Поѣздка въ Кронштатъ, 1го Мая 1826.[править]
Догадаетесь ли вы, о чехъ я думалъ, сидя на пароходѣ, и устремивъ внимательные взоры на Жида, который, прижавшись лѣвымъ ухомъ къ скрипкѣ, съ сильнымъ притискомъ ударялъ смычкомъ по струнамъ, переплетавшимся съ его локонами или пейсахами? — О Жидѣ, скажете вы. Не угадали. Я думалъ о высокомъ предопредѣленіи безсмертной души нашей, и той способности къ усовершенію, которою Творецъ надѣливъ насъ, отличилъ отъ всѣхъ прочихъ тварей. Мы удивляемся неподражаемому искуству пчелы въ выдѣлываніи сотовь; удивляемся гнѣзду колибри, коралламъ составленнымъ полипами, и многимъ другимъ предметамъ, достойнымъ удивленія. Но что значитъ все это въ сравненіи съ способностями человѣка? Каждое животное есть только одушевленная машина; предѣлы его дѣятельности весьма ограничены. Пчела, никакъ не совьетъ гнѣзда, а колибри ни за что не слѣпить сотовъ. Напроиивъ того, человѣкъ, подчинивъ уму Науки и Искуства, овладѣлъ безусловно поверхностью земли. Геній человѣка, эта искра безсмертія, воспламеняетъ безпрестанно въ умѣ нашемъ новыя мысли, зародыши новыхъ изобрѣтеній, и влечетъ насъ все выше, выше, къ Источнику свѣта. Кто знаетъ, какъ высоко поднимутся Науки чрезъ сто лѣтъ, если онѣ будутъ возвышаться въ той же соразмѣрности, какъ доселѣ! Можетъ быть, чаешь моихъ мечтаній или мои Правдоподобныя небылицы[1], со временемъ сбудутся. Можетъ быть, мои внуки или правнуки будутъ на какой нибудь машинѣ скакать въ галопъ по волнамъ изъ Петербурга въ Кронштатъ, и возвращаться по воздуху. Все это я въ правѣ предполагать, сидя на машинѣ, изобрѣтенной въ мое время, будучи отдѣленъ желѣзною бляхою отъ огня, а доскою отъ воды, на машинѣ, покорившей огнемъ двѣ противоположныя стихіи, воду и воздухъ или вѣтеръ! Вотъ, о чемъ думалъ я, прислушиваясь къ шуму паровой машины, какъ вдругъ Жидъ такъ сильно скрипнулъ смычкомъ по шелковой струнѣ, что вся нервная моя система потряслась, и нить моихъ размышленій лопнула вмѣстѣ съ Жидовскою струною.
Я пошелъ на другой край парохода, пробираясь между кипами и сундуками. Тамъ нѣсколько дамъ и дѣвицъ сидѣли въ безмолвія съ заплаканными глазами: онѣ провожаютъ милыхъ сердцу. Люди, подобно птицамъ, разлетаются на лѣто изъ душныхъ городовъ. Тотъ ищетъ за моремъ корму, а тотъ здоровья въ благорастворенномъ климатѣ; одинъ хочешь разсѣять грусть, другой думаетъ найти спокойствіе, третій… по довольно о причинахъ отлету. Не многіе найдутъ то, чего ищутъ; другіе найдутъ, чего не искали, а все таки путешествіе принесетъ имъ, по крайней мѣрѣ, ту пользу, что въ это время надежда будетъ лелѣять ихъ представлять въ радужномъ цвѣтѣ отдаленную цѣль странствіи. Для здоровья это также полезно, какъ сонъ для усталаго; а для ума еще болѣе выигрышу (NB если у кого есть умъ). Напрягая всѣ наши способности къ достиженію цѣли, мы изощряемъ, такъ сказать, внутреннее наiе зрѣніе и пріобрѣтаемъ весьма важное качество, — опытность, которая нерѣдко лучше исцѣляетъ душевныя скорби, нежели живая и мертвая вода.
