Том 56: В. Г. Белинский. [Кн.] II / АН СССР. Отд-ние лит. и яз.. — М.: Изд-во АН СССР, 1950. — (Лит. наследство. Т. 56).
II. ПЕРЕПИСКА Я. М. НЕВЕРОВА С М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ[править]
Януарий Михайлович Неверов (1810—1893), один из ближайших друзей Н. В. Станкевича, давний знакомый Белинского и Кольцова, впоследствии сотру дни"; «Отеч. записок» и видный педагог — является первым биографом Кольцова, автором первых специальных статей о нем в столичной прессе («Сын отечества», 1836, кн. XI—XIII; «Журнал министерства народного просвещения», 1836, № 3, отд. VI, стр. 653—658).
Работа Я. М. Неверова «Поэт-прасол», опубликованная в «Сыне отечества» 1836 г., была учтена Белинским в его статье о Кольцове 1846 г. Однако в период переписки с Де-Пуле Я. М. Неверов был уже 67-летним больным стариком, забывшим многое из того, что им самим было в свое время сделано. И тем не менее он оказался гораздо ближе к Де-Пуле, чем сторонник идей Белинского — Н. В. Станкевич. В письмах к Неверову Де-Пуле был гораздо откровеннее, чем в своих обращениях к Станкевичу (см. его письмо от 4 августа 1877 г. в предисловии к настоящей работе).
Более подробные данные о Неверове см. в его автобиографии, опубликованной Н. Л. Бродским («Вестник воспитания», 1915, № 6, стр. 73—136) и в настоящем томе, стр. 92—94.
1. Я. М. НЕВЕРОВ — М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ[править]
Милостивый государь
Возвратившись на-днях из поездки в Кутаис, я нашел письмо Ваше от 6 мая, на которое спешу отвечать Вашему превосходительству.
Мое личное знакомство с Кольцовым было слишком кратковременно, а потому я ничего не могу сказать о нем, т. е. о его характере, положительного, а тем менее заподозрить его в двоедушии или лживости. Окончив курс в Московском университете в 1833 году, я поступил на службу в редакцию «Журнала министерства просвещения» и, живя в Петербурге, конечно, вел деятельную переписку с покойным моим другом Станкевичем, который, по выходе из университета, жил в имении отца своего в селе Удеревке Воронежской губернии Острогорского уезда. — Не помню точно в <18>35 или 1836 году, Станкевич сообщил мне о своем знакомстве с Кольцовым, которое произошло следующим образом; отец Станкевича имел винокуренный завод, куда местные торговцы скотом (прасолы) пригоняли свой скот для корма бардою. Разумеется, молодой Станкевич не имел никаких сношений с этими лицами. Однажды, ложась спать, он долго не мог найти своего камердинера, и когда последний явился, то, на замечание Станкевича, привел такое оправдание, что вновь прибывший прасол Кольцов за ужином читал им такие песни, что они все заслушались и не могли от него отстать, и при этом сказал несколько оставшихся у него в памяти куплетов, которые и на Станкевича произвели такое впечатление, что он пожелал лично узнать от Кольцова, откуда он достал такие прекрасные стихи. На другой день он пригласил его к себе и, к удивлению своему, узнал, что автор этих стихов сам Кольцов. Разумеется, Станкевич тотчас же попросил его передать ему все его стихотворения1 и, напечатав их отдельною брошюрою, прислал ко мне в Петербург, сообщив некоторые данные о личности автора, что и послужило материалом для моей статьи, которая, не помню даже где была напечатана, потому что тогда я участвовал в нескольких периодических изданиях. Полагаю, впрочем, что она появилась в «Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду», так как в этом издании я принимал самое деятельное участие ввиду моих близких отношений к А. А. Краевскому 2.
