M. ЦВЕТАЕВА[править]
Письма А. А. Ахматовой[править]
Анна Ахматова. Pro et contra
Антология. Том 1
Серия «Русский путь»
С.-Пб., Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001
I[править]
Так много нужно сказать — и так мало времени! Спасибо за очередное счастье в моей жизни — «Подорожник». Не расстаюсь, и Аля не расстается. Посылаю Вам обе книжечки, надпишите.
Не думайте, что я ищу автографов, — сколько надписанных книг я раздарила! — ничего не ценю и ничего не храню, а Ваши книжечки в гроб возьму — под подушку!
Еще просьба: если Алконост возьмет моего «Красного Коня» (посвящается Вам) — и мне нельзя будет самой держать корректуру, — сделайте это за меня, верю в Вашу точность.
Вещь совсем маленькая, это у Вас не отнимет времени.
Готовлю еще книжечку: «Современникам» — стихи Вам, Блоку и Волконскому. Всего двадцать четыре стихотворения. Среди написанных Вам есть для Вас новые.
Ах, как я Вас люблю, и как я Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и высоко от Вас! — Если были бы журналы, какую бы я статью о Вас написала! — Журналы — статью — смеюсь! — Небесный пожар!
Вы мой самый любимый поэт, я когда-то — давным-давно — лет шесть тому назад — видела Вас во сне, — Вашу будущую книгу: темно-зеленую, сафьяновую, с серебром — «Словеса золотые», — какое-то древнее колдовство, вроде молитвы (вернее — обратное!) — и — проснувшись — я знала, что Вы ее напишете.
Мне так жалко, что все это только слова — любовь — я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли.
Я понимаю каждое Ваше слово: весь полет, всю тяжесть. «И шпор твоих легонький звон», — это нежнее всего, что сказано о любви.
И это внезапное — дико встающее — зрительно дикое «ярославец». — Какая Русь!
Напишу Вам о книге еще.
Как я рада им всем трем — таким беззащитным и маленьким! Четки — Белая Стая — Подорожник. Какая легкая ноша — с собой! Почти что горстка пепла.
Пусть Блок (если он повезет рукопись) покажет Вам моего Красного Коня. (Красный, как на иконах.) — И непременно напишите мне, — больше, чем тогда! Я ненасытна на Вашу душу и буквы.
Целую Вас нежно, моя страстнейшая мечта — поехать в Петербург. Пишите о своих ближайших судьбах, — где будете летом, и всё.
Ваши оба письмеца ко мне и к Але — всегда со мной.
2[править]
Дорогая Анна Андреевна! Все эти дни о Вас ходили мрачные слухи, с каждым часом упорнее и неопровержимей. Пишу Вам об этом, потому что знаю, что до Вас все равно дойдет — хочу, чтобы по крайней мере дошло верно. Скажу Вам, что единственным — с моего ведома — Вашим другом (друг — действие!) — среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу «Кафе Поэтов».
Убитый горем — у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму с запросом о Вас, и ему я обязана второй нестерпимейшей радостью своей жизни (первая — весть о Сереже, о котором я ничего не знала два года). Об остальных (поэтах) не буду рассказывать — не потому, что это бы Вас огорчило: кто они, чтобы это могло Вас огорчить? — просто не хочется тупить пера.
Эти дни я — в надежде узнать о Вас — провела в кафе поэтов — что за убожества! что за ублюдки! Тут все: и гомункулусы, и автоматы, и ржущие кони, и ялтинские проводники с накрашенными губами.
Вчера было состязание: лавр — титул соревнователя в действительные члены Союза. Общих два русла: Надсон и Маяковский. Отказались бы и Надсон и Маяковский. Тут были и розы, и слезы, и пианисты, играющие в четыре ноги по клавишам мостовой… и монотонный тон кукушки (так начинается один стих!), и поэма о японской девушке, которую я любил (тема Бальмонта, исполнение Северянина) —
Это было у моря,
Где цветут анемоны…
И весь зал хором:
Где встречается редко
Городской экипаж…
Но самое нестерпимое и безнадежное было то, что больше всего ржавшие и гикавшие — сами такие же, — со вчерашнего состязания.
Вся разница, что они уже поняли немодность Северянина, заменили его (худшим!) Шершеневичем.
