Павский, Герасим Петрович, протоиерей. Род. 1787 г. в погосте Павах Лугского уезда С.-Петербургской губ.; ум. 7 апреля 1863 в СПб. Отец его, сначала диакон, а потом священник названного погоста, принадлежал, как и все сельское духовенство в прежнее время, к числу людей не особенно богатых и не особенно грамотных, а потому и сына своего он мог только научить читать и писать. Своим замечательным образованием Г. П. Павский обязан был исключительно природным дарованиям и усиленному труду. На 11-м году он был определен в Петербургскую Александро-Невскую семинарию, считавшуюся по тому времени одним из лучших духовно-учебных заведений, так как туда для высшего образования присылались лучшие воспитанники из других семинарий и преподаватели ее готовили юношество не столько для духовных должностей, сколько для учительских кафедр. Здесь П. с большой охотой занимался как изучением философии и богословия, так и языков, в особенности, еврейского; свободное же от занятий время он употреблял на чтение книг, относящихся к изучаемым предметам. Насколько П. успешно учился в семинарии, можно видеть из того, что еще до окончания курса в ней он был определен учителем арифметики и ему заранее обещано было священническое место и гор. Луге, чему, впрочем, не пришлось осуществиться, так как в 1808 г. был утвержден проект преобразования дух. училищ, согласно которому молодые люди, "отличившиеся способностью к наукам и добрым поведением, но не старее 22 лет, должны быть присылаемы в Академию". К этому требованию было еще сделано следующее добавление: "учители и студенты, знающие разные иностранные языки и имеющие отличные способности и благоправие, если пожелают, могут быть предпочтительно в Академию присылаемы, хотя бы были и старее вышеозначенных лет". Всем этим требованиям как нельзя лучше удовлетворял П.: он был уже и учителем, имел отличные способности и знал иностранные языки, а потому и был принят в число студентов Академии.
Курс преподаваемых в Академии наук в то время отличался обширностью, так что преподаватели не успевали прочитывать положенного по программе, а у студентов не хватало ни времени, ни сил одинаково успевать во всех науках: большей частью они занимались любимыми предметами. В своих автобиографических заметках П. говорит: "Академическое учение было крайне затруднительно. Все сто студентов должны были сходиться в класс вместе и в одно время учиться всем наукам, которые преподавались в обширном виде. Из этого произошло то, что ученики, испуганные множеством предметов, по собственному произволу занимались только любимыми науками, а некоторые до того испугались, что ничем не хотели заниматься и после курса учения выходили недоученными, или вовсе неучеными". К числу студентов, желавших заниматься "любимыми науками", принадлежал и П., избравший для себя изучение богословских предметов и языков и вовсе переставший изучать математику с физикой. Так продолжалось образование П. до самого окончания курса в Академии, откуда он был выпущен первым магистром в 1814 г. и где он занял кафедру еврейского языка, бывшего одним из любимых предметов изучения во все года его пребывания в Академии.
Как на особенность преподавания П. этого языка, можно указать на то, что он, излагая основные правила грамматики в простой и ясной форме, одновременно заставлял студентов читать еврейский текст всем классом вслух. Подобное чтение приносило еще и ту пользу, что тут же указывалось применение грамматических правил. А чтобы дать возможность студентам заниматься без руководителя, П. в самом же начале преподавательской деятельности написал еврейскую грамматику — первую на русском языке — и составил еврейскую хрестоматию, которые и были по напечатании приняты руководствами к изучению этого языка и остались таковыми до настоящего времени. Прекрасное произношение, краткое и ясное изложение лекций имели ближайшим следствием то, что предмет, несмотря на всю его сухость, делался занимательным и привлекал внимание слушателей. До какой степени студенты интересовались лекциями П., показывают следующие слова одного из его учеников: "был в Академии профессор еврейского языка Г. П. Павский. Несмотря на все альфы и беты, кюббуцы и патахи, шфилы и гафалы, он так умел сделать свои уроки занимательными, что студенты слушали их с большим удовольствием, нежели самые увлекательные науки, из которых многие были преподаваемы дельными наставниками". И действительно, лекции его посещались такими студентами, у которых вовсе не было желания изучать еврейский язык; ходили же они единственно для того, чтобы глубже вникнуть в смысл Свящ. Писания и слышать филологические объяснения к его переводу.
