Обзоръ возраженій на теорію естественнаго подбора — Обзоръ общихъ и частныхъ доводовъ въ ея пользу — Причины общей вѣры въ неизмѣняемость видовъ — Размѣры, въ которыхъ приложима теорія естественнаго подбора — Послѣдствія ея принятія для изученія естественной исторіи — Заключительныя замѣчанія.
Такъ какъ вся эта книга есть ничто иное, какъ длинное сцѣпленіе доводовъ, то считаю нелишнимъ, для удобства читателя, сопоставить въ заключеніе главные факты и выводы, въ ней изложенные.
Я не отвергаю, что можно привести много полновѣсныхъ возраженій противъ теоріи потомственнаго видоизмѣненія путемъ естественнаго подбора. Я постарался выставить эти возраженія во всей ихъ силѣ. На первый взглядъ можетъ казаться въ высшей степени труднымъ допустить, чтобы наиболѣе сложные инстинкты и органы были доведены до настоящей степени ихъ совершенства не средствами аналогическими съ человѣческимъ разумомъ, хотя и превышающими его, но накопленіемъ безчисленныхъ легкихъ видоизмѣненій, полезныхъ каждое для его обладателя. Тѣмъ не менѣе, это затрудненіе, хотя-бы оно и казалось неодолимымъ нашему воображенію, мы не можемъ почитать существеннымъ, если мы допустимъ слѣдующія положенія, а именно: что въ совершенствѣ каждаго даннаго органа или инстинкта существуютъ или могли существовать постепенности, полезныя каждая на своемъ мѣстѣ; что всѣ органы и инстинкты, хотя-бы въ малѣйшей степени, измѣнчивы; и наконецъ, что происходитъ борьба за существованіе, ведущая къ сохраненію всякаго выгоднаго уклоненія въ строеніи или въ инстинктѣ. Истина этихъ положеній, какъ мнѣ кажется, неоспорима.
Безъ сомнѣнія, чрезвычайно трудно даже предположить, черезъ какія постепенности многія черты строенія дошли до совершенства, въ особенности въ распавшихся и вымирающихъ группахъ организмовъ; но природа представляетъ намъ столько разительныхъ постепенностей, оправдывающихъ правило «Natura non facit saltum», что намъ слѣдуетъ быть чрезвычайно осторожными въ заключеніи, что какой-либо органъ или инстинктъ, или цѣлое живое существо, не могло дойти постепенно до настоящаго своего состоянія. Нельзя не допустить, что есть случаи, особенно затруднительные для теоріи естественнаго подбора, и одинъ изъ самыхъ любопытныхъ случаевъ этого рода есть существованіе двухъ или трехъ отдѣльныхъ кастъ работниковъ или безплодныхъ самокъ въ одной и той-же общинѣ муравьевъ; но я постарался показать, какимъ образомъ это затрудненіе можетъ быть разрѣшено.
Относительно почти постояннаго безплодія видовъ при первомъ скрещеніи, составляющаго столь замѣчательную противуположность съ почти постоянною плодовитостію разновидностей, я долженъ отослать читателя къ заключенію осьмой главы, въ которомъ, кажется мнѣ, ясно показано, что это безплодіе столь-же мало можетъ считаться нарочито дарованнымъ свойствомъ, какъ неспособность двухъ деревьевъ прививаться одно къ другому, но что оно прилучно къ различіямъ въ складѣ воспроизводительной системы скрещиваемыхъ видовъ. Истина этого заключенія подтверждается громаднымъ различіемъ въ результатахъ взаимныхъ скрещеній однихъ и тѣхъ-же двухъ видовъ, т. е. скрещеній, при которыхъ одинъ и тотъ-же видъ играетъ роль сперва отца, потомъ матери.
Плодовитость разновидностей при скрещеніи нельзя считать постоянною, и нечего удивляться весьма частой ихъ плодовитости, если вспомнить, что не было поводовъ къ глубокому видоизмѣненію ихъ склада или ихъ воспроизводительной системы. Сверхъ того, большая часть разновидностей, надъ которыми были произведены опыты, возникли въ домашнемъ состояніи, и такъ какъ прирученіе, повидимому, ведетъ къ устраненію безплодія, намъ и слѣдовало ожидать, что оно не станетъ его обусловливать.
Безплодіе ублюдковъ — явленіе совершенно отличное отъ безплодія первыхъ скрещеній, ибо ихъ воспроизводительные органы болѣе или менѣе поражены въ своихъ отправленіяхъ, между тѣмъ какъ при первыхъ скрещеніяхъ эти органы съ обѣихъ сторонъ находятся въ состояніи нормальномъ. Такъ какъ мы постоянно видимъ, что организмы всѣхъ родовъ становятся въ нѣкоторой мѣрѣ безплодными вслѣдствіе нарушенія ихъ склада вліяніемъ новыхъ, нѣсколько иныхъ жизненныхъ условій, намъ нечего удивляться тому, что ублюдки въ нѣкоторой мѣрѣ безплодны, ибо ихъ складъ не могъ не нарушиться вслѣдствіе сліянія двухъ отдѣльныхъ организацій. Этотъ параллелизмъ подтверждается другимъ параллельнымъ, но прямо противуположнымъ разрядомъ фактовъ; а именно тѣмъ обстоятельствомъ, что сила и плодовитость всѣхъ организмовъ возрастаетъ отъ легкихъ видоизмѣненій въ ихъ жизненныхъ условіяхъ, и что потомство слегка разнящихся формъ или разновидностей пріобрѣтаетъ отъ скрещеній большую силу и плодовитость. Такимъ образомъ, съ одной стороны, значительныя измѣненія въ жизненныхъ условіяхъ и скрещенія между весьма видоизмѣненными формами ослабляетъ плодовитость; съ другой, менѣе значительныя измѣненія въ жизненныхъ условіяхъ и скрещенія между менѣе расшедшимися формами усиливаютъ ее.
Обращаясь къ географическому распредѣленію организмовъ, мы встрѣчаемся съ фактами, довольно затруднительными для теоріи потомственнаго видоизмѣненія. Всѣ особи одного вида и всѣ виды одного рода, или даже группъ высшихъ, должны были произойти отъ общихъ родичей; и поэтому, въ какихъ-бы отдаленныхъ и объединенныхъ частяхъ свѣта онѣ ни находились нынѣ, онѣ должны были въ теченіе послѣдовательныхъ поколѣній перейти изъ одной части свѣта въ другія. Мы часто даже не въ силахъ предположить, какъ могло это совершиться. Однако, такъ какъ мы имѣемъ поводъ полагать, что нѣкоторые виды сохраняли свой видовой характеръ въ теченіе періодовъ безмѣрно длинныхъ, если выражать ихъ годами, мы не должны придавать слишкомъ много вѣса обширному разселенію нѣкоторыхъ видовъ. Ибо въ теченіе очень длинныхъ періодовъ времени должно было представляться много случаевъ для обширнаго разселенія разными путями. Перерывы въ области, занятой видомъ, часто могутъ быть объяснены вымираніемъ вида въ промежуточныхъ полосахъ. Нельзя отвергать, что мы до сихъ поръ знаемъ очень мало о мѣрѣ разныхъ климатическихъ и географическихъ измѣненій, происходившихъ на землѣ въ новѣйшіе періоды; а такія измѣненія, безъ сомнѣнія, должны были значительно облегчать переселенія. Для примѣра, я постарался показать, какъ сильно было вліяніе ледоваго періода на разселеніе какъ тождественныхъ, такъ и замѣняющихъ другъ друга видовъ по земному шару. Мы до сихъ поръ находимся въ глубокомъ невѣдѣніи относительно многочисленныхъ случайныхъ путей переселенія. Относительно отдѣльныхъ видовъ одного рода, живущихъ въ очень удаленныхъ одна отъ другой и объединенныхъ полосахъ, такъ какъ процессъ видоизмѣненія по необходимости былъ очень медленъ, всѣ пути переселенія должны были открываться въ теченіе очень длиннаго періода; слѣдовательно, затрудненіе заключающееся въ далекомъ разселеніи видовъ одного рода, въ нѣкоторой мѣрѣ уменьшается.
Такъ какъ по теоріи естественнаго подбора долженъ былъ существовать безконечный рядъ переходныхъ формъ, связывающихъ всѣ виды каждой группы постепенностями, столь-же тонкими, какъ теперешнія наши разновидности, то можно спросить, почему мы не видимъ вокругъ себя этихъ связующихъ формъ? Почему всѣ организмы не сливаются между собою въ безконечный хаосъ? Относительно формъ нынѣ живущихъ, слѣдуетъ замѣтить, что мы не имѣемъ права ожидать (исключая очень рѣдкихъ случаевъ), что мы откроемъ звенья, прямо связующія ихъ, но можемъ надѣяться отыскать лишь звенья между ними и какими-либо вымершими, вытѣсненными формами. Даже въ обширной области, остававшейся сплошною въ теченіе долгаго періода и въ которой климатъ и прочія жизненныя условія измѣняются нечувствительно при переходѣ изъ округа, занятаго однимъ видомъ, въ другой округъ, занятый видомъ близко сроднымъ, мы не имѣемъ права ожидать, что будемъ часто находить среднія разновидности въ средней полосѣ. Ибо мы имѣемъ поводъ полагать, что лишь немногіе виды подвергаются измѣненіямъ въ каждый отдѣльный періодъ, и всѣ измѣненія совершаются медленно. Я также показалъ, что переходныя разновидности, прежде, по всей вѣроятности, существовавшія въ промежуточныхъ полосахъ, должны были подвергаться вытѣсненію сродными формами обѣихъ сторонъ, и что послѣднія, существуй въ большихъ количествахъ, должны, вообще говоря, видоизмѣняться и совершенствоваться быстрѣе, чѣмъ среднія между ними разновидности, существующія въ меньшихъ количествахъ, такъ-что эти среднія разновидности должны съ теченіемъ времени быть вытѣснены и истреблены.
