Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
О задачахъ Коммиссіи, учрежденной для составленія проекта новаго гражданскаго уложенія[править]
Въ числѣ многихъ коммиссій, тамъ, на рубежѣ нашего отечества, въ канцелярской сѣни равныхъ вѣдомствъ, исподоволь подготовляющихъ для Россіи рядъ законодательныхъ нечаянностей, состоитъ и комиссія для пересмотра X-го тома Свода Законовъ или для составленія проекта новаго Гражданскаго Уложенія. Х-й томъ, какъ извѣстіе, кромѣ законовъ о судопроизводствѣ и гражданскихъ взысканіяхъ, заключаетъ жъ себѣ весь циклъ частнаго русскаго гражданскаго нрава, опредѣляетъ и узаконяетъ юридическую сторону отношеній человѣка въ семьѣ и имуществу, узаконяаетъ виды и формы владѣнія, перехода имуществъ (напр. по наслѣдству, пр завѣщанію, по дару, покупкѣ и продажѣ и т. д.), временнаго отчужденія имуществъ и личныхъ правъ (напр. но найму, въ силу договора) и проч. и проч. Однимъ словомъ — это нашъ дѣйствующій русскій гражданскій кодексъ. Никакая область законодательства не облегаетъ такъ тѣсно всѣ отправленія частной жизни, не проникаетъ такъ глубоко во всѣ изгибы личнаго, а потому и общественнаго бытія, не оказываетъ такого воздѣйствій на нравственный, экономическій а соціальный строй человѣческаго общежитія, какъ именно область гражданская. Весь ея смыслъ, ея душу — составляетъ именно непосредственная свивъ съ жизнью и бытомъ, а новому и сама она, первоначальна, есть не болѣе какъ отраженія правоваго міросозерцанія данной страны, какъ записанный, отвержденный, приведенный въ систему, кодифицированный народный обычай, но разъ этотъ правовой обычай сошелъ съ живой зыбкой почвы, отвлекся отъ жизни и ея случайностей, кристаллизовался и обратился въ формальный завалъ, — законъ становится внѣшнею силою, въ свою очередь властительно подчиняетъ себѣ (не только духу, но и буквѣ своей) самую жизнь, направляетъ ея ходъ и развитіе — до тѣхъ поръ, пока жизнь не переростетъ наложенныхъ на нее рамокъ, не станетъ съ закономъ въ противорѣчіе, не выработаетъ новыхъ правовыхъ воззрѣній и обычаевъ, и не почувствуетъ нужды дать и этимъ обычаямъ и воззрѣніямъ, взамѣнъ старыхъ, формулу точнаго закона. Тогда возникаетъ потребность въ пересмотрѣ, въ измѣненіи законодательства, въ новомъ согласованіи его съ жизнью, ради сохраненія съ нею непосредственной органической связи.
Понятно, поэтому, великая, неизмѣримо великая важность предпринятаго пересмотра гражданскаго уложенія у насъ. Потребность въ такомъ пересмотрѣ не можетъ подлежать и сомнѣнію. Но само собою разумѣется, что и у васъ этотъ пересмотръ не для того же предпринимается, чтобы открыть поприще личнымъ теоретическимъ умозрѣніямъ ученыхъ цивилистовъ, а чтобы открыть доступъ новымъ явленіямъ русской дѣйствительности; не соглашеніе русскихъ законовъ съ «новѣйшими требованіями науки» или съ лучшими иностранными законодательными образцами — имѣетъ мы долженъ имѣть въ виду этотъ пересмотръ, а новое соглашеніе ихъ именно съ русскою жизнью. Здѣсь было бы совершенна неумѣстно доходить «собственнымъ умомъ» до отвлеченныхъ юридическихъ понятій и отношеній; здѣсь прежде всего необходимо соблюсти ту непосредственную органическую связь между законодательствомъ и жизнью, о которой мы говорили выше. Менѣе всего требуется знаніе Наполеонова Кодекса (Code Napoleon, къ которому, говорятъ, нѣкоторые петербургскіе высокопоставленные юристы испытываютъ «влеченье — родъ недуга») или же иныхъ чужестранныхъ законодательствъ, а болѣе всего знаніе и главное — разумѣніе какъ исторіи русскаго дѣйствующаго гражданскаго права, такъ, въ особенности, настоящаго, неописаннаго юридическаго обычая и воззрѣнія — не въ иностранномъ, а въ нашемъ, Русскомъ народѣ.
