Саломея (Уайльд; Андрусон)/ДО
(перенаправлено с «Саломея (Уайльд/Андрусон)/ДО»)
| Саломея. |
| Оригинал: фр. Salomé[1]. — Перевод опубл.: 1904. Источникъ: Оскаръ Уайльдъ. Саломея. Драма. Переводъ В. и Л. Андрусонъ. Под редакцiей К. Бальмонта. Книгоиздательство «Грифъ». Москва 1904. |
- Википроекты
ОСКАРЪ УАЙЛЬДЪ
ДРАМА
ПЕРЕВОДЪ
В. и Л. АНДРУСОН
КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО «ГРИФЪ»
МОСКВА 1904
_______
Иродъ, тетрархъ Іудеи.
Іоканаанъ, пророкъ.
Молодой сиріецъ, начальникъ телохранителей.
Тигеллинъ, молодой римлянинъ.
Каппадокіецъ.
Нубіецъ.
Первый солдатъ.
Второй солдатъ.
Пажъ Иродіады.
Iудеи, назареяне, и другіе.
Рабъ.
Нааманъ, палачъ.
Иродіада, жена тетрарха.
Саломея, дочь Иродіады.
Рабыни Саломеи.
Большая терраса во дворцѣ Ирода, примыкающая къ парадному залу. Нѣсколько солдатъ стоятъ, облокотясь на балюстраду. Направо величественная лѣстница; налѣво въ глубинѣ старый водоемъ, съ краями изъ зеленой бронзы. Лунный свѣтъ.
- Молодой сиріецъ. Какъ прекрасна царевна Саломея сегодня вечеромъ!
- Пажъ Иродіады. Взгляните на луну — страшный видъ у луны. Она точно мертвая женщина, встающая изъ могилы. Она похожа на мертвую женщину. Можно подумать, что она ищетъ умершее.
- Молодой сиріецъ. Странный видъ у нея. Она похожа на маленькую царевну съ серебряными ногами, закутанную въ желтое покрывало. Она похожа на царевну, у которой ноги какъ двѣ бѣлыя голубки. Можно подумать, что она танцуетъ.
- Пажъ Иродіады. Она похожа на мертвую женщину. Она медленно подвигается впередъ.
- Первый солдатъ. Что за шумъ! Какіе тамъ звѣри воютъ?
- Второй солдатъ. Іудеи; они всегда такъ. Они опять спорятъ о своей религіи.
- Первый солдатъ. Почему они спорятъ о своей религіи?
- Второй солдатъ. Не знаю. Они всегда спорятъ…. Фарисеи, напримѣръ, утверждаютъ, что есть ангелы, а саддукеи говорятъ, что ангеловъ нѣтъ.
- Первый солдатъ. По-моему смѣшно спорить о такихъ вещахъ.
- Молодой сиріецъ. Какъ красива царевна Саломея сегодня вечеромъ!
- Пажъ Иродіады. Ты постоянно смотришь на нее. Ты слишкомъ много смотришь на нее. Не слѣдуетъ такъ смотрѣть на людей; можетъ случиться что-нибудь страшное.
- Молодой сиріецъ. Она очень красива сегодня вечеромъ.
- Первый солдатъ. У тетрарха мрачный видъ.
- Второй солдатъ. Да, у него мрачный видъ.
- Первый солдатъ. Онъ смотритъ на что-то.
- Второй солдатъ. Онъ смотритъ на кого-то.
- Первый солдатъ. На кого онъ смотритъ?
- Второй солдатъ. Не знаю.
- Молодой сиріецъ. Какъ блѣдна царевна! Никогда не видѣлъ я ея такою блѣдной. Она похожа на отраженье бѣлой розы въ серебряномъ зеркалѣ.
- Пажъ Иродіады. Не смѣй смотрѣть на нее. Ты слишкомъ много смотришь на нее.
- Первый солдатъ. Иродіада наполнила кубокъ тетрарха.
- Каппадокіецъ. Это та царица Иродіада, у которой на головѣ украшенный жемчугами черный уборъ, и волосы напудрены голубой пудрой?
- Первый солдатъ. Да, это Иродіада, супруга тетрарха.
- Второй солдатъ. Тетрархъ очень любитъ вино. У него есть три сорта вина, одно съ острова Самоса, пурпурнаго цвѣта, какъ мантія Цезаря.
- Каппадокіецъ. Я никогда не видѣлъ Цезаря.
- Второй солдатъ. Второе изъ города Кипра, желтое, какъ золото.
- Каппадокіецъ. Я очень люблю золото.
- Второй солдатъ. И третье вино изъ Сициліи. Это вино — красное, какъ кровь.
- Нубіецъ. Боги моей страны очень любятъ кровь. Два раза въ годъ мы приносимъ имъ въ жертву юношей и дѣвушекъ: пятьдесятъ юношей и сто дѣвушекъ. Только должно быть мы никогда не даемъ имъ достаточно: они очень суровы къ намъ.
- Каппадокіецъ. Въ моей странѣ больше нѣтъ боговъ. Римляне ихъ прогнали. Нѣкоторые говорятъ, что они бѣжали въ горы, только я этому не вѣрю. Я три ночи провелъ въ горахъ и искалъ ихъ — я ихъ не нашелъ. Напослѣдокъ я сталъ кричать ихъ по именамъ, но они не показались. Я думаю, они умерли.
- Первый солдатъ. Вотъ іудеи такъ молятся такому Богу, котораго нельзя видѣть.
- Каппадокіецъ. Это я не могу понять.
- Первый солдатъ. Они вообще вѣрятъ только въ такія вещи, которыхъ нельзя видѣть.
- Каппадокіецъ. По-моему это совсѣмъ ужь смѣшно.
- Голосъ Іоканаана. Послѣ меня придетъ другой, который могущественнѣе, чѣмъ я есмь. Я не достоинъ развязать ремни сандалій Его. Когда Онъ придетъ, пустыни возликуютъ: онѣ расцвѣтутъ, какъ лиліи. Глаза слѣпыхъ увидятъ день, и уши глухихъ откроются… Вновь рожденный возложитъ руку свою на логовище дракона и поведетъ львовъ за гривы ихъ.
- Второй солдатъ. Заставь его замолчать! Онъ постоянно говоритъ вздоръ.
- Первый солдатъ. Не скажи. Онъ святой человѣкъ. Онъ также и очень кроткій. Каждый день, когда я ему даю поѣсть, онъ всегда благодаритъ.
- Каппадокіецъ. А кто онъ?
- Первый солдатъ. Онъ пророкъ.
- Каппадокіецъ. Какъ его зовутъ?
- Первый солдатъ. Іоканаанъ.
- Каппадокіецъ. Откуда онъ?
- {{razr|Первый солдатъ. Изъ пустыни, гдѣ онъ питался акридами и дикимъ медомъ. На немъ была одежда изъ верблюжьей шерсти, и подпоясанъ онъ былъ ремнемъ изъ кожи. Видъ у него былъ весьма дикій. Большая толпа народу шла за нимъ; у него были даже ученики.
- Каппадокіецъ. О чемъ онъ говоритъ?
- Первый солдатъ. Мы этого не знаемъ. Иногда онъ говоритъ такія вещи, которыя насъ пугаютъ, но только понять ихъ невозможно.
- Каппадокіецъ. А его можно видѣть?
- Первый солдатъ. Нѣтъ. Тетрархъ этого не позволяетъ.
- Молодой сиріецъ. Царевна прячетъ свое лицо за вѣеромъ. Ея маленькія бѣлыя руки порхаютъ какъ голуби, летящіе къ своимъ голубятнямъ. Онѣ похожи на бѣлыхъ бабочекъ. Онѣ совершенно какъ бѣлыя бабочки.
- Пажъ Иродіады. Что тебѣ до этого? Зачѣмъ смотришь ты на нее? Тебѣ не слѣдуетъ смотрѣть на нее…. Можетъ случиться что-нибудь страшное.
- Каппадокіецъ (указывая на водоемъ). Какая странная тюрьма!
- Второй солдатъ. Это старый водоемъ.
- Каппадокіецъ. Старый водоемъ! Тамъ вѣдь, должно-быть, очень нездорово!
- Второй солдатъ. О, нѣтъ! Братъ тетрарха, напримѣръ, его старшій братъ, первый мужъ царицы Иродіады, просидѣлъ тамъ въ заключеніи двѣнадцать лѣтъ. Не померъ. Пришлось въ концѣ концовъ придушить его.
- Каппадокіецъ. Придушить его? Да кто же посмѣлъ?
- Второй солдатъ (указывая на палача, огромного негра). А вотъ этотъ — Нааманъ.
- Каппадокіецъ. И онъ не побоялся?
- Второй солдатъ. О, нѣтъ. Тетрархъ прислалъ ему кольцо.
- Каппадокіецъ. Какое кольцо?
- Второй солдатъ. Кольцо смерти. Поэтому онъ и не боялся.
- Каппадокіецъ. Всетаки это ужасно — задушить царя. Мнѣ было бы страшно.
- Молодой сиріецъ. Царевна встала! Она отходитъ отъ стола! Ей должно быть очень скучно! А! она идетъ сюда! Да, она идетъ прямо къ намъ. Какъ она блѣдна! — Никогда я не видѣлъ ея такою блѣдной…
- Пажъ Иродіады. Не смотри на нее. Я прошу тебя, не смотри на нее!
- Молодой сиріецъ. Она какъ голубка, которая потерялась… Она какъ нарциссъ, колеблемый вѣтромъ… Она похожа на серебряный цвѣтокъ.
- Саломея. Я не останусь; я не могу оставаться тамъ. Зачѣмъ смотритъ все время на меня тетрархъ своими кротовьими глазами изъ-подъ мигающихъ вѣкъ?.. Странно, что мужъ моей матери смотритъ на меня такъ. Я знаю, что это значитъ… вѣдь это — да, я это хорошо знаю.
- Молодой сиріецъ. Ты ушла съ пира, царевна?
