VII[править]
Чудесная жизнь развернулась перед старой Савонэ.
В одну из длинных полярных ночей подъехали к фактории несколько няпоев — поездов оленьих упряжек. На нартах лежали бревна, кирпичи, железные трубы, доски.
Сто строителей сопровождали этот груз, весело ругая сорокаградусный мороз и тундру. Это не мешало им хвастаться, что они здесь построят тундровую столицу.
— Назло надменному соседу здесь будет город заложен, — продекламировал курносый парнишка.
— Здесь соседи хорошие, — сказала Савонэ, — раньше тунгусы были сердиты на наших пастухов, а теперь ничего. Тунгусы тоже олешек пасут.
— Я это Пушкина читаю, — сказал паренек.
— Пушкина? Может, и правда у него худые соседи были, — сказала Савонэ и пошла в склад перебирать товары. Она считала теперь это своей обязанностью. Во время работы ее не мучили воспоминания. К тому же она не осуждала Халиманко, потому что закон тундры древен и мудр. Если бы она не любила когда-то тунгуса, на нее б не упал уголь.
Кончив работу в складе, Савонэ обходила чумы строителей. Днем они взрывали аммоналом вечную мерзлоту, клали фундамент, а ночью ставили срубы. Тут были женщины: татарки, ненки, русские и даже одна калмычка, и, несмотря на то, что они были замужем за мужчинами чужой национальности, они от этого не были менее счастливы.
Савонэ приходила в домик фактории и спрашивала Ислантия:
— Скажи, поп, почему я худо жила?
— Так надо было царю и церкви. Однако клянусь, старуха, что ты скоро поймешь Советскую власть. Поняла меня?
— Нет, — чистосердечно признавалась Савонэ.
— Пойми главное, что Халиманко трусливый заяц, а остальное потом поймешь.
— Ладно, — сказала Савонэ.