Частыя повторенія женскихъ ахъ и охъ раздавались въ сердцѣ моемъ, какъ эхо подъ сводами пустаго погреба, и навели на меня такую грусть, что я и самъ заохалъ, вспомнивъ, что я, можетъ быть, слишкомъ легкомысленно повѣряю волнамъ и вѣтрамъ все, что для меня драгоцѣннѣе въ мірѣ. По законъ необходимости исполняется безъ поясненій и подтвержденій, и я, повинуясь ему, старался чѣмъ нибудь разсѣять непріятныя мысли. Нѣсколько мужчинъ разговаривали между собою: я подсѣлъ къ нимъ, и очень обрадовался, услышавъ, что одинъ изъ нихъ объявилъ желаніе хвалить своего начальника. "Я вообще люблю слышать похвалы другимъ за глаза, и какъ это рѣдко случается, то я съ любопытствомъ обратилъ вниманіе на разговоръ. «Я долженъ, я обязанъ хвалить моего начальника; онъ былъ честнѣйшій человѣкъ;» сказалъ высокій, красивый мужчина: «онъ не бралъ взятокъ, и чтобы даже отдалить отъ себя тѣнь подозрѣнія, не занимался никакими важными или запутанными дѣлами, предоставляя ихъ намъ. Онъ даже не принималъ богатыхъ Просителей, а отсылалъ ихъ также къ намъ.» — «Прекрасная похвала!» подумалъ я. "Начальникъ мой, " продолжалъ высокій мужчина: «родился хлѣбосоломъ и радушнымъ. Правда, что онъ не кормилъ и не поилъ никого, потому что ему нѣкогда было этимъ заниматься; за то онъ охотно ѣдалъ и пивалъ у другихъ, а за столомъ былъ отмѣнно малъ, особенно, когда вино проходило ему на вкусъ. Сердце у него было самое нѣжное, расположеное къ дружеству и добру. Для пріятелей, съ которыми онъ велъ хлѣбъ-соль, т. е. у которыхъ обѣдалъ запросто, безъ церемоніи, онъ готовъ былъ сдѣлать то, чего другой не сдѣлалъ бы за милліоны. Однимъ словомъ, онъ ни въ чемъ не отказывалъ своимъ пріятелямъ и вѣрилъ имъ на слово въ самыхъ важныхъ дѣлахъ.» — «Хорошъ гусь!» проворчалъ я сквозь зубы, а ораторъ между тѣмъ продолжалъ. «За то по службѣ какая была исправность! диво! Въ виноватыхъ у насъ никогда не было недосташка, и бумаги очищались мигомъ, безъ всякаго затрудненія въ подписи со стороны начальника.» — "Перестань хвалить, " сказалъ одинъ изъ слушателей: «изъ твоихъ похвалъ можно составить полный актъ обвиненія.» — «Какъ? почему?» воскликнулъ ораторъ: «я за моего начальника готовъ въ петлю; при немъ мы ѣли хлѣбъ, за него я долженъ стоять горою.» — "О петлѣ я не говорю ни слова: " сказалъ, улыбаясь, слушатель: «но похвалы твои пахнутъ дымомъ и коптятъ хвалимаго.» Длинный мужчина смѣшался, какъ видно гамъ не понимая причины, замолчалъ и закурилъ крѣпко сигару, чтобы чѣмъ нибудь скрыть смущеніе и пресѣчь разговоръ. Сидѣвшіе возлѣ меня начали перешешптываться, поглядывля на меня, и я, примѣтивъ, что помѣшалъ изліяніямъ сердца, отошелъ въ другую сторону, пожелавъ отъ всего сердца никогда не встрѣчаться ни съ такимъ добрымъ начальникомъ, ни съ такимъ благодарнымъ подчиненнымъ.
«Мой процесъ» … сказалъ одинъ сухощавый человѣкъ своему товарищу. Это одно слово, какъ галваническое прикосновеніе, оттолкнуло меня на три шага отъ раскащика, и я, не дожидаясь продолженія, опрометью побѣжалъ на самый конецъ парохода. Мнѣ кажется, что процесъ можно иногда сравнить съ пароходомъ, по крайней мѣрѣ въ Поэзіи: въ немъ огонь есть корыстолюбіе, ябеда или адвокатскіе совѣты; колеса законы; руль секретарь или производитель дѣла; судьи хозяева судна; истцы пассажиры, а дымъ — слѣдствіе тяжбы. Я такъ тяжко охнулъ при мысли о такомъ процесѣ, что добрый матросъ, стоявшій возлѣ меня, подумалъ, будто я болѣнъ колотьемъ, и предложилъ мнѣ стаканъ холодной воды. Я охотно выпилъ, чтобы прохладить кровь, вспыхнувшую во мнѣ отъ одного магическаго слова: процесь!