<…> Письмо Станкевича, в котором он сообщил мне первое известие о Кольцове, также у меня не сохранилось. Вскоре по получении мною сведений о Кольцове, он сам приехал в Петербург по своим коммерческим делам, и тут-то я познакомился с ним лично3. В Петербурге он жил месяца два или три, но не у меня, а на квартире4, и так как в это время у меня были назначены вечера, на которые собиралась тогдашняя литературная молодежь, то, конечно, я познакомил с нею Кольцова, представив его <В. Ф.> Одоевскому, Плетневу, Жуковскому, — а последний представил Кольцова и государю 5, то очень естественно, что Кольцов был очень ко мне близок и, помню даже, перед выездом из Петербурга устроил пир для меня и друзей моих, но этим и кончились мои с ним сношения, а потому я могу сказать только, что личное впечатление, им на меня произведенное, было весьма приятное, и в наше кратковременное знакомство я не мог заметить в нем лукавства и двоедушия — мы видели в нем простоту, а неловкость его в обращении, конечно, извиняли той средою, в которой он до того времени постоянно находился. Возвратившись из Петербурга в Воронеж, он написал ко мне благодарственное письмо, которое я, конечно, не сохранил, и так как вскоре после того я вышел в отставку и уехал в Берлин, где два года слушал лекции в университете, а в 1839 году, возвратившись в Петербург, тотчас же назначен был инспектором Рижской гимназии, то все сведения мои о Кольцове ограничиваются только нашим коротким* знакомством в Петербурге, и между нами не было никакой переписки.
Вот все, что я могу сообщить Вам о Кольцове <…>
P. S. 27 май <…> в статье моей о Кольцове и даже в этом письме к Вам, написанном по воспоминаниям, я сделал ошибку, сказавши, что стихотворения Кольцова изданы Станкевичем, тогда как он принимал только нравственное в том влияние один исключительно: издание же нроизведено по собранной им подписке <…>
ИРЛИ АН СССР. Ф. № 569, № 358. Письмо (за исключением концовки — автографа) напивано рукой домашнего писца Неверова.
1 Это ценное свидетельство Я. М. Неверова использовано М. Ф. Де-Пуле (см. стр. 23—24 его книги) до слов: «все свои стихотворения». Как известно, Де-Пуле стремился принизить заслуги Н. В. Станкевича в издании сборника стихотворений Кольцова.
2 Первая статья Неверова о Кольцове была помещена в «Сыне отечества», 1836, №№ 11, 12 и 13.
3 Таким образом, знакомство Неверова с Кольцовым произошло в начале 1836 г.
4 По приезде в Петербург Кольцов поселился где-то на Владимирском проспекте.
5 Сообщение Неверова о представлении Кольцова царю не подтверждается другими материалами.
2. М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ — Я. М. НЕВЕРОВУ[править]
Милостивый государь
<…> Возвращаю Вам письма Н. В. Станкевича. Печатной Вашей статьей о Кольцове я не пользовался, но имею из нее выписки, которые при сем прилагаю <…> Прочтя эти выписки, кажется, исчерпывающие всю Вашу статью, сделайте одолжение, дополните их, если что подскажет Ваша память. Напр. об «С…». Это был Сухачев, и «Листки» его я знаю. Что это был за господин? «Листки» — тощая брошюрка таких же стихотворений, между которыми два кольцовских. Но неужели Сухачев эти стихотворения напечатал украдкою от Кольцова?1 Статья Ваша заставляет меня просить Ваше превосходительство просмотреть «Отечеств. записки» 1867 г., № 2, статью Малыхина. В этой статье приводятся (стр. 495) выдержки из другой, называющейся «Воронежская новость». Не знаете ли, кто был автором этой «Новости» и где она была напечатана? Мои разыскания на этот счет ни к чему не привели2. По миновании надобности выдержки из Вашей статьи потрудитесь мне возвратить.
