Собор Парижской Богоматери (Гюго; Сытин)/ДО

Собор Парижской Богоматери
авторъ Виктор Гюго, пер. Не указан

Оригинал: фр. Notre-Dame de Paris, опубл.: 1830. — Источникъ: Индекс в Викитеке

Викторъ Гюго.

Соборъ Парижской Богоматери.

*  *  *

РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Типографія Товарищества И. Д. Сытина, Валовая улица, свой домъ.

МОСКВА. -- 1903

Дозволено цензурою. Москва, 12 февраля 1903 года.

СОБОРЪ ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ.

---

Часть первая.

Собор Парижской Богоматери въ 1482 г.

КНИГА ПЕРВАЯ.

---

I.
Большая зала.

Ровно триста сорокъ восемь лѣтъ, шесть мѣсяцевъ и девятнадцать дней тому назадъ^[1] парижане проснулись при громкомъ трезвонѣ всѣхъ колоколовъ Стараго города, Новаго города и Университетскихъ кварталовъ.

А между тѣмъ, этоть день, 6 января 1482 года, не принадлежал къ числу тѣхъ, о которыхъ сохранилась бы память въ исторіи. Ничего особенно замѣчательнаго не было въ событіи, такъ взволновавшемъ парижскихъ горожанъ и заставившемъ звонить всѣ колокола. На городь не шли приступомъ пикардійцы или бургундцы, по улицам не двигалось торжественной религіозной процессіи, схолары^[2] не бунтовали и не предвидѣлось ни въѣзда „нашего грознаго властелина, господина короля“, ни казни черезъ повѣшеніе воровъ и воровокъ, ни прибытія какого-нибудь разряженнаго и разубраннаго посольства, что случалось такъ часто въ XV вѣкѣ.

Всего два дня тому назадъ торжественно въѣхало въ Парижь одно изъ такихъ посольствь. Прибыли фламандскіе послы, которымъ было поручено устроить брак между дофиномъ и Маргаритой Фландрской. И кардиналъ Бурбонскій, чтобы сдѣлать удовольствіе королю, долженъ былъ волей-неволей оказать любезный пріемъ этимъ неотесаннымъ фламандскимъ бургомистрамъ и угощать ихъ въ своемъ Бурбонскомъ дворцѣ представленіемъ „весьма прекрасной морали, шуточной пьесы и фарса“ въ то время, какъ проливной дождь поливалъ его великолепные ковры, которыми былъ разукрашенъ снаружи его дворець.

Парижскіе горожане такъ волновались по случаю издавна установленнаго 6 января двойного празднества праздника волхвовъ праздника шутовъ.

Въ этотъ день предполагались — иллюминація на Гревской площади, посадка майскаго дерева въ Бракской часовнѣ и мистерія во Дворцѣ Правосудія.

Объ этомъ провозгласили наканунѣ на всѣхъ перекресткахъ, при звукахъ трубъ, подчиненные г. прево въ красивыхъ одеждахъ изъ фіолетоваго камлота, съ большими бѣлыми крестами на груди.

А потому дома и лавки были заперты, и толпы горожан и горожанокъ потянулись съ самаго утра по тремъ разнымъ направленіямъ.

Каждый выбралъ то, что ему больше приходилось по вкусу. Одни шли на Гревскую площадь, другіе — въ часовню, третьи — смотрѣть мистерію. И нужно отдать справедливость здравому смыслу тогдашнихъ парижань: большинство изъ нихъ предпочло иллюминацію, какъ разъ подходящую ко времени года, и мистерію, которая должна была разыгрываться в тепломъ помѣщеніи. Бѣдный „май“ привлекъ лишь очень немногихъ и ему пришлось почти въ полномъ одиночествѣ дрожать подъ январским небомъ на кладбищѣ Бракской часовни.

Особенно много народу стекалось по улицамъ, ведущимъ къ Дворцу Правосудія, такъ какъ было извѣстно, что прибывшіе два дня тому назадь фламандскіе послы будуть присутствовать на представленіи и при избраніи папы шутовъ, которое тоже должно было происходить въ большой заль.

Не легко было пробраться теперь въ эту залу, считавшуюся самой большой на свѣтѣ, — Соваль еще не вымѣрилъ тогда залы въ замкѣ Монтаржи.

Залитая народомъ площадь около Дворца Правосудія казалась — смо трѣвшимъ на нее изъ оконъ зрителямъ — волнующимся моремъ, въ ко- торое пять или шесть улицъ изливали каждую минуту, подобно рѣкамъ, новыя волны головъ. И эти волны, все увеличиваясь, разбивались объ углы домовъ, выступавшихъ въ этомъ морѣ то туть, то тамъ, какъ мысы.

Въ центрь высокаго готическаго^[3] фасада Дворца Правосудія, сь большой лѣстницы непрерывно поднимались и спускались народа, раздѣляясь на верхней площадкѣ и разливаясь кими волнами по двумъ боковымъ спускамъ, какъ будто низвергались водопады. Отъ криковъ, смѣха, топота тысячь ногъ надъ площадью стояли страшный шумъ и гулъ. По временамъ этотъ шум еще увеличивался, и теченіе, несшее всю эту толпу къ лѣстницѣ, внезапно поворачивало назадъ, и начинался какой-то водовороть. Это происходило, когда полицейскій стражъ ударялъ кого-нибудь ружейным прикладомъ или конный сержантъ врѣзывался въ толпу. Такой странный способъ водворенія порядка - прево завѣщали коннетаблямъ, отъ которыхъ онъ перешель по наслѣдству къ маршаламъ, а отъ нихъ к. теперешнему корпусу жандармовъ въ Парижѣ.

У дверей, у оконъ, на крышахъ, на чердакахъ — всюду виднѣлись тысячи добродушныхъ, честныхъ лицъ горожань, смотрѣвшихъ то на Дворецъ, то на толпу, и не желавшихъ ничего больше. Многіе парижане довольствуются только тѣмъ, что смотрять на зрителей; даже стѣна, за которой происходить что-нибудь интересное, любопытна для них.

Если бы мы, живущіе въ 1830 году, могли какими-нибудь путями попасть вмѣстѣ съ горожанами XV столѣтія въ громадную залу Дворца, оказавшуюся, однако, слишкомъ тѣсной 6 января 1482 года, то открывшееся передъ нами зрѣлище, навѣрное, заинтересовало бы насъ, а все окружающее, такое старинное, именно по этому показалось бы намъ новымъ.

Если читатель ничего не имѣетъ противъ, мы попробуем воспроизвести хоть мысленно то впечатлѣніе, которое онъ испыталь бы вмѣстѣ съ нами, пробравшись черезъ шумную, разнокалиберную толпу и переступивь за порогъ большой залы.

Прежде всего мы были бы оглушены страшнымъ шумомъ и ослѣплены роскошью и блескомъ. Вверху, надъ нашими головами двойной стрѣльчатый блѣдноголубой сводъ, украшенный деревянной рѣзьбой и усѣянный золотыми лиліями; внизу, подъ ногами, поль изъ черныхъ и бѣлыхъ мраморныхъ плитъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ громадная колонна, потомъ другая, третья. Всего по длинѣ залы семь колоннъ, поддерживающихъ сводь.

Около первыхъ четырехъ колоннъ устроены лавочки торговцевъ, сверкающія стекломъ и разными побрякушками; около трех остальныхъ стоять дубовыя скамьи, уже послужившія на своемъ вѣку, гладко отполированныя штанами тяжущихся и мантіями прокуроровъ. Кругомъ залы, вдоль высокихъ стѣнъ, между колоннами и въ простѣнкахъ между дверями и окнами, тянется безконечный рядь статуй французскихъ королей, начиная съ Фарамонда, - лѣнивыхъ королей съ опущенными руками и глазами, и мужественныхъ, воинственныхъ королей съ смѣло воздѣтыми къ небу руками. Въ высокихъ стрѣльчатыхъ окнахъ вставлены стекла тысячи цвѣтовъ; великолѣпныя двери украшены тонкой резьбой. И все это сводь, колонны, стѣны, наличники, потолок, двери, статуи чуднаго голубого цвѣта съ золотомъ. Въ то время, о которомъ мы говоримъ, краска уже нѣсколько потускнѣла, а въ 1549 г. она совсѣмъ исчезла подъ пылью и паутиной, и де Брёль восхищался ею уже только по преданію.

Теперь представьте себѣ эту громадную продолговатую залу, освѣщенную блѣднымъ свѣтомъ январскаго дня, съ нахлынувшей въ нее пестрой, шумной толпой, и вы получите объ ней нѣкоторое понятіе въ общемъ, а интересныя частности мы постараемся указать болѣе точно.

Если бы Равальякъ не убиль Генриха IV, его не привлекли бы къ суду, въ канцеляріи Дворца не хранились бы документы по его дѣлу, не было бы сообщниковъ, заинтересованныхъ въ исчезновени этихъ документовъ, а слѣдовательно не было бы и поджигателей, которымъ пришлось, за неимѣніемъ лучщаго, сжечь канцелярію, чтобы сжечь документы, и сжечь самый Дворецъ Правосудія, чтобы сжечь канцелярію. Тогда не было бы и пожара 1618 года. Старинный дворець сохранился бы до сихъ поръ, и я могъ бы сказать читателю: „Подите взглянуть на большую залу“. И мнѣ не пришлось бы описывать ее, а читателю читать это посредственное описаніе. Все это служить доказательствомъ новой истины, что великія событія имѣють безчисленныя послѣдствія.

Возможно, конечно, что у Равальяка не было сообщниковъ, а если онъ и имѣлъ ихъ, то они все-таки могли быть неповинны въ пожарѣ 1618 года. Существуеть, впрочемъ, еще два очень вѣроятныхъ предположенія. Во-первыхъ, всѣ знають, что 7 марта, послѣ полуночи, большая пылающая звѣзда шириною въ футь, длиною въ локоть, упала съ неба на Дворець Правосудія. Во-вторыхъ, мы имѣемъ слѣдующее четверостишіе Теофиля^[4]:

Certes, ce fut un triste jeu,
Quand à Paris dame Justice,
Pour avoir mangé trop d'épice,
Se mit tout le palais en feu.

Но какъ бы мы ни смотрѣли на эти три толкованія — политическое, физическое и поэтическое — грустный фактъ, пожаръ Дворца Правосудія въ 1618 году, остается налицо. По милости этого пожара, а въ особенности, по милости послѣдовавшихъ затѣмъ поправокъ, погубившихъ то, что онъ пощадиль, у насъ въ настоящее время почти ничего не осталось оть этого перваго дворца французскихъ королей. Онъ былъ древнѣе Лувра и уже въ царствованіе Филиппа Красиваго считался такимъ стариннымъ, что въ немъ находили много общаго съ великолѣпными постройками, воздвигнутыми королемъ Робертомъ и описанными Гельгальдусомъ. И почти все исчезло. Что сталось съ канцеляріей, гдѣ Людовикъ Святой „скрѣпилъ свой бракъ?“ Съ садомъ, гдѣ онъ, „одѣтый въ камлотовое платье, камзоль безъ рукавовъ изъ грубаго сукна и черный плащь, рѣшалъ дѣла, лежа на коврѣ вмѣстѣ съ Жуанвилемъ?“ Гдѣ комнаты императора Сигизмунда, Карла IV, Іоанна Безземельнаго? Гдѣ лѣстница, съ которой Карлъ VI провозгласиль свой милостивый эдикть? Плита, на которой Марсель, въ присутствіи дофина, задушиль Роберта Клермонскаго и маршала Шампаньскаго? Калитка, въ которую вышли посланные антипапы Бенедикта послѣ того, какъ были разорваны его буллы, - посланные, наряженные въ насмѣшку въ мантіи и митры и принужденные публично каяться на всѣхъ перекресткахъ Парижа! Гдѣ большая зала съ своей голубой окраской, позолотой, статуями, колоннами, своимъ стрѣльчатымъ сводомъ, украшеннымъ тонкой рѣзьбой? А позолоченная комната? А каменный левъ около дверей, съ опущенной головой и поджатымъ хвостомъ, какъ львы около трона Соломона - символъ власти, смиренно склоняющейся передъ правосудіемъ? А великолепныя двери и цвѣтныя оконныя стекла? А рѣзныя дверныя ручки, приводившія въ отчаяніе Бискорнета? А изящная столярная работа дю Ганси?.. Что сдѣлало время, что сдѣлали люди со всѣми этими чудесами? И что дали намъ взамѣнъ этой исторіи галловъ, этого готическаго стиля? Тяжелые полукруглые своды де Брасса, построившаго неуклюжій порталъ Сен-Жерве — по части искусства, а по части исторіи — вздорную болтовню о главной колоннѣ г.г. Патрю. Нельзя сказать, чтобы это было много.

Но вернемся къ настоящей большой залѣ настоящаго стариннаго дворца!..

Одинъ конецъ этого гигантскаго параллелограма былъ занять знаменитымъ мраморнымъ столомъ изъ цѣльной глыбы, такой длинной, широкой и толстой, что, по выраженію старинныхъ рукописей, она была способна возбудить аппетитъ у Гаргантюа, потому что „другого такого толстаго ломтя никогда на свѣтѣ не бывало“. На противоположномъ концѣ залы была капелла Людовика XI, гдѣ онъ велѣлъ поставить свою колѣнопреклоненную статую передъ образомъ Божіей Матери и куда, по его приказанію, были перенесены статуи Карла Великаго и Людовика Святого. Онъ считалъ, что они, какъ французскіе короли, пользуются большимъ вліяніемъ на небѣ. Эта капелла, еще совсѣмъ новая, выстроенная всего около шести лѣтъ тому назадь, была того изящнаго, прелестнаго стиля архитектуры, съ чудными скульптурными украшеніями и тонкой рѣзьбой, который заканчиваеть у нась готическую эру и продолжается до половины XVI столѣтія въ волшебныхъ, причудливыхъ созданіяхъ эпохи возрожденія. Небольшая, вдѣланная надъ входомъ, сквозная розетка необыкновенно изящной и тонкой работы была въ особенности замѣчательнымъ произведеніемъ искусства. Она казалась сотканной изъ кружева звѣздой.

Посреди залы, напротивъ главнаго входа, возвышалась около стѣны обтянутая золотой парчей эстрада, на которую былъ устроенъ отдѣльный ходъ черезъ окно коридора, находящагося передъ залоченой комнатой. Эта эстрада была приготовлена для фламандскихъ пословъ и другихъ знатныхъ особъ, приглашенныхъ на представленіе.

Мистерія, по издавна установившемуся обычаю, должна была разыгрываться на мраморномъ столѣ. Все было приготовлено на немъ съ самаго утра. На его великолѣпной мраморной доскѣ, исцарапанной каблуками судебныхъ писцовъ, стояла довольно высокая деревянная клѣтка. Верхняя ея часть, хорошо видная всѣмъ зрителямъ, должна была служить сценой, а внутренность, замаскированная коврами, - уборной для актеровъ. Лѣстница, наивно приставленная къ клѣткѣ снаружи, предназначалась для сообщенія сцены съ уборной, и по ней должны были входить и уходить актеры. Какъ ни внезапно должно было появиться какое-нибудь дѣйствующее лицо, ему все-таки приходилось взбираться по этой лѣстницѣ, и какимъ неожиданнымъ ни предполагался какой-нибудь сценическій эффект - нельзя было обойтись безъ этихъ ступенек. Невинное и почтенное дѣтство искусства и механики!

Четыре сержанта дворцоваго бальи, обязанные присутствовать при всѣхъ народныхъ развлеченіяхъ, какъ въ дни празднествъ, такъ и во время казней, стояли по четыремъ угламъ мраморнаго стола. Представленіе должно было начаться ровно въ двѣнадцать часовъ съ послѣднимъ ударомъ большихъ дворцовыхъ часовъ. Это было, конечно, очень поздно для театральнаго представленія, но дѣлать нечего, — приходилось сообразоваться съ временемъ, когда обѣщали пожаловать фламандскіе послы.

Между тѣмъ, вся эта толпа, тѣснившаяся въ залѣ, ждала здѣсь съ ранняго утра. Многіе пришли на площадь, какъ только занялась заря, и терпѣливо стояли тамъ, дрожа оть холода, — а были и такіе любители, которые провели всю ночь, лежа поперек входныхъ дверей, чтобы навѣрняка войти первыми. Толпа увеличивалась съ каждой минутой и, какъ рѣка, выступившая изъ береговъ, поднималась около стѣнъ, вздувалась около колоннъ и разливалась по карнизамъ, подоконникамъ, выступамъ и всѣмъ выпуклостямъ скульптурныхъ украшеній.

Оть давки, скуки, нетерпѣнія, свободы праздничнаго дня, ссорь, разгоравшихся оть каждаго вздора — оть попавшаго не на мѣсто локтя или подбитаго гвоздями башмака, — въ говорѣ этого стиснутаго, запертого, задыхавшагося народа начало звучать раздраженіе еще задолго до прибытія пословъ. Всѣ жаловались и проклинали все на свѣтѣ: фламандцевъ, старшину купеческаго сословія, кардинала Бурбонскаго, бальи, Маргариту Австрійскую, сержантовъ съ жезлами, холодъ, жаръ, дурную погоду, парижскаго епископа, папу шутовъ, колонны, статуи, воть эту запертую дверь, вонъ то открытое окно. Все это очень забавляло разсѣянныхъ въ толпѣ схоларовъ, которые старались еще больше подзадорить недовольныхъ, коля ихъ, какъ булавками, своими язвительными остротами и насмѣшками.

Особенно отличалась одна группа веселыхъ забіякъ, которые выбивъ въ окнѣ стекла, усѣлись на подоконникъ и оттуда осыпали насмѣшками поперемѣнно то толпу на площади, то толпу в залѣ. По ихъ оживленнымъ жестамъ, звонкому хохоту, по тому, какъ весело перекликались они черезъ всю залу сь товарищами, видно было, что эти молодые клерки не скучаютъ, какъ остальная публика. Ихъ, повидимому, очень занимало бывшее у нихъ передъ глазами зрѣлище, и они, въ ожиданіи другого, отличнѣйшимъ образомъ развлекались.

— Клянусь душой, это онъ — это Жоаннесъ Фролло де Молендино! — крикнулъ одинъ изъ нихъ, увидавъ маленького бѣлокураго бѣсенка съ хорошенькимъ, плутовскимъ личикомъ, прицѣпивщагося къ акантамъ капители. — Ну, недаромъ же тебя зовуть Жаномъ Фролло Муленъ^[5]. Твои руки и ноги теперь удивительно похожи на мельничныя крылья. Давно ты здѣсь?

— Да ужь побольше четырехъ часовъ, — отвѣчалъ Жанъ Фролло. — Надеюсь, они зачтутся мнѣ, когда я попаду въ чистилище. Я слышаль, какъ восемь пѣвчихъ сицилійскаго короля начали пѣть въ семь часов обѣдню въ капеллѣ.

— Отличные пѣвчіе! Голоса ихъ будуть, пожалуй, еще поострѣе ихъ колпаковъ. Только прежде чѣмъ служить обѣдню св. Іоанну, королю слѣдовало бы разузнать, захочеть ли св. Іоаннъ слушать латинскіе псалмы съ провансальскимъ акцентомъ.

— И все это онъ сдѣлалъ для того, чтобы эти проклятые пѣвчіе могли зашибить деньгу! — рѣзко крикнула старуха, стоявшая въ толпѣ подь окномъ. — Тысячу ливровъ за одну обѣдню — скажите, пожалуйста! Да еще изъ налога на морскую рыбу, которая продается на парижскомъ рынкѣ!

— Помолчи, старуха! — сказалъ важный толстякъ, стоявшій возлѣ рыбной торговки и зажимавшій себѣ нось, благодаря этому сосѣдству. — Нельзя было не отслужить обѣдни. Развѣ тебѣ хочется, чтобы король опять заболѣлъ?

— Ловко сказано, метръ Жилль Лекорню^[6], придворный мѣховщикъ! — закричалъ студенть, прицѣнившійся къ капители.

Схолары громко захохотали, услыхавъ злосчастное имя придворнаго поставщика.

— Лекорню! Жилль Лекорню! — кричали они.

— Cornitus et hirsutus! — прибавилъ кто-то.

— Само собою разумѣется, — продолжалъ маленькій схоларъ на капители. — И чему они смѣются? Этотъ почтенный человѣкъ, Жилль Лекорню, — брать Жана Лекорню, смотрителя королевскаго дворца, сынъ Матье Лекорню, главнаго сторожа въ Вепсенскомъ лѣсу. Всѣ они парижскіе горожане и всѣ до одного женаты.

Хохоть усилился. Толстый мѣховщикъ, не говоря ни слова, старался скрыться оть устремленныхъ на него со всѣхъ сторонъ глазь. Но тщетно пыхтѣлъ онъ и обливался потомъ: онъ не могь спрятать за плечи сосѣдей свое толстое, побагровѣвшее отъ досады и гнѣва лицо.

Наконецъ, одинъ изъ его сосѣдей, такой же толстый, приземистый и почтенный, какъ онъ самъ, пришелъ къ нему на помощь.

— Чорть возьми! — воскликнуль онь. — Какъ смѣють схолары такъ издѣваться надъ горожаниномъ! Въ мое время ихъ высѣкли бы за это розгами, а потомъ сожгли бы на кострѣ изъ этихъ самыхъ розогь.

Возмущенные схолары накинулись на него.

— Эй! кто это распѣваетъ тамъ? Что это за зловѣщая сова, предвѣщающая несчастье?

— Постойте, я знаю его! — воскликнуль кто-то. — Это метръ Андри Мюнье.

— Одинъ изъ завзятыхъ книгопродавцевъ университета! — подхватиль другой.

— Въ нашей лавочкѣ всего по четыре! — крикнул третій. — Четыре націи^[7], четыре факультета, четыре праздника, четыре прокуратора, четыре избирателя и четыре книгопродавца.

— Мюнье, мы сожжемъ твои книги.

— Мюнье, мы поколотимъ твоего слугу!

— Мюнье, мы помнемъ твою жену!

— Что за славная толстуха — эта мадемуазель Ударда!

— И притомъ такъ свѣжа и весела, какъ будто овдовѣла!

— Чортъ побери васъ всѣхъ! — пробормоталь Мюнье.

— Молчи, метръ Андри, а не то я свалюсь тебѣ прямо на голову, — сказалъ Жань, все еще вися на своей капители.

Метръ Андри поднялъ глаза, смѣрилъ высоту капители, опредѣлиль приблизительную тяжесть Жана и, помноживъ ее въ умѣ на квадрать скорости, замолчаль.

— Такъ-то лучше, — сь торжествомъ проговорилъ Жанъ, оставшись побѣдителемъ. Я въ самомъ дѣлѣ свалился бы ему на голову, хоть и прихожусь роднымъ братомъ архидьякону.

— Что за жалкое начальство сидить у насъ въ университеть! Они даже не подумали ознаменовать чѣмъ-нибудь такой день, какъ сегодня. Въ городѣ — праздникъ мая и иллюминація; здѣсь — мистерія, папа шутовъ и послы; у насъ въ университеть — ничего.

— А между тѣмъ, площадь Моберъ, кажется, достаточно велика, замѣтилъ одинъ изъ схоларовъ, сидѣвшихъ на подоконникѣ.

— Долой ректора, избирателей и прокураторовь! — крикнуль Жань.

— Устроимъ сегодня иллюминацію изъ книгъ метра Андри.

— И изъ пюпитровъ писцовъ!

— И изъ жезловъ надзирателей!

— И изъ плевальниць декановъ!

— И изъ буфетовъ прокураторовъ!

— И изъ квашней избирателей!

— И изъ скамеекъ ректора!

— Долой метра Андри! — прожужжалъ Жанъ. — Долой метра Андри, надзирателей и писцовъ! Теологовъ, медиковъ и докторовъ богословія! Прокураторовъ, избирателей и ректора!

— Настоящее свѣтопреставленіе! — пробормоталь Мювье, затыкая себѣ уши.

— Воть кстати и ректоръ! Вотъ онъ, на площади! — крикнулъ одинъ изъ сидѣвшихъ на окнѣ.

Всѣ устремили глаза на площадь.

— Неужели это въ самомъ дѣлѣ нашъ достопочтенный ректоръ, метръ Тибо? — спросиль Жанъ дю Мулень: онъ съ своей капители не могъ видѣть площади.

— Да, да, — закричали ему. Это онъ самъ, ректоръ метръ Тибо!

И дѣйствительно, ректоръ и всѣ университетскія власти двигались процессіей передъ послами и въ настоящую минуту пересѣкали площадь. Сидѣвшіе на окнѣ схолары встрѣтили ихъ язвительными насмѣшками и громомъ ироническихъ рукоплесканій. Ректору, ѣхавшему впереди, достался первый залпъ.

— Здравствуйте, г. ректоръ! Эй! Да здравствуйте же!

— Какъ онъ попалъ сюда, этотъ старый игрокъ? Какъ онъ рѣшился разстаться съ игральными костями?

— Смотрите, какъ онъ подпрыгиваетъ на мулѣ. А вѣдь, право же, у мула уши короче, чѣмъ у него самого!

— Здравствуйте, г. ректоръ Тибо! Tybalde aleator! Старый дуралей! Старый игрокъ!

— Что за отвратительная рожа — блѣдная, испитая, помятая! А все оттого, что любить нашъ старикашка поиграть въ кости.

— Куда это вы ѣдете, Тибо, Tybalde ad dados, повернувшись спиной къ университету, а лицомъ къ городу?

— Онъ ѣдеть искать квартиру въ улицѣ Тиботодэ! — крикнуль Жань.

Вся компанія повторила выдуманное Жаномъ названіе улицы и захлопала въ ладоши.

— Вы, значить, хотите поселиться въ улицѣ Тиботодэ — вѣдь так, г. ректоръ, партнеръ дьявола?

Потомъ наступила очередь другихъ властей.

— Долой надзирателей! Долой жезлоносцев!

— А это что за птица? Не знаешь ли ты, Робинъ Пуспенъ, это?

— Это Жильбер де Сюильи, Gilbertus de Soliaco, канцлеръ Отёнской коллегіи.

— Воть мой башмакъ. Тебѣ ловчѣе, — брось его ему въ физіономію!

— Saturnalitias mittimus ecce noces.

— Долой шестерыхъ теологовъ съ ихъ бѣлыми стихарями!

— Такъ это-то теологи? А я думаль, что это шесть бѣлыхъ гусей, которыхъ св. Женевьева^[8] пожертвовала городу.

— Долой медиковъ!

— Долой диспуты на заданный и выбранный по желанію тезись!

— А воть канцлеръ св. Женевьевы, — брошу-ка въ него мою шапку! Знаете, какъ безобразно онъ поступилъ со мной? Онъ отдаль мое мѣсто въ націи нормандцевъ маленькому Асканіо Фальзаспада изъ Буржской провинціи, потому что онъ итальянець.

— Это несправедливо! — закричали всѣ схолары. — Долой канцлера св. Женевьевы!

— Ага! Iоахимъ де Ладегорь! Луи Дагюиль! Ламберт Гоктеманъ!

— Чтобы чертъ придушилъ прокуратора націи германцевъ!

— А кстати ужъ и капеллановъ капеллы съ ихъ сѣрымъ мѣховымъ облаченіемъ! Cum tunicis grisis!

— Seu de pellibus grisis fourratis!

— Ого! Учителя словесныхъ наукъ! Всѣ великолѣпныя чорныя мантіи! Всѣ чудныя красныя мантіи!

— Недурный хвостъ для ректора!

— Право же, можно подумать, что это венеціанскій дожъ идетъ обручаться съ моремъ!

— Смотри-ка, Жанъ! Каноники св. Женевьевы!

— Къ чорту канониковъ!

— Аббать Клодь Шоаръ! Докторъ Клодь Шоаръ! Вы, должно быть, ищете Мари Жиффаръ?

— Она живеть въ улицѣ Глатиньи.

— Видите, видите? Это ѣдеть Симонъ Сангэнъ, избиратель Пикардіи, а позади него сидить его жена.

— Post equitem sedet atra cura.

— Смѣлѣе, метръ Симонъ!

— Добраго утра, г. избиратель!

— Спокойной ночи, г-жа избирательница!

— Какіе счастливцы, — имъ видно все! — со вздохомъ проговорилъ Жань дю Муленъ, сидя на своей капители.

Прилежный книгопродавець университета, Андри Мюнье, нагнулся къ уху мѣховщика, Жилля Лекорню.

— Ну, право же, пришелъ конецъ свѣта! -сказалъ онъ. — Никогда еще не видно было такой распущенности школяровъ. А всему виной эти проклятыя новыя изобрѣтенія — артиллерія, серпантины, бомбарды, а въ особенности книгопечатаніе — эта язва Германіи! Не будеть больше ни манускриптовъ ни книгъ. Да, книгопечатаніе убиваетъ книжную торговлю. Пришелъ конецъ міра!

— Вѣрно, вѣрно! Это видно ужъ потому, какъ бойко сталь расходиться бархать.

Въ эту минуту пробило двѣнадцать часовъ.

— A! — въ одинъ голось воскликнула вся толпа.

Схолары замолчали; въ залѣ поднялась страшная суматоха. Головы задвигались, ноги зашаркали, люди начали вертѣться и поправляться, стараясь принять болѣе удобное положеніе. Раздался оглушительный взрывъ откашливанья и сморканья, а затѣмъ наступила глубокая тишина. Всѣ шеи вытянулись, всѣ рты открылись, всѣ глаза устремились на мраморный столь. Но никто не вошелъ на него. Только четыре сержанта, вытянувшись въ струнку, продолжали стоять неподвижно, какъ раскрашенныя статуи. Всѣ взгляды обратились къ эстрадѣ, приготовленной для посольства; дверь была затворена и на эстрадѣ не было никого. Вся эта толпа ждала съ ранняго утра: полудня, фламандскихъ посланниковъ и мистеріи. Но только одинъ полдень явился во время.

Это было уж слишкомъ!

Подождали одну, двѣ, три, пять минуть, четверть часа — представленіе не начиналось. Эстрада оставалась попрежнему пустой, сцена — нѣмой. Нетерпѣніе начало смѣняться гнѣвомъ. Послышались недовольные возгласы — правда, еще вполголоса — и сдержанный гулъ голосовь: „Мистерію! Мистерію!“ Головы разгорячались. Буря, пока еще глухо шумѣвшая, готова была разразиться каждую минуту. Первая искра вспыхнула, благодаря Жану дю Мулену.

— Мистерію и къ чорту фламандцевъ! — крикнуль онъ во силу своихъ легкихъ, извиваясь, какъ змѣя, кругомъ капители.

Толпа захлопала въ ладоши.

— Мистерію! — заревѣла она. — Ко всѣмъ чертямъ Фландрію!

— Начинайте мистерію и сію же минуту! — продолжалъ Жанъ. — А не то мы взамѣнъ представленія повѣсимъ дворцоваго бальи!

— Вѣрно, вѣрно! — подхватила толпа. — А для начала повѣсимъ его сержантовъ.

— Поднялся страшный шумъ и крики. Несчастные сержанты поблѣднѣли и переглянулись. Толпа надвигалась на нихъ, — того и гляди, рухнеть легкая деревянная рѣшетка, отдѣляющая ихъ отъ зрителей. Минута была критическая.

— Вздернуть ихъ! Вздернуть! — кричали со всѣхъ сторонъ.

Вдругъ коверъ, закрывавшій входъ въ уборную, откинулся и показался человѣкъ, одинъ видъ котораго, какъ по волшебству, усмирилъ толпу и измѣнилъ ея настроеніе: вмѣсто гнѣва ее теперь охватило любопытство.

— Тише! Тише! — раздались отовсюду голоса.

Вошедшій былъ страшно взволновань. Дрожа оть страха и ежеминутно кланяясь, шелъ онъ по столу. И чѣмъ ближе онъ подходилъ къ краю, тѣмъ ниже становились его поклоны и тѣмъ больше были они похожи на колѣнопреклоненіе.

Между тѣмъ, шумъ мало-по-малу затихъ. Остался только тоть легкій гулъ, который всегда стоить надъ толпой.

— Господа горожане и госпожи горожанки! — сказалъ вошедшій. — Мы будемъ имѣть честь представлять и декламировать передъ его преосвященствомъ, господиномъ кардиналомъ, прекрасную мораль, подъ названіемъ: „Премудрый судь Пресвятой Девы Маріи“. Я буду играть Юпитера. Его преосвященство сопровождаетъ въ настоящую минуту достопочтенное посольство герцога австрійскаго, которое нѣсколько замѣшкалось, слушая привѣтственную рѣчь г. ректора университета у вороть Бодэ. Какъ только прибудетъ его преосвященство, г. кардиналъ, мы тотчась же начнемъ представленіе.

Только вмѣшательство самого Юпитера и могло спасти четырехъ сержантовъ дворцоваго бальи. Если бы мы сами выдумали эту правдивую исторію и были отвѣтственны за нее передъ судомъ критики, нась нельзя было бы упрекнуть въ нарушеніи классическаго правила: „Nec deus intersit“.

Костюмъ Юпитера былъ очень красивъ и не мало способствовалъ успокоенію толпы, такъ какъ привлекъ на себя всеобщее вниманіе. Юпитеръ былъ въ латахъ, обтянутыхъ чернымъ бархатомъ, прикрѣпленнымъ золотыми гвоздиками; на головѣ его была шапочка, украшенная серебряными вызолоченными шишечками. И если бы толстый слой румянъ не покрывалъ верхней части его лица, а густая рыжая борода не закрывала нижней; если бы онъ не держалъ въ рукахъ свернутаго въ трубку позолоченнаго картона, усѣяннаго блестками и мишурой, въ которомъ опытный глазъ сейчасъ же узналъ бы молнію; еслибъ его ноги не были тѣлеснаго цвѣта и еслибъ онѣ не были перевиты на греческій манеръ лентами, — Юпитеръ не спасовалъ бы передъ любымъ бретонскимъ стрѣлкомъ изъ отряда герцога Беррійскаго.

II.
Пьеръ Гренгуарь.

Восхищеніе, возбужденное костюмомъ Юпитера, мало-по-малу проходило по мѣрѣ того, какъ онъ говорилъ свою рѣчь. А когда онъ дошель до злополучнаго заключенія: „Какъ только прибудеть его преосвященство г. кардиналъ, мы сейчасъ же начнемъ представленіе", голосъ его былъ заглушень громкимъ шиканьемъ.

— Начинайте сейчасъ же! Мистерію! Мистерію! Сейчас же начинайте мистерію! — кричалъ народъ. А всѣ эти голоса покрывалъ пронзительный голось Жана дю Муленъ, который былъ слышень, несмотря на страшный шумъ, какъ слышенъ звукъ флейты среди грома другихъ инструментовъ. — Начинайте сію же минуту! — визжаль Жань.

— Долой Юпитера и кардинала Бурбонскаго! — вопилъ Робинъ Пуспенъ и клерки, сидѣвшіе на окнѣ.

— Играйте мораль! — ревѣла толпа. — Сейчасъ же! Сію же минуту! А не то мы повѣсимъ и комедіантовъ и кардинала!

Бѣдный Юпитеръ, растерянный, перепуганный, поблѣднѣвшій подъ своими румянами, уронилъ молнію, снялъ шапочку, задрожалъ всѣмъ тѣломъ и, низко кланяясь, пробормоталь: „Его преосвященство… послы… госпожа Маргарита Фландрская…“ Онъ не зналъ, что сказать. У него замиралъ духъ отъ страха, что его повѣсять. Его повѣсить народъ, если онъ будетъ ждать кардинала; его повѣсить кардиналь, если онь не станеть ждать его. Спасенія нѣтъ! Его во всякомъ случаѣ ждеть висѣлица.

К счастью, нашелся человѣкъ, пожелавшій вывести его изъ затрудненія и взять отвѣтственность на себя.