- Саломея. Какъ свѣжъ здѣсь воздухъ! Здѣсь я могу дышать. Тамъ эти іудеи изъ Iерусалима, готовые разорвать другъ друга на части изъ-за своихъ глупыхъ обрядовъ, и эти варвары, которые все время пьютъ и проливаютъ вино на полъ, и греки изъ Смирны съ подведенными глазами и накрашенными щеками, съ расчесанными волосами, завитыми въ кольца, и молчаливые хитрые египтяне съ длинными ногтями изъ нефрита, и со своими коричневыми плащами, и римляне, звѣрскіе и грубые, со своими ругательствами. Все это самый послѣдній сбродъ, а ведутъ себя такъ, какъ будто принадлежатъ къ высшей знати.
- Молодой сиріецъ. Не хочешь ли ты сѣсть, царевна?
- Пажъ Иродіады. Зачѣмъ говоришь ты съ ней? Зачѣмъ ты смотришь на нее? — О, случится что-то страшное.
- Саломея. Какъ хорошо смотрѣть на луну! Она похожа на маленькую монету. Можно было бы сказать, что она — маленькій серебряный цвѣтокъ. Она холодная и цѣломудренная — луна… навѣрно цѣломудренная — у нея красота непорочности. Да, она непорочна. Она незапятнана. Къ ней никто никогда не прикасался, не то, что къ другимъ божествамъ.
- Голосъ Іоканаана. Пришелъ Господь! Сынъ Человѣческій пришелъ! Центавры спрятались въ рѣкахъ, а сирены оставили рѣки и прячутся въ лѣсахъ среди листьевъ.
- Саломея. Кто это прокричалъ тамъ?
- Второй солдатъ. Это пророкъ, царевна.
- Саломея. А! Пророкъ! Тотъ, котораго боится тетрархъ?
- Второй солдатъ. Объ этомъ мы ничего не знаемъ. Это пророкъ Іоканаанъ.
- Молодой сиріецъ. Угодно тебѣ, чтобы я приказалъ принести тебѣ твои носилки, царевна? Теперь очень хорошо въ саду.
- Саломея. Онъ говоритъ ужасныя вещи о моей матери, неправда ли?
- Второй солдатъ. Мы никогда не понимаемъ того, что онъ говоритъ, царевна.
- Саломея. Да, онъ говоритъ ужасныя вещи о ней.
- Первый рабъ (входя). Царевна, тетрархъ проситъ тебя вернуться на пиръ.
- Саломея. Я не вернусь.
- Молодой сиріецъ. Прости, царевна, если ты не вернешься, это можетъ повести къ бѣдѣ.
- Саломея. Этотъ пророкъ уже старый?
- Молодой сиріецъ. Царевна, было бы лучше вернуться. Позволь мнѣ проводить тебя.
- Саломея. Пророкъ… онъ уже старый?
- Первый солдатъ. Нѣтъ, царевна, это еще совсѣмъ молодой человѣкъ.
- Второй солдатъ. Это неизвѣстно. Нѣкоторые говорятъ, что это Илія.
- Саломея. Кто это Илія?
- Второй солдатъ. Одинъ изъ прежнихъ пророковъ этой страны, царевна.
- Первый рабъ. Какой отвѣтъ мнѣ передать тетрарху отъ царевны?
- Голосъ Іоканаана. Не ликуй, ты, страна Палестина, что бичъ Того, Кто тебя бичевалъ, сломанъ. Ибо, зачатый отъ сѣмени змѣй, народится василискъ, исчадіе котораго пожретъ птицъ.
- Саломея. Какой странный голосъ! Мнѣ бы очень хотѣлось поговорить съ нимъ.
- Первый солдатъ. Это невозможно, царевна.
- Саломея. Я хочу.
- Молодой сиріецъ. Право, тебѣ было бы лучше вернуться на пиръ, царевна.
- Саломея. Выпустите пророка.
- Первый солдатъ. Мы не смѣемъ, царевна.
- Саломея (подходя къ водоему и глядя въ него). Какъ темно тамъ внизу! Это, должно-быть, ужасно, сидѣть въ такой черной ямѣ! Она похожа на могилу… (Къ солдатамъ). Развѣ вы меня не поняли? Выпустите пророка. Я хочу его видѣть.
- Второй солдатъ. Прошу тебя, царевна, не требуй отъ насъ этого.
- Саломея. Вы заставляете меня ждать!
- Первый солдатъ. Царевна, наша жизнь принадлежитъ тебѣ, но мы не можемъ сдѣлать того, что ты требуешь… И не къ намъ тебѣ нужно обращаться за этимъ.
- Саломея (разсматривая молодого сирійца). А!
- Пажъ Иродіады. О! Что теперь случится? Я увѣренъ, что случится что-нибудь страшное.
- Саломея (приближаясь къ молодому сирійцу). Ты это сдѣлаешь для меня, Нарработъ, не правда ли? Ты сдѣлаешь это для меня. Я всегда была расположена къ тебѣ. Ты сдѣлаешь это для меня. Я хочу только посмотрѣть на него, на этого необыкновеннаго пророка. О немъ такъ много разсказывали. Я такъ часто слышала, какъ тетрархъ говорилъ о немъ. Я думаю, онъ боится его…. И ты, Нарработъ, ты также боишься его?
- Молодой сиріецъ. Я не боюсь его, царевна, я никого не боюсь. Но только тетрархъ разъ навсегда запретилъ кому бы то ни было приподнимать крышку этого колодца.
- Саломея. Ты это сдѣлаешь для меня, Нарработъ, и завтра, когда меня будутъ проносить въ носилкахъ подъ воротами мимо торговцевъ идолами, я уроню для тебя одинъ маленькій цвѣтокъ, маленькій зеленый цвѣтокъ.
- Молодой сиріецъ. Царевна, я не могу, я не могу.
- Саломея (улыбаясь). Ты сдѣлаешь это для меня, Нарработъ. Ты уже знаешь, что ты это сдѣлаешь для меня. И завтра, когда меня будутъ проносить въ носилкахъ мимо торговцевъ идолами черезъ мостъ, я буду смотрѣть на тебя сквозь кисейное покрывало, я буду смотрѣть на тебя, Нарработъ, можетъ-быть я улыбнусь даже. Посмотри на меня, Нарработъ! Ахъ! Ты хорошо знаешь, что ты сдѣлаешь то, что я отъ тебя требую. Ты это хорошо знаешь, неправда ли? — Я же это знаю.
- Молодой сиріецъ (дѣлая знакъ третьему солдату). Выпустите пророка…. Царевна Саломея желаетъ его видѣть.
- Саломея. А!
- Пажъ Иродіады. О! Какой странный видъ у луны. Можно подумать, что это рука покойницы, которая хочетъ натянуть на себя саванъ.
- Молодой сиріецъ. Да, у нея очень странный видъ. Она точно царевна съ глазами изъ янтаря. Сквозь облака кисеи она улыбается, какъ маленькая царевна.
- Іоканаанъ. Гдѣ тотъ, чей кубокъ уже полонъ скверны? Гдѣ тотъ, который нѣкогда умретъ предъ всѣмъ народомъ въ серебряныхъ длинныхъ одеждахъ? Велите ему придти сюда, дабы онъ внялъ голосу того, чей глаголъ громко прозвучитъ и въ пустыняхъ, и въ царскихъ дворцахъ.
- Саломея. О комъ онъ говоритъ?
- Молодой сиріецъ. Этого никто никогда не знаетъ, царевна.
- Іоканаанъ. Гдѣ та, которая видѣла изображенія мужчинъ на стѣнѣ, изображенія, нарисованныя халдеями въ краскахъ, которая отдалась вожделѣнію глазъ своихъ и отправила въ Халдею пословъ?
- Саломея. О моей матери онъ говоритъ?
- Молодой сиріецъ. О, нѣтъ, царевна.
- Саломея. Да, онъ говоритъ о моей матери.
- Іоканаанъ. Гдѣ она, отдававшаяся ассирійскимъ военачальникамъ, которые препоясываютъ чресла свои нарядными поясами и носятъ пестрыя короны на головѣ? Гдѣ она, отдававшаяся молодымъ мужчинамъ изъ Египта, которые, въ плащахъ изъ полотна, и украшенные гіацинтовыми камнями носятъ щиты изъ золота и шлемы изъ серебра и обладаютъ гигантскими тѣлами? Велите ей встать съ ложа сладострастія ея, съ ложа кровосмѣшенія, дабы вняла она словамъ того, кто равняетъ путь Господа, и могла покаяться въ грѣхахъ своихъ. Если же она и не почувствуетъ раскаяния, но пребудетъ въ грѣхахъ своихъ, все же заставьте придти ее, ибо держитъ уже Господь бичъ въ рукѣ.
- Саломея. О, это ужасно, это ужасно.
- Молодой сиріецъ. Не оставайся здѣсь, царевна, прошу тебя.
- Саломея. Всего ужаснѣе его глаза. Они точно два черныя отверстія, выжженныя факелами въ тирскомъ коврѣ. Они точно двѣ черныя пещеры, въ которыхъ живутъ драконы, черныя пещеры Египта, гдѣ гнѣздятся драконы. Они точно черныя озера, взволнованныя невѣдомыми лунами… Какъ ты думаешь, будетъ онъ еще говорить?
- Молодой сиріецъ. Не оставайся здѣсь, царевна. Я умоляю тебя.
- Саломея. Какой онъ исхудалый! Онъ похожъ на стройную статую изъ слоновой кости. Онъ точно изваяніе изъ серебра. Я убѣждена, что онъ такъ же цѣломудренъ, какъ луна. Онъ и похожъ на лунный лучъ, на серебряный лучъ. Его тѣло должно быть такое же холодное, какъ слоновая кость….. Мнѣ бы хотѣлось поближе взглянуть на него.
- Молодой сиріецъ. Нѣтъ, нѣтъ, царевна.
- Саломея. Я хочу видѣть его вблизи.
- Молодой сиріецъ. Царевна! Царевна!
- Іоканаанъ. Кто эта женщина, которая смотритъ на меня? Я не хочу, чтобы она на меня смотрѣла. Зачѣмъ смотритъ она на меня своими золотыми глазами изъ-подъ блистающихъ вѣждъ? Я не знаю, кто она такая. И не хочу знать. Велите ей уйти. Съ нею я не хочу говорить.
- Саломея. Я — Саломея, дочь Иродіады, царевна Іудеи.
- Іоканаанъ. Назадъ, ты, дщерь Вавилона! не приближайся къ избраннику Господа! Мать твоя переполнила землю своими злодѣяніями, и вопль грѣховъ ея достигъ ушей Господа.