Перехожу к ответу на Ваше письмо. Чрезвычайно любопытно начало знакомства Станкевича с Кольцовым; но скажите, как согласить его с показанием Анненкова, который предполагает, что это знакомство состоялось или в книжной лавке (Кашкина) в Воронеже, или в пансионе Федорова, где бывал Кольцов по торговым делам? Не припомните ли, какие именно песни читал Кольцов людям Станкевича? Любопытны сообщаемые Вами подробности о приезде Кольцова в Петербург и о знакомстве его, через Ваше посредство, с тогдашними литераторами. Вы крайне бы обязали меня, если бы сообщили мне подробности о тогдашних Ваших литературных вечерах с поименованием постоянных их посетителей. А. А. Краевский также сообщает мне подробности о знакомстве Кольцова с литераторами, но иначе. Он говорит, что это знакомство состоялось через него и происходило на литературном вечере у Жуковского, в Шепелевском доме3, где Кольцов был представлен, между прочими, и Пушкину. Но память нам страшно изменяет; так и Краевский сообщил мне один факт, который ничем не подтверждается. По его словам, 2-я книжка «Современника» 1836 г., за отсутствием Пушкина, издавалась им, Краевским, и Плетневым. В этой книжке Краевский напечатал «несколько» стихотворений Кольцова, которых Пушкин, по возвращении в Петербург, не одобрил. А между тем оказывается в этой 2<-й> книжке напечатано только одно стихотворение «Урожай», которое едва ли мог не одобрить Пушкин, а в остальных книжках «Современника» за тот же год нет ни одного стихотворения Кольцова. Не припомните ли подробностей о представлении Кольцова покойному государю? Не один ли это слух? Кто Вам сообщил этот факт? Здесь будет кстати привести рассказы, которые и теперь еще ходят по Воронежу и которые приписываются отцу Кольцова. Отец хвастался, что сына «призывали ко двору», что к нему присылали «курьеров», что ему заказывали «песни», сулили «подарки» и т. п. Эти рассказы я отношу к легендам, но в основе их может лежать какой-нибудь факт; что Вы на это скажете? Не припомните ли подробности «пира», устроенного Кольцовым в Петербурге для Вас и друзей Ваших? Не припомните ли, в общем, мнения Кольцова о приеме, какой он встретил в кругу петербургских литераторов?
Ваше двухгодичное пребывание в Берлине совпадает с жизнию в этом городе Н. В. Станкевича. Станкевич вел переписку с родными, знакомыми, вспоминал, конечно, все прежнее, оставшееся на родине; могли быть и речи о Кольцове. Скажите, что это были за речи? Мне было бы крайне любопытно знать последнее (предсмертное) мнение Станкевича о Кольцове. Не высказывался ли Станкевич по поводу отношений Белинского к Кольцову, установившихся окончательно в 1838 г.? Биографию Кольцова вчерне я кончил. По исправлении, она предназначается для «Древ. и нов. России», где едва ли появится раньше конца этого или начала будущего года4. Кажется, я писал Вам, что лично Кольцова я не знал, но видал его гимназистом (1836—1842) множество раз, а затем, во время моей 17-летней службы в Воронежском кадетском корпусе (1848—1865)? я имел возможность познакомиться с его домашней и общественной обстановкой. Я давно убедился, что Белинский не имел о ней надлежащего понятия, а потому и представил Кольцова в ложном свете. Эта ложь поддерживается в литературе более 30 лет. Ложь заключается в том, что Кольцов был совсем не литератор, не поэт-литератор, как все понимают эти два слова, а поэт-песельник народный. Все беды и напасти Кольцова оттого и происходили, что он смутно понимал свое значение и из всех сил рвался быть первым, т. е. литературным поэтом: вот мой взгляд! Высказываю Вам его для того, чтобы Вы знали, с каким биографом Кольцова Вы имеете дело. Есть у меня и еще одна причина высказаться. Вы — всем известный друг Н. В. Станкевича, который очень любил и Белинского. Я, по воронежской жизни (1862—1864), был очень близко знаком с его братом Александром Влад. А теперь мы с ним чуть не рассорились (говорю в шутку) из-за Кольцова, или точнее, из-за Белинского. Он, А. В. Станкевич, считает все показания Белинского непогрешимыми, особенно семейные отношения Кольцова; я же их отвергаю (конечно, фактами) и самую биографию поэта, составленную Белинским, признай, в литературном отношении, крайне слабою. Знаю, что не один Станкевич, но и большинство еще живущих друзей Белинского и те из его почитателей, которые не допускают к нему критического отношения, поднимут против меня вопль. Я не знаю Вашего взгляда на этот счет; но позволяю себе надеяться, что Вы отнесетесь объективнее к моему мнению и поверите мне на-слово, что задачею моего труда было лишь искание истины, а никак не желание полемизировать с Белинским. Эта надежда соединяется с уверенностью, что Вы откровенно выскажете мне Ваше собственное мнение о Кольцове, каким он изображается Белинским, о чем усерднейше прошу Вас <…>
Тамбов. 6-го июня 1877 года.
Автограф. ГИМ. Ф. № 372, ед. хр. 7, лл. 38—39 об.