До сихъ поръ этотъ, такъ неожиданно явившійся спаситель, стояль въ промежуткѣ между рѣшеткой и мраморнымъ столомъ, прислонившись къ колоннѣ, скрывавшей отъ публики его длинную, тощую фигуру. Это быль высокій, худой, блѣдный, бѣлокурый человѣкъ съ блестящими глазами и улыбающимся ртомъ, еще молодой, но уже съ морщинами на лбу и на щекахъ. На нем была черная саржевая одежда, сильно потертая и залоснившаяся отъ времени. Онъ подошель къ мраморному столу и сдѣлалъ знакъ несчастному Юпитеру. Но тоть, совсѣмъ растерявшись отъ страха, не замѣтилъ этого.

— Юпитеръ! — позвалъ его незнакомецъ, подойдя еще ближе къ столу. — Любезный Юпитеръ!

Юпитерь не слыхалъ его.

Тогда высокій блондинъ, потерявъ терпѣніе, крикнулъ ему чуть не вь самое ухо:

— Мишель Жиборнъ!

— Кто меня зоветъ? — спросиль Юпитеръ, какъ будто внезапно пробудившись отъ сна.

— Я.

— A!

— Начинайте представленіе. Удовлетворите публику. Я берусь смягчить неудовольствіе бальи, а онъ смягчить гнѣвъ кардинала. Юпитерь облегченно вздохнулъ.

- Господа горожане! - воскликнулъ онъ, насколько могъ громче, обращаясь къ толпѣ, продолжавшей шикать и свистать. - Мы сію ми- нуту начнемъ представленіе!

- Evoe, Jupiter! Plaudite cives! — закричали схолары.

- Браво! Браво! — заревѣла толпа.

Раздался оглушительный взрывъ рукоплесканій, и даже послѣ того, какъ Юпитерь скрылся въ уборной, вся зала еще дрожала отъ нихъ.

Между тѣмъ, незнакомецъ, превратившій, какъ по волшебству, „бурю въ штиль“, какъ выражается нашъ милый старый Корнель, скромно удалился за свою колонну. Онъ навѣрное и остался бы тамъ, попрежнему невидимый для публики, попрежнему безмолвный и неподвижный, если бы его не вызвали оттуда двѣ молодыя дѣвушки, сидѣвшія въ первомъ ряду зрителей, замѣтившія его разговор с Мишелемъ Жиборномъ, Юпитеромъ.

- Метръ! сказала одна изъ нихъ, дѣлая ему знакъ подойти.

- Молчи, милая Ліенарда, - остановила ее сидѣвшая рядом съ ней хорошенькая, свѣженькая, разряженная по-праздничному дѣвушка. - Это по духовный, а мірянинъ. Его нужно называть не „метръ“, „мессиръ“.

- Мессиръ! - сказала Ліенарда.

Незнакомецъ подошелъ къ рѣшеткѣ.

- Что вамъ угодно, сударыня? - любезно спросил онъ.

- Нѣтъ… ничего! — смутившись, отвѣтила Ліенарда. — Не я, а моя сосѣдка, Жискета ла Жансьенъ хотѣла что-то сказать вамъ.

- Неправда, возразила Жискета, покраснѣвъ. — Это Ліенарда сказала вамъ „метръ“. А я поправила ее, объяснивъ, что нужно назвать вась „мессиръ“.

Обѣ молодыя дѣвушки опустили глазки. Незнакомецъ, который, по-видимому, былъ не прочь продолжать разговоръ, улыбаясь смотрѣль на нихъ.

- Такъ я ничѣмъ не могу служить вамъ, сударыни? спросилъ онъ.

- О, ничѣмъ! — отвѣтила Жискета.

- Совершенно ничѣмъ, — добавила Ліонарда.

Высокій блондинъ сдѣлалъ шагъ назад, собираясь уйти. Но двѣ любопытныя дѣвушки не имѣли ни малѣйшаго желанія выпустить такъ легко свою добычу.

- Мессиръ, - остановила его Жискета и потомъ продолжала быстро и стремительно, какъ вода, прорвавшая плотину, или женщина, принявшая твердое рѣшеніе. - Значить, вы знаете этого солдата, который будеть играть роль Пресвятой Дѣвы въ мистеріи?

- То-есть, вы хотите сказать роль Юпитера? — спросилъ блондинъ

- Конечно! - воскликнула Ліенарда. - Какая она глупая! Такъ вы знаете Юпитера?

- Мишеля Жиборна? Да, сударыня.

- Какая у него красивая борода! - сказала Ліенарда.

- А хорошо то, что они будутъ представлять? - застѣнчиво спросила Жискета.

- Великолепно, сударыня, - безъ малѣйшаго колебанія отвѣтилъ блондинъ.

- Что же это будетъ? — спросила Лiенарда.

Пьер Гренгуаръ.

— „Премудрый судъ Пресвятой Дѣвы Маріи“ — мораль, сударыня.

— А вотъ что! — сказала Ліенарда.

Наступило небольшое молчаніе. Незнакомецъ прервалъ его.

— Это совершенно новая мораль, замѣтилъ онъ, ее еще ни разу не играли.

-Значить, это не та, — спросила Жискета, которую давали два года тому назадъ, въ тотъ день, какъ въ городъ въѣзжалъ легать? Тамъ еще играли три хорошенькія дѣвушки, которыя представляли…

— Сирень… — подсказала Ліенарда.

— И которыя выходили на сцену совсѣмъ голыя, — прибавилъ молодой человѣкъ.

Ліенарда стыдливо опустила глазки. Жискета взглянула на нее и послѣдовала ея примѣру

— Да, это была очень интересная пьеса, продолжалъ ихъ собесѣдникъ. — Но сегодня будуть играть мораль, написанную нарочно для герцогини Фландрской.

— А будуть пѣть пастушескія пѣсенки? спросила Жискета.

— Помилуйте, развѣ это возможно въ морали! Не нужно смѣши- вать разные жанры. Будь это шуточная пьеса, тогда дѣло другое. Жаль, — сказала Жискета. — Въ день пріѣзда легата у фонтана Понсо играли прекрасную пьесу. Мужчины и женщины ихъ было очень много — представляли дикарей, сражались между собою и пѣли пастушескія пѣсни и мотеты^[9].

— То, что хорошо для легата, — довольно сухо замѣтилъ молодой человѣкъ, — не подходить для принцессы.

— И около нихъ, — сказала Ліенарда, — играли разные инструменты.

— А для освѣженія прохожих, подхватила Жискета, изь трехь отверстій фонтана било вино, молоко и напитокъ съ пряностями. Всякій могъ пить, сколько угодно.

— А немножко пониже фонтана, продолжала Ліенарда, представляли страсти Христовы, но молча, не говоря ни слова.

— Ахъ, какъ хорошо я помню это! — воскликнула Жискета. — Господь на крестѣ и два разбойника по правую и лѣвую сторону.

Туть молодыя дѣвушки, разгоряченныя воспоминаниями обо всем видѣнномъ въ день въѣзда легата, затараторили разомъ, перебивая друг друга:

— А повыше Понсо, у вороть Живописцевъ, какъ великолѣпно были одѣты актеры!

— А помнишь охотника, который около фонтана св. Иннокентія гнался за козочкой?

— Какъ громко трубили тогда въ охотничьи рога и какъ лаяли собаки!

— А на площади, около парижской бойни, были устроены подмостки, изображавшія Дьепскую крѣпость…

— И когда мимо проѣзжалъ легать, помнишь, Жискета? — начался приступь, и всѣхъ англичань перерѣзали.

— А какіе прекрасные актеры были у вороть Шателэ!

— А какъ только легать въѣхалъ на мость, выпустили больше двухсоть дюжинъ всякихъ птиць. Ахъ, какъ это было красиво, Ліенарда!

— Сегодня будетъ еще лучше, — сказалъ ихъ собесѣдникъ, повидимому, съ большимъ нетерпѣніемъ слушавшій ихъ.

— Вы ручаетесь, что мистерія будеть хороша, — спросила Жискета.

— Вполнѣ, — отвѣтилъ онъ и прибавилъ нѣсколько напыщенно. — Я авторъ этой пьесы, сударыни.

— Неужели? — воскликнули изумленныя дѣвушки. Совершенно вѣрно, — отвѣтилъ поэть, слегка выпятивъ грудь. — Нась собственно двое: Жанъ Маршань напилилъ доски и сколотилъ театръ, а я написалъ пьесу. Мое имя Пьерь Гренгуарь.

— Даже авторъ Сида не произнесъ бы съ такой гордостью свое имя: Пьеръ Корнель.

Читатель, навѣрное, замѣтилъ, что должно было пройти ужь порядочно времени съ тѣхъ поръ, какъ Юпитеръ ушелъ въ уборную, до той минуты, какъ Пьеръ Гренгуаръ объявилъ дѣвушкамъ, что онъ авторъ новой морали, и тѣ съ наивнымъ восхищеніемъ устремили на него глаза. Странная вещь! Вся эта толпа, — такая буйная всего нѣсколько минуть тому назадъ, теперь добродушно ходила, успокоенная обѣщаніемъ актера. Новое доказательство той вѣчной истины, которая ежедневно подтверждается и въ нашихъ театрахъ, что лучшій способъ — заставить публику терпѣливо ждать, — состоить въ томъ, чтобы объявить ей: „Представленіе сейчасъ начнется!“

Однако, Жанъ дю Муленъ все-таки не унялся.

— Эй! — раздался вдругъ его голось, нарушая мирную тишину, смѣнившую шумъ и волненіе. — Юпитеръ и всѣ чортовы фигляры! — насмѣхаетесь вы, что ли, надъ нами? Пьесу! Пьесу! Начинайте, а не то опять начнем мы!

Этого возгласа оказалось вполнѣ достаточно.

Извнутри стоявшей на столѣ огромной клѣтки послышались звуки музыки; коверь, закрывавшій входь, откинулся и изъ уборной вышли четыре нарумяненные актера въ пестрыхъ костюмахъ. Они вскарабкались по крутой лѣстницѣ и, добравшись до сцены, выстроились въ рядъ передъ публикой и низко поклонились. Музыка смолкла. Началась мистерія.

Четыре актера, получивъ за свои поклоны щедрое вознагражденіе въ видѣ рукоплесканій, начали среди благоговѣйной тишины прологъ, отъ котораго мы избавимъ читателя. Впрочемъ, и публика не особенно внимательно слушала его. Ее, какъ нерѣдко бываетъ и съ теперешней публикой, гораздо больше занимали костюмы дѣйствую щихъ лицъ, чѣмъ ихъ роли. А на костюмы этихъ четверых актеров, дѣйствительно, стоило посмотрѣть. Они всѣ четверо были въ платьяхъ наполовину желтаго, наполовину бѣлаго цвѣта, одинаковыхъ по покрою, но изъ разныхъ матерій. Платье перваго актера было изъ золотой и серебряной парчи, платье второго — изъ шелковой матеріи, третьяго — изъ шерстяной и четвертаго- изъ бумажной. Первый держалъ въ рука шпагу, второй — золотые ключи, третій — вѣсы, четвертый — лопату. А чтобы зрители, не обладающіе быстрым соображеніемъ, поняли, что означають эти атрибуты, на подолѣ парчевого платья было вышито большими черными буквами: „Я Дворянство“; на подолѣ шелковаго платья: „Я Духовенство“, на подолѣ шерстяного: „Я Купечество“; и на подолѣ бумажнаго: „Я Крестьянство“. Каждый здравомыслящій человѣкъ могъ сейчасъ же догадаться, какія изъ этихъ аллегорическихъ фигуры были мужского пола и какія женскаго, такъ какъ на первыхъ платья были короче, а головные уборы гораздо проще.

Нужно было также особое упорство, чтобы не понять изъ поэтическаго изложенія пролога, что Крестьянство состояло въ бракѣ съ Купечествомъ, а Духовенство съ Дворянствомъ и что у этихъ двухъ счастливыхъ парочекъ былъ общій чудный золотой дельфинъ^[10], котораго они рѣшили отдать самой красивой женщинѣ въ мірѣ. Съ этой цѣлью они отправились разыскивать эту красавицу по всему свѣту, отвергли Голкондскую королеву, Трапезондскую принцессу, дочь великаго хана Татарскаго, и многихъ другихъ. Наконецъ, Крестьянство, Купечество, Духовенство и Дворянство пришли отдохнуть на мраморномъ столѣ Дворца Правосудія и, пользуясь удобнымъ случаемъ, принялись угощать почтенную публику такимъ огромнымъ количествомъ афоризмовъ, остроумныхъ изреченій, софизмовъ и реторическихъ фигурь, что ихъ могло бы хватить на весь факультеть словесныхъ наукъ. Казалось, эти двѣ парочки стараются блеснуть краснорѣчіемъ и выкладывають свои познанія передъ публикой потому, что ихъ мучить страстное желаніе добиться ученой степени.

Все шло прекрасно, и всѣ были довольны. Но ни у кого изъ всѣхъ слушателей, на которыхъ эти четыре аллегорическія фигуры изливали цѣлые потоки метафоръ, не было такихъ внимательныхъ ушей, такого трепещущаго сердца, такого напряженнаго взгляда и такой вытянутой шеи, какъ у самого автора, поэта Пьера Гренгуара, который нѣсколько минуть тому назад не могъ устоять отъ желанія сказать свое имя двумъ хорошенькимъ дѣвушкамъ. Теперь онъ стоялъ въ нѣсколькихъ шагахь оть нихъ, около своей колонны и, прислонившись къ ней, слушаль, смотрѣлъ и наслаждался. Одобрительные аплодисменты, привѣтствовавшіе начало его пролога, еще звучали у него въ ушахъ, и онь забылся въ томъ блаженномъ упоеніи, съ какимъ авторъ внимаетъ словамъ актера, передающаго его мысли одна за другой среди безмол- вія многочисленной публики.

Достойный Пьер Гренгуарь!

Однако, это восторженное состояніе - какъ ни грустно намъ сознаться въ этомъ — было скоро нарушено. Только что успѣлъ Гренгуар поднести къ губамъ эту опьяняющую чашу восторга и торжества, какъ уже въ нее попала капля горечи.

Какой-то нищій въ лохмотьяхъ, которому было неудобно просить милостыню затерявшись въ толпѣ, и котораго, должно-быть, неудовлетворили подачки сосѣдей, придумалъ забраться на какое-нибудь видное мѣстечко, надѣясь такимъ образомъ привлечь вниманіе публики и попользоваться отъ ея щедротъ. Какъ только начался прологъ, онъ вскарабкался на одну изъ колоннъ эстрады, приготовленной для пословъ, и добрался до карниза, идущаго подъ нижней частью балюстрады. Тутъ онъ и усѣлся, стараясь возбудить состраданіе зрителей своими лохмотьями и отвратительной раной на правой рукѣ. Онъ, впрочемъ, не произносилъ ни слова и, благодаря этому, прологъ могъ итти безь перерыва. Впрочемъ, онъ и закончился бы вполнѣ благополучно, если бы, по несчастной случайности, Жанъ дю Муленъ не увидалъ со своей колонны нищаго и его кривлянья. Неудержимый смѣхъ овладѣлъ имъ, и онъ, нисколько не заботясь о томъ, что прерываетъ представленіе и мѣшаетъ внимательно слушающей публикѣ, весело крикнуль:

— Посмотрите-ка! Вѣдь этотъ бѣднякъ сбираеть милостыню!

Тотъ, кому случалось бросить камень въ болото, гдѣ много лягушекъ, или выстрѣлить въ стаю птицъ, можетъ легко представить себѣ, какое дѣйствіе произвело это совсѣмъ не идущее къ дѣлу восклицаніе на зрителей, все вниманіе которыхъ было обращено на сцену. Гренгуарь вздрогнулъ, какъ отъ электрической искры. Пролог прервался, и всѣ головы сразу повернулись къ нищему, котораго это нимало не смутило. Онь, напротивъ, нашель, что теперь самое подходящее время просить милостыню и, закрывъ глаза, жалобно затянуль: „Подайте Христа ради!“

— Вотъ такъ штука! — воскликнуль Жань. — Клянусь душою, это Клопенъ Труйльфу. Эй, пріятель! Должно быть, рана на ногѣ мѣшала тебѣ, что ты перенесь ее на руку?

Говоря это, онъ съ ловкостью обезьяны бросилъ мелкую серебряную монету прямо въ засаленную шапку, которую Клопенъ держал въ своей больной рукѣ. Нищій, не сморгнувъ, принялъ подаяніе и насмѣшку и продолжаль жалобно тянуть: „Подайте Христа ради!“

Этотъ эпизодъ послужилъ немалымъ развлеченіемъ для публики и многіе зрители съ Рабиномъ Пуспеномъ и всѣми клерками во главѣ весело аплодировали странному дуэту, который такъ неожиданно затянули среди пролога - Жанъ своимъ пронзительнымъ голосомъ и нищій своимъ монотоннымъ причитаньемъ.

Гренгуаръ былъ возмущенъ и, какъ только немножко опомнился, закричали актерамъ:

— Продолжайте! Чорть возьми, — да продолжайте же! — не удостоивая даже взглядомъ двухъ нарушителей тишины.

Въ эту минуту кто-то дернулъ его за платье. Онъ съ досадой обернулся и едва могъ заставить себя улыбнуться. А не улыбнуться было нельзя: его дергала за полу Жискета, просунувъ свою хорошенькую ручку черезъ рѣшетку.

— Мессиръ, — сказала она, — актеры будуть еще играть?

— Конечно, — отвѣтилъ нѣсколько задѣтый этимъ вопросомъ Гренгуарь.

— Въ такомъ случаѣ, мессиръ, не будете ли вы любезны объяснить мнѣ…

— Что они будуть говорить? — прерваль ее Гренгуарь. — Извольте. Они…

— Нѣтъ, сказала Жискета, — объясните мнѣ, пожалуйста, что они говорили раньше.

Гренгуарь вздрогнулъ, какъ вздрагиваеть человѣкъ, когда неосторожно дотронутся до его свѣжей раны.

— Чорть побери эту глупую дѣвчонку ! — сквозь зубы пробормоталъ онъ.

И съ этой минуты Жискета погибла въ его мнѣніи.

Между тѣмъ, актеры повиновались ему и снова начали играть. Публика, видя, что они говорять, стала слушать. Но она все-таки была лишена возможности насладиться нѣсколькими прекрасными мѣстами пролога изъ-за злополучнаго перерыва, такъ неожиданно раздѣлившаго его на двѣ части. Такъ, по крайней мѣрѣ, съ горечью подумалъ про себя Гренгуаръ.

Тишина мало-по-малу возстановилась; Жанъ молчалъ, нищій считаль монеты въ своей шапкѣ, а пьеса шла своим чередом.

Эта была въ сущности очень недурная пьеса, которая могла бы, пожалуй, съ успѣхомъ пойти съ нѣкоторыми измѣненіями и въ наше

Онъ нашель, что это самое подходящее время просить милостыню.

время. Положимъ, она, согласно тогдашнимъ правиламъ, была слишкомъ растянута и безсодержательна, но за то она отличалась простотой, и Гренгуаръ, въ глубинѣ души, восхищался необыкновенной ясностью изложенія.

Немудрено, что двѣ аллегорическія парочки немножко устали, обѣгавь три части свѣта и не найдя возможности приличным образомъ отдѣлаться отъ своего золотого дельфина. А потому понятны безконечныя похвалы, которыя они расточали ему, дѣлая въ то же время тонкіе намеки на юнаго жениха Маргариты Фландрской. А онъ въ это самое время скучалъ въ заключеніи въ Амбуазѣ, ни мало не подозрѣвая, что Крестьянство, Купечество, Духовенство и Дворянство совершили ради него цѣлое кругосвѣтное путешествіе. Итакъ, дельфинъ былъ молодъ, красивъ, силенъ и - что еще важнѣе - былъ сыномъ Льва Франціи, отчего главнымъ образомъ и происходили всѣ его достоинства. Эта удивительная и смѣлая метафора, хоть и несогласная съ законами природы, не казалась неестественной въ аллегоріи, написанной по случаю предстоящаго бракосочетанія дофина. Дельфинъ - сынь Льва! Что же, какъ не вдохновеніе внушило поэту такое необыкновенное и смѣлое сопоставленіе! Однако, въ пьесѣ былъ все-таки одинъ недостаток. Критикъ, навѣрное, замѣтилъ бы, что двухсоть стиховъ какъ будто уж слишкомъ много для развитія прекрасной идеи автора. Но и въ этомъ случаѣ для него находилось оправданіе: г. прево распорядился, чтобы мистерія продолжалась отъ двѣнадцати до четырехъ часовъ, и потому поэту поневолѣ приходилось быть многорѣчивымъ, - не могли же актеры стоять молча на сценѣ. Впрочемъ, публика терпѣливо слушала ихъ разглагольствованія.

Вдругъ, въ то время, какъ ссора между Купечествомъ и Дворянствомъ находилась въ полномъ разгарѣ, и Крестьянство произносило удивительный стихъ:

On ne vit dans les bois bête plus triomphante^[11],

Дверь эстрады, которая до сихъ поръ такъ некстати оставалась затворенной, теперь еще болѣе некстати отворилась, и привратникъ громко провозгласиль:

- Его преосвященство, монсиньоръ кардиналъ Бурбонскій!

III.
Кардиналъ.

Бѣдный Гренгуарь! Трескъ огромныхъ двойныхъ петардъ въ Ивановь день, залпъ двадцати мушкетовъ, взрывъ всего пороха, хранящагося у вороть Темпля, выстрѣлъ изъ знаменитой пушки башни Бильи, изъ которой въ воскресенье, 29 сентября 1465 года, во время осады Парижа, было убито однимъ ударомъ семеро бургундцевъ, —- ничто въ эту торжественную и драматическую минуту не оглушило бы и не пора- зило бы его такъ, какъ эта коротенькая фраза слуги: „Его преосвященство, монсиньоръ кардиналъ Бурбонскій!"

Слова эти такъ подѣйствовали на него не потому, чтобы онь боялся кардинала или относился бы къ нему съ пренебреженіемъ. Нѣтъ, Гренгуарь не былъ ни настолько малодушенъ ни настолько высокомѣрень. Въ настоящее время его назвали бы эклектикомъ. Онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ спокойныхъ, уравновѣшенныхъ людей, обладающихъ возвышеннымъ и твердымъ умомъ, которые всегда и во всемъ держатся золотой середины (stare in dimidio rerum), ставять на первый планъ здравый смысль и очень либерально философствуютъ, относясь въ то же время съ полнымъ уваженіемъ къ кардиналамъ. Подобные философы бывають всегда. Мудрость, какъ новая Аріадна, даеть имъ клубокъ нитокъ, и они, разматывая его, идутъ съ самаго начала міра по лабиринту человѣческихъ дѣлъ. Они всегда одинаковы, т. е. всегда умѣютъ приноровиться къ своему времени. Оставя въ сторонѣ Гренгуара, ихъ представителя въ XV вѣкѣ, мы легко найдемъ подобный же типъ и въ XVI. Стоитъ только припомнить великолѣнныя въ своей наивности и достойные всѣхъ вѣковъ взгляды отца де Брёля, высказанные имъ въ печати: "Я парижанинъ по происхожденію и парижанинъ по манерѣ говорить, потому что „parrhisia“ по-гречески значить „свобода рѣчи“. Я всегда говорилъ безъ всякаго стѣсненія правду монсиньорамъ кардиналамъ, дядѣ и брату монсиньора принца Конти, конечно, съ должнымъ уваженіемъ къ ихъ высокому сану и не оскорбляя никого изъ ихъ свиты, что было не легко“.

Итакъ, въ непріятномъ впечатлѣніи, которое произвел на Гренгуара возглась слуги, не было ни страха передъ кардиналомъ ни пренебреженія къ его присутствію. Совершенно напротивъ. Нашъ поэтъ обладаль слишкомъ большой дозой здравого смысла и слишкомъ потертой одеждой, чтобы не придавать цѣны тому, что намеки его пролога, а въ особенности горячія похвалы дельфину, сыну Льва Франціи, будутъ прослушаны преосвященствомъ. Но въ благородной натурѣ поэтовъ расчеть никогда не стоить на первомъ планѣ. Если предположим, что совокупность всѣхъ достоинствъ и недостатковъ поэта обозначена цифрой 10, то химикъ, разлагая ее на составныя части, навѣрное, нашель бы, что на девять частей самолюбія приходится лишь одна часть корысти. А въ ту минуту, какъ отворилась дверь эстрады, девять частей самолюбія Гренгуара, польщеннаго восхищеніемъ публики, такъ разрослись и достигли такихъ громадныхъ размѣровъ, что за ними сдѣлалась незамѣтна та маленькая частичка корысти, которую мы нашли въ натурѣ поэта вообще.

А кстати сказать, эта частичка реальности и человѣческой слабости необходима, какъ противовѣсъ: безъ нея поэты были бы совсѣмъ не оть міра сего.

Гренгуарь наслаждался, видя, чувствуя и, такъ сказать, осязая, какъ вся публика — хоть и далеко не блестящая — изумлялась, цѣценѣла и как бы замирала, слушая безконечныя тирады его морали. Онъ и сам блаженствовалъ за одно съ публикой и не походилъ въ этомъ случаѣ на Лафонтена, который, присутствуя на представленіи своей комедій „Флорентинець“, спрашивалъ: „Что за болванъ написалъ эту чушь?“ Гренгуаръ, напротивъ, охотно спросилъ бы сосѣда: „Кто написалъ это чудное произведеніе?“ Теперь читатель можеть представить себѣ, какъ подѣйствовало на него неожиданное и несвоевременное прибытіе кардинала.

То, чего онъ боялся, оправдалось на самомъ дѣлѣ. Появленіе его преосвященства произвело страшный переполохъ въ публикѣ. Всѣ головы повернулись къ эстрадѣ, всѣ заговорили, заглушая голоса акте ровъ. „Кардиналъ! Кардиналъ!“ раздавалось со всѣхъ сторонъ. И несчастный прологъ былъ прерванъ во второй разъ.

Кардиналъ на минуту остановился у самаго входа и довольно равнодушно оглядѣлъ публику. Суматоха усилилась. Каждому хотѣлось получше разсмотрѣть его; каждый вытягиваль шею и клалъ голову на плечо сосѣда. Это было, дѣйствительно, очень важное лицо и на него стоило взглянуть. Карлъ, кардиналъ Бурбонскій, архіепископ и граф Ліонскій, примасъ Галльскій, состоялъ въ родствѣ и съ Людовикомъ XI, на старшей дочери котораго былъ женать его брать, синьорь Пьерь Божа, и съ Карломъ Смѣлымъ по своей матери, Аннѣ Бургундской. Примасъ Галльскій былъ по натурѣ настоящій придворный и преклонялся предъ властью. Можно же представить себѣ, сколько затрудненій вытекало для него изъ этого родства и съ какимъ трудомъ приходилось ему лавировать между подводными камнями, чтобы не натолкнуться ни на Людовика XІ, ни на Карла, - на Сциллу и Харибду, уже погубившихъ герцога Немурскаго и Коннетабля Сент-Поля. Къ счастью, ему удалось избѣгнуть опасностей и достигнуть Рима. Но хотя теперь он и быль у пристани или, вѣрнѣе, именно поэтому, онъ не могь вспоминать безъ волненія различныхъ препятствій, которыя встрѣчались ему въ его политической карьерѣ и которыя такъ трудно было преодолѣвать.

Въ 1476 году умерла его мать, герцогиня Бурбонская, и кузенъ, герцогъ Бургундскій. Кардиналь говорил, что этотъ годъ быль для него „и бѣлымъ и чернымъ“, намекая этимъ на горе, испытанное имъ послѣ смерти матери, и радость, которую доставила ему смерть кузена.

Впрочемъ, онъ былъ довольно добродушный человѣкъ. Онъ велъ веселую жизнь кардинала, съ удовольствіемъ попиваль королевское вино Шалюо, гораздо охотнѣе подавалъ милостыню молодымъ дѣвушкамъ, чѣмъ старухамъ, и, благодаря всему этому, пользовался большой популярностью у парижань. Онъ являлся всюду въ сопровожденіи цѣлаго штата епископовъ и аббатовъ знатнаго происхожденія, любезныхъ, веселыхъ, готовыхъ при случаѣ покутить. И часто разряженные прихожанки Сен-Жерменскаго предмѣстья, проходя вечеромъ мимо ярко освѣщенныхъ оконъ Бурбонскаго дворца, негодовали и чувствовали себя оскорбленными, слыша, какъ тѣ же самые голоса, которые пѣли днемъ въ церкви, теперь при звонѣ стакановъ распѣвали вакхическую пѣсню Бенедикта XII, папы, прибавившаго третью корону къ тіарѣ: - Bibamus papaliter.

Должно-быть, именно благодаря этой вполнѣ заслуженной популярности, толпа не встрѣтила кардинала шиканьемъ, несмотря на то, что была такъ враждебно настроена противъ него всего нѣсколько минуть тому назадъ и притомъ нисколько не была расположена относиться сь уваженіемъ къ нему, кардиналу, въ тоть самый день, какъ ей самой предстояло выбирать себѣ папу. Но парижане не злопамятны. Они заставили начать представленіе, не дожидаясь прибытія его преосвященства, и эта побѣда удовлетворила ихъ. Да къ тому же кардиналъ Бурбонскій былъ очень красивъ, на немъ была великолѣпная красная мантія, которая очень шла къ нему. Значить, на его сторонѣ были всѣ женщины, то-есть лучшая часть публики. Вѣдь, и въ самомъ дѣлѣ было бы не справедливо и безтактно шикать кардиналу за то только, что онъ немножко опоздалъ, когда онъ такой красивый и къ нему такъ идеть его красная мантія.

Онъ вошелъ и поклонился публикѣ съ той традиционной улыбкой, которая всегда появляется у высокопоставленныхъ лицъ при обращеніи къ народу. Потомъ онъ медленно направился къ своему красному бархатному креслу, съ разсѣяннымъ видомъ человѣка, думающаго о чемъ-то постороннемъ. Вслѣдъ за нимъ вошелъ на эстраду весь его штатъ епископовъ и аббатовъ, отчего еще усилились волненіе и любыпытство толпы. Всякій, знавшій хоть одного изъ этихъ духовныхъ лицъ, спѣшилъ указать на него и назвать его. Вотъ это марсельскій епископ Аладэ, это примикарій Сент-Дени, это Роберть де Леспинас, аббатъ Сент-Жерменъ де Пре, распутный брать любовницы Людовика XI. И при этомъ они ужасно перепутывали имена и принимали одно лицо за другое. Что же касается до схоларовъ, то они шумѣли, кричали, разражались бранью и проклятіями. Это былъ ихъ день, ихъ сатурналія, ежегодная оргія схоларовъ и клерковъ. Всякое безумство считалось въ этотъ день дозволеннымъ, всякая дерзость простительной. И они широко пользовались своей привилегией. Бѣдный Людовик Святой! Какія непристойности позволяли они себѣ въ самомъ его дворцѣ! Каждый изъ нихъ выбралъ одну изъ сутанъ - черную, сѣрую, бѣлую или фіолетовую — и изощрялъ надъ ней свое остроуміе. А Жань Фролло де Малендино, въ качествѣ брата архидіакона, смѣло набросился на красную мантію и, устремивъ на кардинала свои дерзкіе глаза, распѣваль во все горло: Саppa repleta mero!

Но всѣ эти насмѣшки и остроты сливались съ гуломъ толпы и исчезали въ немъ, не доходя до эстрады. Впрочемъ, если бы кардиналь и услыхаль что-нибудь нелестное для себя, онъ не обратилъ бы на это вниманія, настолько уже вошла въ обычай полная свобода въ этотъ день. Да ему было и не до того. У него была своя забота - фламандскіе послы, прибывшіе почти въ одно время съ нимъ.

Кардиналъ не былъ большимъ политикомъ. Его мало интересовали возможныя послѣдствія брака между его кузиной, Маргаритой Бургунской, и кузеномъ Карломъ, дофиномъ Вѣнскимъ; онъ не разсчитываль, долго ли продолжится далеко неискреннее примиреніе герцога австрійскаго съ королемъ французскимъ, не спрашивалъ себя, какъ приметъ англійскій король пренебреженіе, съ которымъ отнеслись къ его дочери. Нѣтъ, всѣ эти вопросы не особенно интересовали его, и он очень спокойно пиль каждый вечер вино Шальо. Ему и въ голову не приходило, что нѣсколько бутылокъ этого самаго вина, только немножко приправленнаго докторомъ Куактье, будуть предложены Людовикомъ ХІ Эдуарду IV и въ одинъ прекрасный день избавятъ Людовика ХІ от Эдуарда IV.

И достопочтенное посольство герцога австрійскаго озабочивало кар динала не въ политическомъ, а совсѣмъ въ другомъ отношеніи. Мы уже говорили раньше, что ему было тяжело принимать этихъ пословъ. Онь, Карль Бурбонскій и кардиналъ, долженъ былъ разсыпаться вь любезностяхъ передъ какими-то старшинами; ему, французу и веселому собесѣднику, приходилось выносить общество неотесанныхъ фламандцевъ, молча попивающихъ пиво. И все это онъ принуждень быль продѣлывать публично. Никогда еще не случалось ему играть такой скучной роли въ угоду королю.

Но когда привратникъ громко превозгласиль: „Господа послы герцога австрійскаго", кардиналъ съ самой привѣтливой улыбкой - онъ отлично умѣлъ владѣть собою - обернулся къ двери. Нечего и говорить, что глаза всей публики обратились туда же.

На эстраду начали входить попарно, съ важностью, представлявшею рѣзкій контрасть съ оживленіемъ духовнаго штата Карла Бурбонскаго, сорокъ восемь пословъ Максимиліана Австрійскаго. Во главѣ ихъ шли: преподобный отецъ Жеганъ, аббать Сен-Бартенскій, канцлеръ ордена золотого руна“, и Іаковъ де Гуа, сьэръ Доби, главный судья Гента. Въ залѣ наступила тишина, прерываемая заглушеннымъ смѣ- хомъ, когда привратникъ провозглашаль разные смѣшные имена и титулы фламандцевъ, страшнѣйшимъ образомъ коверкая ихъ. Туть были: метрь Лолсъ Рёлофъ, старшина города Лувена; мессиръ Клайсь Этюэльдъ, старшина города Брюсселя; мессиръ Поль Баёсть, сьерь Вуармизель, президенти Фландріи; метръ Жегань Коллегенсъ, бургомистрь города Антверпена; метръ Георгъ Мёръ, главный старшина города Гента; метръ Гельдольфъ ванъ-деръ-Гаге и сьеръ Борбокъ, и Жеганъ Пиннокъ, и Жегань Димаэрзель и т. д. и т. д. - судьи, старшины, бургомистры; бургомистры, старшины, судьи, - серьезные, важные, чопорные, раз- ряженные въ бархать и шелкъ, въ черныхъ бархатныхъ шапочкахъ, украшенныхъ золотыми кистями. Впрочемъ, у всѣхъ этихъ фламанд- цевъ были славныя лица, спокойныя и строгія, того типа, который обезсмертиль Рембрандтъ въ своемъ, Ночномъ дозорѣ". Стоило только взглянуть на нихъ, чтобы убѣдиться, что Максимиліан Австрійскій имѣлъ полное основаніе всецѣло довѣриться" посламъ, какъ онъ выразился въ своемъ манифестѣ, „полагаясь на ихъ здравый смысль, мужество, опытность и добросовѣстность".

Только одинъ изъ нихъ составлялъ исключеніе. У него было умное, хитрое лицо, похожее и на лицо дипломата и на мордочку обезьяны. Кардиналъ сдѣлалъ три шага къ нему навстрѣчу и низко поклонился, несмотря на то, что этотъ фламандецъ, Гильомъ Римъ, былъ только совѣтникомъ и пенсіонеромъ города Гента.

Немногіе знали тогда Гильома Рима. Это былъ замѣчательный, геніальный человѣкъ, который навѣрное сыгралъ бы выдающуюся роль Во время революціи, но въ ХѴ вѣкѣ былъ принуждень заниматься подпольными интригами. Въ этомъ отношеніи онъ дошелъ до совер- шенства и былъ оцѣненъ по достоинству первымъ интриганомъ той эпохи, Людовикомъ ХI. Гильомъ Римъ принималъ дѣятельное уча- стіе въ интригахъ этого короля и не разь исполнялъ его секретныя порученія. Но толпа, собравшаяся въ залѣ, не подозрѣвала этого и удивлялась, сь какой стати такъ разлюбезничался кардиналъ съ какимъ- то жалкимъ фламандскимъ совѣтникомъ.

