Семья и школа (Дорошевич)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Семья и школа
авторъ Власъ Михайловичъ Дорошевичъ
Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ I. Семья и школа. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 37.

Въ одно прекрасное утро, — вѣроятно, это было солнечное, ясное, хорошее утро, — г. попечитель петербургскаго учебнаго округа, — вѣроятно, вообще очень добрый человѣкъ, — проснулся въ превосходномъ, особенно добромъ настроеніи духа.

Въ такомъ настроеніи король Генрихъ IV воскликнулъ когда-то:

— Я бы хотѣлъ, чтобъ у каждаго изъ моихъ подданныхъ была къ обѣду курица!

Въ такомъ настроеніи г. попечитель учебнаго округа отдалъ гг. директорамъ гимназій распоряженіе, чтобъ они обратились къ гг. родителямъ съ вопросомъ:

— Какъ вы хотите, чтобъ вашимъ дѣтямъ ставили отмѣтки: за каждый отдѣльный отвѣтъ, какъ теперь, или за извѣстный промежутокъ времени: за двѣ, за три недѣли?

Первый случай, когда родителей призвали къ рѣшенію школьныхъ вопросовъ.

Починъ благой. Мысль прекрасная, свѣтлая, ясная.

Но когда въ одинъ хмурый, ненастный, осенній день подочтутъ результаты плебисцита, — отвѣть получится:

— Предпочитаемъ старый способъ.

Г. попечитель учебнаго округа будетъ, вѣроятно, страшно удивленъ:

— Что это? Неужели семья у насъ, дѣйствительно, довольна существующими школьными порядками?

Нѣтъ.

— Что жъ, они, значитъ, не сумѣли разобраться въ предложенномъ вопросѣ?

На первомъ же экзаменѣ срѣзались!

И г. попечитель учебнаго округа, быть-можетъ, горько улыбнется:

— Вотъ тебѣ и зови родителей на помощь въ разрѣшеніи школьныхъ вопросовъ!

Не беремъ болѣе ранняго періода, но тридцать лѣтъ безъ одного года семья и школа были ожесточенными врагами другъ друга.

Образованія не было, — была «школьная повинность», тягостная, ненавистная, которой подчинялись, какъ подчиняются воинской повинности:

— Что же дѣлать?

Ученья не было, — было сложеніе и дѣленіе отмѣтокъ.

Мальчикъ получалъ единицу. Значитъ, надо или сразу сыграть и получить пять:

— Спросите меня сегодня, г. учитель!

Или сыграть два раза и получить по четыре.

1+4+4=9; 9, дѣленное на 3, даетъ 3.

Мальчикъ получалъ пять. Значитъ, можно недѣлю не учить уроковъ и получить единицу.

5+1=6; 6, дѣленное на 2, даетъ 3.

Или двѣ недѣли плохо учить уроки и получить двѣ двойки. Опять:

5+2+2=9; 9, дѣлённое на 3, даетъ 3.

— Ванечка! Ванечка! Надо заниматься. У тебя единица есть. Нужна пятерка.

— Ванечка, чего ты ничего не дѣлаешь?

— Мамочка, у меня пятерка есть. Мнѣ не страшно.

Никакого ученья не было, а былъ рядъ ариѳметическихъ дѣйствій съ такимъ расчетомъ, чтобы въ результатѣ получилось хоть 3.

Семья ненавидѣла школу. Школа презирала семью.

Семья вызволяла кое-какъ у школы своего мальчика:

— Мама, дай записку, что у меня голова болѣла. А то опять колъ поставятъ.

Школа презрительно смотрѣла па эти маневры семьи:

— Опять записка! Не вѣрю. Мало ли что вамъ тамъ дома напишутъ!

Школа приходила въ соприкосновеніе съ семьей только для катастрофъ.

— Вызову родителей!

— Пошлю родителямъ записку!

Хуже не было угрозъ.

«Вызовъ въ гимназію» повергалъ семью въ трепетъ:

— Какой еще ужасъ надумала совершить школа?

Всякая записка изъ школы была какъ письмо въ траурномъ конвертѣ, — заставляла испуганно вздрагивать:

— До чего довелъ? Записку къ родителямъ пишутъ? А?

Отецъ, мать ходили въ гимназію, какъ парламентёры, чтобъ «выхлопотать» плѣнника.

И вотъ когда, спустя тридцать лѣтъ безъ одного, года, родителей спрашиваютъ:

— Какою должна быть, по вашему мнѣнію, школа въ такомъ-то вопросѣ?

Родители не знаютъ даже, что отвѣтить.

Да откуда же мы знаемъ, какою должна быть школа, какою бываетъ школа?

