Севастиан-Мученик (К. Р.)/Строфы

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Строфы. Севастиан-Мученик
автор К. Р.
Из цикла «Севастиан-Мученик». Дата создания: 22 августа 1887. Источник: К. Р. Избранное. — М.: Советская Россия, 1991.

Строфы. Севастиан-Мученик



I
В Риме праздник. Рыщут колесницы,
Топот, стук колес по мостовой,
Ржанье, свист бича и крик возницы
В гул слилися. К форуму толпой
Повалил народ. Снуют носилки,
Пыль клубится облаком густым;
Фыркает, храпит и рвется пылкий
Конь под всадником лихим.

II
В честь богини зеленью, цветами
Убран был Венеры пышный храм;
От курильниц синими клубами
Возносился легкий фимиам.
В наготе божественного тела,
Фидия рукою создана,
В благовонном сумраке белела
Олимпийская жена.

III
Совершая жертвоприношенье,
Цезарь сам стоял пред алтарем,
И жрецы в немом благоговенье
С утварью теснилися кругом.
Все во прах повергнулись толпою,
Преклонился сам Максимиан,
Не поник отважной головою
Лишь один Севастиан.

IV
Засверкали цезаревы очи
И зловещим вспыхнули огнем,
Вне себя он стал мрачнее ночи
Искаженным яростью лицом:
"Ты ль не хочешь чтить моей святыни,
"Возмущая наше торжество!
"Ты ль, трибун мой, дерзкою гордыней
"Оскорбляешь божество!"

V
И бесстрашно, твердо и спокойно
Отвечал ему Севастиан:
"Человеку, цезарь, недостойно
"Почитать бездушный истукан.
"Правды нет в твоей безумной вере,
"Ваши боги - лживая мечта,
"Не могу я кланяться Венере,
"Исповедуя Христа!

VI
"Он - мой Бог! Его святою кровью
"Грешный мир искуплен и спасен;
"Лишь Ему с надеждой и любовью
"Я молюсь коленопреклонен.
"Небеса Он создал, создал землю,
"Создал все, что дышит и живет.
"Лишь Его велениям я внемлю,
"Он мне помощь и оплот!"

VII
Неподвижно, в трепетном молчанье,
Царедворцы робкою толпой
Роковое слушали признанье,
Изумляясь дерзости такой.
Обезумел цезарь, злобы полный,
Ярый гнев уста его сковал,
И смятенным ликторам безмолвно
Он трибуна указал.

VIII
Вмиг вокруг него живой стеною
Их сомкнулись тесные ряды;
Повлекли они его с собою
В гору, в Палатинские сады.
Нумидийской цезаревой страже
Сдали там с рук на руки его...
И покорно стал от злобы вражьей
Он конца ждать своего.

IX
Гаснет алый запад, догорая
В небесах багряною зарей;
Быстро тень надвинулась густая,
И звезда зажглася за звездой,
Уж померкло небо голубое,
Тихо все... Уснул великий Рим;
И в немом, задумчивом покое
Ночь спустилася над ним.

X
Уж во власти тихого Морфея,
Под его чарующим крылом
Все, в дремоте сладкой цепенея,
Позабылось безмятежным сном.
Лишь к стволу привязан кипариса,
Молодой трибун-христианин,
Там, в саду цветущем Адониса,
В эту ночь не спит один.

XI
А кругом на храмы, на чертоги
Налегла таинственная тьма;
Сторожат изваянные боги
Рощи Палатинского холма;
Сладко в них цветы благоухают,
Водометы плещут и журчат
И росою свежей орошают
Мрамор царственных палат.

XII
Полночь дышит влажною прохладой.
У стены на каменном полу
Стража крепко спит под колоннадой.
Догорев, костер дымит в углу;
Пламя, вспыхнув, озарит порою
То карниз, то вазу, то плиту,
И кружася, искры над золою
С треском гаснут на лету.

XIII
И задумчив узник одинокий,
Кротких глаз не сводит он с костра:
Скоро мрак рассеется глубокий,
Минет ночь, - не долго до утра.
Заблестит восток воспламененный,
Брызнут солнца первые лучи
И разбудят этот город сонный,
И проснутся палачи.

XIV
На него они наложат руки,
Истерзают молодую грудь,
И настанет час предсмертной муки,
И окончен будет жизни путь.
Словно искра, в мраке исчезая,
Там, над этим тлеющим костром,
Жизнь его, как утро, молодая
В миг один угаснет в нем.

