Падение царского режима. Том 4/IV. Показания С. П. Белецкого от 17 июля

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Падение царского режима. Том 4
 : Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства
 — Показания С. П. Белецкого от 17 июля
автор (ред.) П. Е. Щёголев (1877—1931)
См. Оглавление. Источник: Падение царского режима / ред. П. Е. Щеголев — Л.: Государственное издательство, 1925. — Т. 4.


[427]
IV.
Господину Председателю Чрезвычайной Следственной Комиссии.
[Расходование секретных сумм департамента полиции. Состав секретного фонда и его расходование. Бесхозяйственность. Установление контроля и отчетности. Вознаграждение заслуг сотрудников по борьбе с революционными организациями. Субсидирование монархических организаций. Расходы совершенно секретного характера. Суммы, выдававшиеся на прессу. Член Гос. Думы Крупенский, Степанова-Дезобри, Кюрц и др. Организация продовольственных лавок. Расходы на Распутина, подарки ему, выдачи Вырубовой и др. Расходование секретного фонда департамента полиции на неотносящиеся к его деятельности цели. Инцидент с обновлением мебели министра Маклакова. Пособия. Партийные нужды правых организаций и монархические съезды. Субсидии Замысловскому на издание книги о процессе Бейлиса. Разные выдачи по агентурным расходам. Поездка А. А. Кона по секретному поручению в Саров. Организация предвыборных кампаний в Москве. Выдачи по печати, союзу академистов, заведующему охраной Таврического дворца. Заботы об устройстве вечеров для Распутина, выкуп письма о Горемыкине, наем квартиры для свиданий с Распутиным и пр. Выдачи духовным лицам, Штюрмеру, Комиссарову и др. Белецкий о самом себе, — его бескорыстие и честность.]

Переходя к вопросу о расходах, произведенных за мой период состояния в должности товарища министра внутренних дел из секретной суммы департамента полиции за время с 1-го октября 1915 г. по 12 февраля 1916 г. на известное министру внутренних дел употребление, я должен пояснить, что секретный фонд департамента полиции состоит из двух сумм, отпускаемых из, так называемого, десятимиллионного фонда, как экстраординарной сметы на «известное его императорскому величеству употребление» и из трехмиллионного и полуторамиллионного дополнительного ассигнования. Законным титулом, дававшим министру внутр. дел право на получение основной суммы и исходатайствование дополнительного ассигнования, является высочайшее повеление 29 августа 1905 года, написанное от руки в форме всеподданнейшего доклада. Этот документ хранился у директоров департамента полиции лично в запечатанном конверте и передавался [428]преемственно уходящим директором своему заместителю как документ особой важности. Особенность этого акта заключается в том, что он департаментом полиции толковался расширительно, не предоставляя, по смыслу содержания своего, права на получение дальнейших ассигнований, кроме времени годичного срока, в нем указанного; так как этот документ в подлиннике своем министру финансов к исполнению не был предложен, а лишь в замаскированной форме был ему сообщен, как секретный закон не временного характера, а длительного, впредь до минования надобности силы действия,[*] то, поэтому, ежегодные требования департамента полиции об ассигновании означенной суммы основной и испрашиваемого ежегодно, на основании того же акта, всеподданнейшими докладами дополнительного указанного отпуска министром финансов исполнялись. Я, при поступлении своем в департамент полиции в качестве вице-директора в 1909 году, заведывающего финансовой частью департамента, уже застал установившийся порядок форм делопроизводственной переписки по этому предмету и с основным актом был ознакомлен Н. П. Зуевым незадолго до его ухода в сенат, как его временный вначале заместитель. При мне министр финансов В. Н. Коковцов, не в силу приведенных, конечно, причин, а вследствие своего недоверия к целесообразному, в соответствии с задачами политического розыска, использованию отпускаемого ассигнования, всякий раз протестовал против полуторамиллионного отпуска и, только после представления ему мною лично письменного общего доклада моего на имя П. А. Столыпина о принятых мною мерах к введение известной системы в порядок расходования всей секретной суммы департамента полиций, перестал возражать против означенного ассигнования.

Вроде этого акта, тоже в общих чертах сообщенного в инспекторскую часть собственной его величества канцелярии, был в департаменте полиции другой документ, также не опубликованный, а секретно хранимый, предоставлявший право награждения, вне всяких наградных норм и законного порядка, исполнительных чинов розыскных учреждений, активно принимавших участие в борьбе с революцией и последующими ее вспышками в 1904—1905 г.г. Это высочайшее повеление имело большое значение для офицеров корпуса жандармов, как привилегия для шедших в ту пору на службу в охранные отделения с риском опасности для жизни, ибо на основании этого акта, вне соблюдения строго установленных в военном ведомстве наградных норм и правил старшинства в чине подполковника, полковника и генерала, связанных с материальными улучшениями служебного положения, офицеры корпуса жандармов, несущие розыскную службу, не только обгоняли в чинах своих сверстников по службе в армии, но и своих товарищей по корпусу, служивших в учреждениях следственного [429]характера, какими являлись губернские жандармские управления, или в составе железнодорожной жандармской полиции: как пример, могу указать производство в 5 лет А. В. Герасимова из чина ротмистра в генерал-майоры и награждение его в этот период орденами до Станислава I степени включительно. На основании этого акта впоследствии, по замирении, делая только на него ссылку, но описывая заслуги того или другого лица в форме отличия в борьбе с революционными выступлениями или организациями, проводились всеподданнейшими докладами награды, в изъятие из наградных правил, и чинам департамента полиции: так, например, я был произведен этим порядком в чин статского советника за выступления против рабочих делегатов социал-демократического направления на всероссийском съезде по борьбе с проституцией в секции «по борьбе с проституцией на фабриках и заводах», желавшей вынести резолюцию партийного характера об изменении существовавшего строя, как причины, порождавшей бесправное положение женщины-работницы и толкавшей ее на путь порока. В том же порядке, при моем управлении департаментом полиции, мною было исходатайствовано награждение чином действительного статского советника отставного статского советника бывшего делопроизводителя петроградского охранного отделения Н. Н. Симановского, заведывавшего всей хозяйственной частью департамента полиции и дома министра внутр. дел, как за старые его услуги делу политического розыска, так и за службу в департаменте полиции по наблюдению за охраною политического отдела департамента и дел секретной важности и, в связи с обязанностями по охране министра внутр. дел, в обслуживании охранительной команды. На это расширительное толкование этого высочайшего повеления Танеев обратил в мое время внимание и, после личного объяснения со мною, указал мне на неправильность понимания его департаментом полиции и предложил придерживаться буквального текста его, в виду чего я более им не злоупотреблял во время моего вторичного возвращения на службу.

Третий акт при директоре М. И. Трусевиче, по его инициативе проведенный вне думского законодательства, но затем в кодификационном порядке внесенный в новое издание устава уголовного судопроизводства,[*] касался учреждения, но не в штатном порядке, должностей чиновников особых поручений при министре внутр. дел[*] (кажется, четырех — IV класса) и остальных пяти — VI, VII, VIII классов чиновников особых поручений при департаменте[*] полиции; старшие чины были оставлены при департаменте полиции для ревизионных и следственных выездов, — из них два для несения обязанностей вице-директоров, а при П. Г. Курлове специальным, вне закона, особым всеподданнейшим докладом для Веригина была испрошена пятая должность вице-директора IV класса, закрытая потом по протесту Танеева после ухода [430]Веригина при А. А. Макарове; остальные же чиновники особых поручений были теми основами легальности, на коих зиждился законный титул учреждения М. И. Трусевичем в империи охранных отделений или как постоянных, т.-е. совершенно устранявших от розыска губернские жандармские управления, оставляя последним лишь следственные функции, или в форме летучих отрядов для ликвидации той или другой революционной местной организации.

Когда я принял на себя при Н. П. Зуеве, моем предшественнике по должности финансового и законодательного вице-директора, руководство и заведывание финансовым отделом департамента, то я застал долг около 17 тыс. в кассе и полную хаотичность: не только не было сметы для расходов по департаменту полиции, но вообще финансового годичного плана, даже, хотя бы приблизительно определявшего общие расходы чисто хозяйственного порядка, а неагентурного характера расходов не составлялось, несмотря на то, что Н. П. Зуев, с которым я говорил по этому предмету, судя по его словам и отзывам моих чиновников финансового отделения, все время на этом настаивал. Как в департаменте полиции, так в особенности в провинциальных розыскных отделениях департамента полиции, о коих я упомянул, даже по расходам, не связанным, с агентурными надобностями, не только не велось отчетности, но и не было никаких оправдывающих расход записей, дававших возможность проверки. Об этом мною в подробностях было изложено в моем докладе П. А. Столыпину с указанием, что было сделано мною в этой области с согласия директора, конечно, меня ни в чем не стеснявшего в этой работе. Постепенно, с настойчивостью, как в департамент полиции, так и в провинциальные его органы — охранные отделения, а затем при ген. Курлове и районные, были введены сметные рамки.

В область расходов чисто агентурного порядка я не вмешивался, ибо ею заведывали С. Е. Виссарионов с Е. К. Климовичем, бывшим тогда заведующим особым отделом, а затем полк. А. М. Ереминым, но в расходы по содержанию как департамента полиции, так и его отделений я ввел строгую систему; затем я настоял, чтобы в ревизионных объездах по охранным и районнным учреждениям участвовал мой чиновник из финансового отдела, вследствие этого каждая ревизия мне давала ценный материал для сокращения не только хозяйственных операционных расходов, но и таких трат, кои были связаны с розыском, как, напр. отпусков на штатскую одежду для офицеров, на расходы по поездкам для свидания с агентурою, для найма конспиративных квартир, на филерные отряды; наконец, я коренным образом изменил систему денежных наград, кои отпускались при М. И. Трусевиче охранным офицерам или чиновникам за каждое удачное действие, как, напр., за ликвидации, за обнаружение транспортов революционной литературы и, в особенности, за взятие типографии. Будучи директором, [431]я всегда посылал для проверки на место розыска последнего рода партийных установок своих чиновников, боясь упрека в постановке типографии или в печатании прокламаций как средства для возбуждения преследования против местной организации; в этом отношении я упрека себе не боюсь, ибо на моей стороне стоит правда, документально подтверждающая справедливость моих слов отчетами ревизий С. Е. Виссарионова и других чинов департамента (я вспоминаю теперь два дела — полк. Гофмана, начальника терского губернского жандармского управления и ротм. Андреева,[*] но их много было). Даже когда я ввел Малиновского, то, несмотря на партийное поручение поставить в Финляндии типографию, последняя не была поставлена, а станок и шрифт, мною от Малиновского взятые в департамент полиции, печатали циркуляры, направленные против той же группы, которая имела в виду поставить эту типографию. Быть может и этого не надо было делать, но я это делал, от этого я не отказываюсь, и за это я понесу и ответственность, потому что я находил, что этим сознательно борюсь с революционными организациями, правильно или неправильно защищая идею царизма; теперь, когда уже поздно для дела, мне в свою пору вверенного, я сознал, что, в некоторых случаях, я поступил не по долгу присяги царю и родине, а следовательно, и не по совести; в этом, хотя и запоздалом раскаянии я, может быть, найду успокоение своей совести, но не оправдание своей вины, и наказание приму, как должное возмездие за мой грех перед царем, которого, несмотря на его гнев на меня, я любил преданно, и перед родиною. Я говорю это искренно и это не фразировка с моей стороны.

