Выше я сказалъ, что есть еще рядъ явленій, для которыхъ принятый г-мъ Дассьэ критеріумъ индивидуальности — личное уравненіе медіума или присутствующихъ лицъ — не годится; это — писаніе почеркомъ неизвѣстнаго лица. Для подобныхъ явленій гипотеза втораго фактора, взятая даже въ самыхъ широкихъ размѣрахъ (вліяніе живущей на землѣ личности, гдѣ-бы то ни было находящейся), не подходитъ. Почеркъ есть отпечатокъ самой личности, своего рода фотографическій портретъ. Это документъ настолько вѣрный, что на его основаніи рѣшаются вопросы жизни и смерти. Поддѣлка разумѣется возможна; но и тутъ экспертиза умѣетъ различать между подлиннымъ почеркомъ и поддѣльнымъ. Извѣстно, что есть пишущіе медіумы, изъ которыхъ нѣкоторые, не теряя сознанія, пишутъ совершенно безсознательно, такъ сказать механически, не имѣя понятія о томъ, что они пишутъ. Большею частію медіумы при этомъ удерживаютъ свой почеркъ; но у нѣкоторыхъ изъ нихъ почеркъ мѣняется, смотря по тому вліянію, подъ которомъ они находятся; причемъ одно и то же вліяніе постоянно выражается однимъ и тѣмъ-же почеркомъ.- Этотъ фактъ уже самъ по себѣ достоинъ особеннаго вниманія, ибо если-бы это письмо было плодомъ безсознательной психической дѣятельности самого медіума, то оно и носило-бы постоянно характеръ его собственнаго почерка. Это вліяніе проявляется очень часто безъ всякой подготовки, вызова или желанія со стороны медіума, во всякую пору дня, и даже иногда навязывается ему насильственно. Не видавши этого процесса, не видавши самихъ почерковъ, трудно составить себѣ ясное понятіе объ этомъ явленіи. Для незнакомыхъ съ нимъ лично приведу показанія лица, которое съ крайнимъ скептицизмомъ относилось къ медіумическимъ фактамъ, а о спиритической гипотезѣ и слышать не хотѣло, покуда само не сдѣлалось насильственной жертвой медіумическаго письма. Показанія эти представляютъ тѣмъ большій интересъ, что они идутъ отъ доктора медицины, слѣдовательно, такого лица, которое для подобныхъ явленій можно считать вполнѣ компетентнымъ наблюдателемъ.
Привожу нѣсколько выдержекъ изъ предисловія доктора Декстера къ сочиненію Эдмондса «Спиритуализмъ». «При первомъ моемъ знакомствѣ съ спиритическимъ вопросомъ, — говоритъ Декстеръ, — я былъ его положительнымъ противникомъ, считая все это за смѣшное самообольщеніе или несомнѣнный, оскорбительный обманъ.. Когда я согласился, по приглашенію пріятеля, отправиться на сеансъ, я разсчитывалъ, что если тутъ не простая мистификація, то быть можетъ мнѣ удалось-бы открыть источникъ обольщенія или тотъ естественный законъ, который лежитъ въ основаніи этихъ явленій… Для ближайшаго изслѣдованія я пригласилъ къ себѣ на домъ довольно сильнаго медіума; члены моего семейства, состоявшаго изъ жены, двухъ дочерей моихъ, одной четырнадцати и другой девяти лѣтъ — были, не исключая и меня, совершенные невѣжды въ этомъ дѣлѣ, и всѣ одинаково невѣрующіе. Тутъ мы впервые услыхали „спиритическіе стуки“… На другой день, тотчасъ послѣ утренняго завтрака, мы устроили другой сеансъ. Стуками было сказано, чтобъ медіумъ ушелъ въ другую комнату; едва это было исполнено, какъ съ моей младшею дочерью сдѣлалось что-то необычайное; она вся дрожала; руки ея сильно дергало во всѣ стороны, такъ что мы стали опасаться какого .нибудь поврежденія; мы старались ее успокоить, какъ вдругъ рука ея стала писать четкими крупными буквами, нисколько не походящими на ея обыкновенный почеркъ, отвѣчая на всѣ наши вопросы умственные и устные. И что было еще удивительнѣе, она писала свободно и легко, и такимъ слогомъ и съ такимъ правописаніемъ, которые не имѣли ничего общаго съ ея обычными упражненіями въ этомъ родѣ. Послѣ того было сказано, что она утомлена и должна выйдти изъ комнаты; а такъ какъ она мѣшкала, то стулъ изъ-подъ нея былъ вытащенъ невидимой силой; когда-же она проходила мимо дивана, та же невидимая сила ее подхватила и положила на диванъ съ осторожностью чисто материнскою… Когда первое возбужденіе, произведенное подобными явленіями, превратившими дочь мою въ медіума, прошло, я нисколько не думалъ, чтобы „духи“ имѣли что нибудь общее съ этимъ дѣломъ. Я пытался объяснить эти явленія дѣйствіями нашего духа, или силою магнетическаго вліянія, или иными способами… Но я не понималъ, и не вѣрилъ».
«Однажды, на сеансѣ, находился со мной одинъ знакомый, который два года тому назадъ потерялъ жену; она заявила тутъ о присутствіи своемъ и желаніи сообщенія съ нимъ. Чтобы испытать подлинность этого явленія, онъ попросилъ ее повторить его послѣднія слова, сказанныя ей предъ ея смертью, и ея отвѣтъ, — чего никто изъ присутствовавшихъ знать не могъ, такъ какъ никто изъ нихъ даже и не былъ знакомъ съ нею. Медіумъ написалъ въ точности все то, о чемъ спрашивалось. Этотъ фактъ, убѣдительный для другихъ, нисколько не убѣдилъ меня. Я объяснялъ его психическимъ воздѣйствіемъ на умъ медіума, хотя онъ и болталъ и смѣялся въ то время, какъ писалъ требуемые отвѣты.