XV
Но ни жизни, полной юной силы,
Ни даров земных ему не жаль,
Не страшит его порог могилы;
Отчего ж гнетет его печаль?
Отчего заныла грудь тоскою?
Отчего смутилось сердце в нем?
Иль ослаб он бодрою душою
Пред мучительным концом?

XVI
Не его ли пламенным желаньем
Было встретить доблестный конец,
Радость вечную купить страданьем
И стяжать мучения венец?
Не мечтал ли дни он молодые
Положить к подножию Креста
И, как те избранники святые,
Пасть за Господа Христа?

XVII
Но они не ведали печали:
Не в тиши безмолвной и глухой,
Посреди арены умирали
Пред ликующей они толпой.
Нет, в душе их не было кручины,
Погибать отрадней было им:
В Колизее славной их кончины
Был свидетель целый Рим.

XVIII
Может быть, звучали в утешенье
Им слова-напутствия друзей,
Их молитвы, их благословенья;
Может быть, меж сотнями очей
Взор они знакомый различали
Иль привет шептавшие уста;
Мужества, дивясь, им придавали
Сами недруги Христа.

XIX
А ему досталась доля злая
Позабытым здесь, в глуши немой,
Одиноко, в муках замирая,
Изнывать предсмертною тоской.
Никого в последнее мгновенье
Не увидит он, кто сердцу мил,
Кто б его из мира слез и тленья
Взором в вечность проводил.

XX
А меж тем над спящею столицей,
Совершая путь обычный свой,
Безмятежно месяц бледнолицый
Уж плывет по выси голубой.
Просияла полночь; мрак редеет,
Всюду розлит серебристый свет,
И земля волшебным блеском рдеет
Небу чистому в ответ.

XXI
Там белеет храм Капитолийский,
Древний форум стелется под ним;
Здесь колонны, арки, обелиски
Облиты сияньем голубым;
Колизей возносится безмолвный,
А вдали, извилистой каймой
Тибра мутные струятся волны
За Тарпейскою скалой.

XXII
И любуясь дивною картиной,
Позабылся узник молодой;
Уж теперь не горем, не кручиной,
Сердце полно сладкой тишиной.
Приутихло жгучее страданье,
И в душе сомненье улеглось:
Этой ночи кроткое сиянье
Словно в грудь ему влилось.

XXIII
Примиренный с темною судьбою,
Вспоминает он былые дни:
Беззаботной, ясной чередою
Пронеслись на севере они.
Видит он зеленые равнины,
Где блестят сквозь утренний туман
Альп далеких снежные вершины,
Видит свой Медиолан.

XXIV
Видит дом родной с тенистым садом,
Рощи, гладь прозрачную озер
И себя, ребенком малым, рядом
С матерью; ее он видит взор,
На него так нежно устремленный...
Как у ней был счастлив он тогда,
Этим милым взором осененный,
В те беспечные года!

XXV
От нее услышал он впервые
Про Того, Кто в мир тоски и слез
Нам любви учения святые
И грехов прощение принес;
Кто под знойным небом Галилеи
Претерпел и скорбь, и нищету,
И Кого Пилат и фарисеи
Пригвоздили ко кресту.

XXVI
Но года промчалися стрелою...
- Детства дней счастливых не вернуть!
Он расстался с домом и семьею,
Перед ним иной открылся путь:
Он, покорный долгу, в легионы
Под знамена бранные вступил
И свой меч, отвагой закаленный,
Вражьей кровью обагрил.

XXVII
Бой кипел на западе далеком:
Там с врагами Рима воевал
Юный вождь. Ревнивым цезарь оком
На победный лавр его взирал.
Против франков, в войске Константина,
Острых стрел и копий не страшась,
Севастьян и с ним его дружина
Храбро билися не раз.

XXVIII
Но и в грозный час кровавой битвы,
Поминая матери завет,
Благодатной силою молитвы
Соблюдал он в сердце мир и свет.
Бедный дух его не устрашали
Зной и стужа, раны и нужда;
Он сносил без жалоб, без печали
Тягость ратного труда.

XXIX
И властям всегда во всем послушный,
Он жалел подвластных и щадил;
С ними он, доступный, благодушный,
И печаль, и радости делил.
Кто был горем лютым иль несчастьем,
Или злой невзгодой удручен,
Шел к нему, и всякого с участьем
Принимал центурион.

