Время близилось к Рождеству и обычно покрытая златыми волнами пшеничного моря плодородная равнина восточной Галиции уже укуталась в снежное покрывало, а окруженные высокими белыми валами деревни словно превратились в зимние крепости, лишь кое-где открывался взору одинокий древний воеводский замок, на всех своих углах и выступах увешанный сверкающими ледяными кистями.
Совсем рядом с широким Цесарским трактом, пересекавшим местные земли и ведущим на восток, стояли низкие покрытые соломой хаты села Каменец с покосившимися от ветра крышами, через которые дым должен был проходить насквозь, поскольку печные трубы отсутствовали. Длинная аллея вела к господской усадьбе, высокие тополя без листвы выделялись на фоне неба словно огромные метлы, населенные многочисленными воронами, а голодные воробьи громко чирикали на заборах и амбарах. Сам господский дом, без малейшего намека на архитектурные изыски длинное двухэтажное здание, за которым прятались приятные на вид хозяйственные постройки, стоял совершенно открыто, не окруженный ни стеной, ни даже забором.
Всякий, кто мимоходом из любопытства взглянул в окно первого этажа, смог бы заметить слуг, большей частью в нарядной малороссийской крестьянской одежде, сидящих вместе в пекарне под наклеенными на стены изображениями святых, увидеть как кучер и лакей играют в карты, а старая няня нынешней госпожи рассказывает молодым горничным сказки и старые истории о казацком гетмане Хмельницком или польском Фаусте чернокнижнике пане Твардовском; а если бы любознательный наблюдатель отважился забраться на одну из высоких лип, окружавших побеленный господский дом, то через ярко освещенные окна смог бы увидеть хозяйку Каменца, которая согревала ноги на огромной медвежьей шкуре у потрескивающего камина и читала давно вышедшую из печати потрепанную и уже распадающуюся на части книжку.
Никто не мог постичь, почему рожденная природой для всех наслаждений жизни, для роскоши и власти молодая вдова, которой едва исполнилось двадцать пять лет, предпочитала однообразную жизнь в своем поместье шумным столичным развлечениям, ведь Алдона действительно была на редкость остроумной и красивой женщиной.
Когда она возлежала в низком дамасском кресле, то вид ее стройной фигуры в облегающем черном бархатном платье и в кацабайке из того же благородного материала, чудесной меланхоличной головы, словно мрачной короной украшенной темными косами, кому угодно показался бы образом сверженной королевы или даже изгнанной с Олимпа богини.
Вокруг стояла глубокая тишина, лишь время от времени хриплый лай стороживших поместье огромных волкодавов доносился до слуха прелестной женщины, которая читала так жадно, что не слышала ни собачьего лая, ни потрескивания сухих дров в камине, ни пения сверчка в старых стенах, ни шагов только что вошедшего мужчины.
Этот мужчина настолько превосходно подходил для красавицы, которая небрежно расположилась перед ним, словно был специально создан для нее, но при этом он не был ни красив, ни носил тот аристократический отпечаток, которым она отличалась. Но его облик, как и его сущность, обнаруживали ту печать, которую накладывает только истинное благородство в человеке, печать выдающегося свободного духа и железного характера.
Игорь Маньев, соседский помещик, был выше среднего роста, но пропорциональное сложение сильного тела не делало его ни долговязым, ни неуклюжим, а загорелое от пребывания на открытом воздухе лицо, несмотря на крупный нос с горбинкой, круглый твердый подбородок и нахмуренные черные брови, излучало бесконечное добродушие и дружелюбность. Его большие яркие глаза оживленно сверкали, а когда он говорил, то никто не был способен противостоять очарованию его голоса и ясности его аргументов.
«Добрый вечер!» - начал он, после того, как некоторое время с глубоким участием понаблюдал за читающей Алдоной.
Красивая женщина вздрогнула.
«Ах… это Вы… Игорь!» - с запинкой смущенно пробормотала она, спрятала книгу в карман кацабайки и поднялась, чтобы подойти и вложить свою маленькую холодную руку в его ладонь.
«Я побеспокоил Вас, прелестная госпожа», - ответил Игорь, - «простите! или, что еще лучше, я исправлю свою ошибку, посижу в этом углу и пообщаюсь с Нероном, пока вы не завершите Ваши книгочтения».