«Около этого времени у меня было дѣло, которое потребовало моего отсутствія изъ дома на весь день. Одинъ изъ нашихъ невидимыхъ собесѣдниковъ обѣщалъ женѣ моей, какъ только дѣло будетъ окончено, тотчасъ ей сообщить о томъ. Въ помянутый день рукою дочери моей было написано: „докторъ покончилъ дѣло“. — Какъ вы знаете? — спросила жена. — „Я прямо отъ него; было шесть часовъ, когда онъ покончилъ“. — Едва я вошелъ въ домъ, жена встрѣтила меня словами: „Дѣло покончено“. Удивленный, я спросилъ ее, почему она . знаетъ это? Она пояснила, и я вспомнилъ, что, дѣйствительно, когда дѣло было кончено, пробило шесть часовъ. Я не пытался, объяснить себѣ этотъ случай, но все-таки не вѣрилъ…
«Не было недостатка во всевозможныхъ доказательствахъ… Событія, совершавшіяся на разстояніи тысячей миль, сообщались мнѣ по мѣрѣ того, какъ они происходили, и впослѣдствіи были буквально подтверждены очевидцами ихъ. Событія были предсказаны мнѣ за мѣсяцы до исполненія, и даже теперь, когда пишу, припоминаю, что два года тому назадъ мнѣ было предсказано, что я въ книгѣ оповѣщу міру свою исповѣдь, свою вѣру въ истину духовнаго общенія. Я видѣлъ медіума, изображавшаго походку, голосъ, выраженія, мысли, всѣ особенности отшедшаго лица, о которомъ онъ никогда не слыхалъ, и которое въ то же время заявляло чрезъ него о самоличности своей. Я слышалъ необразованнаго ремесленника, говорившаго по гречески, по латыни, по еврейски и по халдейски, и описывавшаго нравы и обычаи людей, жившихъ на землѣ тысячи лѣтъ тому назадъ — и, какъ оказалось, совершенно вѣрно; я слышалъ, какъ медіумъ на вопросы, сдѣланные на итальянскомъ языкѣ, отвѣчалъ на этомъ-жѳ языкѣ, ему неизвѣстномъ, и тутъ-же назвалъ имя одного итальянца, о которомъ онъ никогда не слыхалъ, но хорошо знакомаго, при жизни своей, одному изъ участниковъ сеанса. Невозможно передать всю ту массу доказательствъ, которыя были мнѣ даны… и когда, послѣ всего что я видѣлъ, я убѣдился что тутъ не было обмана или самообмана, и когда было ясно, что я не могъ посредствомъ какого либо физическаго или психическаго закона объяснить, какимъ образомъ происходятъ эти вещи — я все-таки не вѣрилъ, чтобы тутъ при чемъ нибудь были „духи“…
Я зналъ что этого не можетъ быть, и не вѣрилъ.
«Однажды, поздно вечеромъ, я сидѣлъ у себя въ пріемной комнатѣ одинъ на креслѣ; правая рука моя лежала на ручкѣ его. Мысли мои были заняты тѣмъ, что я только-что читалъ. Я сочувствовалъ во всей рукѣ какое-то странное ощущеніе, какъ еслибы у плеча схватили ее двѣ руки; я попробовалъ поднять ее, но не могъ, и едва сдѣлалъ усиліе, какъ пальцы были прижаты къ ручкѣ кресла и невольно крѣпко обхватили ее. Вслѣдъ затѣмъ рука моя стала дрожать и всю ее сильно дергало. Въ это время я ясно услыхалъ два громкихъ стука въ стѣнѣ, и тогда мнѣ пришло въ голову, что та невидимая сила, проявленія которой я такъ часто наблюдалъ на другихъ, хочетъ подѣйствовать и на меня. „Такъ-ли это“? — спросилъ я громко Тотчасъ раздались три отчетливыхъ стука. Тогда я всталъ, привелъ свои книги въ порядокъ и пошелъ спать. Покуда я убиралъ столъ, ощущеніе въ рукѣ моей прошло. Когда-же я легъ, опять послышались стуки въ стѣнѣ, и рука моя начала дрожать, но я всею силою воли противился вліянію, и оно отошло. Я желалъ-бы понять, какому дѣйствію естественнаго закона можетъ быть приписано подобное странное явленіе? Что касается меня лично, то я былъ тутъ ни причемъ. Я даже не думалъ о спиритизмѣ, и еще менѣе ожидалъ, чтобы я самъ могъ подвергнуться какому нибудь подобному вліянію. Зачѣмъ послышались стуки въ то же время? зачѣмъ перешли они и въ спальню? Я полагалъ до этого, что всѣ такъ называемыя спиритическія проявленія въ физической природѣ медіумовъ возникаютъ отъ дѣйствія какой либо силы, исходящей изъ тѣла или духа присутствующихъ лицъ; но я не могъ не сознавать, что умъ мой не былъ виновникомъ ощущенія, которое я испытывалъ въ своемъ собственномъ тѣлѣ, а такъ какъ я былъ одинъ, то и не могъ приписать его умственному вліянію другаго лица.