IV.
Метръ Жакъ Коппеноль.

Въ то время, какъ пенсіонер Гента и его преосвященство кардиналь обмѣнивались низкими поклонами и нѣсколькими тихо произнесенными словами, какой-то человѣкъ высокаго роста, съ широкимъ лицомъ и могучими плечами выступилъ впередъ, чтобы войти одновременно съ Гильомомъ Римомъ. Онъ напоминаль бульдога, пробирающагося за лисицей. Его войлочная шапка и кожаная куртка казались пятномъ среди бархатныхъ и шелковыхъ одеждь. Привратникъ, полагая, что это конюхъ, зашедшій сюда по ошибкѣ, заступилъ ему дорогу.

- Постой, любезный, - сказалъ онъ, — туть нельзя пройти.

- Человѣкъ въ кожаной курткѣ оттолкнулъ его плечомъ.

— Что такое мелеть этотъ болвань! — воскликнуль онъ такимъ громкимъ голосомъ, что вся зала встрепенулась и стала слушать. — Развѣ ты не видишь, что и я принадлежу къ посольству.

— Ваше имя? — спросилъ привратникъ.

— Жакъ Коппеноль.

— Званіе?

— Продавець чулокъ въ Гентѣ, подъ вывѣской „Три цѣпочки“.

Привратникъ попятился. Докладывать о старшинахъ и бургомистрахъ еще куда ни шло, но о продавцѣ чулокъ - это ужъ слишкомъ. Кардиналь быль какъ на иголкахъ. Народъ слушалъ и смотрѣлъ. Вотъ уже два дня, какъ его преосвященство старался по мѣрѣ силъ отшлифовать этихъ фламандскихъ медвѣдей, чтобы сдѣлать ихъ хоть немножко попрезентабельнѣе для публики, и вдругь теперь этотъ чулочникъ испортиль все.

Между тѣмъ, Гильомъ Римъ подошелъ къ привратнику и съ своей лукавой улыбкой вполголоса сказалъ ему:

- Доложите: метръ Жакъ Коппеноль, клеркъ старшинъ города Гента.

— Привратникъ, — громко повторилъ кардиналъ, — доложите: метръ Жакъ Коппеноль, клерк старшинъ славнаго города Гента.

Это была ошибка. Гильомъ Римъ, дѣйствуя осторожно и незамѣтно, навѣрное, уладилъ бы дѣло; теперь же самъ Коппеноль услыхаль слова кардинала.

— Нѣть, клянусь Богомъ, я не похвалю этого! воскликнуль онъ своимъ громовымъ голосомъ. — Доложи: Жакъ Коппеноль, продавець чулокъ въ Гентѣ. Слышишь? Только это, — ни больше ни меньше. Чорть возьми! Продавецъ чулокъ — развѣ имъ этого мало? Да самъ эрцгерцогь не разъ искалъ свою перчатку въ моихъ чулкахъ!

Раздался взрывъ хохота и загремѣли рукоплесканія. Въ Париж сейчасъ же поймутъ шутку и оцѣнять ее по достоинству.

Да къ тому же Коппеноль былъ изъ народа, какъ и вся публика въ залѣ. Благодаря этому, сближеніе между нимъ и зрителями произошло необыкновенно быстро и какъ-то сразу. Гордая выходка фламандца, оскорбивъ придворныхъ, пробудила въ душѣ всѣхъ плебеевъ чувство собственнаго достоинства, еще смутное и неопредѣленное въ XV вѣкѣ. Этотъ Коппеноль, равный имъ по происхожденію, не уступиль кардиналу. И это было очень пріятно жалкимъ бѣднякамъ, привыкшимъ относиться съ глубокимъ уваженіемъ и покорностью даже къ слугами сержанта бальи аббатства св. Женевьевы, потому что этотъ бальи былъ шлейфоносцемъ кардинала.

Коппеноль гордо поклонился кардиналу, и тотъ отвѣтилъ на поклонъ всемогущаго горожанина, котораго боялся даже Людовик XI. Гильомъ Римъ, этотъ „умный и хитрый человѣкъ“, по выраженію Филиппа Комина, съ насмѣшливой улыбкой слѣдилъ за ними глазами въ то время, какъ они возвращались на свои мѣста. Кардиналъ казался смущеннымъ и озабоченнымъ; Коппеноль смотрѣлъ спокойно и гордо. Онъ, навѣрное, раздумывалъ теперь о томъ, что его званіе торговца стоитъ всякаго другого и что Марія Бургундская, мать той самой Маргариты, которую онъ выдавалъ теперь замужъ, гораздо меньше боялась бы его, если бы онъ былъ кардиналомъ, а не торговцем.

Кардиналъ не возмутилъ бы горожанъ Гента противъ фаворитовъ дочери Карла Смѣлаго, не сумѣлъ бы однимъ словомъ укрѣпить ихъ въ принятомъ намѣреніи, несмотря на ея просьбы и слезы, несмотря на то, что она пришла къ самому подножію эшафота и умоляла свой народъ пощадить ихъ. А ему, продавцу чулокъ, стоило только махнуть рукой и слетѣли головы двухъ свѣтлѣйшихъ сановниковъ, Гюи Эмберкура и канцлера Вильгельма Гугоне.

Между тѣмъ, кардинала ждала еще одна непріятность. Онъ попалъ въ общество неблаговоспитанныхъ людей и ему пришлось испить до дна чашу горечи.

Читатель, можетъ-быть, не забылъ дерзкаго нищаго, который еще въ началѣ пролога вскарабкался до самой балюстрады кардинальской эстрады Прибытіе высокихъ посѣтителей не заставило Клопена спуститься внизъ, и въ то время, какъ прелаты и посланники, набившись на эстраду, какъ настоящія фламандскія сельди въ боченокъ, усаживались на свои мѣста, онъ преспокойно скрестиль ноги на карнизѣ. Сначала никто не замѣтилъ этой дерзости, такъ какъ всѣ были заняты другимъ. А Клопенъ, съ своей стороны, не обращалъ никакого вниманія на то, что дѣлалось въ залѣ. Онъ съ беззаботностью неаполитанца покачивалъ головою и, время отъ времени, несмотря на шумъ, начиналь машинально тянуть: "Подайте, Христа ради!" И, безъ всякаго сомнѣнія, только онъ одинъ изъ всего собранія не удостоиль повернуть голову, когда Коппеноль заспориль со слугой. Гентскій горожанинъ, уже успѣвшій заслужить сочувствіе всей залы, прошелъ въ первый рядъ и случайно сѣлъ какъ разъ надъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ пріютился Клопенъ. Каково же было удивленіе публики, когда фламандскій посоль, пристально взглянув на нищаго, дружески хлопнулъ его по плечу. Клопенъ обернулся, съ изумленіемъ взглянуль на посла и, повидимому, узналъ его, такъ какъ лица ихъ обоихъ просвѣтлѣли. Потомъ, не обращая никакого вниманія на устремленные на нихъ со всѣхъ сторонъ взгляды, Коппеноль и Клопенъ начали тихонько разговаривать, держа другъ друга за руки, при чемъ оборванный и грязный рукав нищаго на обтянутой золотой парчей эстрадѣ казался гусеницей, вползшей на апельсин.

Эта неожиданная сцена вызвала такой смѣхъ и такое безумное веселье въ публикѣ, что кардиналъ не могъ не замѣтить этого. Онъ наклонился, но такъ какъ съ его мѣста были только чуть-чуть видны лохмотья Труйльфу, то ему естественно пришло въ голову, что нищій выпрашиваетъ милостыню.

- Господинь дворцовый бальи! - воскликнулъ онъ, возмущенный такой наглостью. - Велите бросить этого негодяя въ рѣку! - Помилосердуйте, ваше преосвященство! - сказалъ Коппеноль, не выпуская руки Клопена. - Это мой другъ!

- Браво! браво! — закричала толпа.

Съ этой минуты метръ Коппенноль сталъ такъ же популярень въ Парижѣ, какъ и въ Гентѣ.

Кардиналь закусиль губу, и, наклонившись къ къ своему сосѣду, аббату св. Женевьевы, вполголоса сказалъ:

- Какихъ удивительныхъ пословъ отправилъ къ намъ эрцгерцогъ, чтобы возвѣстить о прибытіи принцессы Маргариты.

- Вы, ваше преосвященство, слишкомъ любезны съ этими фламандскими свиньями. Margaritas ante porcos.

- А не лучше ли такъ: Porcos ante Margaritam, - съ улыбкой сказалъ кардиналъ.

Весь маленькій дворъ прелатовъ пришелъ въ восторгъ отъ такой игры словъ. Это нѣсколько утѣшило кардинала. Онъ сквитался съ Коппенолемъ — его шутка произвела такой же эффектъ.

Теперь мы позволимъ себѣ спросить тѣхъ изъ нашихъ читателей, которые умѣютъ обобщать образы и идеи, вполнѣ ли ясно представляють они себѣ, какой видъ имѣлъ громадный параллелограмъ залы въ тотъ моментъ, которомъ идетъ рѣчь?

Посреди западной стѣны возвышается великолепная обтянутая золотой парчей эстрада; чрезъ маленькую стрѣльчатую дверь на нее входять одинъ за другимъ важные посѣтители, о которыхъ докладываетъ рѣзкимъ голосомъ привратникъ. На переднихъ скамьяхъ уже размѣстились разодѣтые въ шелкъ и бархать послы. На этой эстрадѣ все тихо и благоприлично. А по обѣ ея стороны и прямо передъ ней шумить и волнуется внизу громадная толпа. Тысячи глазь устремлены на каждаго входящаго на эстраду, тысячи усть повторяють шопотомъ его имя. Зрѣлище, дѣйствительно, очень любопытное и вполнѣ заслуживаеть вниманія публики. Но что же это тамъ, въ самомъ концѣ залы? Что это за подмостки, на которыхъ кривляются четыре пестро одѣтыя фигуры? Кто этотъ блѣдный человѣкъ въ потертой одеждѣ, стоящій около подмостковъ? Увы, любезный читатель, — это Пьеръ Гренгуаръ и его прологъ.

Мы совсѣмъ было забыли о немъ.

А именно этого-то онъ и боялся.

Съ той минуты, какъ на эстраду вошелъ кардиналъ, Гренгуаръ не переставалъ мучиться за судьбу своего пролога. Увидавъ, что актеры нерѣшительно остановились, онъ велѣлъ имъ продолжать и говорить громче; потомъ, видя, что никто не слушаетъ, остановилъ ихъ и въ продолженіе четверти часа, пока продолжался перерывъ, метался изъ стороны въ сторону, топаль ногами, обращался къ Жискетѣ и Ліенардѣ и убѣждалъ своихъ сосѣдей требовать продолженія пролога. Но все было тщетно. Всѣ, не отрывая глазь, смотрѣли на кардинала, посланниковъ и эстраду. Полагаемъ даже — съ сожалѣніемъ говоримъ это — что прологъ успѣлъ уже порядочно надоѣсть публикѣ къ тому времени, какъ его прервалъ кардиналъ. Да къ тому же и на эстрад и на мраморномъ столѣ разыгрывалось одно и то же — борьба между Крестьянствомъ и Духовенствомъ, Купечествомъ и Дворянствомъ. И большинству было гораздо пріятнѣе смотрѣть на ту сцену, гдѣ это столкновеніе между сословіями происходило на самомъ дѣлѣ, гдѣ дѣйствовали и боролись настоящіе представители этихъ сословій: фламандскіе послы, духовный штать кардинала, самъ кардиналъ въ своей мантіи и Коппеноль въ своей курткѣ. Да, они представляли несравненно большій интересъ, чѣмъ нарумяненные, говорящіе стихами актеры въ бѣлыхъ и желтыхъ туникахъ, въ которыя нарядиль ихъ Гренгуарь.

Однако, къ тому времени, какъ шумъ немножко стихъ, нашъ поэть придумалъ средство, которое, по его мнѣнію, могло спасти все.

— Какъ вы думаете, — обратился онъ къ одному изъ своихъ сосѣдей, толстяку съ добродушнымъ лицомъ, — не пора ли намъ опять начать?

— Что?

— Что? Да, конечно, мистерію.

— Какъ знаете, — отвѣчалъ сосѣдь.

Этого далеко не полнаго одобренія оказалось вполнѣ достаточно для Гренгуара. Онъ вмѣшался въ толпу и началъ кричать какъ можно громче:

— Начинайте мистерію сначала! Начинайте сначала!

— Чорть возьми! — воскликнуль Жанъ де Молендино. — Съ чего это они такь разорались на томъ концѣ? (Гренгуаръ шумѣлъ и кричалъ за четверыхъ). Послушайте, братцы, вѣдь мистерія кончена? А они хотять начинать ее сначала. Это несправедливо!

— Несправедливо! Несправедливо! — закричали схолары. — Долой мистерію!

Но Гренгуаръ не сдался и началъ кричать еще громче на разные голоса.

— Начинайте! Начинайте.

Эти крики обратили на себя вниманіе кардинала.

— Господинъ дворцовый бальи, — обратился онъ къ высокому человѣку въ черной одеждѣ, стоявшему въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него. — Съ какой стати эти бездѣльники подняли такой шумъ?

Дворцовый бальи принадлежаль, если можно такъ выразиться, къ отряду земноводныхъ и былъ чѣмъ-то въ родѣ летучей мыши судебнаго сословія, не то крысой, не то птицей, судьей и вмѣстѣ съ тѣмъ солдатомъ.

Онъ подошелъ къ кардиналу и, хотя сильно боясь возбудить его неудовольствіе и заикаясь оть страха, объяснилъ ему, въ чемъ дѣло. Полдень наступиль до прибытія его преосвященства, народъ началь волноваться и требовать, чтобы начинали представленіе, а потому актеры вынуждены были начать, не дожидаясь его преосвященства.

Кардиналъ расхохотался.

— Клянусь честью, — воскликнулъ онъ, — что и ректору университета не мѣшало бы поступить также. Какъ вы полагаете, метръ Гильомъ Римъ?

— Ваше преосвященство, — отвѣчалъ Римъ, — будемъ довольны и тѣмъ, что избавились хоть оть половины комедіи. Во всякомъ случаѣ, мы остались въ выигрышѣ.

— Дозволить ли ваше преосвященство продолжать представленіе? — спросилъ бальи.

— Продолжайте, продолжайте — мнѣ все равно. Я пока почитаю мой требникъ.

Бальи подошелъ къ краю эстрады и, махнувъ рукою, чтобы замолчали, закричалъ:

— Горожане, крестьяне и жители новыхъ городов! Чтобы удовлетворить тѣхъ, кто желаеть слушать мораль съ самаго начала и тѣхъ, кто не желаеть слушать ее совсѣмъ, его преосвященство приказываеть продолжать представленіе.

Обѣ стороны принуждены были покориться. Но ни авторъ ни публика не были довольны рѣшеніемъ кардинала и долго не могли простить ему этого.

Итакъ, актеры снова принялись декламировать стихи, и Гренгуар надѣялся, что хоть конецъ его произведенія будетъ выслушань внимательно. Но эта надежда обманула его, какъ и всякія другія иллюзіи. Тишина, дѣйствительно, мало-по-малу водворилась въ залѣ, но Гренгуаръ не замѣтилъ, что эстрада была далеко не полна въ ту минуту, какъ кардиналъ велѣлъ продолжать представленіе и что на нее стали входить послѣ фламандскихъ пословъ еще новыя лица. Слуга принялся докладывать о нихъ, и выкликаемые его пронзительнымъ голосомъ имена и титулы новоприбывшихъ примѣшивались совсѣмъ некстати къ діалогу актеровъ. Пусть читатель представить себѣ, что во время театральнаго представленія раздаются между двумя стихами и даже полустишіями такіе возгласы:

- Метръ Жакъ Шармолю, королевскій прокуроръ духовнаго суда!

- Жегань де Гарлз, начальникъ ночной стражи города Парижа!

- Мессирь Галіо де Женуалакъ, рыцарь!

- Сеньорь де Бриссакъ, начальникъ королевской артиллеріи!

- Метръ Дрэ-Рагье, инспекторъ королевскихъ лѣсовъ, водъ и земель во Франціи, Шампани и Бри!

- Мессирь Луи де Гравиль, рыцарь, совѣтникъ и камергеръ короля, адмиралъ Франціи, завѣдующій Венсенскимъ лѣсомъ!

- Мессирь Дени ле Мерсье, начальникъ дома слѣпыхъ въ Парижь! И т. д. и т. д.

Это становилось невыносимо.

Этотъ странный аккомпаниментъ, изъ-за котораго не было никакой возможности слѣдить за ходомъ пьесы, тѣмъ болѣе возмущаль Гренгуара, что интересь его мистеріи, какъ онъ ясно сознаваль, шелъ, все увеличиваясь, и его произведенію недоставало лишь одного - вниманія слушателей.

И, дѣйствительно, трудно было представить себѣ болѣе остроумный и драматическій сюжеть. Четыре дѣйствующія лица пролога разливались въ жалобахъ на свое затруднительное положеніе, какъ вдругъ сама Венера, vera incessu patuit dea, въ красивой одеждѣ съ гербомъ Парижа, предстала передъ ними. Она пришла за дельфиномъ, который былъ обѣщань прекраснѣйшей изъ женщинъ. Юпитеръ, громы котораго гремѣли въ уборной, очевидно, настаивал на исполненіи ея требованія, и богиня уже готова была завладѣть дельфиномъ, или иначе говоря выйти замужь за дофина, когда совсѣмъ молоденькая дѣвушка въ бѣломъ шелковомъ платьѣ и съ маргариткой въ рукѣ (прозрачный намекъ на Маргариту Фландрскую) явилась оспаривать его у Венеры. Поразительный театральный эффектъ, сразу измѣнившій все. Послѣ долгаго состязанія Венера, Маргарита и всѣ остальныя рѣшили обратиться къ суду Девы Маріи. Въ пьесѣ была еще одна прекрасная роль - короля Мессопотаміи, дона Педро. Но, вслѣдствіе постоянныхъ перерывовь, трудно было сообразить, зачѣмъ собственно понадобился этотъ король, и всѣ дѣйствующія лица карабкались на сцену по лѣстницѣ?!

Но, къ сожалѣнію, публика не поняла и не оцѣнила ни одной изъ этихъ красоты пьесы. Казалось, съ прибытіемъ кардинала какая-то невидимая волшебная нить притянула всѣ взоры отъ мраморнаго стола къ эстрадѣ, отъ южной стѣны залы - къ западной. И ничто не могло разрушить очарованія. Всѣ глаза были устремлены на эстраду и вновь прибывающія лица, ихъ проклятыя имена, ихъ наружность и костюмы служили предметомъ постояннаго развлеченія для публики и отвлекали ее отъ пьесы. Это было ужасно! Кромѣ Жискеты и Ліенарды, которыя на минуту оборачивались къ сценѣ, когда Гренгуаръ начинал дергать ихъ за платья, и терпѣливаго толстяка, его сосѣда, положительно никто не слушаль и не смотрѣлъ на представленіе бѣдной, покинутой морали. И каждый разъ, какъ Гренгуаръ оборачивался, чтобы взглянуть на зрителей, онъ видѣлъ одни только профили.

Съ какой горечью смотрѣлъ онъ, какъ рушится мало-по-малу возведенное имъ зданіе поэзіи и славы! Рушится изъ-за невнимания тѣхъ самыхъ людей, которые желали услыхать его произведеніе такъ нетерпѣливо, что начали даже угрожать бальи. А теперь, когда желаніе ихъ исполнилось, они не обращаютъ никакого вниманія на пьесу, которая началась при такихъ единодушныхъ рукоплесканіяхъ. Вѣчный приливь и отливъ народнаго расположенія! И подумать только, что эта же самая толпа чуть не повѣсила сержантовъ бальи! О, какъ ему хотѣлось бы пережить опять эти чудныя минуты!

Наконецъ, привратникъ пересталъ выкрикивать имена посѣтителей. Всѣ уже собрались, и Гренгуаръ могъ, наконецъ, свободно вздохнуть. Актеры тоже ободрились и все шло прекрасно, какъ вдругъ, къ величайшему ужасу нашего поэта, Коппеноль всталъ и среди всеобщаго вниманія публики произнесь такую возмутительную рѣчь:

- Господа горожане и дворяне парижскіе! Клянусь Богомъ, я не понимаю, что мы дѣлаемъ здѣсь. Я вижу вонъ въ томъ углу, на подмосткахъ, какихъ-то людей, которые какъ будто собираются драться. Не знаю, можеть-быть, это и называется по-вашему мистеріей, но по-моему тутъ нѣтъ ничего забавнаго. Они только ссорятся и больше ничего. Воть уже четверть часа какъ я жду перваго удара, а они все не качинають драться. Это просто трусы - они бьютъ другъ друга не кулаками, а словами. Вамъ слѣдовало бы послать за бойцами въ Лондонъ или Роттердамъ. Они показали бы вамъ, какъ слѣдуетъ драться, даже на площади услыхали бы ихъ удары. А эти актеры какие-то жалкіе. Хоть бы они проплясали мавританскій танецъ или придумали еще что-нибудь забавное! Да, это совсѣмъ не то, чего я ожидаль. Мнѣ сказали, что здѣсь будеть праздникъ шутовъ, и стануть выбирать папу. У насъ въ Гентѣ тоже выбирають папу шутовъ, - въ этомъ мы не отстали отъ другихъ. Вотъ какъ это бываетъ у нась: мы собираемся цѣлой толпой, какъ и вы здѣсь. Потомъ каждый по очереди просовываеть голову въ какое-нибудь отверстіе и дѣлаеть самую ужасную гримасу, какую только можетъ. И тотъ, чья гримаса выйдеть, по мнѣнію публики, страшнѣе всѣхъ остальныхъ, выбирается папой. Это очень забавно. Хотите выбрать сегодня папу по-нашему? Ручаюсь, что это, во всякомъ случаѣ, будеть веселѣе, чѣмъ слушать этихъ болтуновь. Если они хотять, мы, пожалуй, примемъ въ игру и ихъ. Что вы скажете на это, господа горожане? Здѣсь, въ залѣ, найдется достаточно безобразныхъ лицъ и у мужчинь и у женщинъ. Значить, есть надежда, что мы увидимъ много самыхъ ужасныхъ гримась и повеселимся, какъ настоящіе фламандцы.

Гренгуаръ хотѣлъ было возразить на эту рѣчь, но отъ изумленія, негодованія и гнѣва не могъ произнести ни слова. Къ тому же предложеніе Коппеноля было съ такимъ восторгомъ принято горожанами, польщенными титуломъ „дворянъ“, что нечего было и думать о сопротивленіи. Оставалось только отдаться теченію. И бѣдный Гренгуаръ закрыль лицо руками, - у него, къ сожалѣнію, не было плаща, который онъ могъ бы набросить себѣ на голову, какъ Агамемнон.

V.
Квазимодо.

Въ одно мгновеніе все было приготовлено, чтобы привести въ исполненіе поданную Коппенолемъ мысль. Горожане, схолары, клерки - всѣ принялись за работу. Гримасы рѣшили дѣлать въ маленькой капеллѣ, занимавшей конецъ залы, напротивъ мраморнаго стола. Въ хорошенькой розеткѣ надъ входомъ выбили одно стекло, так что образовалось круглое отверстіе, въ которое конкуренты должны были просовывать голову. Для того, чтобы добраться до него, стоило только вскарабкаться на двѣ бочки, которыя гдѣ-то добыли и кое-как примостили одна на другую. Было условлено, чтобы каждый кандидать въ папы, будь то мужчина или женщина (папа могъ быть и женскаго пола), ждалъ въ капеллѣ, закрывъ лицо, до тѣхъ поръ, пока не наступить его очередь показываться въ отверстіе. Это было сдѣлано для того, чтобы никто не подражалъ другъ другу и самъ придумываль свою гримасу Въ одну минуту капелла наполнилась конкурентами, и дверь затворилась за ними.

Коппеноль съ своего мѣста отдавалъ приказанія, распоряжался всѣмъ, устраиваль все. Въ залѣ поднялся страшный шумъ и суетня. Кардиналъ, возмущенный всѣмъ этимъ не меньше Гренгуара, сославшись на неотложныя дѣла и вечернюю службу, поспѣшиль уйти вмѣстѣ съ своей свитой. И вся эта толпа, которую такъ взволновало его прибытіе, теперь даже не видала его ухода. Одинь только Гильомъ Римъ замѣтилъ бѣгство его преосвященства.

Вниманіе народа отвлеклось въ другую сторону; оно въ этотъ день обращалось кругомъ залы, какъ солнце кругомъ земли. Сначала оно было устремлено на одинъ конецъ залы, потомъ перешло на средину, а оттуда на другой конецъ. Мраморный столъ и парчевая эстрада уже получили свою долю, наступила очередь капеллы Людовика XI. Теперь открывалось широкое поле для всякихъ безумствь: въ залѣ остались только фламандцы и народ.

Начались гримасы. Первая показавшаяся въ отверстіо физіономія сь вывернутыми вѣками, разинутымъ, точно пасть, ртомъ и лбомъ, собраннымъ въ складки, какъ гусарскіе сапоги времень Имперіи, - возбудила такой неудержимый хохоть, что Гомеръ, навѣрное, принялъ бы этихъ крестьянъ и горожан за боговъ. Между тѣмъ, большая зала ничуть не походила на Олимпъ, и бѣдный Юпитер-Гренгуаръ зналъ это лучше всякаго другого. За первою страшной рожей появилась другая, потомъ третья, а хохоть и восхищеніе толпы все увеличивались. Въ этомъ зрѣлищѣ было что-то безумное, какое-то могучее упоеніе и очарованіе, о которомъ трудно составить понятіе читателю нашего времени. Вообразите себѣ, что передъ вами проходить цѣлая серія лиць, представляющихъ изъ себя всѣ геометрическія фигуры, отъ треугольника до трапеціи и отъ конуса до многогранника; всѣ выраженія человѣческихъ лицъ, отъ гнѣва до сладострастія; всѣ возрасты, отъ морщинъ новорожденнаго до морщинъ умирающей старухи; всѣ религіозныя фантасмагоріи, отъ Фавна до Вельзевула; всѣ профили животныхъ, отъ пасти до клюва, отъ кабаньей головы до мордочки лисицы. Представьте себѣ, что всѣ чудовищныя извалнія Новаго моста, эти превращенные въ камень кошмары, вдругъ ожили и устремили на васъ свои сверкающіе глаза, - вообразите себѣ, что передъ вами проходятъ всѣ маски венеціанскаго карнавала, весь человѣческій калейдоскопъ, и вы составите себѣ хоть нѣкоторое понятіе о томъ, что происходило въ большой залѣ.

Оргія становилась чисто фламандской. Самъ Теньеръ не могъ бы дать о ней вполнѣ яснаго понятія. Это была превращенная въ вакханалію битва Сальватора Розы. Въ залѣ не было теперь ни схоларовъ, ни пословъ, ни горожанъ, ни мужчинъ, ни женщинъ, ни Клопена Труйльфу, ни Жилля Лекорню, ни Робина Пуспена. Все перемѣшалось, все исчезло въ этой общей распущенности. Большая зала превратилась какъ бы въ громадную печь безстыдства и безумнаго веселья, гдѣ каждый ротъ издавалъ крикъ, каждое лицо дѣлало гримасу, каждая фигура принимала странную позу. И все это ревѣло и выло. Странныя лица, которыя одно за другимъ показывались въ отверстие розетки, были какъ бы пылающими головнями, бросаемыми въ горящій костерь. И из всей этой буйной толпы вырывался, какъ паръ изъ громадной печи, рѣзкій, пронзительный гуль:

- Взгляни-ка на эту рожу!

- Ну, она ничего не стоитъ.

- А воть и другая!

- Гильомета Можерпюи, видишь эту бычачью морду? Ей не хватаеть только роговъ. Не твой ли это мужь?

- Подавай новую!

- Смотрите, смотрите - это что за гримаса?

- Эй! Плутовать не позволяется. Можно показывать только лицо.

- Это, навѣрное, проклятая Перетта Кальботъ. Она способна на все.

- Браво! Браво! - Я задыхаюсь!

- А у этого уши не могутъ пролѣзть!

И т. д. и т. д.

Нужно отдать справедливость нашему другу Жану. Среди этого шабаша онъ продолжалъ сидѣть на верхушкѣ своей колонны, какъ юнга на мачтѣ. Онъ бѣсновался, какъ безумный. Роть его былъ широко открыть, и изъ него вырывался крикъ, который не былъ слышенъ не потому, что его заглушалъ общій шумъ, а, вѣроятно, потому, что онъ былъ слишкомъ высокъ и недоступенъ человѣческому уху. Совёртъ полагаеть, что это бываеть при 12.000 колебаніяхъ, а Біо - при 8.000.

Что же касается до Гренгуара, то послѣ первой минуты оцѣненѣнія, онъ пришелъ въ себя и, вооружившись твердостью, рѣшилъ не поддаваться.

- Продолжайте! - въ третій разъ сказалъ онъ своимъ говорящимъ машинами-актерамъ и принялся ходить большими шагами около мраморнаго стола.

Минутами ему приходило въ голову подойти, въ свою очередь, к розеткѣ капеллы, хоть бы для того, чтобы доставить себѣ удовольствіе состроить гримасу этому неблагодарному народу. Но онъ отгонялъ отъ себя эту мысль.

„Нѣтъ, - думалъ онъ, - такая месть недостойна меня. Будемъ бороться до конца. Поэзія обладаеть могущественнымъ вліяніемъ на народь. Я заставлю эту толпу вернуться ко мнѣ. Посмотримъ, что одержить верхъ, - гримасы или поэзія!“

Увы! Онь остался единственнымъ зрителемъ своей пьесы.

Теперь, оборачиваясь взглянуть на публику, онъ видѣлъ даже не профили, а одни только затылки.

Впрочемъ, я ошибаюсь. Лицо терпѣливаго толстяка, съ которымъ Гренгуарь совѣтовался въ критическую минуту, было обращено къ сценѣ. Что же касается до Ліенарды и Жискеты, то онѣ уже давно исчезли.

Гренгуаръ былъ тронуть до глубины души такой вѣрностью своего единственнаго слушателя. Онъ подошелъ къ нему и заговорилъ съ нимъ, сначала подергавъ его за руку, такъ какъ этотъ честный человѣкъ облокотился на балюстраду и, какъ кажется, немножко вздремнуль.

- Благодарю васъ, сударь, - сказалъ Гренгуарь.

- За что же? - спросиль толстякъ, зѣвая.

- Я вижу, что вамъ надоѣлъ этотъ страшный шумъ, онъ мѣшаетъ вамъ слушать пьесу. Но будьте спокойны: ваше имя перейдет въ потомство. Позвольте узнать, какъ васъ зовуть?

- Рено Шато, хранитель печати въ парижскомъ судѣ, къ вашимъ услугам.

- Вы здѣсь единственный представитель музъ, — сказалъ Гренгуар.

- Вы слишкомъ любезны, сударь, - отвѣтиль Рено Шато.

- Одинъ только вы слушали пьесу, какъ слѣдуетъ, - продолжалъ Гренгаурь. - Какъ вы ее находите?

- Гм! Гм! Она, право же, довольно забавна, - отвѣтилъ толстякъ, уже совсѣмъ проснувшись.

Гренгуару пришлось удовольствоваться этой похвалой, такъ громъ рукоплесканій и оглушительные крики прервали ихъ разговоръ. Папа шутовъ былъ выбранъ.

- Браво! Браво! Браво! - ревѣла толпа.

И дѣйствительно, трудно было придумать что-нибудь великолѣнѣе той гримасы, которая виднѣлась въ настоящую минуту въ отверстіи розетки. Послѣ всѣхъ этихъ пяти и шести-угольныхъ безобразныхъ рожь, которыя выглядывали оттуда, не достигая идеала уродливости, сложившагося въ разгоряченномъ оргіей воображеніи зрителей, - только такая необыкновенная, по своему безобразію, гримаса могла прельстить толпу и привести ее въ восторгъ. Самъ метръ Коппеноль аплодироваль и даже бывшій въ числѣ конкурентовъ Клопенъ Труйльфу - а онъ быль настолько безобразенъ, что могъ состроить ужаснѣйшую гримасу, призналъ себя побѣжденнымъ. Такъ же поступимъ и мы. Мы не беремся дать читателю понятія объ этомъ лицѣ съ четверограннымъ носомъ, ртомъ въ видѣ подковы и раздвоеннымъ подбородкомъ. Надъ маленькимъ, въ видѣ сумочки, лѣвымъ глазомъ этого урода нависла щетинистая рыжая бровь, тогда какъ правый глазъ совсѣмъ исчезалъ подъ громадной бородавкой; поломанные зубы были зазубрены, какъ зубцы на крѣпостной стѣнѣ, а одинъ изъ нихъ выступалъ изъ-за растрескавшихся губъ, какъ клыкъ слона. Но еще труднѣе передать выраженіе этого ужаснаго лица какую-то смѣсь злости, изумленія и грусти. А теперь представьте себѣ, если можете, это чудовище.

Публика единодушно привѣтствовала его восторженными криками. Всѣ бросились къ капеллѣ и съ торжествомъ вывели оттуда папу шутовъ. Но туть изумленіе и восторгъ толпы дошли до крайнихъ предѣловь: то, что она приняла за гримасу, было настоящее лицо новаго папы. Или вѣрнѣе, вся его фигура представляла изъ себя гримасу. Огромная голова съ щетинистыми рыжими волосами; громадный горбь на

Квазимодо.

спинѣ и поменьше на груди; страшно искривленныя ноги, которыя могли соприкасаться только колѣнками и имѣли видъ двухъ серповъ, приложенныхъ выпуклостями одинъ къ другому; громадныя ступни, чудовищныя руки - и при всемъ этомъ безобразіи что-то грозное, могучее и смѣлое во всей фигурѣ, представлявшее странное исключеніе изъ общепринятаго правила, требующаго, чтобы сила, какъ и красота, вытекала изъ гармоніи, воть каковъ былъ папа шутовъ.

Онь казался разбитымъ и затѣмъ кое-какъ спаяннымъ великаном.

Когда этотъ циклопъ показался на порогѣ капеллы - коренастый, почти одинаковый въ ширину и высоту, въ камзолѣ, наполовину красномъ, наполовину фіолетовомъ, затканномъ серебряными колоколенками, — толпа по этому камзолу, а въ особенности по необыкновенному безобразію новаго папы тотчас же узнала его.

— Это Квазимодо, звонарь! — Это Квазимодо кривой! — Квазимодо горбунъ, изъ Собора Богоматери! — Квазимодо кривоногій! Браво! Браво!

У бѣдняка не было, какъ видно, недостатка въ прозвищахъ.

— Берегитесь, беременныя женщины! — закричали схолары.

— Или тѣ, которыя желають забеременѣть, — прибавиль Жегань.

Женщины, дѣйствительно, закрыли лицо руками.

— Господа, какая отвратительная обезьяна! — воскликнула одна изъ нихъ.

И онъ настолько же золъ, насколько безобразень, — подхватила другая.

— Это самъ дьяволъ! — прибавила третья.

— Я, къ несчастью, живу возлѣ самаго Собора Богоматери и слышу, какъ онъ каждую ночь шатается по крышѣ.

— Вмѣстѣ съ кошками.

— Да, он всегда шляется по нашимъ крышамъ.

— И напускаеть на насъ порчу черезъ дымовыя трубы.

— Какъ-то вечеромъ онъ заглянулъ ко мнѣ въ окно. Я приняла его за мужчину и ужасно перепугалась.

— Я увѣрена, что онъ ѣздить на шабашъ. Разъ онъ забыли свою метлу около моего дома.

— Безобразный горбунь!

— Отвратительный злюка!

— Тфу!

Зато мужчины смотрѣли на горбуна съ восхищеніемъ и восторженно рукоплескали ему.

А Квазимодо, предметъ всей этой суматохи, продолжалъ стоять неподвижно около двери капеллы, серьезный и мрачный, позволяя любоваться собой.