Задача пересмотра стараго и составленія новаго гражданскаго уложенія нигдѣ никогда не легка, но въ Россіи она представляетъ совершенно особенныя трудности, едвали даже одолимыя, — во всякомъ случаѣ трудно одолимыя теперь, при современномъ состояніи русскаго знанія Русской земли, при томъ нравственномъ и умственномъ разъединеніи съ Русскимъ народомъ, которое, къ сожалѣнію, такъ упорно и подчасъ такъ рѣзко сказывается даже и въ настоящую нору у большинства русской интеллигенціи. Объ этихъ трудностяхъ мы и хотимъ сказать нѣсколько словъ.
Х-й томъ Свода Законовъ или наше дѣйствующее «гражданское право» зиждется на почвѣ вполнѣ исторической. Это почти единственная отрасль нашего законодательства, которая перешла къ намъ изъ до-Петровской эпохи и наиболѣе избѣгла ломки, произвольныхъ сочиненій и случайныхъ заимствованій изъ Западной Европы, такъ обильно и безостановочно практиковавшихся въ Россіи со временъ «Преобразователя». Что бы ни говорили о реформахъ Петра Великаго, но несомнѣнно одно, что онѣ все еще не утратили своего характера реформы и не вошла, въ плоть и кровь русскаго общественнаго организма до степени полной ассимиляціи. Всѣ онѣ, такъ-сказать, еще подъ вопросомъ или подлежатъ вопросу; до сихъ поръ мы о никъ еще споримъ и препираемся, и эти спори, эти препирательства никому не кажутся праздными и безплодными. Преобразовательный процессъ, начавшійся съ эпохою Петра, еще не законченъ; сорвавъ съ себя старую одежду, мы все еще продолжаемъ примѣривать платья, бросая одно за другимъ Двинувшись въ путь, мы вотъ уже почти два вѣка все еще бродимъ: думается иногда, что вотъ-вотъ добираемся мы до дому, до постояннаго пристанища: глядишь — это только станція! Окажутъ: это общій «законъ природы», это-то и называется прогрессомъ. Но поступательное движеніе общества впередъ не лишаетъ его чувства осѣдлости и нормальной жизни; мы же какъ будто еще не живемъ, а только все собираемся жить! Вотъ почему на новомъ законодательствѣ нашемъ, не только Петра, но и отъ Петра до послѣдней норы (за исключеніемъ, конечно, нѣкоторыхъ отдѣльныхъ узаконеній) лежитъ неизгладимая печать чего-то временнаго и переходнаго или чего-то чужаго, взятаго на прокатъ. Двѣсти лѣтъ, напримѣръ, безъ малаго, существуетъ табель о рангахъ, и въ двѣсти лѣтъ не усвоилась она общенародному сознанію, все до сихъ поръ звучитъ и торчитъ въ нашей вигони переводомъ съ нѣмецкаго, глядитъ какимъ-то а не настоящимъ, цѣльнымъ благороднымъ металломъ, да и аплике-то совсѣмъ истершемся! Болѣе полутороста лѣтъ существуетъ въ Россіи Святѣйшій Синодъ, во и въ этотъ продолжительный періодъ времени ему не удалось пріобрѣсти той всезнаемости, того свободнаго всенароднаго авторитета, моггорымъ пользовался, напримѣръ, патріархатъ съ перваго же года своего учрежденія. Примѣровъ можно было бы подобрать великое множество. Признаёмъ однако нужнымъ оговориться, — въ предупрежденіе поспѣшныхъ и лживыхъ выводовъ, на которые такъ падко недомысліе нашихъ противниковъ, — что мы вовсе не проповѣдуемъ безусловнаго возвращенія нашего законодательства ко всѣмъ юридическимъ формамъ и нормамъ до-Петровской Руси. Многое изъ того, что уничтожено, уничтожилось безвозвратно, потому что уже въ самомъ себѣ осуждено било на смерть (хоть бы, напримѣръ, крѣпостное право); но многое, даже большая настъ того, что введено къ намъ законодательствомъ въ послѣдніе два вѣка, живетъ у насъ такъ-сказать только. механически, а не органически, лишено внутреннихъ условій бытія, держится внѣшнею только силою наперекоръ жмени. Конечно, не объ освобожденіи крестьянъ съ землею ведемъ мы здѣсь рѣчь: мы уже имѣли случай довольно пространно объяснять его значеніе и органическую связь со всѣмъ историческихъ процессомъ нашего земскаго сложенія, идущимъ изъ до-Петровской Руси (см. 1 No «Руси» 1880 года). Но и этотъ великій актъ не лишенъ приправъ, носящихъ печать новѣйшаго времени, чужеродныхъ и дѣйствующихъ разлагающимъ образомъ на русскій народный строй (какъ напримѣръ начало выкупа, регламентація крестьянскаго исконнаго самоуправленія и пр.). Сила жизненнаго творчества, очевидно, еще отсутствуетъ въ нашемъ современномъ законодательствѣ, и не столько отъ внѣшнихъ способовъ изданія законовъ (хотя и это имѣетъ свою важность), сколько отъ различія, а иногда и противоположности точекъ зрѣнія, юридическихъ понятій и представленій въ вашей законодательной сферѣ и въ Русскомъ народѣ. Всѣ эти обстоятельства складываются неблагопріятно для успѣшной законодательной работы, особенно такого значенія, какъ пересмотръ стараго и составленіе новаго гражданскаго кодекса.
