Поездка в Окинский караул (Кропоткин)/Глава IX. Окинский караул

Добавить ссылки
Материал из Викитеки — свободной библиотеки

IX. ОКИНСКИЙ КАРАУЛ

Положение. — Давняя населенность. — Надпись на утесе и остатки жилищ. — Буряты и карагазы. — Прежнее значение пограничных караулов. — «Наставления» из дистанции

Окинский караул расположен на аллувиальной наносной равнине, образовавшейся среди гор. Тут, встретивши в своем течении гряду высоких гольцов, пересекающих ей дорогу по направлению от юга к северу и пустивших отроги гор из твердых кристаллических сланцев, кроме того, встретившись с Джунбулаком, который рвется с юго-запада, Ока прорывается сквозь известняки и круто поворачивает к северо-востоку и потом к востоку.

Окинский караул, как и все остальные караулы по этой линии, состоит из ветхой казармы, окруженной развалившимся частоколом, амбара и часовни. Кроме обязательного русского населения, состоящего из 4 казаков, здесь есть еще и две семьи, поселившиеся несколько десятков лет тому назад. Приволье для звероловства, возможность торговать с бурятами, выменивая масло и скот на привозные русские товары, были причиною того, что здесь некогда осталось жить несколько казаков, и теперь потомки их, хотя и не находят тех же выгод, остаются жить уже по привычке.

Хлеб в этом карауле не родится, и ближайший пункт, где начинается его возделывание, есть улус Уршаты и дер. Корноты на Оке, затем Аларские буряты и Тункинский край.

Климат слишком не благоприятен для хлебопашества. Кроме большого возвышения над поверхностью моря (более 3000 ф.) тут еще прибавляются местные условия: из высоких гольцов, которые видны на север и северо-восток от караула — гольцов, покрытых снегом даже в первой половине июня, постоянно дуют порывистые северо-восточные ветры, до того холодные, что в первых числах июня по вечерам приходилось надевать шубы.

В этих же горах постоянно скопляются тучи и часто с неимоверною быстротою собираются грозы, в горах разражающиеся снегом даже в начале июля, а над караулом проносится туча с крупным дождем; зато окрестности караула, т. е. падь Оки, низовья Сенцы, Тиссы и Джунбулака, защищенные от этих ветров, находятся в гораздо лучших климатических условиях, и если неудобны для хлебопашества, то, по крайней мере, доставляют много удобств для кочевых народов. Поэтому они, должно быть, издавна были заселены, а теперь в окрестностях караула считают до 300 бурят, которые заняли низовья Сенцы, Джунбулака и самую долину Оки в то время, как верхние части тех же долин посещаются карагазами, а в былое время и сойотами[1].

Кроме того, некоторые остатки доказывают, что население было здесь и в очень давние времена. К каким племенам принадлежали эти древние обитатели среднего течения Оки, трудно решить, но они оставили несомненные следы, как в надписях на утесах, так и в остатках своих жилищ. Если ехать из теперешнего караула в падь Джунбулака, то нужно проезжать мимо невысокого известкового утеса Монгольжина. Тут на утесе видны надписи клинообразно-сердцевидной формы с точкою в середине, сделанные на камне красною и малиновою краскою. Краска эта, хотя и въелась почти на одну линию в белый известняк, на котором сделаны надписи, большею частию смылись, кроме того, некоторые куски, на которых были некогда надписи, отвалились (потрескавшись, вероятно, от замерзавшей в щелях воды); три таких рисунка («печати», как их называют буряты), уцелели на такой площадке, которая, по своему наклонному положению, предохранена от дождей; — от других остались только бледные следы в виде пятен[2].

Другой след — это остатки построек. На луговой равнине возле Оки видны кучи булыжников, наложенных по окружности правильного круга или овала. По-видимому, это остатки от конических построек, сложенных из дикого камня и очень невысоких[3]. Теперь внутри этих построек образовался уже слой чернозема и все заросло травою, но камни еще носят на себе явные следы копоти, насевшей от огня. Об этих постройках носится предание, вообще очень распространенное в Сибири, что некогда жила тут «чудь» и жила до того времени, пока не стал показываться на горах лес (белая береза). Тогда «чудь» сочла это за дурной знак и удалилась. Со своей стороны прибавлю, что хотя я и предположил сперва, что это остатки плавильных печей чуди, но, не найдя никаких следов шлаков, пришел к тому убеждению, что это действительно остатки жилищ.