Робин Пуспенъ подошелъ слишкомъ близко къ нему и засмѣялся ему въ лицо. Квазимодо, не говоря ни слова, схватилъ его за поясь и отшвырнуль шаговъ на десять въ толпу.

Метръ Коппеноль, восхищенный такой выходкой, приблизился къ нему.

— Клянусь Богомъ, никогда въ жизни не видалъ я такого великолѣпнаго безобразія! — воскликнулъ онъ. — Тебя стоило бы сдѣлать папой не только въ Парижѣ, но и въ Римѣ.

И, сказавь это, онъ положиль ему руку на плечо.

Квазимодо не шевельнулся.

— Ты какъ разъ такой человѣкъ, съ которымъ я был бы не прочь покутить, — продолжалъ Коппеноль. И кутежъ будеть на славу, я не пожалѣю денегъ. Что ты на это скажешь?

Квазимодо молчалъ.

— Господи, помилуй! — воскликнуль Коппеноль. — Развѣ ты глухъ?

Квазимодо былъ дѣйствительно глухъ.

Между тѣмъ, любезности Коппеноля начали, повидимому, надоѣдать горбуну. Онъ вдругъ повернулся къ нему и такъ грозно заскрежеталъ зубами, что богатырь — фламандецъ попятился, какъ бульдогь передъ кошкой.

Толпа тоже отступила, такъ что около Квазимодо образовалось пустое пространство въ видѣ круга, радіусъ котораго былъ не меньше пятнадцати шаговъ. А за этимъ кругомъ стояли любопытные, съ уваженіемъ и страхомъ смотря на горбуна.

Какая-то старуха объяснила Коппенолю, что Квазимодо глухъ.

Глухъ! — повториль, громко расхохотавшись фламандецъ. — Клянусь Богомъ, лучше этого папы и не придумаешь!

Онъ такъ заскрежеталь зубами, что богатырь-фламандецъ попятился.

— А, воть это кто! — воскликнуль Жанъ, спустившись, наконецъ, съ своего карниза, чтобы взглянуть на папу поближе. — Это звонарь моего брата, архидіакона. Здравствуй, Квазимодо!

— Этакій дьяволъ! — сказалъ Робинъ Пуспенъ, еще не успѣвшій оправиться отъ смущенія послѣ своего паденія. — Поглядишь на него, — оказывается, что онъ горбунь; пойдетъ онъ, — видишь, что онь кривоногій; посмотришь, кривой; заговоришь съ нимъ, — онь глухъ. Но почему же онъ молчить? Куда дѣваль свой языкъ этотъ Полифемъ?

— Онъ говорить, когда захочеть, — сказала старуха. — Онъ оглохъ отъ звона колоколовъ. Онъ не нѣмой.

— Только этого ему и не хватаетъ, — замѣтиль Жанъ.

— Да еще одинъ глазъ у него лишній, — прибавилъ Робинъ Пуспенъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, — вполнѣ основательно возразиль Жанъ. — Кривому еще хуже, чѣмъ слѣпому: онъ знаетъ, чего онъ лишен—.

Налюбовавшись на Квазимодо, нищіе, слуги и воры-карманники отправились вмѣстѣ со схоларами за картонной тіарой и шутовской мантіей папы шутовъ, которыя хранились въ шкафу судебныхъ писцовъ. Квазимодо безпрекословно, съ какой-то горделивой покорностью позволилъ одѣть себя и посадить на пестрыя носилки, которыя подняли на плечи двѣнадцать человѣкъ изъ братства шутовъ. И выраженіе горькой и презрительной радости освѣтило мрачное лицо циклопа, когда онъ увидаль подъ своими уродливыми ногами головы всѣхъ этихъ красивыхъ, прямыхъ, стройныхъ людей. Потомъ шумная, оборванная толпа двинулась процессіей, чтобы, по принятому обычаю, обойти сначала всѣ внутреннія галлереи дворца, и затѣмъ уже совершить прогулку по городскимъ улицамъ.

VI.
Эсмеральда

Съ величайшимъ удовольствіемъ можемъ объявить нашимъ читателямъ, что въ продолженіе всей этой сцены Гренгуаръ твердо держался разъ принятаго рѣшенія, и его пьеса шла своимъ чередом. Актеры, которыхъ онъ то и дѣло понукаль, не умолкая декламировали стихи, а онъ не переставалъ ихъ слушать. Не обращая вниманія на шумъ, онъ рѣшилъ итти до конца, все еще не теряя надежды привлечь вниманіе публики. Эта надежда оживилась, когда Квазимодо, Коппеноль и буйная свита папы шутовъ съ оглушительнымъ шумомъ вышли изъ залы и толпа бросилась за ними.

„Отлично, — подумалъ Гренгуаръ, — теперь всѣ крикуны ушли!“

Къ сожалѣнію, „крикунами“ оказалась вся публика, и зала въ одно мгновеніе опустѣла.

Собственно говоря, въ ней еще осталось нѣсколько зрителей. Это были старики, женщины и дѣти, которыхъ уже успѣлъ утомить весь этотъ шумъ и гамъ. Кромѣ того, нѣсколько схоларовъ сидѣли верхомъ на подоконникѣ и глядѣли на площадь.

„Ну, что же? — подумалъ Гренгуаръ, — и этихъ достаточно, чтобы выслушать конецъ моей мистеріи. Правда, ихъ мало, но зато самая избранная, самая образованная публика“.

Черезъ нѣсколько минутъ онъ замѣтилъ, что музыканты, которые при появленіи Пресвятой Дѣвы должны были заиграть симфонію — что несомненно произвело бы большой эффектъ, — почему-то молчать. Оказалось, что музыканты исчезли, ихъ увлекла свита папы шутовъ.

— Обойдемся безъ музыки, стоически сказалъ Гренгуарь.

Онъ подошелъ къ кучкѣ горожанъ, говорившихъ, какъ ему показалось, о его пьесѣ. Вотъ отрывокъ ихъ разговора, который онъ услыхаль:

— Знаете вы, метръ Шенето, Наваррскій отель, принадлежавшій г. де Немуру?

— Знаю, это напротивъ Бракской часовни.

— Ну, такъ казна отдала его внаймы Гильому Александру за шесть ливровь восемь су въ годъ.

— Господи, какъ наемная плата-то повышается!

„Увы! — со вздохомъ подумалъ Гренгуар. — Но, навѣрное, другіе слушають внимательно мою пьесу“.

— Товарищи! — крикнуль вдругъ одинъ изъ схоларовъ, сидѣвшихъ на окнѣ. — Эсмеральда! Эсмеральда на площади!

Это имя произвело какое-то магическое дѣйствіе на оставшихся въ залѣ зрителей. Всѣ они бросились къ окнамъ, чтобы увидать ее.

„Эсмеральда! Эсмеральда!“ слышалось со всѣхъ сторонъю

Въ то же время на площади раздался взрывъ рукоплесканій.

„Что это еще за Эсмеральда? — подумалъ Гренгуаръ, съ отчаяніемъ сжимая руки. Ахъ, Господи! Теперь, какъ видно, пришла очередь оконь“.

Онъ обернулся къ мраморному столу и увидалъ, что представленіе было прервано. Наступила какъ разъ та минута, когда долженъ былъ явиться Юпитеръ съ своей молніей. А между тѣмъ, Юпитеръ стоялъ неподвижно внизу, около уборной.

— Мишель Жиборнъ! — воскликнулъ разсвирѣпѣвшій поэтъ. — Что ты дѣлаешь тамъ? Забылъ ты, что ли, свою роль? Выходи скорѣе на сцену!

— Увы! — сказалъ Юпитеръ. — Какой-то схоларъ унесъ лѣстницу. Гренгуарь взглянулъ на то мѣсто, гдѣ она стояла, — тамъ, дѣйствительно, не было ничего. Всякое сообщеніе между завязкой и развязкой его пьесы было прервано.

— Негодяй! — пробормоталъ онъ, — зачѣмъ же взялъ онъ лѣстницу? Чтобы посмотрѣть на Эсмеральду, — жалобно проговорил Юпитерь. — Онъ сказалъ: „Вотъ лѣстница, которая ни къ чему не нужна!“ и утащилъ ее.

Это былъ послѣдній ударъ; Гренгуаръ безропотно вынесь его.

— Убирайтесь ко всѣмъ чертямъ! — крикнулъ онъ комедіантамъ. — Если заплатять мнѣ, и я заплачу вамъ.

И онъ ушель, понуривъ голову, но ушелъ послѣдній, послѣ всѣхъ, какъ храбро сражавшійся генералъ, покидающій поле битвы.

— Что за буйное сборище ословъ и дураковъ эти парижане! — ворчалъ онъ сквозь зубы, сходя внизь по извилистымъ лѣстницамъ дворца. — Они приходять слушать мистерію и не слушають ее! Они занимались всѣмъ на свѣтѣ — Клопеномъ Труйльфу, кардиналомъ, Коппенолемъ, Квазимодо, чортомъ и дьяволомъ, но только не моей пьесой! Знай я это, я задалъ бы вамъ такую мистерію, болваны! А я? Вмѣсто того, чтобы видѣть лица зрителей, я видѣлъ однѣ только спины! Я — поэть — провалился, какъ какой-нибудь аптекарь! Положимъ, Гомерь просиль милостыню въ греческихъ поселкахъ, а Овидій Назонъ умеръ въ изгнаніи, у московитовъ… Пусть дьяволъ сдереть съ меня кожу, если я понимаю, что хотѣли они сказать своей Эсмеральдой, и что это за слово? Оно, какъ будто — египетское.

*  *  *

КНИГА ВТОРАЯ

I.
Сцилла и Харибда.

Вь январѣ смеркается рано. На улицахъ было уже почти совсѣмъ темно, когда Гренгуаръ вышелъ изъ дворца. Эга темнота пришлась ему по душѣ. Ему хотѣлось уйти въ какую-нибудь пустынную улицу и поразмыслить тамъ на свободѣ: философъ долженъ былъ наложить первую повязку на рану поэта. Да и философія была теперь его единственнымъ прибѣжищемъ, такъ какъ онъ даже не зналъ, гдѣ проведеть ночь. Послѣ такого блистательнаго провала своей пьесы онъ не рѣшался вернуться въ помѣщеніе, которое занималъ въ Житной улицѣ, напротивъ сѣнного склада. Онъ за цѣлые полгода задолжалъ своему хозяину, метру Гильому Ду-Сиру, и разсчитываль, расплатиться съ нимъ деньгами, которыя надѣялся получить за свою пьесу отъ г. прево. А долгъ былъ большой — цѣлыхъ двѣнадцать су, ровно въ двѣнадцать разь больше всего его имущества, со включеніемъ рубашки, шапки и панталонъ.

Нѣсколько минут стоялъ онъ около маленькой тюремной калитки, находившейся въ завѣдываніи казначея капеллы, раздумывая о томъ, гдѣ бы провести ночь. Наконецъ, онъ припомнилъ, что на прошлой недѣлѣ, проходя по Башмачной улицѣ, видѣлъ около дома одного парламентскаго совѣтника каменную приступку, устроенную для того, чтобы было удобнѣе садиться на мула. Онъ тогда же подумалъ, что эта приступка могла бы, при случаѣ, служить отличной подушкой нищему или поэту. Возблагодаривъ Провидѣніе, пославшее ему такую счастливую мысль, Гренгуаръ рѣшилъ отправиться туда. Для этого ему нужно было пересѣчь Дворцовую площадь и углубиться въ извилистый лабиринть старинныхъ улицъ, — Бочарной, Суконной, Башмачной, Еврейской и т. д., которыя еще и до сихъ поръ существують съ своими девятиэтажными домами. Но только что ступилъ онъ на площадь, какъ туда хлынула процессія папы шутовъ. Она только что вышла из дворца и съ оглушительными криками, зажженными факелами и музыкой неслась прямо на Гренгуара. Онъ не въ силахъ былъ вынести этого зрѣлища и поспѣшилъ удалиться. Съ болью сознаваль онъ свою неудачу на театральномъ поприщѣ, и все, напоминавшее ему о праздникѣ, раздражало его и растравляло его рану.

Онъ направился къ мосту Сенъ-Мишель, — тамъ бѣгали дѣти сь горящими факелами и ракетами.

— Чтобы чорть побралъ всѣ эти ракеты! — сказалъ про себя Гренгуаръ и повернулъ къ мосту Шанжъ. У входа на мость на домахъ были вывѣшены три флага съ нарисованными на нихъ изображеніями короля, дофина и Маргариты Фландрской и шесть маленькихъ флаговъ сь портретами герцога Австрійскаго, кардинала Бурбонскаго, синьора де Боже, Жанны Французской и еще кого-то. Все это было освѣщено факелами. Толпа стояла и любовалась.

— Какой счастливчикъ этотъ живописець Жегань Фурбо! — съ глубокимъ вздохомъ сказалъ Гренгуаръ и повернулся спиной къ флагамъ. Прямо передъ нимъ была улица, такая темная и пустынная, что тамъ, — какъ онъ надѣялся, — ему, наконецъ, удастся укрыться отъ всѣхъ отголосковъ и отблесковъ праздника. Гренгуаръ вошелъ въ нее; черезъ нѣсколько минуть нога его запнулась за что-то, — онъ пошатнулся и упаль. Это былъ „май“, который корпорація парламентскихъ клерковь поставила с утра около двери президента парламента въ честь этого торжественнаго дня.

Гренгуарь геройски перенесь эту новую непріятность. Онъ всталь и пошель по берегу рѣки. Пройдя мимо гражданской и уголовной палать Парламента и высокихъ стѣнъ королевскихъ садовъ, по немощеному берегу, гдѣ грязь доходила ему до ладыжекъ, онъ дошелъ до западной оконечности Ситэ. Тутъ онъ остановился и нѣсколько времени смотрѣлъ на Пастушій островокъ, который въ настоящее время исчезь подъ бронзовымъ конемъ Новаго Моста. Островокъ этотъ, отдѣлявшійся отъ Гренгуара узкой полоской воды, казался ему въ темнотѣ какой-то черной массой. На немъ блестѣлъ огонекъ, при мерцающемъ свѣтѣ котораго смутно выдѣлялась хижина въ формѣ улья, гдѣ пастух проводилъ ночь.

„Счастливый пастухъ! — подумалъ Гренгуаръ. — Ты не мечтаешь о славѣ и не пишешь мистерій. Что тебѣ до королей, которые женятся, и до герцогинь Бургундскихъ! Ты знаешь только однѣ маргаритки — тѣ, которыя цвѣтуть въ апрѣлѣ на лугу, гдѣ пасутся твои коровы. А я, поэть, униженъ и осмѣянь! Я дрожу отъ холода, я долженъ двѣнадцать су, а подошвы моихъ башмаковъ такъ проносились, что Могли бы служить стеклами для твоего фонаря. Спасибо тебѣ, пастухь! Смотря на твою хижину, я успокаиваюсь и забываю Парижъ“.

Страшный трескъ двойной петарды, внезапно вылетѣвшей изъ счастливой хижины, грубо нарушилъ охватившее поэта восторженное настроеніе. Пастухъ, какъ видно, не хотѣлъ отстать отъ другихъ и пускаль фейерверкъ. Гренгуаръ вздрогнуль, услыхавь трескъ петарды, и морозь пробѣжалъ у него по тѣлу.

— Проклятый праздникъ! — воскликнулъ онъ. — Неужели ты будешь всюду преслѣдовать меня? О, Господи! Отъ него нельзя избавиться даже здѣсь, около хижины пастуха!

Онъ взглянуль на Сену, протекавшую у него подъ ногами, и страшное искушеніе овладѣло имъ.

— Ахъ, какъ охотно бы я утопился! — воскликнулъ онъ, — если бы вода не была такъ холодна!

Въ виду этого, онъ принялъ другое, не менѣе отчаянное рѣшеніе. Такъ какъ нѣть никакой возможности скрыться отъ процессіи папы шутовъ, отъ флаговъ Жегана Фурбо, отъ „мая“, ракетъ и петардъ, то ужь лучше смѣло ринуться въ самый центръ увеселеній и отправиться на Гревскую площадь.

„Тамъ я хоть немножко погрѣюсь около костра, — думалъ онъ, — и поужинаю крошками отъ трехъ огромныхъ сахарныхъ щитовъ съ королевскими гербами, выставленныхъ надъ городскимъ общественнымъ буфетомъ“.

II.
Гревская площадь

Въ настоящее время трудно составить себѣ понятіе о томъ, какова была Гревская площадь въ XV вѣкѣ. Какъ слѣдъ прошлаго, на ней осталась только одна прелестная башенка, занимающая ея сѣверный уголь. Да и она уже не та, что была прежде. Ея чудныя скульптурныя украшенія грубо замазаны штукатуркой — и очень возможно, что башня эта въ недалекомъ будущемъ совсѣмъ исчезнеть за массой новыхъ домовъ, которые такъ быстро вырастають, отнимая у нас старинныя зданія Парижа.

Люди, которые, подобно намъ, не могутъ пройти по Гревской площади, не бросивъ взгляда сожалѣнія и сочувствія на эту бѣдную башенку, стиснутую между двумя некрасивыми домами временъ Людовика XV, легко возсоздадуть въ своемъ воображеніи общій видь зданій, къ которымъ она принадлежала, и такимъ образомъ ясно представятъ себѣ старую готическую площадь XV вѣка.

Она, какъ и теперь, имѣла форму неправильной трапеціи; по одной сторонѣ ея шла набережная, а по трем остальнымъ тянулись ряды высокихъ, узкихъ, мрачныхъ домовъ. Днемъ можно было любоваться разнообразіемъ этихъ почти сплошь покрытыхъ рѣзьбою по дереву или камню зданій, которыя могли служить вполнѣ точными образцами различныхъ средневѣковыхъ стилей отъ XI до XV вѣка. Туть можно было увидать и прямоугольныя окна, замѣнившія стрѣльчатыя, и полукруглыя окна чисто романскаго стиля, которыя были вытѣснены стрѣльчатыми. Окна этого романскаго стиля были во всемъ нижнемъ этажѣ башни Роланда, стоявшей на углу набережной, около Кожевенной улицы. Ночью изъ всей этой массы зданій можно было различить лишь остроконечныя верхушки крышъ, которыя рядомъ черныхъ зубцовъ вырѣзывались на небѣ. Одно изъ самыхъ главныхъ различій между теперешними и прежними городами состоитъ въ томъ, что въ настоящее время дома строются фасадомъ на улицу, тогда какъ прежде они стояли къ ней бокомъ. Прошло уже два вѣка съ тѣхъ поръ, какъ дома повернулись къ улицѣ.

На восточной сторонѣ площади возвышалось тяжелое зданіе смѣшаннаго стиля, состоящее изъ трехъ помѣщеній. У него было три различныхъ названія, объясняющія его исторію, назначеніе и архитектуру. Оно называлась „Домомъ дофина“, потому что дофинъ Карлъ жилъ здѣсь; „Домомъ Торговли“, такъ какъ здѣсь былъ городской магистрать, и „Домомъ съ колоннами“ (domus ad piloria), потому что рядь толстыхъ колоннъ поддерживалъ его три этажа.

Здѣсь можно было найти все, что требуется для такого большого города, какъ Парижъ: капеллу для тѣхъ, кто хотѣлъ помолиться; залу, куда собирались для совѣщаній по дѣламъ, и арсеналъ, полный огнестрѣльнаго оружія. Парижане прекрасно понимали, что однѣми просьбами далеко не всегда можно добиться какихъ-нибудь льготъ для города, и потому у нихъ на всякій случай былъ сложенъ на чердакѣ порядочный запасъ ржавыхъ мушкетовъ.

Что-то зловѣщее было въ томъ впечатлѣніи, которое производила тогда Гревская площадь. Впрочемъ, почти такое же впечатлѣніе про- изводить она и теперь, благодаря тяжелымъ воспоминаніямъ, которыя пробуждаются при ея видѣ и благодаря мрачному Hôtel de Ville Доминика Бокадора, замѣнившему „Домъ съ колоннами“. Къ тому же висѣлица и позорный столб - „правосудие и лѣстница“, какъ говорили тогда, - всегда стоявшіе рядышкомъ посреди площади, заставляли невольно отвращать глаза отъ этого страшнаго мѣста, гдѣ погибло столько полныхъ жизни и здоровья людей и гдѣ, спустя полвѣка, появилась особая ужасная болѣзнь, „лихорадка св. Вальера“, вызываемая страхом передъ эшафотомъ, — самая чудовищная изъ всѣхъ болѣзней, такъ какъ она исходить не отъ Бога, а отъ человѣка.

Утѣшительно думать, что смертная казнь, загромождавшая триста лѣтъ тому назадъ своими желѣзными колесами, каменными висѣлицами и разными орудіями пытки Гревскую и Рыночную площади, перекрестокъ Трауаръ, площадь Дофина, Свиной рынокъ, ужасный Монфоконь, заставу Сержантовъ, Кошачью площадь, ворота Сень - Дени, Шампо, ворота Бодэ и Сен-Жакъ, не считая безчисленныхъ висѣлицъ прево, епископовъ, аббатовъ и пріоровъ, которымъ было предоставлено право суда, - не считая тѣхъ несчастныхъ, которыхъ, по судебнымъ приговорамъ, топили въ Сенѣ, - утѣшительно думать, что въ настоящее время эта старая сюзеренка феодальныхъ временъ потеряла свою прежнюю власть. Она мало-по-малу принуждена была сложить оружіе, отказаться отъ утонченныхъ мученій, развращавшихъ воображеніе и фантазію, и отъ пытокъ, для которыхъ передѣлывали каждыя пять лѣть кожаную постель въ тюрьмѣ при уголовномъ судѣ. И таким образомъ смертная казнь совсѣмъ почти исчезла изъ нашихъ законовъ и городовъ. Ее преслѣдовали шагъ за шагомъ, прогоняли съ мѣста на мѣсто, и теперь у нея во всемъ громадномъ Парижѣ остался лишь одинь опозоренный уголокъ на Гревской площади, одна жалкая, робкая гильотина, которая какъ будто боится, что ее застануть на мѣстѣ преступленія, и которая мгновенно исчезаетъ, нанеся свой ударь.

III.
BESOS PARA GOLPES.

Къ тому времени какъ Пьеръ Гренгуаръ дошелъ до Гревской площади, онъ успѣлъ совсѣмъ окоченѣть отъ холода. Чтобы избѣжать толпы на мосту Шанжъ и флаговъ Жегана Фурбо, онъ свернуль на Мельничный мость. Но по пути вертѣвшіяся колеса всѣхъ мельниць епископа такъ забрызгали его водою, что платье его совсѣмъ промокло. Къ тому же онъ чувствоваль, что послѣ провала своей пьесы онь сталь как будто еще болѣе зябокъ. А потому онъ быстро направился к срединѣ площади, гдѣ горѣлъ громадный костеръ; но, к сожалѣнію, толпа окружала его сплошнымъ кольцомъ. - Проклятые парижане! - сказалъ про себя Гренгуаръ, который, какъ настоящій драматическій поэтъ, чувствовалъ пристрастіе къ монологамъ. - Проклятые парижане! Теперь они загораживаютъ мнѣ огонь. А какъ бы мнѣ нужно было погрѣться и пообсушиться. Мои башмаки промокли, а эти отвратительныя мельницы окатили меня съ ног до головы водой! Чтобы чорты побралъ парижскаго епископа со всѣми его мельницами! Интересно бы знать, к чему епископу мель- ницы? Или ему хочется изъ епископа сдѣлаться мельникомъ? Если для этого нужно только мое проклятіе, то я съ удовольствіемъ про- кляну и его самого и его мельницы!.. А эти зѣваки и не думають расходиться! И что, спрашивается, они тамъ дѣлають? Грѣются, - вотъ такъ удовольствіе! Смотрять, какъ горить сотня полѣньевъ, - есть чѣмъ любоваться!

Однако, подойдя поближе, Гренгуаръ замѣтилъ, что народъ со- брался туть не для того, чтобы любоваться на горящія дрова и грѣться около королевскаго костра.

Въ довольно большомъ пустомъ пространствѣ между толпой и костромъ танцовала молодая дѣвушка.

Несмотря на весь свой скептицизмъ, какъ философа, и всю свою иронію, какъ поэта, Гренгуаръ въ первую минуту не могъ рѣшить, была ли эта молодая дѣвушка человѣческимъ существомъ или феей, или анге- ломъ, до такой степени былъ онъ очаровань ослѣпительнымъ ви- дѣніемъ.

Она была невысока ростомъ, но тонкая фигурка ея была такъ стройна, что она казалась высокой. Она была брюнетка, и днемъ кожа ея, какъ нетрудно было догадаться, имѣла тотъ чудный золотистый оттѣнокъ, который свойственъ андалузкамъ и римлянкамъ. Ея маленькія ножки такь легко и свободно двигались въ хорошенькихъ узкихъ башмачкахъ, что тоже казались ножками андалузки. Молодая дѣвушка танцовала, вертѣлась, кружилась на небрежно брошенномъ на землю старомъ пер- сидскомъ коврѣ - и каждый разъ, какъ она повертывалась и ея сіяющее лицо мелькало передъ вами, она обжигала васъ, какъ молнией, взгля- домъ своихъ большихъ черныхъ глазь.

Всѣ взгляды были обращены на нее, всѣ рты полуоткрыты. Она танцовала съ тамбуринемъ, поднимая его надъ головой своими нѣж- ными, точно выточенными руками. Тоненькая, легкая и подвижная, какъ оса, въ золотистомъ корсажѣ, плотно облегающемъ талію, пестрой, развѣвающейся юбкѣ, иногда открывавшей ея стройныя ножки, съ обнаженными плечами, черными волосами и сверкающими глазами она, дѣйствительно, казалась какимъ-то сверхъестественнымъ суще- ствомъ.

"Это саламандра, - думалъ Гренгуаръ, - это нимфа, богиня, вакханка!"

Въ эту минуту одна изъ кось "саламандры" расплелась и мѣдная монета, которая была привязана къ ней, упала и покатилась по землѣ. - Господи, да это цыганка! - воскликнуль Гренгуарь.

И вся иллюзія сразу исчезла.

А молодая дѣвушка снова принялась танцовать. Поднявъ съ земли двѣ шпаги и приложивъ ихъ остріемъ ко лбу, она начала вертѣть ихъ въ одну сторону, а сама стала кружиться въ другую. Да, она была простая цыганка. Но какъ ни велико было разочарованіе Гренгуара, онъ не могъ не поддаться очарованію этого зрѣлища, въ которомъ было что-то волшебное. Яркокрасное пламя костра освѣщало эту картину. Оно дрожало на лицахъ зрителей, на смугломъ лбу молодой дѣвушки и отбрасывале слабый отблескъ въ глубину площади, на старый, по- чернѣвшій фосадъ "Дома съ колоннами" съ одной стороны и на ка- менные столбы висѣлицы - съ другой.

Среди множества лиць, освѣщенныхъ краснымъ пламенемъ костра, особенно выдѣлялось суровое, спокойное и мрачное лицо одного чело- вѣка, поглощеннаго больше всѣхъ остальныхъ созерцаніемъ тан- цовщицы.

Человѣку этому, одежду котораго нельзя было разсмотрѣть за окру- жавшей его толпой, казалось на видь не больше тридцати пяти лѣть. А между тѣмъ, онъ былъ лысь и только нѣсколько прядей жидкихъ и уже сѣдѣющихъ волось остались у него на вискахъ. Его высокій и широкій лобъ былъ изрѣзанъ морщинами, но впалые глаза сверкали пыломъ молодости, жаждой жизни и глубокой страстью. Онъ не спу- скаль ихъ съ цыганки, и въ то время, какъ эта беззаботная шестна- дцатилетняя дѣвушка танцовала и порхала, возбуждая восторгъ толпы, его мысли становились, казалось, все мрачнѣе. Время отъ времени онъ тяжело вздыхалъ, и въ то же время улыбка мелькала у него на губах, но эта улыбка была еще печальнѣе вздоха.

Наконецъ, запыхавшаяся молодая дѣвушка остановилась, и толпа осыпала ее рукоплесканіями.

- Джали! - позвала цыганка.

Туть только увидалъ Гренгуаръ хорошенькую бѣлую козочку съ глянцовитой шерстью, позолоченными рожками и копытцами и въ золо- ченомъ ошейникѣ. До сихъ поръ она лежала на уголкѣ ковра, смотря, какъ танцуеть цыганка, и онъ не замѣтилъ ея.

- Теперь твоя очередь, Джали, сказала танцовщица.

Она сѣла и граціозно протянувъ козочкѣ свой тамбуринъ, спросила:

- Какой теперь мѣсяць, Джали?

Козочка подняла переднюю ногу и ударила по тамбурину одинъ разъ.

Былъ, дѣйствительно, январь. Толпа зааплодировала.

- Джали, - спросила молодая дѣвушка, перевернув тамбуринъ на другую сторону, какое у насъ число?

Джали подняла свое позолоченное копытце и ударила имъ по там- бурину шесть разъ.

- Джали, продолжала цыганка, снова перевернувъ тамбуринь, который теперь часъ?

Козочка ударила по тамбурину семь разъ. Въ ту же минуту на часахъ "Дома съ колоннами" пробило семь часов.

Народъ былъ въ восторгѣ.

- Это колдовство! - сказалъ зловѣщій голосъ въ толпѣ.

Это говорилъ лысый человѣкъ, не спускавшій глазъ съ цы- танки.

Она вздрогнула и обернулась. Но въ ту же минуту раздался гром рукоплесканій, заглушившій эти ужасныя слова и изгладившій изъ па- мяти молодой дѣвушки произведенное ими тяжелое впечатлѣніе.

- Джали, - обратилась она опять къ своей козочкѣ, покажи, какъ ходить метръ Гишаръ Грань-Реми, капитанъ городской стражи, Во время крестнаго хода на Срѣтеніе?

Джали поднялась на заднія ноги и заблеяла, переступая съ такой уморительной важностью, что вся толпа разразилась громкимъ хохотомъ при этой пародіи на корыстную набожность капитана.

— Джали, продолжала цыганка, ободренная все возраставшимъ успѣхомъ, — представь, какъ говорить рѣчь метръ Жакъ Шармолю, королевскій прокуроръ духовнаго суда?

Козочка сѣла и заблеяла, размахивая передними ножками, при чемъ по ея позѣ и жестамъ сейчасъ же можно было узнать метра Жака Шармолю. Для полнаго сходства недостовало только плохого французскаго языка и такой же плохой латыни.

Толпа разразилась восторженными рукоплесканіями.

- Это святотатство! Профанація! - снова раздался голось лысаго человѣка.

Цыганка опять обернулась.

- Ахъ, это тотъ противный человѣкъ ! - прошептала она и, вытянувь впередъ нижнюю губку, сдѣлала гримаску, которая, повидимому, вошла у нея въ привычку. Потомъ она повернулась на каблучкахъ и, взявъ въ руки тамбуринъ, пошла собирать приношенія зрителей.

Крупныя и мелкія серебряныя монеты и ліарды сыпались градомъ. Когда она проходила мимо Гренгуара, онъ необдуманно опустиль руку въ кармань, и молодая дѣвушка остановилась перед ним.

- Чорть возьми! - пробормоталъ поэтъ, найдя въ своемъ карманѣ дѣйствительность то-есть пустоту.

А цыганка продолжала стоять, смотря на него своими большими глазами и протягивая ему тамбуринъ. Потъ крупными каплями выступиль на лбу Гренгуара.

Если бы у него въ карманѣ лежало все золото Перу, онъ не задумавшись отдал бы его танцовщицѣ. Но никакихъ золотыхъ розсыпей Перу не было у Гренгуара, да и Америка въ то время еще не была открыта.

Счастливая случайность помогла ему.

- Скоро ли ты уберешься отсюда, египетская саранча! - крикнулъ рѣзкій голось изъ самаго темнаго уголка площади.

Молодая дѣвушка испуганно обернулась. Это говорилъ уже не лысый человѣкъ; это былъ голосъ женщины, злой, сварливый голось.

Но восклицаніе, такъ напугавшее цыганку, доставило большое удовольствіе бѣгавшимъ по площади дѣтямъ.

- Это затворница башни Роланда! - со смѣхомъ закричали они. Это она бранится! Должно-быть, она не ужинала. Пойдемъ въ городской буфеть и принесемъ ей какихъ-нибудь объѣдковъ!

И они побѣжали къ „Дому съ колоннами“.

Между тѣмъ, Гренгуаръ, воспользовавшись смущеніемъ танцовщицы, обратился въ постыдное бѣгство. Слова дѣтей напомнили ему, что онъ не ужиналь, и онъ тоже поспѣшно направился къ буфету. Но у ребятишекъ ноги были проворнѣе, чѣмъ у него, и, когда онъ пришель, они уже успѣли очистить столь. На немъ не осталось рѣшительно ничего. Только нѣжныя лиліи и розы, переплетаясь между собою, красовались на стѣнахъ, расписанныхъ въ 1435 году Матьё Битерномъ. Но такой ужин не могъ, конечно, насытить нашего поэта.

Непріятно ложиться спать безъ ужина. Но еще непріятнѣе остаться безъ ужина и не имѣть уголка, гдѣ бы можно было заснуть. Гренгуарь находился какъ разъ въ такомъ положеніи, - у него не было ни хлѣба ни пристанища. Горькая нужда тѣснила его со всѣхъ сторонь, и онъ находилъ ее черезчуръ суровой. Давно уже открылъ онъ ту истину, что Юпитерь создаль людей въ припадкѣ мизантропіи и что мудрецу при- ходится всю жизнь бороться съ судьбою, которая держить какъ бы въ осадѣ его философію. Что касается до него самого, то никогда еще, казалось ему, эта осада не доходила до такой крайней степени. Желу- докъ его биль тревогу, и онъ находилъ, что со стороны злой судьбы не честно смирять его философію голодомъ и такимъ образомъ домогаться побѣды.

Погрузившись въ эти грустныя размышленія, онъ глубоко задумался, какъ вдругъ странное, но необыкновенно нѣжное пѣніе вывело его изъ задумчивости. Это пѣла молодая цыганка.

Про голось ея можно было сказать то же, что про ея танцы и кра- соту. Въ немъ было что-то неизъяснимое и прелестное, что-то чистое, воздушное и, такъ сказать, окрыленное. Голосъ этотъ то повышался, то понижался; чудныя мелодіи смѣнялись неожиданными переходами; простыя музыкальныя фразы перемежались съ рѣзкими, звонкими но- тами; руллады, способныя сбить съ толку соловья, но всегда полныя гармоній, переходили въ мягкіе переливы октавь, то поднимаясь, то опускаясь, какъ грудь самой молодой пѣвицы.

На ея прелестномъ лицѣ съ необыкновенной быстротой смѣнялось выраженіе, передавая всѣ оттѣнки ея капризной пѣсенки - отъ стра- стнаго вдохновенія до самаго чистаго, цѣломудреннаго величія. Она казалась то безумной, то королевой.

Она пѣла на неизвѣстномъ Гренгуару языкѣ. Казалось, онъ былъ незнакомъ и самой пѣвицѣ, такъ какъ выраженіе, которое она при- давала пѣнію, часто совсѣмъ не подходило къ словамъ. Безумнымъ ве- сельемъ звучали въ ея устахъ эти четыре стиха:

Подь зелеными волнами Отыскали дивный кладь: Пики, копья съ знаменами И чудовищь длинный рядъ...

А минуту спустя, когда она пѣла:

На прекрасныхъ коняхъ Въ золотыхъ чапракахъ, Неподвижно Арабы сидять: Держать сабли, въ рукахъ, На шелковыхъ снурахъ У нихъ ружья стальныя висять...

У Гренгуара навернулись на глазахъ слезы отъ грустнаго тона, который она придала этимъ словамъ.

Но чаще всего въ ея пѣніи звучала жизнерадостность: она пѣла весело и беззаботно, какъ птичка.

Пѣсня цыганки вывела Гренгуара изъ задумчивости. Онъ слушаль съ восхищеніемъ, забывъ обо всемъ на свѣтѣ. Послѣ долгихт, тяжелыхъ часовъ въ первый разъ вздохнулъ онъ свободно и не чувствоваль страданія.

Но это продолжалось не долго.

Голось той же старухи, которая прервала танецъ цыганки, теперь прервалъ ея пѣніе.