Этотъ старый кодексъ зиждется, какъ мы выразились, на исторической законодательной почвѣ, — не нотой, зыблющейся, ходенемъ ходящей, на которой стоятъ законоположенія XVIII и XIX вѣка, — на которой приходится стоять и почтеннымъ членамъ коммиссіи, — а на той, которая представляла несравненно большую устойчивость, вслѣдствіе большей внутренней, духовной и нравственной цѣльности всѣхъ слоевъ русскаго населенія, при всей ихъ внѣшней бытовой и экономической разрозненности. Всѣ главныя основанія нашего дѣйствующаго гражданскаго права взяты изъ Соборнаго Уложенія царя Алексѣя Михайловича 164У года. Оно названо «соборнымъ» потому, что хотя и было изготовлено особою коммиссіей, однакоже окончательно составлено и издано — съ вѣдома и утвержденія собора всей Русской земли. «А для того своего Государева и земскаго великаго царственнаго дѣла» (такъ читаемъ мы между прочимъ въ началѣ Уложенія) «указалъ Государь выбрати» — кромѣ опредѣленнаго числа лицъ изъ служилыхъ людей-1--«изъ гостей трехъ человѣкъ, а изъ гостиныя и изъ суконныя сотни по два человѣка, а изъ черныхъ сотенъ и изъ слободъ, и изъ городовъ, съ посадовъ по человѣку добрыхъ и смышленныхъ людей, чтобъ Его Государево царственное и земское дѣло съ тѣми со всѣми выборными людьми утвердити и на мѣрѣ поставити, чтобы тѣ всѣ великія дѣла, по нынѣшнему Его Государеву указу и Соборному Уложенію впредь были ни въ чемъ нерушимы». Оно было «чтено» всѣмъ «выборнымъ людямъ»; подлинный свитокъ его и до сихъ поръ хранится въ Государственномъ Архивѣ, скрѣпленный (если не ошибаемся въ цифрѣ) болѣе чѣмъ шестью стами подписей. Въ самомъ Уложеніи по нѣкоторымъ статьямъ дѣлается ссылка на челобитныя, поданныя царю отъ имени многихъ служилыхъ, торговыхъ и посадскихъ людей Московскаго государства. Понятно, что оно не упало какъ снѣгъ на голову, а вошло естественно во всеобщее вѣдѣніе и сознаніе. Здѣсь рѣчь идетъ не о внутреннемъ достоинствѣ законовъ самихъ по себѣ; каковы бы они ни были, они соотвѣтствовали своей порѣ, ея правамъ и требованіямъ. Изъ той части Уложенія, которая содержала въ себѣ законы уголовные или касалась государственнаго устройства — не осталось почти и слѣда, — но такъ-называемое вещное право, въ главныхъ своихъ положеніяхъ, не измѣнилось и до сей норы, какъ, напримѣръ, порядокъ наслѣдованія имуществъ и нѣкоторыя другія установленія. Даже попытка могучаго Преобразователя замѣнить порядокъ наслѣдства маіоратомъ осталась безуспѣшною, какъ совершенно противорѣчивая кореннымъ началамъ русскаго общественнаго строя. Въ дальнѣйшимъ своемъ развитіи гражданское законодательство осложнялось частностями, дополненіями, приспособленіями къ являвшимся новымъ видоизмѣненіямъ этого строя, но сохранило въ сущности, какъ мы уже сказали, свои главныя основы. Эти основы, разумѣется, требовали бы пересмотра, потому что тѣ условія жизни и быта, съ которыми они были въ органическомъ соотвѣтствіи, болѣе или менѣе упразднились, но нельзя не принять во вниманіе, что вѣдь и новыя-то далеко ее вполнѣ сложились и опредѣлились! Въ этомъ отношеніи наше отечество представляетъ явленіе совершенно оригинальное, котораго не знаютъ современныя намъ иностранныя европейскія законодательства. Теперь и въ Германіи, и въ Италіи, и въ Бельгіи заняты составленіемъ новыхъ гражданскихъ кодексовъ, но это составленіе не можетъ встрѣтить тѣхъ своеобразныхъ трудностей, которыя поставлены русскому законодателю историческимъ развитіемъ его отечества, не окончившеюся формаціею русскаго общественнаго строя. Тамъ, за границею, для замѣны стараго новымъ, имѣется матеріалъ совсѣмъ готовый, указанный мѣстною жизнью; у насъ же этотъ матеріалъ въ жизни трехъ четвертей русскаго населеніи — terra incognita!
