Сравнение Пелопида с Марцеллом
Вот что показалось мне достойным в жизнеописании Марцелла и Пелопида! Свойствами и нравами они были весьма похожи один на другого: оба были храбры, трудолюбивы, пылки, высокого духа. Между ними та только разность, что Марцелл в некоторых покоренных им городах многих наказал смертью; напротив того, Эпаминонд и Пелопид, одержав победу, никого не убивали и жителей покоренных городов не превращали в невольников. Вероятно, что фиванцы в присутствии полководцев не поступили бы жестоко с орхоменийцами[1].
Касательно подвигов их — Марцелловы против галлов чрезвычайны и велики; он разбил многочисленную конницу и пехоту с таким малым отрядом конницы, что трудно найти в истории другого полководца, который бы произвел подобное дело. Он умертвил и начальника неприятельского. Пелопид таким же образом устремился на неприятеля, но пал, предупрежденный ударом тиранна, и пострадал прежде, нежели что-либо произвесть. Но с этою победою Марцелла можно сравнить оказанные Пелопидом при Левктрах и Тегирах знаменитейшие и величайшие подвиги. В Марцелле мы не находим дела, произведенного столь тайно и с такою хитростью, какое произвел Пелопид для возвращения своего в отечество и для истребления тираннов в Фивах. Из всех дел, произведенных обманом и среди мрака, это дело, кажется, есть превосходнейшее.
Ганнибал наступал на римлян, будучи силен и страшен; так лакедемоняне наступали тогда на фиванцев. Что при Левктрах и Тегирах они принуждены были уступить Пелопиду, в том нет никакого сомнения. Однако, по свидетельству Полибия, Марцелл ни одного разу не победил Ганнибала, который, кажется, был непобедим до времен Сципиона. Мы, впрочем, принимаем свидетельство Ливия, Цезаря и Непота, а из греческих писателей царя Юбы, которые уверяют, что Ганнибаловы войска претерпели некоторые поражения от Марцелла. Но эти выгоды не имели в делах большого перевеса. Кажется, что потери ливийца были притворные и что он хотел лишь заманить римлян в сеть. Как бы то ни было, по справедливости заслужило удивление то, что, по многократном разбитии войск, по умертвлении многих полководцев и потрясении всей римской державы римляне имели еще довольно бодрости, чтобы противостать неприятелю. Тот, кто в войско, перед тем устрашенное и унывавшее, влил опять соревнование и охоту сразиться с неприятелем; кто научил и ободрил его нелегко уступать ему победу, но всеми силами оспаривать ее и крепко с ним сражаться, — то был только один Марцелл. Многие бедствия заставили римлян довольствоваться и тем, что богатством могли спасаться от Ганнибала. Марцелл научил их стыдиться своего спасения, когда оно было соединено с поражением; почитать бесчестием для себя малейшую уступку, сделанную неприятелю; печалиться, когда над ним не одерживали победы.
Поскольку же Пелопид, военачальствуя, не был побежден ни разу, а Марцелл более всех своих современников одержал побед, то из этого можно бы заключить, что тот, кого победить было трудно, множеством своих побед может сравниться с тем, кто был непобедим. Впрочем, Марцелл покорил Сиракузы, а Пелопиду не удалось завладеть Спартой. Но, по моему мнению, приблизиться к Спарте и первому из человеков перейти Эврот вооруженной рукой труднее, чем покорить Сицилию. Может быть, это дело более должно приписать Эпаминонду, нежели Пелопиду, равно как и победу, одержанную при Левктрах. Никто не участвует в славе подвигов, произведенных Марцеллом. Он один взял Сиракузы; победил галлов без своего товарища; дал Ганнибалу сражение без помощи других, в то время когда все ему отсоветовали, переменил вид войны и первый научил римлян быть смелыми.
Я не хвалю кончины ни одного, ни другого, но жалею о них и досадую на странность их участи. Удивляюсь, что в сражениях, которые исчисляя можно устать, Ганнибал не был ни разу ранен; уважаю упоминаемого в «Воспитании Кира» Хрисанфа, который поднял уже меч и хотел поразить неприятеля, но, услышав звук трубы, к отступлению зовущей, оставил его и спокойно удалился в лучшем порядке. Впрочем, Пелопид извинителен тем, что, находясь в пылу сражения, был увлечен гневом своим к отмщению не неблагородным образом. Славно для полководца, побеждая, спасать жизнь свою, но если ему умереть должно, то должно кончить жизнь с доблестью, как говорит Еврипид. Смерть того, кто так умирает, не есть страдание, но действие. Сверх ярости, увлекавшей Пелопида, он видел совершение победы в падении тиранна и потому не совсем безрассудно предался своему стремлению. Можно ли к ознаменованию себя найти подвиг, которого цель была бы прекраснее и блистательнее этой? Напротив того, Марцелл, не будучи побуждаем никакою важною нуждою, не будучи в исступлении, которое нередко среди бедствий лишает человека рассудка, бросился, закрыв глаза, в опасность и пал не так, как прилично полководцу, но как свойственно соглядатаю или обыкновенному передовому воину. Честь пяти консульств, трех триумфов, многих корыстей и трофеев над царями — предана иберам и нумидийцам, продающим за деньги жизнь свою карфагенянам. Самые неприятели негодовали на успех свой, видя, что отличнейший из римлян по мужеству, величайший по силе, знаменитейший славой погиб среди фрегеллийских воинов, обозревающих местоположение.
Мои рассуждения не должно почитать порицанием, но упреком и жалобой, приносимой им на них самих и на их храбрость, которой принесли они в жертву другие свои добродетели, не щадя ни сил своих, ни жизни, — как будто бы погибли они только за себя, а не за свою родину, за друзей, за союзников.
Пелопид по смерти своей погребен союзниками, за которых он умер; Марцелл — неприятелями, которыми убит. Участь первого завидна и блаженна; однако выше и славнее, когда самая вражда, а не дружба благодарная чтит доблесть, ее унижающую. В одном случае вся честь оказывается доблести; в другом — польза уважается более доблести самой.
- ↑ Вероятно, что фиванцы в присутствии полководцев не поступили бы жестоко с орхоменийцами. — Жители Орхомена издавна враждовали с фиванцами; эта вражда усилиливалась тем обстоятельством, что орхоменийцы поддерживали лакедемонян. После смерти Эпаминонда некоторые фиванцы-изгнанники вознамерились с помощью орхоменийцев устроить в Фивах переворот, но заговор был раскрыт, фиванцы напали на Орхомен, перебили всех взрослых мужчин, детей и женщин продали. Это произошло в 104 олимпиаду.