Толстый купецъ съ кудрявою бородою безпрестанно посматривалъ то на Кронштатъ, то на свои серебряные часы. Онъ разсѣянно отвѣчалъ на вопросы сидѣвшаго съ нимъ рядомъ чиновника, поглаживалъ бороду, заглядывалъ иногда въ свою записную книжку, перечитывалъ письма, улыбался про себя, потиралъ руки, и всѣми движеніями изъявлялъ нетерпѣніе. «Скоро ли пріѣдемъ въ Кронштатъ?» спросилъ онъ наконецъ у матроса. "Помилуй, любезный кумъ, " сказалъ чиновникъ: «ты въ двадцатый разъ спрашиваешь одно и то же.» — "Эхъ, батюшка, " отвѣчалъ купецъ: «сердце горитъ; дѣло-то важное. Тебѣ скажу всю правду: передъ раздачею иностранной почты, я получилъ извѣстіе, что за моремъ требуется товаръ, который у насъ теперь въ низкой цѣнѣ на биржѣ. Если я успѣю захватить этотъ товарецъ прежде, нежели онъ попадетъ въ западню, т. е. въ контору коммисіонеровъ, тогда, батюшка, придетъ мнѣ изрядная копѣйка.» — "Дай Богъ тебѣ! " сказалъ чиновникъ. Дай Богъ, подумалъ я, потому, что я люблю и уважаю купцовъ, промышляющихъ позволительно торговлею, источникомъ довольства, слѣдственно и просвѣщенія, и не могу имѣть уваженія къ безденежнымъ иностраннымъ спекулантамъ. Эти господа въ своихъ конторахъ питаются чужимъ добромъ, и не подвергаясь никакимъ потерямъ, за однѣ чужія коммисіи (исполняемыя Русскими артельщиками) получаютъ болѣе, нежели наши честные купцы, трудящіеся всю жизнь и оборачивающіе большими капиталами.
Разсматривая группы пассажировъ и прислушиваясь къ ихъ словамъ, я открылъ много кое-чего двусмысленнаго. Напримѣръ: глядя на мужей и женъ, которые разставались на время и провожали другъ друга только до Кронштата, я увѣрился, что не всѣ тѣ грустятъ крѣпко, которые часто утираютъ платкомъ слезы. Въ голосѣ племянниковъ, желавшихъ богатымъ своимъ дядюшкамъ попутнаго вѣтра и тихой погоды, на возвратномъ пути изъ за границы, я замѣтилъ что-то Сентябрское, отзывающееся бурею и кораблекрушеніемъ. Между тѣмъ споръ двухъ иностранцемъ прервалъ мои наблюденія. Одинъ изъ нихъ, толстый и жирный, сдѣлалъ изъ ничего огромное состояніе въ Россіи, и возвращался съ деньгами въ свое отечество: онъ увѣрилъ, что климатъ Русскій ему не служитъ, и принуждаетъ его бѣжать на югъ. Другой, сухощавый и блѣдный, увѣрялъ, что доктора, напротивъ того, совѣтовали ему для здоровья поселишься въ Россіи, и для разсѣянія, заняться коммисіями въ купеческий конторѣ. "Увидите, " сказалъ толстый иностранецъ: «что вы со временемъ почувствуете вредное вліяніе здѣшняго климата на здоровье, и пожелаете возвратиться въ отечество.» — "Быть можетъ, " отвѣчалъ сухощавый, указывая на сундукъ толстяка: «когда и буду близокъ къ подобному гробу.» Странно, подумалъ я, что только богатые люди жалуются на Русскій климатъ; бѣдные же иностранцы и богатѣютъ и жирѣютъ у насъ; видно, сама природа требуетъ отъ насъ дѣятельной жизни и какъ можно менѣе изнѣженности.
Между тѣмъ пароходъ присталъ къ гавани при множествѣ зрителей, толпившихся на стѣнѣ. Вещи мои я перегрузилъ съ неодушевленнаго парохода, на пароходъ одушевленный, то е. на плечи дюжаго носильщика, который отъ винныхъ паровъ, переваливался на обѣ стороны. Такіе пароходы мы видимъ иногда на сухомъ пути, и они существовали гораздо прежде изобрѣтенія знаменитаго Фультона.