- Замолчишь ли ты, чортова стрекоза? - крикнула она изъ своего темнаго угла.

Бѣдная стрекоза сразу умолкла, а Гренгуаръ заткнулъ себѣ уши. Ахъ, эта проклятая зазубренная пила разбила лиру! - воскликнуль онь.

Въ толпѣ тоже послышался ропоть.

- Къ чорту затворницу! — крикнуль кто-то.

И невидимая старуха, нарушавшая общее веселье, могла бы дорого поплатиться за свои нападки на цыганку, если бы вниманіе толпы не было въ эту минуту отвлечено процессіей папы шутовъ. Она уже обошла улицы и перекрестки и теперь хлынула на Гревскую площадь со всѣми своими факелами и шумомъ.

Эта процессія, о которой читатель составилъ себѣ нѣкоторое поня- тіе, когда она выходила изъ дворца, успѣла организоваться во время пути и забрала съ собой по дорогѣ всѣхъ парижскихъ мошенниковъ, воров и бродяг. Такимъ образомъ, у нея былъ вполнѣ представительный видь, когда она явилась на Гревскую площадь.

Впереди шествовало цыганское царство. Во главѣ его ѣхалъ верхом герцогъ цыганскій со своими графами, которые шли рядомъ съ нимъ, ведя за поводъ его коня и придерживая стремена; позади нихъ двига- лась безпорядочная толпа цыганъ и цыганокъ съ маленькими плачу- щими дѣтьми за плечами. Всѣ они - герцогъ, графы и простой народъ были въ лохмотьяхъ и мишурныхъ украшеніяхъ.

Затѣмъ, слѣдовало королевство „арго“, то-есть всѣ воры Франціи. Они были раздѣлены, смотря по рангамъ, на нѣсколько отрядовъ. Мелкіе воришки шли впереди, за ними, по четыре въ рядъ, слѣдовали остальные, со знаками ученыхъ степеней, въ которыя ихъ возвель этоть странный факультеть. Туть были хромые, однорукіе, карлики, слѣные, кривые, эпилептики, разслабленные, сироты, плуты, лицемѣры и множество другихъ. Посреди святошей и плутовъ ѣхалъ король "арго", высокій человѣкъ, сидѣвшій на корточкахъ въ маленькой телѣжкѣ, ко- торую везли двѣ большія собаки.

Потомъ шло царство галилейское. Впереди бѣжали шуты, которые дрались между собою и выплясывали пиррическій танець, а за ними важно выступалъ Гильомъ Руссо, царь галилейскій, въ пурпурной, за- литой виномъ мантіи, окруженный своими жезлоносцами, совѣтниками и писцами счетной палаты.

Шествіе замыкала корпорація судебныхъ писцовъ въ черныхъ мантіяхъ, съ украшенными цвѣтами "маями", достойной шабаша музыкой и толстыми желтыми восковыми свѣчами. Посреди этой толпы высшіе члены братства шутовъ несли на плечахъ носилки, на которых было налѣплено больше свѣчей, чѣмъ на ракѣ св. Женевьевы во время чумы. А на этихъ носилкахъ сидѣлъ сіяющій, облаченный въ мантію, въ митрѣ и съ посохомъ въ рукахъ новый папа шутовь - звонарь Собора Богоматери, Квазимодо-горбунь.

У каждого отдѣленія этой шутовской процессіи была своя музыка. Цыгане били въ тамбурины и балафосы. Народъ „арго", далеко не музыкальный, все еще придерживался віолы, пастушьяго рожка и еще каких-то инструментовь ХІІ столѣтія. Царство галилейское стояло по части музыки почти на такомъ же уровнѣ. Положимъ, въ его оркестрѣ слышались звуки гудка, но это былъ жалкій старинный гудокъ, всего въ нѣсколько ноть. Зато около папы шутовъ звучали и гремели въ дикой какофоніи всѣ лучшіе музыкальные инструменты той эпохи. Туть были уже новые гудки, отдѣльные —- для верхнихъ, среднихъ и нижнихъ регистровъ, было много флейтъ и мѣдныхъ инструментовъ. Увы! Какъ извѣстно читателю, это былъ оркестрь Гренгуара. Трудно представить себѣ, до какой степени измѣнилось безобразное и грустное лицо Квазимодо съ тѣхъ поръ, какъ процессія выступила изъ дворца и добралась до Гревской площади. Теперь это лицо про- свѣтлѣло, озаренное выраженіемъ гордости и блаженства. Первый разь во всю свою жизнь испыталь Квазимодо чувство удовлетвореннаго само- любія. До сихъ поръ онъ не зналъ ничего, кромѣ униженій; всѣ отно- сились къ нему съ презрѣніемъ въ виду его низкаго положенія, всѣ съ отвращеніемъ смотрѣли на его фигуру и лицо. А потому, несмотря на свою глухоту, онъ наслаждался, какъ настоящій папа, восторжен- ными криками толпы, которую ненавидѣлъ за ненависть къ себѣ. По- ложимъ, народъ его состоялъ изъ всякаго сброда - изъ воровъ, шутовъ, нищихъ и калѣкъ, но что изъ этого? Все же это былъ народъ, а онъ его властелинъ. И онъ принималъ за правду ироническія руко- плесканія и насмѣшливые знаки уваженія, хотя, нужно сознаться, что къ чувствамъ толпы примѣшивалась также и немалая доля страха. Горбунь былъ силенъ, кривоногій былъ ловокъ, глухой быль золь - три качества, умѣряющія насмѣшки.

Но едва ли новый папа шутовъ отдавалъ себѣ ясный отчетъ въ чувствахъ, которыя онъ возбуждалъ, и тѣхъ, которыя испытывалъ самъ. Умъ, обитавшій въ этомъ уродливомъ тѣлѣ, тоже не могъ развиться какъ слѣдуетъ, не могъ разсуждать здраво и дѣлать точные выводы. А потому Квазимодо лишь смутно и неопредѣленно сознаваль то, что самъ онъ чувствовалъ въ эту минуту. Только радость охватывала его все силнѣе, только гордость преобладала надъ всѣмъ. Вокругь этого уродливаго, жалкаго лица было точно сіяніе.

Въ ту минуту какъ опьяненнаго величіемъ Квазимодо торжественно несли мимо "Дома съ колоннами", какой-то человѣкъ, къ изумленію и ужасу толпы, вдругъ бросился къ нему и гнѣвнымъ движеніемъ выр- валь у него изъ рукъ деревянный позолоченный посохъ, знакъ его папскаго достоинства.

Этотъ смѣльчакъ былъ тотъ самый лысый незнакомецъ, который, нѣсколько времени тому назадъ, стоя въ толпѣ, окружавшей цыганку, испугаль молодую дѣвушку своими угрожающими, полными нена- висти словами. На немъ была одежда духовнаго лица. Въ ту минуту, какъ онъ бросился къ Квазимодо, Гренгуаръ, до сихъ поръ не видав- шій его, вскрикнулъ отъ удивленія.

- Господи! - пробормоталъ онъ. - Да это мой учитель герметики, архидіаконтъ Клодъ Фролло! Что ему нужно отъ этого кривого? Вѣдь, тоть разорветь его!

И дѣйствительно, Квазимодо въ ярости соскочилъ съ носилокъ.

Раздался крикъ ужаса, и женщины отвернулись, чтобы не видать убійства.

Горбунь бросился къ Клоду Фролло, взглянуль на него и палъ на кольни.

Архидіаконъ сорвалъ съ него тіару, сломаль его посохъ и разорваль его мишурную мантію.

Квазимодо продолжалъ стоять на колѣняхъ, опустивъ голову и сложивъ руки.

Потомъ между ними начался странный разговоръ на языкѣ знаковъ и жестовъ, такъ какъ ни одинъ изъ нихъ не произносилъ ни слова. Архидіаконъ стоялъ, гнѣвный, въ угрожающей, повелительной позѣ; Квазимодо склонялся къ его ногамъ, смиренный, умоляющій. А между тѣмъ, онъ могъ бы однимъ пальцемъ уничтожить Клода Фролло, - въ этомъ не было ни малѣйшаго сомнѣнія.

Наконецъ, архидіаконъ, сжавъ могучее плечо Квазимодо, знакомъ велѣлъ ему встать и слѣдовать за собою.

Горбунь всталъ.

Тогда братство шутовъ, немножко опомнившись оть изумленія, рѣшило защищать своего такъ грубо свергнутаго папу. Цыгане, воры и писцы съ криками окружили архидіакона.

Квазимодо заслонилъ его собою, сжалъ свои страшные кулаки и, оглядѣвъ толпу, заскрежеталъ зубами, какъ разъяренный тигр.

Архидіаконь, лицо котораго приняло свое обычное спокойное и строгое выраженіе, сдѣлалъ ему знакъ и молча удалился.

Горбунь пошелъ впереди его, расталкивая народъ на его пути.

Когда они выбрались изъ толпы и пересѣкли площадь, множество любопытныхъ двинулось за ними. Тогда Квазимодо занялъ мѣсто въ арьергардѣ и, обернувшись къ нимъ лицомъ, пошелъ за архидіаконом задомъ. Угрюмый, коренастый, всклокоченный, чудовищный - онъ какъ-то подбирался весь, точно готовясь къ прыжку, облизывалъ свои кабаньи клыки, ворчалъ, какъ дикій звѣрь, и однимъ взглядомъ или жестомъ заставляль толпу отпрядывать въ сторону.

Наконець, они оба вошли въ узкую, темную улицу, и никто не рѣшился слѣдовать за ними, одна мысль о страшномъ, скрежещущемъ зубами Квазимодо преграждала туда путь.

- Вотъ такъ чудеса! - сказалъ Гренгуаръ. - Но гдѣ же, чортъ возьми, я добуду себѣ ужинь?

== IV.
Неудобства, которымъ подвергаешься, преследуя вечеромъ хорошенькую женщину. ==

Гренгуаръ, не зная, куда итти, пошелъ за цыганкой. Онъ видѣлъ, какъ она повернула съ своей козочкой въ Ножовую улицу, и тоже свернуль туда.

„Почему бы нѣтъ!“ подумалъ онъ.

Гренгуаръ, практическій философъ парижскихъ улицъ, замѣтиль, что мечтательное настроеніе легче всего вызывается, когда слѣдуешь за хорошенькой женщиной, не зная, куда она идеть. Это добровольное отреченіе оть своей воли, это подчиненіе своего каприза капризу дру- гого, даже не подозрѣвающаго о томъ, эта смѣсь независимости и слѣпого повиновенія, что-то среднее между свободой и рабствомъ - нравились Грен- гуару. У него былъ нерѣшительный, сложный харектерь, постоянно переходящій изъ одной крайности въ другую, колеблющійся между раз- личными желаніями и стремленіями, которыя вслѣдствіе этого взаимно уничтожались. Онъ самъ охотно сравниваль себя съ гробомъ Магомета, который два магнита тянуть въ противоположныя стороны, и онъ вѣчно колеблется между верхомъ и низомъ, между восхожденіемъ и паденіемъ, между зенитомъ и надиромъ.

Если бы Гренгуаръ жилъ въ наше время, - какой золотой середины держался бы онъ между классицизмомъ и романтизмомъ!

Но, къ сожалѣнію, онъ родился слишкомъ поздно, когда люди уже

Эсмеральда и Джали.

перестали жить по триста лѣтъ. А между тѣмъ, въ настоящее время его отсутствіе въ особенности ощутительно и замѣтно.

Настроеніе человѣка, не имѣющаго пристанища на ночь, самое подходящее для того, чтобы слѣдовать за прохожими, а преимущественно, конечно, за женщинами.

И Гренгуарь провожалъ танцовщицу главнымъ образомъ потому, что не зналъ, гдѣ ночевать.

Итакъ, онъ шель, задумавшись, за молодой дѣвушкой, которая ускорила шагъ и заставляла бѣжать свою козочку, видя, что всѣ расходятся по домамъ, и таверны запираются. Лавки были закрыты по случаю праздника, только однѣ таверны были отворены цѣлый день.

„Вѣдь живеть же она гдѣ-нибудь, — думалъ Гренгуарь. — У цыгань доброе сердце. Кто знаеть?..“

Многоточие, которое онъ мысленно ставилъ послѣ этого вопроса, указывало на что-то недосказанное и, повидимому, очень приятное. Время отъ времени, когда онъ проходилъ мимо группъ горожань, возвращавшихся домой и запиравшихъ за собою двери, до него доле тали отрывки ихъ разговоровъ и прерывали цѣпь его мечтаній.

Иногда на улицѣ встрѣчались два старика.

— А какой холодъ-то сегодня, метръ Тибо Ферникль! — говорилъ одинъ. Гренгуарь зналъ это по опыту съ самаго начала зимы.

— Ваша правда, метръ Бонифацій Дизомъ, - отвѣчалъ другой. Неужели у насъ будетъ опять такая же зима, какъ три года тому назадъ, въ 1480 году, когда охапка дровъ стоила восемь су?

— Это что, метръ Тибо! А помните зиму въ 1407 году, когда морозы стояли съ Мартинова дня и до самаго Срѣтенія, да такіе морозы, что у секретаря парламента черезъ каждыя три слова замерзали на перѣ чернила! И из-за этого пришлось запустить дѣла.

А не то двѣ сосѣдки болтали, стоя около оконъ съ зажженными свѣчами, трещавшими отъ тумана.

- Слышали вы, какое несчастье случилось сегодня, г-жа де Бурдакъ? Разсказывалъ вамъ мужь?

— Нѣтъ. Что же такое случилось, г-жа Тюрканъ!

— Лошадь нотаріуса Жилля Годена испугалась фламандцевъ съ ихъ свитой и сбила съ ногъ метра Филиппа Аврилло, облата^[12] Целестинскихъ монаховъ.

— Неужели?

— Истинная правда.

— Лошадь горожанина! Это уж слишкомъ. Еще будь это кавалерійская лошадь, тогда бы куда ни шло!

И окна захлопывались. Но Гренгуаръ все-таки теряль нить своихъ мыслей.

К счастью, онъ скоро опять находилъ ее, благодаря цыганкѣ и Джали, двумъ нѣжнымъ, граціознымъ, прелестнымъ созданіямъ, которыя шли передъ нимъ. Онъ любовался ихъ маленькими ножками, ихъ стройными формами и граціозными движеніями, и онѣ почти сливались въ его воображеніи. По своему уму и той привязанности, какую онѣ чувствовали одна къ другой, обѣ онѣ казались ему молодыми дѣвушками; по легкости и быстротѣ походки, это были двѣ козочки.

Между тѣмъ, улицы становились съ каждой минутой все темнѣе и пустыннѣе.

Прошло уже довольно много времени съ тѣхъ поръ, какъ былъ звонь, чтобы тушили огни, и теперь только изрѣдка попадался на улицѣ какой-нибудь прохожій или свѣтился гдѣ-нибудь въ окнѣ огонекъ. Гренгуаръ послѣдовалъ за цыганкой въ запутанный лабиринть улицъ, перекрестковъ и глухихъ переулковъ, которые окружають старинное кладбище „Saints Innocents“ и походять на мотокъ ниток, перепутанный кошкой.

„Вотъ улицы, которымъ не хватаетъ логики!“ думалъ Гренгуарь, путаясь въ безчисленныхъ поворотахъ, которые, казалось ему, приводили опять на то же мѣсто. Но молодая дѣвушка, очевидно, хорошо знала эту мѣстность: она безъ малѣйшаго колебанія шла впередь, все ускоряя шагъ. Что же касается Гренгуара, то онъ совсѣмъ сбился съ толку и не могъ бы сказать, куда попалъ, если бы не замѣтилъ на поворотѣ одной улицы восьмиугольнаго позорнаго столба рыночной площади, сквозная верхушка котораго рѣзко выдѣлялась своей черной разьбой на освѣщенномъ окнѣ одного изъ домовъ улицы Верделе.

Молодая дѣвушка, наконецъ, замѣтила, что ее преслѣдують, и нѣсколько разъ съ безпокойствомъ оглядывалась назадь. А разъ она даже совсѣмъ остановилась и, воспользовавшись свѣтомъ, выходившимъ изъ полуотворенной двери булочной, внимательно оглядѣла Гренгуара съ головы до ногъ. Послѣ этого осмотра она сдѣлала гримаску, которую онъ уже видѣлъ раньше, и пошла дальше.

Эта хорошенькая гримаска заставила призадуматься Гренгуара; она — въ этомъ не могло быть сомнѣнія — выражала презрѣніе и насмѣшку. А потому онъ немножко замедлилъ шагъ и, опустив голову, сталь считать камни мостовой. Вдруг, на поворотѣ одной улицы дѣвушка пропала у него изъ виду, и онъ услыхалъ ея пронзительный крикъ.

Гренгуарь бросился впередъ.

Улица была окутана мракомъ. Къ счастью, на углу, около статуи Пресвятой Дѣвы, горѣла въ желѣзномъ фонарѣ пропитанная масломъ свѣтильня, и при ея слабомъ свѣтѣ Гренгуарь увидаль цыганку, которая рвалась изъ рукъ двухъ мужчинъ, старавшихся заглушить крики. Бѣдная, перепуганная козочка опустила рога и жалобно блеяла.

— Стража, сюда! — крикнуль Гренгуаръ и смѣло бросился впередъ. Одинъ изъ мужчинъ, державшихъ дѣвушку, обернулся къ нему, и онъ увидаль страшное лицо Квазимодо.

Гренгуарь не обратился въ бѣгство, но и не двинулся съ мѣста. Квазимадо подошелъ къ нему и ударилъ его со всего размаху. Бѣдный поэть отлетѣлъ на нѣсколько шаговъ и упалъ на мостовую, а горбунь исчезь, унося молодую дѣвушку. Спутникъ его послѣдовалъ за нимъ, а бѣдная козочка, продолжая жалобно блеять, побѣжала позади.

— Помогите! Помогите! — кричала несчастная цыганка.

— Стойте, негодяи, и освободите эту женщину! - раздался вдругъ громовой голось, и изъ-за угла появился какой-то всадникъ.

Это быль капитань королевскихъ стрѣлковъ, вооруженный съ головы до ногъ и съ обнаженной саблей въ рукѣ.

Онъ вырвалъ цыганку изъ рукъ ошеломленнаго Квазимодо и положиль ее поперекъ своего сѣдла. А когда ужасный горбунь, опомнившись оть изумленія, бросился къ нему, чтобы отнять свою добычу, человѣкъ пятнадцать вооруженныхъ палашами стрѣлковъ, ѣхавшихъ слѣдомъ за своимъ начальникомъ, подскакали къ нему. Этоть отрядъ быль посланъ въ ночной объѣздъ по распоряженію парижскаго прево, мессира Роберта д'Эстувалля.

Квазимодо схватили и связали по рукам и ногамъ. Онъ кричаль, бѣсновался, кусался и, будь это днемъ, одинъ видъ его безобразнаго, искаженнаго гнѣвомъ лица, которое вслѣдствіе этого было еще ужаснѣе обыкновеннаго, навѣрное, обратилъ бы въ бѣгство весь отрядъ. Но темнота лишила горбуна самаго страшнаго его оружія — безобразія.

Спутникъ Квазимодо исчезъ во время схватки.

Цыганка граціозно приподнялась на сѣдлѣ и, положивъ руки на плечи молодого всадника, нѣсколько секундъ пристально смотрѣла на него, какъ бы благодаря его за оказанную услугу и вмѣстѣ съ тѣмъ восхищаясь его красивой наружностью. Она первая нарушила молчание. Придавъ еще больше нѣжности своему и безъ того нѣжному голосу, она спросила:

— Какъ васъ зовуть, г. стрѣлокъ?

— Капитанъ Фебъ де Шатоперъ, къ вашимъ услугамъ, моя красавица, - выпрямившись отвѣтилъ офицеръ.

— Благодарю васъ, сказала она.

И въ то время, какъ капитанъ самодовольно крутиль усы, она быстро, какъ падающая на землю стрѣла, соскользнула съ лошади и исчезла, какъ молнія.

— Чорть возьми! воскликнуль капитанъ и велѣлъ стянуть покрѣпче ремни, которыми былъ связанъ Квазимодо. - Мнѣ было бы гораздо пріятнѣе оставить у себя дѣвушку!

— Что дѣлать, капитань! — сказалъ одинъ изъ его спутниковъ. Птичка улетѣла, а летучая мышь осталась.

V.
Продолженіе неудачь.

Оглушенный паденіемъ Гренгуаръ продолжалъ лежать на углу улицы, передъ статуей Пресвятой Дѣвы. Мало-по-малу онъ пришель въ себя. Сначала, въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ, онъ находился въ полубезсознательномъ и довольно пріятномъ забытьи, при чемъ воздушныя фигуры цыганки и козочки какъ-то странно смѣшивались у него въ умѣ съ полновѣснымъ кулакомъ Квазимодо. Но это состояніе продолжалось недолго. Довольно сильное ощущеніе холода вывело его изъ забытья и привело въ себя.

„Отчего мнѣ такъ холодно?“ подумалъ онъ и туть только замѣтилъ, что лежитъ въ уличной канавѣ.

- Чорть побери этого горбатаго циклопа! - проворчалъ сквозь зубы Гренгуарь и хотѣлъ встать. Но у него такъ кружилась голова, и онъ былъ до того разбить, что не могъ подняться, и принужденъ былъ остаться на мѣстѣ. Дѣлать нечего - приходилось покориться. Онъ поднялъ руку и зажалъ себѣ нось.

„Парижская грязь, — подумалъ онъ, ни мало не сомнѣваясь, что ему придется ночевать въ этой канавѣ, парижская грязь какъ-то особенно зловонна. Она навѣрное заключаетъ въ себѣ много летучей соли и азотной кислоты. По крайней мѣрѣ, такъ полагаетъ метръ Никола Фламель и герметики“..

Слово „герметики“ напомнило ему объ архидіаконѣ Клодѣ Фролло. Онъ вспомнилъ страшную сцену насилія, которой былъ свидѣтелемъ; вспомнилъ, какъ цыганка отбивалась отъ двухъ мужчинъ; вспомниль, что у Квазимодо былъ спутникъ — и суровая, гордая фигура архидіакона смутно промелькнула въ его памяти.

„Это было бы очень странно!“ подумалъ онъ и по одной лишь данной принялся строить на весьма шаткомъ основаніи причудливое зданіе гипотезъ - этотъ карточный домикъ философовъ.

— Господи! Я совсѣмъ замерзаю! - вдругъ воскликнулъ онъ, снова возвращаясь къ дѣйствительности.

Положеніе Гренгуара становилось дѣйствительно невыносимымъ. Каждая частичка воды отнимала частичку теплоты его тѣла, такъ что его температура, мало-по-малу понижаясь, начала весьма непріятнымъ образомъ сравниваться съ температурой воды.

Но этого было, какъ видно, еще мало, - Гренгуара постигла новая бѣда. Толпа уличныхъ мальчишекъ, этихъ маленькихъ оборванныхъ дикарей, которые съ незапамятныхъ временъ гранятъ мостовыя Парижа и называются „гаменами“, которые во дни нашего дѣтства швыряли каменьями въ насъ, когда мы по вечерамъ выходили изъ школы, только за то, что наши панталоны не были оборваны, — толпа этихъ буйныхъ ребятишекъ показалась из-за угла. Нисколько не заботясь о томъ, что всѣ уже спять, они съ громкимъ хохотомъ и криками бѣжали къ тому мѣсту, гдѣ лежалъ Гренгуаръ, таща за собою какой-то безобразный мѣшокъ. Деревянные башмаки ихъ сь такимъ громомъ ударялись о мостовую, что этотъ стукъ могъ бы разбудить мертваго. Гренгуаръ, который былъ еще не совсѣмъ мертвъ, немножко приподнялся.

— Эй, Геннепенъ Дандешь! Эй, Жеганъ Пенсбурдь! - во все горло кричали они. - Старикъ Эсташъ Мубонъ, торговавшій на углу желѣзомъ, умеръ. У насъ его соломенное чучело - мы разведемъ изъ него костеръ - сдѣлаемъ иллюминацію по случаю пріѣзда фламандцевь!

И они швырнули чучело прямо на Гренгуара, къ которому подбѣжали, не замѣтивъ его. Потомъ одинъ изъ нихъ взялъ пукъ соломы и зажегъ его у лампадки, горѣвшей предъ статуей Пресвятой Дѣвы.

— Господи, помилуй! - пробормоталь Гренгуарь. — То мнѣ было страшно холодно, а теперь будетъ, пожалуй, ужъ черезчуръ жарко!

Минута была критическая. Гренгуаръ могъ очутиться въ безвыходномъ положеніи, между водой съ одной стороны и огнемъ - съ другой. Сдѣлавъ такое же страшное, нечеловѣческое усиліе, какое сдѣлалъ бы для спасенія своей жизни фальшивый монетчикъ, видя, что его собираются варить въ котлѣ, Гренгуаръ всталъ, отбросилъ чучело на мальчишекъ и бросился бѣжать.

- Пресвятая Дѣва! - вскрикнули дѣти. — Это вернулся старикъ Мубонъ!

И они тоже убѣжали безъ оглядки.

Поле битвы осталось за соломеннымъ чучеломъ. На другой день мѣстное духовенство подняло его и торжественно отнесло въ церковь Sainte-Opportune. Для ризницы этой церкви онъ до 1789 года служилъ довольно прибыльной статьей дохода, такъ какъ появленіе чучела Эсташа Мубона на перекресткѣ считалось чудомъ, совершеннымъ Пресвятой дѣвой, статуя которой стояла туть же, на углу улицы Маконсейль. Она однимъ своимъ присутствіемъ спасла умершаго Эсташа Мубона, который, желая подшутить надъ дьяволомъ, умирая, укрылъ свою душу въ соломенное чучело.

VI.
Разбитая кружка.

Гренгуаръ бѣжалъ нѣсколько времени со всѣхъ ногъ, самъ не зная куда. Не разъ стукался онъ головой объ углы домовъ, сворачивая изъ одной улицы въ другую, перепрыгиваль черезъ множество канавъ, пересѣкаль множество улицъ, глухихъ переулковъ и перекрестковь, бросался во всѣ извилистые проходы стариннаго рынка и изслѣдовалъ въ своемъ паническомъ страхѣ то, что называется въ старинныхъ латинскихъ хартіяхъ, „tota via, cheminum et viaria“.

Вдругъ нашъ поэть остановился, какъ вкопанный. Во-первыхъ, онъ чуть не задохнулся, а во-вторыхъ, его, такъ сказать, схватила за вороть неожиданно пришедшая ему въ голову дилемма.

- Мнѣ кажется, метръ Пьеръ Гренгуаръ, - сказалъ онъ, прикладывая палецъ ко лбу, - что вы совсѣмъ потеряли голову! Ну, зачѣмъ вы бѣжите, какъ безумный? Вѣдь мальчишки испугались, увидя васъ, нисколько не меньше, чѣмъ вы испугались ихъ. Вы своими же собственными ушами слышали, какъ застучали ихъ башмаки по направленію къ югу - въ то время, какъ вы сами бросились къ сѣверу. Одно изъ двухъ. Если они убѣжали, то принесенная ими солома послужить вамъ прекрасной постелью, которой вы добиваетесь чуть не съ самаго утра и которую вамъ чудесно посылаеть Пресвятая Дева въ награду за то, что вы написали въ ея честь мистерію. Если же дѣти остались и зажгли солому, у васъ будетъ великолѣнный костеръ, около котораго вамъ можно будетъ обсушиться, обогрѣться и немножко воспрянуть духомъ. Во всякомъ случаѣ - въ видѣ ли костра, въ видѣ ли постели - солома есть даръ неба. Можетъ быть, Пресвятая Дѣва Марія, статуя которой стоить на углу улицы Мокансейль, именно для этого и послала смерть Эсташу Мубону. И очень глупо съ вашей стороны бѣжать, какъ пикардієць передъ французомъ, оставляя позади себя то, чего сами же ищете. Вы ужаснѣйшій болванъ, метръ Пьеръ Гренгуарь!

Усовѣстивъ себя такимъ монологомъ, Гренгуаръ повернулъ обратно. Настороживъ уши и внимательно присматриваясь, онъ старался оріентироваться и отыскать благодѣтельную солому. Но старанія его были тщетны. Онъ попалъ въ такой лабиринть глухихъ переулковъ, перекрестковъ и домовъ, что постоянно колебался, не зная, куда итти, и терялъ направленіе въ этой путаницѣ темныхъ улицъ. Наконецъ, онъ потеряль терпѣніе.

— Будь прокляты всѣ эти перекрестки! — воскликнулъ онъ. - Haвѣрное, самъ дьяволъ понадѣлалъ ихъ!

- Это восклицаніе нѣсколько облегчило его, а красноватый отблескъ, который онъ въ эту минуту увидалъ въ концѣ длинной, извилистой улицы, вернулъ ему мужество.

— Слава Богу! - воскликнулъ онъ. - Это горить мой костеръ! - И, сравнивая себя съ кормчимъ судна, сбившагося ночью съ пути, онь благоговѣйно прибавил: - Salve, maris stella!

Не успѣлъ онъ сдѣлать и нѣсколькихъ шаговъ по длинной немощеной улицѣ, которая шла подъ гору и становилась все круче и грязнѣе, какъ замѣтилъ что-то странное. То туть, то тамъ по ней двигались, смутно выдѣляясь среди темноты, какія-то неуклюжія фигуры. Всѣ онѣ направлялись къ свѣту, мерцавшему въ концѣ улицы, и походили на неповоротливыхъ гусеницъ, которыя, перебираясь ночью со стебелька на стебелекъ, ползуть къ костру пастуха.

Человѣкъ дѣлается необыкновенно смѣлъ, когда у него пусты карманы. Гренгуаръ продолжалъ итти впередъ и скоро догнал одну из этихъ гусеницъ, которая тащилась медленнѣе другихъ. Поровнявшись съ нею, онъ увидаль, что это жалкій калѣка, который передвигался, подпрыгивая на рукахъ, и походилъ на паука-сѣнокосца, оставшагося только съ двумя лапками. Въ то время, какъ онъ проходилъ мимо этого паука съ человѣческимъ лицомъ, тоть жалобно проговорил:

- La buona mancia, signor! La buona mancia!

- Чортъ тебя побери, - воскликнулъ Гренгуаръ, - да и меня вмѣстѣ сь тобою, если я понимаю, что ты хочешь сказать!

И онъ пошелъ дальше.

Черезъ минуту Гренгуаръ догналъ другого калѣку и съ любопытствомъ оглядѣлъ его. Это былъ разбитый параличомъ несчастный, хромой и однорукій, опиравшійся на нѣсколько костылей, которые дѣлали его похожим на ходячія подмостки каменщиковъ. Гренгуаръ, имѣвшій слабость къ благороднымъ классическимъ сравненіямъ, мысленно сравнилъ его сь жалкимъ треножникомъ Вулкана.

Этотъ треножникъ поклонился, когда онъ поровнялся съ нимъ, и подставив свою шляпу, какъ бритвенницу, подъ самый его подбородокъ, крикнуль ему вслухъ:

- Senor caballero, para comprar un pedaso de pan!

„И этотъ, кажется, говорить, - подумалъ Гренгуаръ, - но на очень грубомъ языкѣ. Онъ счастливѣе меня, если понимаетъ его“.

Туть мысли его внезапно приняли другой оборотъ, и онъ прибавилъ, хлопнувъ себя по лбу:

- Не понимаю, что хотѣли сказать оставшіеся въ залѣ зрители своей „Эсмеральдой“!

Онъ ускориль шагъ, но въ третій разъ что-то или вѣрнѣе кто-то преградилъ ему путь. Это былъ слѣпой, съ еврейскимъ лицомъ, низенькій и бородатый, котораго вела на буксирѣ большая собака. Он размахиваль около себя палкой и, услыхавь шаги Гренгуара, прогнусиль съ венгерскимъ акцентомъ:

- Facitote caritatem!

- Слава Богу! - сказалъ Гренгуаръ, — хоть одинъ говоритъ по человѣчески. Должно быть, я кажусь очень сострадательнымъ, если у меня просять милостыню, несмотря на мой тощій кошелек... Любезный другъ, - прибавилъ онъ, обращаясь къ слѣпому, - у меня нѣтъ ничего, я на прошлой недѣлѣ продалъ свою послѣднюю рубашку или, говоря на языкѣ Цицерона, такъ какъ никакого другого ты, повидимому, не понимаешь, Vendidi hebdomade nuper transita meam ultimam chemisam.

Сказавь это, онъ повернулся спиной къ нищему и пошелъ дальше. Но слѣной ускориль шагъ и не отставалъ отъ него; въ то же время параличный и безногій стали догонять Гренгуара, громко стуча по мостовой своими костылями и чашками для сбора подаяній. Потомъ они всѣ трое, спотыкаясь и ковыляя, пошли за бѣднымъ поэтомъ и затянули свою пѣсенку:

- Caritatem! - начиналъ слѣпой.

- La buona mancia! подхватываль безногій.

- Un pedaso de pan! - заканчивалъ музыкальную фразу параличный.

Гренгуарь заткнуль уши.

- Настоящее Вавилонское столпотвореніе! - воскликнулъ онъ и бросился бѣжать. Слѣпой, безногій и параличный тоже побѣжали за нимъ.

И по мѣрѣ того, какъ Гренгуаръ подвигался впередъ, около него все увеличивалось число калѣкъ, которые выходили изъ домовъ и прилегающихъ переулковъ, выползали изъ подваловъ. Туть были безногіе, слѣпые, горбатые, безрукіе, кривые и прокаженные съ своими страшными язвами. И всѣ они кричали, выли, визжали, всѣ спотыкались и ковыляли, стремясь къ свѣту, всѣ были грязны, какъ улитки послѣ дождя.

Гренгуарь, котораго продолжали преслѣдовать трое нищихъ, совсѣмъ растерялся и, не зная, что дѣлать, шелъ вмѣстѣ съ остальными, обходя хромыхъ, перепрыгивая черезъ безногихъ и съ такимъ же трудомъ пробираясь въ этой толпѣ калѣкъ, съ какимъ подвигалось судно одного англійскаго капитана, попавшее въ стадо крабовъ.

Ему пришло въ голову вернуться назад, но было уже слишкомъ поздно. Весь этотъ легіонъ сомкнулся позади него, а его преслѣдователи не отставали ни на шагъ. И онъ продолжалъ итти, увлекаемый этимъ непреодолимымъ теченіемъ и охватившимъ его страхомъ. Голова у него кружилась - ему казалось, что онъ видить страшный сон.

Наконецъ, онъ дошелъ до конца улицы. Она выходила на громадную площадь, гдѣ тысячи разсѣянныхъ огоньковъ мерцали въ ночномъ туманѣ. Гренгуарь бросился бѣжать, надѣясь, что быстрыя ноги унесуть его отъ трехъ отвратительныхъ калѣкъ, не выпускавшихъ его изъ виду.

- Onde, vas hombre! - крикпуль параличный, швырнувъ костыли, и бросился за нимъ. У него оказалась пара самыхъ великолепныхъ и быстрыхъ ногь, какія когда-либо ходили по парижскимъ улицам. Безногій тоже подбѣжаль и нахлобучилъ на голову Гренгуару свою тяжелую, окованную желѣзомъ чашку, а слѣной смотрѣлъ на него сверкающими глазами.

- Гдѣ я? - спросилъ перепуганный поэт.

- Во Дворѣ Чудесь, - отвѣтилъ четвертый нищій, подходя къ товарищамъ.

- Да, здѣсь, дѣйствительно, совершаются чудеса, - сказалъ Гренгуарь. - Слѣпые туть прозрѣвають, безногіе бѣгають... Но гдѣ же Спаситель?

Въ отвѣтъ раздался зловѣщій смѣхъ.