Дѣло въ томъ, что гражданскіе законы Уложенія, царя Алексѣя Михайловича — и именно о правахъ имущественныхъ, о видахъ собственности, формахъ владѣнія и о порядкѣ наслѣдства — писаны и изданы про одинъ верхній, служилый классъ, съ строгимъ примѣненіемъ къ понятіямъ о родѣ, и вовсе не имѣли въ виду внутренній правовой бытъ тѣхъ сословій, которыя въ тѣ времена отчислялись къ земщинѣ, — то есть посадскихъ (съ торговыми людьми), или теперешнихъ мѣщанъ, цеховыхъ и купечество, — и крестьянъ всѣхъ подраздѣленій и именованій. Это не случайное, конечно, упущеніе; вѣроятнѣе всего, это произошло потому, что въ законодательномъ опредѣленіи ихъ внутреннихъ правомѣрныхъ между собою и къ имуществу отношеній, внѣ прямаго отношенія къ государству и при той свободѣ самоуправленія, которою они искони пользовались, не настояло никакой практической надобности. Можетъ бить и историческій вѣрный инстинктъ подсказывалъ законодателямъ, что періодъ сложенія этой земщины далеко еще не совершился: формація крестьянства, съ прикрѣпленіемъ его въ землѣ, только-что начиналась. Какъ бы то ни было, но наступившая вскорѣ реформа Петра, всецѣло обрушившаяся на верхніе слои общества, еще глубже прорѣзала грань между ними и земщиной, присоединивъ въ различію юридическому, признанному Уложеніемъ, и существенную рознь свойства умственнаго и нравственнаго, — до того сильную, что эти верхніе образованные классы почта, совершенію утратили не только знаніе, во даже способность разумѣнія портныхъ началъ народнаго блата. Къ счастію, однако, ихъ цивилизующая законодательная дѣятельность почта и не пыталась проникнуть въ народныя массы. Этапъ и объясняется, почему, съ Уложенія почти до нашей поры, до половины XIX вѣха, — милліоновъ чуть не сорокъ населенія жили, существовали, въ гражданскомъ смыслѣ, почти буквально внѣ закона, по неписаннымъ обычаямъ предковъ: съ этой внутренней бытовой стороны законъ ихъ не вѣдалъ или «игнорировалъ», хотя а признавалъ ихъ общее гражданское бытіе. Такъ продолжается отчасти и теперь; но теперь, съ уничтоженіемъ крѣпостнаго права, не вѣдать юридической внутренней стороны народнаго крестьянскаго строя становится почта невозможнымъ.