Въ Кронтштатѣ всего любопытнѣе, достойнѣе вниманія путешественника, самъ Кронштатъ, или лучше сказать, мѣстоположеніе острова и портъ. Не имѣя случая быть на обсерваторіи, я взобрался на верхъ бесѣдки въ публичномъ саду, построенной на холмикѣ, и оттуда любовался прелестнымъ зрѣлищемъ, природною панорамою города и окрестностей. Передо мною горизонтъ сливался съ темною влагою; вдали корабли съ распущенными парусами, казались морскими птицами, нѣсколько ближе, блестящими игрушками, а наконецъ огромными массами, возбуждающими въ человѣкѣ мыслящемъ идеи возвышенныя, утѣшительныя — и часто горестныя. Три вещи особенно перемѣнили міръ и родъ человѣческій: усовершенствованіе мореплаванія, изобрѣтеніе пороха и книгопечатанія. Книгопечатаніе дало уму обширное поле дѣятельности; мореплаваніе придали уму и волѣ крылья, а порохъ удержалъ народы отъ ужасныхъ переселеній цѣлыми племенами, на подобіе хищныхъ звѣрей, и водворивъ ихъ на одномъ мѣстѣ, принудилъ къ усовершенію своихъ способностей. Люди изъ всего сдѣлали злоупотребленіе, но это не доказательство, чтобы вещи сами но себѣ были не хороши. Безнравственная книга, Алжирскій корсеръ въ морѣ и пистолетъ убійцы суть опасные вереды нравственной природы человѣчества. Это темныя мѣста въ прелестной картинѣ просвѣщеннаго міра!
Видъ моря долго бы удерживалъ меня въ мечтаніяхъ, если бъ спутники мои не обратили моего вниманіи на Петербургъ, сіявшій вдали на голубой завѣсѣ, какъ золотое ожерелье. Тысячи кораблей приносятъ ежегодно въ сѣверную Пальмиру дань промышлености со всѣхъ концевъ земнаго шара; сотни тысячъ людей почерпаютъ довольство въ семъ источникѣ изобилія. Отъ Петербурга до Кронштата, по обѣимъ сторонамъ залива, между зеленью тянутся цѣпью домы и селеніи, блестятъ Царскіе чертоги, и вся эта одушевленная картина, на пространствѣ, недосязаемомъ взорами, всѣ безчисленныя выгоды для Россіи, сушь плоды одной идеи великаго человѣка, безсмертнаго Петра! Я сошелъ внизъ, чтобы поклониться бюсту сего Героя, находящемуся въ сей бесѣдкѣ. Память завоевателя остается въ преданіи какъ страшный сонъ, но память законодателя, строителя городовъ, водворителя торговли и просвѣщенія, живетъ въ дѣлахъ великаго Царя, и въ дальнихъ потомкахъ возбуждаетъ благодарность. Удивительно, какъ умные люди могутъ заблуждаться въ избраніи рода славы! Царства Аттилы, Тамерлана и Наполеона, основанныя желѣзомъ и ужасомъ, распались, какъ карточные домики отъ дуновенія правды. Царство Петра Великаго, утвержденное на общемъ благѣ, существуетъ и безпрестанно укрѣпляется силою добра. Ни въ одной чуждой землѣ нѣтъ Русскихъ поселеній; въ Россіи, напротивъ того, милліоны иностранцевъ нашли отечество: вотъ разрѣшеніе вопроса, хорошо или худо жить на святой Руси.