- Саломея. Говори еще, Іоканаанъ. Твой голосъ опьяняетъ меня.
- Молодой сиріецъ. Царевна! Царевна! Царевна!
- Саломея. О, говори еще. Говори еще, Іоканаанъ, и скажи мнѣ, что я должна дѣлать.
- Іоканаанъ. Не приближайся ко мнѣ, ты, дочь Содома, но закрой покрываломъ лицо свое и посыпь пепломъ главу свою и бѣги въ пустыню искать Сына Человѣческаго.
- Саломея. Кто это — Сынъ Человѣческій? Онъ такъ же красивъ какъ ты, Іоканаанъ?
- Іоканаанъ. Прочь! Прочь! Я слышу взмахи крыльевъ Ангела смерти во дворцѣ.
- Молодой сиріецъ. Царевна, умоляю тебя, уйди теперь.
- Іоканаанъ. Ты, Ангелъ Бога, Господа моего, что надо здѣсь мечу твоему? Что ищешь ты здѣсь, въ этомъ безпутномъ дворцѣ?… День того, кто долженъ умереть въ длинныхъ серебряныхъ одеждахъ, еще не пришелъ.
- Саломея. Іоканаанъ!
- Іоканаанъ. Кто говоритъ?
- Саломея. Іоканаанъ! Я влюблена въ твое тѣло. Твое тѣло бѣлое, какъ полевая лилія, до которой еще не касался жнецъ. Оно бѣлое, какъ снѣгъ, лежащій на горахъ Іудеи, и стекающій въ долины. Розы въ саду царицы аравійской не такъ бѣлы, какъ тѣло твое. Ни розы въ саду аравійской царицы, въ благоухающемъ саду аравійской царицы, ни крылья сумерекъ, трепещущія среди листвы, ни грудь луны, когда она лежитъ въ объятіяхъ моря…. Нѣтъ ничего на свѣтѣ бѣлѣе твоего тѣла. Дай мнѣ коснуться твоего тѣла.
- Іоканаанъ. Назадъ, ты, дочь Вавилона! Черезъ женщину пришло зло въ міръ! Не говори со мной. Я не хочу тебя слушать. Я слушаю только слова моего Бога, Господа моего.
- Саломея. Твое тѣло омерзительно. Оно похоже на тѣло прокаженнаго. Оно походитъ на выбѣленную известкой стѣну, гдѣ ютились ехидны, гдѣ строили свои гнѣзда скорпіоны. Оно какъ выбѣленная гробница, въ которой лежитъ отвратительная гниль. Оно отвратительно, оно отвратительно — твое тѣло…. Это въ твои волосы я влюблена, Іоканаанъ. Твои волосы какъ гроздья винограда, эти темныя гроздья, свѣшивающіяся съ лозъ эдомскихъ въ землѣ эдомитовъ. Твои волосы какъ кедры Ливана, дарящіе тѣнь львамъ и разбойникамъ, когда они прячутся днемъ. Темныя длинныя ночи, когда не свѣтитъ луна и звѣздамъ страшно, не такъ черны. Молчаніе, живущее въ лѣсахъ, не чернѣе ихъ. Ничто на свѣтѣ не чернѣе волосъ твоихъ…. Дай мнѣ коснуться твоихъ волосъ!
- Іоканаанъ. Назадъ, ты, дочь Содома! Не прикасайся ко мнѣ! Не позволено прикасаться къ храму Бога моего, моего Господа.
- Саломея. Твои волосы безобразны. Они топорщатся отъ грязи и пыли. Ихъ можно принять за терновый вѣнецъ, который натиснули тебѣ на голову. Ихъ можно принять за клубокъ черныхъ змѣй, обвитый вокругъ твоей шеи. Я не люблю твои волосы…. Твой ротъ, Іоканаанъ, въ твой ротъ я влюблена. Твой ротъ — это алая черта на башнѣ изъ слоновой кости. Онъ какъ гранатъ, разсѣченный ножомъ изъ слоновой кости. Цвѣты граната, растущіе въ садахъ Тира, краснѣе розъ, но все же не такъ красны. Красные трубные звуки, возвѣщающіе прибытіе царей и нагоняющіе ужасъ на враговъ, не такъ красны. Твой ротъ краснѣе, чѣмъ ноги тѣхъ, которые въ давильняхъ мнутъ виноградъ. Онъ краснѣе, чѣмъ ноги голубей, которые живутъ въ храмахъ и которыхъ кормятъ священники. Онъ краснѣе, чѣмъ ноги человѣка, выходящаго изъ лѣсу, гдѣ онъ убилъ льва и видѣлъ тигровъ съ золотистой шерстью. Твой ротъ это вѣтка коралла, которую рыбаки нашли въ сумеречномъ свѣтѣ морской глубины и предназначили царямъ!… Онъ какъ киноварь, которую моавитяне находятъ въ рудникахъ Моавіи, ее пріобрѣтаютъ отъ нихъ цари. Онъ точно лукъ персидскаго царя, выкрашенный киноварью, съ рогами изъ коралловъ. Нѣтъ въ мірѣ ничего краснѣе твоего рта…. дай мнѣ поцѣловать его, твой ротъ.
- Іоканаанъ. Никогда! Ты, дочь Вавилона! Ты, дочь Содома! Никогда!
- Саломея. Я поцѣлую твой ротъ, Іоканаанъ, я поцѣлую твой ротъ.
- Молодой сиріецъ. Царевна, царевна, ты — вѣнокъ изъ миртъ, ты голубка всѣхъ голубокъ, не смотри на этого человѣка, не смотри на него. Не говори ему такихъ словъ. Я не могу перенести этого…. Царевна, царевна, не говори ему такихъ словъ.
- Саломея. Я поцѣлую твой ротъ, Іоканаанъ.
- Молодой сиріецъ. А!
- Пажъ Иродіады. Молодой сиріецъ убилъ себя! Молодой начальникъ убилъ себя! Онъ былъ моимъ другомъ и убилъ себя! Я подарилъ ему маленькую баночку съ благовоніями и золотыя сережки, и вотъ онъ убилъ себя! А, развѣ онъ не предсказывалъ, что случится ужасное?.. Я самъ это предсказывалъ, и вотъ — случилось! Я зналъ хорошо, что луна искала мертвеца. Ахъ, зачѣмъ я не спряталъ его отъ луны? Если бы я спряталъ его въ какой-нибудь пещерѣ, луна не увидала бы его.
- Первый солдатъ. Царевна, молодой начальникъ сейчасъ закололся.
- Саломея. Дай мнѣ поцѣловать твой ротъ, Іоканаанъ.
- Іоканаанъ. Ты не страшишься, дочь Иродіады? Не сказалъ ли я тебѣ, что во дворцѣ я слышалъ взмахи крыльевъ Ангела смерти, и развѣ этотъ Ангелъ не явился?
- Саломея. Дай мнѣ поцѣловать твой ротъ!
- Іоканаанъ. Дочь прелюбодѣянія, есть одинъ только Человѣкъ, который еще можетъ спасти тебя. Это Тотъ, о Которомъ я тебѣ говорилъ. Иди ищи Его. Онъ сидитъ въ челнокѣ на Галилейскомъ морѣ и говоритъ къ своимъ ученикамъ. Стань на колѣни на берегу моря и позови Его по имени. Если Онъ придетъ къ тебѣ, а Онъ приходитъ ко всѣмъ, кто призываетъ Его, стань на колѣни у ногъ Его и моли Его о снисхожденіи къ грѣхамъ твоимъ.
- Саломея. Дай мнѣ поцѣловать твой ротъ.
- Іоканаанъ. Будь проклята! Дочь матери кровосмѣсительницы, будь проклята!
- Саломея. Я поцѣлую твой ротъ, Іоканаанъ!
- Іоканаанъ. Я не хочу смотрѣть на тебя. Я не буду смотрѣть на тебя. Ты проклята, Саломея. Ты проклята.
- Саломея. Я поцѣлую твой ротъ, Іоканаанъ, я поцѣлую твой ротъ.
- Первый солдатъ. Надо намъ прибрать трупъ. Тетрархъ не любитъ смотрѣть на мертвецовъ, кромѣ тѣхъ, которыхъ онъ самъ убилъ.
- Пажъ Иродіады. Онъ былъ мой братъ, онъ былъ мнѣ ближе брата. Я далъ ему маленькую баночку съ благовоніями и агатовое кольцо, онъ его всегда носилъ на пальцѣ. По вечерамъ мы гуляли по берегу рѣки и подъ миндальными деревьями и онъ разсказывалъ мнѣ о своей родинѣ. Онъ говорилъ всегда такъ тихо. Его голосъ звучалъ какъ флейта, на которой кто-то играетъ. Онъ также любилъ смотрѣться въ рѣкѣ — я часто упрекалъ его за это.
- Второй солдатъ. Правда, нужно спрятать тѣло, тетрархъ не долженъ его видѣть.
- Первый солдатъ. Тетрархъ не придетъ сюда. Онъ никогда не приходитъ на террасу; онъ слишкомъ боится пророка.
- Иродъ. Гдѣ Саломея? Гдѣ царевна? Отчего она не вернулась на пиръ, какъ я ей приказывалъ? А, вотъ она гдѣ!
- Иродіада. Не смѣй смотрѣть на нее! Ты постоянно на нее смотришь.
- Иродъ. У луны сегодня вечеромъ очень странный видъ. Неправда ли, у луны очень странный видъ? Она похожа на истерическую женщину, которая вездѣ ищетъ себѣ любовника. И она нагая, совсѣмъ нагая. Облака хотятъ одѣть ее, а она не хочетъ. Она явилась совсѣмъ нагая на небо. Она спотыкается среди облаковъ, какъ опьяненная женщина… Ну, конечно, она ищетъ любовника… Неправда ли, она спотыкается какъ опьяненная женщина? Она похожа на истерическую женщину; развѣ неправда?
- Иродіада. Нѣтъ. Луна похожа только на луну и больше ни на что. Вернемся, тебѣ тутъ нечего искать.
