АМБА
На другой день густой, тяжелый туман окутывал все окрестности. День казался серым, пасмурным; было холодно, сыро…
Пока люди собирали имущество и вьючили лошадей, мы с Дерсу, наскоро напившись чаю и захватив в карман по сухарю, пошли вперед. Обыкновенно по утрам я всегда уходил с бивака раньше других. Производя маршрутные съемки, я подвигался настолько медленно, что часа через два отряд меня обгонял, и на большой привал я приходил уже тогда, когда люди успевали поесть и снова собирались в дорогу. То же самое было и после полудня: уходил я раньше, а на бивак приходил лишь к обеду.
Еще накануне Дерсу говорил мне, что в этих местах бродит много тигров, и потому не советовал отставать от отряда.
Путь наш лежал правым берегом Ли-Фудзина. Иногда тропинка отходила в сторону, углубляясь в лес настолько, что трудно было ориентироваться и указать, где течет Ли-Фудзин, но совершенно неожиданно мы снова выходили на реку и шли около береговых обрывов.
Кто не бывал в тайге Уссурийского Края, тот не может себе представить, какая это чаща, какие это заросли. Буквально в нескольких шагах ничего нельзя увидеть. В двух или трех саженях не раз случалось подымать с лежки зверя, и только шум и треск сучьев указывали направление, в котором уходило животное. Вот именно по такой-то тайге мы и шли уже подряд в течение двух суток.
Погода нам не благоприятствовала. Все время моросило, на дорожке стояли лужи, трава была мокрая, с деревьев падали редкие крупные капли. В лесу стояла удивительная тишина. Точно все вымерло. Даже дятлы — и те куда-то исчезли.
— Черт знает что за погода, — говорил я своему спутнику. — Не то туман, не то дождь, — не разберешь, право. Ты как думаешь, Дерсу, разгуляется погода или станет еще хуже?
Гольд посмотрел на небо, оглянулся кругом и молча пошел дальше. Через минуту он остановился и сказал:
— Наша так думай: это земля, сопка, лес — все равно люди. Его теперь потеет. Слушай! — Он насторожился. — Его дышит, все равно люди…
Он пошел снова вперед и долго еще говорил мне о своих воззрениях на природу, где все было живым, как люди.
Было уже около 11 часов утра. Судя по времени, вьючный обоз должен был давно уже обогнать нас, а между тем сзади, в тайге, ничего не было слышно.
— Надо подождать! — сказал я своему спутнику.
Он молча остановился, снял с плеча свою берданку, приставил ее к дереву, сошки воткнул в землю и стал искать свою трубку.
— Тьфу! Моя трубку потерял, — сказал он с досадой.
Он хотел идти назад и искать свою трубку, но я советовал ему подождать в надежде, что люди, идущие сзади, найдут его трубку и принесут с собою.
Мы простояли минут двадцать. Старику, видимо, очень хотелось курить. Наконец он не выдержал, взял ружье и сказал:
— Моя думай, трубка тут близко есть. Надо назад ходи.
Обеспокоенный тем, что вьюков нет долго, и опасаясь, что с лошадьми могло что-нибудь случиться, я вместе с Дерсу пошел назад.
Гольд шел впереди и, как всегда, качал головой и рассуждал вслух сам с собой:
— Как это моя трубка потерял? Али старый стал, али моя голова худой, али как…
Он не докончил фразы, остановился на полуслове, затем попятился назад и, нагнувшись к земле, стал рассматривать что-то у себя под ногами. Я подошел к нему. Дерсу озирался, имел несколько смущенный вид и говорил шепотом:
— Посмотри, капитан, это Амба. Его сзади наша ходи. Это шибко худо. След совсем свежий. Его сейчас тут был…
Действительно, совершенно свежие отпечатки большой кошачьей лапы отчетливо виднелись на грязной тропинке. Когда мы шли сюда, следов на дорожке не было. Я это отлично помнил, да и Дерсу не мог бы пройти мимо них. Теперь же, когда мы повернули назад и пошли навстречу отряду, появились следы: они направлялись в нашу сторону. Очевидно, зверь все время шел за нами по пятам.
— Его близко тут прятался, — сказал Дерсу, указав рукой в правую сторону. — Его долго тут стоял, когда наша там остановился, моя трубка искал[изд. 1]. Наша назад ходи, его тогда скоро прыгал. Посмотри, капитан, в следах воды еще нету…
Действительно, несмотря на то, что кругом всюду были лужи, вода еще не успела наполнить следы, выдавленные лапой тигра. Не было сомнения, что страшный хищник только что стоял здесь и затем, когда услышал наши шаги, бросился в чащу и спрятался где-нибудь за буреломом.
— Его далеко ходи нету. Моя хорошо понимай. Погоди, капитан!..