Бурятское население, в настоящее время живущее вблизи караула, занимается преимущественно скотоводством, и количество скота доходит до 50-60 голов рогатого скота у зажиточных хозяев. Но здешние буряты так уже привыкли к хлебу, что без него не могут обходиться, и так как сами его не сеют, то ездят покупать его от своих соседей — карнотских бурят зимою по Оке, или аларских бурят, направляясь через хребты, где проложена тропинка. Хлеб покупается на деньги, вырученные от продажи тункинским купцам мехов или от продажи скота, то на прииски, открывавшиеся по Диби, то на графитный рудник, то, наконец, в Нижнеудинск или Тунку.

Буряты, правда, немного потребляют хлеба, но он уже стал для них необходимостью. Хлеба они еще не пекут, хотя очень любят печеный хлеб, а обыкновенно едят его или поджаренным на масле и в зерне, причем наливают на него заранее вскипяченный чай, или просто подбавляют горсточку зернового хлеба в похлебку или чай, или же, наконец, из муки приготовляют свое любимое блюдо — саламату.

Сколько я мог заметить, в божествах и образах у Окинских бурят много своеобразного, и не мешало бы кому-нибудь, знающему язык, заняться этнографическим изучением их быта и религиозных обрядов. Мне удалось быть только на «тахиль-хане» (таэлган, жертва овцы?) и то тогда, когда он уже кончался: на пригорке собрались окрестные буряты, варили мясо, все угощаясь тарасуном, потом поставили жертвенник из 4-х палочек, связанных вверху перекладинами; под ним разложили огонек, а на жертвенник бросили несколько кусков мяса. В это время в большом котле варился баран; когда он был готов, его разделили, поругались за дележкой, каждый забрал свою часть мяса и несколько ложек бульона в туезок, воткнул туда березку и отправился восвояси. Сколько я мог узнать, у них сильно перемешано шаманство с ламайством, даже и с христианством. Нечего и говорить, что все они поклоняются «Цаган-убукгуну» (Св. Николаю) и посещают в Николин день русские церкви. Но кроме того, мне, например, случилось встретить семью, в которой старик-отец христианин, жена ламайской веры, дети, кажется, не все крещены. Вследствие этого я, входя, увидел ряд буддийских божеств с поставленными перед ними жертвами (зерновый хлеб, сметана), и, рядом — образ Владимирской Божьей Матери с зажженной перед ним свечкой (свеча была, впрочем, зажжена перед моим приходом, должно быть, чтобы показать свою набожность, потом ее вскоре погасили).

Но зато, войдя в другую юрту, я был поражен, видя в сборе все атрибуты ламайского богослужения. Боги, которых было гораздо больше, чем их бывает в обыкновенных юртах, и гораздо больших размеров, преимущественно медные, помещались под навесом; тут же имелись и все музыкальные инструменты, употребляемые при богослужении: 6 медных тарелок, 2 трубы, раковина и большой барабан, в которые один бурят неистово принялся трубить и колотить, как только я полюбопытствовал посмотреть на эти атрибуты. Под богами помещались три прибора, каждый из семи маленьких чашечек и одной большой, чайники с павлиньими перьями, тарелки с хлебом, мясом, жиром, пучки желтых свечек и проч.

Оказалось, что отец хозяина юрты был ламою, теперь сын его тоже лама и живет в дацане в Шинках. По временам он приезжает сюда, совершает в этой юрте богослужение и уезжает с громадными табунами скота и лошадей. Монгольские ламы тоже не остаются в долгу и тоже прислали ламу из Урги, большого фигляра и пьяницу, что не мешает бурятам относиться к нему с величайшим уважением, разевать рты от удивления при виде двух самых обыкновенных камешков, которые он возил с собою и, разворотивши с большою таинственностью, спросил меня: могу ли я узнать, откуда они?

Я заезжал в несколько юрт, где буряты принимали меня донельзя радушно, а бурятки истощали все свое искусство в приготовлении различных яств из зарезанного ягненка.

Сперва начиналось угощенье молоком, потом тарасуном, который выделывался в это время. Буряты все почти были навеселе и выпивали его поразительно много — чашек 12 выпить, одна за другою, — для них нипочем. Впрочем, душа меру знает, а человек, говорят, не скотина, выпьет полведра — ну, и довольно; так и буряты — к концу дня они так упиваются своим душистым напитком, что обыкновенно хозяина видишь уже возле дверей юрты примкнувшимся где-нибудь. — Я спрашивал бурят, сколько чашек должны они выпить, чтобы захмелеть? говорят — не более 20 чашек, — после того уж ничего не помнишь. — За тарасуном следует чай — затуран, к которому скоро можно привыкнуть настолько, чтобы находить его вкусным. В это время жарится на палочках мясо, преимущественно ребра и печень, а хозяйка варит в огромном котле баранье же мясо, особенно ловко, с шиком переливая варево громадною деревянною ложкою (поваренкою), после туда же опускаются кишки, начиненные молоком с кровью, и когда они сварятся, то их режут и подают гостям. Нельзя сказать, чтобы эта «кровь с молоком» была невкусна, напротив, я полагаю, она могла бы найти себе место в кухне любого образованного народа.