Одновременно с этим П. приходилось много работать в различных комитетах. Так, он Комиссией дух. училищ назначается членом Академической Конференции и тут даются ему разного рода поручения; напр., предложение на разрешение вопроса: "полезно ли духовным воспитанникам давать понятие о разных теориях и системах философских наук"? — решенного П. в утвердительном смысле; или поручение производить ревизии семинарий и училищ — ревизии, сопровождавшиеся самыми благодетельными последствиями для заведений. Известно, напр., что следствием ревизии Витебского дух. училища была покупка под училище собственного дома, которого оно раньше не имело, помещаясь в небольшой квартире смотрителя. В 1815 г. П. становится священником Казанского собора в С.-Петербурге; в следующем году он назначается членом Цензурного Комитета, а через год (1817 г.) определяется законоучителем в Царскосельский Лицей. К этому же времени относится и привлечение его к участию в Военной Комиссии, Высочайше учрежденной вследствие ходатайства гр. Аракчеева для составления учебных пособий кантонистам. Плодом деятельности П. в этой Комиссии было сочинение "Краткое наставление законоучителю кантонистов высшего разряда касательно предметов учения, методов и пособий". Сочинение это заслужило не только полное одобрение Военной Комиссии, но и обратило на автора внимание, бывшего тогда попечителем Спб. Учебного округа, Д. П. Рунича, решившегося ввести программу П. в гимназии ведомства Министерства Народного Просвещения. "По внимательном прочтении наставления законоучителю кантонистов, пишет Рунич П., касательно преподавания предметов учения, методов и пособий, я нашел руководство сие столько же основательным, как и правильным. Весьма благодарю вас за сообщение мне сего особенно любопытного и прямо полезного труда вашего. Лучшего придумать не могу для преподавания законоучения в гимназии и приуготовительных классах оной". К сожалению, нам неизвестна дальнейшая судьба этого наставления.
Почти сряду по назначении П. священником Казанского собора мы видим го деятельным участником в Российском Библейском Обществе, основанном в 1812 г. и поставившем своей целью издание и распространение Библии на всех языках. Деятельность П. состояла здесь в том, что ему поручено было переводить на русский язык евангелие Матфея, и в то же время он назначен главным пересмотрщиком и справщиком издания. А когда в 1820 г. было приступлено к переводу книг Ветхозаветных, то на него была возложена одна из не легких обязанностей — приготовлять к каждому собранию Комитета (учрежденного для пересмотра и приведения в единство разных переводов) — известное отделение перевода. Это приготовление состояло в проверке переведенного с еврейским текстом и в сличении с переводом LXX толковников. За такое деятельное участие в переводе Свящ. Писания П. произведен был в 1818 г. из бакалавров в профессора еврейского языка, а в 1821 г. возведен на степень доктора богословия и Высочайше награжден орденом св. Владимира 4-й ст. Членом же названного Общества П. оставался до самого закрытия его в 1826 г.
С открытием в 1819 г. С.-Петербургского университета, П. предоставлена была попечителем Учебного округа Уваровым кафедра богословия. На этом новом месте служения до самого выхода в отставку, т, е. до 1826 г., он привлекал своими лекциями в аудиторию толпу студентов, слушавших его с непрерывным вниманием. Здесь, кроме чтения догматического и нравственного богословия, П. читал еще "историю постепенного раскрытия религиозных понятий в человеческом роде". Отвлеченный предмет при простом историческом методе его исследования более других наук интересовал студентов и приковывал их внимание, несмотря на то, что богословские науки считаются в университетах менее всего занимательными, — все это, вместе взятое, показывало в П. человека, выходившего из ряда лучших деятелей тогдашнего времени на поприще преподавания богословских наук. Для знакомства с характером лекций П. в университете могут служить некоторые статьи, напечатанные им в "Христ. Чтении", напр.: "о религии" в 1821 г. и "о таинственной вечери И. Христа у христиан при апостолах и после апостолов" в 1830 г. — статьи, составленные им на основании его университетских лекций.
Благодаря такой многосторонне-ученой и плодотворной деятельности, имея вместе с тем высшую ученую степень доктора богословия и обладая, наконец, высоким нравственным характером, весьма естественно, никто иной, как только П. мог быть достойным религиозно-нравственным воспитателем Наследника престола, впоследствии Императора Александра II. Сознавая величие и святость этой обязанности, П. долго колебался изъявить свое согласие на сделанное ему предложение, и когда, наконец, согласился, то по поручению Императора Николая I составил программу преподавания Закона Божия, по которой и начал свои занятия с Августейшим учеником с 30 ноября 1826 г.