Мы уже говорили и прежде, что сквозь всю нашу исторію проходятъ и параллельно выработались начала — и общественное (т. е. не корпоративное, а общинное, мірское, пожалуй хоревое, какъ выражаются нѣкоторые). Оба начала выразились въ двухъ видахъ собственности — личной и общественной или лучше сказать общинной, мірской, — а также въ двухъ видахъ соціальнаго строя. Носителями перваго начала, личнаго, были люди служилые, впослѣдствіи переименовавшіеся въ дворяне, никогда не составлявшіе цѣльнаго общества и не знавшіе органическаго самоуправленія, а только потомъ подчинившіеся наложенному на нихъ Екатериною корпоративному устройству: но эта организація — чисто искусственная и не имѣетъ въ себѣ какъ организація, особенно теперь, несмотря на важное бытовое значеніе дворянскаго класса, никакихъ задатковъ самостоятельной жизни. Къ дворянамъ и теперь всецѣло прилагается наше дѣйствующее, на Уложеніи основанное, гражданское законодательство, которое сверхъ того распространяется и на примыкающихъ къ дворянству разночинцевъ — личныхъ собственниковъ. Носителями втораго начала, общественнаго или мірскаго (во владѣніи землею, во внутреннемъ самоуправленіи), были посадскіе (по нынѣшнему мѣщане и купцы) и крестьяне. Наши посады (пригородные и торговыя поселенія, а теперь города) были въ старину почти то же, что наши села, съ тѣмъ же мірскимъ устройствомъ. При Петрѣ изъ посадскихъ выдѣляется и начинаетъ организоваться классъ купцевъ (зачатки котораго и прежде имѣлись въ гостиной и судебной сотняхъ). Наконецъ, при Екатеринѣ II, Городами Грамота окончательно уничтожаетъ de jure (хотя de facto уничтоженіе совершилось не вдругъ) мірской видъ владѣнія и пользованія посадскою землею — и вводитъ совершенно новую форму самоуправленія, отчасти заимствованную изъ Магдебургскаго права и изъ другихъ иностранныхъ образцовъ, отчасти приноровленную, хоть и весьма неудачно, къ мѣстнымъ русскимъ условіямъ; посадскіе назвались мѣщанами. Но несмотря на то, что первоначальная основа у жителей посадовъ и городовъ — основа мірскаго владѣнія и пользованіи землею — была выдернута изъ-подъ ногъ и даже внѣшняя организація этихъ сословій была наложена на нихъ сверху, они сохранили, — т. е. купцы и мѣщане — (кромѣ прирожденной способности къ сплоченному и сомкнутому самоуправленію, кромѣ привычки и умѣнья дѣйствовать сообща) нѣсколько остатковъ отъ прежняго земскаго строя, признанныхъ за ними и новѣйшимъ гражданскимъ законодательствомъ. Таковы, напримѣръ, усыновленіе, распространеніе на пріемышей правъ наслѣдства и нѣкоторыя другія отличія. Во всей же своей полнотѣ старый земскій строй со всѣми своими правовыми обычаями сохранился у крестьянъ, даже укрѣпился и развился у нихъ въ періодъ крѣпостнаго права. Послѣднее, досягая на личность крестьянина, на его личный трудъ, въ то же время, не только оставило неприкосновеннымъ крестьянскій бытъ и весь его внутренній міровой строй, но ограждая его, словно стекляннымъ колпакомъ, отъ цивилизаторскихъ посягательствъ петербургскаго законодательства, отъ казенной извнѣ регламентаціи благо устроенія, дало ему возможность упрочиться, сложиться и установиться. Рушивъ крѣпостную зависимость крестьянъ, Положеніе 19 февраля 1861 года вмѣстѣ съ тѣмъ обнажило предъ взорами государства цѣлый особый міръ правовыхъ отношеній, не вѣдомый нашимъ юристамъ, не имѣющій ничего общаго съ Сводомъ гражданскихъ законовъ и съ иностранными гражданскими кодексами, съ какими-то своими фермами владѣнія и пользованія, съ общиною землею и общиннымъ и артельнымъ трудомъ, съ совершенно особымъ видомъ семейнаго союза, съ своеобразными порядками наслѣдства; съ иными, чѣмъ у насъ, накалами внутренней дисциплины и управленія, съ иными судебными пріемами и воззрѣніями. къ счастію, Положеніе, одновременно съ освобожденіемъ крестьянъ, признало «узаконило и мірское владѣніе, и сельскую сходку или „міръ“ (древнее „вѣче“ — нисколько не похожее на наши юродскія думы и земскія собрата). Оно даже пошаталось формуоовать крестьянское органическое самоуправленіе, даже развитъ его до „волостнаго схода“ на началѣ „представительства“, (почти по типу вашихъ городскихъ и земскихъ „представительствъ“), — но эти попытки, какъ мы это видимъ теперь, не могутъ назваться вполнѣ удачными. Крестьянамъ, кромѣ того, даровано право суда на основаніи ихъ обычаевъ… Въ первый разъ произнесло наше новѣйшее законодательство, но отношенію къ русской народной жизни, слово обычай я признало его.