«Съ этого времени я сталъ часто ощущать то же самое вліяніе, но противодѣйствіемъ своей воли избавлялся отъ него. Когда я бывалъ на сеансахъ, рука моя находилась въ движеніи во все продолженіе сеанса, а иногда ощущеніе дрожанія въ ней не прекращалось и цѣлые часы спустя; тогда я пересталъ ходить на сеансы; но это не помогло; даже во время сна рука моя приходила въ движеніе, и этимъ будила меня… Прежде, бывало, одна рука моя подпадала странному вліянію; теперь все тѣло подверглось ему, не смотря на всѣ мои усилія ему противодѣйствовать. Однажды, когда я уже легъ спать, я замѣтилъ что все мое тѣло слегка дрожитъ; я попробовалъ поднять руку, но не могъ пошевельнуть ни единымъ членомъ; умственная же дѣятельность была въ полной силѣ и я слѣдилъ за всѣмъ, что происходило со мной; тѣло мое было приподнято съ кровати и отнесено на край вмѣстѣ съ одѣялами; затѣмъ снято съ кровати, поднято на воздухъ на нѣсколько секундъ,… и опять положено въ кровать. Способность движенія тотчасъ возвратилась ко мнѣ; я всталъ съ постели, осмотрѣлъ одѣяла: они были стянуты къ тому краю, съ котораго я былъ поднятъ, и волочились по полу. Въ другой разъ, когда я точно также никакъ не ожидалъ этого, повторилось тоже самое. Тутъ впервые мнѣ пришло въ голову, что если я отдамся вполнѣ этому вліянію, которое очевидно хотѣло сдѣлать изъ меня медіума, мнѣ быть можетъ удалось бы добраться до истины въ этомъ дѣлѣ…
«Тогда я опять сталъ ходить на сеансы, и рука моя была вынуждена писать… Занятія по медицинской практикѣ оставляли мнѣ мало свободнаго времени для участія въ сеансахъ; съ каждымъ разомъ, однако-же, развивалось нѣчто новое, и почеркъ принималъ особенный характеръ, смотря по проявлявшемуся вліянію, отождествляя такимъ образомъ личность, писавшую моей рукой; мой же обыкновенный почеркъ совершенно другой… Я ничего не зналъ о томъ, что писалось моей рукой, покуда мнѣ не прочитывали этого; и очень часто, когда меня самого просили прочесть написанное — я не могъ разобрать своего письма… Эти проявленія совершенно непроизвольны для меня; я ими не управляю… Иногда, во время моихъ занятій дѣломъ, рука моя начинала двигаться, и я бывалъ вынужденъ отложить свое дѣло, чтобъ уступить требованію сообщенія. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ я былъ разбуженъ среди ночи быстрыми и сильными движеніями руки; я старался всячески отдѣлаться отъ этого вліянія, но не могъ, и долженъ былъ встать и писать… Такимъ образомъ, съ самой первой попытки писанія, только мышцы руки моей служили орудіями для него, а не мысль моя или воля; а передаваемыя мысли не только не были моими, но даже были имъ совершенно противоположны… Повторяю здѣсь, что ученіе, преподанное въ этой книгѣ чрезъ мое посредничество, нисколько не согласуется съ бывшими моими убѣжденіями о затронутомъ предметѣ…
„Такимъ образомъ, я, который во всѣхъ другихъ отношеніяхъ пользовался свободнымъ обладаніемъ своего тѣла, долженъ былъ покориться этой невидимой волѣ, не смотря на рѣшительное сопротивленіе моей собственной и упорную борьбу моихъ собственныхъ мышцъ. И было только одно заключеніе, къ которому я могъ придти, когда привитыя воспитаніемъ предубѣжденія должны были уступить силѣ разума“…
Въ концѣ перваго тома книги Эдмондса приложены образцы почерковъ д-ра Декстера — его обыкновеннаго, и различныхъ другихъ, подъ медіумическимъ вліяніемъ.
Это различіе почерковъ весьма извѣстный фактъ въ медіумизмѣ; я могу подтвердить его изъ личнаго опыта съ тѣмъ близкимъ мнѣ медіумомъ, о которомъ я упоминалъ выше. Писаніе было замѣчательно именно тѣмъ, что оно почти никогда не походило вполнѣ на его обыкновенный почеркъ, а напротивъ отличалось отъ него, смотря по проявлявшимся вліяніямъ; причемъ при повтореніи одного и того же вліянія, повторялся и тотъ же почеркъ. Иногда писаніе это совершалось такъ стремительно, такъ быстро, такими необычайными буквами, что невозможно было разобрать написаннаго. Мнѣ памятенъ особенно одинъ случай, когда рука порывистыми движеніями, съ неимовѣрной стремительностью, наполнила цѣлую страницу повидимому только штрихами; но по нѣкоторымъ поперечнымъ линіямъ было ясно, что это — письмо, разобрать которое не было однако никакой возможности. Медіумъ же въ это время былъ въ полномъ забытьи; въ этихъ случаяхъ, я просилъ немедленно повторенія написаннаго, и повторялось то же письмо, съ тѣмъ же характеромъ, старательнѣе; и, иногда, только послѣ нѣкоторыхъ повтореній удавалось мнѣ добраться до смысла. Это преобладаніе постороннихъ почерковъ въ данномъ медіумизмѣ надо повидимому объяснить тѣмъ обстоятельствомъ, что субъектъ былъ въ это время въ безсознательномъ состояніи, казалось спокойно спалъ, опершись на руку, — поэтому находился въ наилучшихъ условіяхъ пассивности для воспринятія вліяній; большинство же медіумовъ, даже пишущихъ безсознательно, не теряютъ сознанія.
Чѣмъ объяснить это различіе почерковъ?
Различными состояніями самого медіума — нельзя; ибо различіе почерковъ замѣчается большею частію только въ тѣхъ случаяхъ, когда медіумъ пишетъ безсознательно, механически, — когда, слѣдовательно, онъ переходитъ отъ разнообразныхъ состояній сознательной жизни къ однообразному состоянію безсознательной дѣятельности; и тѣмъ болѣе, когда медіумъ переходитъ въ состояніе полнаго забытья (транса). Не говоря уже про то, что никогда еще не было замѣчено, чтобъ различныя душевныя состоянія наши отражались на почеркѣ, придавали ему совершенно другой характеръ, который постоянно бы возвращался и удерживался въ теченіи годовъ; другими словами — чтобъ человѣкъ вообще писалъ различными почерками, — если впрочемъ не достигъ этого искусственнымъ путемъ, для особой цѣли.