Кронштатъ раздѣляется на двѣ части, на общественную или казенную, и на частную. Къ первой принадлежатъ всѣ казенныя строенія: укрѣпленія, гавани, верфь, арсеналъ, Адмиралтейство съ магазинами, мастерскими отдѣленіями, доками или каналами для починки кораблей; казармы, офицерскіе флигели, различныя морскія Училища, и словомъ все, относящееся къ кораблестроенію, помѣщенію мастеровыхъ и чиновниковъ, принадлежащихъ къ морскому вѣдомству. Вторая часть состоитъ изъ деревянныхъ домиковъ и весьма малаго числа каменныхъ, принадлежащихъ чиновникамъ, отставнымъ офицерамъ, купцамъ и мѣщанамъ. Эта часть походитъ на уѣздный Русскій городокъ, и вмѣщаетъ въ себѣ около четырехъ тысячъ жителей: все населеніе Кронштата, не включая иностранныхъ мореходцевъ, превышаетъ двадцать тысячъ. Прибывающіе сюда изъ Петербурга посѣтители, особенно пріѣзжіе изъ внутреннихъ губерній, осматриваютъ обыкновенно арсеналъ, доки, (изъ которыхъ посредствомъ паровой машины выливается вода въ бассейны, для починки подводныхъ частей корабля), модель Кронштата, и послѣ того, погулявъ по стѣнѣ купеческой гавани, взглянувъ на море и корабли, возвращаются домой. Въ самомъ дѣлѣ, для человѣка не-морскаго, неумѣющаго оцѣнить всѣхъ тонкостей морскаго дѣла, здѣсь больше нѣчего видѣть и дѣлать, потому, что въ Кронштатѣ нѣтъ ни произведенія Изящныхъ Искусивъ, ни публичныхъ увеселеній, которыя могли бы обратить на себя вниманіе или развлечь человѣка, прибывшаго изъ столицы. Зимою, здѣсь бываютъ прекрасные балы въ клубѣ, въ которомъ участвуетъ только лучшее общество. Лѣтомъ вся Кронштатская публика имѣетъ два пункта соединенія: общественный или такъ называемый Лѣтній садъ и купеческую гавань. Садъ сей, основанный при Главномъ Командирѣ И. В. Колокольцевѣ, а конченный при Ѳ. В. Моллерѣ, есть истинное благодѣяніе для Кронштата, гдѣ прежде нѣкуда было прислонить головы отъ зноя. Садъ не великъ, но пріятенъ. Здѣсь также находится домикъ Петра Великаго въ Голландскомъ вкусѣ, съ Русскою банею и флигелемъ, гдѣ живалъ Князь Меншиковъ. Все это строеніе обновлено, но комнаты остались въ прежнемъ видѣ, исключая того, что теперь здѣсь нѣтъ никакихъ мебелей. Оранжереи содержатся въ большомъ порядкѣ; о бесѣдкѣ съ бюстомъ Петра I, мы говорили выше. Морякъ, проведшій нѣсколько мѣсяцевъ въ морѣ, не видавъ пріятнѣйшаго въ природѣ, зелени и прекраснаго пола, теперь, ступивъ на берегъ, свѣтитъ въ садъ отдохнуть въ тѣни деревъ, насладиться лицезрѣніемъ красавицъ, которыхъ здѣсь очень много, и понѣжить музыкою слухъ, огрубѣвшій отъ воя бурь и скрипа снастей. Въ купеческую гавань собирается множество людей обоего пола по два раза въ сушки (особенно въ праздники), около 1-го часа и въ 5 часовъ по полудни, т. е. во время прибытія парохода изъ Петербурга и возвращенія онаго. Сюда привлекаютъ людей дѣла сердца и кармана. Если бъ мы жили въ баснословныя времена Греціи, то безъ сомнѣнія, на этой стѣнѣ были бы воздвигнуты истуканы Меркурія (или Плутуса[2]), Юноны и Купидона. Здѣсь нѣжные родители и добрыя дѣти ожидаютъ, встрѣчаютъ и провожаютъ милыхъ сердцу. Здѣсь купцы съ нетерпѣніемъ ожидаютъ писемъ или коммисіонеровъ съ важными извѣстіями. Здѣсь нѣжныя сердца сильно бьются отъ радости, или ноютъ отъ вздоховъ; здѣсь прекрасные глаза орошаются слезами, или свѣтлѣютъ наслажденіемъ. Если бъ въ купеческой гавани можно было устроишь, наподобіе таможни или брантвахты, реестры для записыванія всѣхъ входящихъ и исходящихъ чувствованій, то это было бы неисчерпаемымъ источникомъ для философа Моралиста. Напротивъ того, для Писателей Элегій было бы не много матеріаловъ, потому что большая частъ страницъ по сердечной части, были бы наполнены одними: увы и ахъ!