Такъ или иначе, но крестьянскія сельскія единицы получили право гражданства въ нашемъ современномъ государственномъ строѣ. Но признать „обычай“ оказывается еще недостаточнымъ; нужно прежде всего знать его и узнавши — согласовать или уравновѣсить его съ условіями этого строя и всего нашего гражданскаго законодательства, созданнаго на совершенно иныхъ началахъ. Столкновенія, недоразумѣнія не замедлили обнаружиться. Вотъ, для поясненія, нѣсколько примѣровъ.
Общинная форма землевладѣнія признана закономъ; однако же, если вздумаютъ крестьяне пріобрѣли» землю всею общиной, міромъ, ни одинъ нотаріусъ не совершитъ имъ купчей, потому что онъ никакого «міра» въ Х-мъ томѣ Свода не знаетъ; онъ, пожалуй, и готовъ бы причислить село къ «юридическимъ личностямъ», но никакого сельскаго «представительства» къ родѣ юродскаго или земскаго не вѣдаетъ, а гражданскаго нрава «сходки» не признаетъ. Ему подавай именной описокъ всѣхъ пріобрѣтающихъ (хоть бы пятьсотъ домохозяевъ!) — какъ на дняхъ требовалъ этого нотаріусъ въ Т… губерніи. Такое требованіе заставляетъ крестьянъ отказаться отъ мірской покупки и покупать порознь, въ личную собственность или товариществами, во вредъ ихъ общинному строю: здѣсь начало противоположное вытѣсняетъ коренное начало земское. — Умираетъ ли крестьянинъ, имѣющій (при участіи въ мірскомъ землевладѣніи) личную поземельную собственность, превышающую, по стоимости, извѣстную сумму, — дѣлежъ наслѣдства, въ случаѣ спора, долженъ совершаться уже не но обычаю, а не силѣ дѣйствующихъ гражданскихъ законовъ, которые въ крестьянскомъ быту совершенно непримѣнимы, съ своими выдѣлами седьмой и четырнадцатой доли, съ понятіемъ о родовыхъ и благопріобрѣтенныхъ имуществахъ, съ отстраненіемъ отъ участіи въ наслѣдствѣ женщинъ, и т. д. — Волостные писаря въ волостныхъ судахъ большею частью никакихъ народныхъ обычаевъ не знаютъ, а маракуя кое-что «въ законахъ», навязываютъ крестьянамъ, авторитетомъ «закона», примѣненіе того же X-го тома, во вредъ ихъ интересамъ и къ вящему уродованію ихъ быта! Мировые судьи также ограничены извѣстною суммою въ примѣненія обычая и отчасти поэтому, от-чести до невѣдѣнію обычаевъ, вынуждены также подчинять явленія народнаго быта дѣйствію гражданскаго права, вовсе не про этотъ бытъ писаннаго. Начало семейнаго владѣнія, такъ сильно развитое въ нашемъ крестьянствѣ, почти искусственно разлагается и уничтожается именно теперь, потому что никакъ не вмѣщается въ юридическія понятія нашихъ судей и въ формы указанныя закономъ… Недостатокъ мѣста не дозволяетъ намъ привести еще болѣе фактовъ въ подтвержденіе этой, подчасъ трагической коллизіи народнаго земскаго обычая (истекающаго изъ совершенно особаго строя жизни и иныхъ правовыхъ воззрѣній) съ дѣйствующимъ нынѣ гражданскимъ правомъ, созданнымъ для служилыхъ людей, для личныхъ собственниковъ, на иныхъ началахъ. Впрочемъ. всякому практическому юристу, имѣвшему дѣло съ крестьянами, всякому порядочному участковому уѣздному мировому судьѣ такіе факты извѣстны во множествѣ, и въ этомъ отношеніи несообразность нашего X-го тома ощущается едвали не живѣе, чѣмъ даже устарѣлость нѣкоторыхъ его узаконеній по отношенію къ лицамъ дворянскаго и другихъ сословій.
