Въ каждой, правильно слагающейся жизни мальчика наступаетъ моментъ, въ который ему пламенно хочется отправиться куда-нибудь и вырыть изъ земли кладъ. Такое желаніе внезапно осѣнило Тома. Онъ пошелъ за Джо Гарперомъ, но не нашелъ его: отправился къ Бену Роджерсу; оказалось, что тотъ удитъ гдѣ-то рыбу. Тогда онъ натолкнулся на Гекъ Финна, Красную руку. Чего было лучше! Томъ отвелъ его въ сторону и открылъ ему дѣло, подъ секретомъ. Гекъ былъ согласенъ. Гекъ былъ всегда согласенъ принять участіе въ каждомъ предпріятіи, которое доставляло удовольствіе и не требовало капиталовъ, потому что онъ владѣлъ съ излишкомъ тѣмъ временемъ, которое не-деньги.
— А гдѣ будемъ рыть? — спросилъ онъ.
— О, въ разныхъ мѣстахъ.
— Какъ, развѣ вездѣ позарыто?
— Нѣтъ, этого нельзя сказать. Зарываютъ въ особыхъ уголкахъ, Гекъ!.. Иногда на островахъ, иногда опустятъ въ землю такой старый сундучекъ подъ оконечностью сука стараго дерева, именно на самомъ томъ мѣстѣ, куда падаетъ тѣнь въ полночь; большею же частью, въ такихъ домахъ, гдѣ «водится».
— А кто же это прячетъ такъ?
— Кто! Разумѣется, воръ… неужели не понимаешь? Вѣдь, не суперинтенденты же воскресныхъ школъ!
— Почему же мнѣ знать? Будь у меня деньги, я не зарывалъ бы ихъ, а растратилъ бы, чтобы весело время провести.
— И я тоже, но воры поступаютъ не такъ; они всегда зароютъ, да и оставятъ тутъ.
— И не придутъ сами опять, чтобы взять?
— Они и хотятъ придти, только почти всегда забудутъ поставленные знаки; а не то умираютъ. Какъ бы тамъ ни было, а сундукъ лежитъ долго въ землѣ и заржавѣетъ; потомъ, кто-нибудь находитъ старую, пожелтѣлую бумажку, на которой указано, какъ найти знаки… Бумажку приходится разбирать цѣлую недѣлю, потому что написано, обыкновено шифромъ и ги…роглификами.
— Гиро… что такое?
— Гироглифики, это такіе разные рисуночки и штучки, которые будто такъ себѣ, ничего не значатъ.
— И у тебя есть такая бумажка, Томъ?
— Нѣтъ.
— Такъ какъ же мы знаки отыщемъ?
— Безъ нихъ обойдемся. Кладъ всегда зарытъ или въ такомъ домѣ, гдѣ «нечисто», или на какомъ-нибудь островѣ, или подъ высохшимъ деревомъ, у котораго одинъ сукъ торчитъ. Мы, вѣдь, уже порядочно изслѣдовали островъ Джэксонъ; можемъ и еще по немъ походить. А за ручьемъ «Тихой Сѣнью» есть старый домъ, въ которомъ «водится»… Въ тѣхъ же мѣстахъ пропасть сухихъ деревьевъ… очень ихъ много.
— И подъ каждымъ изъ нихъ кладъ?
— Ахъ, что онъ говоритъ! Нѣтъ!
— Такъ какъ же ты узнаешь, подъ которымъ рыть?
— Поищемъ у всѣхъ.
— Помилуй, Томъ, да это все лѣто займетъ!
— Что же изъ этого? Ты подумай только, что если тебѣ попадется мѣдный котелокъ и въ немъ сотня долларовъ, и ржавыхъ, и свѣтлыхъ, или прогнившая шкатулочка, набитая брилліантами? Что скажешь на это? Глаза у Гека такъ и загорѣлись.
— О, всего для меня даже много, слишкомъ много! Дай мнѣ только эту сотню долларовъ, а брилліанты бери себѣ!