Пріѣзжающимъ въ Кропштатъ, со всемірными рекомендательными письмами, съ которыми нигдѣ не отказываютъ отъ дому, вездѣ радостно встрѣчаютъ, печально провожаютъ, всѣмъ подливаютъ, и даже по желанію надѣляютъ ходячею монетою, совѣтуемъ останавливаться въ Англійской тавернѣ Г. Стюарта, возлѣ Таможни. За три рубля, вы имѣете прекрасный, вкусный Англійскій обѣдъ изъ самыхъ свѣжихъ припасовъ, съ бѣлымъ Англійскимъ хлѣбомъ (XII испеченнымъ изъ Русской пшеницы) и пивомъ. За полтора рубля въ сутки, вамъ дадутъ чистую постелю, въ опрятной комнатѣ. Дешевле и лучше за эту умѣренную плату, нельзя найти въ цѣломъ мірѣ ни пищи, ни пристанища. Я обѣдалъ за общимъ столомъ, за которымъ самъ хозяинъ разливаетъ и разрѣзываетъ кушанье, подчиваетъ своихъ гостей и наблюдаетъ за порядкомъ. Если бъ я былъ живописцемъ, то снялъ бы портретъ съ хозяина, для изображенія добродушія и простосердечія. Вы забываетесь, что въ трактирѣ, и воображаете, что находитесь въ гостяхъ у радушнаго Англійскаго помѣщика. Г. Стюартъ землякъ Вальтера Скотта, т. е. Шотландецъ, и очень любитъ свое отечество. На стѣнѣ у него виситъ топографическая карта той провинціи, гдѣ онъ родился, съ изображеніемъ видовъ лучшихъ замковъ и парковъ. Онъ подчивалъ меня табакомъ изъ національной своей табакерки, т. е. изъ цѣльнаго козьяго рога, оправленнаго въ серебрѣ, при которомъ на цѣпочкѣ виситъ костяная донатка дли добываніи табаку, и козья ножка съ шерстью для утиранія лица отъ сего порошка. Признаюсь, ни одинъ трактирщикъ мнѣ столько не понравился, какъ Г. Стюартъ.
Большой коммерціи нѣтъ въ Кронштатѣ, потому что всѣ товары выгружаются въ Петербургѣ. Здѣсь живутъ только коммисіонсры и купцы, торгующіе корабельными снастями. Всѣ здѣшніе Русскіе купцы говорятъ По-Англійски, многіе по-Французски, по-Нѣмецки, по-Португальски, и всѣ учатся самоучкою, отъ употребленія. Даже всѣ вывѣски на Англійскомъ языкѣ. Лавка купца Васильева называется лавкою Вилліямсона, Иванова Джонсона, Яковлева Джэксона, и т. п. Между тѣмъ, рядомъ съ ними живутъ иностранцы, которые въ нѣсколько лѣтъ едва научились коверкать Русскій языкъ; они сами сознаются, что нѣтъ въ мірѣ смышленнѣе, расторопнѣе и понятливѣе Русскаго народа.
Сидя по нѣскольку часовъ въ купеческой гавани, я съ удовольствіемъ смотрѣлъ на входившіе съ моря корабли въ вороша гавани. Нѣмецкія суда останавливаются передъ воротами, и послѣ по канату тянутся, т. е. буксируются въ гавань. Англичане и Американцы входятъ прямо на парусахъ, и не боятся на крутомъ поворотѣ ударишься объ уголъ. Если изъ этого должно заключишь о характерѣ народовъ, то что же должно сказать о Русскихъ мужичкахъ, которые, на рыбачьихъ судахъ, ходятъ на промыслы къ Новой земли, и къ Шпицбергену, куда сами Англичане высылаютъ крѣпчайшія суда особенной конструкціи? Матушка Россія! Съ нами Богъ, никтоже на Ны.