Несколько минут мы простояли на одном месте в надежде, что какой-нибудь шорох выдаст присутствие тигра, но тишина была гробовая. Эта тишина была какой-то особенно таинственной, страшной.
— Капитан! — обратился ко мне Дерсу, — теперь надо хорошо смотри. Твоя винтовка патроны есть? Тихонько надо ходи. Какая ямка, какое дерево на земле лежи, надо хорошо посмотри. Торопиться не надо. Это — Амба. Твоя понимай — Амба?!.
Говоря это, он сам осматривал каждый куст и каждое дерево. Так прошли мы около получаса. Дерсу все время шел впереди и не спускал глаз с тропинки.
Наконец мы услышали голоса: кто-то из казаков ругал лошадь. Через несколько минут подошли люди с конями. Две лошади были в грязи. Седла тоже были замазаны глиной. Оказалось, что при переправе через одну проточку обе лошади оступились и завязли в болоте. Это и было причиной их запоздания. Как я и думал, стрелки нашли трубку Дерсу на тропе и принесли ее с собою.
Чтобы идти дальше, нужно было поправить вьюки, переложить грузы и хоть немного обмыть лошадей от грязи.
Я хотел было сделать привал и варить чай, но Дерсу посоветовал поправить одну седловку и идти дальше. Он говорил, что где-то недалеко в этих местах есть охотничий балаган. Там он полагал остановиться биваком. Подумав немного, я согласился.
Люди начали снимать с измученных лошадей вьюки, а я с Дерсу снова пошел по дорожке. Не успели мы сделать и двухсот шагов, как снова наткнулись на следы тигра. Страшный зверь опять шел за нами и опять, как в первый раз, почуяв наше приближение, уклонился от встречи. Дерсу остановился и, оборотившись лицом в ту сторону, куда скрылся тигр, закричал громким голосом, в котором я заметил нотки негодования:
— Что ходишь сзади?.. Что нужно тебе, Амба? Что ты хочешь? Наша дорога ходи, тебе мешай нету. Как твоя сзади ходи? Али в тайге места мало?!.
Он потрясал в воздухе своей винтовкой. В таком возбужденном состоянии я никогда его не видывал. В глазах Дерсу была видна глубокая вера в то, что тигр, Амба, слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас в покое и уйдет в другое место. Прождав минуты три, старик облегченно вздохнул, затем, закурив свою трубку и взбросив винтовку на плечо, уверенно пошел дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно сосредоточенным. Он устыдил тигра и заставил его удалиться.
Приблизительно еще с час мы шли лесом. Вдруг чаща начала редеть. Перед нами открылась большая поляна. Тропа перерезала ее наискось по диагонали.
Продолжительное путешествие по тайге сильно нас утомило. Глаз искал отдыха и простора. Поэтому можно себе представить, с какой радостью мы вышли из леса и стали осматривать поляну.
— Это — Квандагоу, — сказал Дерсу. — Скоро наша балаган найди есть.
Елань[1], по которой мы теперь шли, была покрыта зарослями низкорослого папоротника-орляка. За лесом, с северной стороны, слабо сквозь туман виднелись высокие горы, покрытые лесом. По низине кое-где стояли одиночные деревья, преимущественно клен, дуб и даурская береза. С правой стороны поляны было узкое болото с солонцами, куда, по словам Дерсу, постоянно по ночам выходили изюбри и дикие козы, чтобы полакомиться водяным лютиком и погрызть соленую черную землю.
— Надо наша сегодня на охоту ходи, — говорил Дерсу, показывая сошками на болото.
Часам к трем пополудни мы действительно нашли двускатный балаганчик. Сделан он был из кедрового корья китайскими охотниками так, что дым от костра, разложенного внутри, выходил по обе стороны и не позволял комарам проникнуть внутрь помещения. Около балагана протекал небольшой ручей. Пришлось опять долго возиться с переправой лошадей на другой берег, но, наконец, и это препятствие было преодолено.
Между тем погода по-прежнему, как выражался Дерсу, «потела». С утра хмурившееся небо начало как бы немного проясняться. Туман поднялся выше, кое-где появились просветы, дождь перестал, но на земле было еще сыро…
Я решил остаться здесь на ночь. Мне очень хотелось поохотиться на солонцах, тем более что у нас давно не было мяса и мы уже четвертые сутки питались одними сухарями.
Через несколько минут на биваке закипела та веселая и спешная работа, которая знакома всякому, кому приходилось подолгу бывать в тайге и вести страннический образ жизни. Развьюченные лошади были пущены на волю. Как только с них сняли седла, они сперва повалялись на земле, потом, отряхнувшись, пошли на поляну кормиться.
На случай дождя все вьюки сложили в одно место и прикрыли их брезентами.