Курс закона Божия начинался у него с изучения молитвы Господней "Отче наш", объясненной применительно к понятиям восьмилетнего возраста; с изучения заповедей десятословия с такими же объяснениями и с ознакомления с содержанием утренних и вечерних молитв при заучивании более кратких из них на память; далее им предлагались рассказы из Ветхозаветной и Евангельской истории и т. п.
Недостаток в учебниках давал себя чувствовать и при исполнении П. обязанности законоучителя Цесаревича, а потому он должен был сам позаботиться о составлении руководств, из которых известны: "Начертание церковной истории" и "Христианское учение в краткой системе", напечатанные в самом ограниченном количестве. Со времени назначения П. законоучителем Наследника, а потом и великих княжен Марии, Ольги и Александры Николаевн, он, по Высочайшему повелению, причислен был к Большому собору Зимнего дворца и на него скоро было обращено внимание Императора и Императрицы, которые неоднократно и награждали его. Вскоре он был назначен духовником своих высоких воспитанников, награжден бриллиантовым наперсным крестом, алмазными знаками св. Анны 2-й ст., орденом св. Владимира 3-й ст. и еще двумя бриллиантовыми перстнями.
Здесь уместно сказать несколько слов и об отношениях П. к другим воспитателям и учителям Наследника Цесаревича. Отличаясь всегда скромным характером и деловым направлением, П. находился в дружеском согласии с воспитателем В. А. Жуковским и военным наставником Вел. Князя полковником К. К. Мердером и всегда пользовался их расположением. Достаточно привести отрывок из письма В. А. Жуковского к П. по поводу отставки последнего, чтобы судить об этих отношениях. Жуковский пишет: "Будучи свидетелем в продолжение восьми лет ваших действий, я имел возможность узнать вас коротко, и на всю жизнь сохраню к вам то почтение, которое вы вселили в меня своим благородным характером, своей чистой нравственностью, основанной на вере, своим умом просвещенным и своим бескорыстным усердием в исполнении возложенного на вас долга. Да послужит вам, при горестной разлуке вашей с высокими воспитанниками, утешением мысль, что вы способствовали к развитию в сердцах их чистейших чувств и правил веры, что вы заслужили уважение и любовь и что их привязанность никогда не ослабеет"... ("Дух Христианина", 1863, июнь, некролог). Таким же задушевным характером отличаются и письма Мердера к П.
По-видимому, все благоприятствовало П.: он пользовался благорасположением Государя Императора, любовью своих высоких воспитанников и, наконец, прочие воспитатели и наставники относились к нему с доверием и расположением, но судьба омрачила горизонт Герасима Петровича густыми облаками, которые под конец собрались в черную тучу, не замедлившую разразиться для него большими неприятностями.
Поводом к этим неприятностям послужили упомянутые выше руководства "Начертание церковной истории" и "Христианское учение в краткой системе". Как ни ограниченно было число экземпляров этих книжек, тем не менее они попали в руки некоторых высокопоставленных духовных лид. Скоро появились примечания на них, где указывались все ошибки и недосмотры и где автор их обвинялся в недобросовестности и неблагонамеренности. В ответ на эти примечания П. писал, что "его книжки — учебные тетрадки, наскоро напечатанные для того, чтобы при отчете в уроках ученики имели пред собой нить преподанного учения. Они напечатаны для домашнего употребления и потому могут почитаться не более, как корректурными листами, где можно прибавлять и убавлять". Далее он говорил, что напрасно писавший примечания, находя в его книжках пропуски, заключает из того о неблагонамеренности сочинителя, так как сочинитель их и не думал ставить их на место катихизиса, а заключают они в себе одно только "существенное, прямо из слова Божия извлеченное, учение христианское, сколько нужно для познания духа Христова" ("Объяснения" — в "Чтен. Общ. Ист. и Древн. Росс.", 1870 г., кн. II, стр. 175—208).