Нерон был большим черным котом, который незамеченный хозяйкой спал до сих пор на уютно прогретой полке камина, но теперь, когда его разбудил доброжелательный голос Игоря, кот потянулся своими мягкими лапами и с мурлыканьем приветствовал приятного гостя.
«Мое чтение?» - сказала Алдона, - «Я… я вообще не читала».
Игорь улыбнулся.
«Вы доставляете мне удовлетворение, которого я ни требовал, ни ожидал», - ответил он; «мои поучения все же принесли плоды. Вы еще читаете вредные книжки, но уже стыдитесь этого».
«Кто вам это сказал?» - возразила красивая женщина.
«Карман Вашей кацабайки, который, кажется, больше Вас гордится французским романом, который Вы только что читали, поэтому так комично и надулся от гордости».
Пока Игорь это произносил, он слегка постучал пальцем по книге, которую Алдона спрятала от него.
«Вы ошибаетесь», - сердито ответила она.
"О! Я нередко ошибаюсь », - воскликнул Игорь; «Но когда я о чем-то высказываюсь, то значит это именно так, как я и говорю. Вы покажете мне книгу?»
Красивая женщина недовольно повернулась к нему спиной, а он осторожно вытащил книгу из кармана ее кацабайки и открыл обложку.
«Дюма, граф Монте-Кристо…. Вы неисправимы, Алдона! "
«А Вы… Вы…», - она не закончила фразу.
«Простите меня, - сказал он после того, как вернул ей роман, - «но я сужу о людях по книгам, которые они читают, и полагаю это более правильным, чем как обычно это делают по внешности, одежде и привычкам. А поскольку я однажды задумал исцелить Вас, моя милая пациентка, то должен время от времени убеждаться в эффективности моих лекарств, а лучше всего это делать, внимательно наблюдая за Вашим чтением».
«Кто дал вам право, господин Маньев, обращаться со мной как с ребенком?» - спросила Алдона со всей строгостью, которая была в ее распоряжении.
«Кто дал мне право говорить Вам правду, даже если она звучит неприятно?» - ответил Игорь, ни на мгновенье не теряя своего веселого спокойствия; «глубокое сочувствие, которое я питаю к Вам и Вашей судьбе, и к Вашей собственной сущности, которая, несмотря на всю пустоту модного образования и бессмысленную, поверхностную жизнь, осталась доброй и благородной. Или я ошибаюсь? Только скажите мне, что Вы довольны этой мишурой, которой мир пытается придать смысл через всевозможные грандиозные названия, и я умолкну».
«Вы знаете, Игорь, что мне противен большой мир с его пустыми радостями, - сказала красавица, не глядя на него, «иначе разве я была бы здесь? Но что вообще предлагает нам жизнь такого, что мы могли бы ценить и уважать?»
«Не жалуйтесь мне на жизнь, у каждого в ней своя участь, именно та, какую он себе требует, какую он заслуживает», - объяснил Игорь; «ведь нас делает счастливыми не то, чего мы достигли и что у нас действительно есть; только борьба, стремление к тому, что, возможно обещает нам удовлетворение. Большинство людей борются до последнего дыхания за материальные блага, которыми Вы, Алдона, и так наслаждаетесь в полной мере, это надоедает Вам, это портит все удовольствие, потому что достояние, которое мы не завоевали для себя сами, уже не является ценностью. Я это прекрасно понимаю и не упрекаю за Вашу пресыщенность в этом отношении, я лишь удивляюсь, что женщина, так богато одаренная духовно, никогда не задумывалась, что есть еще что-то другое, более ценное в жизни, чем телесная красота, богатство, наслаждение, что те люди, которые день за днем честно добывают свой хлеб насущный, которым приходится бороться за свое существование изо всех сил, вследствие этого не могут заняться более возвышенными проблемами. Начните же - поскольку Вам нет необходимости беспокоиться о себе самой - создавать и работать для других. Сначала ставьте перед собой маленькую цель, а затем все больше и больше, новые задачи каждый день; стремитесь, сражайтесь, и вскоре увидите, что Вас посетит редкий гость - которого Вы до сих пор тщетно приглашали в свой переполненный роскошью дом, к Вашему достойному Лукулла столу – удовлетворение!»
«Ну и что мне делать?» - ответила Алдона, сделавшая несколько шагов по комнате и вновь возлежавшая на своем шезлонге; «дробить в щебень камни на проселочной дороге или пасти гусей для сельской общины?»