Мы школы не видѣли. Мы школы не знаемъ.

Мы знаемъ, что такое «канцелярія» для «маленькихъ чиновниковъ», но школа!..

Мы понятія не имѣемъ, что такое школа! Какая, такая она бываетъ! Какою даже можетъ быть!

Если спросить сейчасъ всю Россію:

— Какой должна быть средняя школа?

Во всей Россіи не найдется ни одного человѣка, который бы отвѣтилъ на этотъ вопросъ.

Тридцать лѣтъ безъ одного года мы знаемъ канцелярію, а не школу. Мы привыкли къ канцеляріи.

А семьи канцелярскихъ служащихъ всегда боятся реформъ:

— А ну, какъ хуже будетъ?

И когда послѣ тридцатилѣтней войны школа предложила семьѣ перемиріе, нечего удивляться, что семья отнеслась къ этому предложенію съ опаской.

— Какъ ставить отмѣтку: за отдѣльный отвѣтъ или общую за двѣ недѣли?

Изъ двухъ золъ человѣкъ не всегда выбираетъ меньшее. Часто выбирается изъ предосторожности старое, болѣе привычное.

Родитель разсуждаетъ такъ:

— Отмѣтка за отдѣльный, часто случайно плохой отвѣтъ, — конечно, нелѣпость. Мальчикъ могъ случайно не приготовить, не понять только этого урока, и ему ставятъ «колъ».

Но, съ другой стороны, родитель разсуждаетъ:

— Зато я все время въ курсѣ игры. Принесъ Ванька отмѣтки за недѣлю, — есть колъ, — я его слѣдующую недѣлю никуда не пущу, дохнуть не дамъ, «учись, проси, чтобъ спросили, поправляйся!» А тутъ…

Родителей пугаетъ фраза циркуляра:

— Двѣ-три недѣли и т. п., по усмотрѣнію педагогическихъ совѣтовъ.

А вдругъ, какъ они «усмотрятъ» ставить отмѣтки разъ въ мѣсяцъ!

Прошелъ мѣсяцъ, — хвать, а у него колъ. Когда тутъ «поправляться»? Да еще вдругъ въ послѣдній мѣсяцъ передъ «четвертью»?

Въ послѣдніе дни передъ четвертью даже самые безпечные родители тревожно освѣдомляются у дѣтей:

— Вызывали? Сколько поставили? Приготовь на завтра! Вызовись!

Тутъ ужъ ариѳметическіе расчеты идутъ съ особою силою.

Выходитъ оно какъ будто бы и очень хорошо.

Отмѣтки не за отдѣльный, часто случайно плохой отвѣтъ, а за двѣ, за три недѣли, — за срокъ, въ который все же можно судить объ успѣхахъ и прилежаніи мальчика.

Да, но кто поручится, что учитель, привыкшій къ отмѣткамъ, не умѣющій и цѣнить иначе, какъ по отмѣткамъ, не заведетъ себѣ этакой меленькой карманной книжечки, съ клѣточками, и не начнетъ въ нее ставить отмѣточекъ.

А потомъ черезъ двѣ недѣли просто-напросто сложитъ и раздѣлитъ: 3+2+3+1+3=12; 12 на 5=2. Значитъ — 2.

И родитель говоритъ:

— Нѣтъ, ужъ пусть лучше игра идетъ въ открытую. Удобнѣе за игрою слѣдить и въ игрѣ участвовать!

Родитель предпочитаетъ явную канцелярію, потому что боится тайной канцеляріи.

Правда, циркуляръ обѣщаетъ «сверхъ того»:

— Оповѣщать родителей въ случаѣ слабыхъ успѣховъ ихъ дѣтей по тѣмъ или другимъ предметамъ.

Но тридцатью годами безъ года родители научены, пуще огня боятся такихъ «оповѣщеній».

Когда «оповѣщаютъ»?

Наканунѣ выгона.

Родители привыкли, — вызываютъ сказать:

— Вашъ сынъ слабъ.

Значитъ, въ слѣдующій разъ вызовутъ, чтобъ оповѣстить:

— Возьмите вашего сына!

— Переведите вашего сына отъ насъ въ другую гимназію.

— Вашъ сынъ остается на второй годъ.

Вообще что-нибудь «утѣшительное» въ этомъ родѣ.

Родитель разсуждаетъ:.