На эстраде — Бобров, Аксенов, Арго, Грузинов. — Поэты. И — просто шантанные номера…
Я, на блокноте, Аксенову: «Господин Аксенов, ради Бога, — достоверность об Ахматовой». (Был слух, что он видел Маяковского.) «Боюсь, что не досижу до конца состязания».
И учащенный кивок Аксенова. Значит — жива.
Дорогая Анна Андреевна, чтобы понять этот мой вчерашний вечер, этот аксеновский — мне — кивок, нужно было бы знать три моих предыдущих дня — несказанных. Страшный сон: хочу проснуться — и не могу. Я ко всем подходила в упор, вымаливала Вашу жизнь. Еще бы немножко — я бы словами сказала: «Господа, сделайте так, чтобы Ахматова была жива!»… Утешила меня Аля: «Марина! У нее же — сын!».
Вчера после окончания вечера просила у Боброва командировку: к Ахматовой. Вокруг смеются. «Господа! Я вам десять вечеров подряд буду читать бесплатно — и у меня всегда полный зал!».
Эти три дня (без Вас) для меня Петербурга уже не существовало, — да что Петербурга… Вчерашний вечер — чудо: "Стала облаком в славе лучей ".
На днях буду читать о Вас — в первый раз в жизни: питаю отвращение к докладам, но не могу уступить этой чести другому! Впрочем, все, что я имею сказать, — осанна!
Кончаю — как Аля кончает письма к отцу:
Целую и низко кланяюсь.
3[править]
Пишу Вам по радостному поводу Вашего приезда — чтобы сказать Вам, что все, в беспредельности доброй воли — моей и многих — здесь, на месте, будет сделано.
Хочу знать, одна ли Вы едете или с семьей (мать, сын). Но как бы Вы ни ехали, езжайте смело. Не скажу сейчас в подробностях Вашего здешнего устройства, но обеспечиваю Вам наличность всех.
Еще одно: делать Вы все будете как Вы хотите, никто ничего Вам навязывать не будет, а захотят — не смогут: не навязали же мне!
Переборите «аграфию» (слово из какой-то Вашей записочки) и напишите мне тотчас же: когда — одна или с семьей — решение или мечта.
Знайте, что буду встречать Вас на вокзале.
Целую и люблю — вот уже 10 лет (Лето 1916 г., Александровская слобода, на войну уходил эшелон).
Знаете ли Вы, что у меня сын 1 г<од> 9 мес<яцев> — Георгий? А маленькая Аля почти с меня? (13 л<ет>).
Ад<рес>: Bellevue (Seine et Oise)
Près Paris, 31, Boulevard Verdun.
Отвечайте сразу. А адрес перепишите на стенку, чтобы не потерять.
Комментарии[править]
Впервые: 1 и 2 — Новый мир. 1969. № 4. С. 189—191. 3 — М. Цветаева. Неизданные письма / Под общей редакцией Г. П. и Н. А. Струве. Париж: YMCA-Press, 1972.
Цветаева Марина Ивановна (1892—1941) — поэт, прозаик, драматург, критик. Родилась в семье Ивана Владимировича Цветаева, историка, директора Румянцевского музея, основателя Музея изящных искусств им. Александра Третьего (ныне Музей изобразительных искусств им. Пушкина). Мать — Мария Александровна Мейн — музыкант. М. Цветаева училась в московских гимназиях и музыкальной школе. Из-за болезни матери в детстве и юности — за границей в Лозанне, провела несколько лет в Италии и Франции. Вместе с сестрой Анастасией слушала летний курс лекций старинной французской литературы в Сорбонне. В 1912 г. обвенчалась с Сергеем Яковлевичем Эфроном, участником Белого движения, после разгрома которого он оказался сначала в Константинополе, затем в Праге, в дальнейшем видный деятель евразийства. Был замешан в деле похищения генерала Миллера и убийства советского агента невозвращенца И. Рейса. Эти события во многом определили трагедийность жизни Цветаевой: в 1922 г. из чувства верности Эфрону уезжает к нему с дочкой Ариадной. До конца 1925 г. семья живет под Прагой, затем переезжает в Париж. Вернулась в Москву с сыном Георгием вслед за просоветски настроенной дочерью и мужем в июне 1939 г. В тот же год дочь и муж были арестованы. Ариадна была отправлена в лагерь, а С. Я. Эфрон расстрелян 16 октября 1941 г. 8 августа 1941 г. Цветаева с сыном были эвакуированы в Елабугу, где 31 августа М. И. Цветаева покончила жизнь самоубийством.
