому-то, по словам народной мудрости, «без пчелы (без восковых свеч) и обедню поп не служит». По словам другого народного сказа, пчелы жалили руки бичевавших Христа. Третье сказание рисует их разносящими «по всему белому свету христьянскому» первую весть о Светлом Воскресении Христовом.

В Поволжье лет двадцать тому назад ещё ходило с пчельника на пчельник изустное повествование о том, как Бог Саваоф передал пчел под защиту святых Зосимы и Савватия. Долго жили пчелы, Божьи угодницы, — гласила народная молвь, — долго жили, не было у них среди святых Божиих своего покровителя. И нападала от этого на мудрое пчелиное царство всякая нечисть, мешая пчелам делать Божье дело. Собрались однажды на совет семьдесят семь цариц семидесяти семи богатейших городов пчелиных. «У всякого скота, у всякой животины, есть свои святые у подножия престола Господня», — сказала на этом совете мудрейшая изо всех семидесяти семи цариц, — «одна [410]пчела живет-трудится на земле без святой зашиты на небесах!» Порешили семьдесят семь цариц семидесяти семи городов пчелиных полететь на небеса к престолу Господню. Полетели и взмолились ко Всевышнему. Дошла до слуха Божия жалоба-мольба семидесяти семи цариц, просивших о святом покровителе для своего пчелиного народа, трудящегося-подвизающегося во славу Господа Сил. Внимал Бог Саваоф царственным челобитчицам, внимал и сокрушался: некому было отдать под защиту пчелу — Божью угодницу. Услышал грозен Илья-пророк об этом и напомнил Господу о новопреставленных святых угодниках Его — преподобных Зосиме и Савватии, соловецких подвижниках. И воссиял лик Господа Сил радостию великою: нашлись среди святых на лоне Его, не один, а двое покровителей-оберегателей Божьей работницы на Русской Земле. Воспели хвалу Богу Саваофу семидесятью семью голосами семьдесят семь цариц семидесяти городов царства пчелиного и полетели разносить по миру, по свету белому радостный благовест о святой двоице соловецкой — Зосиме-Савватии. «С той поры и взяла на свои рамена заботу-тяготу о пчеле святая двоица!» — договаривает сказание.

В простонародных пословицах и поговорках отводится значительное место оберегаемой Зосимою-Савватием Божьей работнице-угоднице. «Работящ, как пчела!», — говорит народ о неустанно трудящемся скопидоме. «И на себя, и на людей, и на Бога трудится!» — отзываются в народе о жадном на работу человеке. «Ни пчелы без жала, ни розы без шипов!» — приговаривает деревенщина-посельщина: «Не на себя пчела работает, на Бога!», «Скупые — ровно пчелы: мед собирают, а сами умирают!», «Лихих пчел подкур неймет, лихих глаз стыд не берет!» Относительно осторожной мудрости пчелиной замечают пчеловоды-краснословы: «И пчелка летит на красный цветок!», или: «На всякий цветок пчела садится, да не со всякого поноску берет!»

Загадки русского народа говорят о пчеле в таких иносказательных словах: «Сидит девица в темной темнице, вяжет узор — ни петлей, ни узлов!», «Сидят девушки во горенках, нижут бисером на ниточки!», «Во темной темнице красны девицы, без нитки, без спицы, вяжут вязеницы!», «В темнице девица бранину собирает, узор вышивает, — ни иглы, ни шелку!», «Точем скатерти браные, ставим яства сахарные — людям на потребу, Богу в угоду!», «В тесной избушке ткут холсты старушки!», « [411]Летит птица крутоносенькая, несет тафту рудожелтенькую, ещё та тафта ко Христу годна!», «Ни солдатка, ни вдова, ни замужняя жена: много деток уродила, Богу угодила!», «Летела птаха мимо Божьего страха: ах, мое дело на огне сгорело!», «Летит птичка-гоголек через Божий теремок, сама себе говорит: моя сила горит!» В Самарской губернии записаны Д. Н. Садовниковым и такие загадки о пчеле, как: «Маленькая собачка не лает, не бает, а больно кусает!», «Полон хлевец кургузых овец!», «Лежит кучка поросят, кто ни тронет — голосят!»