Пока возились с лошадьми и разбирали седла, кто-то успел уже разложить костер и повесить над огнем чайник.
На биваке Дерсу проявлял всегда удивительную энергию. Он бегал от одного дерева к другому, снимал бересту, рубил жерди и сошки, ставил палатку, сушил свою и чужую одежду и старался разложить огонь так, чтобы внутри балагана можно было сидеть и не страдать от дыма глазами. Я всегда удивлялся, как успевал этот уже старый человек делать сразу несколько дел и как работа в руках у него спорилась и кипела[изд. 2]. Мы давно уже разулись и отдыхали, а Дерсу все еще хлопотал около балагана.
Через час наблюдатель со стороны увидел бы такую картину: на поляне около ручья пасутся лошади; спины их мокры от дождя. Дым от костров не подымается кверху, а стелется низко над землею и кажется неподвижным. Спасаясь от комаров и мошек, все люди спрятались в балаган. Один только человек все еще торопливо бегает по лесу — это Дерсу; он хлопочет о заготовке дров на ночь.
В августе месяце, да еще в пасмурный день, смеркается очень рано. Так было и теперь. Туман держался только по вершинам гор. Клочья его бродили по кустам и казались привидениями.
Наскоро поужинав, мы пошли с Дерсу на охоту. Путь наш лежал по тропинке к биваку, а оттуда наискось к солонцам около леса. Множество следов изюбрей и диких коз было заметно по всему лугу. Черноватая земля солонцов была почти совершенно лишена растительности. Малые низкорослые деревья, окружавшие их, имели чахлый и болезненный вид. Здесь местами земля была сильно истоптана. Видно было, что изюбри постоянно приходили сюда и в одиночку, и целыми стадами.
Выбрав удобное местечко, мы сели и стали поджидать зверя. Я прислонился к пню и стал осматриваться. Темнота быстро сгущалась около кустов и внизу под деревьями. Дерсу долго не мог успокоиться. Он ломал сучки, чтобы открыть себе обстрел, и зачем-то пригибал растущую позади него березку.
Кругом в лесу и на поляне стояла мертвящая тишина, нарушаемая только однообразным жужжанием комаров. Такая тишина как-то особенно гнетуще действует на душу. Невольно сам уходишь в нее, подчиняешься ей, и, кажется, сил не хватило бы нарушить ее словом или каким-нибудь неосторожным движением.
В воздухе и на земле становилось все темнее и темнее. Кусты и деревья начали принимать неопределенные очертания: они казались живыми существами и как будто передвигались с одного места на другое. Порой мне грезилось, что это олени; фантазия дополняла остальное. Я сжимал ружье в руках и готов был уже выстрелить, но каждый раз, взглянув на спокойное лицо Дерсу, я приходил в себя. Иллюзия сразу пропадала, и темный силуэт оленя снова принимал фигуру куста или дерева. Как мраморное изваяние, сидел Дерсу. Он пытливо смотрел на кусты около солонцов и спокойно выжидал свою добычу. Один раз он вдруг насторожился, тихонько поднял свое ружье и стал напрягать зрение. Сердце мое усиленно забилось. Я тоже стал смотреть в ту сторону, куда смотрел старик, но ничего не видел. Скоро я заметил, что Дерсу успокоился; успокоился и я также.
Стало совсем темно, так темно, что в нескольких шагах нельзя уже было рассмотреть ни черной земли на солонцах, ни темных силуэтов деревьев. Комары нестерпимо кусали шею и руки. Я прикрыл лицо сеткой. Дерсу сидел без сетки и, казалось, совершенно не замечал их укусов.
Вдруг до слуха моего донесся шорох. Я не ошибся. Шорох исходил из кустов, находящихся по другую сторону солонцов, как раз против того места, где мы сидели. Я посмотрел на Дерсу. Он пригибал голову и, казалось, силой своего зрения хотел проникнуть сквозь темноту и узнать причину этого шума. Иногда шорох усиливался и становился очень явственным, иногда затихал и прекращался совершенно. Сомнений не было, кто-то осторожно приближался к нам через заросли. Это изюбрь шел грызть и лизать соленую землю. Мое воображение рисовало уже стройного оленя с красивыми ветвистыми рогами. Я отбросил сетку, стал слушать и смотреть, совершенно позабыв про комаров. Я искал глазами изюбря, который, по моим расчетам, был от нас в семидесяти или восьмидесяти шагах, не более.
Вдруг грозное ворчание, похожее на отдаленный гром, пронеслось в воздухе:
— Рррррр!..
Дерсу схватил меня за руку.
— Амба, капитан! — сказал он испуганным голосом.
Жуткое чувство сразу всколыхнуло мое сердце. Я хотел бы
передать, что я почувствовал, но едва ли я сумею это сделать.