Но при такомъ истребленіи множества связующихъ звеньевъ между нынѣ живущими жителями земнаго шара и, въ каждый послѣдовательный періодъ, между формами ему свойственными и формами еще болѣе древними, почему всякая геологическая формація не переполнена такими звеньями? Почему всякое собраніе ископаемыхъ остатковъ не представляетъ ясныхъ доказательствъ постепеннаго измѣненія жизненныхъ формъ? Такихъ доказательствъ мы не находимъ, и это самое естественное и сильное изъ многихъ возраженій, которыя можно привести противъ моей теоріи. Далѣе, почему цѣлыя группы, повидимому (во множествѣ случаевъ лишь повидимому), появляются внезапно въ извѣстные геологическіе періоды? Почему не находимъ мы огромныхъ накопленій пластовъ подъ силурскою системою, наполненныхъ остатками предковъ силурскихъ ископаемыхъ? Ибо, конечно, по моей теоріи, такіе пласты должны были отложиться въ эти древніе, намъ вовсе неизвѣстные періоды исторіи земнаго шара.
Могу отвѣтить на эти вопросы и важныя возраженія лишь исходя отъ предположенія, что геологическая лѣтопись гораздо менѣе полна, чѣмъ предполагаетъ большинство геологовъ. Нельзя возражать, что не протекло достаточно времени для какой-бы то ни было мѣры органическаго видоизмѣненія, ибо длина истекшихъ временъ вполнѣ необъятна для нашего разума. Количество экземпляровъ, хранящихся во всѣхъ нашихъ музеяхъ, рѣшительно ничто въ сравненіи съ безчисленными поколѣніями безчисленныхъ видовъ, безъ сомнѣнія, существовавшими. Мы рѣшительно не въ силахъ при самомъ тщательномъ изслѣдованіи признать какой-либо видъ за родича одного или нѣсколькихъ другихъ видовъ, развѣ мы въ то-же время имѣли-бы передъ собою много изъ посредствующихъ звеньевъ между первымъ и послѣдними, а мы, по неполнотѣ геологической лѣтописи, едвали въ правѣ надѣяться, чтобы эти звенья когда-либо были открыты. Можно назвать множество современныхъ сомнительныхъ формъ, которыя, вѣроятно, суть разновидности; но кто возьмется утверждать, что въ будущія времена будетъ открыто столько ископаемыхъ связующихъ звеньевъ, что натуралисты будутъ въ силахъ рѣшить, по общепринятой нормѣ, разновидности-ли эти сомнительныя формы, или нѣтъ. Пока большинство звеньевъ между какими-либо двумя видами намъ неизвѣстно, всякое вновь открытое звено или промежуточная разновидность просто будетъ считаться новымъ, отдѣльнымъ видомъ. Лишь малая частица земной поверхности изслѣдована геологически. Лишь принадлежащіе къ извѣстнымъ классамъ организмы могутъ быть сохранены въ ископаемомъ состояніи, по крайней мѣрѣ въ значительныхъ количествахъ. Широко разселенные виды измѣняются всего болѣе, и разновидности часто первоначально имѣютъ характеръ мѣстный: обѣ эти причины уменьшаютъ вѣроятіе открытія посредствующихъ звеньевъ. Мѣстныя разновидности не могутъ разселиться по инымъ, удаленнымъ странамъ, пока онѣ значительно не видоизмѣнятся и усовершенствуются; и когда онѣ разселятся, онѣ, при открытіи ихъ остатковъ въ геологической формаціи, будутъ казаться внезапно сотворенными въ ней и просто сочтутся новыми видами. Многія формаціи представляютъ перерывы въ своемъ накопленіи, и время ихъ накопленія, склоненъ я предполагать, было короче средней долговѣчности видовыхъ формъ. Послѣдовательныя формаціи раздѣлены между собою пробѣлами, соотвѣтствующими громаднымъ промежуткамъ времени; ибо формаціи съ ископаемыми, достаточно толстыя, чтобы устоять впослѣдствіи противъ процессовъ разрушенія, могутъ накопляться лишь тамъ, гдѣ на осѣдающее дно моря отлагается много осадковъ. Во время промежуточныхъ періодовъ повышенія и неподвижности уровня будутъ образоваться пробѣлы въ геологической лѣтописи. Во время этихъ послѣднихъ періодовъ, по всей вѣроятности, должно происходить болѣе быстрое измѣненіе жизненныхъ формъ; въ періоды же осѣданія болѣе быстрое вымираніе.
Относительно отсутствія формацій съ ископаемыми подъ древнѣйшими силурскими пластами, могу только сослаться на гипотезу, изложенную въ девятой главѣ. Всякій согласится, что геологическая лѣтопись неполна, но не всякій захочетъ допустить, что она неполна въ той мѣрѣ, въ которой я считаю ее неполною. Если мы пріймемъ въ соображеніи достаточно длинные промежутки времени, геологія ясно покажетъ намъ, что всѣ виды измѣнились, а измѣнились они тѣмъ способомъ, котораго требуетъ моя теорія, то-есть медленно и постепенно. Мы ясно видимъ это изъ того, что ископаемыя послѣдовательныхъ формацій постоянно гораздо тѣснѣе сродны между собою, чѣмъ ископаемыя изъ формацій, по времени далекихъ одна отъ другой.
Такова сущность главныхъ возраженій, которыя съ полнымъ правомъ можно привести противъ моей теоріи, и таковъ краткій перечень отвѣтовъ и объясненій, которые можно привести противъ этихъ возраженій. Я слишкомъ сильно, въ теченіе многихъ лѣтъ, чувствовалъ всю тяжесть этихъ затрудненій, чтобы сомнѣваться въ ихъ важности. Но слѣдуетъ обратить особое вниманіе на то, что самыя важныя возраженія вращаются около вопросовъ, относительно которыхъ наше незнаніе несомнѣнно, и даже мѣра его намъ неизвѣстна. Мы не знаемъ всѣхъ возможныхъ переходныхъ постепенностей между органами самыми простыми и самыми совершенными; нельзя утверждать, чтобы мы знали всѣ разнообразные способы разселенія, дѣйствовавшіе въ теченіе минувшихъ временъ, или чтобы мы знали, въ какой мѣрѣ неполна геологическая лѣтопись. Какъ ни важны всѣ эти затрудненія, они, по моему мнѣнію, недостаточны для того, чтобы опровергнуть теорію потомственнаго видоизмѣненія.
Обратимся теперь къ другому разряду доводовъ. Въ домашнемъ состояніи организмы представляютъ значительную измѣнчивость. Это, повидимому, зависитъ главнымъ образомъ отъ того, что воспроизводительная система особенно чувствительна ко всѣмъ измѣненіямъ въ жизненныхъ условіяхъ, такъ-что эта система, когда она не дѣлается вовсе безсильною, теряетъ способность производить потомство въ точности сходное съ формою родичей. Измѣнчивость опредѣляется многими сложными законами, соотношеніями развитія, употребленіемъ и неупотребленіемъ органовъ и прямымъ дѣйствіемъ физическихъ условій жизни. Очень трудно опредѣлить, какой мѣрѣ видоизмѣненія подверглись наши домашніе организмы; но мы смѣло можемъ заключить, что мѣра эта значительна и что видоизмѣненія могутъ передаваться наслѣдственно въ теченіе долгихъ періодовъ. Пока жизненныя условія остаются неизмѣнными, мы имѣемъ поводъ думать, что и черты строенія, уже передававшіяся наслѣдственно съ давнихъ временъ, могутъ продолжать передаваться неограниченному ряду поколѣній. Съ другой стороны, мы имѣемъ указанія на то, что измѣнчивость, однажды пришедши въ дѣйствіе, не можетъ прекратиться вдругъ, ибо даже самые давно прирученные человѣкомъ организмы до сихъ поръ отъ времени до времени производятъ разновидности.
Человѣкъ самъ не вызываетъ измѣнчивости; онъ только безъ намѣренія подвергаетъ органическія существа новымъ жизненнымъ условіямъ, а за тѣмъ природа дѣйствуетъ на организацію и объусловливаетъ измѣнчивость. Но человѣкъ можетъ подбирать и дѣйствительно подбираетъ видоизмѣненія, данныя ему природою, и такимъ образомъ накопляетъ ихъ въ любой мѣрѣ. Этимъ путемъ, онъ приспособляетъ животныхъ къ своимъ потребностямъ или прихотямъ. Онъ можетъ производить это методически, или-же безсознательно, сохраняя особи, наиболѣе полезныя для него въ данное время, безъ всякаго помысла о томъ, чтобы видоизмѣнить породу. Несомнѣнно то, что онъ можетъ значительно вліять на характеръ породы, подбирая, въ каждомъ послѣдовательномъ поколѣніи, индивидуальныя особенности, столь легкія, что онѣ незамѣтны для неизощреннаго глаза. Процессъ подбора былъ великимъ дѣятелемъ въ произведеніи самыхъ своеобразныхъ и полезныхъ домашнихъ породъ. Что многія изъ породъ, выведенныхъ человѣкомъ, въ значительной мѣрѣ имѣютъ характеръ естественныхъ видовъ, явствуетъ изъ неразрѣшимыхъ сомнѣній о томъ, суть-ли многія изъ нихъ разновидности, или истинные виды.
