Проходят, проходят суровые дети труда,
Проходят, проходят угрюмо-безмолвной толпою.
Звучат их шаги безнадежною, темной тоскою,
Морщины глубокие врезала в лица нужда.
Проходят, проходят суровые дети труда.
На миг только солнце ласкает их сказкою воли,
И синее небо зовет в беспредельный простор, —
Голодные стены глотают на новый позор,
На муки труда, на проклятья бессилья и боли.
Работают руки. Грохочут-хохочут машины.
Работают руки: для счастья немногих творят.
А время ползет… И усталые руки горят;
Болят над станками бессильно согбенные спины…
Когда же на улицах вспыхнуть огни наслаждений,
И улицы гулом веселья и смеха кишат, —
Труда утомленного дети на отдых спешат,
И в сумерках тают, и в сумерках тают их тени.
Их дочери снова со смехом себя продают,
Смеются и пьют, чтобы сердце в слезах не кипело,
Бросают в объятия пьяные голое тело,
В чаду исступленных движений забвение пьют.
Когда еще ночь, и луна над землею, когда
Усталость еще не проснулась на улицах темных,
И плачут в тумане озябшие тени бездомных, —
Голодные стены глотают опять, как всегда,
Детей изнуренных труда.