Стихи писать начала рано. Первые сборники «Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912) изданы в Москве, в них вошли еще полудетские стихи. Новый период Цветаевой как блистательного поэта трагического мироощущения открыла книга «Версты» I и II — сложилась к 1916 г., увидела свет значительно позже (1921—1922). Поэмы — «Царь-девица» (1920), «На красном коне» (1921), «Молодец» (1922). В Чехии она издает несколько книг «Стихи к Блоку», «Разлука» (обе в 1922); «Психея. Романтика», «Ремесло» (обе в 1923). Творчество Цветаевой в Чехии, а затем в Париже развивается стремительно, многожанрово и многообразно. Однако последним прижизненным сборником стала книга «После России. 1922—1925». В Париже у нее не сложились отношения эмигрантской средой, отчасти из-за непростого нрава и цветаевской бескомпромиссности, отчасти из-за все более проявляющейся просоветской позиции мужа. В России, после возвращения, ее тоже не печатают, она много переводит, зарабатывая на жизнь. Творчество Цветаевой в его значительной части пришло к читателю уже после смерти, но признание как крупнейшего поэта России состоялось раньше. Особые страницы ее творчества: трагедии на античные сюжеты, автобиографическая проза, эссе.
Цветаева — крупнейший представитель потесненного в XX в. эпистолярного жанра. Выявлено более 900 писем, являющихся продолжением ее прозы. Письма к Рильке, Пастернаку, А. Вишняку, А. Бахраху, Н. Тройскому, Ю. Иваску и др., экзальтированные, философско-романтические, проливают свет на какие-то тайны и биографии, и поэзии. Исследователи считают, что Цветаева «вывела традицию русского эпистолярного жанра на качественно новый уровень».
В настоящем издании публикуется три письма Цветаевой Ахматовой, хотя, безусловно, их было больше. Бесспорно, что Цветаева писала Ахматовой пространнее и чаще, чем та ей, о чем свидетельствует контекст цветаевских писем. Письмам предшествовали любовно-восторженные и, как показало время, провидческие стихи. Однако знакомство двух крупнейших поэтов России произошло лишь после возвращения Цветаевой в июне 1941 г., перед войной.
С. 198. Посылаю Вам обе книжечки, надпишите. — Имеются в виду сборник стихотворений «Подорожник» и отдельное издание поэмы «У самого моря» (Алконост. Пг., 1921). В архиве Цветаевой (РГАЛИ) хранится экземпляр «Подорожника» с дарственной надписью — «Марине Цветаевой в надежде на встречу. С любовью. Ахматова». Там же еще две книги, надписанные Ахматовой для Цветаевой: «У самого моря» и «Anno Do-mini».
Алконост — издательство, созданное в Петрограде в 1918 г., в котором Цветаева предполагала издать поэму «Красный конь». Присланная Цветаевой рукопись поэмы сохранилась в архиве П. Н. Лукницкого. Впервые поэма «На Красном коне» была напечатана в сб. «Разлука» (М.; Берлин: Геликон, 1922).
«Современникам» — стихи Вам, Блоку и Волконскому — Книжка не была издана. Цветаева оформила ее в виде рукописного экземпляра (см.: Богомолов Н., Шумихин С. Книжная лавка писателей и автографические издания 1919—1922 годов. — Ново-Басманная 19. М., 1990. С. 127).
Волконский Сергей Михайлович (1860—1937, Ричмонд, США) — внук декабриста Сергея Волконского, театральный деятель и художественный критик, мемуарист, близкий друг М. Цветаевой.
С. 199. И шпор твоих легонький звон… — из стихотворения Ахматовой «По твердому гребню сугроба…» (январь 1917. «Подорожник»).
зрительно дикое «ярославец» — из стихотворения "Ты — отступник: за остров зеленый… (июль 1917, Слепнево. «Подорожник»), обращенного к Борису Васильевичу Анрепу, семья которого имела владения в Ярославской губернии. Навсегда оставил Россию в самом начале революции:
Для чего ты, лихой ярославец,
Коль еще не лишился ума,
Загляделся на рыжих красавиц
И на пышные эти дома?