Нѣтъ видимой причины, по которой начала, дѣйствующія столь сильно въ состояніи прирученія, не дѣйствовали-бы также и въ состояніи природномъ. Сохраненіе особей и породъ, пользующихся какими-либо преимуществами, среди безпрестанно повторяющейся борьбы за существованіе, представляетъ намъ самое могучее, непрестанно дѣйствующее средство подбора. Борьба за существованія неминуемо слѣдуетъ изъ быстрой геометрической прогрессіи, въ которой размножаются всѣ организмы. Эта быстрота размноженія можетъ быть доказана исчисленіемъ, дѣйствіемъ ряда годовъ, представляющихъ особыя метеорическія условія, и результатами натурализаціи, какъ объяснено въ третьей главѣ. Особей родится болѣе, чѣмъ сколько можетъ ихъ выжить. Песчинка на вѣсахъ опредѣляетъ, какой особи выжить, какой умереть, какой разновидности умножаться и какой рѣдѣть и наконецъ погаснуть. Такъ-какъ особи одного вида во всѣхъ отношеніяхъ приходятъ въ самое упорное состязаніе между собою, то борьба между ними, вообще говоря, будетъ наиболѣе ожесточенная; почти столь-же упорна будетъ она между разновидностями одного вида, а за тѣмъ послѣдуетъ борьба между видами одного рода. Но борьба часто будетъ очень упорна и между существами, весьма несродными между собою. Малѣйшее преимущество одного изъ существъ, въ какой-либо возрастъ или въ какое-либо время года, передъ тѣми, съ которыми оно соперничаетъ, или лучшее приспособленіе, хотя-бы въ малѣйшей мѣрѣ, къ окружающимъ физическимъ условіямъ, покачнетъ вѣсы на его сторону.
У животныхъ раздѣльнополыхъ во многихъ случаяхъ должна происходить между самцами борьба изъ-за обладанія самками. Особи наиболѣе сильныя, или тѣ, которыя всего успѣшнѣе боролись съ своими жизненными условіями, должны, вообще говоря, оставлять всего болѣе потомства. Но успѣхъ часто будетъ зависѣть отъ обладанія особыми орудіями или средствами къ защитѣ, или отъ привлекательности самцовъ, и малѣйшее преимущество поведетъ къ побѣдѣ.
Геологія ясно свидѣтельствуетъ о томъ, что всякая страна подвергалась значительнымъ физическимъ видоизмѣненіямъ; поэтому намъ и слѣдовало ожидать, чтобы органическія существа видоизмѣнились въ естественномъ состояніи тѣмъ-же способомъ, какъ видоизмѣняются они при измѣненныхъ условіяхъ домашняго состоянія. И если въ природномъ состояніи существуетъ въ какой-либо мѣрѣ измѣнчивость, не мыслимо, чтобы не пришелъ въ дѣйствіе естественный подборъ. Часто утверждали — но это положеніе не можетъ быть доказано — что мѣра измѣнчивости въ состояніи природномъ есть величина строго ограниченная. Человѣкъ, хотя онъ дѣйствуетъ лишь на внѣшніе признаки, и часто прихотливо, можетъ въ краткій періодъ времени достигнуть значительныхъ результатовъ, накопляя чисто-индивидуальныя особенности въ своихъ домашнихъ организмахъ; и всякій допуститъ, что въ видахъ природныхъ встрѣчаются по крайней мѣрѣ особенности индивидуальныя. Но, кромѣ такихъ особенностей, всѣ натуралисты допускаютъ существованіе разновидностей, которыя они считаютъ достаточно отдѣльными, чтобы стоило упоминать о нихъ въ систематическихъ сочиненіяхъ. Никто не въ силахъ провести опредѣленную черту между индивидуальными особенностями и легкими разновидностями, или между болѣе рѣзко обозначенными разновидностями и подвидами, и наконецъ видами. Вспомнимъ, какъ разногласны натуралисты на счетъ степени, которую они придаютъ многимъ замѣняющимъ другъ друга формамъ Европы и Сѣверной Америки.
Итакъ, если мы въ природномъ состояніи находимъ и измѣнчивость и могучую силу, всегда готовую подхватывать всѣ прокидывающіяся уклоненія, почему намъ сомнѣваться въ томъ, что уклоненія, въ какомъ-либо отношеніи полезныя организмамъ, при чрезвычайной сложности ихъ жизненныхъ соотношеній, могутъ быть сохранены, накоплены и унаслѣдованы? Почему, если человѣкъ, при нѣкоторомъ терпѣніи, можетъ подобрать уклоненія полезныя для него, природа не могла-бы подобрать уклоненія полезныя, при измѣняющихся условіяхъ жизни, ея живымъ произведеніямъ? Какой предѣлъ можемъ мы положить этой силѣ, дѣйствующей въ теченіе долгихъ вѣковъ и строго изслѣдующей весь складъ каждаго организма, его строеніе, его образъ жизни, благопріятствующей всему хорошему, отбрасывающей все дурное? Я не могу представить себѣ предѣловъ этой силѣ, медленно, но въ совершенствѣ приспособляющей каждую форму къ самымъ сложнымъ жизненнымъ соотношеніямъ. Теорія естественнаго подбора, даже если мы ограничимся этимъ соображеніемъ, кажется мнѣ сама по себѣ правдоподобною. Я уже перечислилъ съ возможною добросовѣстностію всѣ возраженія и затрудненія, которыя можно привести въ опроверженіе ея. Обратимся теперь къ спеціальнымъ свидѣтельствамъ и доводамъ, говорящимъ въ пользу этой теоріи.
При воззрѣніи, по которому виды суть лишь рѣзкія и постоянныя разновидности, и каждый видъ сперва существовалъ въ качествѣ разновидности, мы можемъ объяснить себѣ, почему нельзя провести рѣзкой границы между видами, по обиходному воззрѣнію возникшими черезъ отдѣльные творческіе акты, и разновидностями, которыхъ происхожденіе приписывается дѣйствію вторичныхъ причинъ. При этомъ самомъ воззрѣніи мы можемъ понять, почему въ каждой мѣстности, въ которой многіе виды одного рода возникли и гдѣ они теперь благоденствуютъ, эти виды должны представлять много разновидностей; ибо тамъ, гдѣ размноженіе видовъ было дѣятельно, мы, вообще говоря, можемъ ожидать, что найдемъ его въ дѣйствіи и въ настоящее время; а такъ оно и есть въ дѣйствительности, если разновидности суть возникающіе виды. Сверхъ того, виды обширныхъ родовъ, представляющихъ намъ наибольшее число разновидностей или возникающихъ видовъ, до нѣкоторой степени сохраняютъ характеръ разновидностей, ибо они разнятся между собою въ меньшей мѣрѣ, чѣмъ виды родовъ болѣе мелкихъ. Близко сродные виды родовъ болѣе обширныхъ также имѣютъ менѣе обширныя области распространенія, и они скучены маленькими группами вокругъ другихъ видовъ — чѣмъ они также сходны съ разновидностями. Эти соотношенія были-бы очень странны, если допустить, что всякій видъ созданъ отдѣльно, но они совершенно понятны, если всѣ виды сперва были разновидностями.
Такъ какъ каждый видъ, размножаясь въ геометрической прогрессіи, стремится къ безмѣрному увеличенію своей численности, и такъ какъ видоизмѣненные потомки каждаго вида пріобрѣтаютъ тѣмъ болѣе возможности къ размноженію, чѣмъ болѣе они расходятся между собою въ образѣ жизни и въ строеніи, и тѣмъ пріобрѣтаютъ способность захватывать многочисленныя и разнообразныя мѣста въ природномъ строѣ, то естественный подборъ постоянно будетъ стремиться къ сохраненію наиболѣе расходящихся потомковъ каждаго вида. Поэтому, во время долгаго ряда видоизмѣненій, различія, свойственныя разновидностямъ одного вида, стремятся разростись въ болѣе значительныя различія, свойственныя видамъ одного рода. Новыя, усовершенствованныя разновидности по необходимости должны вытѣснять и истреблять разновидности болѣе древнія, менѣе усовершенствованныя и среднія, и такимъ способомъ виды пріобрѣтаютъ свою раздѣльность и опредѣленность. Преобладающіе виды, принадлежащіе къ группамъ обширнѣйшимъ, стремятся производить новыя, преобладающія формы, такъ что каждая обширная группа стремится къ еще большему расширенію и въ то-же время къ большему расхожденію признаковъ. Но такъ какъ всѣ группы не могутъ успѣть въ такомъ расширеніи, ибо міръ не вмѣстилъ-бы ихъ, то группы болѣе преобладающія побѣждаютъ группы менѣе преобладающія. Это стремленіе обширныхъ группъ къ еще большему расширенію и къ расхожденію въ признакахъ, вмѣстѣ съ почти необходимымъ его послѣдствіемъ — значительнымъ вымираніемъ, объясняетъ намъ распредѣленіе всѣхъ жизненныхъ формъ на группы, подчиненныя другимъ группамъ, заключеннымъ всѣ въ нѣкоторыхъ немногихъ классахъ, — распредѣленіе поражающее насъ въ окружающей насъ природѣ и существовавшее во всѣ времена. Этотъ великій фактъ группировки всѣхъ органическихъ существъ кажется мнѣ необъяснимымъ по теоріи отдѣльныхъ твореній.