Следствием названных примечаний на книжки П. было то, что недоброжелатели его не замедлили довести это до сведения Государя и представили его действия, как законоучителя, в самом неблаговидном свете. К счастью, Император не обратил внимания на подобные заявления и по-прежнему продолжал оказывать П. свое благоволение. Для П. же было неприятно уже и то, что могло явиться подозрение относительно его неблагонамеренности, а потому он поспешил обратиться в 1835 г. к Императору Николаю Павловичу с всеподаннейшей просьбой об увольнении его от всех занимаемых им должностей. Снисходя на эту просьбу, Государь Император уволил его и, переведя его в более уединенную и спокойную церковь Таврического дворца, сохранил за ним права и преимущества по службе.
Другой, более крупной неприятностью для П. было литографирование студентами его перевода с еврейского языка на русский некоторых Ветхозаветных книг. Если первая неприятность стоила П. отставки от занимаемых должностей, то последняя угрожала ему уже лишением сана, хотя до этого не дошло. Дело в том, что П., как профессор еврейского языка, продолжал и по закрытии Библейского Общества в 1826 г. переводить со студентами Ветхий Завет на русский язык и до выхода в отставку в 1834 г. довел свой перевод до конца книг пророческих. В 1839 и 1841 гг. студенты XIII и ХIV курсов под предлогом литографирования лекций отлитографировали и находившиеся у них списки перевода книг Свящ. Писания с еврейского языка на русский с целью облегчить, по возможности, разумение Свящ. книг В. З. при домашнем их чтении и при переводе с еврейского языка на русский, в той уверенности, что греческий перевод LXX толковников, а следовательно, и славянский, в некоторых местах далек от еврейского, и что для разумения сих мест не излишне обращаться к самому подлиннику. Так как каждый из студентов желал иметь под руками такое пособие, то и обратились к литографированию. Подлинник для этой цели выбран был из списков перевода придворного протоиерея Г. П. Павского.
Когда о выпуске этого перевода дошло до сведения высшего дух. начальства, узнавшего, однако, в тоже время, что в литографировании П. не принимал никакого участия, тогда была образована Комиссия для истребования объяснений от него, как виновника перевода. На допросы Комиссии П. отвечал, что перевел в Академии все пророческие и учительные книги, исключая "Песни Песней", и этот перевод отдавал студентам в виде лекций; надписи, в которых излагалось содержание отдельных глав, признал своими, за исключением "Экклезиаста" и глав Исаиных, начиная с XI гл. Что же касается того, что в этих надписях нет догматических указаний, то это объяснялось тем, что он, переводя Библию, имел в виду, как преподаватель еврейского языка, только филологическую сторону перевода, не касаясь догматики. "Я уверен, писал он, что ни один из моих учеников не скажет обо мне, что я научил его чему-то неправославному, что я не говорил о рождении Спасителя от Девы, не приводил пророчеств о жизни, деяниях и страданиях Его. Напротив, вообще пробуждать в ученике любовь к Слову Божию, как Ветхого, так и Нового Завета, всегда было моей целью и любимейшим занятием".
Хотя митрополит московский Филарет, как этими объяснениями, так и бывшими у него в частной беседе, и остался недоволен, тем не менее, был составлен журнал, в котором члены Комиссии признали себя исполнившими, по возможности, поручение св. Синода и ответы П. с заключением Комиссии представили на дальнейшее благоусмотрение св. Синода. Окончательное решение дела П. последовало только в 1844 г., когда св. Синод в определении от 7/10 марта относительно протоиерея П. постановил признать его не подлежащим ответственности в налитографировании неправильного перевода и в участии распространения оного по имеющимся уважениям. Несмотря, однако, на оправдание, Синод потребовал от П. письменного исповедания веры. Вот оно: "Я нижеподписавшийся, по случаю падшего на меня подозрения, сим искренно пред Богом и святой Православной греко-российской церковью свидетельствую, что ее святое учение, изложенное как вообще в Символе веры, так и подробно в изданном от св. Синода катихизисе, я всегда содержал твердо и не нарушимо, и никогда не имел ни явного, ни тайного намерения противиться духу учения св. Православной церкви нашей. Вместе с сим исповеданием даю обязательство, что и впредь, при помощи Божией, буду вести себя так, как первоначально обязался при крещении, так и вторично при вступлении в сан священнический. К сему собственноручному исповеданию и обязательству придворной Таврической церкви протоиерей Герасим Павский руку приложил".