Можно пожалуй сдѣлать еще и такое предположеніе: безсознательная наша дѣятельность настолько отлична отъ сознательной, настолько цѣльна и вѣрна себѣ самой, что она имѣетъ какъ бы свою особую личность; поэтому мой почеркъ сознательный можетъ совершенно отличаться отъ моего почерка въ безсознательномъ состояніи и слѣдовательно нѣтъ надобности искать объясненія во вліяніяхъ постороннихъ, даже неприсутствующихъ лицъ и, въ доказательство вѣрности этого объясненія, доискиваться сходства медіумическаго письма съ почеркомъ этихъ лицъ. Но это объясненіе имѣло бы мѣсто только въ томъ случаѣ, еслибъ медіумическое письмо у даннаго медіума постоянно удерживало одинъ и тотъ же характеръ, отличный отъ его обычнаго почерка, что и доказывало бы, что его безсознательная „личность“ имѣетъ и свой почеркъ. Это предположеніе не объясняетъ, очевидно, безконечнаго разнообразія почерковъ у одного и того же медіума.
Придерживаясь дальнѣйшаго приложенія психической теоріи, будемъ искать объясненія въ безсознательномъ вліяніи постороннихъ лицъ. На первомъ мѣстѣ это будутъ лица, присутствующія на сеансахъ. Но сходство ихъ почерка съ различными почерками пишущаго медіума никогда еще не было замѣчено; въ случаяхъ моего личнаго опыта этого сходства также нѣтъ — присутствующій я одинъ, а почерковъ много. Расширяя эту теорію до крайнихъ предѣловъ, остается предположить безсознательное вліяніе постороннихъ лицъ, не участвующихъ на сеансахъ, но гдѣ-либо находящихся и какъ-либо вліяющихъ на медіума. Какъ ни чудесно это объясненіе, но, когда разъ возможность спиритическаго общенія съ лицемъ живущимъ признана и даже почти фактически доказана, то отрицать это, во имя логики, невозможно. Возьмемъ для примѣра недавній случай изъ „Ребуса“. Еслибъ на сеансѣ, который описанъ на стр. 57, находился хорошій пишущій медіумъ, и еслибъ сообщеніе, передававшееся отъ имени спавшаго лица, — ближайшаго сосѣда, — оказалось написаннымъ его почеркомъ, то это было бы для этой теоріи драгоцѣннымъ фактомъ. Изъ такихъ случаевъ мнѣ извѣстенъ только одинъ: здѣшній медіумъ, г-жа К., передавала мнѣ,. что однажды на домашнемъ сеансѣ, на которомъ присутствовали только ея сестра и мать, въ то время какъ получались ея рукою обычныя сообщенія, карандашъ, которымъ она писала, вдругъ остановился, и, послѣ минутной паузы, началъ писать порывисто и совершенно другимъ почеркомъ. Было написано всего нѣсколько словъ, довольно мелко; ихъ тотчасъ не прочитали, но написавшаяся вслѣдъ затѣмъ подпись двумя крупными буквами была немедленно узнана и всѣхъ поразила. То была подпись роднаго брата медіума, находившагося въ Ташкентѣ. Первая мысль была, что онъ умеръ, и пришелъ извѣстить объ этомъ. Стали разбирать написанное, и прочитали: „Я скоро пріѣду“. Это очень удивило всѣхъ домашнихъ — тѣмъ болѣе, что не задолго до этого случая было получено отъ него письмо, въ которомъ онъ извѣщалъ, что надѣется пріѣхать сюда курьеромъ, но не скоро, ибо, состоя на очереди шестнадцатымъ, не можетъ выѣхать ранѣе года. Былъ замѣченъ день и часъ этого страннаго сообщенія; это было 11 мая 1882 г., въ 7 часовъ вечера. Оно тогда же было показано многимъ знакомымъ гг. К. Въ началѣ іюня братъ медіума дѣйствительно пріѣхалъ. Ему показали необычайное извѣщеніе, на основаніи котораго его почти что ожидали. Онъ сейчасъ призналъ свою подпись и пояснилъ, что въ этотъ самый день онъ пустился въ путь; по вычисленію разницы часовъ оказалось, что въ то время когда получилось это сообщеніе, онъ крѣпко заснулъ въ тарантасѣ, а передъ этимъ все время думалъ о своихъ домашнихъ и томъ сюрпризѣ, который доставитъ имъ своимъ пріѣздомъ. Я видѣлъ подлинникъ этого сообщенія и сличалъ его подпись съ подписью г. К.; сходство было несомнѣнное.
Для надлежащаго сужденія о подобныхъ случаяхъ еще многаго, разумѣется, не достаетъ. Они бываютъ такъ неожиданны, къ нимъ относятся такъ небрежно, участіе въ нихъ одной изъ сторонъ на столько пассивно, безсознательно, что надлежащая провѣрка большею частію почти невозможна. Единственная мнѣ извѣстная попытка подвергнуть возможность подобнаго общенія правильному наблюденію была сдѣлана Эдмондсомъ. Въ своей брошюрѣ „о сообщеніяхъ съ живыми“ онъ говоритъ: „Одинъ кружокъ былъ устроенъ въ Бостонѣ, другой здѣсь, въ Нью-Іоркѣ; они собирались въ одно время, и посредствомъ своихъ медіумовъ сносились другъ съ другомъ. Бостонскій кружокъ получалъ чрезъ своего медіума сообщеніе отъ духа нью-іоркскаго медіума, а нью-іоркскій кружокъ получалъ чрезъ своего медіума сообщеніе отъ духа бостонскаго медіума. Такъ продолжалось въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, и протоколы сеансовъ старательно велись. Я намѣреваюсь опубликовать полный отчетъ этихъ опытовъ, ибо они были любопытны какъ попытка установить особаго рода телеграфное сообщеніе, возможность котораго была таким образомъ доказана“. Къ сожалѣнію эти протоколы остались не обнародованными, и даже не пояснено, какимъ путемъ — стукомъ или письмомъ — происходилъ этотъ обмѣнъ извѣстій, и если письмомъ, то было ли и соотвѣтствующее сходство почерковъ.