Пусть Блок (если он повезет рукопись…) — по-видимому секретарь издательства Гржебина Г. П. Блок.
На это письмо Цветаевой Ахматова откликнулась коротким письмом:
«Дорогая Марина Ивановна,
меня давно так не печалила аграфия, которой я страдаю уже много лет, как сегодня, когда мне хочется поговорить с Вами. Я не пишу никогда никому, но Ваше доброе отношение мне бесконечно дорого. Спасибо Вам за него и за посвящение поэмы. До 1 июля я в Петербурге. Мечтаю прочитать Ваши новые стихи. Целую Вас и Алю. Ваша Ахматова» (печ. по: Цветаева. Т. 6. Письма. С. 206).
Является откликом на дошедшие до Москвы слухи о казни Н. С. Гумилева, сообщение о заговоре Таганцева и список расстрелянных были опубликованы в «Петроградской правде» (30 августа 1921).
«Кафе поэтов» — организовано в Москве в Настасьинском переулке (угол Тверской улицы) осенью 1917 г. В. В. Каменским и В. Р. Гольдшмидтом.
весть о Сереже — письмо от С. Я. Эфрона, о судьбе которого ей два года ничего не было известно, Цветаева получила 14 июля 1921 г.
С. 200. Это было у моря, / Где цветут анемоны — перефразированные стихи из поэмы-миньонет Северянина «Это было у моря, где ажурная пена…» (1910) из книги «Громокипящий кубок».
Шершеневич Вадим Габриэлевич (1893—1942) — поэт-имажинист.
Бобров Сергей Павлович (1884—1971) — поэт, переводчик, примыкал к футуристической группе «Центрифуга».
Аксенов Иван Александрович (1884—1935) — поэт, критик. Входил в «Центрифугу».
Арго — (псевдоним Гольдберга Абрама Марковича, 1897—1968) — поэт-сатирик, переводчик.
Утешила меня Аля — Ариадна Сергеевна Эфрон, в то время восьмилетняя дочь Цветаевой. Сохранилось письмо Али от 17/30 марта 1921 г. Ахматовой… «Читаю Ваши стихи „Четки“ и „Белую стаю“. Моя любимая вещь, тот длинный стих о Царевиче. Это так же прекрасно, как Андерсеновская русалочка, так же запоминается и ранит — навек. И этот крик — Белая птица — больно! Помните, как маленькая русалочка танцевала на ножах? Есть что-то, хотя и другое. Эта белая птица — во всех Ваших стихах, над всеми Вашими стихами. И я знаю, какие у нее глаза. Ваши стихи такие короткие, а из каждого могла бы выйти целая огромная книга. Одна иконочка у меня старинная. Глаза Богородицы похожи ва Ваши…
…Белую стаю Марина в одном доме украла и целые три дня ходила счастливая. Марина все время пишет, я тоже пишу, но меньше. К нам почти никто не приходит. Из Марининых стихов к Вам я знаю, что у Вас есть сын Лев. Люблю это имя за доброту и торжественность. Я знаю, что он рыжий. Сколько ему лет? Мне теперь восемь. Я нигде не учусь, потому, что везде без + и чесотка… Пришлите нам письмо, лицо и стихи. Кланяюсь Вам и Льву. Ваша Аля. Деревянная иконка от меня, а маленькая веселая — от Марины» (Цветаева. Т. 6. С. 204—205).
Письмо Цветаевой явилось ответом не на обращение к ней Ахматовой, а на прошедший в эмиграции слух о ее возможном приезде, по-видимому, идущий от В. Вейдле. По свидетельству самого Вейдле, перед его отъездом из Советской России Ахматова просила его узнать о возможности продолжения учебы Л. Гумилева в русской парижской гимназии. Э. Г. Герштейн, близкая знакомая Льва Николаевича и Ахматовой, пишет, что Ахматова часто задавалась вопросом, испытывая вину перед сыном, подвергавшимся репрессиям: «А что было, если б он воспитывался за границей? — часто спрашивала она себя. — Он знал бы несколько языков, работал на раскопках с Ростовцевым, перед ним раскрылась бы дорога ученого, к которой он был предназначен» (Герштейн Э. Мемуары. СПб., 1998. С. 345). Однако Вейдле в своей статье «Памяти Ахматовой» со всей определенностью заявил, вспомнив тот давний разговор: «Сама она никуда не собиралась».