Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
На рыбной ловле[править]
Весной, в мае, я никак не мог оставаться в городе. Как-то хотелось забыть Москву, работу, театр, все и вся. Уехать туда, в лес, на берег речки, в глухие места. Там поет неизъяснимой красоты весна, утро майское, в розовой заре, зелеными брызгами покрыты оживленные леса. Там все забудешь — и горькую неправду, и обманчивую любовь… И вновь охватит душу радость, очарование природы, и родятся слезы, слезы радости и восхищения.
Я вижу перед собой весенний лес. Он поднимается в гору, еще сквозной, розовый. Кое-где темными пятнами — зеленые ели. Берег реки. На поверхности зеркальной воды всплескивает рыба, колеблется отраженный лес. Никого кругом, глухо… Деревня далеко.
— Вот место-то хорошо, — говорит приятель мой и слуга, рыболов Василий Княжев.
— Замечательное, — соглашаюсь я. — Давайте станем тут.
— Хорошо днем здесь, да-с… — говорит другой мой приятель, Василий Сергеевич, — только ночью жутковато будет, пожалуй. Лучше бы поближе к мельнице. В этом лесище не без волков…
— Волки здесь есть, — подтверждает возчик Павел. — Да ведь чего, ведь они к вам в палатку не залезут.
Останавливаемся, снимаем с подвод мешки, где спрятана палатка, снимаем лодку с телеги, самовар, корзинки, ящик с красками, холсты для живописи. Все это кладем у реки, где кусты, зеленая травка, мелкие камешки, песок, мох, какие-то розовые цветочки у кустов. Собаки мои, Феб и Польтрон, рады; они понимают, что это настоящая жизнь. Ставим палатку, в ней — складной стол, ставим около табуретки. Василий Сергеевич развертывает складные удочки, соединяет их и кладет на берегу каждую отдельно, а сам почему-то трясет головой, будто мух отгоняет. Я раскладываю мольберт, вынимаю холсты из ящика и спрашиваю его:
— Что это ты, Вася, скучный такой, головой все трясешь?
— Да, знаете, трясу головой потому, что у меня Сонька из головы не выходит…
— Да что ты, брось…
— Вот в том-то и дело… Вот приехал сюда, хорошо ведь тут, всю зиму ждали, чтоб вырваться на природу весной… а что она со мной делает, всю жизнь мучает… Характер такой! Вот вырвался от нее. А она со мной и сюда приехала — сидит в голове, не выбросишь!
— Да брось… посмотри, река какая… Сейчас чай будем пить, самовар ставят… Слышишь, как дымком пахнет? Ведь это на шишках еловых самовар ставят. — Василий его подбадривает…
— Вот в том-то и дело, что она меня так расстроила, что я ничего и не чувствую. Здесь вот, в сердце, — без радости я. Я был у Корзинкиных — он тоже на дачу собирается. Приехал я к ним с женой, а там именины — жена Корзинкина именинница. Приехал я с Софьей поздно, все уж пьяны. Шум… Крики… Скандал… Кто-то именинницу Корзинкину, Веру Петровну, — оскорбил… А Софья мне показывает на одного гостя и говорит:
— Это вот тот ее оскорбил.
Я смотрю — а тот здоровый такой, рыжий, морда у него противная такая.
А Софья не отстает:
— Ты, — говорит, — Вася, должен заступиться за честь женщины…
Я и подошел к нему.
— Позвольте, — говорю, — какое вы имеете право оскорблять женщину, да еще именинницу?
А он мне:
— Ступай к черту! Рыцарь енотовый!..
Я не стерпел, да и дал ему в морду. Что было — ужас! Он, брат, мне сдачи. В драку лезет со мною. Хозяин плачет, с Верой Петровной--истерика. Оказывается — Софья напутала: этот рыжий-то дядей им приходится, и он совсем ни при чем… Да самолюбивый черт — так обиделся, ужас! Я прощенья просить, а он — нет: «Я его, — говорит, — посажу!» А Софья-то едет со мной от них на извозчике и все время хохочет… Наконец спрашиваю ее категорически:
— Чему ты рада?
А она еще больше хохочет.
Мне ведь две недели сидеть придется. А ей хоть бы что! Черт меня с этой актеркой спутал!
Самовар готов. На столе — скатерть, стаканы, сардинки, балык, колбаса, бутылка красного вина, коньяк, — все блестит радостью весеннего солнца. Все сидят, пьют чай, закусывают. Возчики, Павел и Феоктист, Василий Княжев пьет из стакана стоя, пьет, смотрит на реку и говорит:
— И рыбы тут что… их! Вона, к лесу, у заводины, там ямы глубокие, сомы живут там.
— Надо живцов ловить, — говорит Василий Сергеевич, озабоченно потряхивая головой.
— Вася, — говорю я ему, — как же это ты все же зря в морду-то дал незнакомому человеку?..
— Вот в том-то и дело! — соглашается он. — «Честь женщины, честь женщины», — все говорят. Ну и Софья тоже. Всякий ахнет! Вот я страдаю, поймите, а ей все равно. Хохочет — смешного мало тут.
Он подошел к столу, налил рюмку коньяку, с досадой опрокинул в рот и вновь сказал Василию Княжеву:
— Надо живцов ловить.