И такъ, «какое зрѣлище вредъ очи» представила ваша настоящая современность почтеннымъ членамъ коммиссія, собравшихся для составленія новаго гражданскаго уложенія? Если изъ общаго счета населенія исключить нашихъ инородцевъ, то съ одной стороны — 20 % населенія, живущихъ до началахъ писаннаго, приведеннаго въ систему, утвержденнаго закономъ гражданскаго права, болѣе или менѣе однороднаго въ существенныхъ чертахъ съ общими началами права въ другихъ европейскихъ странахъ; съ другой — по крайней мѣрѣ цѣлыхъ 80 % живущихъ по обучаю (притомъ весьма разнообразному), но началамъ быта, котораго юридическія условія въ своихъ подробностяхъ валовомъ еще не признана, не записаны, не систематизированы, да и толкомъ еще не узнаны или же не поняты, представляютъ совершенно особый міръ правовыхъ понятій, новыя, и невѣданныя до сихъ поръ юридическія воззрѣнія. Такъ, напримѣръ, ваше общинное землевладѣніе, хотя и существовало, положимъ, когда-то въ разныхъ мѣстахъ Европы, во не просуществовало и не развилось достаточно прочно, чтобы потребовать себѣ признанія и права гражданства. А между тѣмъ оно не подходитъ ни подъ одну, опредѣляемую наукою, юридическую норму, не вмѣщается въ понятіяхъ никакого иностраннаго юриста, точно такъ же какъ и большая часть видовъ нашего артельнаго устройства, которое никакъ нельзя смѣшивать съ европейскими «ассоціаціями», — точно такъ же какъ и семейное владѣніе, которое также нельзя приравнять къ опредѣленному юридическому понятію о собственности «коллективной».
Какъ же тутъ быть? Распространить ли на 80 процентовъ населенія блага X-го тома, исправивъ его согласно съ новѣйшими требованіями науки, подчинить ли всѣ эти 80 % -населенія дѣйствію общихъ гражданскихъ законовъ, одинаковыхъ какъ для нихъ, такъ и для остальныхъ 20 %? Другими словами: сочинить ли гражданское уложеніе единое и общее для всей русской Россіи, безъ изъятій? Много теперь развелось у насъ юристовъ, которые, — придерживаясь столь ходячаго у нашихъ мнимыхъ либераловъ отрицанія въ Русскомъ народѣ всякаго права на самобытность, между прочимъ и въ сферѣ юридическихъ идей, — съ легкимъ сердцемъ, ничтоже сумняся, готовы были бы порѣшить этотъ вопросъ утвердительно. По ихъ мнѣнію — нечего бы тутъ и голову ломать! Что это — мудрствуютъ они — за особое сословіе крестьянское, которое составляетъ какой-то status in statu, съ своею особою, мірскою или общественною формой землевладѣнія? Это остатокъ варварства, это противорѣчить началу всесословности! Надо разбить эту народную замкнутость, уничтожить эту общину, мотъ міръ, во имя культуры и цивилизаціи, — обратить всѣхъ въ личныхъ собственниковъ, сочинить на всю имперію одинъ гражданскій кодексъ, взявъ въ основаніе Code Napoleon, да и все тутъ! Именно такъ разсуждаютъ многіе изъ юристовъ, которые, по самой ученой природѣ своей, вообще бюргеры, горожане. Но да отвратитъ Богъ отъ нашего народа практическое примѣненіе ихъ теорій! Не посягайте на село, господа! Въ немъ хранилище силъ и сокровищъ того духа, который создалъ наше государство, о которомъ стоитъ и держится Россія. Не городомъ стоитъ она, а селомъ, Не городъ спасетъ Россію въ часы предстоящихъ ей испытаній, а село спасетъ и Россію, и городъ, и самую русскую е интеллигенцію", — село съ своимъ мірскимъ устройствомъ, съ своимъ нетронутымъ еще вашею цивилизаціею обычаемъ, — село, которому, въ союзѣ съ людьми вполнѣ земскими мыслью и духомъ, предстоитъ на Руси еще великая будущность, самостоятельное дальнѣйшее развитіе…
Мы не имѣемъ права предположить въ составѣ коммиссіи присутствіе членовъ съ подобными вожделѣніями. Но во всякомъ случаѣ утѣшительно знать, что въ коммиссіи засѣдаетъ и бывшій профессоръ, а теперь сенаторъ Нахманъ, которому принадлежитъ опытъ, хотя бы и несовершенный, систематическаго изложенія русскаго современнаго «обычнаго права» на основаніи данныхъ, далеко впрочемъ не полныхъ и не точныхъ, представляемыхъ рѣшеніями волостныхъ судовъ. Въ рѣчи, произнесенной г. Нахманомъ въ Петербургскомъ Юридическомъ Обществѣ, проводится мысль о необходимости сообразоваться при составленіи новаго гражданскаго уложеніи съ національными элементами права… И то слава Богу!