Какой же будетъ выводъ изъ этихъ фактовъ? Выводъ ясенъ. Если получилось сообщеніе, которое по содержанію и почерку своему соотвѣтствуетъ знакомой намъ живой личности, то мы имѣемъ достаточное основаніе приписать такое сообщеніе тому именно лицу, отъ имени котораго оно исходитъ, т. е. въ данномъ случаѣ — живущему. Если же получилось сообщеніе, которое по содержанію и почерку своему соотвѣтствуетъ лицу отшедшему, то мы имѣемъ такое же точно основаніе приписать подобное сообщеніе тому именно лицу, которому оно по всѣмъ признакамъ принадлежитъ, т. е. отшедшему.
Но есть-ли такіе случаи? Въ спиритуализмѣ ихъ не мало. Обратимся опять къ источникамъ.
Довольно извѣстный въ Соединенныхъ Штатахъ проповѣдникъ методистъ, Самуилъ Уатсонъ, издалъ въ 1872 году книгу подъ названіемъ: „Пробилъ часъ“ (The Clock struck one, by the Rev. Samuel Watson, New-York, 1872), въ которой имѣлъ мужество предать гласности, какимъ образомъ онъ, прежній противникъ всего спиритическаго, былъ приведенъ къ изслѣдованію явленій этой категоріи и признанію не только самихъ фактовъ, но и спиритическаго ученія. Въ этой книгѣ онъ помѣстилъ рядъ сообщеній, полученныхъ имъ чрезъ медіума Мансфильда почеркомъ, хотя и не идентичнымъ, но на столько схожимъ съ почеркомъ тѣхъ знакомыхъ ему лицъ, отъ имени коихъ писались сообщенія, что Уатсонъ приложилъ страницу съ fac-simile нѣкоторыхъ изъ полученныхъ подписей. Стр. 180, 199. Иногда получались подписи лицъ ему неизвѣстныхъ, которыя были признаны другими лицами; см. объ этомъ въ слѣдующемъ его сочиненіи: „The clock struck three“ Chicago,. 1874. Надо замѣтить, что сообщенія, получаемыя Мансфильдомъ, пишутся имъ въ отвѣтъ на запечатанныя письма, безъ всякаго имени или адреса на конвертѣ. Такъ какъ его имя пользуется въ американскомъ спиритуализмѣ громкою извѣстностью, и его медіумизмъ единственный въ своемъ родѣ, то не безъинтересно будетъ сообщить здѣсь нѣсколько подробностей о томъ, какимъ образомъ производится упомянутая операція.
Докторъ медицины Вольфъ, приступивъ къ изслѣдованію медіумическихъ явленій, занялся, между прочимъ, спеціально и Мансфильдомъ. Для этого онъ поселился у него на дому, и въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ пристально наблюдалъ за нимъ. Въ книгѣ, которую онъ потомъ издалъ подъ заглавіемъ: „Поразительные факты въ области современнаго спиритуализма“ (Startling facts in modern Spiritualism, by N. B. Wolfe, M. D. Cincinnati, 1874) онъ говоритъ: «Я отправлялся на почту вмѣстѣ съ Мансфильдомъ; онъ получалъ мои письма, а я — его; такимъ образомъ письма, адресованныя къ нему, прежде всего попадали въ мои руки, и, за очень немногими исключеніями, я не спускалъ съ нихъ глазъ, покуда они не были отвѣчены и отправлены по принадлежности. Люди, обращавшіеся къ Мансфильду, весьма естественно опасались, чтобъ онъ какимъ-нибудь способомъ не проникъ въ содержаніе писемъ, а потому при запечатаніи ихъ принимали противъ этого самыя разнообразныя мѣры предосторожности; иногда ихъ заклеивали крѣпкимъ клеемъ, покрывали краской или лакомъ, или обливали воскомъ, даже прошивали швейной машиной, такъ что всякая десятая часть квадратнаго дюйма конверта была прошита ниткой. Но я не могъ открыть ничего, что хотя сколько-нибудь оправдывало бы эти подозрѣнія, а разумѣется я имѣлъ бы достаточно случаевъ и возможности увидать что-нибудь походящее на обманъ. Не лишено будетъ, полагаю, общаго интереса знать въ точности, какимъ образомъ „спиритическій почтмейстеръ“ отвѣчаетъ на запечатанныя письма.
«Когда онъ усаживался за свой письменный столъ, я клалъ передъ нимъ до полудюжины писемъ; наружный конвертъ вскрывается и бросается въ ящикъ; передъ нимъ остаются тщательно запечатанные конверты безъ всякаго знака или надписи, дающей хотя бы малѣйшее указаніе на имя ихъ авторовъ или тѣхъ лицъ, коимъ они адресованы. Этихъ писемъ онъ теперь касается кончиками пальцевъ своей лѣвой руки, и касается ихъ такъ осторожно, какъ еслибы онъ подбиралъ золотой песокъ, по крупинкѣ. Отъ одного письма онъ переходитъ къ другому, покуда не перетрогаетъ ихъ всѣхъ. Если отвѣта нѣтъ, онъ кладетъ ихъ въ ящикъ и запираетъ. Черезъ полъ-часа или болѣе онъ возобновляетъ попытку получить отвѣтъ. Письма опять передъ нимъ, и подобно пчелѣ, переходящей съ цвѣтка на цвѣтокъ, кончики пальцевъ его переходятъ отъ одного конверта къ другому. Онъ поворачиваетъ ихъ и ощупываетъ. Замазка, краска, сургучъ почти уничтожили въ письмѣ всякій магнетическій слѣдъ; но вотъ онъ нападаетъ на него, и лѣвая рука его судорожно сжимается. Это знакъ успѣха. Личность, которой адресовано письмо, произведшее это странное вліяніе на его руку — тутъ, и готова отвѣтить на него. Тогда остальныя письма отстраняются, а указанное остается передъ медіумомъ, который однимъ изъ пальцевъ лѣвой руки продолжаетъ его касаться. У него лежатъ на томъ же столѣ длинныя полосы бѣлой бумаги и карандашъ. Онъ беретъ его въ правую руку; все готово для письма. Теперь интересъ сосредоточивается въ указательномъ пальцѣ лѣвой руки, касающемся письма… Онъ начинаетъ ударять по письму подобно телеграфному ключику, производя такіе же неправильные звуки. Одновременно съ этими удареніями начинается и писаніе въ правой рукѣ, которое и продолжается безъ перерыва до окончанія сообщенія… Писаніе происходитъ очень быстро, и разнообразится по слогу точно также, какъ это бываетъ и между людьми (стр. 43, 45).