- Иродъ. Я останусь здѣсь! Манасса, разстели тамъ ковры. Зажгите факелы. Принесите сюда столы изъ слоновой кости, и столы изъ яшмы. Воздухъ здѣсь освѣжителенъ. Я буду продолжать здѣсь пить съ моими гостями. Посламъ Цезаря должно оказать подобающія почести.
- Иродіада. Не для нихъ ты тутъ остаешься.
- Иродъ. Да; воздухъ здѣсь освѣжителенъ. Пойдемъ, Иродіада, наши гости ждутъ насъ. А! я поскользнулся! Я поскользнулся въ крови! Это дурная примѣта, это очень дурная примѣта. Почему здѣсь кровь?.. И этотъ трупъ? Зачѣмъ здѣсь этотъ трупъ? Вы думаете, что я какъ египетскій царь, который всегда, когда даетъ пиръ, показываетъ своимъ гостямъ трупъ? Да и кто это наконецъ? Я не хочу смотрѣть на него.
- Первый солдатъ. Это нашъ начальникъ, государь. Это молодой сиріецъ, котораго ты три дня тому назадъ назначилъ нашимъ начальникомъ.
- Иродъ. Я не давалъ приказа убивать его.
- Второй солдатъ. Онъ самъ убилъ себя, государь.
- Иродъ. Почему? Вѣдь я же сдѣлалъ его начальникомъ.
- Второй солдатъ. Мы этого не знаемъ, государь. Но онъ самъ закололся.
- Иродъ. Это кажется мнѣ страннымъ… Я думалъ, что только римскіе философы убиваютъ себя. Не такъ ли, Тигеллинъ, философы въ Римѣ убиваютъ себя?
- Тигеллинъ. Нѣкоторые дѣлаютъ это, государь; это стоики. Это люди весьма неотесанные; прежде всего это люди очень смѣшные. Я нахожу ихъ очень смѣшными.
- Иродъ. Я также. Смѣшно убивать самого себя.
- Тигеллинъ. Въ Римѣ надъ ними много смѣются. Императоръ сочинилъ на нихъ сатиру. Ее повсюду читаютъ.
- Иродъ. А! Онъ сочинилъ на нихъ сатиру? Цезарь удивителенъ — онъ можетъ все дѣлать. Все же странно, что молодой сиріецъ убилъ себя. Мнѣ жаль его. Мнѣ очень жаль его. Потому что онъ былъ красивъ, онъ былъ даже очень красивъ. У него были такіе томные глаза. Я припоминаю, что онъ очень томно посматривалъ на Саломею. Поистинѣ, я находилъ, что онъ нѣсколько черезчуръ много смотрѣлъ на нее.
- Иродіада. Есть и другіе, которые слишкомъ много на нее смотрятъ.
- Иродъ. Его отецъ былъ царь, я его прогналъ изъ его царства. А его мать, которая была царицей, ты, Иродіада, сдѣлала своей рабыней. Такимъ образомъ онъ былъ тутъ въ нѣкоторомъ родѣ какъ бы гость, и по этой-то причинѣ я и сдѣлалъ его начальникомъ. Мнѣ жаль, что онъ умеръ… Но почему вы оставили трупъ здѣсь? Его должно убрать. Я не хочу видѣть его. Унесите его. (Трупъ уносятъ). Здѣсь холодно. Здѣсь вѣетъ вѣтеръ. Неправда ли, здѣсь вѣетъ вѣтеръ?
- Иродіада. Нѣтъ, здѣсь нѣтъ вѣтра.
- Иродъ. Да, здѣсь вѣетъ вѣтеръ. И въ воздухѣ я слышу какъ бы взмахи крыльевъ,— какъ будто взмахи гигантскихъ крыльевъ. А ты не слышишь ихъ?
- Иродіада. Я ничего не слышу.
- Иродъ. Теперь я самъ не слышу больше. Но я слышалъ. Это былъ несомнѣнно вѣтеръ; теперь прошло. Но нѣтъ, теперь я опять слышу. А ты не слышишь? Совсѣмъ какъ взмахи крыльевъ.
- Иродіада. Я говорю тебѣ, ничего нѣтъ. Ты боленъ, вернемся.
- Иродъ. Я не боленъ, а твоя дочь вотъ больна. Она кажется очень больной, твоя дочь. Никогда я не видѣлъ ея такой блѣдной.
- Иродіада. Я тебѣ говорила, что ты не долженъ смотрѣть на нее.
- Иродъ. Налейте вина. (Приносятъ вино) — Саломея, подойди и выпей со мной вина. У меня тутъ есть вино — превосходнѣйшее вино. Самъ Цезарь послалъ мнѣ его. Омочи свои маленькія красныя губки въ немъ, а я послѣ тебя допью кубокъ.
- Саломея. Я не хочу пить, тетрархъ.
- Иродъ. Ты слышишь, какъ она мнѣ отвѣчаетъ, твоя дочь?
- Иродіада. Я нахожу, что она вполнѣ права. Зачѣмъ ты смотришь на нее все время?
- Иродъ. Принесите плоды. (Приносятъ плоды). Саломея, подойди и поѣшь со мною плодовъ. Я очень люблю смотрѣть, какъ ты кусаешь своими зубками плоды. Откуси немножко отъ этого плода, а я съѣмъ остальное.
- Саломея. Я не хочу ѣсть, тетрархъ.
- Иродъ (къ Иродіадѣ). Вотъ видишь, какъ ты воспитала ее, твою дочь.
- Иродіада. Моя дочь и я — мы царскаго рода! Что же касается тебя, твой дѣдъ пасъ верблюдовъ! Кромѣ того, онъ былъ еще воръ!
- Иродъ. Ты лжешь!
- Иродіада. Ты хорошо знаешь, что это правда.
- Иродъ. Саломея, садись рядомъ со мной. Я дамъ тебѣ тронъ твоей матери.
- Саломея. Я не устала, тетрархъ.
- Иродіада. Ты видишь, какого она о тебѣ мнѣнія.
- Иродъ. Принесите — да — что же я хотѣлъ? Я не знаю. А! я вспомнилъ.
- Голосъ Іоканаана. Время пришло! Что я предсказалъ — наступило, говоритъ Господь, нашъ Богъ. День, о которомъ я говорилъ, пришелъ.
- Иродіада. Вели ему замолчать. Я не хочу слышать его голосъ. Этотъ человѣкъ постоянно изрыгаетъ ругательства на меня.
- Иродъ. Онъ ничего не сказалъ противъ тебя. Кромѣ того онъ великій пророкъ.
- Иродіада. Я не вѣрю въ пророковъ. Можетъ ли кто сказать, что случится? Никто этого не знаетъ. Къ тому же — онъ постоянно меня оскорбляетъ. Но я думаю, что ты боишься его… Да, я знаю, что ты боишься его.
- Иродъ. Я не боюсь его. Я никого не боюсь.
- Иродіада. Нѣтъ, ты боишься его. Если ты его не боишься, отчего ты его не выдаешь іудеямъ, которые требуютъ его уже въ теченіи шести мѣсяцевъ?
- Одинъ изъ іудеевъ. Въ самомъ дѣлѣ, государь, было бы лучше, если бы намъ выдали его.
- Иродъ. Довольно объ этомъ. Я уже далъ вамъ свой отвѣтъ. Я вамъ не выдамъ его. Онъ святой человѣкъ: это человѣкъ, который видѣлъ Бога.
- Одинъ изъ іудеевъ. Это невозможно. Никто не видѣлъ Бога, кромѣ Иліи, который былъ послѣднимъ, узрѣвшимъ Бога. Въ наши времена Богъ не показывается болѣе, поэтому-то такъ много горя въ странѣ.
- Другой іудей. Въ концѣ концовъ неизвѣстно, видѣлъ ли пророкъ Илія на самомъ дѣлѣ Бога. Можетъ-быть, то, что онъ видѣлъ, была только тѣнь Бога.
- Третій іудей. Богъ никогда не скрывается. Онъ проявляетъ себя вездѣ и во всемъ. Онъ проявляетъ себя какъ въ дурномъ, такъ и въ хорошемъ.
- Четвертый іудей. Этого нельзя сказать; это очень опасная мысль. Эта мысль вышла изъ александрійской школы, гдѣ обучаютъ греческой философіи. А греки — язычники, они даже не обрѣзаны.
- Пятый іудей. Нельзя знать, какъ поступаетъ Богъ, пути Господни неисповѣдимы. Можетъ-быть, то, что мы называемъ зломъ — есть добро, а то, что мы считаемъ добромъ — есть зло. Этого нельзя знать. Самое важное — это подчиняться всему. Богъ очень силенъ. Онъ поражаетъ и слабыхъ и сильныхъ одновременно. Для него всѣ равны.
- Первый іудей. Это правда. Богъ страшенъ. Онъ поражаетъ и слабыхъ и сильныхъ, какъ мы дробимъ въ ступѣ зерно. Но тотъ человѣкъ никогда не видѣлъ Бога. Послѣ пророка Иліи никто не видѣлъ Бога.
- Иродіада. Вели имъ замолчать. Они мнѣ надоѣли.
- Иродъ. Но я слышалъ, — говорятъ, что самъ Іоканаанъ и есть вашъ пророкъ Илія.
- Іудей. Этого не можетъ быть. Со времени пророка Иліи прошло болѣе трехсотъ лѣтъ.
- Иродъ. Однако есть такіе, которые утверждаютъ, что онъ пророкъ Илія.
- Одинъ изъ назареянъ. Я убѣжденъ, что онъ пророкъ Илія.
- Іудей. Нѣтъ, онъ не пророкъ Илія.
- Голосъ Іоканаана. День пришелъ, день Господень, и я слышу на горахъ шаги Его, Того, Кто будетъ Спаситель міра.
- Иродъ. Что это значитъ — спаситель міра?
- Тигеллинъ. Это одинъ изъ титуловъ Цезаря.
- Иродъ. Но Цезарь не придетъ въ Іудею. Я получилъ вчера письма изъ Рима. Мнѣ ничего объ этомъ не сказали. А ты, Тигеллинъ, ты пробылъ всю зиму въ Римѣ, вѣдь ты же ничего объ этомъ не слыхалъ?
- Тигеллинъ. По истинѣ, государь, я не слышалъ, чтобы объ этомъ говорили. Я разъясняю только титулъ; это одинъ изъ титуловъ Цезаря.