Такъ какъ естественный подборъ дѣйствуетъ исключительно накопленіемъ легкихъ, послѣдовательныхъ, выгодныхъ уклоненій, онъ не можетъ производить внезапно великихъ видоизмѣненій; онъ можетъ дѣйствовать лишь медленными, краткими шагами. Поэтому правило «Natura non facit saltum», все болѣе оправдывающееся съ каждымъ расширеніемъ нашихъ познаній, очень просто объясняется по этой теоріи. Мы ясно видимъ, почему природа щедра на разнообразіе, но скупа на нововведенія. Но нѣтъ возможности объяснить, почему бы существовалъ такой природный законъ, еслибы каждый видъ былъ сотворенъ отдѣльно.
Многіе другіе факты, какъ мнѣ кажется, объяснимы по этой теоріи. Какъ странно, чтобы птица съ формою дятла была создана для питанія насѣкомыми, живущими въ почвѣ; чтобы горные гуси, рѣдко или никогда не плавающіе, были-бы созданы съ перепончатыми лапами; чтобы птица изъ дроздовъ была создана для нырянія и питанія подводными насѣкомыми, и чтобы буревѣстникъ былъ созданъ съ нравами и строеніемъ, приспособляющимъ его къ жизни гагары или чистика, и такъ далѣе, въ безчисленныхъ случаяхъ! Но при воззрѣніи, по которому каждый видъ постоянно стремится увеличить свою численность, а естественный подборъ постоянно готовъ приспособить измѣнчивое потомство каждаго изъ нихъ къ какому-либо порожнему или плохо занятому мѣсту въ природномъ строѣ, эти факты перестаютъ быть странными, и ихъ даже можно было-бы предвидѣть.
Такъ какъ естественный подборъ дѣйствуетъ въ силу состязанія, то онъ приспособляетъ жителей каждой страны лишь сообразно съ степенью совершенства ихъ сожителей, такъ что намъ нечего удивляться, если жители какой-либо страны, по обиходному мнѣнію, будто-бы особо созданные для нея и къ ней приспособленные, побѣждаются и вытѣсняются пріурочивающимися произведеніями иной страны. Нечего намъ также удивляться тому, что не всѣ приспособленія въ природѣ, насколько можемъ мы судить, безусловно совершенны, и что нѣкоторыя изъ нихъ прямо противорѣчатъ нашимъ понятіямъ о цѣлесообразности. Намъ нечего удивляться тому, что жало пчелы причиняетъ ей смерть; тому, что трутни производятся въ такихъ огромныхъ количествахъ для одного акта, и что они избиваются своими безплодными сестрами; изумительной траты пыльцы нашими соснами; инстинктивной ненависти пчелы-матки къ собственнымъ своимъ плодовитымъ сестрамъ; тому, что ихневмониды питаются живымъ тѣломъ гусеницъ; и другимъ подобнымъ фактамъ. По теоріи естественнаго подбора, скорѣе слѣдовало-бы удивляться тому, что не открыто больше случаевъ, въ которыхъ мы-бы не могли признать безусловнаго совершенства.
Сложные и мало-извѣстные законы, управляющіе измѣнчивостію, насколько можемъ мы судить, тѣ-же самые, которые управляли возникновеніемъ такъ называемыхъ видовыхъ формъ. Въ обоихъ случаяхъ физическія условія, повидимому, произвели лишь мало прямаго дѣйствія; но когда разновидности вступаютъ въ какой-либо поясъ земнаго шара, онѣ иногда пріобрѣтаютъ нѣкоторые изъ признаковъ, свойственныхъ видамъ этого пояса. И у разновидностей, и у видовъ изощреніе и неупотребленіе органовъ, повидимому, произвели нѣкоторое дѣйствіе; ибо трудно воздержаться отъ этого заключенія при видѣ, напримѣръ, головастой утки, имѣющей крылья, неспособныя къ летанію, почти въ томъ-же состояніи, какъ у домашней утки, или при видѣ роящаго туку-туку, иногда слѣпаго, и затѣмъ нѣкоторыхъ кротовъ, постоянно слѣпыхъ и притомъ имѣющихъ глаза, затянутые кожею, или при видѣ слѣпыхъ животныхъ, населяющихъ пещеры Америки и Европы. И у разновидностей, и у видовъ взаимнодѣйствія развитія, повидимому, играли весьма важную роль, такъ что при видоизмѣненіи одной части по необходимости видоизмѣнялись и прочія. И въ разновидностяхъ, и въ видахъ встрѣчаются возвращенія къ давно утраченнымъ признакамъ. Какъ необъяснимо, по теоріи отдѣльныхъ твореній, появленіе полосъ на плечѣ и на ногахъ въ разныхъ видахъ лошадинаго рода и у ихъ ублюдковъ! Какъ просто объясняется этотъ фактъ, если мы предположимъ, что эти виды произошли отъ полосатаго родича, точно такъ-же, какъ всѣ домашнія породы голубей произошли отъ голубаго съ отмѣтками дикаго голубя!
По обиходному воззрѣнію отдѣльнаго сотворенія всякаго вида, почему-бы видовымъ признакамъ, или тѣмъ, въ которыхъ виды одного рода расходятся между собою, быть болѣе измѣнчивымъ, чѣмъ родовые признаки, въ которыхъ всѣ они сходятся? Почему, напримѣръ, цвѣтку одного вида какого-либо рода быть измѣнчивѣе по окраскѣ въ томъ случаѣ, когда прочіе виды, будто-бы созданные отдѣльно, имѣютъ цвѣтки иной окраски, чѣмъ когда всѣ виды этого рода имѣютъ цвѣтки одинаково окрашенные? Если виды суть лишь рѣзко обозначившіяся разновидности, которыхъ признаки сдѣлались въ значительной мѣрѣ постоянными, мы можемъ понять этотъ фактъ; ибо они съ тѣхъ поръ, какъ отдѣлились отъ общаго родича, уже разошлись въ нѣкоторымъ признакахъ, почему они и стали отдѣльными видами: и поэтому эти самые признаки скорѣе должны были сохранить свою измѣнчивость, чѣмъ родовые признаки, унаслѣдованные безъ измѣненія съ очень давнихъ временъ. По теоріи отдѣльныхъ твореній необъяснимо, почему-бы части, развитой необычайнымъ способомъ въ какомъ-либо видѣ какого-либо рода, слѣдовательно, по всей вѣроятности, очень важной для вида, быть особенно измѣнчивой; но, по моему воззрѣнію, эта часть, съ тѣхъ поръ, какъ отдѣльные виды обособились отъ общаго родича, подверглась необычайной мѣрѣ уклоненія и видоизмѣненія, и поэтому намъ и слѣдовало ожидать, что эта часть донынѣ останется измѣнчивою. Но одна часть можетъ быть развита самымъ необычайнымъ способомъ, какъ напримѣръ крыло летучей мыши, и однако не быть измѣнчивѣе всякаго другаго органа, если эта часть составляетъ общее достояніе многихъ сродныхъ формъ, т. е. если она унаслѣдована съ очень давнихъ временъ, ибо въ этомъ случаѣ она должна была сдѣлаться постоянною дѣйствіемъ продолжительнаго естественнаго подбора.
Обращаясь къ инстинктамъ, мы, при всемъ дивномъ совершенствѣ нѣкоторыхъ изъ нихъ, не находимъ, чтобы они, по теоріи естественнаго подбора послѣдовательныхъ, легкихъ, но полезныхъ уклоненій, представляли болѣе затрудненій, чѣмъ тѣлесное строеніе. По этой теоріи, мы можемъ понять, почему природа подвигается постепенными шагами, одаряя разныхъ животныхъ одного класса ихъ отдѣльными инстинктами. Я постарался показать, какой яркій свѣтъ начало постепенности проливаетъ на дивныя строительныя способности пчелъ. Привычка, безъ сомнѣнія, иногда содѣйствуетъ видоизмѣненію инстинктовъ; но она, конечно, не необходима, какъ мы видѣли въ случаѣ безполыхъ насѣкомыхъ, не оставляющихъ потомства, которое могло-бы унаслѣдовать медленно пріобрѣтенныя привычки. При воззрѣніи, по которому всѣ виды одного рода произошли отъ общаго родича и унаслѣдовали отъ него много общаго, мы можемъ понять, почему сродные виды, когда они подвергаются дѣйствію очень различныхъ жизненныхъ условій, однако представляютъ инстинкты, приблизительно одинаковые; почему южно-американскій дроздъ, напримѣръ, выстилаетъ свое гнѣздо грязью, какъ и нашъ англійскій видъ. При этомъ воззрѣніи, намъ нечего удивляться, если нѣкоторые инстинкты, повидимому, несовершенны и подвержены ошибкамъ, и многіе инстинкты вредны для другихъ животныхъ.