"Так кончилось дело о переводе Библии прот. Павского, — пишет проф. Чистович, — но, во всяком случае, этому переводу нельзя отказать в большом значении. Не говоря о принципе, самый факт перевода заслуживает полного внимания, потому что имеет за собой историческое значение. Это был первый опыт перевода св. книг Ветхаго Завета на русский язык, сделанный ученым, владевшим в превосходной степени знанием еврейского и русского языков. Ни до него, ни после него не было ученого профессора, так счастливо и в такой мере соединявшего знание еврейского языка с знанием языка отечественного... Это, — продолжает он, — исторический памятник, который для науки не потеряет своей цены, как произведение русского ученого, приобретшего знаменитое имя, и как первый опыт перевода Ветхозаветных книг с еврейского языка на русский". ("Христ. Чтение" 1872, № 6, стр. 227—229). Перевод этот был напечатан в виде приложения к журналу "Дух Христианина" за 1861—64 гг.
Уволенный в 1836 г. от всех прежде занимаемых должностей и поселившись в Таврическом дворце, П. все свободное время посвятил занятиям наукой. Не стесняемый служебными обязанностями, он написал массу статей для периодических изданий, составив, кроме того, капитальное сочинение по филологии. Еще в пору своей общественной деятельности он напечатал в "Христианском Чтении" следующие статьи: "О религии" (1821 г.); ряд статей о богословии св. Григория Богослова, как-то: 1) "предварительные замечания", 2) "учение о Боге и опровержение Евномия и его последователей", 3) "учение о св. Троице"; 4) "учение о соединении в И. Христе божеского и человеческого существа и опровержение аполлинаристов", 5) "о человеке и о спасении человека", 6) "о мире и ангелах", 7) "о бессмертии и судьбе по смерти" (1828 г.; см. о сих стат. в "Чтен. Общ. Ист. и Древн. Росс." 1869 г., ч. I, стр. 57); "о таинственной вечери И. Христа у христиан при апостолах и после апостолов" (1830 г.); "о цели говения и порядке благоговейных занятий христианина, приготовляющегося ко св. приобщению" (1833). Особенно же замечательны из всех статей его толкования евангельских притчей: "о талантах" (1835); "о пшенице и плевелах"; "о гостях, званых на вечерю" (1836); "о брачном пире и званых на пир"; "о виноградарях" (1837) и "о смоковнице" (1841). В "Летописи факультетов" за 1835 г. помещена была его статья: "о состоянии Российской церкви под управлением патриархов"; в 1852 г. напечатана была в 1 томе "Известий II отделения Академии Наук" — "записка о новом издании русского словаря". Из отдельно изданных сочинений П. известны: "Обозрение книги псалмов", СПб., 1814 г., — магистерское сочинение; "Еврейская грамматика", СПб., 1822 г. (2 изд. — 1855); "Еврейская хрестоматия". В самом ограниченном количестве экземпляров напечатаны его: "Беседа с Государем Наследником Цесаревичем накануне принесения Е. И. В. присяги по случаю совершеннолетия"; "Христианское учение в краткой системе" и "Начертание церковной истории"; "Объяснения его на примечания против сих книжек" появились в "Чтен. в Общ. Ист. и Древн. Росс." 1870 г. (кн. II, стр. 175—208). Совместный труд его с другими студентами-товарищами составляет перевод "Эстетических рассуждений Ансильона", СПб., 1813 г. — "Примечания его на мистическую книгу: Божественная философия Дю-Туа" — остались в рукописи. Но главный труд, на котором сосредоточено было все внимание П. в течение многих лет, — это "Филологические наблюдения над составом русского языка", вышедшие в 1841—1842 гг. (первые три тома) и оконченные в 1850 г. (последний 4 том). Приступая к составлению своих наблюдений, П. употребил немало труда на то, чтобы предварительно ознакомиться со всеми вспомогательными средствами, касающимися предмета его исследования: он тщательно рассматривал древнейшие памятники славянской письменности; изучил чешский, польский и краинский языки; познакомился с санкритским и зендским, греческим, латинским и немецким со всеми его отраслями (см. вступление, стр. 3—4). Без сомнения, много пользы принесло ему и прежнее знакомство с семитическими языками: еврейским, арабским и халдейским. Поэтому нисколько не удивительно, что критик "Филологических наблюдений" отзывался об этом сочинении так: "оно представляет собой плод ученого трудолюбия, изумительного сколько огромностью сил и способов, столько же беспримерным героическим самоотвержением" ("Отеч. Зап." 1844 г., т. 44, Критика, стр. 34). По выходе в свет первых трех томов П. интересовало мнение об его сочинении Импер. Академии Наук, которая, основываясь на отзыве академика А. X. Востокова, присудила автору полную Демидовскую премию. В 1850 г. вышел 4-й том "Наблюдений" П., причем вновь изданы были первые три тома, исправленные по замечаниям Академии и значительно дополненные самим автором. По этому поводу П. А. Плетнев, бывший ректором и профессором русской словесности в С.