- Иродъ. Цезарь не можетъ сюда пріѣхать; онъ боленъ подагрою. Разсказываютъ, что у него ноги какъ у слона. Да и причины государственной важности тому помѣхой. Кто оставляетъ Римъ, теряетъ Римъ. Нѣтъ, онъ не пріѣдетъ. Но въ концѣ концовъ: Цезарь государь; если ему будетъ угодно, онъ пріѣдетъ. Но все же я не вѣрю, что онъ пріѣдетъ.
- Первый назареянинъ. Это не Цезарь, государь, о комъ говорилъ пророкъ.
- Иродъ. Не Цезарь…
- Первый назареянинъ. Нѣтъ, государь.
- Иродъ. О комъ же онъ говорилъ?
- Первый назареянинъ. О Мессіи, который пришелъ.
- Одинъ изъ іудеевъ. Мессія не пришелъ.
- Первый назареянинъ. Онъ пришелъ и творитъ чудеса.
- Иродіада. Ахъ! Ахъ! Чудеса! Я не вѣрю въ чудеса. Я ихъ видѣла слишкомъ много. (Къ пажу). Мой вѣеръ.
- Первый назареянинъ. Этотъ человѣкъ творитъ истинныя чудеса. Напримѣръ, на одной маленькой свадьбѣ, которая праздновалась въ одномъ маленькомъ городѣ Галилеи, довольно важномъ городѣ, онъ претворилъ воду въ вино. Люди, которые при этомъ были, разсказывали мнѣ. Затѣмъ онъ исцѣлилъ простымъ прикосновеніемъ двухъ прокаженныхъ, сидѣвшихъ у воротъ Капернаума.
- Второй назареянинъ. Нѣтъ, это двухъ слѣпыхъ исцѣлилъ онъ въ Капернаумѣ.
- Первый назареянинъ. Нѣтъ, это были прокаженные. Но онъ также исцѣлялъ и слѣпыхъ; его видѣли бесѣдующимъ съ ангелами на одной горѣ.
- Одинъ изъ саддукеевъ. Ангеловъ не существуетъ.
- Одинъ изъ фарисеевъ. Ангелы существуютъ, но я не вѣрю, чтобы этотъ человѣкъ могъ съ ними бесѣдовать.
- Первый назареянинъ. Большая толпа народу видѣла, какъ онъ бесѣдовалъ съ ангелами.
- Одинъ изъ саддукеевъ. Не съ ангелами.
- Иродіада. Какъ эти люди выводятъ меня изъ терпѣнія! Это шуты. Это совершеннѣйшіе шуты. (Къ пажу). Ну! Мой вѣеръ? (Пажъ подаетъ вѣеръ). Ты кажется, замечтался — не смѣй мечтать. Кто мечтаетъ, тотъ больной. (Ударяетъ пажа вѣеромъ).
- Второй назареянинъ. Затѣмъ свершилось еще чудо надъ дочерью Іаира.
- Первый назареянинъ. Да, это ужь несомнѣнное чудо. Этого нельзя оспаривать.
- Иродіада. Эти люди глупцы. Они слишкомъ много смотрѣли на луну. Скажи имъ, чтобы они замолчали.
- Иродъ. Въ чемъ заключалось чудо надъ дочерью Іаира?
- Первый назареянинъ. Дочь Іаира умерла. Онъ снова призвалъ ее къ жизни.
- Иродъ. Онъ воскрешаетъ мертвыхъ?
- Первый назареянинъ. Да, государь. Онъ воскрешаетъ мертвыхъ.
- Иродъ. Я не хочу, чтобы онъ это дѣлалъ. Я запрещаю ему дѣлать это. Я не позволю, чтобы воскрешали мертвыхъ. Нужно отыскать этого человѣка и сказать ему, что я не позволяю воскрешать мертвыхъ. Гдѣ теперь этотъ человѣкъ?
- Второй назареянинъ. Государь, онъ повсюду, но очень трудно его найти.
- Первый назареянинъ. Говорятъ, что онъ теперь въ Самаріи.
- Одинъ изъ іудеевъ. Изъ этого можно заключить, что онъ не Мессія, разъ онъ въ Самаріи. Къ самаритянамъ никакой Мессія не придетъ. Самаритяне прокляты. Они никогда не приносятъ жертвъ въ храмѣ.
- Второй назареянинъ. Нѣсколько дней тому назадъ онъ ушелъ изъ Самаріи. Я думаю, что онъ находится теперь въ окрестностяхъ Іерусалима.
- Первый назареянинъ. О нѣтъ, тамъ его нѣтъ. Я только что изъ Іерусалима. Вотъ уже два мѣсяца какъ о немъ ничего не слышно.
- Иродъ. Это безразлично; но его нужно найти и сказать ему отъ моего имени: я не позволяю, чтобы онъ воскрешалъ мертвыхъ. — Превращать воду въ вино, исцѣлять прокаженныхъ и слѣпыхъ — это онъ все можетъ дѣлать, если хочетъ. Поистинѣ я нахожу, что исцѣленіе прокаженныхъ доброе дѣло. Но я ему не позволяю воскрешать мертвыхъ… Это было бы ужасно, если бы мертвые возвращались.
- Голосъ Іоканаана. А! Нечистая! Блудница! А! Дочь Вавилона съ золотыми глазами и блистающими вѣждами, такъ говоритъ Господь, Богъ нашъ — спустите на нее народъ; пусть народъ возьметъ камни и побьетъ ее.
- Иродіада. Прикажи ему, пусть онъ замолчитъ!
- Голосъ Іоканаана. Пусть военачальники пронзятъ ее мечами, пусть они своими щитами раздавятъ ее.
- Иродіада. Это же безстыдство, наконецъ!
- Голосъ Іоканаана. Такъ я искореню беззаконія земли, чтобы всѣ жены научились не подражать гнусностямъ этой женщины.
- Иродіада. Ты слышишь, что онъ говоритъ обо мнѣ? Ты позволяешь оскорблять твою супругу?
- Иродъ. Онъ же не называлъ твоего имени.
- Иродіада. Что же изъ этого? Ты хорошо знаешь, что это именно меня онъ хочетъ опозорить. А я твоя супруга, или это не такъ?
- Иродъ. Да, дорогая и достойнѣйшая Иродіада. Ты моя супруга, а раньше была супругой моего брата.
- Иродіада. Ты же вырвалъ меня изъ его рукъ.
- Иродъ. Вѣрно, я былъ сильнѣе его; но не будемъ говорить объ этомъ. Я не хочу говорить объ этомъ. Оттого и говорилъ пророкъ эти ужасныя слова. Быть можетъ потому и произойдетъ бѣда. Не будемъ говорить объ этомъ больше… Благородная Иродіада, мы забываемъ нашихъ гостей. Налей мнѣ вина, ты, многолюбимая! Наполните снова виномъ большіе серебряные бокалы, и большіе стеклянные бокалы. Я пью за здоровье Цезаря. Здѣсь есть римляне, будемъ пить за здоровье Цезаря.
- Всѣ. Цезарь! Цезарь!
- Иродъ. Ты не видишь, какъ блѣдна твоя дочь.
- Иродіада. Что тебѣ за дѣло, блѣдна она или нѣтъ?
- Иродъ. Никогда я не видалъ ее такою блѣдной.
- Иродіада. Не смѣй смотрѣть на нее.
- Голосъ Іоканаана. Въ тотъ день солнце будетъ черное, какъ покаянная власяница, и луна будетъ какъ кровь, и звѣзды упадутъ на землю, какъ недозрѣвшіе плоды, падающіе со смоковницы, и устрашатся цари земные.
- Иродіада. А! А! Я бы хотѣла увидѣть этотъ день, о которомъ онъ говоритъ, когда луна будетъ какъ кровь, и звѣзды упадутъ на землю, какъ недозрѣвшіе плоды смоковницы! Этотъ пророкъ говоритъ какъ пьяный… Но я не могу выносить звука его голоса; мнѣ противенъ его голосъ. Прикажи, пусть онъ замолчитъ.
- Иродъ. Нѣтъ, зачѣмъ! Правда, я и не понимаю, что онъ говоритъ, но, можетъ-быть, это знаменіе.
- Иродіада. Я не вѣрю въ знаменія. Онъ говоритъ какъ пьяный.
- Иродъ. Можетъ-быть, онъ опьяненъ только виномъ Господнимъ.
- Иродіада. Что это за вино, — вино Господне? Изъ какого оно виноградника? Въ какой давильнѣ можно его найти?
- Иродъ (съ этого момента не отводя глазъ отъ Саломеи). Тигеллинъ, когда ты былъ послѣдній разъ въ Римѣ, говорилъ съ тобой Цезарь о…
- Тигеллинъ. О чемъ, государь?
- Иродъ. О чемъ? Я, кажется спросилъ тебя о чемъ-то, да? Я забылъ, что мнѣ было нужно.
- Иродіада. Ты опять смотришь на мою дочь. Ты не долженъ смотрѣть на нее. Я тебѣ уже разъ сказала это.
- Иродъ. Ты ничего другого не говоришь.
- Иродіада. Я говорю это еще разъ.
- Иродъ. А возстановленіе храма, о чемъ такъ много говорили? Дѣлаютъ что-нибудь для этого? Неправда ли, говорятъ, что завѣса отъ Святая Святыхъ пропала?
- Иродіада. Ты же самъ ее взялъ. Ты говоришь, а самъ не знаешь что. Я не хочу больше оставаться здѣсь. Вернемся.
- Иродъ. Танцуй для меня, Саломея.
- Саломея. Я не хочу танцовать, тетрархъ.
- Иродъ. Саломея, дочь Иродіады, танцуй для меня.
- Иродіада. Оставь ее въ покоѣ.
- Иродъ. Я приказываю тебѣ танцовать, Саломея.
- Саломея. Я не буду танцовать, тетрархъ.
- Иродіада (смѣясь). Видно, какъ она тебя слушается!
- Иродъ. Что мнѣ до того, будетъ ли она танцовать или нѣтъ? Мнѣ это все равно; сегодня вечеромъ я счастливъ. Я очень счастливъ. Я никогда еще не былъ такъ счастливъ.
- Первый солдатъ. У тетрарха мрачный видъ. Неправда ли, у него мрачный видъ?