„Когда писаніе окончено, лѣвая рука, которая все время была спазмодически сжата, раскрывается, и вліяніе прекращается; но это только на нѣсколько секундъ; оно опять возвращается, чтобъ надписать на конвертѣ адресъ того лица, къ которому письмо должно быть послано. Какъ только это сдѣлано, такъ полученное запечатанное письмо и полученный на него отвѣтъ вкладываются въ надписанный конвертъ, и тотчасъ сдаются на почту. Я наблюдалъ за всей этой процедурой близко, и видѣлъ ея повтореніе тысячу разъ. Если много писемъ къ отвѣту, то Мансфильдъ рѣдко теряетъ время на то, чтобъ перечитывать что онъ написалъ; но если у него есть немного досуга, онъ читаетъ имъ написанное съ полнымъ вниманіемъ, точно изучаетъ. Когда въ сообщеніи встрѣчаются имена, это для него особенно пріятно; онъ называетъ это своими „tests“ (несомнѣнными доказательствами)… Я видѣлъ однажды какъ онъ писалъ два сообщенія за разъ, одно правой рукой, другое — лѣвой, и то и другое на языкахъ ему неизвѣстныхъ. Въ то время какъ онъ былъ этимъ занятъ, онъ продолжалъ со мною дѣловой разговоръ, начатый еще прежде этого двойнато писанія. Такимъ образомъ, въ то время какъ Мансфильдъ совершенно толково говорилъ со мною, его обѣ руки, можно сказать, также говорили. Въ другой разъ, я помню это очень хорошо, въ то время когда онъ опять писалъ обѣими руками, на двухъ языкахъ — одною слѣва на право, какъ обыкновенно, а другою наоборотъ — онъ сказалъ мнѣ: „Докторъ, знали вы въ Колумбіи человѣка, который назывался Джакобсомъ?“ — Я отвѣтилъ утвердительно; Мансфильдъ продолжалъ: „Онъ здѣсь, и желаетъ вамъ сказать, что сегодня утромъ онъ покинулъ тѣло“. Это извѣстіе о событіи, совершившемся на разстояніи нѣсколькихъ сотъ миль, оказалось вѣрнымъ… Какое объясненіе найти для этого тройственнаго проявленія разумности, силы и индивидуальности?“ (стр. 45-49).
Затѣмъ д-ръ Вольфъ разсказываетъ о своихъ личныхъ опытахъ съ Мансфильдомъ. Онъ носилъ въ своемъ карманѣ до двадцати пяти писемъ на готовѣ, задѣланныхъ въ однообразные кожаные конверты безъ всякой надписи, и при удобномъ случаѣ выкладывалъ ихъ передъ медіумомъ. Въ подробности мы входить здѣсь не будемъ, а только приведемъ общую замѣтку автора о полученныхъ имъ отвѣтахъ. „Иногда они бывали самаго поразительнаго характера; отличались не только точностью, но часто и заключали въ себѣ новыя мысли, новые факты, новыя имена, обстоятельства, числовыя данныя; подъ новыми я разумѣю тѣ свѣдѣнія, которыя никакимъ образомъ не могли-бы быть почерпнуты изъ моего письма, еслибъ даже и сталъ ихъ отыскивать любой придирчивый критикъ“ (стр. 58). Прибавимъ, что въ этихъ отвѣтахъ часто приводились такія подробности, которыя даже и авторамъ вопросныхъ писемъ были неизвѣстны, но потомъ оказывались вѣрными, какъ напр. свидѣтельствуетъ о томъ достопочтенный Уатсонъ въ упомянутой выше книгѣ.
Въ книгѣ Дэль Оуена „Опорная область между двумя мірами“, изданной подъ этимъ же заглавіемъ и на русскомъ языкѣ, описаны въ главѣ IV „явленія умершей родственницы, продолжавшіяся пять лѣтъ“. Это описаніе есть только краткое извлеченіе изъ 388 сеансовъ, которые извѣстный въ Нью-Іоркѣ банкиръ Ливерморъ имѣлъ съ еще болѣе извѣстнымъ медіумомъ, Кэтъ Фоксъ. „На двѣнадцатомъ сеансѣ получилось извѣстіе отъ имени Эстеллы, жены Ливермора, гласившее, что если онъ будетъ такъ же твердъ и ревностенъ въ преслѣдованіи цѣли, то она можетъ явиться ему воочію“.