«Как и все, кто не занят ничем полезным, а только вздыхает за столом и перед зеркалом в будуаре, Вы совершаете ошибку и шутите там, где Вам противостоит реальная жизнь», - сказал Игорь с некоторой холодностью. «Спросите как-нибудь женщин и девушек из русской помещичьей знати, живущих среди простого народа, нечего ли им делать. Эти дамы - матери которых знали только о хорошо накрытом столе, нарядах, поклонниках и, самое большее, о поверхностном чтении, которые хладнокровно приказывали пороть своих крепостных или даже время от времени сами их пороли - начали из-за недостатка народных школ сами учить крестьянских детей, а поскольку нехватка врачей была ничуть не меньше, то начали посещать университеты, изучать медицину и заботиться о здравоохранении на местной равнине. Я не говорю обо всем этом как о чем-то уже достигнутом, о чем-то образцовом, но я вижу в этом нечто полезное и достойное подражания. Помимо забот матери и домохозяйки, от которых наши дамы, однако, любят уклоняться, разве вы можете представить себе лучшее призвание для женщины, чем быть врачом и учителем для низших слоев народа, этой жизненной основы общества?»
«Так вы хотите любой ценой сделать из меня студентку?» - засмеялась красивая молодая женщина и в то же время с неподражаемой небрежностью прикурила сигарету над огнем.
«Что-то в этом роде, - согласился Игорь, - поскольку, чтобы научить других, нужно самому немного отвести взгляд от тумана, который препятствует нашим познаниям; чтобы исцелить больного, надо самому быть здоровым. Прежде всего, я хотел бы подвести Вас к тому моменту, когда Вы больше не будете играть своей жизнью, как поступали до сих пор, и - хотел бы наполнить Ваше сердце тем сладким лекарством, которое мы называем любовью».
Алдона иронически посмотрела на свого приятеля сквозь полуприкрытые веки.
«Смотрите на меня как угодно», - воскликнул он, - «я настаиваю, что Вы прежде всего должны любить».
«Вас любить!» - улыбнулась Алдона.
«Почему бы и нет?» - очень серьезно ответил Игорь.
«Как торжественно!» - с насмешкой сказала Алдона; «я уже не могу слышать разговоры о любви, меня разбирает неудержимый смех. Как только мужчина, как бы он меня ни интересовал, влюбляется в меня, он становится для меня невыносимым».
«Это был бы симптом в мою пользу».
"Каким же образом? "
«Поскольку Вы меня ненавидите, милостивая госпожа», - воскликнул Игорь, «Вы полюбите меня, как только я скажу, что люблю Вас».
Красивая женщина громко рассмеялась.
«Так Вы действительно любите меня?»
«Да, Алдона», - ответил Игорь, - «как бы невероятно это ни прозвучало, при всех Ваших больших ошибках и маленьких пороках. Я люблю Вас, даже если это наполовину против моей воли».
«Я хочу Вам верить», - сказала Алдона неожиданно очень серьезно. Она бросила сигарету в камин и выпрямилась; «Но вы совершенно негалантны, такое нужно говорить даме, стоя на коленях!»
Едва лишь красивая женщина произнесла это, как серьезный мужчина уже лежал у ее ног, она пристально смотрела на него одно мгновение, а затем снова разразилась звонким смехом. «Вы такой же забавный, как и все остальные», - воскликнула она.
Игорь довольно порывисто встал, молча поклонился и быстро вышел из комнаты.
Алдона вскочила и сделала непроизвольное движение, чтобы удержать уязвленного мужчину, но слова замерли на ее губах, а протянутая к нему рука апатично опустилась.
Красивая, уставшая от жизни женщина на мгновение постояла в раздумье, затем начала стремительно расхаживать взад и вперед по комнате, скрестив руки на груди. Внезапно она топнула ногой и рванула шнур звонка.
При первом же раскатистом звоне появилась ее горничная.
Алдона несколькими короткими властными приказаниями повелела ей подать сани и меха. Слуги привыкли быстро подчиняться, поэтому через несколько минут горничная уже смогла доложить, что сани запряжены и помогла своей госпоже, которая быстро сбросила кацабайку, надеть большую великолепную шубу. Затем Алдона надела высокую круглую казацкую шапку и поспешила вниз по лестнице.
