По поводу моих статей в «Новом Мире» я получил несколько запросов и возражений. На два таких обращения, которые я привожу ниже в извлечениях, уместно ответить на страницах «Нового Мира», так как вопросы, о которых идет речь, имеют общий интерес.
О Красном Кресте[править]
«Стоя на точке зрения социалистов и интернационалистов, — пишет т. Мария Рагоза, — я вполне разделяю ваши взгляды относительно защиты отечества, но меня поставил в тупик ваш отзыв о Красном Кресте. Прошу вас выяснить следующее:
Каким образом мы, небольшая кучка социалистов-интернационалистов, можем помочь жертвам войны? Насколько мне известно, в рядах американских русских социалистов состоят всего лишь два доктора, а среди финских социалистов нет ни одного доктора, ни одной сестры милосердия.
Как мы, не имея ни малейшего понятия о перевязывании ран или ампутировании ног и пр., будем помогать американским пролетариям? А во-вторых, есть ли у наших интернационалистов сгруппировавшихся вокруг „Нового Мира“, еженедельно взывающего о поддержке, средства на бинты, лекарства, посылки, автомобили и пр.? Или мы попросту будем раненых волочить за ноги, как мужик телят?
Нет, тов. Троцкий, не будет ли больше пользы, если причислить Красный Крест к той же нейтральной категории, как больницы, библиотеки, трамваи, пароходы и пр.? Раненому главное — помощь, а не то, каких политических взглядов придерживается человек, помогающий ему».
Тов. Мария Рагоза представляет себе дело так, будто я предлагаю заменить Красный Крест соответственной интернационалистской организацией, и она спрашивает с естественным недоумением: а где же у нас для этого необходимые силы? Разумеется, сил у нас для этого нет. Но если бы и были силы эти, то все равно государство не позволило бы нам ставить свою организацию на место Красного Креста, как оно не дает солдату свободы выбора между казенным и частным врачом. Раненый или больной солдат представляет такую же собственность государства, как и здоровый: оно стремится, как можно скорее подлечить раненого, чтоб вернуть его снова на фронт. Только убедившись окончательно, что искалеченный солдат неспособен больше калечить других, государство освобождает его из своих когтей, т.-е. из-под надзора Красного Креста. Военный врач обязан не только лечить раненого, но и следить за тем, чтобы тот не уклонялся от возвращения на фронт обязан доносить на симулянтов (притворяющихся больными), вообще отстаивать во всех критических случаях интересы военно-государственной организации против ее жертв. Вот почему врач-социалист никоим образом не может считать своим «долгом» вступление в такую организацию.
Тем не менее долг помогать жертвам войны остается и для нас, социалистов, во всей своей силе, только эту помощь мы оказываем своим путем. Прежде всего мы зорко следим за всем тем что делается в армии и, в частности, в Красном Кресте. Мы обличаем все жестокости, все издевательства над личностью солдата недостаточность питания, небрежность в лечении и пр. и пр. Делаем мы эту работу не как возмущенные патриоты, а как социалисты, т.-е. защитники интересов трудящихся масс. Далее, мы стремимся поддерживать правильные связи с нашими единомышленниками — в казарме, траншее или лазарете. Мы оказываем им материальную помощь, посылаем деньги, белье, табак и пр. снабжаем их книгами и газетами, ведем с ними переписку и поддерживаем таким образом их дух — не их воинский, а их социалистический дух. Для этой цели мы можем создавать, если это вызывается обстоятельствами, особые комитеты, наш собственный «Красный Крест». Но задачей его должно являться не облегчение государству его кровавой работы, а наоборот, — поддержание единства революционных настроений среди рабочих на фабрике, в траншее и лазарете. Над всеми отраслями нашей партийной работы в связи с войной должно поэтому развеваться наше интернационалистское знамя.
О Плеханове[править]
В одной из своих статей («Из дневника») я писал:
«В 1913 г., во время моего пребывания в Бухаресте, Раковский рассказывал мне, что именно во время русско-японской войны Плеханов поверял ему с большею откровенностью, чем нам, свои мысли о том, что социализм не должен быть „антинациональным“ и что „пораженческие“ (по нынешней терминологии) настроения вносятся в партию… еврейской интеллигенцией».
По этому поводу тов. А. Гойш пишет:
«Невольно возникает вопрос — почему вы, тов. Троцкий, не сочли нужным сорвать маску с „тов.“ Плеханова тогда же, предав этот разговор гласности? «Я уверен, что этот вопрос возник у многих ваших читателей, и потому ответ на столбцах „Нового Мира“ будет носить общий интерес».
Тов. Гойш ставит мне тут задним числом невыполнимую задачу. И он сам без труда убедится в этом, если попытается представить себе, как обстояло дело до настоящей войны. Плеханов либо занимал публично интернационалистскую позицию как во время русско-японской войны, либо дипломатически отмалчивался, как во время балканской войны. На основании личных впечатлений и частных разговоров я подозревал, что в душе у Плеханова сильны националистические тенденции. Но поскольку они не находили открытого выражения в политической деятельности Плеханова, постольку было бы бесцельным и даже недопустимым предавать гласности такого рода личные наблюдения тем более, что читатели не в состоянии были бы их проверить. Если я теперь счел возможным сослаться на свои личные наблюдения, то только потому, что они дополняют нынешние публичные бесчинства Плеханова и дают к ним до известной степени психологический ключ.