Сидя на стѣнѣ крѣпости, между пушками, мортирами, ядрами и бомбами, и смотря на вооруженіе военныхъ кораблей, я погрузился въ печальныя размышленія. Человѣкъ, крайнее звено въ цѣни существъ земныхъ, вмѣщаетъ въ себѣ всѣ дурныя и хорошія качества прочихъ тварей. Одаренный преимуществомъ, ему одному свойственнымъ, душею безсмертною, которой принадлежности суть разумъ и воля, онъ можетъ избирать дурное и хорошее. Зачѣмъ же онъ не слѣдуетъ стезею добра, которая ведетъ къ счастію? Эту стезю начертала ему Вѣра; ее указываютъ законы, по ней напутствуетъ совѣсть. Слѣдуя симъ путемъ, человѣкъ сохраняетъ свое достоинство и возвышается надъ всѣми тварями: онъ тогда живетъ душею, и такъ сказать, только опирается тѣломъ на землѣ. Неужели человѣку не стыдно въ собственныхъ глазахъ, играть на земли ролю волка, гіены, тигра, змѣи, и угнетать, терзать своихъ ближнихъ, кусать и жалить ихъ? Къ несчастію, страсти затмѣваютъ свѣтъ разума, заглушаютъ вопль совѣсти, и человѣкъ, рожденный для любви и мира, превращается въ хищнаго звѣря. Противу силы физической есть, по крайней мѣрѣ, защита за этими стѣнами, пушками и кораблями; но кто защититъ несчастнаго, безоружнаго отъ злобы, вооруженной клеветою, закаленною въ мщеніе и зависть? — Богъ и правда! — Орудіе злобы истлѣетъ отъ слезъ несчастнаго. Эти слезы ѣдки; онѣ проточатъ каменное сердце злобнаго, а воздыханія невинно оскорбленнаго отравятъ воздухъ, вдыхаемый оскорбителемъ. Вотъ защита слабаго въ нравственномъ мірѣ; она сильнѣе пушекъ и быстрѣе кораблей. Люди, братья — помните и берегитесь!
Одинъ видъ честнаго и благороднаго человѣка утѣшителенъ въ горѣ, или въ мрачномъ расположеніи духа. Взоръ участія и умиленія разсѣкаетъ грусть, какъ солнечные лучи разгоняютъ дождливыя облака. Я это испыталъ, встрѣтивъ добраго и благороднаго П. А. Д--ва, одного изъ отличнѣйшихъ офицеровъ Россійскаго флота. Онъ сдружился съ моремъ съ самаго дѣтства, и измѣрилъ Земный шаръ собственными глазами: нѣсколько разъ обходилъ вокругъ Свѣта, противоборствовалъ полярнымъ льдамъ около Шпицбергена, подъ 80 градусомъ сѣверной широты, пекся на солнечномъ зноѣ въ Восточной Индіи, и встрѣчался съ смертію въ морскихъ битвахъ. Я спросилъ его, не случалось ли ему быть свидѣтелемъ, когда подвижный крѣпости, т. е. военныя суда, подверженныя разрушенію при каждомъ выстрѣлѣ, осмѣливаются нападать на неприступныя земныя твердыни. "Видѣлъ и самъ участвовалъ въ нападеніи, " отвѣчалъ мнѣ почтенный морякъ. Я попросилъ его дашь мнѣ нѣкоторое понятіе объ этомъ, и онъ, пригласивъ меня къ себѣ на квартиру, я справившись съ своимъ журналомъ въ разсужденіи подробностей, расказалъ мнѣ слѣдующее:
«По назначенію Правительства, я, съ нѣсколькими моими товарищами, служилъ въ 1806 году на Англійскомь флотѣ, во время войны съ Французами. Эскадрою, состоявшею изъ 30 судовъ, и въ томъ числѣ 6 фрегатовъ, командовалъ Адмиралъ Овнъ (Owen); онъ сидѣлъ на Фрегатѣ Клайдѣ (Clyd). Наполеонъ угрожалъ въ то время Англіи высадкою на ея берега, и въ одной Булонской гавани собралъ около 3000 канонирскихъ лодокъ и десантныхъ судовъ. Многіе не вѣрили исполненію сего плана, по Англійское Правительство, для скорѣйшаго разрѣшенія вопроса, опредѣлило сжечь дессантныя суда въ самой гавани, и для сего вознамѣрилось въ первый разъ употребить въ дѣйство новое открытіе, Конгревовы ракеты. Этотъ необыкновенный случай и первый опытъ новаго изобрѣтенія, отъ котораго столь много ожидали, привлекли множество любопытныхъ изъ Лондона въ Дувръ, чтобы съ горы смотрѣть на успѣхъ нашей экспедиціи. Мы сами нетерпѣливо желали этого. Наша эскадра пришла на видъ Булони, 9 Октября 1806 года, въ 3 