Переписка Эрнеста Ренана с его сестрою Генриеттой (Ренан)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Переписка Эрнеста Ренана с его сестрою Генриеттой
авторъ Эрнест Ренан, переводчикъ неизвѣстенъ
Оригинал: французскій, опубл.: 1895. — Источникъ: az.lib.ru

Переписка Эрнеста Ренана съ его сестрою Генріеттой. Отношенія Ренана къ его сестрѣ Генріеттѣ извѣстны уже нашимъ читателямъ изъ помѣщенныхъ въ сентябрской книжкѣ нашего журнала «Воспоминаній Ренана о его сестрѣ Генріеттѣ». Самая глубокая искренность и любовь царила въ этихъ отношеніяхъ, и это отражается въ каждой строкѣ воспоминаній Ренана. Переписка Ренана съ сестрой, напечатанная въ «Revue de Paris», только служитъ подтвержденіемъ этого факта и еще рельефнѣе указываетъ, съ какимъ глубокимъ довѣріемъ относился юноша Ренанъ къ своей сестрѣ и какое она имѣла вліяніе на его нравственную физіономію и на его карьеру. Извѣстно, что Ренанъ въ молодые годы обнаруживалъ склонность къ духовному званію. Онъ посвящалъ свою сестру въ свои планы, дѣлился съ нею мыслями, но она не раздѣляла его увлеченія клерикальною профессіей и между прочимъ писала ему слѣдующее: «Мой дорогой Эрнестъ, не могу не повторять тебѣ и не просить тебя съ почти материнскою нѣжностью, чтобы ты не связывалъ себя слишкомъ поспѣшно. Ты долженъ хорошо знать, прежде чѣмъ примешь на себя, тѣ обязательства, которыя должны связать твою судьбу. Быть можетъ, я могла бы, дорогой другъ, воспользоваться вліяніемъ, доставляемымъ мнѣ моею дружбою къ тебѣ и моею жизненною опытностью. Но я не хочу этого, потому что довѣряю твоему разсудку и поэтому буду ограничиваться лишь воззваніемъ къ нему. Ты говоришь правду, мой Эрнестъ, ты не рожденъ для легкомысленной жизни, и я готова соглагиться съ тобою, что та жизнь, о которой ты составилъ себѣ представленіе, лучше всего подошла бы къ твоимъ вкусамъ, если бы только она могла осуществиться въ дѣйствительности. Твоя сестра въ состояніи понять больше, чѣмъ кто-либо другой, всю прелесть уединенной жизни, свободной, независимой, трудовой и, главное полезной; но гдѣ же найти такую жизнь?.. Подобная независимость, какъ мнѣ кажется, если не совершенно невозможна, то, во всякомъ случаѣ, составляетъ лишь удѣлъ очень немногихъ. Я никогда ее не имѣла. Какъ же я могу думать, что она тебѣ достанется на долю въ такомъ обществѣ, гдѣ іерархія составляетъ главную основу. Не надо поддаваться иллюзіямъ; власть существуетъ всюду, во всѣхъ карьерахъ, но развѣ не слѣдуетъ опасаться ея вліянія, болѣе чѣмъ гдѣ-либо, тамъ, гдѣ неизгладимая клятва вынуждаетъ къ покорности? Я тебѣ только ставлю этотъ вопросъ и предоставляю тебѣ полную свободу отвѣчать на него, рѣшать самому. Къ этому вопросу прибавлю еще слѣдующій: можетъ ли располагать собою духовное лицо, не должно ли оно слѣдовать тому направленію, которое будетъ ему указано его начальниками?..»

На впечатлительнаго юношу, который и безъ того уже начиналъ бороться съ. различными сомнѣніями, слова сестры, конечно, имѣли вліяніе. Онъ ей писалъ, въ отвѣтъ, все, что она говоритъ по поводу избранія духовной карьеры, давно уже представлялось его уму: «Увы! моя добрая Генріетта, — говоритъ Ренанъ въ своемъ письмѣ, — повторяю тебѣ, я вовсе не стараюсь обмануть себя. Я видѣлъ и вижу вещи слишкомъ близко, чтобы предаваться иллюзіямъ, которыя были бы неизвинительны въ данномъ случаѣ, такъ какъ указывали бы на явное легкомысліе. Но что же, по твоему, я долженъ сдѣлать съ собою? Такая карьера, которая за ставила бы меня предаваться внѣшнимъ занятіямъ, противорѣчитъ моимъ вкусамъ. Тутъ я не могу быть наединѣ съ собой, не могу размышлять и становлюсь чужимъ самъ себѣ. Совсѣмъ частная жизнь, если такъ можно выразиться, могла бы сдѣлать меня счастливымъ, но она, мнѣ кажется запятнанной эгоизмомъ. Тутъ дѣйствительно остаешься самъ съ собою, но и живешь только для себя. Наконецъ, развѣ я могу допустить, чтобы я былъ въ тягость тѣмъ, кого люблю? Положеніе же духовнаго лица, наоборотъ, соединяетъ въ себѣ всѣ преимущества, не представляя неудобства. Священникъ является хранителемъ мудрости; онъ можетъ посвятить свою жизнь размышленію и изученію, но въ это же время онъ не только принадлежитъ самому себѣ, но и своимъ братьямъ».