XXX
И за то с любовью беспримерной
Подчинялись воины ему,
Зная, что своей дружины верной
Он не даст в обиду никому,
И везде, из всех центурий стана,
И в бою, и в пору мирных дней
Отличалась сотня Севастьяна
Ратной доблестью своей.

XXXI
И привязан был он к этой сотне
Всеми силами души своей;
В ней последним ратником охотней
Был бы он, чем первым из вождей
Всех когорт и легионов Рима.
Не желал он участи иной,
Не была душа его палима
Властолюбия мечтой.

XXXII
В бранном стане, в Галлии далекой
Скромный дорог был ему удел,
И его на блеск и сан высокий
Променять бы он не захотел.
Почесть с властью или роскошь с силой,
Или все сокровища земли
Никогда ему той сотни милой
Заменить бы не могли.

XXXIII
Что людьми зовется верхом счастья,
То считал тяжелым игом он.
Но, увы, непрошеною властью
Слишком рано был он облечен!
О, какою горькою кручиной
Сердце в нем исполнилось, когда
С этой храброй, доблестной дружиной
Он расстался навсегда.

XXXIV
Никогда доселе сердцем юным
Ни тщеславен не был он, ни горд;
У преторианцев став трибуном,
Во главе блестящих их когорт,
Он остался воином смиренным,
Ни наград не ждавшим, ни похвал,
И горя усердьем неизменным,
Честно долг свой исполнял.

XXXV
Но душе его прямой и нежной
Чужд был этот гордый, пышный Рим,
Этот Рим порочный и мятежный,
С ханжеством, с безверием своим
Утопавший в неге сладострастной,
Пресыщенный праздной суетой,
Этот душный Рим с подобострастной
Развращенною толпой.

XXXVI
Здесь, в тревожной суетной столице,
Окружен неправдою и злом,
Как в глухой, удушливой темнице,
Изнывал он сердцем и умом.
Поли отваги, мужества и рвенья,
До конца готовый претерпеть,
Жаждал он скорей принять мученья
И за веру умереть.

XXXVII
И пришла пора освобожденья:
Только ночь прожить еще одну,
И настанет час успокоенья.
С упованьем глядя в вышину,
Он привет читает в блеске ночи:
Звезд лучи, пронизывая тьму,
С голубых небес, как Божьи очи,
Светят радостно ему.

XXXVIII
Небо залито лазурью нежной,
Закатился месяц в облака;
Медленно, неслышно, безмятежно
Уплывает ночь. Вот ветерка
Предрассветная прохлада веет,
Край небес, светлея и горя,
Заалел с востока... Тьма редеет,
И зарделася заря.

XXXIX
Узник видит утра пробужденье,
Светом солнца обдало его,
И за день последнего мученья
Он прославил Бога своего.
Пробудились стражи. Обступили
Севастьяна шумною толпой,
Молодое тело обнажили;
Высоко над головой

XL
Подняли беспомощные руки,
Притянули к дереву плотней...
Лютые принять готовый муки,
В ожиданьи участи своей,
Он стоял живой пред ними целью
В алом блеске утренних лучей,
Не внимая дикому веселью
Нумидийских палачей.

XLI
В этот час предсмертного томленья
Все земное мученик забыл;
Поли восторга, в сладком упоеньи,
В небесах мечтою он парил.
Перед ним отверзлись двери рая;
Озарен сияньем неземным,
Звал его, венец ему сплетая,
Лучезарный серафим.

XLII
И не видел узник Нумидийца
С длинным луком, с стрелами его;
В забытье не видел, как убийца
Долго, долго целился в него,
Тетива как дрогнула тугая,
Не видал, как спущена была
И примчалась, воздух рассекая,
Смертоносная стрела.

XLIII
Лишь когда отточенное жало
Глубоко в нагую грудь впилось,
В ней от боли сердце задрожало,
И очнулся он от светлых грез.
Шумный говор, крики, взрывы смеха
Услыхал он, мукою томим:
Зверская, кровавая потеха
По душе пришлася им.

XLIV
Чередуясь, каждый в нетерпенье
В грудь стрелу спешил ему послать,
Чтобы силу, ловкость и уменье
Над бессильной жертвой показать.
И стрела вонзалась за стрелою...
Он терпел с молитвой на устах;
Кровь из жгучих ран лилась струею,
И мутилося в глазах.