- Второй солдатъ. Да, у него мрачный видъ.
- Иродъ. И почему мнѣ не быть счастливымъ? Цезарь, а онъ владыка міра, владыка надо всѣмъ въ мірѣ, очень любитъ меня. Онъ только что прислалъ мнѣ теперь драгоцѣнные дары. Онъ также обѣщалъ мнѣ отозвать въ Римъ Каппадокійскаго царя, моего врага. Можетъ-быть, онъ прикажетъ распять его въ Римѣ. Онъ вѣдь можетъ сдѣлать все, что захочетъ, Цезарь. Ибо онъ владыка. Теперь вы видите, что я имѣю право быть счастливымъ, и, воистину, я счастливъ. Никогда я еще не былъ такъ счастливъ. Ничто въ мірѣ не можетъ помрачить мою радость.
- Голосъ Іоканаана. Онъ будетъ возсѣдать на своемъ тронѣ, онъ будетъ одѣтъ въ пурпуръ и багрянецъ. Въ рукѣ своей онъ будетъ держать золотой сосудъ, полный поношеній его. Но Ангелъ поразитъ его и черви поѣдятъ его.
- Иродіада. Ты слышишь, что онъ говоритъ о тебѣ. Онъ говоритъ, что черви поѣдятъ тебя.
- Иродъ. Онъ говоритъ не обо мнѣ. Никогда не говоритъ онъ худого обо мнѣ. Онъ говоритъ о Каппадокійскомъ царѣ, который мнѣ врагъ. Это его поѣдятъ черви. Пророкъ никогда не говоритъ обо мнѣ ничего, кромѣ того, что я согрѣшилъ, взявъ себѣ въ жены супругу моего брата. Можетъ-быть, онъ и правъ. Вотъ, вѣдь въ самомъ дѣлѣ ты безплодна.
- Иродіада. Я безплодна, я? И ты это говоришь, ты, кто все время не сводитъ глазъ съ моей дочери, ты, кто уговаривалъ ее танцовать для твоего услажденія! Это безсмысленно говорить такія вещи. У меня уже былъ ребенокъ. Ты же никогда не зачалъ ни одного ребенка, даже ни съ одной изъ твоихъ рабынь. Это ты безплоденъ, а не я!
- Иродъ. Молчи, ты! Я говорю — ты безплодна. Ты не подарила мнѣ ни одного ребенка, и пророкъ говоритъ, что нашъ бракъ не есть истинный бракъ; онъ называетъ его кровосмѣсительнымъ бракомъ, бракомъ, который принесетъ несчастье… Я боюсь, что онъ правъ; я даже увѣренъ, что онъ правъ. Но теперь не время говорить объ этомъ, сейчасъ я хочу быть счастливъ. И я счастливъ, я очень счастливъ; нѣтъ ничего, чего бы мнѣ не хватало.
- Иродіада. Я очень рада, что ты такъ хорошо настроенъ сегодня вечеромъ. Это не въ твоихъ привычкахъ. Однако уже поздно, вернемся. Не забывай, что мы всѣ, съ восходомъ солнца, собираемся на охоту. Посламъ Цезаря слѣдуетъ оказать подобающія почести, не такъ ли?
- Второй солдатъ. Какой мрачный видъ у тетрарха!
- Первый солдатъ. Да, у него мрачный видъ.
- Иродъ. Саломея, Саломея, танцуй для меня. Я прошу тебя, танцуй для меня. Мнѣ грустно сегодня вечеромъ. Да, мнѣ очень грустно сегодня вечеромъ. Когда я входилъ сюда, я поскользнулся въ крови. Это худой знакъ; я также слышалъ — я увѣренъ, что слышалъ — взмахи крыльевъ въ воздухѣ, взмахи гигантскихъ крыльевъ. Я не знаю, что это могло бы предвѣщать… Мнѣ грустно сегодня вечеромъ, поэтому танцуй для меня, Саломея, я прошу тебя. Если ты будешь танцовать для меня, можешь просить у меня все, что хочешь, я дамъ тебѣ. Да, танцуй для меня, : Саломея, и я дамъ тебѣ все, что хочешь, хотя бы это было половина моего царства.
- Саломея (вставая). Ты дашь мнѣ все, что я отъ тебя потребую, тетрархъ?
- Иродіада. Не танцуй, дочь моя.
- Иродъ. Все, хоть половину моего царства.
- Саломея. Ты клянешься, тетрархъ?
- Иродъ. Клянусь, Саломея.
- Иродіада. Дочь моя, не танцуй.
- Саломея. Чѣмъ ты клянешься, тетрархъ?
- Иродъ. Клянусь моею жизнью, моей короной, моими богами! Все, что бы ты ни пожелала, дамъ я тебѣ, будь это даже половина моего царства, если ты только будешь танцовать для меня. Ахъ! Саломея, Саломея, танцуй для меня.
- Саломея. Ты мнѣ въ этомъ поклялся, тетрархъ.
- Иродъ. Я въ этомъ поклялся, Саломея.
- Саломея. Все, что ни потребую отъ тебя, будь это даже половина твоего царства?
- Иродіада. Не танцуй, дочь моя.
- Иродъ. Будь это даже половина моего царства. Ты будешь очень красивою царицей, если тебѣ захочется потребовать отъ меня половину моего царства. Неправда ли, она будетъ очень красивою царицей?.. А! Здѣсь холодно! Здѣсь вѣетъ очень холодный вѣтеръ. Я слышу его! Почему я слышу въ воздухѣ взмахи крыльевъ? А! можно подумать, что какая-то птица, большая черная птица пронеслась надъ террасой. Почему я не хочу ее видѣть, эту птицу? Взмахи ея крыльевъ ужасны. Вѣтеръ отъ взмаховъ ея крыльевъ ужасенъ. Это холодный вѣтеръ… Но нѣтъ, онъ совсѣмъ не холодный; наоборотъ, онъ очень теплый. Онъ черезчуръ теплый. Я задыхаюсь. Полейте воды мнѣ на руки: дайте мнѣ поѣсть снѣгу. Разстегните мнѣ плащъ. Скорѣе, скорѣе, разстегните мнѣ плащъ… Нѣтъ, оставьте. Мой вѣнокъ жжетъ меня, мой вѣнокъ изъ розъ. Цвѣты будто изъ огня. Они сожгли мнѣ лобъ. (Срываетъ съ головы вѣнокъ и бросаетъ его на столь). А! Наконецъ я могу вздохнуть. Какъ красны эти лепестки! Ихъ можно принять за пятна крови на скатерти. Это ничего. Нельзя во всемъ, что видишь, отыскивать знаменія. Это сдѣлаетъ жизнь невозможной. Лучше сказать, что пятна крови такъ же красивы, какъ лепестки розъ. Было бы лучше сказать такъ… Но не будемъ больше говорить объ этомъ. Теперь я счастливъ, я очень счастливъ. Я имѣю также право быть счастливымъ, неправда ли? Твоя дочь будетъ танцовать для меня. Ты будешь танцовать для меня, Саломея? Ты обѣщала танцовать для меня.
- Иродіада. Я не хочу, чтобы она танцовала.
- Саломея. Я буду танцовать для тебя, тетрархъ.
- Иродъ. Ты слышишь, что говоритъ твоя дочь. Она будетъ танцовать для меня. Это хорошо, что ты будешь танцовать для меня, Саломея. И послѣ того, какъ ты кончишь, не забудь потребовать отъ меня все, что ты захочешь. Все, что ты захочешь, я дамъ тебѣ, будь это половина моего царства. Я поклялся въ этомъ, неправда ли?
- Саломея. Ты поклялся въ этомъ, тетрархъ.
- Иродъ. И я никогда не нарушалъ своего слова. Я не могу лгать; я рабъ своего слова, и мое слово — это слово царя. Каппадокійскій царь, вотъ тотъ лжетъ постоянно, но онъ и не настоящій царь. Онъ трусъ. Онъ мнѣ также долженъ, и не хочетъ платить. Онъ даже оскорбилъ моего посла, сказалъ ему очень обидныя вещи. Но Цезарь прикажетъ его распять, когда онъ пріѣдетъ въ Римъ — я твердо увѣренъ, что Цезарь прикажетъ его распять. Если же нѣтъ, то онъ умретъ съѣденный червями; пророкъ предсказалъ это. Ну, Саломея, ты ждешь?
- Саломея. Я жду только, когда мои рабыни принесутъ мнѣ благовонія и семь покрывалъ, а также снимутъ съ ногъ моихъ сандаліи. (Рабыни приносятъ благовонія и семь покрывалъ и снимаютъ съ ногъ Саломеи сандаліи).
- Иродъ. А! Ты будешь танцовать съ голыми ногами! Это хорошо! Это хорошо! Какъ бѣлые голуби будутъ твои ножки; онѣ будутъ походить на бѣлые цвѣты, трепещущіе на деревѣ… Ахъ, нѣтъ; она будетъ танцовать на крови, ибо на землю была пролита кровь! Я не хочу, чтобы она танцевала на крови. Это была бы очень дурная примѣта.
- Иродіада. Что тебѣ заботиться о томъ, что она будетъ танцовать на крови? Ты по крови довольно ступалъ….
- Иродъ. Что мнѣ объ этомъ заботиться? А! Взгляни же на луну! Она стала красной. Она стала красной, какъ кровь. А! Пророкъ предсказалъ это; онъ предсказалъ, что луна будетъ красная, какъ кровь. Неправда ли, онъ это предсказывалъ? Ты это слышала? Луна стала красной, какъ кровь. Ты этого не видишь?
- Иродіада. Я это прекрасно вижу, и звѣзды падаютъ внизъ, какъ недозрѣвшіе плоды смоковницы, неправда ли? И солнце почернѣло, какъ покаянная власяница, и цари земные устрашаются. Это по крайней мѣрѣ замѣтно; хоть разъ въ жизни пророкъ оказался правъ. Цари земные устрашаются. Однако вернемся; ты боленъ. Въ Римѣ будутъ разсказывать, что ты сошелъ съ ума. Вернемся, говорю я тебѣ.
- Голосъ Іоканаана. Кто тотъ, который идетъ изъ Эдома, идетъ изъ Босры, въ пурпурныхъ одеждахъ, который блистаетъ роскошью одеялъ, который шествуетъ во всемогуществѣ? Зачѣмъ одежды твои окрашены багрянцомъ?