«Я поеду одна», - сурово сказала она, села в сани, устроилась на подушках и теплых шкурах и взяла вожжи.
«Но милостивая госпожа, - начал старый кучер, смущенно почесывая затылок, - «не следовало бы вам так одной…»
«Молчи!» - крикнула Алдона.
«В округе сейчас полным-полно волков и прочих хищников, голод согнал их всех с гор вниз к нам», - продолжил старик.
Алдона посмотрела на него, затем приказала принести ей пистолеты, чтобы заткнуть их за пояс.
«Надобно еще сказать», - заключил кучер, «что уже случилось несчастье; за лесом волки напали на крестьянку и растерзали ее. Было бы лучше, если бы я ...»
Алдона больше не слушала, она взмахнула длинным кнутом над головами вороных лошадей Украинской породы, и стремительная упряжка умчалась.
- * *
Это было чудесное путешествие прекрасной гордой женщины в царственных мехах на украшенных головой лебедя белоснежных санях, запряженных горячими вороными лошадьми через подобную океану безграничную и печально однообразную снежную гладь.
Когда она пролетала мимо ручья, журчание которого давно умолкло под ледяным покровом, то нависшие своими заснеженными ветвями, словно белыми руками, ивы показались Алдоне окутанными в могильные саваны привидениями, которые стонали и медленно колебались в зимней ночи, подавали знаки и угрожали; но она лишь отвернулась и щелкнула кнутом, чтобы отпугнуть призраков.
Лошади фыркали, громче звенели щедро навешанные на них бубенцы, а сани поскрипывали.
Теперь они проезжали деревню, крыши которой были готовы провалиться под выпавшим снегом. Облака дыма поднимались вверх и в лунном свете превращались в легкую серебряную пыль; время от времени доносились хриплый угрюмый лай собак и печальное пение народных молитв; маленькие робкие огоньки мерцали в окнах, а сверкающие как драгоценные камни тяжелые сосульки свисали с закоптелых балок подобно созданным человеческими руками богатым украшениям.
Вновь глубокое одиночество, тишина ночи и сошедшая в могилу природа.
И вот сани беспокойной женщины уже мчатся мимо утонувшей в снегу корчмы, там ликуют скрипки, гудят и рычат басы, плачут цимбалы - вакхический хоровод инструментов словно приглашает Алдону к радости, любви, удовольствиям, а когда она пренебрежительно поворачивается к нему спиной, они долго издеваются вслед злобными гномьими голосами, которые плачут как дети и смеются как безумцы.
А вот справа от нее показался лес с выделяющимися на белом зимнем небе многочисленными переплетенными ветвями, он выставил вперед несколько старых дубов словно сторожевую заставу, а когда сани проносятся мимо них, то два ворона с карканьем взлетают, сметая черными перьями снег с ветвей и исчезают так же внезапно, как появились.
Алдона даже не думает повернуть назад, она несется без цели, подгоняет и нахлестывает своих лошадей безо всякой необходимости.
Ей становится жарко от безумной скачки, она расстегивает шубу и блаженно встречает режущий поток свистящего вокруг нее воздуха.
Внезапно лошади останавливаются сами собой и содрогаются, с обеих сторон как парные блуждающие огоньки приближаются светящиеся глаза - и вот хорошо знакомый многоголосый вой поражает слух Алдоны.
Это волки.
Отважная амазонка ни на мгновение не теряет своей храбрости и присутствия духа, она нахлестывает лошадей, и сани снова летят стрелой.
Но не долго. Измученные долгой безумной скачкой и парализованные страхом лошади уже не могут бежать вперед так же быстро, а волки, которые время от времени подбадривая себя каким-то хриплым лаем, неотступно преследуют сани, подбираются все ближе и ближе.
Алдона уже видит их приближение и на мгновение ощущает растерянность, но вдруг разноообразные воспоминания вспыхивают в ее сознании и все, что она когда-либо слышала от людей, оказавшихся в подобной опасной ситуации, приходит ей в голову в нужный момент.
Она схватила подушки, на которых до этого возлежала, выбросила их одну за другой из саней позади нее, следом полетели шкуры, которыми она укрывалась и со всей силы продолжила подгонять кнутом своих коней.
Каждый раз волки останавливались, бросались на вещи, которые находили на своем пути, обнюхивали и раздирали их на части, и таким образом Алдона опять смогла увеличить отрыв.