Перехожу далее. Затем, когда я уже был директором департамента, то и в области агентурных трат на сотрудников и другие надобности розыскного характера мною был введен некоторый контроль со стороны политического отдела департамента полиции, как путем личного, при ревизиях, ознакомления с агентурой для определения эквивалента стоимости услуг, ею оказываемых делу розыска, так и при представлении в зашифрованном виде в особый отдел сведений о расходах по агентурному розыску. В соответствии с существом расходов из секретной суммы департамента полиции была поставлена и отчетность. Все, что не касалось области расходов чисто по розыску, т.‑е. относившихся к сфере наблюдения особого отдела, подчинялось строгой, в соответствии с требованиями ревизионного характера, отчетности, с представлением оправдательных документов, шедших в 3‑е делопроизводство департамента полиции, так и по провинциальным розыскным учреждениям; расходы же агентурные проверялись особым отделом, а суммы, отпускаемые заведующему особым отделом или политическому вицедиректору, — лично директором; этот отпуск последнего порядка сводился на оплату конспиративной квартиры для свидания с [432]переходящими в заграничную агентуру сотрудниками, для субсидии проваленным или временно шатающимся сотрудникам, для ведения департаментской агентуры, если она была, на филеров департамента и т. п. В общем, при мне эта отрасль расходов была не особенно значительна, и директор или товарищ министра всегда знали существо этих расходов; поэтому, если и брали иногда означенные лица расписки, то они это делали скорее лично для себя, чем для дела; от сотрудников расписки брались в случае крайней необходимости, чтобы этим путем держать в руках агентуру, и то только в случае недоверия к ней, ибо главным документом, сдерживающим агентуру, являлось первоначальное ее показание, которое хранилось в несгораемом шкафу заведующего особым отделом. Затем, расходы, производимые директором или товарищем министра, были известны министру или товарищу министра, так как я, как для оправдания Н. П. Зуева, так потом и себя, учредил ежемесячно представляемый министру подробный отчет с указанием, кому выдано и на какой предмет. Но, так как расходы директора или товарища министра внутр. дел имели, в большинстве случаев, характер секретных оплат по разного рода предметам, которые иногда не имели чисто розыскного политического характера, то они конспирировались формой, Н. П. Зуевым и мною установленной, письменных приказов о выдаче той или другой суммы «на известное или министру внутренних дел или товарищу министра внутр. дел, смотря от кого исходило распоряжение, употребление». При этом я ввел, в изменение порядка М. И. Трусевича, систему прохождения этих приказов для контроля через финансовое отделение, которое уже делало после своих отметок распоряжение казначею, хотя все деньги секретного фонда и лежали на именном лично директора счету государственного банка и он хранил сам у себя чековую книжку. Затем, уже при А. Н. Хвостове мне пришлось, по его поручению, производить много расходов, за кои я теперь краснею и краснел по оставлении службы в министерстве внутр. дел, узнав ближе А. Н. Хвостова и поняв ту грязь, в которой я сам купался, за что, как я и тогда понимал в душе, справедливо сенат хотел лишить меня звания сенатора, мною уроненного своим поведением около Распутина.

В виду конспиративности этих расходов и больших ассигнований, останавливавших на себе внимание членов департамента полиции, вызвавшее даже мое замечание казначею старику Лемтюжникову, я ввел, для оправдания себя, на ежемесячных отчетах, представляемых А. Н. Хвостову, особую проверочную надпись о том, что отпущенные им мне, по его назначению, на известную ему надобность, по таким-то §§‑ам и статьям суммы правильны и расход отвечает своему назначению, и А. Н. Хвостов собственноручно заверял это своею подписью. Деньги на партийные надобности правым организациям, по приказанию министров, [433]конспирировались и отпускались без расписок, ибо министр, просматривая ведомость, знал, что и кому были выданы деньги, и я только брал расписки по фонду на прессу, специально отпускаемому главному управлению по делам печати, ибо там были не мои чиновники из департамента полиции; от сотрудников своих я расписок не брал, ибо их было мало и они были известны министру, а затем расписки их, измененным почерком писаные и под вымышленными кличками (во избежание провала их даже со стороны чинов департамента полиции, чему примером была история с Меньшиковым, служившим в департаменте пол.), значения не имели; от Малиновского С. Е. Виссарионов брал расписку под фамилией «икс»; но это скорее носило характер психологического напоминания Малиновскому ежемесячно о его отношениях к департаменту полиции, а не значение оправдательного документа, ибо тот, пред кем, как раздатчик отпущенного ему аванса, отчитывался С. Е. Виссарионов, — директор департамента полиции — я — при этом же находился; эти расписки, я, при своем уходе, поуничтожал в большом количестве, насколько помню. Когда я был директором, то я, при этих ежемесячных ведомостях, представлял еще министру отчет проверки кассы департамента полиции, которую я завел ежемесячно, 1‑го каждого месяца, а затем иногда и внезапно делал ревизии.

Во время моего управления департаментом полиции как за этот период, так и последующий начальником отделения был очень исполнительный, аккуратный и конспиративный чиновник В. И. Дитрихс,[*] коему я верил: ныне его нет уже в живых, к глубокому моему сожалению. Те расходы, которые хотя и были конспиративны, но связаны с известным именем или периодом времени, могущим пролить известный свет для разъяснения их и в будущем, я приказывал Дитрихсу отмечать у себя: напр., за мое время нахождения в должности товарища министра внутр. дел, конспирируя выдачи Маркову и Замысловскому на нужды монархических организаций, деятельность коих была, как это видно из поступивших ко мне отчетов, по моим запросам, слаба, я, тем не менее, отметил, путем записей Дитрихса, выдачи А. И. Дубровину и В. М. Пуришкевичу; это было сделано мною сознательно. А. И. Дубровин не был еще до того связан с департаментом полиции, по крайней мере, за время моего нахождения в должностях директора и товарища министра внутр. дел, и также не брал от меня и по фонду прессы; но я знал, что у него дела по организации слабы и что к Маркову он не обратится, ибо они были в натянутых отношениях, а я, по поручению А. Н. Хвостова, имел задание к съезду объединить все разрозненные силы монархических организаций. Поэтому я теснее сблизился лично с А. И. Дубровиным и, кроме означенной помощи, доложил А. Н. Хвостову о двух еще просьбах Дубровина, исполнение которых связывало Дубровина и налагало на него некоторое обязательство итти навстречу [434]нашим пожеланиям, что он и сделал. Если бы А. Н. Хвостов и я оставались на местах своих до пасхи, то А. И. Дубровину было бы нами исходатайствовано пожалование в чин действ, стат. советника за его заслуги монархическому делу. Кроме того, в этот период времени над А. И. Дубровиным повисла грозовая туча в виде отбытия наказания по приговору суда за его газетные выступления. Приговор вошел в законную силу, и так как полиция могла лишь временно, в виду болезни А. И. Дубровина, отсрочить приведение в исполнение постановления суда, то я, вследствие просьбы А. И. Дубровина, по поручению А. Н. Хвостова отправился к министру юстиции А. А. Хвостову и, после доклада ему о положении дела, получил от него обещание принять меры к приостановлению судебного решения до разрешения всеподданнейшим докладом вопроса о помиловании Дубровина.

Что же касается В. М. Пуришкевича, то он в декабре 1915 г. откололся от Замысловского и Маркова, и последние настаивали и перед А. Н. Хвостовым и предо мною о прекращении выдач Пуришкевичу на его организации, в особенности после его отказа от участия в монархическом съезде. А. Н. Хвостов не хотел прерывать сношений с Пуришкевичем, а мне лично в ту пору вся линия поведения Пуришкевича казалась неискренней, так как то, что он говорил во всероссийской аудитории, не отвечало, по имевшимся у меня сведениям, тому, что он сообщал своим ближайшим сотрудникам по совету Михаила архангела. В этом отношении я был прав, потому что Пуришкевич сейчас же, по получении денег, демонстративно подошел в Государственной Думе к Г. Г. Замысловскому и купил у него для своих солдатских библиотек в санитарные свои поезда на две тысячи рублей, если не ошибаюсь, 400 книг по делу Бейлиса и тут же уплатил Замысловскому деньги. Этот поступок Пуришкевича удивил Замысловского и он понял, что Пуришкевич получил откуда-то деньги. Замысловский, придя ко мне в декабре, один без Маркова, с просьбой выдать ему на секретные от Маркова надобности партийного характера десять тысяч руб. и шесть тысяч на газеты «Киев» и еще какую-то, не помню уже, что я и исполнил из оставшегося у меня аванса из поездки в ставку, спросил меня пытливо, не выдавал ли я Пуришкевичу денег; когда я ему ответил отрицательно и за себя, и за Хвостова, коему я потом обо всем этом рассказывал, то он, Замысловский, передал мне об этом факте покупки у него Пуришкевичем книг о Бейлисе. Вследствие этого я приказал Дитрихсу[*] зафиксировать эту выдачу. Три ассигнования Дитрихс отметил по собственной инициативе в виду того, что он видел у меня этих лиц, когда приносил денежные ассигнования эти, — Римскому-Корсакову, Суворову и вторично Дубровину.