-Петербургском университете, получивший в подарок это сочинение от П., писал ему: "Я имел честь получить новое издание Филологических наблюдений ваших над Составом русского языка с присовокуплением четвертого рассуждения. Этот дар, сам по себе драгоценный, в глазах моих еще выше, как лестный знак вашего ко мне внимания. Анатомия ваша русских глаголов теперь ничего желать не оставляет нам, занимающимся грамматикой отечественного языка. Приношу вам искреннейшую, глубокую благодарность за себя и за всех, на этом поприще подвизающихся". Такой прекрасный отзыв ректора и профессора университета вполне тождествен с печатным отзывом академика Давыдова: "Грамматическая литература наша обогатилась Филологическими наблюдениями над составом русского языка протоиерея Павского. Это сочинение и в литературе богатой было бы встречено благосклонно, в нашей же, не имевшей до того времени ничего подобного, оно принято с уважением. Филологическими наблюдениями началось новое направление в изучении отечественного языка... По появлении сочинения прот. Павского, составившего в истории грамматики нашей эпоху, план грамматики, начертанный в 1842 г. II отделением Академии, должен был измениться в методе и объеме" (См. предисл. к грам. Ломоносова, изд. II отд. Академии Наук, в воспом. 100-летия русской грам., стр. 54—55). С этого времени Академия всегда высоко ценила глубокую ученость П. и сносилась с ним в своих занятиях, а в 1859 г. ее Отделение русского языка и словесности избрало его своим действительным членом. В таких трудах и занятиях проводил время Герасим Петрович, выйдя в отставку, по-видимому, для восстановления своих сил, потраченных прежде в разнообразной служебной деятельности.
Из приведенных писем и отзывов можно было достаточно познакомиться с глубокой ученостью П.; остается сказать лишь несколько слов о том, что при всей его учености в нем не было и следа того самолюбия, по которому иные не терпят противоречий: он не верил в свою непогрешимость и с благодарностью принимал всякие замечания от кого бы то ни было. Будучи строг к своим ошибкам, он был снисходителен к погрешностям других и всегда готов был извинить. Такое кроткое направление ума и сердца было плодом тех нравственных правил, которые П. почерпнул из глубины учения святой веры. Божественные истины, познанные им в самом источнике, проникли все существо его и обратились в нем в дух и жизнь. Родившись в бедности, он с детства привык удовлетворяться малым, его природе противна была всякая роскошь: он довольствовался простой пищей и жил в небольшой квартире. Получая достаточное содержание, он и половины не употреблял на свои нужды, остальное раздавал бедным и тратил на книги.
Последние годы свой жизни, страдая ревматизмом, П. был до такой степени слаб, что едва мог ходить по комнате. В начале же 1863 года болезнь приняла острый характер, к тому же он заболел тифозной горячкой, от которой и умер. Погребен он на кладбище Императорского Фарфорового завода, где похоронены жена, две дочери и внук его.
"Протоиерей Г. П. Павский", СПб., 1876 г., — брошюра свящ. С. В. Протопопова, у которого находились посмертные бумаги покойного П. и который доставил возможность пользоваться приведенным в его брошюре материалом; некролог П., составленный прот. А. Орловым и напечатанный в журнале: "Дух Христианина" 1863 г., июнь; другой, напис. Чистовичем, — в "Страннике", т. II, отд. IV, стр. 63—71; "История перевода Библии на русский язык" проф. Чистовича, помещ. в "Христ. Чтении" за 1872 г., №№ 5 и 6; митроп. Филарета в "Правосл. Обозр." 1878, № 1, стр. 106—118, и В. Палисадова в "Цеpковно-Обществ. Вестнике" 1878 г., № 18; "Газетные выписки ο П." М. Погодина, в "Моск. Ведом." 1863, № 156, и его же "Напоминание о П." в "Русском Архиве" 1870, № 12.