Реформы (Аверченко)
| Реформы |
| Опубл.: 1912. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 4. Чёрным по белому. — М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2012. — az.lib.ru • Дешёвая юмористическая библиотека Сатирикона, Выпуск 67: Душистые цветы, 1912 |
В 1907 году, осенью, я сидел в своем кабинете, а напротив меня помещался мой друг Непоседов.
— В газетах о Дубровине и Пуришкевиче пишут, — тоскливо говорил он. — Дума занимается пустяками, октябристы топчутся, кадеты сморщены зубной болью, свободы, возвещенные манифестом 17 октября, забыты…
— Нельзя же все сразу, — пожимал я плечами, — нужно подождать.
— И в позапрошлом году говорили: подождать и в прошлом — подождать… И теперь — подождать… Дума занимается не сереьезным делом, а пустяками, октябристы топчутся на одном месте…
— Не ной ты, ради Бога! — воскликнул я мучительно. — Не надрывай моей душеньки!
Мелкий серый дождь шелестел в окнах.
— В газетах только о Дубровине читаешь… Кадетские лица сморщены, как от зубной боли… Октябристы топчутся… Гражданской свободы…
— Будет! — кричал я страдальчески. — Все будет! Неужели ты не можешь помолчать пока?
— Не могу я молчать. Проведение гражданских свобод отложено, октябристы топчутся, кадеты сморщены зубной болью, Дума мямлит… Возьмешь газету — только о Дубровине…
— Чего же ты хочешь? — нервно спрашивал я…
— Мне надоело ждать. Мне скучно.
— Подожди еще год. А чтоб не было скучно ждать, — улыбнулся я, — сядь в тюрьму на год.
— А знаешь, — прошептал он, пораженный. — Это мысль. Действительно нужно сесть.
Он впал в задумчивость.
Я заговаривал с ним, шутил, но он был рассеян, отвечал невпопад и скоро ушел.
Перед уходом, надевая в передней калоши, он спросил:
— За что полагается год тюрьмы?
— За многое. Кража со взломом, грабеж, насилие… А что?
— Да так, ничего.
На другой день ко мне явилась жена Непоседова и со слезами на глазах сообщила, что муж ее взломал кухаркин сундук, украл оттуда два рубля деньгами и байковый платок, а потом гонялся по двору за дворником, грозя ему ножом.
— И зачем ему понадобились эти несчастные два рубля? — плакала она. — Ведь, мы проживаем в год до десяти тысяч. И дворник ему ничего дурного не сделал.
— Какое наказание грозит ему? — спросила она.
— Год тюрьмы!
Осенью 1908 года, идя по улице, я столкнулся с Непоседовым.
— Здравствуй, брат! — сказал он, сжимая меня в объятиях. — А я только из тюрьмы.
— Неужели уже год прошел? — удивился я.
— Да, брат. Год. Наверно, много воды утекло за это время? Ну, рассказывай.
— Да что ж тебе рассказывать? — пожал я плечами.
— Что у вас в политике новенького? В общественной жизни?
— А как же! — оживился я. — Ты не слыхал, как Дубровин…
— Нет, милый, кроме Дубровина, — сказал Непоседов. — Уж пожалуйста.
— Да вот что ж, кроме Дубровина? На-днях — тебе, вероятно, это не известно — Пуришкевич в Думе сказал…
Взгляд Непоседова омрачился.
— Постой, — перебил он угрюмо. — Начнем по порядку: возвещенные 17 октября гражданские свободы…
— Еще нет, — вздохнул я.
— А Дума что делает?
— Да что ж ей делать!.. Вот недавно законопроект о праздничном вознаграждении нижнетагильскому земскому фельдшеру рассмотрела…
— А октябристы топчутся?
— Топчутся.
Опустив головы, стояли мы друг против друга.
— Как ты думаешь… Через год пойдет жизнь по-другому? Только скажи откровенно…
— Пойдет, — робко отвечал я.
— Тогда вот что: я схвачу тебя сейчас за шиворот и начну душить, а потом выхвачу твой бумажник…
— Зачем же ты будешь меня душить? — испугался я. — Мы с тобой всегда были в хороших отношениях. А если тебе нужны деньги, я тебе и так дам. Сколько нужно?
— Мне деньги не нужны, — проворчал Непоседов. — А ты только должен кричать «караул», когда я тебя буду душить. Сбежится народ, полиция, меня и схватят, как грабителя.
— Для чего же это тебе?
— Хочу еще сесть на год.
Я немного поколебался и сказал:
— Не хочу тебя обманывать: может быть, ожидаемая тобой с таким нетерпением жизнь настанет не через год, а через два.
— Что для этого нужно сделать?
— Грабежа, пожалуй, мало. Надо бы оказать полиции легкое сопротивление. Тогда ровно два года выйдет.
Он схватил меня за шиворот и стал душить. Я закричал.
На-днях ко мне зашел Непоседов. На худом, изможденном лице горели лихорадочные глаза.
— Сейчас только выпустили. Я прямо к тебе. Ну, что? Как с гражданскими свободами?
Этот человек надоел мне.
— Пока ничего, — сухо ответил я.
— А Дума?
— И Дума ничего.
— А октябристы?
— Октябристы? И октябристы тоже ничего.
— Топчутся?
— Топчутся.
Он, молча, повернулся к дверям.
— Эй, постой! — закричал я. — Куда же ты?
— Грабить.
Мне сделалось жаль его.
— Знаешь, что, Непоседов? Из грабежей толку не выйдет. Года, очевидно, мало.
— Что же мне делать?
— Придется тебе поджечь дом, вырезать семью человек из десяти и обокрасть церковь.
— Лет на двадцать? — тоскливо спросил он.
— Не менее.