В выдаче 13.000 руб. А. А. Римскому-Корсакову надо иметь в виду две выдачи — Римскому-Корсакову только 1.500 руб. на [435]организационные расходы по учреждению совета всероссийского общества попечения о беженцах православного исповедания, о задачах и целях коего я уже говорил, а остальные деньги представляют замаскированную сумму кн. М. М. Андроникову, о чем я уже упомянул: 10 тысяч, под видом субсидии на еженедельную на 1915 год газету «Голос России» и 1.500 руб. для Распутина. Затем в выдаче А. П. Суворову 45 тыс. надо видеть две выдачи: основной аванс мне в 40 тыс. на расходы совершенно секретного характера, связанные, главным образом, с Распутиным или поручениями А. А. Вырубовой и т. п. Этого аванса, когда у меня не хватило, я не пополнял, а пользовался только некоторыми остатками от аванса по поездке в ставку и на Волкова, так как, узнав ближе А. Н. Хвостова, я решил все суммы, идущие на Распутина, с января 1916 года фиксировать отдельными требованиями, что и делалось мною потом, начиная с 3 января 1916 года. Суворову же было выдано 5.000 руб. Его лично Дитрихс[*] знал еще со времени моего директорства, когда Суворов жил в одном из подмосковских пригородов (я не припомню, в каком) по приобретенному им в Москве документу не на свое имя и обслуживал мне одного униатского священника, бывшего ранее православным; в это время я наблюдал за униатским митрополитом Шептицким, в виду дошедших до меня сведений о его стремлении сблизиться с старообрядами-поповцами в Нижнем-Новгороде и нашими униатами. Затем, В. Г. Орлов меня с этим священником свел, и я его заагентурил, но это было за месяц до ухода моего с поста директора; узнав о моем уходе, священник этот отказался сотрудничать кому-либо другому из чинов департамента. Суворов же посылался мною, в пору моего нахождения в должности товарища министра, в область Войска Донского для объезда ее, в виду имевшихся у меня сведений об антидинастическом движении среди казачества на почве недовольства близостью Распутина к августейшим особам. Сведения эти подтвердил мне не только Суворов, после своего объезда, но и начальник областного управления полк. Домбовский[*] именным письмом, ставя их в зависимость от разговоров на эту тему в связи с приездом депутата Харламова. Суворова (Александра Павловича) я хотел потом командировать в Терскую область, но он должен был отбыть на родину на Волгу (он старообрядец, развитой и ловкий человек, разъезжал в качестве торгового комиссионера; Суворова мне рекомендовал покойный П. Н. Дурново), не помню, в какую именно губернию, для отбытия военной службы, и потому он от этой командировки отказался и больше ко мне не являлся. Затем некоторые суммы на прессу, как, напр., члену Государственной Думы Дерюгину и Алексееву — 45.000, Маркову два раза: в декабре три тысячи и январе восемь тыс., журналу «Русский Гражданин» 3.500 руб., д. ст. сов. Потемкину (заведывавшему фондом прессы, в январе 1916 г., когда еще [436]не было отпуска по главному управлению по делам печати) — 5.000 руб., редактору газеты «Россия» в феврале 5.000 руб., потом мне для Маркова в январе и феврале по 15.000 руб., а всего 30.000 руб. для «Земщины» и лазарета, как дополнительное ассигнование и, наконец (как значится в записке Дитрихса[*] в ноябре «заимообразно 30.000 на прессу»), Гурлянду — 30.000 руб., — были суммы, заимообразно взятые из секретного фонда, но А. Н. Хвостов поручил мне выдать их по указанному назначению, имея в виду испросить особым докладом на 1916 год дополнительно усиленную субсидию на поддержание правой прессы; но этого не последовало, так как главное управление не получило особого серьезного дополнения на свой рептильный фонд, как я думаю, вследствие возникших между А. Н. Хвостовым и П. Л. Барком осложнений на почве интриги А. Н. Хвостова против П. Л. Барка. В январе 1916 года А. Н. Хвостов все-таки мне подтвердил, что он эту сумму возвратит департаменту полиции при осуществлении своего широкого плана в борьбе с либеральной прессой, о чем я уже докладывал. В виду этого я, считая эти выдачи заимообразными, и указывал Дитрихсу[*] делать отметки о них в своих записках. Гурлянду первая ассигновка была выдана открыто 20.000 руб. в октябре 1915 года на оборудование помещения под свою организацию для постановки бюро печати по отражениям прессы на все события в государственной жизни России; 30.000 руб. выданы из сумм департамента законспирированно, так как по главному управлению вообще денег не было. Затем ноябрьское ассигнование 30.000 руб. было недостаточно на все нужды партийной прессы и кроме того все, что можно было взять оттуда, было взято, а кн. Урусов, который на свой фонд «Правительственного Вестника» также вел дело поддержки губернских органов и субсидий правой прессе бумагой, статьями и бюро, шел пока против полной передачи всех своих средств на начинания Гурлянда; вследствие широты дела Гурлянда и некоторых расходов агентурного свойства по прессе русской и иностранной, фамилии Гурлянда я приказал Дитрихсу[*] не упоминать, а только сделать отметку для возврата этих денег в 1916 году.

Члену Государственной Думы П. Н. Крупенскому, как я уже сообщал, А. Н. Хвостов, в его присутствии, приказал мне выдать деньги на открытие думской продовольственной лавки, но, по его уходе, сообщил мне, что Крупенский ему нужен для освещения думских настроений; в виду этого и так как по секретному фонду департамента полиции Крупенский проходил впервые, то я не только приказал его отметить, но и деньги послал ему на квартиру через курьера Козлова, которого я, как старого служащего в департаменте полиции, еще со времен П. Н. Дурново, знал за конспиративного человека. Все выдачи Прилежаевой — сестре епископа Варнавы, кроме суммы в январе 1916 г. в 100 руб., были [437]сделаны для оборудования квартиры на случай приезда епископа Варнавы и заездов к нему Распутина, о чем я уже раньше упомянул, но владыка впоследствии остановился в лавре; 100 руб. в январе 1916 года это жалованье Прилежаевой, а пред этим за все предыдущие месяцы она получила от меня, из моего аванса, по 100 руб. для наблюдения за Распутиным и удержания его от некоторых публичных выступлений; влияния на Распутина она особенного не имела и он, в виду подозрительного отношения впоследствии к епископу Варнаве, в особое свое доверие затем Прилежаеву не вводил. Квартиру эту, после моего ухода, материально обслуживал и жил в ней Н. И. Решетников. В. Н. Степанова (Дезобри) на свою народную газету, еще со времен моего директорства, получала ежемесячно по 2.000 руб.; остальные же выдачи относятся к оборудованию ею первой организованной нами потребительской лавки при Путиловеком заводе; затем Степанова вышла, по моей просьбе, из общества по борьбе с дороговизной, как я уже указал, после статьи Л. М. Клячко в «Речи». В эту мою служебную пору и впоследствии Степанова, после смерти мужа, от активной работы в среде рабочих уже отошла; затем она болела и погрузилась в дела своей типографии. Я заверяю своим словом, если оно имеет значение для Степановой, в случае привлечения ее к ответственности, и говорю это по совести, что в данное время, т.-е. когда я был товарищем министра и затем, когда Степанова, после моего ухода, по частному делу своего брата инженера, приходила ко мне, она была искренно настроена в отношении необходимости для правительства обратить внимание на продовольственные нужды рабочих кварталов вне проведения какой-либо среди рабочих политики, а затем она мне указывала, но это уже было в конце моей службы, и на осложнившийся, в особенности во время войны, жилищный рабочий вопрос в Петрограде, и я имел в виду образовать общество дешевых для рабочих квартир.

Выдачи двум чиновникам департамента полиции Юзефовичу (лицеисту)[*] и Рачковскому (правоведу) относятся к командировке их в Румынию как за наблюдением за Кюрцем, так и со статьями, которые составлялись в Петрограде в организации Гурлянда, за что последнему было выдано 800 руб., и передавались Кафафову, для вручения этим двум чиновникам, на предмет помещения их в румынской прессе в борьбе с инсинуациями и неправдой о настроении русского общества, и войск в войне с Германией. «В эту пору Германия всячески мешала слиянию Румынии с Россией, гипнотизируя общественное мнение Румынии в свою пользу, путем широкого использования сочувствующих Германии румынских органов прессы. Когда я познакомился с тем, что печаталось в Румынии про Россию, то решил использовать с выгодой для нас посылку этих двух молодых чиновников, знающих Европу, поручив им, в то же время, и проследить за Кюрцем. Кюрц — преподаватель [438]иностранных языков и был военным ведомством приглашен для своих целей в Румынию. Но затем, когда я увидел, что он почему-то счел нужным рассылать свои отчеты и И. Л. Горемыкину и в департамент полиции и, видимо, в другие места, мне показалось это подозрительным, тем более, что и И. Л. Горемыкин меня спросил, можно ли ему верить Кюрцу; в виду этого я, хотя и не имел о нем неблагоприятных сведений, но, под видом помощников ему в деле обслуживания прессы, исполняя его желание, командировал этих чиновников с тем, чтобы они, привозя донесения его, не оставляли без наблюдения Кюрца, чередуясь поездками. Кюрц был потом военным начальством арестован, но перед новым годом (1917 г.) я его видел в поезде Москва—Петроград снова в форме чиновника военного ведомства, и хотя он мне заявил, что его арест был неоснователен, но я все-таки отказался входить с ним в дальнейшие разговоры.

Все выдачи Г. И. Кушнырь-Кушнареву на сумму 160.000 руб. относятся к расходам на организацию сети продовольственных лавок. Что касается вообще расхода на этот предмет, то хотя он прямого отношения к задачам, преследуемым секретным фондом, не имел, ибо мною никакого секрета не преследовалось в данном случае, но другого источника не было в министерстве внутренних дел, а между тем, этим путем все-таки вносилось успокоение в рабочие кварталы. Кроме того, это была заимообразная выдача обществу в борьбе с дороговизной и, после моего ухода, Г. И. Кушнырь-Кушнарев, от имени общества, начал, как говорил мне вице-директор П. К. Лерхе, погашать этот долг департаменту полиции.