1 Де-Пуле имел все основания поставить этот вопрос. Не только Неверову, но и всем прочим биографам Кольцова до самого последнего времени оставалась неизвестной личность Сухачева (см. обзор Я. А. Ротковича «Основные этапы изучения творчества А. В. Кольцова». — «Ученые записки Куйбышевского гос. пед. ин-та», кн. VI, 1942, стр. 65—107). Между тем, мещанин В. И. Сухачев, связь с которым Кольцов установил в 1829 г. через воронежского книгопродавца Д. А. Кашкина, являлся, как сейчас установлено, главой и организатором тайного «Общества независимых».
Программа этой революционно-демократической организации выражалась в очень четких формулировках: «Общество независимых. Закон его — следовать природе. Монаршей власти не признавать, а быть всем равными, признавать натуру творцом всего» (Ю. Г. Оксман. А. В. Кольцов и тайное «Общество независимых». — «Ученые записки Саратовского гос. ун-та», т. XX, 1948, стр. 50—91). Для политической биографии молодого Кольцова необычайно существенно, что еще до знакомства с Белинским он оказался связанным в Воронеже с революционно-демократической организацией, в агитационно-пропагандистской работе которой широко были использованы «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, ода «Вольность» Пушкина и «Декларация прав человека и гражданина».
Будучи проездом в 1829 г. в Воронеже, Сухачев познакомился с Кольцовым, передавшим ему три своих стихотворения: «Приди ко мне», «Не мне внимать напев волшебный» и «Мщение», которые тот напечатал под своим именем в брошюре «Листки из записной книжки Василия Сухачева», М., 1830.
2 Вопрос об авторе статьи «Воронежская новость» интересен, во-первых, тем, что это была одна из самых ранних статей о Кольцове, а во-вторых, тем, что она явно была связана с изданием «Стихотворений А. Кольцова», которым занимались Белинский и Станкевич в 1835 г. П. В. Малыхин нашел «Воронежскую новость» в бумагах Кольцова, переписанную рукой самого поэта. Особенности ее текста заставляют предполагать, что она напечатана Малыхиным полностью. Поиски газеты, журнала или альманаха, где эта статья могла быть опубликована, оказались безрезультатными. В «Воронежской новости» речь шла о первой книжке стихотворений Кольцова. Но рецензией статья эта быть не могла, так как датирована она 1834 г., а книжка Кольцова вышла в 1835 г. Следовательно, статью писал человек, располагавший рукописью или корректурными листами сборника.
«Воронежская новость», как свидетельствует самый материал этой статьи, похожа на проект предисловия к первому сборнику стихотворений Кольцова. Судя по фразеологии этой заметки, она написана даже не в 1834 г., а гораздо раньше. Сошлемся хотя бы на следующие строки: «Согласитесь сами, любезные читатели, что такого рода обстоятельства жизни <как у Кольцова> <…> почти решительно уничтожают права души человеческой созреть для понятий высоких, благороднейших! Дивитесь же: пред вами целая книжка стихотворений этого мещанина» («Отеч. записки», 1867, № 1, стр. 495).
Мы предполагаем, не был ли Н. В. Станкевич автором «Воронежской новости», поскольку он был непосредственно связан с изданием стихотворений Кольцова и предисловием к нему.
3 «Шепелевский дом» — часть Зимнего дворца, для лиц царской свиты. В «Шепелевском доме» находилась и квартира В. А. Жуковского.
4 Работа Де-Пуле, вышедшая в свет в 1878 г., вчерне оконченная в июне 1877 г., напечатана впервые в «Древней и новой России», 1878, №№ 3—6.
3. Я. М. НЕВЕРОВ — М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ[править]
Милостивый государь
<…>в моих ответах на возбужденные Вами вопросы, я, опять-таки, должен ограничиться только моими личными воспоминаниями, которые, к сожалению, очень скудны и сбивчивы, потому что Кольцова я знал очень короткое время. До приезда его в Москву зимою — опять не помню точно, но кажется в 1836 году, я знал его только по рассказам Станкевича и по напечатанным стихотворениям; в Петербурге он пробыл месяца три или четыре и, конечно, в это время мы виделись очень часто1, но затем я более его никогда не видал и никакой переписки с ним не имел. Чтоб пояснить Вам это последнее обстоятельство, я должен сообщить Вам несколько фактов из собственной моей жизни.