— Учитель поставитъ у себя въ маленькой карманной книжечкѣ моему Петѣ маленькій коликъ или двойку. Что жъ, онъ сейчасъ и пошлетъ за мной: «вашъ сынъ слабъ»? Да если каждый учитель начнетъ изъ-за каждой единицы и изъ-за каждой двойки родителей вызывать, такъ ему 24 часовъ въ сутки на разговоры не хватитъ, да и ни въ одной гимназіи для пріема родителей мѣста не найдется! «Оповѣстятъ» тогда, когда совсѣмъ ужъ плохо, какъ раньше дѣлали. И будетъ онъ, коликъ-то, въ книжечкѣ стоять, пятеркою или двумя четверками не прикрытый, и ждать второго и третьяго колика. Тогда ужъ и вызовутъ, — да поздно, ничѣмъ не поможешь! Нѣтъ, ужъ лучше своевременно объ опасности узнавать!

Въ основѣ всѣхъ этихъ разсужденій лежитъ одно. Отвѣчая на заданный вопросъ, родители предполагаютъ:

— Учителя будутъ относиться къ дѣлу попрежнему, по-канцелярски.

И это приведетъ, навѣрное, авторовъ добрыхъ и свѣтлыхъ начинаній въ отчаяніе:

— Сами родители смотрятъ на школу, какъ на канцелярію.

Вѣрнѣе, нё вѣрятъ, что вы будете смотрѣть на нее иначе.

За родителями горькій опытъ тридцати лѣтъ безъ одного года!

Только черезъ тридцать лѣтъ безъ одного года захотѣли выслушать голосъ родителей въ школьныхъ вопросахъ. Какой запоздавшій циркуляръ!

Но онъ и преждевременный циркуляръ. Сначала школѣ надо было сдѣлать нѣсколько шаговъ навстрѣчу. Измѣнить сначала канцелярское отношеніе къ учащимся. Показать, что школа перестала быть канцеляріёй.

И если бы тогда спросили родителей:

— Какой порядокъ вы предпочитаете теперь, при отсутствіи въ школѣ канцелярскаго духа?

Отвѣты родителей были бы иными, чѣмъ они будутъ теперь.

А теперь? Какъ родители, если бъ они даже и знали, чѣмъ должна быть школа, могутъ отвѣтить на предложенный вопросъ?

— Мы-то хотѣли бы такъ и такъ. Да вы-то будете продолжать втайнѣ военныя дѣйствія.

И тридцатилѣтняя война никакъ не можетъ закончиться желаннымъ перемиріемъ.

Вѣдь войско врага осталось все то же, и способы военныхъ дѣйствій не могутъ быть иными.

Если бы опросить всю образованную Россію по вопросу, самому важному, самому коренному: «Какой системы образованія желаете вы для вашихъ дѣтей?» — на милліонъ голосовъ не нашлось бы одного за классицизмъ.

И всякому понятно, что эта система, ненавистная русскому обществу, существуетъ, потому что, куда же дѣть эту армію несчастныхъ «латинистовъ» и «грековъ»?

Эту армію несчастныхъ, ничего болѣе не знающихъ и ни къ чѣму болѣе не пригодныхъ.

Эту армію, отдавшую всю жизнь свою на служеніе «по мѣрѣ разумѣнія циркуляровъ». Эту армію, сушившую, забивавшую дѣтскія головы Ходобаями и Кюнерами. Эту армію, давшую Россіи рядъ малограмотныхъ, малоразвитыхъ поколѣній.

Куда они пригодны?

Вѣдь не вышвырнуть же ихъ на улицу, не сказать же:

— Умирайте съ голоду!

И какъ же они иначе будутъ относиться къ дѣлу, когда они иного отношенія и не знаютъ?

Развѣ они умѣютъ образовывать, воспитывать? Они умѣютъ, они знаютъ одно:

— Ставитъ отмѣтки.

Это отмѣтчики.

Развѣ у нихъ есть какое-нибудь другое мѣрило, другой педагогическій пріемъ, кромѣ «отмѣтки»? Развѣ учить не значитъ для нихъ «ставить отмѣтки»?

Ну, скажите имъ:

— Отмѣтокъ въ журналѣ за отдѣльные уроки ставить не надо.

Они разорятся изъ скуднаго жалованья по гривенничку, купятъ по маленькой книжечкѣ съ клѣточками и начнутъ ставить отмѣтки тайно, «для себя».

А потомъ складывать и дѣлить:

3+2+3+1+3=12; 12 на 5=2. Значитъ — 2.

И родители, зная, что такое эти педагоги, зная, какъ только они и могутъ относиться къ дѣлу, предпочитаютъ, чтобы слѣдствіе объ «Ивановѣ Павлѣ, обвиняемомъ въ непрестанномъ уклоненіи отъ исполненія своихъ обязанностей», велось гласно, а не тайно и, — кто знаетъ — быть-можетъ, пристрастно.