Мед-самотек, мед сотовой и мед-липец — любимое лакомство русского простолюдина; мед питейный — стоялый — любимый напиток. «Я сам там был», — говорят в народе о возбуждающем зависть пире, — «мед пил, по усам текло — в рот не попало: на душе пьяно и сытно стало!», «И мы видали, как бояре мед едали!», «Есть медок, да засечен в ледок!», «С медом и долото проглотишь: один с медом и лапоть съел!» — говорит любящая красное словцо деревня: «Воеводою быть — без меду не жить!», «Будь лишь мед — много мух нальнет!», «Лаком гость до меду, да пить ему воду!», «Покой пьет воду, а беспокой — мед!», «Терпи горе: пей мед!», «Отвага мед пьет и кандалы трет!», «Либо мед пить, либо биту быть!» и т. д. «Твоим бы медом да нам по губам!» — говорят бахвалящемуся пустослову, прибавляя-приговаривая: «Твоими бы устами да мед пить!», «С тобой говорить, что меду напиться!» Тому, кто, согласно с пословицей, на посуле — как на стуле, говорят: «Коли мед — так и ложку!», «У тебя одна рука в меду, а другая в патоке!», «Кинуло в пот: голова что мед, а язык — хоть выжми!», «Рад госпоже — что меду на ноже!», «Не летит пчела от меду, а летит от дыму!»

Народное песенное слово приписывает Божьей работнице и такие заботы, как «замыкание» и «отмыкание» времен года. Вот, например, песенка, записанная П. В. Шейном[2] в Дорогобужском уезде Смоленской губернии: [412]

„Ты, пчелонъка,
Пчелка ярая!
Ты вылети за море.
Ты вынеси ключики,
Ключики золотые,
Ты замкни зимыньку,
Зимыньку студеную!
Отомкни летечко,
Летечко теплое,
Летечко теплое.
Лето хлебородное!“

По пословице «Где цветок, там и медок!», «Подле пчелки — в медок, а подле жучка — в навоз!», жилье Божьей работницы — улей — должно содержаться пчеловодом в чистоте; в противном случае все его население перемрет. Едва ли найдется какое-нибудь другое живое существо, которое так страдало бы от неопрятности, как пчела. Потому-то, приступая к медосбору, пчеляки-пасечники прежде всего чисто-начисто вымывают руки и переодеваются в чистую одежину. Всякий сор-мусор тщательно отметается от ульев — по той же самой причине. Об улье, пчелиной домовине, существует целый ряд метких загадок — вроде: «Певун-певец нашел хлевец, в нём — пять тысяч овец!», «Стоит изба безугольна, живут люди безуемны!», «в крутом буераке — лютые собаки!»… Пересаживая рой в новый улей, пчеловоды, держащиеся обычаев дедовской старины, опрыскивают его святою крещенской водою, нарочно сохраняемой ими для этого случая к приговаривают: «Святые преподобные Зосима-Савватий, Матушка [413]Пресвятая Богородица, храните эту домовину, как зеницу ока, от мора, от хлада, ото всякого гада!» Это, по старинному поверью, способно предохранить пчелиный дом от наносной беды. Восковая свеча, принесенная из церкви от утрени в Страстной четверг, бережется пчеловодами за божницей ко времени выставления ульев из омшеника на пчельник: поставленная посреди последнего в этот день (преимущественно — 17-го апреля), она обеспечивает на осень обильный медосбор, оберегая в то же самое время пчельник ото всякого «сглазу» лихого человека завистливого. Старые пчеловоды советуют всем заводящим новое пчелиное хозяйство, обнося пчельник плетнем-изгородью, натыкать на колья лошадиные черепа. Это делалось ещё во дни старины глубокой, когда была свежа в народе память о жертвоприношениях Даждьбогу, считавшемуся покровителем всякого хозяйства и подателем благополучия. Теперь, когда утратилось в народной Руси непосредственное воспоминание о временах языческого обожествления природы, этот пережиток стародавнего быта сохранился только в самых захолустных уголках деревенской Руси и соблюдается безо всякого отношения к своему первоисточнику. Одно только и могут сказать пчеловоды в объяснение упомянутого обычая, что-де «так делали наши деды, так и нашим отцам заповедали, а они были добрые люди и всякого добра у них было вдосталь, не в пример больше нашего!»