Все ассигнования ген. М. С. Комиссарову шли на цели, мною уже указанные, т.-е. на выдачу ежемесячно Распутину 1.500 руб., конспиративную квартиру для свидания с Распутиным и наблюдение за ним. В связи с учреждением ген. Комиссаровым филерного особого отряда, о коем я уже показывал, официально причисленного к особому отделу департамента полиции, находится одна ассигновка, выданная мною вице-директору И. К. Смирнову, — кажется, та, которая помещена в ассигновании 22 декабря на сумму 290 руб. Расходы на Распутина вообще производились и ранее; я не знаю, как осуществлял П. Г. Курлов свое наблюдение за ним, ибо он получал при П. А. Столыпине ассигнования из департаментского фонда на секретные надобности по своим, а не П. А. Столыпина, требованиям; это может знать Н. П. Зуев, как директор департамента полиции; мне Н. П. Зуев о существе расходов по авансам П. Г. Курлова не говорил, хотя, когда поступали требования от П. Г. Курлова, в особенности в связи с высочайшими выездами, я об этом Н. П. Зуеву докладывал; но тогда иначе была поставлена охрана государя, ибо весь центр распорядительных действий лежал на П. Г. Курлове, и он, по особым всеподданнейшим [439]докладам П. А. Столыпина, во время этих своих поездок имел неограниченные права министра внутренних дел. Взятую пред выездом в Киев сумму в 50.000 руб. П. Г. Курлов мне, по возвращении из Киева, вернул, что видно из приходных статей кассы департамента и всеподданнейшего доклада М. И. Трусевича, расследовавшего дело об убийстве Столыпина. Но или на Распутина, или на Филипса,[*] которого тогда высылали из Петрограда во Францию, расходы должны были производиться.

При мне, когда я был директором, на охрану Распутина отпускались деньги начальнику петроградского охранного отделения, и ни А. А. Макаров, ни я, ни тем более В. Ф. Джунковский из сумм департамента полиции лично на него расходов не несли, и Н. А. Маклаков, хотя и принимал у себя, очень редко, правда, Распутина, но из сумм департамента полиции ничего на Распутина не брал. Охрана Распутина осуществлялась по приказанию свыше и, в связи с его именем, приподымавшим антидинастическое настроение, имела юридическое основание в своем чистом виде наблюдения за ним, а следовательно, и трат из этого фонда. Но в той форме выдач, какую я производил, по приказанию и с ведома министра А. Н. Хвостова, но для меня необязательных и в круг моих служебных действий не входящих, охрана Распутина носила совершенно иной характер, имеющий отношение к секретной сумме департамента полиции, разве только с точки зрения приобретения в лице Распутина активной агентуры около государя и пользования ею в ущерб его же интересов. Но на самом деле выдачи денег Распутину другого характера, кроме личных наших выдач, т.-е. А. Н. Хвостова и моих, не носили, ибо и А. Н. Хвостов и я хорошо знали жизнь Распутина, чтобы не верить тому, что наши субсидии спасают его от других получений за проводимые им дела и на удовлетворение потребностей семейного и жизненного обихода.

Лично мною Распутину было выдано, в связи с событиями, мною отмеченными в моем предыдущем докладе, 3 тыс. вступных, на погашение дела с лакеем и поездку по святым местам, не осуществившуюся впоследствии, восемь тыс. руб., в декабре месяце, пред рождественскими и новогодними праздниками, 3 тыс. руб., а он послал мне и Хвостову через ген. Комиссарова по портсигару из корельской березы, вложив туда бумажки с надписями от себя, — не помню, что А. Н. Хвостову он написал, ибо М. С. Комиссаров раньше передал ему этот подарок, а мне — «дельцу», — и по календарю стенному, тоже с каким-то новогодним пожеланием; и в январе 3.500 руб. — 3 тыс. ему и 500 руб. для одной дамы-беженки, танцами которой он увлекался. В январе две тыс. руб. выдано было ген. Комиссарову на подарки Распутину и его семье по случаю именин Распутина 10 января, о коих я уже показал. Такой же личный характер, настолько личный, [440]что я теперь краснею, когда пишу, и считаю своим долгом эту сумму попросить свою жену внести на благотворительные нужды того комитета, где я безвозмездно работал (я, показывая по чистой совести, не могу скрыть этот расход, хотя он и нигде не записан), носит посылка А. А. Вырубовой на нужды ее лазарета, при письмах А. Н. Хвостова и моих, после наших назначений, по 2 тыс. руб. и 9 декабря, в день ее ангела (как я думал, но потом, через год, я узнал, что она празднует свой день ангела 3 февраля) от А. Н. Хвостова тысячу и меня — 2 тыс. руб. как от лица, имевшего почти непрерывные с нею деловые свидания.

Подобного рода ассигнования, но не в такой личной форме, правда, производились по министерству внутренних дел и ранее, но не из секретной суммы департамента, а из 50 тыс. экстраординарного кредита на представительные нужды министра внутренних дел, находившегося в бесконтрольном пользовании последнего. За мое время А. Н. Хвостов получил этот кредит, в виду назначения А. Н. Хвостова в конце уже года, в таком незначительном остатке, что мне пришлось с первых же дней вступления в должность взять много расходов на кассу департамента полиции, в особенности, выдачи пособий, пенсий, на подарки, чинам канцелярии и пр.; я теперь затрудняюсь даже указать, сколько на это было израсходовано из сумм департамента, но так как эти ассигнования шли, в главном казначействе, не из моего аванса, то в делах департамента должны быть следы. Я лично дал полк. Пиронгу[*] на подарки всем камердинерам и высшей дворцовой прислуге при вступлении А. Н. Хвостова в должность, — сколько не помню, — но не менее, кажется, 1½ тыс. руб. Затем, через ген. Вендорфа в ноябре месяце (ассигновка 23 ноября, № 26897, на 300 р.) также был сделан подарок главному камердинеру государя, которому ген. Вендорф давал подарки при Плеве и Дурново; из отпущенной суммы ген. Вендорфу было израсходовано им на 100, если не ошибаюсь, руб. меньше, и эти деньги он мне представил при бумаге, а я их, вместе с письмом, передал Дитрихсу[*] на восстановление кредита. Вообще, в министерстве внутренних дел по другим департаментам, в том числе, главным образом, по департаменту общих дел, существовал взгляд на секретный фонд департамента полиции такой, что если в каком-нибудь департаменте или не было источника, или законного титула для государственного контроля, или даже прямо не хотелось тратить своих кредитов, чтобы сберечь остатки на наградные ассигнования, или надо было прикрыть какой-либо недосмотр от глаз государственного контроля или излишних разговоров, или дать секретную командировку, связанную с расходами агентурного характера (как часто было по департаменту духовных дел иностранных исповеданий), или прибавить своему чиновнику жалованье, или взять все его содержание не на свои средства и т. п., то в таких случаях [441]директора этих департаментов обращались к министру внутренних дел лично или заручившись предварительно согласием директора департамента полиции об отпуске, на удовлетворение означенных нужд, необходимых ассигнований из сумм департамента полиции. Это было и до меня, и при мне, и после меня; примеров в департаменте полиции можно найти по расходной смете много. Основанием такого взгляда служило общее мнение, что эти суммы безотчетны, и что, видимо, они не все идут на свое прямое назначение, так как все чины департамента полиции, как в центральном учреждении, так и в провинциальных розыскных органах, получали, сверх штатного отпуска, иногда равнявшееся последнему, а для директоров даже более штатного, дополнительное содержание из секретного фонда; из него же шли все наградные и подсобные ассигнования чиновникам, из него же оплачивались высочайшие подарки не только чинам департамента полиции, но и другим, близким министру внутренних дел чиновникам министерства; из этого источника расходовались деньги на все хозяйственные нужды департамента полиции, а иногда и дома министра, если не хватало специального кредита по департаменту общих дел и т. п. В особенности это более стало заметным со времени урегулирования Государственной Думой, по бюджетной комиссии, сметы министерства внутренних дел и вследствие постоянных, при прохождении в комиссии ежегодно смет, разговоров о неправильности расходования денежных ассигнований по тому или другому департаменту.

