Первый поцелуй (Дорошевич)/ДО
| Первый поцѣлуй |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ III. Крымскіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1906. — С. 121. |
Сударыня!
Вамъ угодно, чтобъ я написалъ вамъ легенду о происхожденіи поцѣлуя.
Вы знаете, что повиноваться вашимъ очаровательнымъ капризамъ — лучшее изъ моихъ удовольствій. Требуйте, пока въ нашемъ маленькомъ романѣ не получу право требовать я. Требуйте всего, что вамъ будетъ угодно. Итакъ…
На этотъ разъ я съ тѣмъ большимъ удовольствіемъ исполню ваше маленькое требованіе, что, будучи въ Индіи, я слышалъ тамъ легенду о происхожденіи поцѣлуя.
Да, поцѣлуй, какъ и многое хорошее, родился въ Индіи. И первыми устами, которыхъ коснулся поцѣлуй, были уста красавицы Лотосъ.
Она была самою красивою изъ дѣвушекъ ея города, славившагося красотой.
Жрецы и воины, раджи и пѣвцы, юноши и зрѣлые мужи — всѣ были у ея ногъ.
И, кажется, только одинъ идолъ во всемъ Бомбеѣ не потерялъ головы отъ красоты маленькой Лотосъ.
И вотъ что однажды записала Лотосъ въ своемъ дневникѣ.
Барышни Индіи тоже вели свои дневники.
Лотосъ записывала свои побѣды и сны на листѣ того царственнаго цвѣтка, который мы называемъ «Victoria regia[1]».
Это самый пышный и благоуханный изъ цвѣтовъ, но бойтесь того момента, когда онъ расцвѣтаетъ: первое дыханіе вѣетъ ядомъ.
Вотъ что писала Лотосъ на благоухающихъ ядовитыхъ лепесткахъ:
«Мнѣ снился страшный сонъ.
Тѣнистый старый садъ. Мохомъ обросшая скамья. И я, безъ мыслей, безъ желаній, пришедшая укрыться сюда отъ палящихъ лучей солнца, отъ страстныхъ рѣчей моихъ поклонниковъ, отдохнуть отъ пѣсенъ, вздоховъ, возгласовъ восторга.
Солнце заходило.
Кто-то показался на поворотѣ дороги.
Я въ изумленіи поднялась съ мѣста. Это былъ идолъ нашего храма.
О, онъ не походилъ на тѣхъ, отъ кого я убѣжала сюда.
Онъ не любилъ, онъ только позволялъ себя любить.
Онъ никогда не сдѣлалъ бы перваго шага.
А между тѣмъ я ему нравилась. Немножко. По крайней мѣрѣ, мнѣ такъ казалось.
Нравиться идолу? Но вѣдь это жъ было во снѣ!
И это мнѣ льстило.
Потому что онъ былъ идоломъ, оракуломъ, богомъ.
Его приговоровъ боялись.
Въ его предсказанія вѣрили всѣ.
И во снѣ мнѣ казалось, что я употребляла всѣ усилія, чтобы разжечь его страсть.
Такъ и теперь я употребила къ этому всѣ средства.
Я завела съ нимъ разговоръ, немножко смѣлый, немного насмѣшливый, немного вызывающій.
Мы стояли у дерева.
Разстояніе между нами все уменьшалось.
И когда я уже чувствовала его дыханіе, читала желаніе въ его глазахъ…
Когда на устахъ его уже не играла улыбка… Когда, вся облитая заходящимъ солнцемъ, я откинула голову и почти коснулась его плеча…
Онъ вдругъ покачалъ головой, улыбнулся и, пожимая мнѣ руку, сказалъ:
— Я спасаюсь! Ужъ очень ты хороша сегодня, маленькая Лотосъ.
Я прислонилась къ дереву.
Да, я довольна, довольна потому, что онъ не потерялъ интереса въ моихъ глазахъ.
Потому, что онъ все еще будетъ раздражать мое самолюбіе и дѣйствовать на мое воображеніе».
Странно! Проснувшись, Лотосъ ни о чемъ не могла думать, кромѣ идола. Это было такъ же похоже на любовь, какъ и на любопытство. Впрочемъ, кто же пойметъ, гдѣ у женщины кончается одно и начинается другое. Кто сумѣетъ отвѣтить, что толкаетъ дѣвушку въ первый разъ въ объятья: любовь или любопытство?
Трепещущая Лотосъ взошла въ сумрачный храмъ, гдѣ стоялъ идолъ, холодный, безстрастный, улыбающійся тою вѣчною загадочною улыбкой, которою улыбаются индійскіе боги. Эта улыбка похожа на ту вѣчную, широкую и злобную улыбку, которою скалитъ свои зубы черепъ, — улыбка смерти надъ жизнью.
Не сознавая, что она дѣлаетъ, Лотосъ, взобралась на пьедесталъ и стояла теперь къ идолу близко, какъ во снѣ. Ее тянуло къ этому идолу, холодному, безстрастному. Какъ вдохнуть въ него жизнь?
Лотосъ ближе и ближе приближала свое лицо къ лицу идола и чувствовала, какъ камень дѣлается теплѣе отъ ея дыханія.
Ея губы почти касались губъ идола. Почти… И вдругъ она почувствовала, что губы идола коснулись ея устъ.
Это не она, это идолъ сдѣлалъ движеніе.
Съ легкимъ крикомъ отшатнулась она прочь…
Глаза идола горѣли. Яркія краски сбѣжали, и его лицо было теперь блѣдно. Идолъ больше не улыбался.
Въ тишинѣ храма прозвучалъ стукъ меча и вѣнца, выпавшихъ изъ его рукъ, и руки идола протянулись, чтобъ обнять Лотосъ.
Легкимъ, гибкимъ и быстрымъ движеніемъ Лотосъ выскользнула изъ его объятій и разсмѣялась звонкимъ, серебристымъ смѣхомъ.
— Теперь я знаю, что и ты такой же, какъ всѣ. Благодарю тебя, мрачный богъ. За одну минуту страсти и желанія ты далъ мнѣ средство сводить съ ума даже боговъ.
А идолъ стоялъ передъ ней, снова улыбаясь своей вѣчной улыбкой, смѣясь надъ всѣмъ и, быть-можетъ, теперь надъ собой.
Таковъ былъ первый поцѣлуй, раздавшійся въ мірѣ.
Какъ видите, сударыня, поцѣлуй предназначался для боговъ, а не для людей.
Для людей это слишкомъ сильное средство. И вотъ почему люди слишкомъ теряютъ голову отъ поцѣлуя.
Будемъ же благоразумны.
И будемъ довольствоваться въ нашемъ маленькомъ флиртѣ взглядомъ, пожатіемъ руки.
Поцѣлуй, это — нѣчто слишкомъ героическое для насъ.
Примѣчанія[править]
- ↑ лат. Victoria regia — Королевская Викторія