С поверьями, преданиями и поговорками, относящимися к пчеле, связаны также и многие из приуроченных народной мудростью к лесному пчелиному воеводе — медведю, самое название которого происходит, по объяснению одних знатоков русского языка, от слов «мед» и «есть» (медоед), а по мнению других, от — «мед» и «ведать». «Пчела медведю медом дань платит!» — гласит старинное изречение, сложившееся, несомненно, ещё во времена бортевого лесного пчеловодства на Руси. «Медведю пчелы пиво в борти варят!» — прибавляет Другое, идущее от тех же дней стародавних. Охотник до меда медведь, — лавливали его по медвежьим местам на эту лакомую приманку. «Силен медведь, да не умен — сам прет на рожон!» — говорят медвежатники, приговаривая: «Не дал Бог медведю волчьей смелости, а волку медвежьей силы!», но в то же время сами себя оговаривают: «Счастлив медведь, что не попался стрелку; счастлив и стрелок, что не попался медведю!», «Не продавай шкуры — не убив медведя!», «Медведь [414]умывается, да человек его пугается!»

Старые пчеляки слывут в деревенском захолустье за ведунов-знахарей. «Пчела и человека умудряет!» — по народному поверью: «Человек от пчелы всякой премудрости поучается!», «Мала пчела, а человека большому уму-разуму научит!» Памятуя приведенные слова, народ относится к водящим пчел людям с большим уважением, прислушивается к их речам, спрашивает у них доброго совета в затруднительных делах, обращается к ним за разрешением спорных вопросов. Приглядываясь к цветущим травам, излюбленным пчелою, ухаживающие за Божьей работницею научаются от самой природы распознавать вредные и полезные растения, — собирают и сушат последние, нередко принимая на себя обязанности врачей-лечеек. Все это невольно способствует их знахарской славе и привлекает к пчельникам страждущих всякими болестями людей.

В рукописном сборнике белорусских заговоров, записанных в начале XIX-го столетия, подается совет — при основании нового пчельника ставить чистую посудину с водою, («отмерить три девить ложик воды») на том месте, где задумано водить пчел. Если на другой день утром прибудет воды в посудине, это считается хорошим признаком, а — не дай Бог! — убудет, — нет приметы хуже для будущего пчелиного хозяйства. В Страстной четверг советуется тайным образом принести камень и закопать его в землю посреди новой пасеки, приговаривая: «Так, как тот камень тверд, так бы отвердет лстивому человеку или женщине, которае помисл злой мыслит на мою пасику, во веки веков, аминь». Когда станет роиться первый рой пчелиный по приходе весны, суеверные люди становятся перед ним на колени и, достав из-под левой ноги, а также из-под улья, по щепоти земли, бросают на рой с таким причетом: «Как Мать-Сыра-Земля не играет и не шумит не з горами, не з далами, не с лугами, не с темнами лесами, (так чтобы) не играли и не шумели в моей пасики пчели — са всей своей силой, ни в лисах, ни в добровах, не в чыстая поля, не в инныя пасики от меня пастыря не оубегать и не утекать, отныня и довека и до скончений жыжни моей, аминь!» По иному списку, заговор этот читается так: «Как сия вода не истекаит и не измаляица, так бы мое пчоли не излитали и знемалялись, из моих ульев из зо всей моей пасики. Как гора з горой не изходица, так бы мое пчоли не [415]изходилися с чужыми пчалами и не излитали на лягу, на меду, и на пасеку, именем Господа нашего Исуса Хрыста и действием светаво Зосима и светаво Савостия, аминь». К царице народа пчелиного обращается заговорное слово пчеловода-белоруса с таким величанием-молением: — «Пчалица-царыца, ты моя птаха. Рад бы я тебе водить, рад тебе плодить во всей засики и пасики, пчелиная мати Фаленея, Ульяна и Соломония и Анна. Как в древе коренья много в земле, так была (бы) пчелиная мать в засеку со всей своей силой пчелиной. Как хмель около древа обвиваица, так бы вилися мое пчолы в моей пасики, действием светаво Зосима и Савостия салавецкаго чудотворцев, аминь».