- Иродіада. Вернемся. Голосъ этого человѣка въ высшей степени раздражаетъ меня. Я не хочу, чтобы моя дочь танцовала, въ то время какъ онъ будетъ врываться своими криками въ танецъ. Я не хочу, чтобы она танцовала, когда ты такъ на нее смотришь. Словомъ, я не хочу, чтобы она танцовала.
- Иродъ. Не вставай, супруга, царица, это тебѣ нисколько не поможетъ. Я уйду не прежде, чѣмъ увижу ея танецъ. Танцуй, Саломея, танцуй для меня.
- Иродіада. Не танцуй, дочь моя!
- Саломея. Я готова, тетрархъ.
- Иродъ. А! Это чудесно! Это чудесно! Посмотри, какъ она танцуетъ для меня, твоя дочь. Поди ко мнѣ, Саломея. Поди ко мнѣ, чтобы я могъ тебя наградить. А! Я хорошо плачу танцовщицамъ; я тебѣ также заплачу хорошо. Я дамъ тебѣ все, что ты хочешь. Что же ты хочешь, говори!
- Саломея (становясь на колѣни). Я хочу, чтобы мнѣ потомъ принесли на серебряномъ блюдѣ -
- Иродъ (смѣясь}? На серебряномъ блюдѣ? Ну да, конечно, на серебряномъ блюдѣ. Она восхитительна, а? Что же ты хочешь, чтобы тебѣ принесли на серебряномъ блюдѣ, моя дорогая, моя прекрасная Саломея, ты, прекраснѣйшая изъ всѣхъ дѣвъ Іудеи? Что должно тебѣ принести на серебряномъ блюдѣ? Скажи мнѣ. Что бы это ни было, тебѣ это принесутъ. Мои сокровища принадлежать тебѣ. Такъ что же это, Саломея?
- Саломея (вставая). Голову Іоканаана.
- Иродіада. А! Это хорошо сказано, дочь моя.
- Иродъ. Нѣтъ, нѣтъ.
- Иродіада. Это хорошо сказано, дочь моя.
- Иродъ. Нѣтъ, нѣтъ, Саломея! Этого ты не потребуешь — не слушай своей матери. Она всегда даетъ тебѣ дурные совѣты, ты не должна ея слушаться.
- Саломея. Я и не слушаюсь своей матери. Для своего собственнаго удовольствія я требую голову Іоканаана на серебряномъ блюдѣ. Ты поклялся, Иродъ. Не забывай этого, ты поклялся!
- Иродъ. Я знаю, я поклялся моими богами, я это хорошо знаю. Но я прошу тебя, Саломея, потребуй чего-нибудь другого отъ меня, половину моего царства, и я дамъ его тебѣ. Но не требуй отъ меня того, что ты только что отъ меня потребовала.
- Саломея. Я требую отъ тебя голову Іоканаана.
- Иродъ. Нѣтъ, нѣтъ, я не хочу.
- Саломея. Ты поклялся, Иродъ.
- Иродіада. Да, ты поклялся. Всѣ слышали тебя, ты передъ всѣми поклялся.
- Иродъ. Молчи! Я не съ тобой говорю.
- Иродіада. Моя дочь совершенно права, требуя голову этого человѣка. Онъ оскорблялъ меня, онъ говорилъ разныя гнусности обо мнѣ. Теперь видно, какъ сильно она любитъ свою мать. Не уступай, дочь моя. Онъ поклялся, онъ поклялся.
- Иродъ. Молчи! Не говори со мной… Послушай, Саломея, нужно же быть благоразумной, не такъ ли? Неправда ли, нужно быть благоразумной? Я никогда не былъ суровъ къ тебѣ; я всегда любилъ тебя… Можетъ-быть, я больше, чѣмъ слѣдуетъ, любилъ тебя. Это невозможно, это ужасно требовать этого отъ меня. На самомъ дѣлѣ я не вѣрю, чтобы это было серьезно съ твоей стороны. Голова обезглавленнаго омерзительная вещь, неправда ли? Молодая дѣвушка не должна смотрѣть на такія вещи. Какое удовольствіе можетъ это тебѣ доставить? Никакого. Нѣтъ, нѣтъ, ты вѣдь не хочешь этого…. Ты послушай меня немного. У меня есть изумрудъ, большой круглый изумрудъ, его мнѣ прислалъ любимецъ Цезаря. Если ты смотришь сквозь этотъ изумрудъ, ты можешь видѣть то, что происходитъ очень далеко отъ тебя. Цезарь самъ беретъ съ собой такой изумрудъ, когда идетъ въ циркъ. А мой изумрудъ больше — я знаю, что онъ больше. Это величайшій изумрудъ въ мірѣ. Ты захочешь его, неправда ли? Потребуй его отъ меня, и я дамъ тебѣ его.
- Саломея. Я требую голову Іоканаана.
- Иродъ. Ты не слушаешь меня. Ты не слушаешь меня. Дай же мнѣ, наконецъ, говорить съ тобой, Саломея.
- Саломея. Голову Іоканаана.
- Иродъ. Нѣтъ, нѣтъ, ты вѣдь не хочешь этого. Ты это говоришь только для того, чтобы помучить меня за то, что я весь вечеръ смотрѣлъ на тебя. Ну да, я смотрѣлъ на тебя весь вечеръ. Твоя красота мучила меня, твоя красота ужасно мучила меня, и я слишкомъ много смотрѣлъ на тебя. Но я не буду больше. Не слѣдуетъ смотрѣть ни на вещи, ни на людей. Слѣдуетъ смотрѣть только въ зеркало, такъ какъ зеркало показываетъ намъ однѣ лишь маски… А! А! Вина! Я хочу пить… Саломея, Саломея, будемъ друзьями. Посмотри — что же я хотѣлъ сказать? Что это было? А! Я, вспомнилъ!… Саломея! Нѣтъ, подойди ближе ко мнѣ. Я боюсь, что иначе ты не слышишь мои слова…. Саломея, ты знаешь моихъ бѣлыхъ павлиновъ, моихъ красивыхъ бѣлыхъ павлиновъ, которые бродятъ въ саду среди миртъ и большихъ кипарисовъ. Клювы у нихъ золотые, и зернышки, которыя они клюютъ, тоже золотыя, а ноги у нихъ выкрашены пурпуромъ. Если они кричатъ, идетъ дождь, и если они развертываютъ свои хвосты, на небѣ показывается луна. Они бродятъ парами между кипарисами и темными миртами, и у каждаго есть рабъ, который ходитъ за нимъ. Иногда они перелетаютъ черезъ деревья, а иногда отдыхаютъ на лужайкахъ и у пруда. На этой землѣ нѣтъ другого царя, у котораго были бы такія чудесныя птицы; даже у Цезаря нѣтъ такихъ чудесныхъ птицъ. Ну, я тебѣ дамъ пятьдесятъ изъ моихъ павлиновъ. Они всегда будутъ ходить за тобой, и среди нихъ ты будешь какъ луна въ большомъ бѣломъ облакѣ…. Я дамъ тебѣ всѣхъ. У меня ихъ только сто, но во всемъ мірѣ нѣтъ царя, у котораго были бы такіе павлины, какъ у меня, а я отдамъ тебѣ всѣхъ. Но только ты должна освободить меня отъ даннаго мною слова, и больше не требовать отъ меня того, что ты потребовала. (Онъ выпиваетъ кубокъ вина).
- Саломея. Дай мнѣ голову Іоканаана.
- Иродіада. Это хорошо сказано, дочь моя! А ты, смѣшонъ со своими павлинами.
- Иродъ. Молчи! Ты постоянно кричишь; ты кричишь, какъ хищная птица! Не слѣдуетъ такъ кричать, твой голосъ терзаетъ меня. Молчи, говорю я тебѣ! Саломея, — подумай, что ты сдѣлала. Можетъ-быть, этотъ человѣкъ посланъ Богомъ; я твердо вѣрю, что онъ посланъ Богомъ; онъ святой человѣкъ. Перстъ Божій коснулся его. Богъ говоритъ страшныя вещи его устами. И во дворцѣ и въ пустынѣ, Богъ постоянно съ нимъ… Во всякомъ случаѣ это возможно. Мы этого не знаемъ, но возможно, что Богъ за него и съ нимъ. Если онъ умретъ, возможно, что со мной случится несчастіе. Ибо онъ сказалъ, что въ тотъ день, какъ онъ умретъ, съ кѣмъ-то случится несчастіе. Тутъ можно разумѣть только меня. Вспомни, что я поскользнулся въ крови, когда входилъ сюда. Затѣмъ я слышалъ взмахи крыльевъ въ воздухѣ, взмахи гигантскихъ крыльевъ. Это недобрыя знаменія. И навѣрно были еще и другія, которыхъ я только не замѣтилъ. Что же, Саломея! Ты же не захочешь, чтобы меня постигло несчастье? Ты этого не захочешь? Слушай меня еще.
- Саломея. Дай мнѣ голову Іоканаана.