Бѣдный поэть осмотрѣлся кругомъ. Онъ на самомъ дѣлѣ попал на этоть страшный Дворъ Чудесь, куда никогда не заходилъ въ такой поздній чась ни одинъ порядочный человѣкъ. Это былъ магическій кругъ, гдѣ исчезали безслѣдно чиновники Шателэ и сержанты прево, осмѣлившіеся зайти туда; притонъ воровъ, отвратительный наростъ на лицѣ Парижа; клоака, откуда изливался каждое утро, а ночью текъ назадь грязный потокъ пороковъ, нищенства и бродяжничества, всегда переливавшійся черезъ край и наводнявшій улицы столицы; чудовищный улей, куда сходились вечеромъ съ добычей всѣ трутни человѣческаго общества; обманчивый госпиталь, гдѣ цыганъ, разстриженный монахъ, развратившійся студенть и негодяи всѣхъ націй и религій — испанцы, итальянцы, нѣмцы, евреи, христіане, магометане, язычники — днемъ просили подаянія, стараясь разжалобить публику своими искусственными язвами, а ночью превращались въ разбойниковъ, — словомъ, громадная уборная, гдѣ одѣвались и раздѣвались вь эту эпоху актеры той вѣчной комедіи, которую воровство, проституція и убійство играють на улицахъ Парижа.

Обширная площадь имѣла неправильную форму и была плохо вымощена, какъ и всѣ парижскія площади въ то время. На ней въ нѣсколькихъ мѣстахъ горѣли костры, около которыхъ тѣснились странныя группы. Люди передвигались съ мѣста на мѣсто, уходили, кричали. Со всѣхъ сторонъ раздавался грубый смѣхъ, плачъ дѣтей и голоса женщинь. Руки и головы этой толпы, казавшіяся черными на свѣтломъ фонѣ, рѣзко выдѣлялись на немъ. Иногда мимо костра, около котораго дрожалъ на землѣ колеблющійся отблескъ, перемѣшиваясь съ длинными, смутными тѣнями, проходила собака, похожая на человѣка, или человѣкъ, похожій на собаку. Здѣсь были, какъ мы уже говорили, люди всякаго сорта и всѣхъ національностей, но различіе между ними какъ будто исчезало. Мужчины, женщины, животныя, возрасть, полъ, здоровье, болѣзни - все смѣшивалось и сливалось. Каждый принималъ здѣсь участіе во всемъ.

При слабомъ, мерцающемъ свѣтѣ Гренгуаръ, несмотря на свое волненіе, различилъ кругомъ площади рядъ безобразныхъ старых домов. Осѣвшіе, низкіе, источенные червями фасады ихъ съ освѣщенными иногда однимъ, иногда двумя слуховыми окнами - казались ему въ темнотѣ рядомъ громадныхъ головъ угрюмыхъ, чудовищныхъ старухъ, смотрѣвшихъ, подмигивая, на этотъ шабашъ.

Передъ нимъ былъ какой-то совсѣмъ новый міръ, невиданный, неслыханный, уродливый, пресмыкающійся, фантастическій.

Гренгуарь, совсѣмъ обезумѣвшій отъ страха, окруженный тремя нищими, державшими его, какъ въ тискахъ, и массой другихъ лицъ, оглушенный шумомъ и гвалтомъ, старался собраться съ мыслями и припомнить, не суббота ли теперь и не попалъ ли онъ на шабашь. Но всѣ его усилія были тщетны, - нить его мыслей и памяти какъ бы порвалась. И, сомнѣваясь во всемъ, переходя отъ того, что онъ видѣлъ, къ тому, что онъ чувствовалъ, онъ задавалъ себѣ неразрѣшимый вопрось:

- Если я существую, - существуеть ли все окружающее? Если существуеть все окружающее, — существую ли я?

Въ это время раздались громкіе крики, покрывшіе гулъ окружавшей его толпы.

- Отведемъ его къ королю! Отведемъ его къ королю!

- Пресвятая Дѣва! - пробормоталь Гренгуаръ. - Здѣшній король навѣрное козелъ!

- Къ королю! Къ королю! - заревѣла вся толпа.

Гренгуара потащили куда-то, при чемъ каждый старался завладѣть имъ. Но трое нищихъ не выпускали своей добычи и вырывали его у другихъ съ крикомъ: „Онъ нашъ!"

Платье поэта, и безъ того уже ветхое, превратилось совсѣмъ въ лохмотья за время этой битвы.

Проходя черезъ площадь, онъ нѣсколько опомнился и пришелъ въ себя. Въ первую минуту, благодаря его воображенію поэта, а можетьбыть просто пустому желудку, какъ будто какое-то легкое облако задернуло передъ нимъ все окружающее, и онъ видѣлъ все, какъ въ неясномъ туманѣ кошмара, какъ въ сумракѣ сна, когда всѣ очертанія дрожать, формы колеблются, предметы скучиваются въ чудовищныя группы, когда вещи превращаются въ химеры, а люди- -въ призраки. Мало-по-малу эта галлюцинація разсѣялась, и помутившійся взглядъ Гренгуара прояснился. Дѣйствительность предстала передъ нимъ; она била ему въ глаза, попадалась подъ ноги, и, наконецъ, ужасная, но поэтическая картина, вызванная въ первыя минуты его воображеніемъ, поблѣднѣла и исчезла. Онъ не могъ не замѣтить, что передъ нимъ не Стиксь, а грязь, что его толкають не демоны, а воры и мошенники, что въ опасности находится не душа его, а попросту жизнь, такъ какъ у него нѣть денегъ, этого вѣрнѣйшаго примирителя, который сь такимъ успѣхомъ становится между воромъ и честнымъ человѣкомъ. Такимъ образомъ, разглядѣвъ оргію поближе и похладнокровнѣе, Гренгуарь понялъ, что попалъ не на шабашъ, а въ кабакъ.

Дворъ Чудесь былъ на самомъ дѣлѣ не что иное, какъ кабакъ, но кабакь разбойниковъ, залитый не однимъ виномъ, но и кровью.

Когда оборванный конвой Гренгуара, наконецъ, доставилъ его на мѣсто, открывшееся передъ нимъ зрѣлище никоимъ образомъ не могло привести его въ мечтательное настроеніе, такъ какъ было лишено всякой поэзіи, даже поэзіи ада. Передъ нимъ была самая прозаическая, грубая дѣйствительность таверны. Если бы дѣйствіе происходило не въ XV вѣкѣ, мы сказали бы, что Гренгуаръ спустился отъ Микель Анджело кь Калло.

На плоскомъ камнѣ былъ разложенъ большой огонь, надъ которымъ стоять таганъ, въ настоящую минуту пустой, а кругомъ огня стояло, какъ попало, безъ всякаго порядка, нѣсколько источенныхъ червями столовъ. Никакой слуга-геометрь не удостоиль придать имъ побольше симметріи и приглядѣть, чтобы они не соприкасались между собою подь такими необычайными углами. На столахъ стояло нѣсколько кружекъ съ пивомъ и виномъ, а за этими кружками виднѣлись пьяныя лица, покраснѣвшія отъ огня и вина. Вонъ какой-то толстякъ съ огромнымъ брюхомъ и веселымъ лицомъ звонко цѣлуеть толстую, расплывшуюся дѣвушку. Рядомъ съ нимъ „плутъ“, изображавшій днемъ солдата, разбинтовываетъ, посвистывая, свою якобы раненую ногу и потираеть здоровое колѣно, которое было закручено съ самаго утра во всевозможныя тряпки. Его сосѣдъ занять изготовленіемъ чудеснаго снадобья изъ чистотѣла и бычачьей крови, при помощи котораго онь превратить свою здоровую ногу въ больную, покрытую страшными язвами. Через два стола отъ нихъ "святоша" въ полномъ костюмѣ паломника упражняется, монотонно напѣвая въ носъ стихи и канты. Недалеко от него, очевидно еще неопытный юноша береть урокъ падучей болѣзни у стараго эпилептика, который учить его пускать пѣну изо рта, суя ему в ротъ кусокъ мыла. Рядомъ съ ними разоблачается страдающій водянкой, распространяя вокругъ себя такой ужасный запахъ, что четыре женщины, затѣявшія споръ изъ-за украденнаго вечеромъ, ребенка, зажимаютъ себѣ носы.

Спустя два вѣка, всѣ эти типы и превращенія Двора Чудесь казались "такими удивительными и забавными", какъ говорить Соваль, что, для развлеченія короля, они появились на сценѣ и послужили сюжетомъ для балета „Ночь“, который раздѣлялся на четыре акта и давался въ театрѣ Малаго Бурбонскаго дворца“.

„Никогда еще, говорить очевидецъ, жившій въ 1653 году, никогда еще не были такъ вѣрно воспроизведены необыкновенныя метаморфозы Двора Чудесь. А прелестные стихи Бенсерада подготовили нась к представленію".

Всюду раздавался грубый смѣхъ и непристойныя пѣсни. Каждый говорить свое, кричалъ и бранился, не слушая другихъ. Сосѣди чокались кружками, а потомъ сейчасъ же заводили ссоры, а иногда доходили и до драки.

Большая собака сидѣла около огня и смотрѣла въ него. Было туть и нѣсколько дѣтей. Украденный ребенокъ плакалъ и кричалъ. Другой, толстенькій мальчикъ, лѣть четырехъ, сидѣлъ, свѣсивъ ноги, на слишкомъ высокой для него скамейкѣ, около доходившаго ему до подбородка стола, и не говорилъ ни слова. Третій сь серьезнымъ видомъ размазываль пальцемъ по столу сало, которое текло съ оплывавшей свѣчи. Послѣдній, еще совсѣмъ крошка, сидѣлъ на корточкахъ въ грязи и былъ едва виденъ изъ-за огромнаго котла. Онъ влѣзъ въ него почти весь и скребь его обломкомъ черепицы, извлекая звукъ, отъ котораго Страдиваріусь навѣрное упалъ бы въ обморокъ.

У огня стояла бочка, а на ней сидѣлъ человѣкъ. Это былъ король на своемъ тронѣ.

Трое нищихъ, захватившихъ Гренгуара, подвели его къ бочкѣ, и на минуту вся толпа притихла, только изъ котла, въ который забрался ребенокъ, попрежнему раздавался скрипъ.

Гренгуаръ не осмѣливался ни поднять глазъ ни перевести духъ.

- Hombre, quita tu sombrero, - сказалъ одинъ изъ трохъ нищихъ и прежде, чѣмъ Гренгуаръ понял, что это значить, другой нищій сорвалъ съ него шляпу. Правда, это была довольно жалкая шляпа, но она еще могла защищать его отъ солнца и дождя. Гренгуаръ вздохнуль.

Между тѣмъ, король съ высоты своего трона бросиль на него взглядъ.

- Это что за птица? - спросилъ онъ.

Гренгуаръ вздрогнуль. Голось короля, хотя въ немъ теперь и слышалась угроза, напомнилъ ему другой, жалобный голось, который въ это самое утро нанесь первый ударь его мистеріи, затянувь среди представленія: „Подайте Христа ради!“ Онъ поднялъ глаза. Передь нимъ былъ, дѣйствительно, Клопенъ Труйльфу.

Несмотря на знаки королевскаго достоинства, онъ былъ облачень въ тѣ же самыя лохмотья. Онъ держалъ въ рукѣ - бывшая на ней рана уже исчезла - ременный кнуть изъ бѣлой кожи, какіе назывались въ то время „метелками“ и употреблялись сержантами, когда нужно было водворить порядокъ въ толпѣ. На головѣ у него было что-то странное - не то дѣтская шапочка, не то корона.

Между тѣмъ, Гренгуаръ, самъ не зная почему, нѣсколько ободрился, узнавъ въ королѣ Двора Чудесь ненавистнаго ему нищаго большой залы.

— Метръ… — пробормоталь онъ. — Монсиньоръ… Сиръ… Какъ прикажете называть вась? — наконецъ, спросилъ онъ, достигнувъ высшей точки своего сrescendo, не зная какъ подняться еще выше и не рѣшаясь спуститься вниз. - Монсиньоръ, ваше величество или товарищъ - называй меня, как хочешь. Но только не мямли. Что можешь ты сказать въ свою защиту?

"Въ мою защиту! - подумалъ Гренгуарь. - Плохо дѣло!" - И онъ проговорилъ заикаясь: — Я тотъ… который сегодня утром....

- Клянусь когтями дьявола! - прервалъ его Клопенъ. - Вѣдь я, предупреждалъ тебя, чтобы ты не мямлиль. У тебя спрашивають только твое имя и ничего больше. Слушай. Ты находишься въ настоящую минуту въ присутствіи трехъ могущественныхъ государей: меня, Клопена Труйльфу, короля тунскаго, верховнаго властелина королевства арго; Матіаса Тунгади Спикали, герцога египетскаго и цыганскаго, того желтолицаго старика съ тряпкой, обвязанной, кругомъ головы, и Гильома Руссо, императора галилейскаго - того толстяка, который ласкаетъ дѣвушку и не слушаеть насъ. Мы твои судьи. Ты, чужой пришелъ въ королевство арго и нарушилъ этимъ привилегіи нашего города. Ты будешь наказанъ, если только ты не ворь, не нищій и не бродяга. Оправдывайся. Высчитывай свои титулы. Кто ты - воръ, нищій или бродяга?

- Увы! - отвѣчалъ Гренгуаръ - Я не имѣю чести принадлежать къ нимъ. Я авторъ...

- Довольно, - остановилъ его Труйльфу, не давъ ему кончить, - ты будешь повѣшенъ. Да, повѣшенъ, и это вполнѣ справедливо, господа честные горожане. Какъ вы обращаетесь съ нами, когда мы попадаемъ въ ваши руки, такъ и мы обращаемся съ вами у себя. Законъ, который вы придумали для бродягъ, бродяги въ свою очередь примѣняютъ къ вамъ. Вы сами виноваты, если онъ строгъ. Надо же когда-нибудь полюбоваться и намъ на гримасу честнаго человѣка подъ веревочной петлей. И сама висѣлица принимаетъ въ это время какой-то болѣе почтенный видъ... Ну, пріятель, раздѣли свои лохмотья между этими барышнями. Я повѣшу тебя для развлеченія воровъ и бродяг, а ты отдашь имъ кошелекъ, чтобы имъ было на что выпить. Если хочешь помолиться передъ смертью, у нас есть прекрасная статуя Бога Отца, коорую мы украли изъ церкви св. Петра на Быкахъ. Даю тебѣ четыре минуты на молитву.

Рѣчь произвела большой эффектъ.

- Ловко сказано, клянусь душою! - воскликнуль царь галилейскій, разбива свою кружку объ столъ. - Клопенъ Труйльфу говорить проповѣди не хуже самого святѣйшаго отца папы!

- Всемилостивѣйшіе императоры и короли! - хладнокровно сказалъ Гренгуаръ - къ нему совершенно неожиданно вернулось мужество и онъ говорилъ смѣло. - Всемилостивѣйшіе императоры и короли, вамъ еще неизвѣстно, кто я. Я Пьеръ Гренгуаръ, поэтъ, написавшій мистерію, которую разыгрывали сегодня утромъ въ большой залѣ.

- А, такъ вотъ ты кто! - воскликнуль Клопенъ. - Какъ же, какъ же, вѣдь я тоже былъ тамъ. Такъ что же изъ этого пріятель? Развѣ потому что ты надоѣдалъ намъ утромъ, тебя нельзя повѣсить вечеромъ?

„Трудно мнѣ будеть выпутаться изъ бѣды", подумалъ Гренгуаръ, но все-таки сдѣлалъ еще одну попытку. — По-моему, — сказалъ онъ, поэты какъ разъ подходять къ вамъ. Эзопъ былъ бродягой, Гомеръ — нищимъ, Меркурій — воромъ…

- Ты, какъ кажется, хочешь морочить насъ своей тарабарщиной, прерваль его Клопенъ. Чорть возьми! Къ чему столько церемоній, Неужели ты не можешь дать себя повѣсить просто?

- Извините, ваше величество, король тунскій, - возразиль Гренгуарь, упорно отстаивая каждый шаг. ВЫ увидите сами... Одну минуту... Выслушайте меня... Вѣдь, не осудите же вы меня, не выслушавъ?..

Это что за птица?

Между тѣмъ, шумъ мало-по-малу увеличился, и слабый голось Гренгуара быль едва слышенъ. Маленькій мальчикъ скрипѣлъ по котлу еще усерднѣе, чѣмъ прежде, да вдобавокъ какая-то старуха поставила на тагань сковородку съ жиромъ, который трещалъ на огнѣ такъ же громко, какъ кричить толпа ребятишекъ, преслѣдуя маску.

Клопень Труйльфу обратился къ герцогу цыганскому и царю галилейскому и нѣсколько времени совѣщался съ ними, а потомъ рѣзко крикнулъ своимъ подданнымъ:

- Молчать!

Но такъ какъ котель и сковородка не слушались его, то онъ соско- чилъ съ бочки, однимъ ударомъ ноги отбросилъ котель шаговъ на де- сять оть ребенка, а другой ногой - опрокинуль сковороду, весь жиръ съ которой пролился въ огонь. Затѣмъ онъ важно взобрался на свой тронь и усѣлся, не обращая вниманія на сдерживаемый плачь мальчика и ворчанье старухи, ужинъ которой улетѣлъ вмѣстѣ съ дымомъ.

По знаку Труйльфу, герцогъ цыганскій, императоръ галилейскій, свя- тоши и высшие члены королевства арго встали полукругомъ вокругъ Грен- гуара, котораго продолжали держать трое нищихъ. Окружавшіе поэта люди были въ лохмотьяхъ и мишурныхъ украшеніяхъ, съ дрожащими отъ пьянства ногами, тусклыми глазами и тупыми, безжизненными лицами. Они держали въ рукахъ вилы и топоры. Впереди всего этого сброда возсѣдалъ на своемъ тронѣ Труйльфу, какъ дожъ въ сенатѣ, какъ папа въ канклавѣ, какъ король среди своихъ пэровъ. Онъ господствовалъ надъ всѣми, былъ выше всѣхъ и не потому только, что сидѣль на бочкѣ. Въ выраженіи его лица было что-то свирѣное, надменное и гроз- ное, придававшее блескъ его глазамъ и смягчавшее животный типъ расы "арго". Онъ казался вепремъ среди свиней.

- Слушай, - сказаль онь Гренгуару, поглаживая подбородок своей мозолистой рукой. - Я не вижу ничего такого, что мѣшало бы мнѣ повѣсить тебя. Положимъ, это какъ будто не нравится тебѣ, но что же туть мудренаго? Вы, горожане, не привыкли къ этому, и по- тому воображаете себѣ ужъ нивѣсть что. Но мы вовсе не желаемъ тебѣ зла и, если ты хочешь, я дамъ тебѣ возможность выпутаться изъ бѣды. Согласень ты присоединиться къ намъ?

Нетрудно представить себѣ, какъ подѣйствовало это предложеніе на Гренгуара, потерявшаго уже всякую надежду спасти свою жизнь. Онь съ восторгомъ ухватился за него.

- Согласен... конечно... съ удовольствіемъ, - отвѣчалъ онъ.

- Желаешь ты вступить въ воровскую шайку?

- Въ воровскую? Конечно.

- Признаешь ты себя членомъ вольнаго братства? - продолжалъ тунскій король.

- Да, я признаю себя членомъ вольнаго братства.

- Подданымъ королевства арго?

- Подданнымъ королевства арго.

- Бродягой?

- Бродягой.

- От всей души?

- Отъ всей души.

- Должень, впрочемъ, предупредить тебя, - сказалъ король, что въ концѣ концовъ тебя все-таки повѣсять.

- Господи, помилуй! - воскликнуль поэть.

- Только немножко позднѣе, - невозмутимо продолжалъ Клопенъ, — съ большей церемоніей, повѣсять честные люди, на красивой каменной висѣлицѣ и на счетъ добраго города Парижа. Эта можетъ служить тебѣ утѣшеніемъ.

- Да... конечно, - согласился Гренгуарь.

- Ты будешь пользоваться и другими преимуществами. Какъ члену вольнаго братства, тебѣ не придется платить обязательныхъ для всѣхъ парижань налоговь: въ пользу бѣдныхъ, за чистку и освѣщеніе улиц.

- Хорошо, сказаль поэтъ, Я согласень. Я бродяга, подданный королевства арго, членъ воровской шайки, вольнаго братства и всего, чего угодно. И я былъ всѣмъ этимъ еще раньше, ваше величество, потому что я философъ. А какъ вамъ извѣстно et omnia in philosophia, omnes in philosopho continentur. (Все въ философіи и всѣ философы).

Тунскій король нахмурилъ брови.

- За кого ты принимаешь меня, пріятель? сказалъ онъ. - Съ какой стати заболталъ ты на языкѣ венгерскихъ жидовъ? Я не говорю по-жидовски. Чтобы сдѣлаться бандитомъ, не нужно быть жидомъ. Теперь я даже не занимаюсь воровствомъ; я выше этого - я убиваю. Я рѣжу головы, но не срѣзываю кошельков.

Слушая эти короткія фразы, которыя становились все отрывистѣе оть овладѣвшаго королемъ гнѣва, Гренгуаръ испугался и началъ оправ- дываться.

- Прошу извиненія у вашего величества, - сказал он. - Я говориль не по-еврейски, а по-латыни.

- Повторяю тебѣ, что я не жидъ! - въ ярости воскликнуль Клопень. - Я велю тебя повѣсить, отродье синагоги! Вмѣстѣ вонъ съ тѣмъ коротышкой - жиденкомъ, который стоить рядомъ съ тобою. Впрочемъ, его, навѣрное, скоро пригвоздять къ прилавку, какъ фальшивую монету!

Говоря это, онъ показалъ пальцемъ на низенькаго, бородатаго еврея, надоѣдавшаго Гренгуару своимъ „Facitate caritem". Не зная никакого другого языка, еврей съ удивленіемъ смотрѣлъ на тунскаго короля, не понимая, чѣмъ могъ вызвать его гнѣвъ.

Наконецъ, его величество нѣсколько успокоился.

- Итакъ, ты хочешь поступить въ воровскую шайку? - спросиль онъ Гренгуара.

- Да, хочу, - отвѣчалъ поэтъ.

- Одного хотѣнья еще мало, - угрюмо проговорилъ Клопенъ. - Отъ него не прибавится ни одной луковицы въ супѣ, оно хорошо только для рая. А между раемъ и арго большая разница. Чтобы быть принятымъ въ шайку, ты долженъ доказать, что годенъ на что-нибудь, и для этого обыскать чучело.

- Я обыщу, кого угодно, - отвѣчалъ Гренгуарь.

- Клопенъ сдѣлалъ знакъ. Нѣсколько человѣкъ вышли изъ круга и черезъ минуту вернулись, неся два столба. Эти столбы заканчивались двумя деревянными подпорками, на которыхъ они держались прочно и крѣпко, когда ихъ вбили въ землю. Верхніе концы столбовь соединили поперечной перекладиной, такъ что вышла прехорошенькая переносная висѣлица. Гренгуаръ имѣлъ удовольствіе видѣть, как она въ одну минуту воздвиглась передъ нимъ. Все было налицо, даже петля, граціозно качавшаяся подъ перекладиной.

- Что они хотять дѣлать? - съ нѣкоторымъ безпокойствомъ спрашиваль себя Гренгуарь.

Въ эту минуту раздался звонъ колокольчиковъ, и чучело, которому члены вольнаго братства накинули на шею петлю, закачалось на висѣлицѣ. Это было настоящее воронье пугало, наряженное въ красную одежду и увѣшанное такимъ огромнымъ количествомъ колокольчиковъ и бубенчиковъ, что ихъ хватило бы на упряжь тридцати кастильскихъ муловь. Эти колокольчики звенѣли, пока качалась веревка, а потом, мало-по-малу замирая, совсѣмъ затихли, когда чучело остановилось не- подвижно, подчиняясь закону маятника, вытѣснившаго водяные и пе- сочные часы.

Тогда Клопенъ, указывая Гренгуару на старую, расшатанную, едва державшуюся на трехъ ногахъ скамейку, стоявшую подъ чучеломъ, сказалъ:

- Влѣзай!

- Чорть возьми, да вѣдь я сломаю себѣ шею! - возразиль Грен- гуарь. Ваша скамейка хромаетъ, какъ двустишіе Марціала. Одна нога у нея гекзаметрь, а другая пентаметръ.

- Влѣзай! - повториль Клопенъ.

Дѣлать нечего, Гренгуаръ влѣзъ на скамейку и, взмахнувъ нѣ- сколько разъ руками и головой, нашель, наконецъ, центр тяжести.

- Теперь, - продолжалъ тунскій король, - подними правую ногу, обхвати ею лѣвое колѣно и встань на цыпочки на лѣвую ногу.

- Такъ вы непремѣнно хотите, чтобы я сломалъ себѣ что-нибудь, ваше величество? - воскликнул Гренгуарь.

Клопень покачалъ головою.

- Ты слишкомъ много болтаешь, пріятель, - сказалъ онъ. - Вотъ въ двухъ словахъ, что отъ тебя требуется. Ты встанешь на цыпочки на лѣвую ногу, какъ я уже говорилъ. Тогда тебѣ можно будеть до- стать до чучелы. Ты обыщешь его и вынешь у него из кармана ко- шелек, который тамъ лежить. Если ты сдѣлаешь это так, что не зазвенить ни одинъ колокольчикъ отлично, ты будешь членомъ на- шей шайки и все ограничится только тѣмъ, что мы въ продолженіе восьми дней будемъ нещадно колотить тебя.

- Господи, помилуй! - воскликнулъ Гренгуаръ. - А если колокольчики зазвенять?

- Тогда тебя повѣсять. Понимаешь?

- Нѣтъ, совсѣмъ не понимаю, - отвѣчалъ Гренгуарь.

- Такъ слушай еще разъ. Ты обыщешь это пугало и вытащишь у него изъ кармана кошелекъ. Если въ это время зазвенить хоть одинь колокольчикъ, тебя повѣсять. Понимаешь?

- Хорошо, понимаю, - сказалъ Гренгуаръ, - А дальше?

- Если тебѣ удастся вытащить кошелекъ такъ, что не зазвенить ни одинъ колокольчикъ, ты будешь принять въ шайку и мы станем тузить тебя въ продолженіе восьми дней подъ рядъ. Теперь ты, надѣюсь, поняль?

- Нѣтъ, ваше величество, я опять-таки ничего не понялъ. Что же я выиграю? Въ одномъ случаѣ меня повѣсятъ, въ другомъ будуть колотить!

- Но вѣдь зато тебя примуть въ шайку. Развѣ ты ставишь это ни во что? А бить тебя мы будемъ для твоей же пользы, что бы пріучить твое тѣло къ ударами.

- Благодарю покорно, - отвѣчалъ поэтъ.

- Ну, будеть болтать! - воскликнулъ король, ударивъ ногой по бочкѣ, которая загудѣла, какъ огромный барабанъ. - Обыскивай чучело и покончимъ съ этимъ. Предупреждаю тебя въ послѣдній разь, что ты самъ займешь мѣсто чучелы, если звякнеть хоть одинъ колокольчик.

Вся шайка разразилась рукоплесканіями при этихъ словах Кло- пена и съ громкимъ смѣхомъ окружила висѣлицу; этотъ безжалостный смѣхъ показалъ Гренгуару, что его отчаянное положеніе служить для нихъ забавой и что ему нечего ждать пощады. Итакъ, все было противъ него оставалась лишь одна слабая надежда, что, можетъ - быть, ему удастся выполнить трудную задачу. Онъ рѣшиль рискнуть, но сначала обратился мысленно съ горячей мольбой къ чучелу, которое собирался обокрасть; легче было смягчить его, чѣмъ окружавшихъ висѣлицу лю- дей. А когда Гренгуаръ взглядывалъ на всѣ эти колокольчики съ мѣд- ными язычками, ему казалось, что это миріады змѣй, что онѣ от- крыли свои пасти и собираются защипѣть и ужалить его.

,,Господи! - Думалъ онъ. Неужели моя жизнь зависить оть того, зазвенить или не зазвенить хотя бы одинъ изъ этихъ малень- кихъ колокольчиковъ? О, колокольчики, не звените, бубенчики, не гремите!" - прибавилъ онъ мысленно, съ мольбою сжав руки. Потомъ онъ снова обратился къ Клопену.

- А если колокольчики зазвенять отъ вѣтра? спросилъ онъ.

- Ты будешь повѣшенъ, - не задумываясь отвѣчалъ Клопень.

Видя, что нѣтъ никакой возможности ни увернуться ни добиться отсрочки, Гренгуаръ покорился своей судьбѣ. Онъ обхватиль правою ногою лѣвое колѣно, всталъ на цыпочки на лѣвую ногу и протянуль руку; но въ ту минуту, какъ онь дотронулся до чучелы, тѣло его, стоявшее только на одной ногѣ да къ тому же на трехногой скамейкѣ, пошатнулось. Онъ машинально хотѣлъ опереться на чучело и, поте- рявъ равновѣсіе, тяжело упалъ на землю. Всѣ колокольчики оглуши- тельно зазвенѣли, а чучело, которое онъ толкнулъ, сначала описало кругъ, а потомъ величественно закачалось между двумя столбами. Проклятіе! - воскликнуль Гренгуаръ, летя со скамейки, и, упавъ на землю ничкомъ, остался неподвиженъ, какъ мертвый. А между тѣмъ, онъ слышаль страшный трезвонъ у себя над голо- вой и злобный хохоть бродягъ и голосъ ихъ короля, который сказалъ:

- Поднимите этого молодца и повѣсьте его!

Гренгуарь всталъ. Чучело сняли, чтобы освободить ему мѣсто, и заставили его взлѣзть на скамейку. Клопенъ подошелъ къ нему, надѣлъ ему на шею петлю и, хлопнувъ его по плечу, сказалъ:

- Прощай, любезный другь! Теперь тебѣ уж не увернуться, будь ты хоть самъ папа!

Мольба о пощадѣ замерла на губахъ Гренгуара. Онъ оглядѣлся кругомъ. Никакой надежды всѣ хохочуть, смотря на него.

- Бельвинь де Летуаль, - сказалъ тунскій король, и какой-то вер- зила вышелъ изъ рядовъ. Взлѣзь на перекладину!

Бельвинь ловко взобрался на поперечную балку, и Гренгуаръ съ ужасомъ увидалъ, что онъ присѣлъ на корточки надъ самой его го- ловой.

- Когда я хлопну въ ладоши, - продолжаль король, - ты, Андрэ Леружь, вышибешь скамейку изъ-подъ ногъ этого писателя, ты, Франсуа Шантъ-Прюнъ, повиснешь у него на ногахъ, а ты, Бельвинь, вскочишь ему на плечи. И всѣ трое сразу - понимаете?

Гренгуарь задрожалъ.

- Ну, готовы вы? — спросилъ Клопенъ, взглянувъ на Бельвиня, Франсуа и Леружа, которые собирались броситься на Гренгуара, какъ три паука на муху. Затѣмъ, для несчастнаго поэта наступила минута томительнаго ожиданія въ то время, какъ Клопенъ спокойно подталкиваль ногою въ огонь нѣсколько еще не загорѣвшихся вѣтокъ. - Готовы Вы? - повторилъ онъ и поднялъ руки, чтобы хлопнуть въ ладоши. Еще секунда - и все было бы кончено.

Но вдругъ Клопенъ остановился, какъ бы внезапно пораженный ка- кою-то мыслью.

- Погодите, - сказалъ онъ, я забыль. По нашимъ обычаямъ, нельзя повѣсить человѣка, не спросивъ сначала, не хочеть ли какая- нибудь женщина взять его въ мужья... Ну, товарищь, это твоя послѣд- няя надежда. Ты возьмешь себѣ въ жены или одну изъ нашихъ жен- щинь или веревку.

Этотъ цыганскій обычай можетъ показаться читателю очень стран- нымъ, но онъ существовалъ на самомъ дѣлѣ и внесенъ въ старинное англійское законодательство. О немъ можно справиться въ „Примѣча- ніяхъ" Берингтона.

Гренгуарь перевелъ духъ. Въ теченіе получаса онъ во второй разь возвращался къ жизни и не могъ быть вполнѣ увѣренъ, что ему удастся спастись.

- Эй, вы, бабье! - крикнулъ Клопенъ, снова взобравшись на свою бочку. - Кто изъ васъ, начиная съ колдуньи и кончая ея кошкой, хо- четь взять себѣ въ мужья этого молодца? Эй, Колетта ла Шаронн! Елизабета Трувень! Симона Жадуин! Марія Пьедебу! Тонна ла Лонг! Берарда Фануель! Мишель Женайль! Клодина Ронжъ-Орейль! Изабелла Тьерри! Идите сюда, смотрите! Отдается даромъ мужчина! Кому онъ нужень?

Но Гренгуаръ имѣлъ такой жалкій видъ, что представляль мало привлекательнаго. Женщины отнеслись равнодушно къ предложенію короля, и бѣдный поэть слышалъ, какъ онѣ говорили: „Нѣтъ, Нѣтъ! Его лучше повѣсить. Тогда будетъ удовольствіе для всѣхъ". Однако, три изъ нихъ все-таки вышли изъ толпы и одна за дру- гой стали подходить и осматривать его. Первая была толстуха съ почти квадратнымъ лицомъ. Она внимательно оглядѣла истрепанную одежду философа; на ней было больше дыръ, чѣмъ на сковородкѣ, на которой жарять каштаны. Дѣвушка сдѣлала гримасу.

- Старое тряпье! - пробормотала она и обратилась къ Гренгуару:

- Гдѣ твой плащъ?

- Я потерялъ его.

- А твоя шляпа?

- У меня ее взяли.

- Покажи твои башмаки.

- У нихъ отваливаются подошвы.

- Твой кошелекъ?

- Увы! - запинаясь проговорилъ Гренгуарь. - У меня нѣтъ ни монетки!

- Такъ попроси, чтобы тебя повѣсили, да еще поблагодари за трудъ! - сказала дѣвушка и повернулась къ нему спиной.

Вторая, подошедшая взглянуть на Гренгуара, была безобразная, смуглая старуха, вся въ морщинахъ, казавшаяся какимъ-то отврати- тельнымъ пятномъ даже на Дворѣ Чудесь. Она обошла кругомъ Грен- гуара, которому даже сдѣлалось страшно, что она захочеть взять его.

- Нѣтъ, онъ слишкомъ тощъ! - проворчала сквозь зубы старуха и ушла. Третья была молодая дѣвушка, довольно свѣженькая и не дурна собою.

- Спасите меня! - прошепталь ей несчастный поэть.

Она посмотрѣла на него съ состраданіемъ, потомъ опустила глаза и, перебирая юбку, нѣсколько времени стояла, какъ бы не зная, на что рѣшиться.

- Нѣть, - наконецъ, сказала она. - Гильомъ Лонгжу приколотить меня.

И она вошла въ толпу.

- Ну, пріятель, тебѣ не везетъ! - сказалъ Клопенъ.

Онъ всталь на бочку и, къ величайшему удовольствію публики, за- кричалъ тономъ оцѣнщика на аукціонѣ:

- Никто не желаетъ взять его? Разъ, два три! - И, повернувшись къ висѣлицѣ, прибавилъ, кивнувъ головой. - Онъ остался за тобою! Бельвинь де Летуаль, Андрэ Леружь и Франсуа Шантъ-Прюнъ по- додвинулись къ Гренгуару.

Въ эту минуту раздались крики:

- Эсмеральда! Эсмеральда!

Гренгуарь вздрогнулъ и обернулся въ ту сторону. Толпа разступи- лась и пропустила прелестную молодую дѣвушку.

Это была цыганка.

- Эсмеральда! - прошепталь пораженный Гренгуаръ. Несмотря на волненіе и на то, что мысли его были заняты совсѣмъ другимъ, магическое слово "Эсмеральда" сразу вызвало въ его памяти всѣ событія этого дня. Даже здѣсь, на Дворѣ Чудесь, всѣ, казалось, испытывали на себѣ могущество красоты и очарованія этого чуднаго созданія. Мужчины и женщины тихо разступались, давая ей дорогу, и ихъ трубыя лица прояснялись отъ одного ея взгляда.

Она подошла своей легкой поступью къ поэту. Хорошенькая Джали слѣдовала за ней. Гренгуаръ былъ ни живъ ни мертвъ. Эсмеральда съ минуту смотрѣла на него.

- Вы хотите повѣсить этого человѣка? спросила она Клопена.

- Да, сестра, - отвѣчалъ тунскій король, - если только ты не захочешь взять его въ мужья.