На 43 сеансѣ это обѣщаніе было исполнено, и въ продолженіе всѣхъ остальныхъ сеансовъ была дана возможность Ливермору убѣдиться въ реальности и тождественности личности, проявлявшейся всѣми возможными для нашего внѣшняго воспріятія средствами, начиная отъ стуковъ и до полной матеріализаціи. Между прочимъ, Ливерморъ получилъ и множество письменныхъ сообщеній отъ жены своей, и притомъ не рукою медіума, а непосредственнымъ письмомъ, т. е. рукою являвшейся фигуры, которая неоднократно была наблюдаема во время самого процесса писанія. Снимки съ подобныхъ сообщеній помѣщены въ книгѣ „Спиритуализмъ въ Америкѣ, Кольмана“ (Spiritualism in America by Benjamin Coleman, London, 1861), и вотъ что свидѣтельствуетъ о нихъ Ливерморъ: „Почеркъ этихъ сообщеній, по тщательномъ сличеніи съ почеркомъ жены моей, оказался совершенно тождественнымъ съ послѣднимъ. Внутренній характеръ, почеркъ, и слогъ этихъ сообщеній служатъ для меня положительными доказательствами тождественности лица, писавшаго ихъ, оставляя въ сторонѣ другія еще болѣе убѣдительныя доказательства, имѣющіяся на лицо“ (стр. 30).
Баронъ Гильденштуббе издалъ въ 1857 году книгу подъ заглавіемъ: „Положительная пневматологія“ (Pneumatologie positive. La réalité des esprits et le phenomêne merveilleux de leur ecriture directe, demontrés par le baron L. de Güldenstubbe. Paris, 1857); въ ней помѣщены снимки многочисленныхъ образцовъ непосредственнаго письма; нѣкоторые изъ нихъ, по увѣренію автора, совершенно сходны съ прижизненнымъ почеркомъ тѣхъ лицъ, отъ имени коихъ написаны сообщенія. Объ одномъ изъ нихъ, подписанномъ его крестнымъ отцомъ, баронъ говоритъ: „Совершенное сходство почерка съ почеркомъ покойнаго было засвидѣтельствовано не только всѣми родственниками моими и дяди моего, упомянутаго крестнаго отца, но и гражданскимъ судомъ острова Эзеля, во время пребыванія моего въ Россіи, весною 1858 г.“.
Изъ недавнихъ фактовъ могу упомянуть о случаѣ переданномъ д-ромъ Никольсомъ въ журналѣ „The Spiritual Record.“, мартъ, 1884 г. Въ его присутствіи было получено непосредственнымъ письмомъ сообщеніе отъ имени покойной дочери его, писанное ея почеркомъ. Въ журналѣ помѣщены фото-типическіе fac-simile какъ самого сообщенія, такъ и прижизненнаго почерка дочери г. Никольса, а также и почерка медіума. Очень понятно, что случаи полнаго сходства почерковъ происходятъ чаще при непосредственномъ письмѣ, т. е. безъ участія руки медіума, а только въ его присутствіи, ибо при этомъ условіи естественное вліяніе умственныхъ и органическихъ условій медіума всего болѣе устраняется.
Подобныхъ случаевъ медіумическаго автографнаго письма въ лѣтописяхъ спиритуализма немало; но я указалъ здѣсь на тѣ, которые могъ найти въ своей библіотекѣ, и о которыхъ, на основаніи приложенныхъ къ нимъ снимковъ, можно имѣть и наглядное сужденіе.
Я забылъ упомянуть объ одномъ интересномъ видѣ медіумическаго письма этого рода, а именно когда медіумъ, вмѣсто своего обычнаго почерка съ правильной орѳографіей, начинаетъ писать не только другимъ ему несвойственнымъ, но и безграмотно, дѣлая при этомъ тѣ ошибки въ правописаніи, которыя были свойственны лицу, называющему себя въ сообщеніи. Не далѣе какъ на дняхъ произошелъ здѣсь подобный случай, и мнѣ передавалъ о немъ самъ свидѣтель его. Медіумъ, постоянно писавшій своимъ почеркомъ и совершенно правильно, началъ ни съ того, ни съ сего выводить очень старательно огромныя буквы съ невозможнымъ правописаніемъ, напр.: „мне тежело видетъ“, и т. д. Сообщеніе осталось неподписаннымъ; участники сеанса — медіумъ и упомянутый выше свидѣтель — никакъ не могли догадаться, отъ кого бы оно могло быть; на разспросы писавшій давалъ отвѣты, которые все-таки не выясняли его личности; онъ опредѣлилъ весьма точно время своего перехода въ тотъ міръ, только безъ означенія года, но и это не помогло; наконецъ онъ далъ свое имя; тогда все написанное сдѣлалось понятнымъ, и все сказанное этой личностью о себѣ оказалось вѣрнымъ. Почеркъ и правописаніе точно также объяснились, ибо вполнѣ могли соотвѣтствовать этому лицу, умершему лѣтъ десять тому назадъ. Было бы очень интересно сравнить почеркъ и правописаніе сообщенія съ уцѣлѣвшими, быть можетъ, рукописями предполагаемой личности; мнѣ обѣщали навести справки.