XLV
Уж сознанье гасло и бледнело,
И молитв мешалися слова;
На руках без чувств повисло тело,
И на грудь склонилась голова;
Подкосились слабые колени...
В область тьмы, забвения и сна
Погрузился дух... Земных мучений
Чашу он испил до дна.

XLVI
А честное мученика тело,
Брошено руками палачей,
Скоро б незарытое истлело
Под огнем полуденных лучей,
Где-нибудь во рву иль яме смрадной,
Где бы хищный зверь, в ночную тьму,
Оглодал его, где б коршун жадный
Очи выклевал ему.

XLVII
Уж его от дерева поспешно
Отвязать мучители хотят...
Той порою, плача неутешно,
Две жены прокрались тайно в сад.
Но мольбы напрасны; тщетно слезы
Изобильно льются из очей:
Им в ответ звучат одни угрозы
С бранью злобной палачей.

XLVIII
Жены им дрожащими руками
Сыплют деньги... Шумный спор возник,
Зазвенело злато... Меж стрелками
Завязалась драка; слышен крик...
А они страдальца тихо взяли,
Дорогой обвили пеленой
И, глубокой полные печали,
Унесли его с собой...

----

I
Рим ликует. Зрителей без счета
Уж с утра стеклося в Колизей:
Христианам вновь грозит охота,
Под ареной слышен вой зверей.
И до зрелищ жадный, в нетерпеньи,
Ожидает цезаря народ...
Вдруг раздались клики в отдаленьи:
"Тише, тише! Он идет!"

II
Распахнулась дверь. Цветов кошницы
Высоко держа над головой,
Дев прекрасных сходят вереницы
Меж колонн по лестнице крутой.
Из дворца идут они, как тени,
Устлан путь узорчатым ковром;
Их цветы на гладкие ступени
Пестрым сыплются дождем.

III
Движется дружина за дружиной:
Здесь и Дак косматый, и Сармат,
Здесь и Скиф под шкурою звериной.
Блещут медь, железо и булат,
Рог и трубы воздух оглашают,
И проходят пращники, стрелки;
Серебром и золотом сияют
Стражи цезарской полки.

IV
Свищут флейты, и гремят цевницы,
Скачет шут, и вертится плясун.
Вот певцов проходят вереницы
И под звуки сладкогласных струн
Воспевают в песне величавой
Вечный Рим с владыками его,
Их полки, увенчанные славой,
И знамен их торжество.

V
Звонких лир бряцанье заглушает
Грохот бубнов и кимвалов звон.
Горделиво цезарь выступает,
Облеченный в пурпур и виссон.
Скиптр его из драгоценной кости
И орлом украшен золотым;
Дорогой венец на длинной трости
Черный раб несет над ним.

VI
Вдруг кимвалы стихли, смолкли бубны,
И застыл кифар и гуслей звук,
В отдаленьи замер голос трубный,
Все кругом недвижно стало вдруг.
Цепенея в ужасе безмерном,
Цезарь глаз не сводит со стены,
И к стене той в страхе суеверном
Взоры всех устремлены.

VII
Там в окне, над мраморною аркой,
Между двух порфировых колонн,
Полосою света залит яркой,
Полунаг, изранен, изможден,
Словно призрак иль жилец загробный,
Отстрадавший юноша предстал.
Красотой небесной, бесподобной
Ясный взор его сиял.

VIII
Волоса на плечи упадали
Золотистой, шелковой волной,
Кроткий лик, исполненный печали,
Выражал величье и покой;
Бледны были впалые ланиты,
И прошла морщина вдоль чела:
Злая мука пытки пережитой
Как печать на нем легла.

IX
Посреди молчанья гробового
Он, вздохнув, отверз уста свои;
Полилось восторженное слово,
Как потока вешние струи:
"Цезарь! О, возьми меня с собою!
"В Колизее ждет тебя народ...
"Христиан замученных тобою
"Кровь на небо вопиет.

X
"Уж песок арены зверь взрывает...
"Медлишь ты, бледнеешь и дрожишь!
"Иль тебя то зрелище пугает?
"Что ж смущен ты, цезарь, и молчишь?
"Содрогнешься ль ты перед страданьем?
"Иль твой слух еще не приучен
"К детским крикам, к воплям и стенаньям
"Старцев, юношей и жен?