Она сдѣлала свою презрительную гримаску и сказала:

- Хорошо, я возьму его.

Туть Гренгуаръ уже вполнѣ убѣдился, что видить сонъ. Да, онъ заснуль еще утромъ онъ грезить и теперь.

Развязка, какъ ни была она пріятна, слишкомъ потрясла его своей неожиданностью.

Сь шеи поэта сняли петлю и помогли ему сойти со скамейки. Онъ былъ такъ взволнованъ, что принужденъ былъ сѣсть.

Герцогъ цыганскій, не произнося ни слова, принесъ глиняную кружку. Эсмеральда подала ее Гренгуару.

- Бросьте ее, - сказала она.

Кружка разлетѣлась на четыре куска.

Тогда герцогъ цыганскій положилъ руки на головы Гренгуара и Эсмеральды.

- Братъ, она твоя жена, - сказалъ онъ. - Сестра, онъ твой мужь. На четыре года. Ступайте.

VII. Брачная ночь.

Черезъ нѣсколько минутъ Гренгуаръ очутился въ маленькой, уютной, теплой комнаткѣ со сводчатымъ потолкомъ, передъ столомъ, который, повидимому, только и ждаль, чтобы на него положили что-нибудь изъ стоявшаго тутъ же шкафика съ провизіей. А въ перспективѣ нашему поэту улыбалась хорошая постель и общество очаровательной молодой дѣвушки. Все это было такъ похоже на волшебную сказку, что Гренгуарь сталь не шутя смотрѣть на себя, какъ на сказочнаго принца. Время отъ времени онъ даже внимательно осматривался по сторонамъ, какъ бы отыскивая огненную колесницу, запряженную двумя крылатыми химерами, такъ какъ только она одна могла перенести его такъ быстро изъ тартара въ рай. А иногда онъ начиналь упорно смотрѣть на свою дырявую одежду, на эту грубую дѣйствительность, которая удерживала его на землѣ и не давала унестись совсѣмъ въ міръ фантазіи и грезъ.

Молодая дѣвушка, повидимому, не обращала на Гренгуара никакого внимания. Она ходила то туда, то сюда, передвигала скамейки, болтала съ своей козочкой, дѣлала по временамъ свою любимую гримаску. Наконецъ, она подошла къ столу и сѣла, благодаря чему Гренгуарь могъ, наконецъ, хорошо разсмотрѣть ее.

Вы были ребенкомъ, читатель, и, можетъ быть, такъ счастливы, что остались имъ до сихъ поръ. Вѣроятно, вы не разъ слѣдили въ солнечный день около ручейка за какой-нибудь прелестной, зеленой или голубой стрекозой, которая быстрыми, рѣзкими углами перелетала сь кустика на кустикъ, легко прикасаясь ко всѣмъ вѣточкамъ, какъ бы цѣлуя ихъ. Я, съ своей стороны, проводилъ за этимъ занятіемъ цѣлые дни - лучшіе дни моей жизни. Помните, съ какой любовью и любопытствомъ слѣдили вы взглядомъ и мыслью за этимъ вихремъ крыльевъ, пурпура и лазури, среди которыхъ мелькало что-то неуловимое, благодаря необыкновенной быстротѣ движеній. И воздушное созданіе, которое смутно обрисовывалось сквозь прозрачныя, трепещущія крылья, казалось вамъ тогда чѣмъ-то фантастическимъ, призрачнымъ, недоступнымъ ни зрѣнію ни осязанію. А когда, наконецъ, стрекоза садилась отдохнуть на верхушку тростника, съ какимъ удивленіемъ, сдерживая дыханіе, смотрѣли вы на ея длинныя, прозрачныя крылья, на ея эмалевое одѣяніе и кристальные глаза! Какъ боялись вы, что этотъ образъ снова задернется дымкой, что это прелестное созданіе опять превратится въ химеру! Вспомните, что вы чувствовали тогда, и вы поймете, что испытывалъ Гренгуаръ, любуясь Эсмеральдой, которую до сихъ поръ видѣлъ только мелькомъ, въ вихрѣ танцевъ, среди звуковъ пѣнія и шума толпы.

"Такь воть что такое Эсмеральда! - думалъ онъ, смотря на нее и все больше погружаясь въ мечты. Небесное созданіе! уличная танцовщица! Такъ много и такъ мало! Она нанесла послѣдній ударъ моей мистерін утромъ и она же спасла мнѣ жизнь вечеромъ. Мой злой геній! Мой добрый ангелъ!.. Прехорошенькая дѣвушка, клянусь честью! И такъ какъ она сама захотѣла сдѣлаться моей женой, то, навѣрное, любить меня до безумія. Да, какъ никакъ, — подумалъ онъ вдруг съ тѣмъ сомнѣніемъ дѣйствительности, которое составляло основу его ха- рактера и философіи. - Да, какъ ни какъ, а я ея мужь!"

Мысль эта отразилась у него во взглядѣ и онъ съ такимъ побѣдо- носнымъ и развязнымъ видомъ подошелъ къ молодой дѣвушкѣ, что она отступила.

- Что вамъ нужно? - спросила она.

- Какъ можете вы спрашивать объ этомъ, прелестная Эсмеральда? — сказалъ Гренгуаръ, и голосъ его зазвучалъ такою страстью, что это изумило даже его самого.

Цыганка широко открыла глаза.

- Я не понимаю, что вы хотите сказать, - съ недоумѣніемъ про- говорила она.

- Какъ? - воскликнулъ Гренгуаръ, воспламеняясь еще больше и думая, что имѣетъ дѣло съ дѣвушкой, добродѣтельной лишь сь точки зрѣнія Двора Чудесь. - Какъ? Развѣ я не принадлежу тебѣ, моя доро- гая? Развѣ ты не моя?

И он обнялъ ее за талію.

Цыганка выскользнула, какъ угорь, у него изъ рукъ. Она отпрыг- нула на другой конецъ комнаты, нагнулась, выпрямилась и въ рукѣ ея блеснуль кинжаль. Гренгуарь даже не успѣлъ увидать, откуда она взяла его. Она стояла передъ нимъ, гнѣвная и гордая, съ дрожащими губами и раздувающимися ноздрями; щеки ея пылали, глаза сверкали. Въ то же время бѣлая козочка встала передъ ней и, готовясь къ бою, опустила голову и выставила впередъ свои хорошенькіе, позолоченные рожки, очень острые рожки. Все это произошло въ одно мгнове- ніе ока.

Стрекоза превратилась въ осу и собиралась ужалить.

Бѣдный философъ, совсѣмъ растерявшись, тупо смотрѣлъ то на Эсмеральду, то на козочку.

- Пресвятая Дѣва! - воскликнулъ онъ, наконецъ, немножко опо- мнившись отъ изумленія. - Вотъ такъ бѣдовая парочка!

- А ты, какъ видно, очень дерзкій негодяй! замѣтила съ своей стороны Эсмеральда.

- Извините, сударыня, - съ улыбкой сказалъ Гренгуаръ. - Но за чѣмъ же въ такомъ случаѣ взяли вы меня въ мужья?

- А лучше было бы дать тебя повѣсить?

- Такъ, значить, вы вышли за меня замужь только для того, чтобы спасти меня отъ висѣлицы? спросиль Гренгуаръ, воображав- шій, что цыганка влюбилась въ него и теперь разочаровавшійся въ своихъ ожиданіяхъ.

- А иначе зачѣмъ же я вышла бы за васъ? - сказала она.

- Я, какъ видно, далеко не такъ счастливъ въ любви, какъ ду- маль, - пробормоталъ онъ. - Но къ чему же тогда было разбивать эту несчастную кружку?

Между тѣмъ, Эсмеральда все еще держала въ рукѣ кинжаль, а ко- зочка продолжала стоять, опустивъ рога.

- Заключимъ перемиріе, м-ль Эсмеральда, - сказалъ поэть. - Я не секретарь суда и, конечно, не стапу доносить, что вы держите у себя оружіе, вопреки указамъ и запрещеніямъ парижскаго прево. Вѣдь вы, навѣрное, знаете, что всего недѣлю тому назад Ноэль Лескри- пьенъ былъ присужденъ къ штрафу въ десять су за то, что носиль шпагу. Но это меня не касается, и я перейду прямо къ дѣлу. Клянусь вѣчнымъ спасеніемъ, что не подойду къ вамъ близко безъ вашего разрѣшенія и позволенія. Только дайте мнѣ поужинать.

У Гренгуара былъ въ сущности очень холодный темпераментъ; онъ, какъ и Депрео, обладалъ лишь "небольшой дозой чувственности" и не принадлежалъ къ числу тѣхъ смѣлыхъ побѣдителей, которые беруть молодыхъ дѣвушекъ приступомъ. Въ любви, какъ и во всемъ осталь- номъ, онъ былъ противъ крайнихъ мѣръ и предпочиталъ выжидатель- ную политику. Хорошій ужинъ и пріятное общество казались ему - въ особенности на пустой желудокъ - великолѣпнѣйшимъ антрактомъ между прологомъ и развязкой его любовнаго приключенія.

Эсмеральда не отвѣчала. Она сдѣлала свою презрительную гри- маску, подняла голову, какъ птичка, и звонко расхохоталась; а малень- кій кинжалъ исчезъ такъ же быстро, какъ и появился, прежде чѣмъ Гренгуаръ могъ замѣтить, куда пчелка спрятала свое жало.

Через минуту на столѣ лежали ржаной хлѣбъ, ломоть свиного сала и нѣсколько сморщенныхъ яблокъ и стояла кружка пива. Грен- гуаръ съ страстнымъ увлеченіемъ принялся за ѣду. Судя по отчаян- ному стуку его желѣзной вилки о фаянсовую тарелку, можно было подумать, что вся его любовь перешла в аппетить.

Молодая дѣвушка сидѣла напротивъ него и молча смотрѣла, какъ онъ ужинаетъ, очевидно, занятая совсѣмъ другими мыслями. Время отъ времени на губахъ ея мелькала улыбка, и она гладила своей нѣж- ной рукой умную головку козочки, прижавшейся къ ея колѣнямъ. Желтая восковая свѣча освѣщала эту сцену жадности и мечта- тельности.

Между тѣмъ, Гренгуаръ, утоливъ первые приступы голода, усты- дился, увидавъ, что на столѣ не осталось ничего, кромѣ одного яблока.

- Вы ничего не кушаете, м-ль Эсмеральда? - сказалъ онъ.

Она отрицательно покачала головой и устремила задумчивый взглядъ на сводчатый потолокъ.

Что она нашла тамъ интереснаго? подумаль Гренгуарь и взгля- нуль на потолокъ. - Не можетъ быть, чтобы рожа этого высѣченнаго на сводѣ карлика такъ занимала ее. Чорть возьми! Кажется, я могу выдержать съ нимъ сравненіе“.

- М-ль Эсмеральда! - сказалъ онъ.

Она, казалось, не слыхала его.

- М-ль Эсмеральда! повторилъ онъ, возвысивъ голось.

Напрасный трудь. Мысли молодой дѣвушки были далеко, и голось Гренгуара не могъ отвлечь ее отъ нихъ. Къ счастью, вмѣшалась ко- зочка. Она начала тихонько дергать свою госпожу за рукавъ.

- Что тебѣ, Джали? - спросила цыганка, какъ бы внезапно про- будившись отъ сна.

- Она голодна, - сказалъ Гренгуаръ, очень довольный случаемъ завязать разговоръ.

Эсмеральда накрошила хлѣба, который Джели принялась граціозно ѣсть съ ея ладони.

Гренгуарь не далъ молодой дѣвушкѣ времени снова впасть въ за- думчивость. Онъ рѣшился сдѣлать ей довольно щекотливый вопросъ.

- Такъ вы не хотите, чтобы я былъ вашимъ мужемъ? - спросиль онь.

- Нѣть, - отвѣчала Эсмеральда, пристально взглянув на него.

- А вашимъ любовником?

- Нѣтъ, - отвѣчала она, сдѣлавъ свою гримаску.

- А вашимъ другомъ? - продолжалъ Гренгуарь.

Она снова внимательно посмотрѣла на него и, немножко подумав, сказала:

- Можетъ-бытъ.

- Это, "можетъ-быть", такое дорогое для философовъ, ободрило Гренгуара.

- Знаете вы, что такое дружба? - спросилъ онъ.

- Да, - отвѣчала цыганка. - Это значить быть братомъ и сестрой. Это двѣ души, которыя соприкасаются, но не сливаются; это два пальца на рукѣ.

- А любовь? - спросилъ Гренгуаръ.

- О, любовь! сказала она, и голосъ ея задрожаль, а глаза бле- снули. - Это когда два существа сливаются въ одно, когда мужчина и женщина превращаются въ ангела. Это небо.

Въ то время, какъ уличная танцовщица говорила это, ел лицо просіяло такой чудной красотой, вполнѣ гармонировавшей съ восточ- ной экзальтаціей ея словъ, что Гренгуаръ былъ пораженъ. Ея невин- ныя розовыя губки улыбались, ея чистый, ясный лобъ минутами зату- манивался мыслью, какъ зеркало оть дыханія, а изъ - подъ ея опущенныхъ длинныхъ черныхъ рѣсниць разливался какой-то особен- ный свѣтъ, придававшій ея лицу ту идеальную красоту, которую впослѣдствіи нашелъ Рафаэль въ сліяніи дѣвственности, материнства и божества.

- Какимъ же нужно быть, чтобы вамъ понравиться? - продолжаль допрашивать ее Гренгуарь.

- Нужно быть мужчиной.

- А я? - спросилъ онъ.- Что же я такое?

- Мужчиной съ каской на головѣ, со шпагой въ рукѣ и золотыми шпорами на ногах.

- Такъ, - сказалъ Гренгуаръ. — Значить, безъ коня нѣтъ и муж- чины? А вы любите кого-нибудь?

- Любовью?

- Да, любовью.

Эсмеральда на минуту задумалась, а потомъ сказала съ какимъ-то особымъ выраженіемъ:

- Я скоро узнаю это.

- Почему же не сегодня вечеромъ? - нѣжно спросиль поэть. - Почему не меня?

Она серіозно взглянула на него.

- Я могу полюбить только такого человѣка, который сумѣетъ защи- тить меня.

Гренгуарь покраснѣлъ и принялъ къ свѣдѣнію слова молодой дѣ- вушки. Она, очевидно, намекала на то, что онъ не помогъ ей спастись отъ Квазимодо. Только теперь вспомнилъ онъ, какой опасности она подвергалась: ему самому пришлось столько вынести въ послѣдніе два часа, что онъ совсѣмъ забылъ объ этомъ.

- Мнѣ слѣдовало прежде всего спросить объ этомъ! - воскликнул онь. - Простите мнѣ, пожалуйста, мою глупую разсѣянность. Скажите, какъ удалось вамъ вырваться изъ когтей Квазимодо?

Этотъ вопрось заставилъ вздрогнуть Эсмеральду.

- Ахъ, этотъ ужасный горбунъ! - сказала она, закрывъ лицо ру- ками и дрожа, какъ въ лихорадка.

- Дѣйствительно, ужасный, - согласился Гренгуарь и снова спро- силь: - Какъ же удалось вамъ спастись отъ него?

Эсмеральда улыбнулась, вздохнула и не отвѣчала.

- Знаете вы, зачѣмъ онъ слѣдиль за вами? - спросилъ Гренгуаръ, стараясь вернуться обходомъ къ тому же интересовавшему его вопросу.

- Нѣтъ, не знаю, - отвѣчала молодая дѣвушка, а потомъ быстро прибавила: - Вѣдь и вы слѣдили за мной. Зачѣмъ вы это дѣлали?

- Клянусь честью, тоже не знаю! - отвѣчалъ Гренгуарь.

Наступило молчаніе. Гренгуаръ строгалъ ножомъ столь. Молодая дѣвушка улыбалась и пристально смотрѣла на стѣну, как будто ви- дѣла что-то скрывающееся за ней. Вдругъ она запѣла едва слышно:

Замолкнуль хорь веселыхъ птицъ,
Земля подернулась туманомъ...

и, такъ же внезапно остановившись, начала ласкать Джали.

- Какое хорошенькое животное, — сказалъ Гренгуаръ.

- Это моя сестра, - отвѣчала цыганка.

- Почему васъ называють Эсмеральдой? - спросил поэть.

- Не знаю.

- Однако?

- Она вынула изъ кармана маленькую овальную ладонку, висѣвшую у нея на шеѣ на цѣпочкѣ изъ каких-то зеренъ. Отъ ладонки несся сильный запахъ камфоры. Она была сшита изъ зеленой шелковой ма- теріи; посрединѣ ея блестѣлъ зеленый камен, похожій на изумрудь.

- Можеть-быть, меня называютъ такъ поэтому, - сказала она.

- Гренгуаръ хотѣлъ взять въ руки ладонку, но она отдернула ее.

- Нѣтъ, не трогайте — это амулеть, - сказала она. - Или вы повредите ему, или онъ повредить вамъ.

Любопытство поэта было сильно возбуждено.

- Кто же вамъ даль его? - спросилъ онъ.

Она приложила палецъ къ губамъ и снова спрятала амулеть за корсаж.

Гренгуарь попробовалъ сдѣлать ей еще нѣсколько вопросовъ, но она едва отвѣчала ему.

- Что значить слово "Эсмеральда"?

- Не знаю.

- На какомъ оно языка?

- Должно быть, по-египетски.

- Такъ казалось и мнѣ, — сказалъ Гренгуаръ. - Вы родились не во Франции?

- Не знаю.

- Живы ваши родители?

Въ отвѣть на это она запѣла на мотивъ старинной пѣсни:

Моя мать была чайкой свободной,
Соколь быль мой отець благородный.
Предо мною рѣка,
Не видать челнока.

Птичкой я пронесусь
И воды не коснусь...
Моя мать была чайкой свободной,
Соколь быль мой отець благородный!

- Такъ, - сказалъ Гренгуаръ. - Какихъ же лѣтъ пріѣхали вы во Францію?

- Я была въ то время еще совсѣмъ маленькая.

Когда мы входили въ Папскія Ворота, надъ нашими головами пролетѣла камышевая славка.

- А въ Парижь?

- Въ прошломъ году. Когда мы входили въ Папскія Ворота, надъ нашими головами пролетѣла камышевая славка. И тогда я ска- зала себѣ: зима будетъ холодная,

- Она и на самомъ дѣлѣ была холодная,- сказалъ Гренгуаръ, радуясь, что она стала немножко посообщительные. - Мнѣ все время приходилось дуть себѣ на пальцы. Такъ вы, значить, обладаете да- ромъ пророчества?

- Нѣтъ, - попрежнему лаконически отвѣчала она. Этоть герцогъ цыганскій, какъ вы его называете, считается главой вашего племени?

- Да.

- А, между тѣмъ, вѣдь онъ сочеталъ насъ бракомъ, - робко за- мѣтилъ поэть.

Эсмеральда сдѣлала свою презрительную гримаску.

- Я даже не знаю, какъ васъ зовуть, - сказала она.

- Вы желаете знать мое имя? Извольте. Меня зовуть Пьерь Гренгуарь.

- Я знаю одно имя, которое гораздо лучше.

- Злая! - сказалъ онъ. — Ну, пусть будетъ такъ, я не стану сер- диться на васъ. Послушайте, вы, можетъ-быть, полюбите меня, когда узнаете ближе. Къ тому же вы съ такимъ довѣріемъ разсказали мнѣ свою исторію, что я считаю себя обязаннымъ сдѣлать то же. Итак, меня зовуть Пьеръ Гренгуаръ - я сынъ фермера изъ Гонесса. Моего отца повѣсили бургундцы, а мать зарѣзали пикардійцы во время осады Парижа, двадцать лѣть тому назадь. И я съ шести лѣть остался си- ротою и былъ выброшень на парижскія улицы. Не знаю самъ, какъ удалось мнѣ прожить съ шести до шестнадцати лѣтъ. Иногда какая- нибудь торговка фруктами давала мнѣ сливу, иногда булочникъ бро- саль корку хлѣба. Вечеромъ я старался, чтобы меня подобралъ патруль, и мнѣ можно было-бы переночевать на соломѣ въ тюрьмѣ. Несмотря на всѣ эти невзгоды, я, какъ видите, вырось, хоть толстымъ меня, ко- нечно, назвать нельзя. Зимой я грѣлся на солнышкѣ у дверей гости- ниць и никакъ не могъ понять, почему костры Иванова дня зажи- гаются лѣтомъ, а не зимою. Въ шестнадцать лѣть я рѣшилъ пристроиться къ какому-нибудь дѣлу. Я перепробовалъ все. Сначала я поступилъ въ солдаты, но оказалось, что я недостаточно храбръ для военной службы. Затѣмъ я пошелъ въ монахи, но я былъ недостаточно набоженъ и къ тому же не могъ много пить. Съ отчаянія я поступилъ ученикомъ къ оказалось, что я недостаточно силенъ. Больше всего мнѣ хотѣлось сдѣлаться школьнымъ учителемъ. Положимъ, я не умѣлъ чи- тать, но это ничего не значило. Черезъ нѣсколько времени я замѣтилъ, что за какое бы занятіе я не принимался, мнѣ всегда не хватает чего- нибудь. Убѣдившись, такимъ образомъ, въ своей полной непригодности ни къ чему, я по доброй волѣ сдѣлался поэтомъ. Это самое подходя- щее занятіе при бродячей жизни и все-таки оно лучше, чѣмъ воров- ство, къ которому подбивали меня нѣкоторые изъ моихъ пріятелей, занимающіеся кражей. Къ счастью, въ одинъ прекрасный день я встрѣтился съ преподобнымъ отцомъ Клодомъ Фролло, архидіаконом Собора Богоматери. Онъ принялъ во мнѣ участіе, и ему обязань я тѣмъ, что сталь настоящимъ ученымъ. Я знаю латынь оть твореній Цицерона до мортиролога Целестинскихъ монаховъ, я изучилъ схола- стику, піитику, стихосложеніе и герметику - эту премудрость изъ пре- мудростей. Я — авторъ мистеріи, которую съ такимъ успѣхомъ разыгры- вали сегодня въ биткомъ набитой большой залѣ Дворца Правосудія. Затѣмъ я написалъ книгу - въ ней будеть не меньше шестисоть страниць - о чудесной кометѣ 1465 года, отъ которой одинъ бѣднякъ даже сошелъ съ ума. Выпали на мою долю и другіе успѣхи. Понимая кое-что вь артиллерійскомъ дѣлѣ, я работалъ вмѣстѣ съ другими при сооруженіи громадной бомбарды Жана Могъ, которую, какъ вы знаете, разорвало на Шарантонскомъ мосту, когда изъ нея попробовали выстрѣ- лить. При этомъ еще убило двадцать четыре человѣка изъ числа зри- телей. Какъ видите, меня нельзя назвать плохой партіей. Я знаю очень много забавныхъ фокусовъ и штукъ, которымъ научу вашу козочку. Я, напримѣръ, могу выучить ее представлять парижскаго архіепископа, этого проклятаго фарисея, мельницы котораго обрызгиваютъ съ головы до ногъ всѣхъ проходящихъ по Мельничному мосту. Да, кромѣ того, я получу за свою мистерію много денегъ, если мнѣ заплатять. Словомъ, я весь къ вашимъ услугамъ, я отдаю вамъ себя самого, свой умъ, свои знанія и литературныя произведенія. И я готовъ жить съ вами, какъ вамъ будетъ угодно - цѣломудренно или весело. Если хотите, мы бу- демъ мужемъ и женой; не хотите - братом и сестрой.

Гренгуарь остановился, ожидая, какое впечатлѣніе произведеть его рѣчь на молодую дѣвушку, которая сидѣла, опустивъ глаза въ землю, - Фебъ! - вполголоса проговорила она и, обернувшись къ поэту спросила: - Что значить слово "Фебъ"?

Гренгуарь, хоть и не понимавшій, какое отношеніе имѣетъ этотъ вопросъ къ его рѣчи, былъ не прочь похвастаться своей ученостью.

- Это латинское слово, - отвѣчалъ онъ, пріосаниваясь, - и зна- чить "солнце".

- Солнце! - повторила она.

- Такъ звали прекраснаго стрѣлка, который былъ богомъ, — при- бавилъ Гренгуаръ.

- Богомъ! - снова повторила цыганка.

Что-то задумчивое и страстное звучало въ ея голосѣ.

Въ эту минуту одинъ изъ ея браслетовъ разстегнулся и упалъ. Гренгуарь тотчасъ же нагнулся поднять его, а когда онъ выпрямился, молодая дѣвушка и козочка исчезли. Онъ услыхалъ, какъ щелкнула задвижка. Маленькая дверь вела въ сосѣднюю комнатку и теперь эта дверь была заперта изнутри.

"На чемъ же я лягу?" - подумалъ нашъ философъ.

Онъ обошель кругомъ комнаты. Въ ней не было ничего, могущаго замѣнить кровать, кромѣ довольно длиннаго деревяннаго сундука. Но у него была рѣзная крышка, такъ что когда Гренгуарь лег на него, то, навѣрное, испыталь такое же ощущеніе, какое испыталь Микроме- гась, улегшись во всю длину на Альцы.

"Дѣлать нечего - попробуемъ заснуть хоть туть! - подумалъ онъ, укладываясь поудобнѣе. - Однако, какая странная брачная ночь! Очень жаль, что такъ вышло. Въ этой свадьбѣ съ разбитой кружкой было что-то наивное, допотопное и привлекательное".

КНИГА ТРЕТЬЯ.

---

I.
Соборъ Богоматери.

Соборъ Парижской Богоматери, безъ сомнѣнія, и въ настоящее время является прекраснымъ и величественнымъ зданіемъ. Но какъ ни хорошо сохранилось это зданіе, трудно не скорбѣть и не возму- щаться при видѣ многочисленныхъ поврежденій, нанесенныхъ ему дружными усиліями времени и рукъ человѣческихъ, безъ всякаго ува- женія къ Карлу Великому, положившему первый камень при его осно- ваніи, и къ Филиппу-Августу, закончившему его постройку. На лицѣ этой престарѣлой царицы нашихъ соборовъ рядомъ съ каж- дой морщиной обязательно находится и глубокій шрамъ. Tempus edax, homo edacior. Эту пословицу я бы охотно перевелъ такъ: „Время слѣно, а человѣкъ глупь".

Если бы у насъ съ читателемъ было достаточно досуга, чтобы по- дробно разобрать одинъ за другимъ слѣды различныхъ способовъ раз- рушенія, примѣненныхъ къ этому древнему храму, то мы бы нашли, что время гораздо менѣе участвовало въ этой работѣ разрушенія, чѣмъ человѣкъ, и, главнымъ образомъ, —, человѣкъ искусства". Я не оговари- ваюсь, сказавши, человѣкъ искусства", потому что въ теченіе двухъ послѣднихъ столѣтій, дѣйствительно, были люди, которые въ качествѣ архитекторовъ немилосердно портили этотъ великій памятник. Прежде всего нужно замѣтить, что, навѣрное, немного найдется архитектурныхъ страницъ болѣе прекрасныхъ, чѣмъ тѣ, которыя пред- ставляются фасадомъ собора Парижской Богоматери, гдѣ послѣдова- тельно и въ совокупности являются глазу три стрѣльчатыхъ входа, точно вышитая кружевная линія изъ двадцати восьми королевскихъ нишъ, громадное круглое центральное окно въ формѣ розетки, съ двумя мень- шими круглыми боковыми окнами по обѣ стороны подобно тому, какъ по обѣ стороны священника всегда бывають діаконъ и ипподіаконь, высо- кая прозрачная галлерея трехлиственныхъ аркадъ, несущая на своихъ тонкихъ колоннахъ тяжелую площадку, и, наконецъ, двѣ массивныхъ черныхъ башни съ ихъ шиферными навѣсами. Всѣ эти гармоничныя части великолѣпнаго цѣлаго, нагроможденныя другъ на друга пятью гигантскими ярусами, съ ихъ безчисленными статуями, скульптурными и рѣзными подробностями, властно собранными въ одно спокойное, величавое цѣлое, въ стройной гармоніи развертываются перед вами. Это, такъ сказать, исполинская каменная симфонія; колоссальный трудъ одного человѣка и одного народа, цѣлый и полный, какъ Иліада и Романсеро, которымъ онъ родственъ; чудное произведеніе соединенія всѣхъ силъ одной эпохи, въ каждомъ камнѣ котораго вы видите много- образное проявленіе фантазіи мастера, сдерживаемой въ извѣстныхъ границахъ геніемъ художника; словомъ, созданіе человѣческаго твор- чества, могучаго и плодотворнаго, какъ творчество природы, у которой заимствовало и двойственность характера: разнообразіе и устой- чивость.

То, что сказано о фасадѣ, нужно примѣнить и ко всему собору, а все сказанное о парижскомъ каѳедральномъ соборѣ относится вмѣстѣ съ тѣмъ и ко всѣмъ христіанскимъ церквамъ среднихъ вѣковъ. Въ этомъ искусствѣ все вытекаетъ изъ самого себя, является строго послѣдова- тельнымъ и соразмѣрнымъ. Достаточно смѣрить одинъ палець ноги гиганта, чтобы опредѣлить размѣры всего его тѣла.

Но вернемся къ фасаду собора Богоматери, какимъ онъ предста- вляется намъ въ настоящее время, когда мы будемъ благоговѣйно лю- боваться этимъ могучимъ и величественнымъ зданіемъ, которое, по словамъ своихъ хроникеровь, наводить на зрителя невольный трепеть; quae mole sua terrorem incutit spectantibus.

Въ настоящее время въ этомъ фасадѣ недостаетъ трехъ важныхъ частей: одиннадцати ступеней, когда-то поднимавшихся надъ землею; статуй, украшавшихъ виши трехъ главныхъ порталовъ, и находившихся въ наружной галлереѣ перваго яруса двадцати восьми изображеній са- мыхъ древнихъ французскихъ королей, начиная с Хильдеберта и кончая Филиппомъ-Августомъ, державшимъ въ рукѣ „императорскую державу".

Ступени заставило исчезнуть время, непреодолимою силою подни- мавшее уровень почвы города. Но время, допуская постепенное погло- щеніе постоянно поднимавшеюся парижской мостовою одной за дру- гою этихъ одиннадцати ступеней, способствовавшихъ величественной высотѣ зданія, дало, пожалуй, собору болѣе отнятаго: оно придало ему ту темную, сотканную вѣками окраску, которая превращаеть эпоху старости памятниковъ въ эпоху расцвѣта ихъ наивысшей красоты. Но кто опрокинулъ оба ряда статуй? Кто опустилъ ниши? Кто высѣкъ посреди центральнаго входа это новое, совсѣмъ не подходящее стрѣлчатое украшеніе? Кто дерзнуль вставить эту тяжелую, аляпова- тую разную деревянную дверь, въ стилѣ Людовика XV, рядомъ съ ара- бесками Бискорнета? - Люди, архитекторы, художники нашего времени. А если мы войдемъ въ самый соборь, то кто снесь колоссальное изображеніе св. Христофора, такъ же славившееся между другими ста- туями, какъ славился большой залъ Дворца Правосудія между другими залами, и шпицъ колокольни Страсбургскаго собора между всѣми про- чими колокольными шпицами? Кто такъ варварски грубо уничтожиль тѣ миріады статуй, которыя населяли всѣ промежутки между колон- нами въ храмѣ и на хорахъ, — статуй колѣнопреклоненныхъ, статуй во весь рость, статуй конныхъ, статуй мужчинъ, женщинъ, дѣтей, коро- лей, епископовъ, воиновъ, кто уничтожилъ всѣ эти чудныя изваянія изъ камня, мрамора, золота, серебра, мѣди и даже воска? Ужь никакъ не время.

А кто замѣнилъ древній готическій алтарь, такъ роскошно обставленный драгоцѣнными ковчежцами и раками для мощей, этимъ тяжелымъ мраморнымъ саркофагомъ, украшеннымъ головами ангеловъ и облаками, который гораздо болѣе подходить къ церкви Валь де-Грась или Инвалидовъ? Кто такъ нелѣпо внесъ этотъ громоздкій каменный анахронизмъ въ созданіе карловингской эпохи? Не Людовикъ ли XIV, исполнившій желаніе Людовика ХІІІ?

Кто вставилъ въ розетки надъ среднимъ главнымъ входомъ и въ стрѣльчатыя окна хоровъ эти холодныя, бѣлыя стекла, вмѣсто преж- нихъ цвѣтныхъ стеколъ, которыми не могли вдоволь налюбоваться очарованные взоры нашихъ предковъ? Что бы сказалъ какой-нибудь причетникъ шестнадцатаго столѣтія, если бы онъ увидалъ прекрасную желтую штукатурку, которою наши вандалы-архіепископы измазали свої соборь? Онъ припомнилъ бы, что желтою краскою палачи его времени очищали зданія, запятнанныя какимъ-нибудь злодѣйствомъ; припомниль бы отель "Маленькаго Бурбона“, весь закрашенный желтой краской въ ознаменованіе измѣны Конетабля, той самой краской, о которой ска- заль Соваль: Эта желтая краска такого прекраснаго свойства, так, хорошо сохранилась, что болѣе чѣмъ столѣтній промежуток времени не могъ заставить ее полинять". Припомнивъ все это, причетникъ по- думалъ бы, что это священное мѣсто сдѣлалось нечистымъ и въ ужась бѣжаль бы изъ него.

Не останавливаясь на тысячѣ разнообразныхъ мелкихъ варварствъ подобнаго рода, если мы пройдемъ на верхъ собора, то удивимся тому, что сталось съ той прелестной маленькой колоколенкой, которая, находясь на точкѣ пересѣченія свода, и не менѣе красивая, чѣмъ сосѣдній шпиць Святой Часовни (также уничтоженной), стройная, изящная, острая, сквозная, звонкая, такъ смѣло вонзалась въ чистое голубое небо, выше башенъ самаго собора? Одинъ архитекторъ, обладавшій хорошимъ вку- сомъ (въ 1787 году), ампутировалъ ее и вздумалъ замаскировать зіяв- шую рану безобразнымъ свинцовымъ пластыремъ, похожим на крышку котла.

Варварское отношеніе къ чудному средневѣковому искусству про- являлось во всѣхъ странахъ, а больше всего во Франціи. На соборѣ Парижской Богоматери ясно можно прослѣдить три рода поврежденій, изъ которыхъ каждое захватывало зданіе глубже другого. Сначала, видна рука времени, но она только тамъ и сямъ провела едва замѣтныя бо- розды и на все набросила слой ржавчины; потомъ, на соборъ цѣлыми толпами обрушились слѣныя, бѣшеныя по своему характеру полити- ческія и религіозныя смуты: онѣ оборвали его богатый скульптурный и рѣзной нарядь, вырвали его розетки, разбили его украшенія изъ арабесокъ и нѣжныхъ завитковъ, стерли въ порошокъ его статуи, однѣ за то, что онѣ были въ митрахъ, другія за то, что на ихъ голо- вахъ красовались короны; наконецъ, соборъ теребила и искажала по-сво- ему каждая новая мода, смѣнявшая одна другую въ все болѣе и болѣе грубыхъ и безобразныхъ формахъ въ продолженіе постепеннаго не- избѣжнаго упадка зодчества, начавшагося съ анархистскихъ, но краси- выхъ уклоненій эпохи Возрожденія.

Мода надѣлала больше вреда, чѣмъ даже революціи. Она рѣзала ужь прямо живое тѣло, касалась самаго остова произведенія искусства; рѣзала, кромсала, разрывала на части, убивала зданіе не только въ его формѣ, но и въ его символѣ, уничтожала его красоту и смысль. Въ до- вершеніе всего, та же мода отваживалась передѣлывать соборь, на что не осмѣлились ни время ни революціи. Съ наглымъ безстыдствомъ мода, вообразивъ себя обладательницею привилегіи „хорошаго вкуса", залѣпила язвы готическаго памятника своими однодневными бездѣлуш- ками, мраморными лентами, металлическими помпончиками, покрыла все чудное зданіе настоящей проказою каменныхъ яичекъ, завитковъ, ободковъ, драпировокъ, гирляндъ, бахромъ, огненныхъ языковъ, брон- зовыхъ облаковъ, толстыхъ амуровъ, херувимовъ съ раздутыми щека- ми, - всѣмъ тѣмъ, чѣмъ было начато разъѣданіе искусства въ молельнѣ Екатерины Медичи, а спустя два вѣка, послѣ безконечнаго кривлянія было окончательно погублено въ будуарѣ Дюбарри.