Могу въ заключеніе пополнить и этотъ отдѣлъ нѣкоторыми случаями изъ моего личнаго опыта. Медіумомъ было то же самое близкое мнѣ лицо, о которомъ я уже не разъ упоминалъ, и свидѣтелемъ факта былъ опять только я одинъ. Въ первомъ случаѣ, когда медіумъ впалъ въ забытье, рука его прежде всего написала имя мнѣ извѣстное, и затѣмъ — нѣсколько словъ, вслѣдствіе чего между мною и невидимымъ собесѣдникомъ произошелъ разговоръ о предметахъ совершенно интимнаго характера. Отвѣты писались рукою медіума. Когда вліяніе отошло и медіумъ пришелъ въ себя, мы замѣтили, что подпись лица, котораго мы оба знали при жизни его, была совершенно идентична съ знакомой намъ подписью его; но на почеркъ всего остальнаго мы не обратили тогда особеннаго вниманія. Только впослѣдствіи, нѣсколько лѣтъ спустя, я вздумалъ сличить почеркъ этого сообщенія съ имѣвшимися у меня письмами этого лица, и. былъ пораженъ сходствомъ этихъ почерковъ, какъ въ общемъ характерѣ, такъ и въ деталяхъ, — въ особенностяхъ нѣкоторыхъ буквъ. Относясь къ предмету критически, и не упуская изъ виду гипотезу первыхъ двухъ факторовъ, допускаю такое предположеніе: такъ какъ это лицо и почеркъ его были намъ извѣстны, то это писаніе могло быть безсознательнымъ воспроизведеніемъ сохранившагося въ нашемъ мозгѣ впечатлѣнія этого почерка. Сказать легко; но понять труднѣе. До начала сеанса ничего не было, что вызывало бы воспоминаніе объ этой личности; мы обыкновенно садились за столъ безъ всякой опредѣленной цѣли, кромѣ желанія повторить опытъ и посмотрѣть, чтò произойдетъ. Медіумъ засыпалъ, и только тогда начиналось письмо; что касается до меня, до моего вліянія, то я неожиданно прочиталъ имя, когда оно было уже написано, и въ то время я вовсе не думалъ о почеркѣ того лица; если предположить, что медіумъ во снѣ видѣлъ это лицо, то этого недостаточно, чтобы начать писать его почеркомъ. Какой нибудь почеркъ мы вообще знаемъ, но воспроизвести его не можемъ, не изучивъ его предварительно въ деталяхъ, съ этой особенной цѣлью; послѣ подобнаго упражненія, равняющагося уже усвоенію этого почерка, рука могла бы, пожалуй, безсознательно воспроизвести его; но допустить эту возможность для нашей безсознательной дѣятельности безъ всякой технической подготовки, значитъ признать за ней такую самостоятельность проявленія, которая уже ничѣмъ не отличаетъ ее отъ сознательной дѣятельности другаго лица. Это та же рѣчь на незнакомомъ языкѣ. Сомнамбулы пишутъ безсознательно, но никогда еще они не писали чужимъ почеркомъ.
Всѣ эти предположенія и объясненія устраняются, впрочемъ, сами собою въ тѣхъ случаяхъ, когда ни медіумъ, ни участники сеанса не знаютъ ни лица, отъ имени котораго получается сообщеніе, ни почерка его, — чему примѣры были приведены выше. Въ моемъ опытѣ есть случай, который, хотя и не представляетъ полнаго воспроизведенія чужаго почерка, а лишь нѣкоторыхъ его особенностей, но за то замѣчателенъ тѣмъ, что ни медіумъ, ни я, не видали почерка того лица, отъ имени котораго получилось сообщеніе; даже медіумъ вовсе и не видалъ этого лица, а я видѣлъ его нѣсколько разъ въ молодости, лѣтъ тридцать тому назадъ, и около того же времени эта личность покинула землю. 24 октября, 1872 года, при обычныхъ условіяхъ нашихъ сеансовъ, т. е. когда медіумъ уже впалъ въ трансъ, его рукою было написано:
„Скорблю о паствѣ своей, болѣю объ ней съ Богонарѣченнымъ сыномъ моимъ, ищущимъ путей Господнихъ. Іерей Николай“.
Я ничего не понялъ изъ этого сообщенія — къ чему и отъ кого оно могло быть. Я просилъ разъясненія; было написано:
„Напрасно, государь мой, вы мыслите объ упрежденіи; оное было немыслимо, ибо могло бы послужитъ къ отвращенію случившагося; отвратить же оное было невозможно; оное предначертано было благимъ провидѣніемъ ради души… нуждающейся въ молитвѣ многой!…“
На сдѣланный мною вопросъ было отвѣчено:
„Жертва ваша велика есть, но неизбѣжна“.
Тутъ вліяніе отошло, и медіумъ пришелъ въ себя; обсудивъ полученное, мы стали догадываться отъ кого могла быть эта рѣчь. Почеркъ сообщенія имѣлъ свои особенности; въ нѣкоторыхъ чертахъ онъ походилъ на почеркъ медіума, въ другихъ — нѣтъ; первая фраза особенно отличалась отъ обыкновеннаго его почерка. Мнѣ было очень интересно сличить почеркъ этого сообщенія съ почеркомъ того лица, которымъ оно было подписано, и мнѣ удалось достать нѣсколько страницъ писанныхъ его рукой. Изъ сличенія этихъ почерковъ оказалось, что нѣкоторыя буквы сообщенія имѣютъ ту самую форму, которую онѣ имѣютъ и въ добытой мною рукописи, — форму, которая обычному почерку медіума несвойственна; напр. буква л въ сообщеніи вездѣ написана на подобіе греческаго λ; въ добытомъ мною подлинникѣ встрѣчаются обѣ формы; въ многократныхъ подлинныхъ подписяхъ „Николай“ вездѣ удержана форма λ — та самая, которая употреблена и въ подписи сообщенія. Въ обычномъ же почеркѣ медіума эта греческая форма буквы λ никогда не встрѣчается. — Еще, буква д въ сообщеніи всюду написана хвостомъ внизъ; въ добытой мною рукописи точно также эта буква постоянно писана хвостомъ внизъ; медіумъ же никогда не писалъ эту букву такимъ образомъ. Откуда же взялась у него форма этихъ буквъ именно для этого сообщенія, тогда какъ въ другихъ сообщеніяхъ, написанныхъ рукою того же медіума, подобная форма этихъ буквъ не встрѣчается? Откуда это странное совпаденіе? Нельзя также не обратить особеннаго вниманія на самый слогъ сообщенія, на выраженія: „государь мой“, „мыслите“, „оное“, „есть“, въ которыхъ уже никакъ нельзя видѣть отраженіе нашего мозга или нашего способа выраженія.
О подобныхъ случаяхъ медіумическаго письма — даже такихъ, когда медіумъ вовсе и не зналъ того лица, почеркъ котораго онъ воспроизводитъ — приходилось неоднократно слышать и въ другихъ частныхъ кружкахъ нашихъ. См. кстати помѣщенное въ № 14 „Ребуса“ извѣстіе о „Медіумическихъ опытахъ въ Витебской губерніии“.