В мае 1837 г. я оставил мою службу при редакции «Журнала министерства народного просвещения», вышел в отставку и поехал в Берлин слушать лекции в тамошнем университете. В Берлине я содержал себя своими литературными трудами, которые преимущественно заключались в сотрудничестве по изданию Энциклопедического лексикона Плюшара, а потому не имел времени не только на литературную, но даже и интимную переписку, и так как в Берлине я жил вместе со Станкевичем и Грановским, то, естественно, мне не представлялось надобности заводить переписку с Кольцовым уже потому, что все сведения о нем я мог иметь от Станкевича. Не знаю даже, была ли между ним и Кольцовым переписка, потому что наши интересы в Берлине исключительно сосредоточены были на науке и на предметах, нас непосредственно окружавших, так что я не припомню даже, беседовали мы там хоть изредка о Кольцове или нет. — Возвратившись в 1839 г. в Петербург, я предполагал посвятить себя исключительно литературе, но граф Уваров — министр, знавший меня еще студентом и занятый тогда мыслию о преобразовании учебных заведений Остзейского края, убедил меня занять место инспектора рижской гимназии, и я, пробыв всего 2 или 3 недели в Петербурге, должен был тотчас же отправиться в Ригу и там заняться подготовкою себя к новому для меня педагогическому поприщу, которое не дозволяло уже посвящать много времени литературной деятельности. Притом в Риге я сблизился с девушкою немецкого происхождения, быв объявлен женихом ее, как вдруг, вследствие влияния лютеранского духовенства, брак мой с горячо любимой мною девушкою был расторгнут, т. е. не состоялся по тому случаю, что родители взяли свое слово назад, вследствие чего у меня, конечно, было очень крупное объяснение с виновником моего несчастья, пастором Таубэ, и на другой же день после этого я страшно заболел и лишился употребления моего единственного глаза (я от природы имею один глаз). Проведя целую зиму в темной комнате, я весной поехал за границу лечиться и, возвратившись через пол года в Ригу с восстановленным зрением, уже не мог долее там оставаться и назначен был директором в Чернигов. Оставшаяся на всю жизнь слабость зрения вскоре потребовала опять лечения за границей, а так как графа Уварова уже не было и пособий на поездку я не мог получить, то и перешел на службу на Кавказ — директором в Ставрополь, чтоб пользоваться кавказскими минеральными водами для поддержания моего зрения. Во все это время я ни разу не был ни в Петербурге, ни в Москве. Должен был отказаться от всякого литературного труда потому, что моего глаза едва хватало на официальную отписку, а потому не только с Кольцовым, но и более близкими мне лицами, как Белинский и другие, я не вел переписки, а потому все мои сношения с Кольцовым окончились в <18>36-ом году и я помню его только по приезду его в Петербург в 1836 году, и все мое знакомство с ним продолжалось от 3-х до 4-х месяцев.
Теперь буду отвечать Вам по порядку на Ваши вопросы; ничего не умею сказать Вам о Сухачеве 2 и листках его, которых вовсе не помню и не знаю, как попали туда «Стихи Кольцова» <…>
Точно так же ничего не могу сказать Вам о статье Малыхина в «Отечественных записках» 1867 года, их я также не нашел здесь, могу только сказать положительно, что автор цитуемой Малыхиным статьи «Воронежская новость» мне вовсе не известен3. Анненков положительно ошибается, говоря, что Станкевич познакомился с Кольцовым в книжной лавке пли в пансионе; знакомство могло поддерживаться там, но началось именно так, как я писал Вам. Рассказ Станкевича у меня живо сохранился в памяти, я не могу только сказать, когда именно состоялось это знакомство, и, конечно, не помню, какие именно песни читал Кольцов людям Станкевича.
Я употребил неточное выражение сказавши, что в <18>35-м или 1836 годах у меня были литературные вечера: название слишком претенциозное! У меня просто собирались в известные дни мои приятели, в числе коих я означу здесь только тех, кои более или менее известны в литературном мире: В. В. Григорьев, ориенталист, теперь начальник печати, Грановский, Тимофеев — поэт, Панаев, Строев Сергей (Скромненко), Петров, впоследствии профессор санскритского языка, Гребенка и другие.
Я познакомил Краевского с Кольцовым, и, действительно, он, а не я представил его Жуковскому, а так как с Плетневым я был хорошо знаком и наши квартиры были рядом, то мне кажется, что я представил Кольцова и Плетневу, а может быть — Краевский, не помню[1]. Подробности представления Кольцова государю также не помню, но в нашем кругу это был общеизвестный факт.