«Существуетъ два рода независимости духа, — пишетъ далѣе Ренанъ. — Одна — смѣлая, самонадѣянная, фрондирующая противъ всего того, чему оказывается почтеніе. Эту независимость долгъ священника не допускаетъ. Но если бы даже я избралъ другой путь, все-таки моя совѣсть и моя искренняя любовь къ истинѣ не допустили бы меня къ такой независимости духа; поэтому, о ней не можетъ быть и рѣчи. Но есть еще другая, болѣе мудрая независимость, уважающая все то, что заслуживаетъ уваженія, не презирающая ни вѣрованій, ни людей, всегда преслѣдующая все спокойно и съ довѣріемъ, пользующаяся разумомъ, потому что онъ данъ намъ Богомъ, и не откидывающая ничего и не принимающая никакихъ воззрѣній лишь на основаніи человѣческаго авторитета. Такая незавимость духа дозволена всѣмъ, почему же она не можетъ быть дозволена священнику?..»

«Для меня служитъ невыразимымъ, утѣшеніемъ то, что въ твоемъ сердцѣ, по крайней мѣрѣ, моя Генріетта, я всегда буду имѣть убѣжище, гдѣ могу найти ту свободу, которую такъ трудно найти внѣ самого себя. Я думаю, что Господь, по своему расположенію къ человѣку, предоставилъ ему, какъ вознагражденіе за тѣ стѣсненія, которыя налагаютъ на него общественныя условія, радости и утѣхи семейной жизни. Я часто съ удовольствіемъ предаюсь мечтамъ о тѣхъ древнихъ временахъ, когда семья составляла единственную соціальную связь. Говорятъ, мы съ тѣхъ поръ далеко ушли впередъ, но, право, все это относительно».

Колебанія, очевидно, доставляли молодому Ренану большія нравственныя мученія. Въ письмахъ къ сестрѣ онъ изливаетъ свою душу, высказываетъ всѣ свои сомнѣнія и въ тоже время какъ бы старается убѣдить себя и сестру, что духовная карьера — единственная, отвѣчающая стремленіямъ его души. Но сомнѣнія его растутъ все больше и больше. «Боже мой, — восклицаетъ онъ, — какъ трудно въ такіе молодые годы принять рѣшеніе, которое должно имѣть непосредственное вліяніе на всю остальную жизнь!» Въ послѣднюю минуту онъ отступаетъ, но все-таки не окончательно, а лишь отсрочиваетъ свое рѣшеніе. Его болѣе всего смущаетъ, что онъ наноситъ этимъ огорченіе своей матери, обманываетъ ея ожиданія и ожиданія своихъ руководителей и наставниковъ. Онъ повѣряетъ сестрѣ свои думы. «Вспомни, мой дорогой Эрнестъ, что ты не одинъ на свѣтѣ, — пишетъ она ему, — что для того, чтобы раздѣлить съ тобою и облегчить твои горести, у тебя есть сестра, которую судьба не пощадила и для которой ты служишь самымъ дорогимъ утѣшеніемъ, я предвидѣла, предсказывала ту мучительную нерѣшительность, которая теперь подавляетъ тебя».

Вся переписка Ренана съ сестрой исключительно вертится около этой тэмы. Въ ней отражается, какъ въ зеркалѣ любящая, самоотверженная и благородная натура его сестры, ея умъ и пониманіе человѣческой природы, а также терзанія и колебанія молодой души, раздираемой сомнѣніями и ищущей выхода. Для біографа Ренана переписка эта, безъ сомнѣнія, должна представить большой интересъ. Поглощенные своею внутреннею жизнью и душевною борьбой, Ренанъ и его сестра лишь мелькомъ касаются внѣшнихъ обстоятельствъ своей жизни и только въ одномъ письмѣ его сестра посвящаетъ нѣсколько строкъ описанію той мѣстности (Польши), куда ее забросила судьба, причемъ она говоритъ, что нигдѣ она не видала такого развитія духа фанатизма и религіозной ненависти, какъ въ этихъ мѣстахъ, гдѣ именемъ Бога чаще всего прикрываются человѣческія страсти. О природѣ края Генріетта Ренанъ отзывается также неблагопріятнымъ образомъ.

"Міръ Божій", № 10, 1895