часа по полудни. Въ 8 часовъ вечера, по сигналу, всѣ гребныя суда въ числѣ 130, собрались къ Адмиральскому фрегату. На каждую шлюпку отряжено было по одному офицеру, двойной комплектъ людей, вооруженныхъ бѣлымъ оружіемъ, и раздано было по 12 Конгревовыхъ ракетъ. Для избѣжанія замѣшательства, въ случаѣ еслибъ французскія суда вышли изъ гавани и хотѣли взять насъ абордажемъ, всѣ, участвовавшіе въ экспедиціи имѣли бѣлыя перевязи на рукахъ и шляпахъ, а кромѣ того для пароля выбраны были такія слова, которыя почти невозможно произнесть Французу. При встрѣчѣ судовъ окликающій долженъ былъ сказать Thorре (городокъ), а отвѣчающій Cathcart {} (прозваніе Адмирала). Гребныя наши суда отошли отъ Адмиральскаго фрегата въ 9 часовъ вечера, въ темнотѣ, соблюдая величайшую тишину, прибыли къ гавани въ 2 часа по полуночи, и легли возлѣ крѣпостей на якоряхъ со шпрингами. По причинѣ темноты и по какой-то особенной оплошности, непріятель не примѣтилъ насъ. Въ четверть третьяго часа, вдругъ, среди морской тишины и безмолвія, раздался звукъ сигнальной трубы, ракеты полетѣли въ воздухъ со всѣхъ шлюпокъ; мракъ превратился въ кровавый свѣтъ и тишина въ ужасный пронзительный вой; казалось, будто небо вдругъ вспыхнуло пламенемъ, и всѣ чудовища морскія завыли отъ ужаса. Мы сами приведены были въ нѣкоторое смятеніе симъ необыкновеннымъ зрѣлищемъ, и сами удивлялисъ нашей дерзости. Мы въ лице видѣли непріятельскихъ часовыхъ, видѣли мелькающіе огни и жерла пушекъ; слышали, какъ ударили тревогу, какъ суетились въ крѣпости, и продолжали бросать ракеты. Съ вестовой баттареи сдѣлали по насъ около шести залповъ; съ восточной бросили нѣсколько бомбъ — но безъ всякаго вреда. Паническій страхъ овладѣлъ гарнизономъ: вдругъ все затихло въ крѣпости, и мы безпрепятственно продолжая бросаніе ракетъ, кончили дѣло благополучно, и безъ всякой потери возвратились въ 6 часовъ утра къ Фрегату, оставивъ послѣ себя клубы дыму и пламени. Городъ загорѣлся, но десантныя суда уцѣлѣли; это должно приписать во-первыхъ, тогдашней нашей неопытности въ семъ новомъ родѣ истребленія; а во-вторыхъ штилю, который воспрепятствовалъ исполнить планъ атаки гораздо удобнѣйшій. Если бъ Французы не были приведены въ смятеніе нечаянною нашею иллюминаціею, и въ то время, когда мы бросили якори, поподчивали насъ картечью, бомбами, брандскугелями и ружейнымъ огнемъ, то мы бы заплатили дорого за свою смѣлость, а можешь быть, и всѣ погибли бы подъ валами крѣпости; но на войнѣ, какъ вездѣ, часто дерзость превозмогаетъ разсудокъ, и нападающій имѣетъ преимущество предъ защищающимся. Вотъ тебѣ, любезнѣйшій, доказательство, что утлыя лодки могутъ невредимо нападать на неподвижныя твердыни. Теперь выкушаемъ чаю, за здоровье моего стараго Адмирала Овна, который, сказать мимоходомъ, былъ большой до него охотникъ.»
Вѣтеръ дуетъ въ море; наступила минута, для меня одного трогательная. Опускаю завѣсу: люди любятъ болѣе расказывать свои собственныя ощущенія, и такъ я не буду утруждать ихъ моимъ горемъ. Скажу однимъ словомъ: попутный вѣтеръ вывѣялъ радость изъ моего сердца и умчалъ ее за море. Веселые клики Американскихъ мореходцевъ мнѣ не внятны; разноцвѣтные флаги мелькаютъ въ черномъ цвѣтѣ: злодѣйка грусть пала на сердце. Но человѣку, занятому ежедневно трудомъ, и грустить нѣкогда. Три дни прошло въ бездѣйствіи, и мой товарищъ грозно восклицаетъ: къ перу, къ перу! Что дѣлать? Я, собравшись съ духомъ, тиснулъ мое письмо, въ которомъ отражается часть того, что я видѣлъ, слышалъ и мыслилъ въ Кронштатѣ — милости просимъ не погнѣваться.
Извѣстно, что въ Англійскомъ языкѣ th произносится по большей части какъ Греческая θ.