Если виды суть лишь рѣзко-обозначенныя и постоянныя разновидности, мы легко можемъ понять, почему потомство отъ скрещеній между ними слѣдуетъ тѣмъ-же сложнымъ законамъ въ степени и способѣ своего сходства съ родителями, какъ и потомство отъ скрещеній между несомнѣнными разновидностями. Съ другой стороны, это сходство было-бы необъяснимо, еслибы виды были созданы отдѣльно, а разновидности возникли въ силу вторичныхъ причинъ.
Если мы допустимъ, что геологическая лѣтопись чрезвычайно неполна, то факты, заключающіеся въ этой лѣтописи, станутъ доводами въ пользу теоріи потомственнаго видоизмѣненія. Новые виды появлялись постепенно, черезъ долгіе промежутки времени, и мѣра видоизмѣненія за извѣстный промежутокъ времени очень различна въ разныхъ группахъ. Вымираніе видовъ и цѣлыхъ группъ видовъ, игравшее столь важную роль въ исторіи органическаго міра, почти неизбѣжно вытекаетъ изъ начала естественнаго подбора; ибо старыя формы должны вытѣсняться формами новыми, усовершенствованными. Ни отдѣльные виды, ни группы видовъ не появляются вновь, когда разъ прервется цѣпь обыкновенныхъ зарожденій. Постепенное разселеніе формъ преобладающихъ, при медленномъ видоизмѣненіи ихъ потомковъ, обусловливаетъ то обстоятельство, что жизненныя формы, черезъ длинные промежутки времени, кажутся измѣнившимися одновременно на всей поверхности земнаго шара. Фактъ, что ископаемые остатки каждой формаціи въ нѣкоторой мѣрѣ занимаютъ середину между ископаемыми формацій, лежащихъ подъ ними и надъ ними, просто объясняется среднимъ ихъ положеніемъ въ потомственной цѣпи. Великій фактъ, что всѣ вымершіе организмы принадлежатъ къ одной системѣ съ организмами нынѣ живущими и относятся къ тѣмъ-же группамъ или къ группамъ среднимъ, объясняется тѣмъ, что виды, и вымершіе, и нынѣ живущіе, потомки однихъ и тѣхъ-же родичей. Такъ какъ группы, происшедшія отъ древняго предка, бо̀льшею частію разошлись въ признакахъ, этотъ предокъ съ ближайшими своими потомками часто долженъ имѣть характеръ средній относительно признаковъ своихъ позднѣйшихъ потомковъ; итакъ намъ становится яснымъ, почему чѣмъ древнѣе ископаемое, тѣмъ чаще занимаетъ оно положеніе въ нѣкоторой мѣрѣ среднее между сродными съ нимъ нынѣ живущими группами. Современныя формы вообще считаютъ, въ смыслѣ, не вполнѣ опредѣленномъ, болѣе высокими, чѣмъ формы древнія и вымершія, и онѣ выше въ томъ смыслѣ, что формы позднѣйшія и болѣе усовершенствованныя побѣдили въ борьбѣ за существованіе организмы болѣе древніе и менѣе совершенные. Наконецъ, законъ продолжительнаго существованія сродныхъ формъ на одномъ и томъ-же материкѣ — двуутробокъ въ Австраліи, беззубыхъ въ Америкѣ и т. п. — становится понятнымъ, ибо въ предѣлахъ объединенной страны организмы нынѣ живущіе и вымершіе естественно должны находиться въ потомственной связи.
Обратимся къ географическому распредѣленію организмовъ. Допустивъ, что въ долгомъ теченіи временъ происходили значительныя переселенія изъ одной части свѣта въ другую, вслѣдствіе происходившихъ въ прежнія времена климатическихъ и географическихъ измѣненій, и при помощи многихъ неизвѣстныхъ намъ способовъ переноса, мы можемъ понять, по теоріи потомственнаго видоизмѣненія, многіе изъ руководящихъ фактовъ распредѣленія организмовъ. Мы можемъ объяснить себѣ, почему существуетъ столь разительный параллелизмъ между распредѣленіемъ организмовъ въ пространствѣ и геологическою послѣдовательностію ихъ во времени; ибо въ обоихъ случаяхъ организмы связаны цѣпью естественныхъ зарожденій и средства къ видоизмѣненію были одни и тѣ-же. Мы понимаемъ полный смыслъ удивительнаго факта, который долженъ былъ поразить каждаго путешественника, а именно того обстоятельства, что на одномъ и томъ-же материкѣ, при самыхъ различныхъ условіяхъ, при жарѣ и холодѣ, на горахъ и въ равнинахъ, въ степяхъ и болотахъ, большинство организмовъ каждаго великаго класса, очевидно, сродны между собою, ибо они большею частію должны быть потомками однихъ и тѣхъ-же родичей — раннихъ переселенцевъ. По этому самому началу давняго переселенія, бо́льшею частію въ сочетаніи съ видоизмѣненіемъ, мы можемъ понять, принявъ въ разсчетъ ледовой періодъ, тождественность нѣкоторыхъ растеній и близкое сродство многихъ другихъ, на самыхъ отдаленныхъ между собою горахъ и при самыхъ различныхъ климатахъ, а также близкое сродство нѣкоторыхъ изъ морскихъ жителей въ сѣверномъ и южномъ умѣренномъ поясѣ, несмотря на ихъ раздѣленіе всѣмъ междутропическимъ океаномъ. Хотя двѣ области и представляли-бы одинаковыя жизненныя условія, намъ нечего удивляться тому, что ихъ жители значительно разнятся, если только эти области долгое время были вполнѣ отдѣлены одна отъ другой; ибо такъ какъ соотношенія между организмами суть наиважнѣйшія изъ всѣхъ, и такъ какъ обѣ области должны были заселиться изъ третьяго источника, или одна изъ другой, въ разные періоды и въ разныхъ пропорціяхъ, то ходъ видоизмѣненій въ двухъ областяхъ по необходимости долженъ былъ быть различенъ.
При такомъ взглядѣ на переселенія и послѣдовавшія за ними видоизмѣненія, мы можемъ понять, почему океаническіе острова населены немногими видами, изъ которыхъ впрочемъ многіе имѣютъ характеръ мѣстный. Мы ясно можемъ видѣть, почему тѣ животныя, которыя неспособны перебираться черезъ значительныя моря, каковы лягушки и наземныя млекопитающія, не встрѣчаются на океаническихъ островахъ, и почему, съ другой стороны, новые и своеобразные виды летучихъ мышей, способныхъ переноситься черезъ моря, такъ часто находятся на островахъ, удаленныхъ отъ материковъ. Такіе факты, какъ присутствіе особыхъ видовъ летучихъ мышей и отсутствіе всѣхъ прочихъ млекопитающихъ на океаническихъ островахъ, совершенно необъяснимы по теоріи отдѣльныхъ творческихъ актовъ.
Существованіе близко-сродныхъ или замѣняющихъ другъ друга видовъ въ двухъ областяхъ, по теоріи потомственнаго видоизмѣненія, предполагаетъ, что въ прежнія времена одни и тѣ-же родичи жили въ обѣихъ областяхъ; и мы почти постоянно находимъ, что повсюду, гдѣ въ двухъ областяхъ живетъ много близко-сродныхъ видовъ, въ нихъ встрѣчается и нѣсколько видовъ общихъ. Повсюду, гдѣ встрѣчается много близко-сродныхъ, но и отдѣльныхъ видовъ, встрѣчается и много сомнительныхъ формъ и разновидностей тѣхъ-же видовъ. Чрезвычайно общо̀ правило, что жители каждой области сродны съ жителями ближайшаго источника, откуда могли перейдти въ него переселенцы. Объ этомъ свидѣтельствуютъ почти всѣ растенія и животныя архипелага Галапагосъ, Хуанъ-Фернандеса и другихъ американскихъ острововъ, самымъ разительнымъ образомъ сродныя съ растеніями и животными сосѣдняго американскаго материка, и организмы архипелага Зеленаго Мыса и другихъ африканскихъ острововъ, столь сродные съ организмами африканскаго материка. Нельзя не сознаться, что эти факты необъяснимы по теоріи отдѣльныхъ твореній.
Какъ мы видѣли, фактъ, что всѣ современные и вымершіе организмы составляютъ одну великую естественную систему, съ группами, подчиненными однѣ другимъ, и съ вымершими группами, часто стоящими на серединѣ между группами современными, — этотъ фактъ понятенъ по теоріи естественнаго подбора, съ его послѣдствіями, вымираніемъ и расхожденіемъ признаковъ. На тѣхъ-же основаніяхъ мы можемъ объяснить себѣ, почему взаимное сродство видовъ и родовъ въ каждомъ классѣ столь сложны и косвенны. Мы видимъ, почему нѣкоторые признаки гораздо болѣе годны для классификаціи, чѣмъ другіе; почему признаки приспособительные, хотя въ высшей степени важные для самаго организма, почти не имѣютъ никакого значенія для классификаціи; почему признаки, взятые съ частей заглохшихъ, безполезныхъ организму, часто имѣютъ высокое значеніе для классификаціи; и почему всѣхъ драгоцѣннѣе признаки эмбріологическіе. Истинное сродство всѣхъ организмовъ обусловливается наслѣдственностію или общимъ происхожденіемъ. Естественная система есть родословная группировка, въ которой потомственныя линіи опредѣляются посредствомъ признаковъ, наиболѣе постоянныхъ, какъ-бы ничтожно, впрочемъ, ни было ихъ жизненное значеніе.