— Ладно. Только я брилліантами не пренебрегаю. За иной изъ нихъ дадутъ и двадцать долларовъ. Между ними не бываетъ ни одного, который стоилъ бы менѣе шести битовъ[1] или цѣлаго доллара.
— Не врешь?
— Вѣрно говорю; спроси кого хочешь. Ты не видывалъ никогда брилліанта, Гекъ?
— Не помню что-то.
— Вотъ короли ими такъ и осыпаны.
— Я не знаю ни одного короля, Томъ.
— Понятно. Но если бы ты въ Европу поѣхалъ, то увидалъ бы тамъ, какъ они скачутъ цѣлымъ роемъ.
— Они скачутъ, Томъ?
— Скачутъ?.. Вотъ башка!.. Разумѣется, нѣтъ.
— Зачѣмъ же ты тогда говоришь?
— Ахъ, чтобъ тебя!.. Я хотѣлъ только сказать, что ты увидѣлъ бы тамъ ихъ… не за скаканьемъ, разумѣется… чего имъ скакать?.. а такъ какъ они, вообще, разгуливаютъ… въ родѣ стараго горбуна, Ричарда.
— Ричарда! А какъ по фамиліи?
— Онъ безъ фамиліи. У королей только собственное имя.
— Можетъ-ли быть?
— Да, одно имя.
— Если имъ такъ нравится, то пусть ихъ, но только я не захотѣлъ бы быть королемъ и съ одною только кличкою!.. Но ты скажи, гдѣ мы начнемъ рыть?
— Не знаю самъ. Хочешь, попытаемся у того суковатаго засохшаго дерева, что лежитъ по ту сторону ручья «Тихой Сѣни»?
— Согласенъ.
Они достали погнутую кирку и заступъ, и отправились въ намѣченное мѣсто, до котораго приходилось отмахать три мили. Добравшись туда, усталые и едва переводя духъ, оба они прилегли отдохнуть подъ тѣнью сосѣдняго вяза, и стали курить.
— Мнѣ это весело, — сказалъ Томъ.
— И мнѣ тоже.
— Скажи, Гекъ, если мы найдемъ здѣсь кладъ, что ты станешь дѣлать съ своей долей?
— Будутъ у меня пряники и стаканъ содовой воды каждый день, и я буду ходить во всѣ цирки, которые только покажутся здѣсь. Жить буду весело.
— И не будешь откладывать ничего?
— Откладывать?.. Это зачѣмъ?
— Ну, на всякій случай…
— Нѣтъ, мнѣ не стоить. Отецъ вернется же когда-нибудь сюда и запустить свою лапу въ мои денежки, если я ихъ раньше не употреблю. И я тебѣ скажу, что онъ-то прочиститъ имъ глаза очень скоро. Но что ты будешь дѣлать съ своею долею, Томъ?
— Я куплю себѣ новый барабанъ и настоящую саблю. Потомъ еще красный галстухъ, щенка бульдога и женюсь.
— Женишься!
— Женюсь.
— Томъ, ты… ты не въ своемъ умѣ!
— Подожди и увидишь.
— Томъ, да это самое безумное, что ты можешь сдѣлать, Томъ! Посмотрѣлъ бы на моего отца и мать. Драка! Ничего, бывало, кромѣ какъ вѣчная драка. Я помню это очень хорошо!
— Это еще ничего не доказываетъ. Дѣвушка, на которой я женюсь, драться не будетъ.
— Вѣрь, Томъ, что всѣ онѣ одинаковы. Каждая готова человѣка заѣсть. Поразмысли объ этомъ хорошенько. Я тебѣ добра желаю. Какъ звать дѣвчонку-то?
— Она вовсе не дѣвчонка. Она дѣвица.
— Это все едино; одни говорятъ: «дѣвчонка», другіе: «дѣвица». Но все же зовутъ ее какъ-нибудь? Скажи, Томъ.
— Я скажу тебѣ, только послѣ; не теперь.
— Ну, ладно, пусть такъ. Только, если ты женишься, я буду уже совсѣмъ одинокъ, больше прежняго!
— Нѣтъ, Гекъ, ты будешь жить у меня. А теперь не думай объ этомъ и давай рыть.