Но если бы коммиссіею и было признано въ принципѣ удѣлить долю вниманія и «обычному нраву», то, вопервыхъ, возведеніе обычая въ юридическую норму, особенно такого обычая, который чуждъ самой природѣ существующихъ, общепринятыхъ юридическихъ нормъ дѣло вовсе не легкое и требующее спеціальной умѣлости. Вовторыхь, развѣ юридическіе обычаи вашего народа, которые, замѣтенъ, разнообразятся безконечно но мѣстностямъ, собраны вполнѣ, приведены уже въ систему «обычнаго права»? Странное дѣло! Приступаютъ къ составленію новаго гражданскаго уложенія съ тѣмъ, чтобы подчинить ему 80 % населенія, доселѣ изъятаго изъ подъ дѣйствія Х-го тома Свода Законовъ, и не подумали о томъ, что для согласованія новаго законодательства съ жизнью (безъ чего оно никуда и не годится) необходимо прежде всего, угнать эту жизнь, ея требованія и условія. А располагаетъ ли коммиссія такимъ матеріаломъ знанія? Кромѣ г. Нахмана, изучавшаго собраніе обычаевъ по книгамъ, кто изъ прочихъ членовъ коммиссіи, если не теоретически, то хотя бы практически знакомъ съ народною жизнью? Безспорно, всякій уѣздный мировой судья въ этомъ дѣлѣ опытнѣе ихъ. Мы не видимъ въ ея средѣ ни г. Матвѣева, извѣстнаго знатока народныхъ юридическихъ обычаевъ, ни другихъ спеціалистовъ но этой части, а они имѣются"
А если такъ" то не представляется ли вся работа, порученная коммиссіи по сочиненію цѣлаго новаго гражданскаго уложенія, нѣсколько преждевременною, и какъ таковая — не грозитъ ли она русской жизни худшею бѣдой, чѣмъ даже отсрочка подобнаго сочиненія, при всей видимой потребности въ немъ? Страшно подумать — чего не способны натворить въ русскомъ народномъ быту теоретики-сочинители законовъ, люди отвлеченной науки и городскаго опыта, съ народною жизнью незнакомые, хотя бы самые наиблагонамѣренные! Правда, работа коммиссіи только подготовительная, но вѣдь и современный порядокъ изданія законовъ не тотъ у насъ, который существовалъ въ варварской до-Петровской Руси, — одно упоминаніе о которой производитъ припадки чуть не падучей болѣзни у вашихъ глаголемыхъ либераловъ и вообще бюрократовъ. Уложеніе царя Алексѣя Михайловича было по крайней мѣрѣ соборное, было чтево всѣмъ людямъ Московскаго государства; во время составленія онаго поступали челобитныя и принимались въ соображеніе, — челобитныя, которыя, по юридическому міросозерцанію древней Руси, тогда только и получали значеніе въ глазахъ власти, когда подавались отъ достаточнаго множества лицъ, но которыя, по юридическимъ понятіямъ послѣ-Петровской Россіи, непремѣнно были бы отринуты, какъ составленныя «скопомъ и заговоромъ»…
Позволяемъ себѣ выразить мнѣніе, что коммиссіи слѣдовало бы пока ограничиться пересмотромъ X-го тома безъ распространенія его благодѣяній на всѣ тѣ массы русскаго населенія, которыя жили до сихъ поръ внѣ нашего гражданскаго законодательства, и — напротивъ — оградить свободу народнаго обычая чрезъ установленіе нѣкоторыхъ правилъ въ законѣ, въ предотвращеніе указанныхъ нами выше столкновеній. А между тѣмъ, пусть предпримется и доведется до успѣшнаго конца самое полное собраніе и приведеніе въ систему живыхъ юридическихъ обычаевъ Русскаго народа въ области гражданскихъ правовыхъ отношеній… Отрадно было читать, что г. министръ юстиціи призываетъ къ участію въ дѣлѣ сочиненія уложенія юридическія общества и всѣ ученыя силы Россіи. Еще было бы отраднѣе прочесть, что эти общества призываются къ той работѣ по «русскому обычному праву», которую они столько разъ съ малымъ успѣхомъ предпринимали и которую, конечно, безъ могучаго содѣйствія, нравственнаго и матеріальнаго, Министерства юстиція — довершить едвали въ состояніи…