На многих пчельниках есть ручейки и колодцы-роднички, выкопанные рукою пчеловодов. В обычае ставить над этими источниками часовенки с образом святой соловецкой двоицы — Зосимы-Савватия. Вода из осененного такой часовенкою родника считается целебною от многих болезней, — между прочим, от изнурительной лихорадки. Возле часовенки ставятся по весне небольшие долбленые корытца с разведенным водою медом («сытою») для подкармливания наголодавшихся за зиму пчел во время малого ещё цветения цветов. Привившийся к часовенке рой с чужого пчельника считается освященным свыше и оберегается с особым тщанием ото всякой случайности. К улью с таким роем, отмеченному красным крестом, подносят в роевне — при пересадке — каждый новый рой, как бы на поклонение. При этом неизменно-неукоснительно поминаются святые имена покровителей трудолюбивого крылатого народа, насадивших пчелиное хозяйство на студеной северной окраине Руси великой.

Примечания

  1. Св. Зосима, по словам жития его, был родом из вотчины Господина Великого Новгорода; он увидел свет белый в селении Толвуе, на берегу Онежского озера. Сначала подвизался он на Сумском поморье, где и встретился с иноком Германом, поведавшим ему о жившем на Соловках пустыннике Савватий, который пред своей кончиною (в 1435 году на реке Выге, в деревне Сороке) переселился с моря на материк. Преподобный, пленясь рассказом инока о соловецком пустынножительстве, «возревновал о Господе» и (в 1436 году) удалился вместе с Германом на освященный подвижничеством своего предшественника остров. Сюда, к тесной келий пустынножителей, слава о которых не замедлила распространиться по всему поморью, начали стекаться жаждущие душеспасительного труда ученики. Был сооружен деревянный храм Божий, возник убогий монастырь. Игуменом последнего был избран св. Зосима. В 1465-м году в новую обитель перенесены были честныя мощи первого соловецкого подвижника. Кончина преподобного Зосимы последовала в том же году.
  2. Павел Васильевич Шейн — неутомимый собиратель народных песен, всю долголетнюю жизнь посвятивший этому делу. Он родился в гор. Могилеве-на-Днепре в 1826-м году, по образованию — питомец могилевской классической гимназии и московского университета (по историко-филологическому факультету). Возложив на себя тяжкий крест учителя, этот еврей по происхождению и лютеранин по вероисповеданию отдал всего себя на служение русскому народу. Бедняк, не имевший ни гроша за душой, полукалека (он с детства ходил на костылях) — Павел Васильевич пешком обошел целые области, собирая цветы песенного богатства народного (Симбирскую, Калужскую, Московскую, Тверскую, Тульскую и др. губернии). Первые собранные им песни вошли в «Великорусский Сборник» Бодянского. В 60-х годах П. В. Шейн, будучи учителем витебской гимназии, семь лет изучал северо-западный край России. В начале 70-х годов Географическим Обществом изданы его «Белорусские народные песни». Затем Академия Наук выпустила три книги его «Материалов для изучения быта и языка населения северо-западного края». Целый ряд экскурсий совершен был Петром Васильевичем для пополнения собранных им словесных богатств. В последние годы жизни он жил в Петербурге, работал над академическим изданием капитального труда «Великорусс в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках и легендах». Два первых тома этого труда вышли в свет, выход остальных прервала смерть бескорыстного труженика. П. В. Шейн скончался 14-го августа 1900 года в Риге, где и похоронен. Последнею печатной работою был очерк, посвященный вопросу о том, что дала русская народная поэзия Пушкину. Этот очерк помещен в июньской книге журнала И. И. Ясинского «Ежемесячные Сочинения» за 1900-й год.