Я почувствовал, как какая-то истома, какая-то тяжесть стала опускаться мне в ноги. Колени заныли, точно в них налили свинца. Ощущение это знакомо всякому, кому случалось неожиданно чего-нибудь сильно испугаться. Но в то же время другое чувство, чувство, смешанное с любопытством, с благоговением к царственному грозному зверю и с охотничьей страстью, наполнило мою душу.
— Худо! Наша напрасно сюда ходи. Амба сердится! Это его место, — говорил Дерсу, и я не знаю, говорил ли он сам с собою или обращался ко мне. Мне показалось, что он испугался.
— Рррррр!.. — снова раздалось в ночной тишине.
Вдруг Дерсу быстро поднялся с места. Я думал, он хочет стрелять. Но велико было мое изумление, когда я увидел, что в руках у него не было винтовки, и когда я услышал речь, с которой он обратился к тигру:
— Хорошо, хорошо, Амба! Не надо сердиться, не надо!.. Это твое место. Наша это не знал. Наша сейчас другое место ходи. В тайге места много. Сердиться не надо!..
Гольд стоял, протянув руки к зверю. Вдруг он опустился на колени, дважды поклонился в землю и вполголоса что-то стал говорить на своем наречии. Мне почему-то стало жаль старика.
Наконец Дерсу медленно поднялся, подошел к пню и взял свою берданку.
— Пойдем, капитан! — сказал он решительно и, не дожидаясь моего ответа, быстро через заросли пошел на тропинку. Я безотчетно последовал за ним.
Спокойный вид Дерсу, уверенность, с какой он шел без опаски и не озираясь, успокоили меня: я почувствовал, что тигр не пойдет за нами и не решится сделать нападение.
Пройдя шагов двести, я остановился и стал уговаривать старика подождать еще немного.
— Нет, — сказал Дерсу, — моя не могу. Моя тебе вперед говори, в компании стрелять Амба никогда не буду! Твоя хорошо это слушай! Амба стреляй — моя товарищ нету…
Он снова молча зашагал по тропинке. Я хотел было остаться один, но жуткое чувство овладело мною, я побежал и догнал гольда.
Начинала всходить луна. И на небе и на земле сразу стало светлее. Далеко, на другом конце поляны, мелькал огонек нашего бивака. Он то замирал, то как будто угасал на время, то вдруг снова разгорался яркою звездочкой.
Всю дорогу мы шли молча. У каждого из нас были свои думы, свои воспоминания. Жаль мне было, что я не увидел тигра. Эту мысль я вслух высказал своему спутнику.
— О, нет! — ответил Дерсу. — Его худо посмотри. Наша так говори. Такой люди, который никогда Амба посмотри нету, — счастливый; его всегда хорошо живи.
Дерсу глубоко вздохнул, помолчал немного и продолжал:
— Моя много Амба посмотри. Один раз напрасно его стреляй. Теперь моя шибко боится. Однако, моя когда-нибудь худо будет!
В словах старика было столько душевного волнения, что я опять стал жалеть его, начал успокаивать и старался перевести разговор на другую тему.
Через час мы подошли к биваку. Лошади, испуганные нашим приближением, шарахнулись в сторону и начали храпеть. Около огня засуетились люди. Два казака вышли нам навстречу.
— Сегодня кони все время чего-то боятся, — сказал один из них. — Не едят, все куда-то смотрят; нет ли какого зверя поблизости?
Я приказал казакам взять коней на поводки, развести костры и выставить вооруженного часового.
Весь вечер молчал Дерсу. Встреча с тигром произвела на него сильное впечатление. После ужина он тотчас же лег спать, и я заметил, что он долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок и как будто разговаривал сам с собою.
Я рассказал людям, что случилось с нами. Казаки оживились, начали вспоминать свою жизнь на Уссури, свои приключения на охоте, кто что видел и с кем что случилось. Наши разговоры затянулись далеко за полночь. Наконец усталость начала брать свое: кто-то зевнул, кто-то начал стлать постель и укладываться на ночь. Через несколько минут в балагане все уже спали. Кругом воцарилась тишина. Слышно было только мерное дыхание спящих да треск горящих сучьев в костре. С поля доносилось пофыркиванье лошадей, в лесу ухал филин, и где-то далеко-далеко кричал сыч-воробей.
Примечания автора
- ↑ Поляна в лесу около реки.
Примечания издательства
- ↑ Часть фразы «когда наша там остановился, моя трубка искал» при окончательной правке вычеркнута В. К. Арсеньевым. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.
- ↑ Окончание фразы «…и как работа в руках у него спорилась и кипела» при окончательной правке вычеркнуто В. К. Арсеньевым. — Примечание издательства «Альманах „Рубеж“», 2007.