Тождественность остововъ человѣческой руки, крыла летучей мыши, плавника моржа и лошадиной ноги, равенство числа позвонковъ, составляющихъ шею жираффы и слона, и безчисленные другіе подобные факты сразу объясняются по теоріи постепеннаго потомственнаго видоизмѣненія. Сходство плана въ крылѣ и лапѣ летучей мыши, хотя и служащихъ къ столь различнымъ цѣлямъ, въ челюстяхъ и ногахъ раковъ, въ лепесткахъ, тычинкахъ и пестикахъ цвѣтовъ также понятно при предположеніи, что части и органы, тождественные у ранняго предка класса, постепенно видоизмѣнились. Основываясь на томъ, что послѣдовательныя видоизмѣненія не всегда обнаруживаются въ очень ранній возрастъ и передаются наслѣдственно таковому-же, не очень раннему возрасту, мы вполнѣ можемъ объяснить себѣ, почему зародыши млекопитающихъ, птицъ, пресмыкающихся и рыбъ столь близко схожи между собою и столь несхожи съ формами взрослыми. Намъ нечего удивляться тому, что зародышъ дышащаго воздухомъ млекопитающаго или птицы имѣетъ жаберныя скважины и артеріальныя петли, подобно зародышу рыбы, которому предстоитъ дышать воздухомъ, раствореннымъ въ водѣ, посредствомъ вполнѣ развитыхъ жабръ.
Неупотребленіе, иногда при содѣйствіи естественнаго подбора, часто будетъ вести къ уменьшенію объема органа, когда онъ станетъ безполезнымъ при измѣненныхъ нравахъ или условіяхъ жизни, и мы, съ этой точки зрѣнія, легко можемъ объяснить себѣ значеніе заглохшихъ органовъ. Но неупотребленіе и подборъ бо̀льшею частію должны дѣйствовать на организмъ, когда онъ достигаетъ полной зрѣлости и ему придется играть полную роль въ борьбѣ за существованіе, и поэтому мало будутъ вліять на органы въ ранніе періоды жизни; поэтому органъ въ этотъ ранній возрастъ не заглохнетъ вполнѣ, не уменьшится значительно въ объемѣ. Теленокъ, напримѣръ, отъ ранняго предка, имѣвшаго вполнѣ развитые зубы, унаслѣдовалъ зубы, никогда не прорѣзающіеся сквозь десны верхней челюсти, и мы можемъ представить себѣ, что зубы взрослаго животнаго уменьшились въ объемѣ, въ теченіе послѣдовательныхъ поколѣній, вслѣдствіе неупотребленія, или вслѣдствіе того, что языкъ и небо приспособились естественнымъ подборомъ къ щипанію травы безъ ихъ помощи, между тѣмъ какъ у теленка зубы остались нетронутыми естественнымъ подборомъ или неупотребленіемъ, и, по закону наслѣдственности, въ соотвѣтствующіе возрасты передались неизмѣненные отъ давняго періода и до нашихъ временъ. При воззрѣніи, по которому каждый организмъ и каждый отдѣльный органъ былъ созданъ особо, какъ необъяснима ясная печать безполезности, лежащая на частяхъ, подобныхъ зубамъ зародышнаго теленка или сморщеннымъ крыльямъ, заключеннымъ подъ спаянными надкрыльниками нѣкоторыхъ жуковъ! Природа, словно преднамѣренно, посредствомъ заглохшихъ органовъ и гомологій, раскрываетъ передъ нами планъ своихъ видоизмѣненій, котораго мы словно съ намѣреніемъ не хочемъ понять.
Я теперь перечислилъ главные факты и соображенія, вполнѣ убѣдившіе меня въ томъ, что виды видоизмѣнялись, въ теченіе долгаго ряда поколѣній, сохраненіемъ или естественнымъ подборомъ многихъ послѣдовательныхъ легкихъ, выгодныхъ уклоненій. Я не могу представить себѣ, чтобы ложная теорія могла объяснить, какъ, кажется мнѣ, объясняетъ ихъ теорія естественнаго подбора, вышеупомянутые обширные классы фактовъ. Нельзя считать законнымъ возраженіемъ то обстоятельство, что наука до сихъ поръ не проливаетъ свѣта на самое возникновеніе жизни. Кто возьмется объяснить, въ чемъ состоитъ сущность тяготѣнія? Хотя Лейбницъ и обвинялъ Ньютона въ томъ, что онъ вводилъ въ науку «таинственныя качества и чудеса», однако это невѣдомое начало притяженія теперь всѣми считается за вполнѣ доказанную «истинную причину».
Я не вижу причинъ, по которымъ воззрѣнія, изложенныя въ этой книгѣ, могли-бы оскорбить чьи-либо религіозныя чувствованія. Отрадно вспомнить, въ примѣръ тому, какъ преходящи подобныя впечатлѣнія, что величайшее открытіе, когда-либо сдѣланное человѣкомъ, а именно законъ тяготѣнія, подвергся нападкамъ Лейбница, какъ противный естественной религіи, а косвенно и Откровенію. Одинъ знаменитый писатель и богословъ пишетъ мнѣ, что онъ «постепенно дошелъ до убѣжденія, что столь-же возвышенно то представленіе о Божествѣ, по которому Оно создало немного первичныхъ формъ, способныхъ къ дальнѣйшему развитію въ новыя полезныя формы, какъ то, по которому требовались новые творческіе акты для пополненія пробѣловъ, образовавшихся въ силу Его законовъ».
Почему, можно спросить, почти всѣ самые превосходные современные намъ натуралисты и геологи отвергли это воззрѣніе на измѣнчивость видовъ? Нельзя утверждать, чтобы организмы въ состояніи природномъ не были подвержены измѣнчивости; нельзя доказать, чтобы мѣра измѣненія въ теченіе долгихъ временъ была величина ограниченная. Не было проведено и нельзя провести ясной границы между видами и рѣзкими разновидностями. Нельзя утверждать, чтобы виды при скрещеніи были постоянно безплодны, а разновидности постоянно плодовиты, или чтобы безплодіе было качество нарочито дарованное, печать творенія. Вѣра въ неизмѣняемость вида была почти неизбѣжна, пока полагали, что исторія міра заключается въ краткомъ періодѣ; а теперь, когда мы составили себѣ нѣкоторое понятіе о теченіи минувшихъ временъ, мы слишкомъ склонны предполагать, безъ всякаго доказательства, что геологическая лѣтопись столь полна, что представила-бы намъ ясныя свидѣтельства объ измѣненіяхъ видовъ, еслибы таковыя произошли.
Но главная причина нашей естественной неохоты допустить, чтобы одинъ видъ произвелъ другіе отдѣльные виды, заключается въ томъ, что мы всегда неохотно допускаемъ всякое значительное измѣненіе, постепенность котораго ускользаетъ отъ нашего взгляда. Тутъ затрудненіе такого-же рода, какъ то, которое ощутили многіе геологи, когда Лейелль впервые сталъ утверждать, что значительные ряды утесовъ были образованы и глубокія долины вырыты дѣйствіемъ прибрежныхъ волнъ. Нашъ умъ не можетъ вмѣстить въ себѣ ясное представленіе о ста милліонахъ годовъ; онъ не можетъ сложить и выяснить себѣ дѣйствія множества легкихъ видоизмѣненій, накопившихся въ теченіе почти безконечнаго ряда поколѣній.
Хотя я вполнѣ убѣжденъ въ справедливости воззрѣній, изложенныхъ въ этой книгѣ въ видѣ извлеченія, я нисколько не надѣюсь убѣдить опытныхъ естествоиспытателей, которыхъ память наполнена множествомъ фактовъ, разсматриваемыхъ ими въ теченіе долгихъ лѣтъ съ точки зрѣнія, прямо противуположной моей. Такъ легко прикрывать наше незнаніе такими выраженіями, какъ «планъ творенія», «единство плана» и т. п., и воображать, что мы даемъ объясненіе, когда только выражаемъ самый фактъ. Всякій, кто болѣе расположенъ придавать вѣсъ неразрѣшеннымъ трудностямъ, чѣмъ объясненію извѣстнаго количества фактовъ, конечно, отвергнетъ мою теорію. На немногихъ натуралистовъ, одаренныхъ очень гибкимъ умомъ и уже сомнѣвающихся въ неизмѣняемости вида, эта книга можетъ имѣть вліяніе, и я съ довѣріемъ обращаюсь къ будущему, къ молодымъ, начинающимъ натуралистамъ, которымъ можно будетъ безпристрастно обсудить обѣ стороны вопроса. Всякій, кто придетъ къ убѣжденію, что виды измѣнчивы, хорошо сдѣлаетъ, если добросовѣстно выразитъ свое убѣжденіе; лишь такимъ путемъ можетъ быть удалена та масса предразсудковъ, которою загроможденъ этотъ предметъ.
