За Русь Святую!
М.: Институт русской цивилизации, 2014.
ОДНОМУ ИЗ МНОГИХ[править]
Ах, как хорошо, как хорошо пели вчера, в Великую Пятницу, под вашею дирекцией, всеми ожидаемую, всеми любимую песнь: Благообразный Иосиф! Я даже забыл обо всем, что окружало меня в эту великую минуту; мысль моя унеслась далеко-далеко из храма Божия; как бы внезапно, порывисто схватили ее эти баховские аккорды, эти нежащие сочетания звуков, и помчали вместе с собою туда, где все музы да грации, где молитвенному чувству вовсе нет места. «Прелесть что такое!» — шептали друг другу внимающие этому очаровательному пению. Все были в каком-то сладостном упоении, и я с нетерпением ожидал окончания богослужения, чтобы пожать вам руку и поздравить с таким блистательным успехом.
Но вдруг взоры мои упали на плащаницу, изображавшую гроб Спасителя, и мне стало совестно за восторг мой и грустно за вас, так неуместно оторвавшего молящийся народ от единого на потребу настроения. Я пал ниц перед Сошедшим с Креста со словом раскаяния и гневно осудил себя за бессмысленное увлечение. Как духа искусителя отгонял я от себя звуки, еще ходившие вокруг меня каким-то неслышимым эхом, и простой дьячок, запевший в эту минуту Благообразный Иосиф давно знакомым сердцу напевом, показался бы мне Романом-сладкопевцем. Почтеннейший! Зачем вы это сделали? Зачем внесли чуждый огнь во святая святых, когда в горниле Церкви Православной есть свой огонь, тихо и благодатно размягчающий душу до сладких слез и глубоких воздыханий? Неужто вы, столь опытный и столь известный знаток церковной музыки, убеждены, что великолепно исполненная под вашею дирекцией композиция досужего маэстро лучше и пристойнее для такого великого момента, чем тот напев, который достался нам от древних времен и сросся с нашею душою с самого нашего детства? Да соберите всех Бахов, Палестрин [1], Бетховенов, Моцартов; пусть встанут Глинки [2] , Березовские, Бортнянские — все они вместе не напишут ни одной нотки, похожей на ту, которая так властно движет сердце многомиллионного населения Руси православной! Будь пропетая вашим хором пьеса исполнена в какой-нибудь филармонической зале, — мы единодушно аплодировали бы и вам, и управляемой вами капелле, — но в храме Божием, пред Гробом умершего за нас Спасителя, в минуту всеобщего настроения к тихой и умиленной молитве — нет, это такая аномалия, с которою не помирится ни один православный человек! Нет, мы должны тщательно беречь те бриллианты, которые переданы нам нашими благочестивыми и мудрыми предками, а не заменять их стразами и тяжеловесами новейшего изобретения. Это неблагодарность, это грех!
Вы — наши отцы и командиры, но не забывайте, что мы — ваши судьи, Вы — учители ваших послушных певцев, но публика — не ученик ваш. Конечно, публике этой, en massée, далеко до ваших познаний; она незнакома ни с генерал-басом, ни с контрапунктом, ни даже с музыкальной грамматикой; но у нее есть чутье, есть внутренний слух, которым она слышит и понимает гораздо яснее самих маэстро, что идет и что никуда не годится в деле православного богослужения. Она снисходительнее относится к дьячковской разладице, чем к сантиментальным, разнеживающим диссонансам, к которым так любят прибегать иные композиторы, с пренебрежением относящиеся к древнерусским церковным напевам. Не гневайтесь же, если из какого-нибудь уголка принесется к вам шепот неодобрения и досады. Она вступается за самое священное дело, за свое молитвенное расположение, которое вы так неосторожно нарушили; следовательно, ее голос достоин большего внимания и уважения, чем прозорливый укор какого-нибудь дилетанта, упрекающего публику в невежестве. Не человек субботы ради, а суббота ради человека; не публика для певцов, а певцы для публики, — ну, так пусть же они служат ей честно и необлыжно. А то посмотрите, — ждет благочестивый человек драгоценных песней церковных, например, Свете тихий или Величит душа моя Господа, — что же, способствуют ли молитвенному настроению наши даже пресловутые хоры? Нисколько! Первую песнь, высокую и многознаменательную по своему характеру, они отбарабанят вам сухим речитативом, вторую отмахают скороговоркой, — и молящийся с неудовольствием, видит, что он напрасно становился на колени, напрасно ждал вдохновляющего его пения. А оно так знакомо ему; где-то и когда-то он слышал его…
Нет, господа дирижеры и композиторы! Не нужно нам измышлений ваших. Дайте нам то, что хранится целым и невредимым в сокровищнице Церкви Православной; дайте в том строгом и внушающем благоговение виде, который не стерт веками и горит, как удар кисти на неподражаемых иконах Панселина. Пишите, что хотите, но не вносите ваших композиций в храм Божий: для этого есть филармонические залы, даются так называемые духовные концерты. Туда все эти рабские подражания западным маэстро! Для всего такого там и награда полагается — звучные рукоплескания; а тут один и единственный должен быть стимул: да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою!..
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Печатается по единственному изданию: Аскоченский В. И. [Без подп.] Одному из многих (Письмо к дирижеру одного из столичных хоров) // Домашняя беседа. — 1868. — Вып. 16. — С. 428—429.
[1] Палестрина (Palestrina или Praenestinur) Джованни Пьерлуиджи да (1514—1594) — итальянский композитор церковной музыки.
[2] Глинка Михаил Иванович (1804—1857) — великий русский композитор, основоположник русской классической музыки.