О пирушке, устроенной для меня Кольцовым, у меня осталось в памяти, то, что я был пьян, а так как в жизни моей мне всего только два раза довелось быть пьяным, то я очень хорошо помню эту пирушку. Она устроена была Кольцовым в его квартире, где-то около Владимирской. Общество состояло исключительно из близких мне лиц, и хозяин, по русскому обычаю, постоянно обходил гостей с подносом, приглашая пить. Выпивши 2—3 стакана, я, конечно, отказывался и не хотел пить более, но Кольцов все приставал и, получив мой решительный отказ, отошел на средину комнаты, сказал нам спич, в котором, изложив все, что для него сделал Станкевич, провозгласил тост за его здоровие и, подойдя ко мне, с улыбкою сказал: «ну, теперчи, конечно, вы не откажетесь выпить стакан до дна!» Я, конечно, выпил с усилием и опьянел так, что Кольцов сам отвез меня на мою квартиру, и так как я, будучи пьяным, все-таки беспокоился о том, как я покажусь в таком виде моему лакею, который сильно любил выпить, а потому получал от меня частые выговоры, то Кольцов меня успокаивал тем, что меня он сам уложит в постель и скажет моему лакею, что мне сделалось дурно и я занемог. Он, действительно, так и поступил, и благодаря этому обстоятельству, эта пирушка так живо сохранилась в моей памяти 4.
Что же касается до разговоров о Кольцове со Станкевичем во время двухлетнего нашего пребывания в Берлине, то я сказал уже выше, что там у нас были совсем другие интересы, и я ничего не могу припомнить об отзывах Станкевича о Кольцове в 1838 году по поводу отношений Кольцова к Белинскому, и так как личное мое знакомство с Кольцовым всего только продолжалось 3 или 4 месяца, то я не могу ничего сказать ни за, ни против Вашего мнения о его характере, но согласен с Вашею мыслью, что Кольцов не был поэт-литератор, как понимают эти слова, и что характеристика его как поэта-песельника народного ближе к истине, если к ней добавить то, что этот песельник способен был вдохновляться идеями высшими чем обыкновенное народное мировоззрение, и что в этом отношении на него влияла та среда, в которую он попал благодаря Станкевичу. Отношения его к Белинскому мне вовсе неизвестны, и я даже не читал статей последнего и вообще, живя в Берлине, не имел возможности следить за русскою литературою того времени
ИРЛИ АН СССР. Ф. № 569, № 358. Написано рукой писца.
1 Встречи с Неверовым в Берлине в 1838—1839 гг. дали материал Тургеневу для набросков юмористической поэмы, опубликованной М. К. Клеманом в «Литературно-библиологическом сборнике», Пг., 1918, стр. 11—15.
2 О В. И. Сухачеве см. прим. 1 к предыдущему письму.
3 О заметке «Воронежская новость» см. прим. 2 к предыдущему письму.
4 Рассказ о пирушке у Кольцова вошел в автобиографию Неверова («Вестник воспитания», 1915, № 6, стр. 131—133).
4. Я. М. НЕВЕРОВ — М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ[править]
Милостивый государь
<…> Буду отвечать в порядке на поставленные в письме Вашем вопросы:
Письмо № 2 от 22 мая 1836.
Кольцов пишет Краевскому, что послал мне свое стихотворение «Молодая женщина»1 и просит поместить его в «Современнике». Решительно не помню, что это за стихотворение, и даже не знаю, напечатано оно или нет. Если оно не напечатано, то, вероятно, не по моей вине: думаю, что я тотчас же передал его Краевскому.
Письмо № 4 от 2 июля 18362.
Упоминаемый в нем Василий Васильевич есть мой искренний друг Григорьев, профессор восточн<ых> языков в Петербургском университете, теперь начальник печати, в то время мы были неразлучны, и Кольцов сошелся с ним у меня. О каких подарках идет речь — не припоминаю. Единственный подарок Кольцова — его портрет сохранился у меня до сего времени; ничего более я от него не получал, Григорьев также.
Письмо № 5 от 27 ноября 1836 года.
Кольцов жалуется, что я что-то замолчал: зиму 36-го года я очень занят был приготовлением к поездке за границу, куда отправился я весной 1837-го года — да вообще я с ним не вел деятельной переписки.
Письмо № 8 от 16 июля 1837.