Многіе превосходные натуралисты въ недавнее время выразили свое убѣжденіе, что множество такъ называемыхъ видовъ во всѣхъ родахъ не суть истинные виды, но что другіе виды дѣйствительны, т. е. созданы отдѣльно. Такое заключеніе кажется мнѣ весьма страннымъ. Они допускаютъ, что множество формъ, которыя они до недавняго времени сами считали отдѣльными твореніями, и которыя до сихъ поръ почитаются за таковыя большинствомъ натуралистовъ, слѣдовательно имѣютъ всѣ наружные признаки истинныхъ видовъ — они допускаютъ, что эти формы возникли черезъ видоизмѣненіе, но они не соглашаются распространять то-же воззрѣніе и на другія, слегка отступающія формы. Тѣмъ не менѣе, они не берутся опредѣлить, ни даже предположить, какія жизненныя формы суть формы первозданныя, какія сложились въ силу вторичныхъ причинъ. Они въ одномъ случаѣ допускаютъ измѣнчивость, какъ «истинную причину», въ другомъ произвольно отвергаютъ ее, не выставляя причины такого различія. Придетъ время, когда такой способъ дѣйствія послужитъ любопытнымъ примѣромъ слѣпоты предубѣжденнаго мнѣнія. Эти авторы, повидимому, ставятъ на одну доску чудесный актъ творенія и обыкновенное зарожденіе. Но дѣйствительно-ли они полагаютъ, чтобы въ безчисленныя эпохи исторіи земнаго шара элементарнымъ атомамъ повелѣвалось сочетаться въ живыя ткани? Полагаютъ-ли они, чтобы при каждомъ изъ такихъ творческихъ актовъ возникали одна или нѣсколько особей? Были-ли безчисленные виды животныхъ и растеній созданы въ видѣ яицъ, или сѣмянъ, или въ видѣ вполнѣ развитыхъ организмовъ? И, въ случаѣ млекопитающихъ, были-ли они созданы съ лживыми слѣдами питанія во чревѣ матери? Хотя натуралисты съ полнымъ правомъ требуютъ разъясненія всѣхъ затрудненій отъ тѣхъ, которые вѣрятъ въ измѣняемость видовъ, они съ своей стороны вовсе умалчиваютъ, будто-бы изъ благоговѣнія, о всемъ томъ, что относится къ возникновенію видовъ.
Можно спросить, до какихъ предѣловъ я распространяю ученіе объ измѣняемости видовъ. Трудно отвѣтить на этотъ вопросъ, ибо чѣмъ различнѣе формы, къ которымъ мы обращаемся, тѣмъ болѣе всѣ наши доводы утрачиваютъ своей силы. Но нѣкоторые, весьма сильные доводы хватаютъ очень далеко. Всѣ члены цѣлыхъ классовъ могутъ быть связаны между собою цѣпью сходствъ и всѣ могутъ быть распредѣлены по одному началу на группы, подчиненныя одна другой. Ископаемые остатки иногда въ значительной мѣрѣ пополняютъ обширные пробѣлы между нынѣ существующими порядками. Заглохшіе органы ясно свидѣтельствуютъ о томъ, что у ранняго предка тѣ-же органы были вполнѣ развиты, и это въ нѣкоторыхъ случаяхъ предполагаетъ огромную мѣру потомственнаго видоизмѣненія. Въ цѣлыхъ классахъ разные органы построены по одному плану, а въ зародышномъ возрастѣ виды близко сходствуютъ между собою. Поэтому я не могу сомнѣваться въ томъ, что теорія потомственнаго видоизмѣненія приложима ко всѣмъ членамъ одного класса. Я полагаю, что животныя произошли отъ неболѣе какъ четырехъ или пяти прародичей, а растенія отъ такого-же или еще меньшаго числа предковъ.
Аналогія повела-бы меня шагомъ дальше, а именно къ убѣжденію, I что всѣ животныя и растенія произошли отъ одного первообраза. Но аналогія подчасъ обманчивый руководитель. Однако, всѣ живыя существа имѣютъ много общаго, въ своемъ химическомъ составѣ, въ своемъ клѣточномъ строеніи, въ законахъ своего развитія, въ своей зависимости отъ вредныхъ вліяній. Мы видимъ это даже въ такихъ мелкихъ фактахъ, какъ тотъ, что одинъ и тотъ-же ядъ часто дѣйствуетъ одинаковымъ образомъ на растенія и на животныя, и что ядъ, выдѣляемый орѣхотворкою (Cynips), обусловливаетъ уродливыя развитія на дикой розѣ и на дубѣ. У всѣхъ организмовъ сліяніе мужской и женской элементарной клѣточки, повидимому, по крайней мѣрѣ черезъ извѣстные промежутки, необходимо для произведенія новыхъ существъ. У всѣхъ, насколько намъ извѣстно, зародышный пузырекъ тождественъ. Такимъ образомъ начало всѣхъ органическихъ особей одинаково. Если мы обратимся даже къ главнымъ отдѣламъ органическаго міра, къ животному и растительному царству, — мы найдемъ нѣкоторыя низшія формы, до того переходныя по признакамъ, что натуралисты спорятъ о томъ, къ какому царству слѣдуетъ ихъ причислить; и, по началу естественнаго подбора съ расхожденіемъ признаковъ, не вполнѣ немыслимо, чтобы и растенія и животныя развились изъ какой-либо изъ этихъ среднихъ формъ. Поэтому можно было-бы заключить, что всѣ органическія существа, когда-либо жившія на землѣ, вѣроятно, произошли отъ одной первичной формы, въ которую впервые вдохнулъ жизнь Творецъ. Но это заключеніе основано главнымъ образомъ на аналогіи, и несущественно, примемъ ли мы его, или нѣтъ. Иное дѣло члены каждаго великаго класса, напримѣръ позвоночныхъ или членистыхъ, ибо тутъ, какъ замѣчено выше, законы гомологіи, эмбріологіи и т. д. даютъ намъ положительныя указанія на то, что всѣ они произошли отъ одного первозданнаго родича.
Когда воззрѣнія на происхожденіе видовъ, изложенныя въ этой книгѣ, или подобныя имъ воззрѣнія будутъ приняты всѣми, мы можемъ предвидѣть, въ общихъ чертахъ, что произойдетъ значительный переворотъ въ естественныхъ наукахъ. Систематики по прежнему будутъ продолжать свои труды; но ихъ не будетъ болѣе преслѣдовать призрачное сомнѣніе, видъ-ли по своей сущности та или другая форма, или нѣтъ. Это, безъ сомнѣнія, и какъ узналъ я изъ собственнаго опыта, будетъ немалое облегченіе. Прекратятся безконечные споры о томъ, истинные-ли виды многочисленныя формы малинъ, встрѣчающіяся въ Англіи. Систематикамъ останется только опредѣлить — и нельзя сказать, чтобы это было легкое дѣло — достаточно-ли постоянна и отдѣльна отъ другихъ какая-либо форма, чтобы можно было ее опредѣлить, и если она опредѣлима, достаточно-ли важны различія, чтобы заслужить особое видовое названіе. Этотъ послѣдній пунктъ станетъ соображеніемъ гораздо болѣе существеннымъ, чѣмъ каковымъ считался онъ до сихъ поръ; ибо различія, хотя-бы и легкія, между какими-либо двумя формами, если онѣ не связаны посредствующими постепенностями, считаются большинствомъ натуралистовъ достаточнымъ поводомъ для возведенія обѣихъ формъ на степень видовъ. Въ будущемъ мы будемъ принуждены сознаться, что единственное различіе между видами и рѣзкими разновидностями заключается въ томъ, что мы о послѣднихъ знаемъ, или полагаемъ, что онѣ связаны въ настоящее время посредствующими постепенностями, между тѣмъ какъ виды прежде были связаны такимъ образомъ. Поэтому, не устраняя вовсе соображеніе о современномъ существованіи посредствующихъ постепенностей между какими-либо двумя формами, мы придемъ къ тому, чтобы взвѣшивать тщательнѣе и цѣнить выше дѣйствительную степень различія между ними. Совершенно возможно, что формы, нынѣ считающіяся всѣми за простыя разновидности, впослѣдствіи окажутся достойными особыхъ видовыхъ названій, какъ Primula elatior и Pr. officinalis, и въ этомъ случаѣ научный языкъ придетъ въ соотвѣтствіе съ языкомъ разговорнымъ. Словомъ, намъ придется относиться къ видамъ точно такъ-же, какъ относятся къ родамъ тѣ натуралисты, которые считаютъ ихъ лишь искусственными группами, составленными ради удобства. Эта перспектива, быть можетъ, непривлекательна, но мы по крайней мѣрѣ будемъ уволены отъ тщетнаго исканія неуловленной до сихъ поръ и неуловимой сущности термина «видъ».
Интересъ прочихъ, болѣе общихъ отраслей естественныхъ наукъ значительно усилится. Термины, употребляемые натуралистами, каковы: сродство, единство типа, морфологія, приспособительные признаки, заглохшіе и недоразвитые органы и т. д., перестанутъ быть метафорическими и пріобрѣтутъ смыслъ буквальный. Когда мы перестанемъ смотрѣть на органическія существа какъ дикари смотрятъ на корабли, т. е. какъ на нѣчто непостижимое; когда мы станемъ разсматривать каждое произведеніе природы какъ нѣчто имѣвшее свою исторію; когда мы станемъ разсматривать каждый сложный органъ или инстинктъ какъ сумму множества приспособленій, изъ которыхъ каждое было полезно его обладателю, точно такъ-же какъ мы видимъ въ великомъ механическомъ изобрѣтеніи сумму труда, опытности, разума и даже ошибокъ многочисленныхъ тружениковъ; когда мы будемъ разсматривать такимъ образомъ каждое органическое существо, — насколько интереснѣе — я это говорю по опыту — станетъ изученіе естественной исторіи!