Этими причинами и объясняются некоторые расходы и за мой период, с ведома и приказания министра внутренних дел, сделанные в течение последних месяцев 1915 и начала 1916 г. Таковы следующие ассигнования: 1) Губернаторам и вице-губернаторам при их назначениях или переводах, сверх законных отпусков по департаменту общих дел, в силу высочайших предуказаний и распоряжений министра внутренних дел; под влиянием обстоятельств военного времени, возлагавших на губернаторов обязанности по комплектованию армии, заготовке продовольствия, обуви, по борьбе с антисанитариею (как помощников принца Ольденбургского), по устройству беженцев и т. п., а на вице-губернаторов — управление губернией на правах губернаторов (что видно из всеподданнейшего доклада А. Н. Хвостова, который я составлял), — губернаторы и вице-губернаторы должны были, вне установленного законом поверстного срока, немедленно выезжать к месту служения, не имея возможности устроить даже свои личные и имущественные дела, а, как, напр., назначенный виленским губернатором управлявший Петроградской губернией вице-губернатор гр. А. Н. Толстой должен был жить на два дома, ибо он, состоя, в интересах обслуживания нужд армии, при передовых войсковых частях своей губернии (г. Дисне), не мог, находясь в постоянной [442][?]ности[1] передвижения, даже взять не только семью, но [?]зненные необходимые для обихода предметы. Между тем, [?]енные отпуски подъемных денег рассчитаны по мирному времени даже вне условий дороговизны жизни. Вследствие этого тем губернаторам и вице-губернаторам, коих условия службы или специальные поручения министра заставляли немедленно выехать к месту служения, давались дополнительные ассигнования из единственного в ту пору возможного источника — средств департамента полиции. Эти отпуска денег были даны нижепоименованным чинам министерства внутренних дел: виленскому губернатору — гр. Толстому 2 тысячи рублей (9 января 1916 г.); назначенному в Воронеж вице-губернатору фон-Штейну 2 тысячи (фон-Штейн должен был выехать немедленно, сверх указанных выше причин, и потому, что в Воронежской губернии, несшей большие обязательства в отношении армии, не было в ту пору ни вице-губернатора, ни губернатора, ибо губернатор Г. Б. Петкевич был назначен директором департамента духовных дел иностранных исповеданий); переведенному в Минск губернатору Чернявскому, вызванному немедленно главнокомандующим армией в свое распоряжение и выехавшему срочно, хотя у него умер в ту пору старший сын, — 1.000 руб. (сверх отпуска); вновь назначенному в Вологду губернатору[*] 2 тысячи рублей, на срочный выезд в губернию, в которой ранее служил А. Н. Хвостов, имевший в виду обеспечить себе в Вологодской губернии условия прохождения в Государственную Думу на случай невозможности пройти по Орловской или Тульской губерниям; вице-директору Панчулидзеву,[*] как бывшему чиновнику канцелярии министра внутренних дел, несшему обязанности, в случае отсутствия, секретаря министра внутренних дел, назначенному на Кавказ и вызванному уже к месту служения своим губернатором, — 300 рублей (он холост); губернатору Багговуту, переведенному, отчасти под влиянием указаний ген. Воейкова, в Курск из Полтавы, куда просился Р. Г. Моллов, но его не согласился назначить в сенат министр юстиции А. А. Хвостов,[*] — 2 тысячи рублей; затем, находившимся в Петрограде по служебным делам и, в силу этого, задержавшимся здесь (в частности Мордвинов) явкою к министру внутренних дел, отложившему в ту пору несколько служебных приемов — А. А. Евреинову (пензенскому губернатору), уральскому вице-губернатору М. Д. Мордвинову — по 1 тысяче рублей (ассигновка в феврале 1916 года) и нижегородскому губернатору А. Ф. Гирсу — 2 тысячи рублей, потом члену совета В. А. Лопухину, по оставлении им должности вологодского губернатора, вследствие, между прочим, указанных выше мною причин назначения вологодским губернатором лично известного А. Н. Хвостову лица, было назначено дополнительное пособие на переезд 2 тысячи рублей в январе 1916 г. 2) В этот период времени А. Н. Хвостов отнес на средства [443]департамента полиции содержание многих членов совета министров внутренних дел и главного управления по делам печати по целому [?] его личных назначений, из коих только некоторые несли обязанности по департаменту полиции или исполняли поручения министра внутренних дел по командировкам в связи с переписками департамента полиции. 3) В силу приведенных выше оснований, была выдана заведывающему хозяйственной частью департамента полиции и дома министра внутренних дел на Фонтанке 16, действ. ст. сов. Н. Н. Симановскому в декабре 1915 года (ассигновка № 65369) 1.715 руб.; этот расход чисто хозяйственного свойства и по дому министра внутренних дел, т.-е. подлежавший уплате по счетам департамента общих дел; оплачен же он был средствами департамента полиции вследствие некоторой неловкости в отношении бывшего министра внутренних дел Н. А. Маклакова, выяснившейся, как мне и А. Н. Хвостову заявил вице-директор департамента общих дел, а при А. Д. Протопопове директор того же департамента Е. Г. Шинкевич, а потом подтвердил мне Н. Н. Симановский, после ухода Н. А. Маклакова. Дело заключалось в том, что летом, во время нахождения семьи Н. А. Маклакова в его подмосковском имении, заведывавший, после ухода статского советника В. Н. Лабзина в связи с уходом А. А. Макарова, хозяйственною частью всего министерства и домами министра чиновник особых поручений Димитри,[*] исполняя общее распоряжение министра внутренних дел Н. А. Маклакова об обновлении мебели министерского дома, привел в порядок, в числе казенных вещей, и личную мебель Н. А. Маклакова, не справившись, видимо, как следует, по описям инвентарного имущества министерского дома. Это обстоятельство выяснилось только после вскоре последовавшего ухода Н. А. Маклакова при оплате счетов и подготовке дома к зимнему переходу министра кн. Щербатова; но, так как и кн. Щербатов недолго пробыл на своем посту, то разрешение этого вопроса выпало на наше рассмотрение. Так как этот счет не был бы пропущен контролем при сличении с инвентарною описью, в департаменте же общих дел не было источника погашения его, а факт обивки мебели совершился, то я высказал А. Н. Хвостову свое мнение о нежелательности расследования этого дела для выяснения виновного лица, так как один факт расследования мог бы дать повод Н. А. Маклакову, коего не было в Петрограде, видеть некоторую в отношении его некорректность и послужить темою для разного рода толков, связанных с его именем; в виду этого и незначительности суммы, упадавшей на личную мебель Н. А. Маклакова, который, как тоже впоследствии выяснилось, об этом действительно не знал, судя по тому, что он мне передавал незадолго до моего ухода, то и А. Н. Хвостов, и я приказали всю переписку взять из департамента общих дел и передать [444][?]номановскому для погашения соответствующего счета из [?]ных сумм департамента.

Как на пособия, надо смотреть на расходы: 1) 8 ноября 1915 года А. И. Лопушанскому — 500 рублей; это чиновник департамента полиции, переведенный мною в департамент перед упразднением киевского генерал-губернаторского управления и лично мне хорошо известный; Лопушанский обременен большою семьей, все дети учатся; в это время заболела его жена, и его постигло, не помню, еще какое-то другое, стеснившее его материально, несчастие; выдача пособия, превышавшего месячный его оклад жалования и к тому же за месяц пред рождественскими наградными — могла бы дать повод объяснить ее моим старым знакомством с Лопушанским, а не перечисляемыми мною условиями его тяжелого положения; в виду этого я назначил ему эту выдачу, как эквивалент за исполнение особого поручения. 2) 23 ноября 1915 года Ю. А. Рупышевой, вдове почтового чиновника, муж которой умер, состоя на службе в думском почтово-телеграфном павильоне, оставив жену без всяких средств к жизни с детьми; в свое время, когда я был директором департамента полиции, муж Рупышевой получал, в числе других лиц, дополнительное содержание, из сумм департамента полиции; 3) 23 декабря Рахманову — чиновнику земского отдела, служившему бесплатно в земском отделе до получения должности земского начальника, лично мне известному, переживавшему в ту пору с семьею тяжелые материальные затруднения; он в скорости получил назначение; 4) 26 ноября 1916 года г. Кузьминскому, служившему в новоалександровском, Ковенской губернии, полицейском управлении и, при занятии города неприятелем, эвакуированному оттуда с семьею. Кузьминский оставил на месте все, что он имел. Я его лично знал и принял участие в его служебном устройстве, дав ему рекомендательное письмо к одному из губернаторов, кажется, минскому, и материально помог; 5) 25 ноября А. А. Шпаковскому — виленскому губернскому архитектору; при наступлении неприятеля, жена этого инженера с детьми, бывшими в кори, в температуре около 40°, оставив все, кроме постельного платья и платков, в кои дети были закутаны, с последним товарным поездом была вывезена из Вильны, а муж, имея от военного начальства поручение снять колокола и памятники в Вильне, исполнив поручение, за которое получил благодарность от главнокомандующего, вместе с последними эшелонами нашего войска, без денег приехал к жене в Петроград, где находилась в вдовьем доме его мать. Узнав об этом и ценя инженера Шпаковского еще со времени моей службы в Вильне, как хорошего архитектора по тем сооружениям, которые он строил по поручениям начальства; я пригласил его в комитет, учрежденный ген. Джунковским, по постройке, на оставшийся, после моего ухода, упомянутый выше [445]запасный фонд, петроградского охранного отделения [?]ном ген. Джунковским участке земли, где помещалось [?] жандармское управление, так как в комитете не было пр[?]теля техника от департамента полиции, и дал ему, по докладу министру внутренних дел, как прикосновенному к департаменту, полиции чиновнику, пособие в 2 тысячи рублей и жалованье за 2 месяца вперед; если не ошибаюсь, Шпаковский остался и после моего ухода, как опытный и знающий архитектор. Постройку здания я уже застал доведенной до половины; ответственным по постройке лицом и при мне остался назначенный ген. Джунковским ген. Попов; 6) есаулу Каменеву 28 ноября 1915 года было назначено пособие, в виду его перехода на службу сначала в корпус жандармов, а затем уже А. Н. Хвостов устроил его при себе офицером для поручений. Перед назначением Каменев ездил лечиться на Кавказ вследствие болезни, связанной с пребыванием его на фронте в составе казачьего отряда Донского казачьего войска. Есаула Каменева А. Н. Хвостов приблизил к себе еще со времени своего губернаторства, когда Каменев служил офицером полицейской стражи, как доверенного человека, а, по уходе из министерства внутренних дел, просил иркутского генерал-губернатора Пильца взять его к себе в качестве офицера для особых поручений, что Пильц и исполнил; 7) в январе 1916 года было выдано Салтруновичу (ассигновки №№ 45072 и 46695), коего я лично знал и за коего просил Замысловский, по докладу А. Н. Хвостову, пособие в 450 рублей как бежавшему, вследствие приближения неприятеля к Минску, при общей эвакуации населения города, редактору минской правой субсидируемой правительством, перенесенной из Вильны («Виленский Вестник»), газеты; Салтрунович все небольшое свое имущество оставил в Минске и, пока не нашел материального заработка, сильно нуждался.