Они трудились и потѣли цѣлые полчаса. Ничего не показывалось. Поработали еще полчаса. Никакого результата.
— Да что они всегда такъ глубоко зарываютъ? — спросилъ Гекъ.
— Иной разъ… не всегда. Вообще, нѣтъ. Я думаю только, что мы попали не на то мѣсто.
Они перешли далѣе и начали рыть опять. Работа шла не скоро, однако, все же подвигалась впередъ; оба молчали нѣсколько времени, потомъ Гекъ оперся о свой заступъ, отеръ рукавомъ капли пота, выступившія у него на лбу, и спросилъ:
— А когда мы тутъ выкопаемъ кладъ, гдѣ будемъ искать потомъ?
— Я думаю, что лучше всего подъ тѣмъ старымъ деревомъ, которое на Кардифскомъ холмѣ, за домомъ вдовы.
— Мѣсто хорошее, не спорю, а только не отняла бы она у насъ эту находку, Томъ? Вѣдь земля-то ея.
— Не отняла бы! Пусть попробуетъ. Кладъ всегда принадлежитъ тому, кто его нашелъ. На чьей землѣ, это все равно.
Завѣреніе было утѣшительно. Они снова принялись рыть, но Гекъ замѣтилъ черезъ нѣсколько времени:
— А что, какъ мы опять не тамъ роемъ? Какъ ты полагаешь?
— Это странно, Гекъ… Я просто не понимаю. Но иной разъ вѣдьмы мѣшаютъ дѣлу. Я думаю, что и тутъ какая-нибудь замѣшалась.
— О, вздоръ! Онѣ днемъ никакой силы не имѣютъ.
— Это правда; я не подумалъ объ этомъ… Ахъ, теперь понимаю! Что мы за дураки! Вѣдь надо найти мѣсто, на которое тѣнь отъ сука падаетъ въ полночь, и рыть тамъ!
— Такъ, прахъ побери, мы работали все время напрасно! Но, ничего не подѣлаешь, надо намъ придти сюда опять ночью. Далеконько оно… Тебѣ удастся улизнуть?
— Улизну непремѣнно, потому что, если кто придетъ сюда, да увидитъ эти ямы, то догадается тотчасъ, что тутъ надо искать кладовъ и найдетъ.
— Ну, хорошо, я приду и стану мяукать ночью.
— Прекрасно. Инструментъ нашъ оставимъ здѣсь.
Мальчики прибыли на мѣсто въ условленное время и усѣлись въ темнотѣ, выжидая. Кругомъ было пусто, а наступавшій часъ имѣлъ всегда, съ древнихъ временъ, свое грозное значеніе. Духи перешептывались въ шуршавшей листвѣ, привидѣнія выглядывали изъ мрачной чащи, издали донеслось глухое собачье рычаніе, филинъ отвѣтилъ на него своимъ гробовымъ гуканьемъ. Все наводило страхъ на мальчиковъ и разговоръ у нихъ не вязался. Наконецъ, по ихъ разсчету, наступила полночь, они замѣтили, куда падала тѣнь отъ сука, и начали рыть. Надежда ихъ возрастала, любопытство усиливалось, вмѣстѣ съ тѣмъ шла успѣшнѣе и работа. Яма была уже порядочно глубока, но каждый разъ, когда сердца ихъ вздрагивали отъ радости, при ударѣ заступа о что-нибудь твердое, имъ приходилось тотчасъ разочаровываться: въ ямѣ оказывался только камень или обрубокъ дерева. Томъ проговорилъ, наконецъ:
— Нечего и продолжать, Гекъ. Опять промахнулись.
— Вотъ еще! Ошибки не можетъ быть: мы отмѣтили тѣнь, точка въ точку.
— Да, но дѣло въ другомъ.
— Въ чемъ же?
— Мы опредѣлили время на-угадъ. Можетъ быть, чуть-чуть позже, или чуть-чуть раньше полуночи. Гекъ выронилъ изъ рукъ заслупъ.