Криком и яростными ударами гнала она вперед взмокших от пота Украинцев, так что на мгновение совсем потеряла из виду хищных тварей; но слишком скоро она вновь услышала вой, снова увидела отблеск волчьих глаз, и на этот раз уже довольно ясно разглядела серые лохматые тела зверей.
Недолго думая, она скинула свои драгоценные меха и швырнула свирепым преследователям.
И снова они остались позади, и Алдоне вновь удалось вогнать своих лошадей в бешеную скачку, красивая женщина теперь стояла прямо в санях, с поводьями в одной руке и кнутом в другой, она была смертельно бледна, но преисполнена решимости.
Лошади все больше и больше утомлялись, она обернулась и увидела приближающуюся дикую стаю волков.
Тогда Алдона хладнокровно положила хлыст, вытащила из-за пояса бархатного платья свои пистолеты и прицелилась в вожака стаи.
И вот - он уже собирался прыгнуть - молния, грохот выстрела, и огромный волк покатился кувырком, завывая и захлебываясь своей кровью. Остальные, разъяренные голодом, бросились на него и разорвали на куски.
В этом сложнейшем положении Алдона внезапно увидела вдалеке сияющую в бледном лунном свете деревянную постройку, сооруженную для защиты от грозы и града пастухами, которые пасут здесь свои стада летними ночами. Туда она и устремилась в своей неистовой гонке.
Но снова волки уже грозили настигнуть ее; тогда она прибегла к последнему отчаянному средству: выстрелила в более слабую из двух своих лошадей и перерезала постромки кинжалом, который всегда носила с собой.
Бедное, смертельно раненое животное пало, попыталось подняться и снова опустилось на землю с душераздирающим, полным ужаса ржанием, стараясь приготовиться к защите от кровожадных зверей, которые тем временем набежали и одновременно набросились со всех сторон.
Алдона могла бы оплакивать лошадь, которую так любила, но это был один из тех моментов, когда человек думает только о себе и может думать только о себе. Она беспощадно хлестнула свою оставшуюся лошадь, которая тоже уже готова была упасть на любом шаге.
Уже совсем рядом с целью Алдоне показалось, что она проигрывает, она услышала приближающийся вой преследующих волков, и в этот момент напуганное и загнанное до смерти животное пало наземь.
Алдона ударила лошадь рукоятью кнута, и животное вновь поднялось на ноги.
Лошадь снова бросилась вперед, это был ее последний рывок, последний вздох.
Она рухнула перед самой деревянной постройкой.
Алдона выскочила из саней и взбежала по лестнице, ведущей в верхнее помещение, в котором летом складывали сено. Не успела она подняться и оттолкнуть лестницу, как преследователи уже были на месте.
Она еще успела услышать отчаянное ржание своей лошади и дьявольское завывание волков, затем потеряла сознание.
- * *
Ее привел в чувство сильный хлопок, она поднялась. Вспышки блистали внизу здесь и там. Это были быстро следующие один за другим выстрелы, она уже могла не сомневаться, что кто-то пришел ей на помощь.
В один момент к ней вернулись все силы, она поспешила к открытой двери, через которую забралась наверх и стала размахивать платком, чтобы подать сигнал спасителям.
«Там она, видите ее?» - раздался знакомый голос.
Приблизились факелы, человеческие голоса, она узнала своих слуг, когда они поднимали лестницу.
Женщина быстро спустилась вниз, люди приветствовали ее ликующими криками. В тот момент, когда она сошла с последней ступеньки, Игорь встал перед Алдоной и покрыл ее руки поцелуями.
Вскоре после отъезда от Алдоны он снова вернулся в господский дом и, когда ему сообщили об ее авантюрной поездке, то охваченный страхом, он вместе со слугами бросился вдогонку.
Гордая женщина поблагодарила его за свое спасение, она все поняла в эту секунду, но она не говорила, она ничего не спрашивала его, ее сердце было слишком переполнено, она молча обняла его и положила голову ему на грудь.
Наконец она нашла слова.
«Теперь я знаю, чего стоит жизнь, Игорь! - запинаясь, промолвила она, - и я хочу начать новую жизнь рядом с тобой, милый, добрый, любимый человек. Вот моя рука - веди меня, и я последую за тобой ».
Алдона сдержала слово; она следовала за мужем, который учил ее понимать ценность жизни, заботясь о других и работая для них.
