Сахалин (Дорошевич)/Резцов
| ← Домовладельцы | Сахалин (Каторга) — Резцов | Свободные люди острова Сахалин → |
| Опубл.: 1903. Источник: Новодворский В., Дорошевич В. Коронка в пиках до валета. Каторга. — СПб.: Санта, 1994. — 20 000 экз. — ISBN 5-87243-010-8. |
— Да есть ли, наконец, у вас тут хоть один зажиточный поселенец, который разжился бы на Сахалине честным трудом? — уж в отчаянии восклицал я, исходив всё поселье. — А то куда ни глянь, или нищета, или если зажиточный, то нажил деньги тайной продажей водки, кулачеством, ростовщичеством, самым алчным, жестоким, бесчеловечным обиранием своего же брата! Есть ли хоть кто-нибудь, кто разжился бы трудом? Или нет таких совсем?
— Как нет? Очень немного, но попадаются. Да вот вам Резцов. Зажиточный мужик и отличный человек. Он здесь даже старостой слободским одно время был. Про него слова дурного никто не скажет. На Сахалин пришёл без гроша — здесь хозяйство — дай Бог всякому.
Слава Тебе, Господи! Иду смотреть эту «гордость Сахалина».
Резцов — отличный столяр и прекрасный хозяин. У него хорошие огороды, пятнадцать штук скота, — он разводит скотину и продаёт в казну. И, главное, всё это нажито, действительно, своим трудом и бережливостью.
Резцов пришёл в каторгу на семь лет за убийство в драке, окончил поселенчество, теперь крестьянин…
Захожу в избу — чисто. Веет зажитком.
Резцов, молодой ещё человек, производит странное впечатление.
Не то что больной, — нет. А словно вот-вот свалится. Такие лица бывают у людей, проводящих бессонные ночи, — у людей с измученными, издёрганными нервами.
— Здравствуйте, Резцов. Пришёл посмотреть, как вы живёте-можете.
— Милости просим, барин. Живём ничего. Бога гневить не стану. Огороды есть, работников держу троих, скотина… Вот, Бог даст, всё продам, на материк поеду…
— Как на материк? Да ведь у вас и тут хозяйство идёт, сами же говорите, — слава Богу, столярничаете.
— Ну, это что! Какое здесь мастерство? Поселенцам столяр не нужен, — а господа в тюрьме всё себе делают задарма.
— Ну, скот у вас, хозяйство.
— А Бог с ним и со скотом и с хозяйством. Только бы отсюда выбраться.
— Да почему ж, наконец?
Резцов вздохнул.
— Жить здесь страшно. Жуть, оторопь берёт. Вы избу по соседству изволили видеть, — заколочена? Писарь тут жил с сожительницей. Деньжонки были… Недели две тому назад произошло. Утром смотрим, что он на службу не идёт? Зашли, а он — мёртвый, и кругом лужа крови. Зарезали. Сожительница же и подвела. Тут не токма что за деньги, — за двадцать копеек друг дружку режут. Только и слухов, что там зарезали, там зарезали. Господ трогать не смеют, а своего брата — валяй, сколько влезет. Нет уж, ну её с такой жизнью! Минуты спокойной не знаешь… Ночью — собака залает, вскочишь, оторопь берёт, жутко, руки, ноги холодеют: уж не подходят ли? У меня тут как-то собака сдохла. Неделю потом не спал. Думал — отравили. А уж это примета верная, — отравят собаку, значит, «подойти» думают. Знают, что у меня есть деньжонки. Долго ли? Вон она тайга-то, убежал, — ищи там его. Нет уж, будет! Вот, как бы не она…
Резцов указывает на еле-еле сидящую за столом сожительницу, куда старше его; баба в последних градусах чахотки.
— Ежели бы не она, — минуты бы здесь не остался. Поправится немножко, продам всё, за что ни попадя, и на ту сторону. Лучше уж в бедности, чем так-то!
— Плоховата у вас хозяйка! — говорю я Резцову, когда мы выходили из избы. — Вы бы её к доктору.
— Ходит в лазарет! — со вздохом отвечает Резцов. — Тут доктор что! Тут доктор не поможет. При ней только сказал, что, мол, «поправится»! Где!
— Да, плоховата, очень плоховата.
— Жду. Вот, может, весной этой, а не то позже осени помрёт. Тогда уж распродам всё и на материк. А тоже так-то бросать её не приходится. Всё, хоть и не жена, а сколько годов вместе жили, — радостей немного, а горя-то что переделили! Пускай уж помрёт. Подожду.
Не правда ли, сухостью веет от этих слов? Эх, там, где речь идёт о жизни, — «нет суше дерева, чем человек», по сахалинской поговорке.