На партийные нужды правых организаций, кроме упомянутых мною выше задач, были сделаны следующие ассигнования, на предмет сплочения сил и объединения общим планом работы, вследствие полученных мною от розыскных учреждений, по моему запросу, сведений, показавших полную нежизнеспособность провинциальных отделов. План работы на местах этих организаций и задачи момента видны из трудов двух монархических съездов. На нужды главного совета союза русского народа и других монархических организаций, где руководили Марков и Замысловский, суммы получались этими лицами, приходившими ко мне вместе или порознь, но солидарно отражавшими поручения А. Н. Хвостова. Первое время нашего назначения совпало с отсутствием Н. Е. Маркова, но он приехал к съезду и о суммах был посвящен. Только один раз Г. Г. Замысловский в декабре получил от меня 10 тыс. руб, отдельно и секретно от Маркова. Поэтому в выдачах на партийные нужды я их не отделяю. Член совета инженер В. П. Соколов ко мне за [446][?] являлся. Главные выдачи были пред съездом монархических организаций; о роли А. Н. Хвостова, с коим руководители организаций вели совещания по партийным делам за мое время, [?] говорил, как равно показывал о том, что он приказал не стеснять этих двух лиц в получении на партийные нужды ассигнований. Выдано: на монархические съезды в Петрограде и Нижнем Новгороде 20 тысяч и на печатание трудов съездов 5 тысяч, — итого 25 тысяч рублей (ассигновка 20 октября № 61172), на нужды по партии 10 тысяч рублей (ассигновка 23 октября № 61377), — здесь ошибочно написано Дубровину; последний был у меня по другому делу — личному, Замысловский же пришел за деньгами позднее; в декабре я выдал Маркову на партийные нужды 20 тысяч для ликвидации 1915 года и на 1916 год из ассигновки 8 декабря № 63783 в 23.500 рублей и в декабре — Замысловскому, как я уже показал, секретно от Маркова 10 тысяч рублей на партийные дела и на газеты 6 тысяч рублей из моего аванса общего и остатка от поездки в ставку в декабре в 18 тысяч рублей. Память мне подсказывает еще выдачу Замысловскому вначале, но, может быть, это было из фонда прессы. Затем Г. Г. Замысловскому, по личному распоряжению А. Н. Хвостова, мною было выдано, по ассигновке 15 октября за № 60946, — 25 тысяч рублей на дополнительные расходы по изданию книги о процессе Бейлиса, вследствие вздорожания труда, бумаги и введения им в книгу картин. Я уже показал, что мысль об издании этой книги зародилась у Замысловского сейчас же по окончании процесса, и тогда же он, как я потом узнал, получил согласие Н. А. Маклакова на выдачу ему субсидии. Когда эта книга Замысловским уже была приготовлена к печатанию, то покойный гр. Татищев, бывший тогда начальником главного управления по делам печати, коему Н. А. Маклаков поручил ознакомиться с этим трудом и дать Замысловскому деньги на это издание, мне передал обо всем этом и добавил, что, вследствие отсутствия у него кредита (кажется, тоже в 25 тысяч рублей), он Замысловскому денег не может выдать и что Н. А. Маклаков разрешил ему переговорить по этому поводу со мной для исполнения просьбы Замысловского. Н. А. Маклаков, когда я об этом его спросил, подтвердил мне свое указание, данное гр. Татищеву по этому предмету. Но я не помню, я ли или Брюн де-сент-Ипполит осуществили это приказание, ибо все переговоры по этому вопросу были в конце моей службы в департаменте полиции. Настоящую, 1915 года, запись, как именную, я, как и все, что касалось дела Бейлиса, в чем убедилась комиссия, приказал Дитрихсу[*] отметить для памяти мне в будущем. Наконец, тому же Замысловскому были мною выданы (ассигновки 20 января №.№ 61174 и 61175) 5 тысяч и 1½ тысячи рублей на издание брошюры, на правах рукописи, направленной против ген. Джунковского, которую я сам, в виду укора, хотя и запоздалого, моей совести, [447]представил, как знаете вы, г. председатель, в комиссию. Д[?] выписаны по двум ассигновкам потому, что Замысловский [?] со мною утром на квартире о деталях издания этой брошюры после общего накануне решения А. Н. Хвостовым, принеся мне основную статью о деятельности ген. Джунковского в Москве в дни московского восстания, и определил приблизительно расход в 5 тысяч; но все-таки обещал мне, пойдя в типографию, узнать точно и сообщить по телефону, если расход превысит эту сумму. Так как я не получил от него телефонного сообщения по приходе в департамент, то отдал Дитрихсу[*] распоряжение о выписке основной суммы в 5 тысяч, а потом Замысловский мне сказал позднее, что еще надо 1½ тысячи рублей, в виду чего был мной дан дополнительный ордер Дитрихсу на эту сумму.

Что касается расхода Волкову (ассигновка 23 октября № 51368), то я понял из доклада Волкова о цели его поездки в Нижний-Новгород, что ему придется нести большие агентурные расходы, и взял для него 5 тысяч; но вечером А. Н. Хвостов, подробно говоря мне о Волкове и о его желании обнаружить незаконное, якобы, пользование Салазкиным своими правами, не помню, кажется, по союзу городов или по промышленному комитету (переписка есть в департаменте в форме отчета Волкова), сказал, что 5 тыс. будет много; поэтому я выдал Волкову меньшую сумму, а остаток оставил, как аванс, для него же; из этого аванса я, помимо жалования по департаменту, дал Волкову разновременно — под расписки, насколько помню, не менее 2 тысяч руб. Сам Волков человек аккуратный, и он это помнит и скажет; из этого же аванса я дал Ржевскому и за октябрь и, кажется, за сентябрь по 500 рублей; за октябрь помню наверно. Выдача Мемнову — 100 руб.; Мемнов явился ко мне как представитель мелких кустарей из московского, кажется, района, приехав с выборными жаловаться на то, что промышленный местный комитет обходит их заказами на военные надобности и тем убивает местный кустарный промысел. В виду этого я, дав им на обратный путь 100 р., поручил кн. Ширинскому-Шихматову расследовать секретно это дело и на это выдал ему 500 р. (ассигновка № 63784). Рапорт кн. Ширинского-Шихматова в делах департамента имеется. Выдача мне дополнительного содержания в 3 тыс. руб. проходит по всем записям в авансовых суммах, кроме февраля 1916 г., когда я, разойдясь уже с А. Н. Хвостовым, не счел себя в праве пользоваться его милостями. В октябре месяце они значатся в ассигновке 4.500 руб. (26 октября № 61453).

Здесь 1.500 р. взято было по поводу совершенно секретного поручения, данного мною А. А. Кону на поездку, под видом командировки в Москву, где он и остановился, в Саров, вследствие полученного А. А. Вырубовой подробного сообщения, набрасывавшего тень на владыку Антония, архиепископа харьковского в связи [448][?] почаевской иконы и св. мощей в Саров; затем, уже [?] А. Кон приехал из Сарова, где он должен был быть инкогнито чтобы не дать пищи для излишних разговоров, я, дабы окончательно выяснить это дело, послал его в январе 1916 г. в Харьков, где он все разузнал и, не говоря ничего владыке, с ним и лично познакомился (ассигновка вторая — 12 января 921 р.). Сущность обвинения заключалась в том, что лицо, пользующееся доверием владыки, не нося священнического сана, отвозило в священническом якобы одеянии в Саров почаевские святыни, но не подлинные; все поступившее к А. А. Вырубовой сообщение оказалось вымышленным изветом в стремлении набросить тень на иерарха, шедшего против Распутина. А. А. Кон, как я уже указал, не был сотрудником, а скорее доверенным моим секретарем; я А. А. Кона ценил за многие особенности его натуры. Вначале я конспирировал его роль при мне, но затем, когда пришлось его отчеты по съездам (напр., по съезду в Москве сценических деятелей народного театра) сдавать в департамент, я ежемесячное жалованье его перевел по моим ордерам на департамент полиции, а конспирировал его расходы, связанные с обслуживанием Распутина. Ассигновка 20 октября № 61176 по 500 руб. жалованье Кону; в ноябре месяце ассигновка 30 ноября № 176528 в 13.500 р. 10 тыс. на прессу, как указал я (Дерюгину и Алексееву в числе 45 тыс.), 3 тысячи мне и 500 р. Кону — жалованья. В ноябре — в ассигновке мне № 63783 — 23.500 р. — 20 тыс. Маркову, как я показал, 3 тысячи мне и 500 р. Кону на Распутина. В январе 1916 г. — в ассигновке № 46782 на 18.900 р. — 15 тысяч Маркову как дополнительные выдачи на «Земщину» и лазарет, 3 тысячи мне и 900 р. Кону (500 р. жалованья, а остальные, главным образом, на Распутина, на автомобили).

Кон в это время секретно ездил с Распутиным в Царское Село. Кон почему-то видел в Распутине особую душевную чуткость; об этом я уже показывал; но к этому времени относится одно мое воспоминание о рассказе Кона по поводу поездки Распутина для свидания с государем. Кон передавал, что Распутин весь день готовился к этой поездке; был сосредоточен, не пил, пошел в баню и заходил в церковь, где ставил свечи (но это Распутин всегда делал, когда ездил лично к государю); затем, по словам Кона, Распутин дорогой сосредоточивал или концентрировал в себе свою волю, и это Кон видел не только в отражении лица, но во всем поведении Распутина. А. А. Кон после меня не захотел остаться при новом товарище министра, так как и он смотрел на связь со мною, как на обязательство личных отношений; за последний месяц, я в виду его ухода, на что он не рассчитывал, и что нарушало его материальные предположения (Кон в министерстве финансов жалованья не получал, как я уже показывал), выдал ему полуторамесячный оклад содержания — 800 р. (ассигновка № 47651). [449]В феврале месяце в авансе 16 тыс, руб. (ассигновка № 47649) заключается, как я показал ранее, 15 тысяч руб. на «Земщину» и лазарет Н. Е. Маркову и 1 тыс. р., которые я и передал лично А. Н. Хвостову, взятые, по его поручению, для покупки им митры игумену Мартемиану,[*] который, вследствие просьбы А. Н. Хвостова, получил в тверской епархии настоятельское место с возведением в сан архимандрита. О расходах моих на поездку в ставку, как я показывал уже, израсходовано было около 3.500 руб. Ассигновка № 81510 в октябре на 1.200 р. была взята для выдачи депутации хоругвеносцев из Нижнего Новгорода, прибывшей с поздравлением к А. Н. Хвостову по случаю назначения. Мне передали, что их было у министра 4 человека; поэтому я взял по 300 руб. каждому; но ко мне пришло только два; тогда я попросил указаний по телефону у А. Н. Хвостова, и он поручил мне выдать им 500 рублей, но с тем, чтобы одному было дано на 100 р. больше, что я и сделал. Фамилии их не помню, но в доме министра они должны быть записаны, а у меня их видали секретарь и курьеры; они были у меня в своих парадных костюмах. 600 руб. были затем мною выданы сотруднику газеты Давидсону за заметки (но не в них, как я уже говорил, была сила), о Распутине — двумя выдачами; ему лично — 400 р. и, в виду его болезни, его сестре — 200 р. Шабельской-Борг (ассигновка № 61365) была выдана 1 тысяча руб. в октябре в дополнение к 2 тыс. р., кои она получила из фонда (главного управления по делам печати в 2 тыс. на издание народной газеты. Эта ассигновка объясняется причинами вздорожания труда и бумаги. Затем, в ноябре я, при распределении, по поручению .А. Н. Хвостова, дополнительного по прессе ассигнования, Шабельской-Борг увеличил субсидию, и, таким образом, она больше из сумм департамента полиции не получала. В. Г. Орлову все ассигновки в ноябре месяце (7 ноября № 61895) — 500 руб. и 200 руб. (24 ноября № 63010) и в феврале 1917 года (5 февраля № 47010) — 400 р. на руководимый Орловым патриотический союз и поездки его на съезд в Петроград и Нижний (в ноябре месяце).