«о Я. М — че и слух совсем застыл» — не мудрено, я в это время был уже в Берлине. Повторяю, что я положительно не помню о переписке моей с Кольцовым. Легко может быть, что он просил меня хлопотать о напечатании некоторых из его стихотворений, как то упоминается в письме № 2 и, конечно, я старался исполнить его поручения и отвечал ему о результатах моих хлопот, но это не такого рода переписка, чтобы о ней можно было вспомнить по истечении 40 лет, а потому я решительно ничего не могу припомнить, какие тетради стихотворений присылал он мне или Краевскому и какая судьба их постигла. Об издании стихотворений Кольцова я мог только просить Краевского, сам же не имел никакой возможности и средств взять это дело на себя3.
О Губере также ничего не могу Вам сказать и даже не помню его: вероятно, он в числе прочей молодежи бывал у Краевского и у меня, но между нами, т. е. Губером и мной, не было никаких интимных отношений4; Григорьев же Василий Васильевич по сие время остался в близких дружеских ко мне отношениях <…>
Автограф; ИРЛИ АН СССР. Ф. № 569, № 358.
1 Правильно — «Молодая жница». В «Современнике» это стихотворение напечатано не было. (Впервые в изд. 1846 г. с датой 1836 г.)
2 Здесь и ниже имеются в виду письма Кольцова к Краевскому.
3 Первое издание «Стихотворений А. Кольцова» (ц. р. 24 марта 1835 г.), видимо, имело успех, ибо уже в 1836 г. друзьями поэта был поставлен вопрос о новом сборнике его произведений. Это издание предполагалось поручить А. А. Краевскому, но оно не осуществилось. Об этом проекте сохранилось несколько строк в неизданном письме Я. М. Неверова к Н. В. Станкевичу от 23 апреля <1836 г.>: «Кольцов еще здесь. Его стихотворения готовятся к печати вторым изданием, к которому прибавится несколько пиес и портрет его, сделанный Венециановым» (ГИМ. Ф. № 351, ед. хр. 57, л. 19). В академическом издании стихотворений А. В. Кольцова (1909 г.) проект этот ошибочно отнесен к 1837 г.
Портрет Кольцова работы А. Г. Венецианова неизвестен. Возможно, что он остался ненаписанным, но сообщение о замысле этого портрета очень интересно. Кольцов был близок с А. Г. Венециановым и неоднократно бывал у него в доме вместе с Неверовым. Об этом свидетельствует и неизданная записка художника от 17 апреля 1836 г. с приглашением Неверова и Кольцова «на пироги» (ГИМ. Архив Я. М. Неверова, ф. № 372, п. 5, лл. 145—146).
4 Поэт Эдуард Иванович Губер (1814—1847) бывал на вечерах Краевского в марте 1838 г. (см. письмо Кольцова к Белинскому от 14 марта 1838 г. — Полн. собр. соч. А. В. Кольцова, СПб., 1909, стр. 179). В 1839 г. Губер послал Кольцову в Воронеж свой перевод «Фауста» (там же, стр. 194).
5. Я. М. НЕВЕРОВ — М. Ф. ДЕ-ПУЛЕ[править]
Милостивый государь
<…> Какие из найденных г. Малыхиным ранних стихотворений Кольцова принадлежат собственно ему и какие друзьям его в Воронеже, а равно и о причинах возникших впоследствии натянутых между ними отношений, я по причинам, известным Вам из прежних моих писем, решительно ничего не могу сказать, так как с 1837 года, т. е. со времени моей поездки за границу, я не только не переписывался с Кольцовым, но не имел никаких о нем известий. Мнение же Малыхина, что размолвка с прежними друзьями произошла вследствие того, что Кольцов в кружке Станкевича и в Петербурге нахватался, как говорится, новых идей, которые хотел навязать старым своим друзьям, — весьма правдоподобно, но эти идеи поэт-прасол только понимал своим поэтическим чувством, а не мог усвоить их себе настолько сознательно, чтоб передавать их другим, а это, конечно, могли заметить его друзья, получившие более основательную научную подготовку, и приписали его желанию пускать им пыль в глаза, оттуда и неприязнь. Так мне кажется! — Положительного же я ничего не могу сказать именно потому, что сам не имел ни времени, ни возможности в наше короткое знакомство изучить основательно характер Кольцова <…>
Автограф. ИРЛИ АН СССР. Ф. № 569, № 358.
- ↑ Вставка рукой Неверова: Я не представлял Кольцова кн<язю> Одоевскому.