XI
"Мало ль их, смерть лютую приявших!
"Мало ль их, истерзанных тобой!
"Одного из тех перестрадавших
"Ныне видишь ты перед собой.
"Эта грудь - одна сплошная рана,
"Вот моя кровавая броня!
"Узнаешь ли ты Севастиана?
"Узнаешь ли ты меня?

XII
"Но сильней любовь и милосердье
"Жала стрел убийственных твоих:
"Я уход, заботу и усердье
"Близ твоих чертогов золотых,
"Под одною кровлею с тобою
"Находил у праведных людей;
"Я их доброй, ласковой семьею
"От руки спасен твоей.

XIII
"О, как тяжко было пробужденье
"После казни той, когда я ждал,
"Что очнуся в небе чрез мгновенье,
"Осушив страдания фиал.
"Но не мог расстаться я с землею,
"Исцелела немощная плоть,
"И ожившим, цезарь, пред тобою,
"Мне предстать судил Господь.

XIV
"Страха чужд, тебе отдавшись в руки,
"Я пришел принять двойной венец.
"Претерпеть опять готов я муки
"И отважно встретить свой конец.
"Цезарь, там, я слышу... гибнут братья.
"С ними смертью пасть хочу одной!
"К ним иду я кинуться в объятья,
"Цезарь! Я иду с тобой!"

XV
Недвижимо, притаив дыханье,
Как волшебным скованные сном,
Тем словам, в томительном молчанье,
Все внимали трепетно кругом.
Он умолк, и как от грез очнулся
Цезарь, а за ним и весь народ;
Гордый дух в нем снова встрепенулся
И над страхом верх берет.

XVI
"Надо мной ты смеешь издеваться,
"Или мнишь, что кары ты избег!
"Червь со львом дерзает ли тягаться,
"Или с Зевсом смертный человек?
"Испытай же гордой головою,
"Что мой гнев громов небес грозней,
"И что казнь, придуманная мною,
"Когтя львиного страшней!

XVII
"Пусть потрачены те стрелы даром.
"Но палач мой справится с тобой:
"Под тяжелым палицы ударом
"Размозжится жалкий череп твой.
"И погибнешь - миру в назиданье
"Ты за то, что вел безумный спор
"С тем, кто власть свою могучей дланью
"Над вселенною простер!"

XVIII
Он шагнул вперед; и всколыхалась
Словно море пестрая толпа.
В колоннадах снова песнь раздалась,
Свищут флейты, и гудит труба,
Плясуны вновь пляшут по ступеням,
Вновь грохочут бубны и кимвал,
И вдоль лестниц с кликами и пеньем
Лязг оружья зазвучал.

XIX
Но в последний раз борца Христова
С вышины послышались слова,
И мгновенно все умолкло снова,
Как объято силой волшебства.
Над немой, смятенною толпою
Словно с неба слово то гремит
И ее, как Божьею грозою
Разражаяся, громит:

XX
"Ты ужели страхом новой казни
"Возмечтал слугу Христа смутить?
"Воин твой, о, цезарь, чужд боязни,
"Казнь одну успел я пережить,
"Верь! Приму вторую также смело,
"Умирая с радостью святой:"Погубить ты властен это тело,
"Но не дух бессмертный мой.

XXI
"О, Господь, простивший Иудеям,
"На кресте их злобою распят,
"Отпусти, прости моим злодеям:
"И они не знают, что творят.
"Пусть Христовой веры семенами
"В глубине поляжем мы земли,
"Чтоб побеги веры той с годами
"Мощным деревом взошли.

XXII
"Верю я! Уж время недалеко:
"Зла и лжи с земли сбегает тень,
"Небеса зарделися с востока,
"Близок, близок правды яркий день!
"Уж вдали стекаются дружины,
"Юный вождь свою сбирает рать,
"И ничем его полет орлиный
"Вы не можете сдержать.

XXIII
"Константин - тот вождь непобедимый!
"Он восстанет Божиим послом,
"Он восстанет, Промыслом хранимый,
"Укрепленный Господом Христом.
"Вижу я: в руке его державной
"Стяг, крестом увенчанный, горит,
"И богов он ваших в битве славной
"Этим стягом победит.

XXIV
"Тьму неправды властно расторгая,
"Словно солнце пламенной зарей,
"Засияют истина святая
"И любовь над грешною землей.
"И тогда, в день радости и мира,
"Осенятся знаменьем креста
"И воспрянут все народы мира,
"Славя Господа Христа!"


Павловск
22 августа 1887