Орлов чувствовал себя обиженным на съездах, невниманием к нему, как представителю железнодорожных монархических сил, со стороны главных деятелей по съездам и на меня — за неприглашение на обед; В. Г. Орлов примирился со мною уже после моего ухода в конце 1916 года и был у меня в Москве в декабре месяце вместе с Котлецовым. Я также в Москве отдал Орлову визит. Что касается Котлецова, то его познакомил со мною, в этот мой служебный период, В. Г. Орлов, рекомендуя Котлецова как оратора и борца за права мелких арендаторов, тяготеющих к правым течениям. Котлецов представил мне, если не ошибаюсь, две записки, о коих я докладывая А. Н. Хвостову, обрисовывавшие, в связи с общим настроением, приподнятость оппозиционного течения в среде московского населения, которая может отразиться на [450]выборах в Государственную Думу; считая необходимым обратить на это внимание правительства, Котлецов оттенял, что правильно поставленная, при содействии правительства, организация предвыборных кампаний в Москве при выборах в городскую думу создаст для будущих выборов в Государственную Думу те кадры, кои правительству могут оказать большую пользу. Таким оплотом Котлецов считал домовладельческий класс Москвы и для пробуждения их самоопределения он предлагал взять на себя издание печатного периодического органа «Домовладелец», около которого могли бы сплотиться умеренные элементы домовладельцев столицы. Вместе с тем, он, Котлецов, указывал, что правительство должно принять всяческие меры, не щадя материальных средств, для того, чтобы привлечь на свою сторону перед выборами арендаторов, объединенные голоса которых могут дать перевес правительственной, партии. Записки эти остановили на себе внимание А. Н. Хвостова; затем, по поводу выборов в Москве в городскую думу Котлецов делал доклад и Н. Н. Анциферову; в принципе было решено выдать Котлецову субсидию, не помню, кажется, в 30 тыс. руб., но таковая не была выдана, так как дополнительного на прессу ассигнования при мне в начале 1917 г. не было отпущено главному управлению по делам печати, в виду чего эти две докладных записки Котлецова мною были сданы д. с. с. Потемкину. Затем, впоследствии уже, Котлецов снова обращался ко мне с просьбой поддержать его ходатайство перед Б. В. Штюрмером, и я его записку передал Б. В. Штюрмеру; в виду ли этого или в силу первых двух докладов Котлецова, я не знаю, Котлецову денежное ассигнование на задуманный им периодический орган было отпущено. Потом, при министре юстиции А. А. Макарове, Котлецов просил меня оказать свое влияние на справедливое отношение к поданной им записке в правительствующий сенат по поводу ограничения его в правах присяжного поверенного. Но, ознакомивщись с его жалобой во всех подробностях из оставленной им мне копии означенной записки, я к министру юстиции и к сенаторам соединенного 1-го и кассационных департаментов, с коими я был знаком, не обращался ни с какими просьбами в форме заступничества за Котлецова. Потом в Москве в декабре 1916 года, когда Котлецов зашел ко мне, узнав о моем приезде, я спрашивал его о причинах неудачи выборов в московскую городскую думу по курии арендаторов; в ответ на это Котлецов мне передал, что в этом вина не его и его партии, а главного управления по делам местного хозяйства,, которое, командировав для наблюдения за ходом выборов в Москве, согласно его просьбе, своего чиновника, прислало Невианта,[*] с первого же раза всеми своими действиями показавшего симпатии не группе его, Котлецова, а противоположной партии, дав последней гарантии помочь материально в осуществлении нужд арендаторов, чем Невиант и усилил ряды противников партии Котлецова. [451]Так или иначе это было — я не знаю, ибо я этого факта, не состоя у власти, не счел себя в праве проверить.

Ассигновка 23 ноября № 62956 на 400 руб. Мануйлову за его сотрудничество в среде журналистов и около В. А. Бурцева, за октябрь месяц; ассигновка 30 ноября № 65368 на 800 руб. ему же жалованье за ноябрь и декабрь 1915 года и ассигновка 9 февраля 1916 года за № 47333 на 700 руб. — тоже на жалованье на 1½ месяца, в окончательной расчет с ним за мое время, ибо потом ему А. Н. Хвостов предложил, насколько помню из слов Мануйлова, не менее 1.000 руб., о чем я уже показывал. Ассигновка 24 ноября 1915 года № 63011 председателю петроградского цензурного комитета (после С. З. Виссарионова)[*] Левитскому, сыну нижегородского архиепископа, 2 тыс. для надобностей по принятию членов монархического съезда в Нижнем Новгороде, куда он был служебно командирован А. Н. Хвостовым и от которого и получил лично соответствующие инструкции. Ассигновки 24 ноября № 61894 на 1.200 руб. и 12 января 1916 года на 1.785 руб. приват-доценту Балицкому на предмет уплаты за право слушания недостаточных студентов высших учебных заведений Петрограда, принадлежащих к союзу академистов; эти ассигнования были и до моего директорства, и при мне. Ни А. Н. Хвостов, ни я в этот период времени никаких личных директив союзу не давали. Деньги были отпущены Балицкому потому, что он состоял в совете общества бывших академистов, и я сам к нему в таких случаях обращался, отнюдь (я это говорю искренно и заверяю, своим словом, если к нему отнесутся с доверием) не преследуя иных целей, кроме желания прийти на помощь беднейшему составу академической студенческой молодежи, ибо я сам с IV класса гимназии вплоть до конца университета существовал уроками и в гимназии стипендией в 16 руб. 33 к. в месяц и нужду понимал. Балицкий представил мне в оправдание все расписки казначеев означенных учебных заведений. Ассигновка 1 декабря № 63305 на 500 рублей, студенту Третьякову, тоже академисту, была выдана исключительно для удовлетворения крайней нужды товарищей академистов; мне об этом докладывал и Кушнырь-Кушнарев, председатель общества бывших академистов. Лично я, в бытность директором департамента полиции, к союзу академической молодежи обращался только во время высочайших торжеств Бородинских и по случаю 300-летия дома Романовых, для участия их в качестве депутаций, ставя их в ближайшие к выходам августейшей семьи места высочайшего пути.

Ассигновки 17 ноября № 62401 и 21 декабря № 64758, 18 января 1916 года № 45929 и после моего ухода 25 февраля № 48539 по 3 тыс. рублей ежемесячно полк. Бертхольду,[*] заведывавшему охраною Таврического дворца, представляют дополнительное ассигнование на расширение не по инициативе Бертхольда, [452]а по моему исключительно настоянию, с одобрения, конечно, А. Н. Хвостова, думской агентуры, путем освещения фракционных заседаний и советских совещаний, слухов, разговоров членов Государственной Думы в кулуарах, публики в ложах и на местах, ложи журналистов и для расшифрования отчетов Куманина, кои он представлял председателю совета министров, скрывая свою агентуру от меня и министра внутренних дел. Полк. Бертхольд,[*] по моему поручению, сведения, поступавшие к нему, представлял, в форме безымянных записок, министру и мне и в некоторых выдержках, согласно моих указаний, в департамент полиции — директору, если это относилось к какому-либо из дел, производившихся по департаменту полиции. Затем, по моей просьбе в нужных случаях полк. Бертхольд сообщал мне стенографические отчеты или передавал по телефону о ходе заседаний Думы по вопросам, меня интересовавшим. Полк. Бертхольд, по моей просьбе, отражал в отчетах все, не скрывая даже лично неприятных мне сообщений о разговорах депутатов обо мне в последние два месяца моего состояния в должности товарища министра внутренних дел, касавшихся моих отношений к Распутину. Получаемые мною от Бертхольда данные я докладывал председателю совета министров И. Д. Горемыкину. 29 января 1916 года по ассигновке № 46698 на 10 тысяч рублей был куплен, с разрешения министра внутренних дел, которому я доложил об этой выдаче, в виду крупного отпуска (на хозяйственные расходы департамента я давал личные приказы), автомобиль у Роде (не у содержателя ресторана, а у поставщика автомобилей, если не ошибаюсь, дворцового управления), так как автомобиль ген. Джунковского, коим я пользовался, был отдан в большой ремонт, а второй автомобиль, бывший в моем распоряжении, я предоставлял в пользование владыке Варнаве, пока он проживал в Петрограде.

Выдача по ассигновкам 19 января 1913 г. и 23 января за №№ 45989 и 46412 на суммы 300 и 800 рублей; фиксированные, как я уже показывал, отпуски с начала 1916 года на Распутина и относятся к тому периоду, о котором я докладывал, когда имелось в виду отучить Распутина от его секретных, помимо охраны, выездов на кутежи и любовные похождения. Означенные деньги мною были выданы помощнику Мануйлова по «Вечернему Времени» М. А. Снарскому-Оцуп на устройство у себя вечеров с угощением Распутина и поездки по ресторанам для избежания скандальных выступлений Распутина и кутежей с мало знакомыми лицами. Снарский не только отсчитался передо мною представлением счетов, но я ему остался должен, ибо он мне счета представлял в феврале месяце, по уходе моем, но так как я уже на службе не состоял, то, хотя я ему и предложил свои деньги, но он их от меня лично из моих средств получить не пожелал. Затем о выкупе письма Распутина с просьбой о пожаловании Горемыкина званием [453]канцлера, я уже показывал, но в точности сказать цифру расхода затрудняюсь и прошу опросить Иозефовича, чиновника особых поручений департамента полиции, коему я выдавал лично ассигнования на этот предмет, прося его войти в знакомство с Кузьминским[*] и достать это письмо в личное для меня одолжение; как я показывал уже, по этим только мотивам Юзефович[*] сделал мне эту услугу. Во всяком случае на это было израсходовано более тысячи рублей. С Распутиным, конечно, Иозефович не был мною сведен, и Иозефович лично его даже никогда не видел. Также из моего аванса было мною выдано 500 р. Н. И. Червинской за снятое у нее помещение для свиданий с Распутиным, о чем я уже показывал, но, по объясненным мною причинам, А. Н. Хвостов и я свидание устраивали с Распутиным на другой квартире. Н. И. Червинская, хотя и была знакомой с Распутиным и, по нашей и кн. Андроникова просьбе, его посещала в целях осведомительных, но к его поклонницам отнюдь не принадлежала, и, как пожилая и умная женщина, давала вполне справедливую оценку личности Распутина. Из этого же источника мною выдано 300 рублей секретарю митрополита при первом с ним знакомстве, в виду указаний Мануйлова, но затем я, как показывал уже, по соображениям, мною в показании изложенным, в дальнейшем никаких выдач Осипенко из фонда департамента полиции не производил. Из своего кредита я выдал 600 рублей Рейнгардту, сотруднику сначала газеты «Земщина», а потом не помню уже какого либерального органа прессы, на освещение мне заседаний центрального промышленного комитета по рабочей секции. Рейнгардт сотрудничал у меня только два последних месяца и деньги получил от меня при самом моем уходе, выдав мне расписку. Рейнгардта я знал, так как он ко мне обращался с просьбой о поддержании его ходатайства о выдаче ему, по статуту, за оказанные им в дни первой революции, в должности начальника сыскной полиции, услуги правительству по Прибалтийскому, кажется, краю, ордена Владимира 4-й степени. Но из переписки департамента полиции (по 1-му делопроизводству) комиссия может усмотреть точку зрения департамента полиции по этому делу. Ордена этого Рейнгардт не получил.