Откроется обширное и почти нетронутое поле изслѣдованіямъ о причинахъ и законахъ измѣнчивости, о соотношеніяхъ развитія, о дѣйствіи изощренія и неупотребленія органовъ, о прямомъ дѣйствіи внѣшнихъ условій и т. д. Изученіе домашнихъ организмовъ значительно повысится въ цѣнѣ. Новая разновидность, выведенная человѣкомъ, станетъ предметомъ изслѣдованія, гораздо болѣе важнымъ и интереснымъ, чѣмъ новый видъ, присовокупленный къ множеству видовъ, уже извѣстныхъ. Наши классификаціи сдѣлаются, насколько это возможно, родословными, и тогда дѣйствительно будутъ выражать то, что́ можно назвать планомъ творенія. Правила классификаціи, безъ сомнѣнія, упростятся, когда мы будемъ имѣть въ виду опредѣленную цѣль. Мы не имѣемъ въ своемъ распоряженіи писанныхъ родословныхъ и геральдическихъ знаковъ, и намъ приходится открывать и преслѣдовать многочисленныя расходящіяся потомственныя линіи нашей родословной природы при помощи признаковъ всѣхъ родовъ, унаслѣдованныхъ съ давнихъ временъ. Заглохшіе органы представятъ намъ безошибочныя свидѣтельства относительно строеній, давно утраченныхъ. Виды и группы видовъ, которыя называютъ уклонными и которыя можно, играя словами, назвать живыми ископаемыми, помогутъ намъ составить себѣ картину древнихъ жизненныхъ формъ. Эмбріологія обнаружитъ передъ нами, хотя и нѣсколько затемнившееся, строеніе первообразовъ каждаго великаго класса.
Когда мы убѣдимся въ томъ, что всѣ особи одного вида и всѣ близко-сродные виды большинства родовъ въ очень недавнее время произошли отъ одного родича и разселились изъ одного мѣста рожденія, и когда мы лучше узнаемъ многочисленные способы переселенія, тогда, при свѣтѣ, проливаемомъ нынѣ геологіею и въ будущемъ имѣющимъ пролиться еще ярче на минувшія измѣненія въ климатѣ и въ уровнѣ почвы, мы, конечно, получимъ возможность прослѣдить въ точности прежнія переселенія организмовъ всего міра. Даже теперь, сравнивая различія между жителями морей по обѣ стороны одного материка и свойства разнообразныхъ жителей этого материка въ связи съ способами, которыми могли они переселяться, мы можемъ пролить нѣкоторый свѣтъ на древнюю географію.
Геологія, эта величавая наука, утрачиваетъ часть своего обаянія вслѣдствіе чрезвычайной неполноты геологической лѣтописи. Земную кору съ заключенными въ ней остатками не слѣдуетъ разсматривать, какъ полный музей, но какъ скудное собраніе, составившееся случайно, черезъ долгіе промежутки времени. Прійдется признать, что накопленіе каждой великой формаціи съ ископаемыми зависѣло отъ необычайнаго стеченія обстоятельствъ, и что пробѣлы между отдѣльными этажами соотвѣтствуютъ громаднымъ періодамъ времени. Но мы будемъ въ силахъ оцѣнять съ нѣкоторою точностію продолжительность этихъ промежутковъ посредствомъ сравненія предшествовавшихъ имъ и слѣдовавшихъ за ними органическихъ формъ. Мы должны быть крайне осторожными въ нашихъ попыткахъ относить къ одному и тому-же времени двѣ формаціи, заключающія въ себѣ лишь немного тождественныхъ видовъ, на основаніи общей послѣдовательности ихъ жизненныхъ формъ. Такъ какъ виды слагаются и истребляются медленно и до нынѣ дѣйствующими причинами, а не чудесными актами творенія и внезапными катастрофами, и такъ какъ самая важная изъ всѣхъ причинъ измѣненія органическихъ существъ, а именно взаимныя соотношенія организмовъ, независимо отъ внезапныхъ измѣненій физическихъ условій, причемъ совершенствованіе одного изъ нихъ влечетъ за собою совершенствованіе или истребленіе прочихъ, то, слѣдовательно, степень измѣненія ископаемыхъ остатковъ отъ одной формаціи до слѣдующей, вѣроятно, можетъ служить намъ мѣриломъ истекшаго между ними времени. Однакоже, значительное количество видовъ, держащихся вмѣстѣ, могло-бы остаться неизмѣннымъ въ теченіе долгаго періода, между тѣмъ какъ въ тотъ-же самый періодъ многіе изъ этихъ видовъ, переселяясь въ иныя страны и приходя въ состязаніе съ новыми сожителями, могли-бы видоизмѣниться, такъ что мы не должны преувеличивать себѣ точность, съ которою время измѣримо органическими измѣненіями. Во время раннихъ періодовъ исторіи земли, когда жизненныя формы, вѣроятно, были малочисленнѣе и проще, измѣненія, вѣроятно, происходили медленнѣе; и на первой зарѣ жизни, когда существовали весьма немногія формы простѣйшаго строенія, измѣненія, быть можетъ, происходили до-нельзя медленно. Вся исторія міра, насколько она намъ извѣстна, хотя ея длина для насъ необъятна, впослѣдствіи будетъ признана лишь за краткій періодъ въ сравненіи съ временами, истекшими съ тѣхъ поръ, какъ было создано первое живое существо, прародитель безчисленныхъ живыхъ и вымершихъ потомковъ.
Въ отдаленномъ будущемъ, предвижу я, для изслѣдованія откроются еще новыя, еще болѣе важныя области. Психологія пріобрѣтетъ новое основаніе — необходимость постепеннаго пріобрѣтенія всякой умственной силы или способности. Прольется свѣтъ на происхожденіе человѣка и на его исторію.
Первостепенные натуралисты, повидимому, вполнѣ удовлетворены представленіемъ, что каждый видъ былъ созданъ отдѣльно. На мой взглядъ, болѣе согласно съ тѣмъ, что намъ извѣстно о законахъ, запечатлѣнныхъ Творцомъ на вещественномъ мірѣ, предположить, что возникновеніе и вымираніе нынѣшнихъ и прежнихъ жителей земли обусловлено вторичными причинами, подобными тѣмъ, которыя обусловливаютъ рожденіе и смерть каждой особи. Когда я смотрю на всѣ живыя существа не какъ на отдѣльныя созданія, но какъ на прямыхъ потомковъ нѣкоторыхъ немногихъ существъ, жившихъ долго прежде отложенія перваго пласта силурской системы, они кажутся мнѣ облагороженными. Судя по прошлому, мы смѣло можемъ заключить, что ни одинъ изъ современныхъ намъ видовъ не передастъ неизмѣненнаго своего подобія отдаленной будущности. Лишь немногіе изъ нынѣ живущихъ видовъ передадутъ какое-либо потомство отдаленной будущности, ибо способъ, которымъ сгруппированы всѣ органическія существа, показываетъ, что бо̀льшая часть видовъ каждаго рода и всѣ виды многихъ родовъ не оставили потомства, но вовсе вымерли. Мы можемъ заглянуть настолько въ будущее, чтобы предсказать, что виды, принадлежащіе къ обширнымъ, преобладающимъ группамъ, окончательно одолѣютъ и произведутъ новые преобладающіе виды. Такъ какъ всѣ нынѣ живущія формы суть прямые потомки формъ, жившихъ долго прежде силурской эпохи, то мы можемъ быть убѣждены, что естественная цѣпь зарожденій ни разу не была порвана и что не было катаклизмовъ, опустошившихъ весь свѣтъ. Поэтому мы можемъ съ нѣкоторою увѣренностію надѣяться на будущность столь-же неизмѣримо-долгую. И такъ какъ естественный подборъ дѣйствуетъ лишь на благо каждаго существа и въ силу этого блага, то всѣ тѣлесныя и умственныя качества должны постоянно подвигаться къ совершенству.
Интересно разсматривать густо заросшій клочекъ земли, покрытый разнородными растеніями, съ поющими птицами въ кустахъ, съ насѣкомыми, толкущимися вокругъ нихъ, съ червями, ползущими по влажной почвѣ, и подумать, что эти дивно построенныя формы, столь отличныя одна отъ другой и одна отъ другой зависимыя такимъ сложнымъ способомъ, всѣ возникли по законамъ, дѣйствующимъ вокругъ насъ. Эти законы, въ обширнѣйшемъ ихъ смыслѣ, суть развитіе и воспроизведеніе; наслѣдственность, почти необходимо связанная съ воспроизведеніемъ; измѣнчивость обусловленная прямымъ или косвеннымъ дѣйствіемъ жизненныхъ условій, а также дѣятельностью и бездѣйствіемъ органовъ; прогрессія размноженія, столь быстрая, что ведетъ къ борьбѣ за существованіе, а слѣдовательно и къ естественному подбору, съ коимъ неразрывны расхожденіе признаковъ и вымираніе менѣе усовершенствованныхъ формъ. Такъ изъ вѣчной борьбы, изъ голода и смерти прямо слѣдуетъ самое высокое явленіе, которые мы можемъ себѣ представить, а именно — возникновеніе высшихъ формъ жизни. Есть величіе въ этомъ воззрѣніи, по которому жизнь съ ея разнородными силами была вдохнута первоначально въ немногія формы или лишь въ одну; по которому, межъ тѣмъ какъ земля продолжаетъ кружиться по вѣчному закону тяготѣнія, изъ столь простаго начала развились и до сихъ поръ развиваются безчисленныя формы дивной красоты.