— Вотъ оно что! — сказалъ онъ. — Въ этомъ вся бѣда и намъ придется это дѣло совсѣмъ оставить. Мы никогда не сможемъ опредѣлить часъ совсѣмъ точно; притомъ, все это слишкомъ страшно: и время такое, въ которое снуютъ вѣдьмы и всякіе духи. Мнѣ все чудилось, что за мною кто-то стоитъ, и я не смѣлъ оборотиться: думаю, а что какъ столкнусь съ кѣмъ-нибудь, кто тоже своего счастія ищетъ? Съ тѣхъ поръ какъ мы здѣсь, меня все морозъ по кожѣ подираетъ.
— И со мною тоже самое, Гекъ. И ты знаешь, что они всегда зарываютъ мертвеца подлѣ своего клада, для того чтобы онъ его сторожилъ?
— Страсти какія!
— Да, это такъ. Мнѣ всегда говорили.
— Томъ, мнѣ совсѣмъ не понутру возня тамъ, гдѣ мертвецы. Съ ними только въ бѣду попадешь.
— И мнѣ оно непріятно, Гекъ. И представь себѣ, вдругъ онъ выставитъ свой черепъ и скажетъ что-нибудь!
— Перестань, Томъ, это страшно.
— Страшно, Гекъ. Мнѣ такъ не по себѣ…
— Слушай, Томъ, бросимъ мы это мѣсто и выберемъ другое.
— Хорошо, это лучше будетъ.
— Куда же направимся?
Томъ подумалъ немного и рѣшилъ:
— Въ тотъ домъ, гдѣ «нечисто». Самое лучшее.
— Не скажи! Я не люблю домовъ, гдѣ «нечисто», Томъ. Въ нихъ еще хуже, чѣмъ съ мертвецами. Мертвецъ скажетъ тебѣ что-нибудь, можетъ быть, но наврядъ-ли станетъ онъ подкрадываться въ саванѣ, совсѣмъ незамѣтно, чтобы вдругъ выглянуть тебѣ изъ-за плеча и заскрипѣть зубами, какъ это дѣлаютъ привидѣнія. А такой штуки я не выдержу, Томъ; да и не выдержать никому.
— Такъ оно, Гекъ, но привидѣнія расхаживаютъ только по ночамъ; они не помѣшаютъ намъ работать днемъ.
— Вѣрно; однако, какъ ты самъ знаешь отлично, никто не любитъ ходить къ этому дому, не только ночью, но и днемъ.
— Это потому, что люди избѣгаютъ всегда тѣхъ мѣстъ, гдѣ было убійство. Я тебѣ скажу тоже, что даже и ночью никто не видывалъ тамъ привидѣнія; только синіе огоньки выскакиваютъ иногда изъ оконъ, вотъ и все; настоящихъ привидѣній нѣтъ.
— Ты развѣ не знаешь, Томъ, что если гдѣ порхаетъ такой огонекъ, то позади его идетъ призракъ? Это ясно, потому что, какъ извѣстно, эти огоньки употребляются одними призраками, больше никѣмъ.
— Совершенная правда, но если привидѣнія не бродятъ днемъ, то чего же намъ бояться?
— Ну, ладно. Если тебѣ такъ хочется, поищемъ въ томъ домѣ; но, повторяю, дѣло рискованное.
Они спускались съ холма въ это время. Посерединѣ освѣщенной луною долины стоялъ заколдованный домъ. Онъ возвышался совершенно особнякомъ; ограда его давно разрушилась, крыльцо заросло ползучими растеніями, трубы осыпались, рамы были выбиты, одинъ уголъ въ крышѣ совсѣмъ провалился. Мальчики постояли немного, поджидая, не вылетитъ-ли изъ котораго-нибудь окна синій огонекъ; потомъ, разговаривая вполголоса, какъ то требовалось часомъ и обстоятельствами, они повернули круто направо, сторонясь подалѣе отъ нечистаго мѣста, и пустились домой въ обходъ Кардифскаго холма.
- ↑ Мелкая серебряная индѣйская монета на Западѣ, равная 7½ пенсовъ.