- Иродъ. Видишь, ты не слушаешь меня. Но успокойся; я, видишь, совсѣмъ спокоенъ. Слушай! У меня здѣсь спрятаны драгоцѣнности, которыхъ даже твоя мать никогда не видала, драгоцѣнности удивительныя. У меня есть ожерелье изъ четырехъ рядовъ жемчужинъ; и ихъ можно счесть за луны, нанизанныя на серебряные лучи. Ихъ можно счесть за пятьдесятъ лунъ, нанизанныхъ на одну тонкую золотую нить. Одна царица носила ихъ на бѣлизнѣ слоновой кости, на бѣлизнѣ своей груди. Если ты одѣнешь ихъ, ты будешь прекрасна, какъ царица. У меня есть два сорта аметистовъ; одни черные, какъ вино, другіе — красные, какъ вино смѣшанное съ водой. У меня есть желтые топазы, какъ глаза тигровъ, и красные топазы, какъ глаза голубей, и зеленые топазы, какъ глаза кошекъ. У меня есть опалы, которые мерцаютъ пламенемъ совсѣмъ холоднымъ, опалы, которые дѣлаютъ души печальными и боятся ночи. У меня есть ониксы, похожіе на глазныя яблоки мертвой женщины. У меня есть лунные камни, мѣняющіеся, когда мѣняется луна, и блѣднѣющіе, когда на нихъ свѣтитъ солнце. У меня есть сафиры, большіе, какъ яйца, и такіе синіе, какъ синіе цвѣты. Въ нихъ волнуется море, и никогда луна не мутитъ синевы ихъ волнъ. У меня есть хризолиты и бериллы, у меня есть хризопазы и рубины, и сардониковые, и гіацинтовые камни, и халцедониты, ихъ всѣ я отдамъ тебѣ, да, всѣ, и куплю еще много другихъ. Индійскій царь только что прислалъ мнѣ четыре вѣера изъ перьевъ попугая, и нубійскій царь одежду изъ страусовыхъ перьевъ. У меня есть кристаллъ, котораго женщины не смѣютъ видѣть, молодые же мужчины могутъ только послѣ того, какъ ихъ отхлещутъ плетьми. Въ ящичкѣ изъ перламутра у меня есть три великолѣпныя бирюзы. Если ихъ носить на лбу, можно видѣть вещи, которыя не существуютъ, а если ихъ зажать въ рукѣ, можно сдѣлать женщинъ безплодными. Это все сокровища большой цѣнности; имъ нѣтъ цѣны. Но это еще не все. Въ ящикѣ изъ чернаго дерева у меня есть два кубка изъ янтаря, похожіе на золотыя яблоки. Если врачъ нальетъ въ эти кубки ядъ, они будутъ какъ серебряные яблоки. Въ другомъ ящикѣ, выложенномъ янтаремъ, у меня есть сандаліи, украшенныя стекломъ, у меня есть плащи, и браслеты, украшенные карбункулами и нефритами изъ города Ефрата… Итакъ, что ты хочешь, Саломея? Скажи мнѣ, что ты пожелаешь, и я дамъ тебѣ это. Я дамъ тебѣ все, что ты потребуешь; только одного не дамъ. Я дамъ тебѣ все, чѣмъ я владѣю, за исключеніемъ одной жизни. Я дамъ тебѣ мантію первосвященника. Я дамъ тебѣ завѣсу отъ Святая Святыхъ.
- Іудеи. О! О!
- Саломея. Дай мнѣ голову Іоканаана.
- Иродъ (падая на свой стулъ). Кто дастъ ей то, что она требуетъ? Поистинѣ она дитя своей матери. (Первый солдатъ приближается. Иродіада снимаетъ кольцо смерти съ руки тетрарха и даетъ солдату, который тотчасъ относить его палачу. У палача пораженный видъ). Кто взялъ мое кольцо? На правой рукѣ у меня было кольцо. Кто выпилъ мое вино? Въ моемъ кубкѣ было вино, — онъ былъ полонъ виномъ. Кто выпилъ его? О! я знаю вѣрно, что съ кѣмъ-нибудь случится несчастье (Палачъ спускается въ водоемъ). Ахъ! зачѣмъ далъ я свое слово? Цари никогда не должны давать слова. Если они его не держать, это ужасно, а держатъ они его, это также ужасно…
- Иродіада. Мнѣ думается, моя дочь поступила правильно.
- Иродъ. Я увѣренъ, что случится несчастіе.
- Саломея (наклоняется надъ водоемомъ и прислушивается). Ни звука. Я ничего не слышу. Отчего этотъ человѣкъ не кричитъ? А, если бы кто пытался убить меня, я бы кричала, я бы защищалась, я бы не потерпѣла этого… Руби, руби, Нааманъ. Руби, говорю я тебѣ… Нѣтъ, я ничего не слышу; царитъ ужасное молчаніе. А! что-то упало, упало на землю. Я слышала, какъ что-то упало. Это былъ мечъ палача. Онъ труситъ, рабъ! Онъ уронилъ свой мечъ. У него не хватаетъ смѣлости убить его. Онъ старая баба, этотъ рабъ! Нужно послать солдатъ. (Она замѣчаетъ пажа Иродіады и говоритъ ему). Поди сюда, ты былъ другомъ того мертваго, не такъ ли? Но еще не довольно мертвыхъ. Скажи солдатамъ, чтобы они спустились внизъ и принесли мнѣ то, что я требовала, что мнѣ тетрархъ обѣщалъ, что принадлежитъ мнѣ. (Пажъ отступаетъ, она обращается къ солдатамъ). Подите сюда, солдаты. Спуститесь въ этотъ водоемъ и принесите мнѣ голову того человѣка. (Солдаты отступаютъ). Тетрархъ, тетрархъ, прикажи твоимъ солдатамъ принести мнѣ голову Іоканаана.
- A! ты не хотѣлъ мнѣ дать поцѣловать твой ротъ, Іоканаанъ! Ну! я теперь его поцѣлую. Я укушу его моими зубами, какъ кусаютъ созрѣвшій плодъ. Да, я теперь буду цѣловать твой ротъ, Іоканаанъ. Я тебѣ это сказала, не говорила я? Ну, теперь я тебя поцѣлую… Но отчего ты не смотришь на меня, Іоканаанъ? Твои глаза, которые были такіе страшные, полные огня и презрѣнія, закрыты теперь. Зачѣмъ они теперь закрыты? Открой свои глаза! Подними свои вѣки Іоканаанъ. Отчего ты не смотришь на меня? Ты боишься меня, Іоканаанъ, что не хочешь смотрѣть на меня?… И твой языкъ, который былъ какъ змѣя, брызжущая ядомъ, онъ не движется больше, онъ ничего не говоритъ, Іоканаанъ, эта красная змѣя, которая обливала меня своимъ ядомъ. Это странно, нѣтъ? Какъ это случилось, что мертвая змѣя больше не движется?.. Ты погнушался мной, Іоканаанъ; ты оттолкнулъ меня; ты говорилъ позорящія меня слова. Ты обращался со мной, какъ съ блудницей, какъ съ потаскушкой, со мной Саломеей, дочерью Иродіады, іудейской царевной! Ну, Іоканаанъ, я еще вижу, а ты мертвъ, и твоя голова принадлежитъ мнѣ; я могу съ ней дѣлать, что хочу. Я могу ее бросить собакамъ и птицамъ небеснымъ. Что оставятъ собаки, доклюютъ птицы… А, Іоканаанъ, Іоканаанъ, ты былъ единственнымъ человѣкомъ, котораго я любила. Всѣ другіе мужчины внушали мнѣ отвращеніе. Но ты, ты прекрасенъ. Твое тѣло было какъ колонна изъ слоновой кости на серебряномъ пьедесталѣ. Это былъ садъ, полный гроздій и серебряныхъ лилій. Это была серебряная башня, украшенная щитами изъ слоновой кости. Ничего на свѣтѣ не было бѣлѣе твоего тѣла; ничего на свѣтѣ чернѣе твоихъ волосъ. Во всемъ мірѣ не было ничего болѣе краснаго, чѣмъ твой ротъ. Твой голосъ былъ сосудомъ съ куреніями, испарявшимъ рѣдкіе ароматы, и когда я посмотрѣла на тебя, я услышала странную музыку. А! Зачѣмъ ты не посмотрѣлъ на меня, Іоканаанъ! Своими руками и своими поношеніями ты сокрылъ лицо свое. Ты держалъ передъ своими глазами повязку того, кто хочетъ видѣть своего Бога. Ну, ты видѣлъ его, своего Бога, Іоканаанъ, но меня, меня… ты никогда не видѣлъ. Если бы ты меня увидѣлъ, ты бы меня полюбилъ. Я увидѣла тебя, и, Іоканаанъ — и — я полюбила тебя. Ахъ! Какъ я тебя любила. Я и теперь люблю тебя, Іоканаанъ; люблю тебя одного… Я жажду твоей красоты, я алчу твоей любви. И ни вино, ни плоды не могутъ утолить желанія моего. Что мнѣ теперь дѣлать Іоканаанъ? Ни рѣки, ни обширныя воды не могутъ потушить моей страсти. Я была царевной, ты погнушался мной; я была дѣвушкой, ты отнялъ у меня мое дѣвичество; я была цѣломудренна, ты влилъ огонь въ мои жилы… А! А! Отчего ты не посмотрѣлъ на меня, Іоканаанъ? Если бы ты на меня посмотрѣлъ, ты бы меня полюбилъ. Я хорошо знаю, что ты полюбилъ бы меня, ибо тайна любви больше, чѣмъ тайна смерти. Только на любовь можно смотрѣть.
- Иродъ. Она отвратительна, твоя дочь, она въ конецъ отвратительна. Поистинѣ то, что она сдѣлала, есть большое преступленіе. — Я увѣренъ, что это преступленіе противъ какого-нибудь невѣдомаго Бога.
- Иродіада. Я одобряю то, что сдѣлала моя дочь и теперь я хочу остаться здѣсь.
- Иродъ (поднимаясь). А! Это говоритъ кровосмѣсительница. Идемъ. Я не хочу здѣсь больше оставаться. Идемъ, говорю я тебѣ, я увѣренъ, что разразится несчастіе. Манасса, Іесахаръ, Осія, потушите факелы! Я не хочу ничего больше видѣть, я не хочу, чтобъ меня что-нибудь видѣло. Потушите факелы. Закройте луну! Закройте звѣзды! Скроемся мы сами въ нашемъ дворцѣ, Иродіада. Я начинаю чувствовать страхъ. (Рабы тушатъ факелы. Звѣзды исчезаютъ. Большая туча надвигается на луну и совершенно закрываетъ ее. Сцена совсѣмъ темнѣетъ. Тетрархъ начинаетъ подниматься по лѣстницѣ).
- Голосъ Саломеи. А! Я поцѣловала твой ротъ, Іоканаанъ, я поцѣловала твой ротъ. Горечь была на губахъ твоихъ — былъ это вкусъ крови?…. или, быть можетъ, это былъ вкусъ любви. Говорятъ, что у любви горькій вкусъ…. Но, что же изъ этого? Что изъ этого? Я поцѣловала твой ротъ, Іоканаанъ, я поцѣловала твой ротъ!
- Иродъ (оборачивается и видитъ Саломею). Убейте эту женщину!
Конецъ.
- ↑ Возможно, перевод сделан с немецкого издания. (Прим. ред.)