На берегу лежат удочки, заброшенные в реку. Они далеко выдвинулись над водой своими тонкими концами. Дальше на тихой воде стоят поплавки цветные — красные, белые, желтые, поставленные на разную рыбу. Василий Сергеевич, сидя на корточках, внимательно смотрит на поплавки и говорит:
— Берет… а что — не поймешь. Положит поплавок, потом бросит. Не ведет…
Вдруг он дергает удилище и кричит: «Подсачек, подсачек!» Большая рыба гнет удилище и тянет в глубину, ведет вбок, задевая другие удочки, всплескивает у берега. Василий Княжев, войдя в воду, подсачком подхватывает большую рыбу — голавль. Большой голавль лежит на берегу в подсачке на зеленой траве, красивый, серебряный, с черным хвостом и ярко-красными плавниками.
— Э-э, голавль… — говорит Феоктист, — это не рыба, скусу нет в ём. И костяст.
— Нет, уж это позвольте, — протестует Василий Сергеевич, — его сейчас жарить нужно, тогда узнаете, какая это рыба!..
— Лещ лучше, — говорю я. — Верно — костляв голавль.
— Правильно, — подтверждает Василий Княжев, — красива рыба, а есть — подавишься… И дохтура здесь нет. Подавишься — помрешь.
Василий Сергеевич берет голавля и пускает его у бережка в воду. Голавль опрометью уходит под воду и пропадает в реке…
Попала на живца щука большая, спутала все удочки. Василий Сергеевич упал в кустах, запутался, так она вела вбок по реке.
— Щука в полпуда… — говорили все.
Вытащив ее на берег, Василий Сергеевич новым охотничьим ножом отрезал ей голову прочь, говоря: «Не будешь, голубушка, больше рыбу жрать, будя…»
К вечеру наловили всякой рыбы — лещей, язей, окуней — и варили уху, разведя костер. Небо было зеленое, солнце село за лесом, острым серпом показался вдали месяц.
Поевши ухи, Василий Сергеевич вдруг тряхнул головой и сказал, засмеявшись:
— А знаете что, пошлю-ка я все к черту и здесь, на реке, жить буду, на мельнице… Все лето проживу, до осени. Пускай меня Софья поищет… да-с! довольно шуток. Тоже не очень интересно, если этот дядя рыжий меня к мировому потянет…
Тихий был вечер. Лес весь был полон пения птиц, и трещал соловей в кустах соседнего берега, у самой воды. Задумывалась душа. Вдруг послышалось вдали: «Ау-у-у… ау…» Кто-то аукался.
— Ау! — крикнул Василий Княжев.
— Зачем ты отзываешься? — рассердился Василий Сергеевич. — Еще кто-нибудь прилезет к нам…
— Кто знает, может, кто заплутался, — ответил Василий.
— Ау! — закричал и я.
Через немного времени слышим в тишине вечера скрип телеги — у берега реки кто-то ехал.
— Это к нам едут, — сказал возчик Павел.
Вскоре среди кустов леса, у елок, показалась лошадь, телега, в ней — женщина в шляпке, со спущенной вуалью, и здоровый рыжий человек в котелке. Василий Сергеевич насторожился и глядел, открыв в удивленье рот.
— Вот они где!.. — крикнул рыжий человек, смеясь. — Берет ли рыба-то? Василий Сергеевич растерянно смотрел то на жену, то на рыжего человека. Тот вылез из телеги, подошел к нам и весело сказал:
— Я ведь сам рыбак, вся моя жизнь в этом… Приехал с ей к убивце моему, потому — что делать? — герой он, за честь женскую сильно стоит. Только не туды попал, не в те ворота…
— Здрасте, — подходя, сказал он мне. — Позвольте познакомиться. Я донные удочки взял, сейчас налим идет. Я и наживу привез. Эх, хорошо на свете жить!.. Соня, где у нас корзинка, захватили мы шипучку. Хорошо ночью эдакое… за ловлей бокальчик-другой Вдовы Клико, в уважение жизни прекрасной и за Софью Григорьевну, пропустить…
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
На рыбной ловле — Впервые: Возрождение. 1936. 3 мая. — Печатается по газетному тексту.
…бокальчик… Вдовы Клико… — Вдова Клико — здесь и далее: знаменитая марка французского шампанского. Дом Клико был основан в 1772 г. г-ном Клико. Чуть позже к делу подключился его сын Франсуа, который женился на баронессе Николь Барбе Понсарден, однако брак был недолгим. После смерти мужа молодая вдова взяла на себя управление Домом Клико. Для этого у нее были все необходимые качества: ум, амбиции, талант продавца. Всю прибыль она вкладывала в покупку лучших виноградников в Шампани. В архивах Дома Клико сохранились записи, согласно которым еще в 1780 г., когда фирмой управлял свекор мадам Понсарден, несколько бутылок шампанского были отправлены в Москву. В 1805 г. г-н Бонэ, доверенное лицо мадам Клико, отправился в Россию с целью наладить поставки этого напитка. Однако приход к власти Наполеона разрушил эти планы. С 1814 г. поставки шампанского в Россию были возобновлены.