Все это запивается несметным количеством тарасуна, а потому все в это время чрезвычайно веселы, чуть не валятся с коней, везде слышны громкие песни, а затем драка, или бесконечные рассказы, толки о всех мелочах, разнообразящих их жизнь, или сказки и песни, рассказываемые в юртах перехожими стариками. Нужно жалеть только, что никто из знатоков монгольского языка не займется собиранием этих сказок, которые, вероятно, могли бы дать материалы для решения некоторых вопросов из темных судеб среднеазиатских народов.

Где кончается бурятское население, где горы спирают пади речек, и их закругленные каменистые вершины выходят за предел вертикального распространения древесной растительности, где становится невозможно скотоводство, так как разнообразная, зеленеющая и цветущая в низовьях луговая флора заменяется желтоватыми покровами оленьего моха, — где среди хвойных лесов, громадных россыпей и валунов, выживают лишь редкие экземпляры нескольких кустарных пород и куда лишь изредка заходят буряты ради изюбров, каменных козлов и коз; там начинается бродячая жизнь оленного народа Карагазов. Возя с собой свои жалкие жилища из бересты, а зимою из звериных шкур, они находят здесь все, что им нужно — обилие моха, как корма для оленей, и обилие сараны, которой они заготовляют себе большие запасы. — Осужденное на погибель в борьбе с природой и более могучими племенами, оттесняющими даже из его родимых охотничьих областей, это племя оставляет по себе лишь ничтожные следы в остовах своих юрт, состоящих из десятка связанных верхушками жердей. Первый лесной пожар истребит следы этого вымирающего племени, а современные нам этнографы сообщают о них лишь очень скудные сведения; нам известно лишь то, что есть карагазы, кочующие между Окой и Нижнеудинском, раз в год выходящие к Нижнеудинску, где их женят и крестят всех за год родившихся детей, что они удаляются в самые дикие местности, что там, где, по-видимому, нельзя ждать никаких следов человека — под гольцами, в вершинах бурливых речек, вы встретите остатки их конических юрт. Все предположения об их происхождении гадательны, особенности их образа жизни неизвестны, неизвестен и их язык[4].


В былое время, в конце прошлого столетия, наши пограничные караулы имели свое назначение. Не знаю, как оно было на самом деле, но предписания, дававшиеся из Тункинской пограничной дистаночной канцелярии и найденные мною в Окинском карауле, ясно показывают, что главное внимание тогда обращали на то, чтобы сделать из караулов бдительные пограничные пикеты. Тогда посылалось на каждый караул только 5 казаков, под начальством казака же или урядника, но кроме того, для содержания постоянных разъездов прибавлялось к казакам по 20 «братских».

Караульные должны были постоянно ездить в стороны от караула, съезжаясь с пикетом из соседнего караула на полдороге, и всегда иметь лошадей наготове.

Мы тогда немного больше, чем теперь старались угождать китайскому правительству, чтобы не повредить нашей кяхтинской торговле, и потому караульным начальникам предписывалось не допускать «со стороны России ни до какого самомалейшего повода к нарушению установленного порядка, перелазов, потаенных провозов товара, промены скота и тому подобнова всякой мены»… «и ежель случится такой перелаз с нашей или китайской стороны, точнейше разсматривать». Если же бывал кто-нибудь обличен в самомалейшей контрабанде, то с ним поступали жестоко, как, напр., в 1799 году в Кударе отобрали у кого-то 2 куска неклейменой китайки; за это главного виновника подвергли «во уважение молодых лет (двадцать семь) прогнанию сквозь строй вместо шести тысяч, одной тысячи», — других, братских, было приказано кого выбить плетьми, кого тростьми в такой же пропорции, а одного послали на соляной прииск заработать ценность китайки семь руб. и процентов 40 копеек[5].