Далее мною лично была выдана из моего аванса сумма в 10 тысяч рублей — владыке Варнаве (епископу тобольскому), архимандриту Августину и, в крупной доле выдача из этих денег, игумену Мартемиану,[*] о чем я уже показывал, так как последнему, кроме 3 тысяч на несостоявшуюся поездку с Распутиным, мною было выдано 2 тыс. рублей, в виду указанных в предыдущем показании оснований, и затем еще на покупку вина и другие по поездке расходы. Потом игумену Мартемиану, после возвращения его с А. Н. Хвостовым из обители святого Павла обдорского,[*] я выдал, по приказанию Хвостова 1.500 рублей на покупку иконы для поднесения императрице, наследнику и А. А. Вырубовой, ибо в [454]монастыре, как мне говорил А. Н. Хвостов, дорогих икон не оказалось. Из этого же аванса мною, с разрешения А. Н. Хвостова, было выдано 2 тыс. руб. Б. В. Штюрмеру, при вступлении его в должность председателя совета министров, на предмет поднесения им 1.500 руб. Распутину и на подарок секретарю митрополита И. Осипенко — 500 руб. Со слов Мануйлова мне известно, что Б. В. Штюрмер подарил Осипенко золотой портсигар. Все остальное, что у меня оставалось, около 3 тысяч рублей, пошло на выдачу пособий просительницам Распутина, причем я уже с января 1916 года новых ассигнований не брал на этот предмет, ликвидируя и эту статью расхода.

В общем расходы на Распутина я определяю, как свои так ген. Комиссарова и по охране, не менее 15 тыс. рублей в месяц, но я под рукой не имею данных охранного отделения и моих ордеров, как товарища министра, ген. Комиссарову, кои я давал ему на охранную команду и поездку в Саратов. Показанная после моего ухода сумма, выданная Комиссарову в 25 тыс. рублей, составляет личную выдачу ген. Комиссарову А. Н. Хвостовым на ликвидацию квартиры и агентам филерного отряда в вознаграждение их за молчание о наших свиданиях с Распутиным и т. п.

Лошадь, весь извозчичий приклад и сани ген. Комиссаровым были, по моему совету, сданы в охранное отделение.

Что же касается выдачи 500 рублей исправнику Вуколову, то последний был вызван, как передавал мне Комиссаров лично, А. Н. Хвостовым; об этом исправнике я уже показывал. Выдача могилевскому губернатору Явленскому, хорошему знакомому Б. В. Штюрмера, назначенному А. Н. Хвостовым во внимание к просьбе и указанию Б. В. Штюрмера (это было во время обследования Штюрмером дела Ржевского), пособия, в увеличенном размере, в 5 тысяч рублей, я думаю, должна быть объявлена желанием А. Н. Хвостова оказать этим внимание исключительно Б. В. Штюрмеру, ибо А. Н. Хвостов в ставку, при обычных условиях, назначил бы своего, близкого ему человека. Мне почему-то кажется, что еще были какие-то выдачи из секретного фонда, может быть, по личным моим, как товарища министра, приказам, но не мне, конечно, а по департаменту, но в памяти у меня с ними не связано особых событий. Все же, что указано в данной мне ведомости за мой период с 1 октября 1915 г. относительно выдач из секретного фонда по приказаниям министра внутренних дел, правильно отмечает ход событий и, как комиссия может видеть, отвечает тому, что я ей изложил до рассмотрения предъявленной мне официальной справки.

Я не считаю себя в праве зашифровывать ни одной цифры, хотя мне за некоторые выдачи приходится краснеть; но я в своей жизни в служебных делах привык или молчать, или, если требовался от меня ответ, то говорить только одну правду, как бы [455]горька она ни была. За 24 года службы я один раз нарушил молчание, приподняв в беседе, сказанной даже не для печати, уголок служебной завесы по делу Ржевского, и хотя я, для спасения себя, и мог бы отказаться от нее, с разрешения даже М. М. Гакебуша, но я этого не сделал, и в письме в «Новом Времени» подтвердил ее, за это я был наказан своими единомышленниками, и единственный человек одобрил не беседу, конечно, а мое письмо, это был А. А. Макаров; теперь я во второй раз говорю, отдернув совсем эту завесу, и хотя я тоже буду наказан по суду, но иначе поступить не считаю себя в праве, говоря по совести. Я глубоко признателен комиссии и за то, что она дала мне возможность доказать одно, что для меня и моей семьи имеет важное значение, это то, что, если я совершил неправильные, не на предмет своего прямого назначения расходы, хотя бы и с ведома министра, то я денег казенных не присваивал. Все, что у нас с женою имеется, нажито честно. Я ничего не имел, и жена моя, дочь уважаемого армией профессора тактики, других даже, чем я, политических убеждений, ничего, кроме счастья мне и детям, редко выпадающего людям, в виде приданого не принесла. Только со времени службы на должности директора мы, живя, как и жили до того, сберегли половину того, что я получал, а затем, по оставлении поста товарища министра, к этому сбережению прибавились небольшие остатки от жалованья и 18 тысяч рублей, исходатайствованные к оставлению мне Б. В. Штюрмером, о чем я уже докладывал. Я, зная, что многих смущали выдачи мне А. Н. Хвостовым первых ассигнований, открыто купил в Пятигорске участок с дачей в 720 кв. сажен., за 30 тысяч рублей, выдав 25 тысяч, а 5 тысяч оставив по закладной дачи; затем, когда мне помогли некоторые знакомые лица, приняв меня в свой пай, получить от биржи несколько тысяч, я выкупил закладную, начал ремонт дачи и жалею, конечно, об одном, что позволял себе за последние два месяца некоторые траты не по дому, так как, когда я был арестован, то с тем, что было у меня в бумажнике и осталось у жены, вся наша денежная наличность состояла из 10 тысяч рублей; потом жена получила последнее жалование мое и возврат истраченных мною по комитету в. к. Марии Павловны из собственности на нужды местных организаций во время моих командировок, несколько тысяч руб. (переписка эта шла через прокурора). Вот все, что, кроме высочайших и служебных от сослуживцев подарков, да обстановки, мы и имеем.

Когда я был на службе, то, несмотря на многие обязательства, мною сделанные финансовым представителям, я не воспользовался ни одним из них для простой биржевой операции, так как не считал себя в праве, находясь в составе правительства, играть на бирже; это подтвердят все городские финансисты. Совестью за деньги не торговал; в этом нахожу хотя и слабое, но в настоящее [456]время единственное утешение. Заканчивая показание, я должен добавить, что по исполнительной смете расходов из секретного фонда составлялся ежегодно всеподаннейший доклад в письменной форме, в коем, давая обрисовку событиям политической жизни страны в виде только общих цифровых выводов, а не отдельных фактов и лиц, указывалось, на какую надобность и сколько израсходовано. Государь ставил знак рассмотрения или, оставляя у себя, возвращал потом с своими отметками и резолюциями. После ухода А. А. Макарова, при первых днях управления Н. А. Маклакова министерством внутренних дел, на представлении за период моего при А. А. Макарове управления департаментом полиции имеется отметка, в связи с бывшим в ту пору недовольствием со стороны государя моей деятельностью по причинам, мною уже отмеченным, такого, кажется, содержания: «много денег тратится, а пользы от этого мало». Все всеподданнейшие доклады передавались затем в копии в 3-е делопроизводство, а подлинные хранились, в особых конвертах у директора департамента полиции. Эти доклады являлись тем контрольным аппаратом, который погашал всю ревизионную отчетность по израсходованию секретного фонда. Такой отчет за 1915 г. был при мне составлен и представлен на высочайшее внимание и утвержден его величеством. Приложение — копия финансовой справки.

С. Белецкий.

4-го июня 1917 года.

Я забыл упомянуть об авансе в 25 тысяч рублей, выданном начальнику финансового отделения Дитрихсу.[*] Эта выдача имеет значение лишь кассовое, т.-е. значение временной кассы на случай экстренных требований министра внутренних дел или моих во время прекращения действия казначейской части, которой заведывал т. с. Лемтюжников, человек престарелого возраста. Дано же было ассигнование никому другому, а Дитрихсу, вследствие указанных мною выше причин, так как со времени своего директорства я ни одной ассигновки не желал проводить помимо контроля финансового отделения департамента. Это распоряжение известно было и и. д. директора Кафафову. Этот аванс у Дитрихса оставался и в момент моего ухода.

С. Белецкий.

Справка. Приказ о моем назначении на должность товарища министра внутренних дел состоялся 28 сентября 1915 г.

Все исправления сделаны мною собственноручно.

С. Белецкий.

17-го июля.


  1. Пропуски букв вызваны тем, что углы страниц 442—448 запечатаны, видимо, из-за дефекта сканирования. — Примечание редактора Викитеки.