В «секретном наставлении», присланном начальникам караулов из Тунки, предписывалось «в сношениях с китайскими чиновниками быть как можно дружелюбнее, принимать их ласково, учтиво, с возможным угощением, с соблюдением политического права, дружбы, остерегаясь говорить с ними лишнова слова, как с народами проницательными даже втайных движениях, до того хотя бы они кдосаде што произнесли не соответствовать им грубостью, а уступать».

Впрочем видно, как в то время мало еще полагались на китайское правительство, боясь либо какой-нибудь недружелюбной выходки, либо чтобы китайцы не стали переманивать на свою сторону братских и т. п. Таким образом предписывалось: «ежель случится так, что с китайской стороны будет такой перебесчик, который о какой нибудь важности станет доносить, то стараться сколько можно, хотя и малейшая будет за ним погоня, скрыв его секретно, не медля нисколько отправить к дистаночным делам[6] самыми скрытными дорогами, а искателей приличным и тихим обхождением уверить, что о сыске и сдаче его будем стараться, не подавая отнюдь виду, что он скрыт или отправлен.

Если же мунгалы в разсуждении перебега снашей в мунгальскую сторону лошадей или переезда людей станут отзываться, что они будто бы без своих начальств принимать следов не смеют, то и вам также поступать и следы принимать от них и здавать их караульным начальствам, наблюдая при всех случаях дабы поступано было с обеих сторон равномерно, ибо мунгалы умеют инкогнито (т. е. потаенно) не только удерживать порядок, но и выигрывать по их затеям».

В особенности запрещалось братским ходить на промысел за границу и предписывалось наблюдать, не учинили бы они провоза и т. п., «а паче умысла и согласия с китайцами, о уходе за границу и открытии каких либо со стороны России известий». Вообще замечательно, что предписывалось обращаться с братскими как нельзя более дружелюбнее.

Таким образом, сначала все пахло военным пограничным порядком, потом все стало постепенно ослабляться, братским позволено было откочевывать верст за 40 с тем только, чтоб суглан (сходку) иметь в карауле каждые 10 дней. Изредка только являются подтверждения, чтобы охранять границу денно и нощно. Такие предписания, вероятно, не выполнялись на этих караулах, так как споры были очень редки, скота не перебегало и не было повода к тем бесконечным спорам о перебежке скота, которые беспрестанно возникали в Забайкалье и вызывали даже необходимость собрать в Кяхте «конгресс», чтобы все подобные споры счесть законченными.

Изредка только, как весть из другого мира, является строгое, секретное предписание наблюдать, чтоб «иностранец Pehhe, подписывающий свое имя Вапу и высланный из Москвы по Высочайшему повелению, не въехал в Россию».

Теперь все это перешло в историю, и только остались следы прежних строгостей в развалившемся палисаде прежнего караула. — Генерал-губернатором Н. Н. Муравьевым был сначала отменен этот порядок объезда границы, а потом разрешена, наконец, и свободная торговля на 100 ли от границы, и теперь на караулах хотя и живет 4 казака, но они уже не должны содержать постоянных разъездов, и только 2 раза в год ездят для свидания с китайскими чиновниками; но все это уже только простые формальности, уцелевшие в угоду нашим церемонным соседям.

  1. ↑ В бумагах осьмидесятых годов прошлого столетия попадается разрешение из Тункинской пограничной дистаночной канцелярии, данное сойотам кочевать в окрестностях караула, лишь бы не ходить за границу.
  2. ↑ Смотри прилагаемый рисунок, фиг.1.
  3. ↑ Виденные мною остатки построек представляют кучи кольцеобразно сложенного булыжника во 2 м (около 1 сажени) в диаметре; одна из них овальная и диаметры равны 2 и 3 м (1 и 1½ саж.).
  4. ↑ Вот несколько карагазских слов, записанных мною от одного казака, знавшего их язык, а потом проверенных от другого казака. Один — бре; два — игэм; 3 — уш; 4 — дурт; 5 — беш; 6 — алтай; 7 — джидэ; 8 — жегэс; 9 — догос; 10 — он. Огонь — от; лошадь — ат; нож — бышек; котел — желобче; ложка, которою мешают в котле — гомош; солнце — бунт; луна и месяц (mois) — ай; олень — гиби; лисица — кулбыс; седлать — ызыртэ. Там, где нужно было просто придыхание вроде h aspiré, я ставил букву г.
  5. ↑ Я нашел в Окинском карауле копию с решения этого дела, присланную из Кяхты для известности.
  6. ↑ В Тунку.
Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Поездка_в_Окинский_караул_(Кропоткин)/Глава_IX._Окинский_караул&oldid=1072799