Слѣдовательно, резюмируя все указанное нами, мы видимъ, что памятники готическаго зодчества оказываются обезображенными тремя разрушительными силами. Морщины и борозды на нихъ - дѣло вре- мени. Слѣды грубаго насилія, выбоины, проломы - дѣло революцій, начиная съ времени Лютера и кончая временемъ Мирабо. Изуродованіе, уничтоженіе частей, разрушеніе гармоніи цѣлаго, наконецъ, такъ назы- ваемые ,,реставраціи " - дѣло варварской работы желавшихъ подражать греками и римлянамъ ученыхъ мастеровъ, справлявшихся по Витрувію и по Виньоле. Итакъ, чудное искусство созданное вандалами, было убито академиками. Къ дѣйствію вѣковъ и революцій, производившихъ опустошенія, по крайней мѣрѣ, съ величавымъ безпристрастіемъ, при- соединилась туча патентованныхъ, присяжныхъ и дипломированныхъ зодчихъ изъ академій, которые принялись съ разборчивостью дурного вкуса унижать все, что было сдѣлано до нихъ, и по своему передѣлы- вать, замѣняя, напримѣръ, готическое рѣзное кружево нелѣными зави- тушками времень Людовика XV. Это было ударомъ ослинаго копыта умирающему льву. Это можно также сравнить съ старымъ засыхающимъ дубомъ, на который набросились гусеницы, чтобы скорѣе источить и уничтожить обезсилившаго исполина.

Какъ это далеко отъ того времени, когда Роберть Сенались, сравнивая соборъ Парижской Богоматери съ знаменитымъ храмомъ Діаны Ефесской, столь прославляемымъ языческими писателями", на- шелъ галльскій соборь, превосходнѣе по длинѣ, ширинѣ, высотѣ и складу".

Въ общемъ соборъ Парижской Богоматери не можетъ быть названь памятникомъ цѣльнымъ, вполнѣ законченнымъ, классифицированнымъ. Это уже не романская церковь, но еще и не вполнѣ готическая. Сло- вомъ, -это не типъ. Въ этомъ соборѣ нѣтъ того, чѣмъ отличается Тур- нюсское аббатство: массивной и величавой квадратной формы, круглаго и широкаго свода, нѣтъ той величественной простоты, которыми отли- чаются зданія, сооруженныя по принципу полной дуги. Он не является подобіемъ собора въ Буржѣ и не представляется такимъ великолѣпнымъ произведеніемъ, легкимъ, разнообразнымъ, сжатымъ, уносящимся въ высь, колосящимся такимъ множествомъ стрѣлокъ. Нѣтъ также никакой возможности причислить его и къ числу древнихъ храмовъ, мрачныхъ, таинственныхъ, низкихъ, точно придавленныхъ тяжелыми сводами; къ числу почти египетскихъ храмовъ съ низкимъ потолкомъ; храмов іерогли- фическихъ, жреческихъ, символическихъ и обремененныхъ въ видѣ украшеній болѣе косоугольниками и зигзагами, чѣмъ цвѣтами, болѣе цвѣтами, чѣмъ животными, и болѣе животными, чѣмъ людьми; храмовъ, являвшихся произведеніями скорѣе епископовъ, чѣмъ зодчихъ; храмовъ, служившихъ выраженіемъ перваго преобразованія искусства, всецѣло проникнутаго теократическимъ и военнымъ духомъ, вышедшимъ изъ Византійской имперіи и существовавшимъ до Вильгельма Завоевателя. Нельзя причислить нашъ соборъ и къ другому семейству церквей, отличающихся высотою, воздушностью, богатствомъ цвѣтныхъ оконныхъ стеколь и скульптурныхъ украшеній остроконечныхъ по формѣ, смѣлыхъ по виду, какъ политическіе символы, служащіе выраженіемъ общины и буржуазіи, свободныхъ, прихотливыхъ, разнузданныхъ, какъ произведенія искусства; церквей, служащихъ воплощеніемъ второго преобразованія зодчества, являющагося теперь болѣе уже не іероглифическимъ, жреческимъ, неподвижнымъ, а художественнымъ, прогрессирующимъ и всенароднымъ, новаго вида зодчества, начавшагося во времена крестовыхъ походовъ и закончившагося царствованіемъ Людовика ХІ. Соборъ Парижской Богоматери, произведеніе не чисто романской расы, какъ церкви первой категорій, но и не чисто арабской, какъ церкви второй категоріи.

Это зданіе переходной эпохи. Когда саксонскій зодчій водружаль первые столбы для средней части храма, явилось произведеніе крестовыхъ походовъ - стрѣльчатый сводъ, и онъ побѣдоносно легъ на эти широкія романскія капители, которыя были предназначены для круглыхъ сво- довъ. Водарившись, стрѣльчатый сводъ докончилъ зданіе. Впрочемъ, довольно скромный и нерѣшительный вначалѣ, этотъ сводь только ширился и раскидывался въ извѣстныхъ границахъ, не дерзая еще вытянуться въ острыя стрѣлы и копья, какъ онъ сдѣлалъ это впослѣдствіи въ столькихъ другихъ соборахъ. Казалось, онъ еще стѣснялся сосѣдствомъ тяжелыхъ романскихъ столбовь.

Однако, зданія временъ перехода отъ романскаго искусства къ готическому не менѣе драгоцѣнны для изучающаго исторію зодчества, чѣмъ типы чистые. Эти зданія выражають особый оттѣнокъ искусства; безъ нихъ онъ былъ бы утраченъ для насъ. Это, такъ сказать, зачатокъ стрѣльчатаго свода.

Въ частности, собор Парижской Богоматери является любопытнымъ образцомъ этой архитектурной разновидности. Каждый фасадъ, каждый камень этого прекраснаго памятника представляетъ собою не только страницу исторіи страны, но вмѣстѣ съ тѣмъ и исторіи науки и искусства. Чтобы не останавливаться на мелочахъ, укажемъ, для примѣра, на Малыя Красныя двери, которыя своей отдѣлкою почти переходять границы нѣжности готическаго зодчества пятнадцатаго столѣтія, и на столбы притвора, напоминающіе намъ своими размѣрами аббатство Сент-Жерменъ-де-Пре временъ карловинговъ. Можно сказать, что между этими дверями и столбами лежить промежутокъ въ шесть вѣковъ. Даже сами герметики въ символическихъ украшеніяхъ главной паперти должны найти вполнѣ удовлетворительный образчикъ ихъ науки, въ такомъ совершенствѣ выразившейся во всемъ зданіи церкви Сент- Жакъ-де-ла-Бушри. Такимъ образомъ, въ соборѣ Парижской Богоматери соединились, слились, сплотились въ одно цѣлое всѣ разновидности искусства зодчества: въ него вошла часть романскаго аббатства, часть церкви философической, часть искусства готическаго и саксонскаго, вошель и массивный круглый столбы временъ папы Григорія ѴІІ и герметическій символизмъ, которымъ Николай Фламель предшествовалъ Лютеру; въ немъ видны и папское единеніе, и схизма, и Сенъ-Жерменъ-де-пре, и Сенъ Жакъ - де-ла-Бушри. Эта, такъ сказать, собирательная церковь между всѣми парижскими церквами является как бы химерою, соединяя въ себѣ голову одной церкви, члены другой, торсъ третьей и, вообще, понемногу каждой изъ нихъ.

Повторяемъ, эти смѣшанныя зданія одинаково интересны, какъ для художника, такъ и для антикварія и историка. Они доказываютъ, что зодчество есть нѣчто первобытное, что доказывается также остатками циклопическихъ построекъ, египетскими пирамидами, исполинскими индусскими пагодами; такимъ образомъ, крупные памятники зодчества скорѣе являются произведеніями цѣлаго общества, чѣмъ индивидуальнаго духа; это — отложенія цѣлаго народа, межевые столбы вѣковъ, осадки послѣдовательныхъ испареній человѣчества, — словомъ, это своего рода органическія формаціи. Каждая волна времени оставляеть свой нанось, каждая раса оставляетъ на памятникѣ свой слой, каждый индивидумъ приносить для него свой камень. Такъ дѣлають бобры, такъ дѣлають пчелы, такъ дѣлають и люди. Величайший символъ архитектуры - Вавилонъ - тотъ же улей.

Великія зданія точно такъ же, какъ и высокія горы, сооружаются вѣками. Часто форма искусства уже измѣнилась, но работа этимъ не прекращается; pendent opera interrupta; она спокойно продолжается по новымъ пріемамъ измѣнившагося искусства. Новое искусство берется за неоконченный памятникъ, гдѣ бы оно его ни нашло, оно овладѣваеть имъ, ассимилируетъ его, развиваетъ его сообразно своей фантазіи и заканчиваеть, если можетъ. Дѣло совершается тихо, безъ усилія, безь противодѣйствія откуда бы то ни было, слѣдуя естественному закону. Это прозябаюшій отростокъ какого-нибудь полузасохшаго растенія, циркулирующій сокъ, возрождающаяся растительность. Въ этихъ послѣдовательныхъ сшивкахъ различныхъ искусствъ на одномъ и томъ же памятникѣ, стоящихъ на различныхъ высотахъ, скрывается богатый матеріаль для многотомныхъ книгъ, въ особенности для исторіи человѣчества. Въ этихъ громадныхъ массахъ совершенно исчезаетъ дѣло человѣка, какъ художника и индивида; въ нихъ только собираются и резюмируются усилія всего человѣчества. Время - зодчій, народъ - каменщикъ.

Разсматривая здѣсь одно европейское, христіанское зодчество, этого младшаго брата великихъ зодчествъ Востока, мы замѣтимъ, что оно является исполинскою формаціей, раздѣленной на три, рѣзко отличающихся одинъ отъ другого послѣдовательныхъ слоя: на слой романскій^[13], слой готическій и слой эпохи Возрожденія, который мы охотно назовем греко-римскимъ. Слой романскій, самый древній, нижній, выражается круглымъ сводомъ, возстающимъ вновь передъ нами въ верхнемъ, новѣйшемъ слоѣ, подпираемомъ греческими колоннами. Между нижнимъ и верхнимъ слоями находится слой стрѣльчатаго свода. Зданія, принадлежащія исключительно одному изъ этихъ трехъ слоевъ, ярко разнятся между собою и являются вполнѣ цѣльными и законченными. Возьмемъ, напримѣръ, Жюмьэжское аббатство, соборъ въ Реймсѣ, цер- ковь Святого Креста въ Орлеанѣ. Но всѣ эти три слоя смѣшиваются и сливаются вмѣстѣ по краямъ, какъ цвѣта въ солнечномъ спектрѣ. Отсюда возникли зданія составныя, зданія съ оттѣнкомъ перехода. Одно является романскимъ по своему основанію, готическимъ въ срединѣ, греко-римскимъ по верхней своей части. Это значить, что оно строи- лось въ продолженіе цѣлыхъ шестисотъ лѣтъ. Эта разновидность рѣдкая. Образчикомъ такого зданія служить башня замка д'Этампъ. Болѣе часто встрѣчаются памятники двухъ формацій. Къ нимъ принадлежить соборь Парижской Богоматери — зданіе стрѣльчатое, внѣдренное своими кру- глыми столбами въ романскій слой, въ которомъ всецѣло находятся главная паперть церкви Сенъ-Дени и притворъ церкви Сент-Жермен- де-Пре. Такого же рода и прекрасный полуготическій капитулярный заль Бошервиля, до половины коренящійся въ романскомъ слоѣ. Двойствен и каѳедральный соборъ въ Руанѣ, который былъ бы вполнѣ готиче- скимъ, если бы конечность его шпиля не уносилась въ слой эпохи Возрожденія^[14].

Въ сущности всѣ эти различія и оттѣнки касаются одной поверх- ности зданій. Искусство измѣнило только оболочку; самое же строеніе христіанской церкви осталось безъ измѣненія. Внутренній остовъ ея тоть же, съ тѣмъ же логическимъ расположеніемъ частей. Но какова бы ни была разукрашенная оболочка каѳедральнаго собора, въ ней всегда, хотя бы въ зачаточномъ видѣ, можно найти контуры римской базилики. Всѣ соборы созидаются по одному закону. Въ каждомъ изъ нихъ вы неизбѣжно найдете два притвора, перерѣзывающихъ одинъ другой въ формѣ креста и имѣющихъ въ верхней своей части закру- гленное, въ видѣ навѣса, мѣсто для хора; найдете придѣлы для внутрен- нихъ процессій, или для устройства въ нихъ часовенъ; это своего рода боковые ходы, сообщающіеся съ главнымъ притворомъ колоннадами. На этомъ незыблемомъ основаніи до безконечности разнообразятся число и форма часовенъ, папертей, колоколень, стрѣлъ и пр. - сообразно фантазіи времени, народа, искусства. Разъ богослуженіе обезпечено, всѣ предписанныя имъ условія соблюдены, зодчество получаеть воз- можность продолжаться далѣе уже по собственному усмотрѣнію. Статуи, оконныя стекла, розетки, арабески, разныя украшенія, капители, баре- льефы, -все это зодчество комбинируеть по своему вкусу. Отсюда изуми- тельное наружное разнообразіе этихъ зданій, внутренность которыхъ отличается общимъ порядкомъ и единствомъ. Стволъ дерева неизмѣня- емъ, а его вѣтви могутъ разрастаться, какъ имъ угодно.

II.
Парижь съ птичьяго полета.

Мы попытались возстановить передъ читателем дивное созданіе среднихъ вѣковъ - прекрасный собор Парижской Богоматери. Мы ука- зали ему часть тѣхъ выдающихся красотъ, которыми онъ отличался въ пятнадцатом столѣтіи и которыхъ недостаеть ему нынѣ. Но мы упустили изъ виду главное: мы еще ни слова не сказали о тѣхъ видахъ Парижа, которые открывались со всѣхъ башень собора.

Чудная картина сразу развертывалась передъ изумленными взорами того, кто, послѣ долгаго подъема ощупью по темной винтовой лѣстницѣ, отвѣсно пронзающей толстыя стѣны колокольни, вдругъ очутился бы на одной изъ высокихъ площадокъ, залитыхъ свѣтомъ и воздухомъ. Зрѣлище это было такъ красиво, что о немъ могутъ составить себѣ понятіе только тѣ изъ нашихъ читателей, которые имѣли счастье видѣть цѣльный, однородный въ своихъ частяхъ, готическій городъ, напримѣръ, Нюренбергъ въ Баваріи, или Витторію въ Испаніи, или хотя самые не- большие образчики такихъ городовъ, лишь бы они хорошо сохранились, въ родѣ Витра въ Бретани и Нордгаузена въ Пруссіи.

Парижь триста пятьдесять лѣтъ тому назадь, Парижъ пятнадцатаго вѣка, уже былъ исполинскимъ городомъ. Мы, современные парижане, сильно заблуждаемся, воображая, что съ тѣхъ поръ заняли Богъ вѣсть сколько лишняго пространства. Въ сущности Парижь со времен Людовика ХІ увеличился не многимъ болѣе одной трети. Во всякомъ случаѣ, онъ гораздо больше проигралъ въ красотѣ, чѣмъ выигралъ въ пространствѣ.

Какъ извѣстно, Парижъ возникъ на томъ древнемъ островѣ Стараго города, который имѣетъ форму колыбели. Рифъ этого острова былъ его первой оградой, Сена была его первымъ рвомъ. Парижъ нѣсколько вѣковъ находился въ положеніи острова, съ двумя мостами, - одним на сѣверѣ, другимъ на югѣ, и съ двумя мостовыми укрѣпленіями, служившими въ то же время и воротами: Гранъ-Шатле на правомъ берегу и Пти-Шатлэ - на лѣвомъ. Затѣмъ, начиная съ королей первой династіи, Парижъ, не имѣя болѣе возможности пошевельнуться на островѣ, который сдѣлался для него слишкомъ тѣсенъ, перешел резъ рѣку. Тогда по ту сторону обоихъ Шатле была воздвигнута первая линія стѣнъ, охватившая часть полей на обоихъ берегахъ Сены. Еще въ прошломъ столѣтіи оставалось нѣсколько слѣдовъ этой древней ограды, нынѣ же отъ нея не сохранилось ничего, кромѣ воспоминанія и кое-какихъ связанныхъ съ мѣстностью преданій, какъ, напримѣръ, о воротахъ Водэ, или Бодуайе, (римской porta Bagauda). Понемногу потокъ домовъ, безпрерывно изливавшійся изъ сердца города на окра ины, поднялся черезъ ограду, подмылъ ее, источилъ, затѣмъ совер- шенно сравнялъ съ землею. Филиппъ-Августь воздвигъ этому потоку новую запруду. Этотъ король заключилъ Парижъ со всѣхъ сторонъ в послѣдовательную цѣпь громадныхъ, высокихъ и солидных башень. Въ теченіе болѣе столѣтія дома тѣснились, сбивались въ кучу, и уровень ихъ въ этомъ бассейнѣ все поднимался, какъ вода въ резервуарѣ. Дома бросались въ глубину города, нагромождали одинъ ярусь надъ другимъ, карабкались другъ на друга, пробивались кверху, какъ всякая сжатая жидкость; только тоть домъ и могъ захватить немного воздуха, кото- рому удавалось поднять голову надъ сосѣдями. Улица все болѣе и болѣе углублялась и суживалась, площади наполнялись строениями и исчезали подъ ними. Наконецъ, дома, перескочивъ и черезъ стѣну Филиппа-Августа, весело разсыпались, какъ попало, по равнинѣ, точно вырвавшіеся на свободу узники. Тамъ они, не стѣсняясь, начали себѣ устраивать въ поляхъ сады и вообще располагаться съ полнымъ удоб- ствомъ.

Съ 1367 года предмѣстья города стали такъ расползаться, что понадобилась новая ограда, въ особенности на правомъ берегу. Эту ограду возвелъ Карлъ Ѵ. Но городъ, подобный Парижу, находится въ состояніи вѣчнаго роста. Только такіе города и дѣлаются столицами. Это своего рода воронки, въ которыя вливаются географическія, полити- ческія, нравственныя и умственныя теченія цѣлаго народа, къ которымъ ведуть всѣ природныя тропинки страны; это, такъ сказать, кладези цивилизаціи и вмѣстѣ съ тѣмъ сточныя мѣста, въ которыя просачи- вается и въ которыхъ скапливается, капля за каплей, изъ вѣка въ вѣкъ, торговля, промышленность, умъ, народность, т.е. все, что соста- вляеть соки, жизнь, душу народа. Стѣна Карла Ѵ раздѣлила участь ограды Филиппа-Августа. Въ концѣ пятнадцатаго столѣтія дома пере- карабкались и черезъ нее, и предмѣстье устремилось дальше. Въ шестнадцатомъ столѣтіи кажется, будто сама стѣна отступаеть, все глубже и глубже уходя въ старый городъ, — до такой степени разра- стается за нею новый городъ.

Такимъ образомъ, въ пятнадцатомъ вѣкѣ, на которомъ мы остано- вимся, Парижъ уже прорвалъ тройной концентрическій кругъ, бывший Во времена Юліана Отступника еще, такъ сказать, въ зачаточномъ со- стояніи между обоими Шатле. Могучій городъ послѣдовательно заста- виль треснуть четверной поясъ своихъ стѣнъ, подобно тому, какъ у растущаго ребенка лопается по швамъ его одежда. При Людовик XI изъ моря домовъ мѣстами еще выдѣлялись развалины башенъ прежнихъ оградъ, какъ вершины холмовъ во время наводненія, какъ архипелагъ Древняго Парижа, затопленный волнами новаго города.

Съ тѣхъ поръ Парижь не разъ вновь преображался, къ несчастью Для нашихъ глазъ, но перешелъ съ того времени всего одну новую ограду, - ту, которую воздвигъ Людовикъ ХѴ — эту жалкую стѣну, слѣпленную изъ грязи и мусора, вполнѣ достойную своего строителя и своего пѣвца съ его бьющимъ на остроуміе стихомъ.

Le mur murant Paris rend Paris murmurant^[15].

Въ пятнадцатомъ столѣтіи Парижъ былъ еще раздѣлень на три части, составлявшія какъ бы отдѣльные города, совершенно независимые и резко отличные другъ отъ друга, имѣвшіе каждый свою собственную физіономію и спеціальность, собственные нравы и привилегіи и собственную исторію. Это были: Ситэ, городь Университета и собственно,,Городь". Ситэ, расположенный на островѣ, старшій изъ городовъ и отець обоихъ остальныхъ, но самый незначительный по своимъ размѣрамъ, былъ такъ сжать между остальными частями, что какъ бы терялся въ ихъ серединѣ. Городъ Университета, или просто "Университеть", какъ его называли, занималъ лѣвый берег Сены, отъ Ла-Турнеля до Несльской башни; въ современномъ Парижѣ первый изъ этихъ пунктовъ соотвѣтствуеть Винному рынку, а второй - Монетному двору. Его ограда далеко раскидывалась по тому полю, гдѣ когда-то находились термы Юліана. Въ этой оградѣ оказалась заключенной гора св. Женевьевы. Самымъ виднымъ пунктомъ этой каменной дуги являлись Папскія Ворота, находившіяся приблизительно на мѣстѣ ны- нѣшняго Пантеона. „Городъ“, самая обширная изъ трехъ частей Па- рижа, располагался на правомъ берегу рѣки. Его набережная, преры- вавшаяся въ нѣсколькихъ мѣстахъ, тянулась вдоль Сены оть башни Бильи, до башни Буа, т.е. отъ мѣстности, гдѣ нынѣ склады "Изобилия", до мѣста, на которомъ красуется Тюльери. Эти четыре пункта, въ кото- рыхъ Сена перерѣзаетъ ограду столицы, оставляя налѣво Ла-Турнель и Несльскую башню, а направо - башни Бильи и Буа, въ общемъ но- сили названіе,,Четырехъ парижскихъ башень". „Городъ“ еще дальше углублялся въ окружающія земли, чѣмъ Университеть. Главнымъ пунктомъ его ограды, возведенной Карломъ V, были ворота Сен-Дени и Сент-Мартенъ, уцѣлѣвшія на своихъ мѣстахъ до сихъ поръ. Какъ мы уже сказали, каждое изъ этихъ трехъ крупныхъ подраз- дѣленій Парижа и составляло особый городъ, но городъ съ слишкомъ спеціальнымъ характеромъ, чтобы быть совершеннымъ и обходиться безъ остальныхъ двухъ. Отъ этого и видь у каждаго былъ своеобразный. Сите изобиловалъ церквами, Университеть - коллегіями, а „Городъ“ дворцами. Оставляя въ сторонѣ второстепенныя особенности стараго Парижа и причуды его распространенія, скажемъ съ общей точки зрѣнія, взявъ во вниманіе лишь главныя характеризующія черты и выдѣливъ изь Хаоса общественной юрисдикціи однѣ сплоченныя массы, что островъ принадлежаль епископу, правый берег - торговому старшинѣ, а лѣвый - ректору. Надъ всѣмъ этимъ властвовалъ прево, т.е. стар- шина города Парижа, чиновникъ королевскій, а не муниципальный. Ситэ заключалъ въ себѣ соборъ Парижской Богоматери, „Городъ“. Луврскій дворецъ и городскую ратушу, а Университетъ - Сорбонну. Въ "Городѣ былъ главный рынокъ, въ Ситэ - Отель Дье^[16], а въ Университеть - Пре-о-Клеркъ^[17]. Проступки, совершавшіеся учащимися на лѣвомъ берегу Сены, разбирались на островѣ, во Дворцѣ Правосудія, и наказывались на правомъ берегу, въ Монфоконѣ. Исключенія бывали только тогда, когда за провинившихся вступался ректоръ и когда сила была на сторонѣ университета, а королевская власть ослабѣвала. Учащіеся вообще обладали привилегіей быть повѣшенными у себя дома.

Въ пятнадцатомъ столѣтіи парижскія стѣны обхватывали пять острововъ, омываемыхъ Сеною: островъ Лувье, гдѣ въ то время были деревья, а теперь нѣтъ ничего, кромѣ валежника; острова О-Вашъ и Нотр- Дамъ, находившіеся во владѣніи парижскаго епископа. Они были тогда совсѣмъ пустынными. Въ семнадцатомъ столѣтіи ихъ соединили вт одинъ островъ, назвали островомъ св. Людовика и застроили. Четвертымъ былъ островъ Ситэ, а пятымъ - примыкавшій къ нему островокъ Перевозчика коровъ, теперь подъ валомъ Новаго моста. Сите имѣлъ въ то время пять мостовъ: три по правую сторону, изъ которыхъ одинъ каменный, называвшійся Нотр Дамъ, и деревянные - Шанжь и Менье, - и два по лѣвую сторону каменный Малый мость и деревянный св. Михаила; всѣ они были застроены домами. Университеть имѣлъ шесть вороть, сооруженныхъ Филиппомъ-Августомъ и носившихъ слѣдующія названія: Сень-Викторъ, Бордель, Папскія, Сень-Жакъ, Сенъ-Мишель и Сент-Жерменъ. „Городь" также имѣлъ шесть вороть, построенныхъ Карломъ Ѵ и называвшихся: Сент- Антуанъ, Дю-Тампль, Сенъ-Мартенъ, Сент-Дени, Монмартрь и Сент- Оноре. Всѣ эти ворота были крѣпки и красивы; послѣднее качество не вредить солидности. Подножія стѣнъ, окружавшихъ Парижъ, омывались проведенными изъ Сены водами широкаго и глубокаго рва. Ночью всѣ ворота запирались, и рѣка на обоихъ концахъ города заграждалась толстыми желѣзными цѣпями; Парижъ могъ спать спокойно.

Съ высоты птичьяго полета всѣ эти три части - Ситэ, Университетъ и "Город" - представлялись глазу густою, запутанною сѣтью причу- дливо свивавшихся между собою улицъ. Тѣмъ не менѣе, при первомъ же взглядѣ можно было различить, что эти три части составляють одно цѣлое. Сразу бросались въ глаза двѣ длинныя параллельныя улицы, тянувшіяся безъ перерыва, почти совершенно прямыми линіями, съ юга на сѣверъ, отвѣсно къ Сенѣ, и пересѣкавшія изъ конца въ конецъ всѣ три части города. Соединяясь, смѣшиваясь, мѣстами сливаясь и безпрестанно переливая народныя волны изъ одного города въ другой, эти улицы тѣсно связывали три города въ одинъ. Первая изъ этихъ улиць шла отъ воротъ Сен-Жакъ до воротъ Сенъ-Мартенъ; въ Уни- верситетѣ она называлась улицею Сен-Жакъ, въ Ситэ - улицею де- ла-Жюиври, а въ "Городѣ" - улицею Сент-Мартенъ. Она дважды пере- ходила черезъ рѣку по мостамъ Пти-Понъ и Нотр-Дамъ. Вторая улица, на лѣвомъ берегу рѣки, называвшаяся улицею де-ла-Гарнь, - на остро- вѣ - улицей де-ла-Барильери, на правомъ берегу - улицей Сент-Дени, шла оть вороть Сен-Мишель, въ Университетѣ, до воротъ Сент-Дени, въ "Городѣ" - черезъ мосты св. Михаила на одномъ рукавѣ Сены и Шанжъ на другомъ. Эти всѣ названія носили только двѣ улицы,- улицы-матери, родоначальницы, главныя артеріи Парижа. Остальныя жилы тройнаго города были ихъ развѣтвленіями или въ нихъ вливались. - Независимо отъ этихъ двухъ главныхъ улицъ, послѣдовательно прорѣзавшихъ Парижь во всю его ширину, общихъ для всей столицы, "Городь" и Университетъ имѣли каждый свою особую главную улицу, пробѣгавшую вдоль, параллельно Сенѣ и мимоходомъ перерѣзывавшую подь прямымъ угломъ обѣ артеріальныя улицы. Такимъ образомъ, въ "Городѣ" можно было пройти по прямой линіи отъ вороть Сент-Анту- ана до вороть Сентъ-Оноре; въ Университетѣ - отъ вороть Сент- Виктора до воротъ Сент-Жермена. Скрещиваясь съ первыми улицами, эти главные пути "Города" и Университета образовали основу, на ко- торой разстилался перепутанный лабиринтъ всѣхъ парижскихъ улиць. Въ сливавшихся очертаніяхъ узора этой гигантской сѣти, пристально вглядываясь, можно было различить какъ бы два широкихъ снопа улиць: одинъ въ Университетѣ, другой въ „ Городѣ", — эти два пучка большихъ улицъ, улиць, постепенно расширяясь, шли оть мостовъ къ воротамъ.

Кое-что отъ этого геометрическаго плана осталось и до сихъ порь.

Въ какомъ же видѣ представлялось это цѣлое съ высоты башенъ собора Парижской Богоматери въ 1482 году?

Постараемся дать понятіе и объ этомъ.

Взобравшійся на эту высоту и запыхавшійся зритель сначала быль бы ослеплень разстилавшимся внизу хаосомъ кровель, трубь, улицъ, мостовъ, площадей, шпилей, колоколенъ. Ему сразу бросились бы въ глаза: рѣзные шпили, остроконечныя кровли, повисшія на углахъ стѣны башенки, каменная пирамида одиннадцатаго вѣка, шиферные обелиски пятнадцатаго, круглыя башни замка, четыреугольныя узорчатыя колокольни церквей, - грандіозное и миниатюрное, массивное и воздушное. Взорь его долго терялся бы въ глубинѣ этого лабиринта, гдѣ не было ничего, что не отличалось бы оригинальностью, смысломъ, геніемъ, красотою, на чемъ не лежало бы печати художественности, начиная сь самаго маленькаго домика, съ расписаннымъ и скульптурнымъ фасадомъ, съ сводчатою дверью и съ нависшимъ на немъ вторымъ ярусомъ, и кончая королевскимъ Лувромъ, который был тогда окружень колоннадою башенъ. Но когда глазъ началъ бы разбираться въ этомъ хаосѣ, то онъ различилъ бы его главныя составныя части. Сначала выдѣлился бы передъ нимъ Ситэ. „Островъ Ситэ, -- говорить Соваль, у котораго, посреди его набора пустозвонныхъ словъ, иногда попадаются и удачныя выраженія, - походить на большой корабль, завязшій въ тинѣ и застрявшій навсегда по серединѣ Сены". Мы уже говорили, что въ пятнадцатомъ столѣтіи этотъ „корабль" соединялся съ обоими берегами пятью мостами. Корабельная форма острова поразила и составителей геральдики. Корабль, украшающій древній гербь Парижа, и попалъ въ этотъ гербъ, по словамъ Фавена и Пакье, вслѣдствіе такого сходства, а вовсе не вслѣдствіе осады нормандцевъ. Для человѣка, умѣющаго въ ней разбираться, геральдика есть своего рода алгебра, геральдика - языкъ. Вся исторія второй половины среднихъ вѣковъ написана на гербахъ, какъ исторія первой ихъ половины выражена символами романской церкви. Это іероглифы феодаловъ, замѣнившіе іероглифы теократіи.

Итакъ, островъ Сите показался бы зрителю похожимъ на корабль, обращенный кормою на востокъ, а носом на югъ. Обернувшись къ носу, зритель увидаль бы несмѣтное множество древнихъ кровель, надъ которыми возвышается куполообразная свинцовая крыша Святой Часовни напоминающая спину слона съ находящейся на ней башенкой. И эта башня представилась бы взору зрителя смѣлой, острой, узорчатой, тщательно отдѣланной, рѣзной вершиною, сквозь кружевной конусь которой просвѣчиваеть голубое небо. Далѣе, его взоръ упалъ бы на красивую, обставленную старинными домами площадь собора Парижской Богоматери, съ выходившими на нее тремя улицами. На южной сторонѣ этой площади высился угрюмый, весь въ морщинахъ и бороздахъ, фасадь Отель Дье съ его кровлей, кажущейся покрытой желваками и пузырями. И повсюду въ тѣсной сравнительно окружности Ситэ, направо и налево, на востокъ и на западъ, и куда бы ни взглянуль зритель, виднѣлись колокольни двадцати одной церкви различныхъ временъ, всевозможныхъ формъ и величинъ, начиная с низенькой, источенной вѣками, романской колокольни церкви Сент-Дени-дю-Па и кончая тонкими шпилями церквей Сент-Пьеръ-о-Бёфъ и Сент-Ландри. За соборомъ Парижской Богоматери бросались въ глаза на сѣверѣ - монастырь съ готическими галлереями; на югѣ - полуроманскій дворецъ епископа; на восток пустынная оконечность острова, такъ называемый мыс Террэнъ. Въ этихъ грудахъ домовъ глазъ отличалъ, по каменнымъ сквознымъ митрамъ, увѣнчивавшимъ въ ту эпоху верхнія окна дворцовъ, не исключая и слуховыхъ, — отель, подаренный городомъ, при Карлѣ ѴІ, Жювеналю Дерюрзэну; немного далѣе - просмоленные бараки рынка Палюсь; еще далѣе - старую церковь Сент-Жерменъ-ле-Вье, расши- ренную въ 1458 году въ ущербъ улицы О-Фебвъ; потомъ - кишащій народомъ перекрестокъ, позорный столб на углу улицы, клочекъ пре- красной мостовой Филиппа-Августа, великолѣпную вымощенную пли- тами и предназначавшуюся для всадниковъ дорожку по серединѣ улицы, такъ плохо замѣненную въ шестнадцатомъ вѣкѣ жалкимъ на- боромъ булыжника, называвшимся мостовою Лиги; послѣ этого глазь зрителя проникалъ во внутрь какого-нибудь двора позади дома и останавливался на одной изъ тѣхъ сквозныхъ башенокъ, пристроен- ныхъ ко входу въ домъ, образецъ которыхъ можно видѣть еще и те- перь въ улицѣ Бурдонне. Наконецъ, направо отъ Святой Часовни, на западной сторонѣ, на краю самой воды, виднѣлась группа башень Дворца Правосудія. Деревья королевскихъ садовъ, покрывавшихъ за- надную оконечность острова Ситэ, маскировали островокъ Перевозчика. Что же касается рѣки, то съ башенъ собора Парижской Богоматери ея совсѣмъ не было видно ни съ какой стороны: она исчезала подъ мостами, а мосты скрывались подъ домами.

Если, пробѣжавъ по этимъ мостамъ съ находившимися на нихъ домами, кровли которыхъ зеленѣли отъ плѣсени, преждевременно на- раставшей отъ вліянія водяныхъ испареній, — взглядъ зрителя напра- влялся влѣво, къ Университету, то прежде всего останавливался на широкомъ и низкомъ снопѣ башенъ; это былъ Пти-Шатлэ, широко зіявшія ворота котораго точно поглощали часть Малаго моста; если же взглядь устремлялся на берегъ, то во всю длину его, съ востока на западъ, отъ Ла-Турнеля до Несльской башни, онъ видѣлъ линію домовъ съ скульптурными украшеніями, съ цвѣтными оконными сте- клами, съ нависшими другъ надъ другомъ ярусами; видѣлъ безконеч- ныя извилины владѣній буржуазіи, часто пересѣкаемыхъ какою- нибудь улицей или задѣваемыхъ фасадомъ или угломъ громаднаго каменнаго отеля, безцеремонно расползшагося въ ширину и въ длину, со всѣми своими дворами и садами, корпусами и флигелями, посреди массы сжатыхъ, тѣснившихся другъ къ другу домовъ, какъ важный баринъ посреди толпы простолюдиновъ. Такихъ отелей на берегу было пять или шесть; они начинались отелемъ де-Лоренъ, раздѣлявшимъ съ бернардинцами громадное, обведенное оградой пространство, по сосѣд- ству сь Ла-Турнелемъ, и кончались отелемъ де-Несль, главная башня котораго служила рубежомъ Парижа, а остроконечныя кровли обладали привилегіей ежегодно, въ продолженіе трехъ мѣсяцевъ подъ рядъ, своими черными треугольниками застилать багряный диск заходящаго солнца.

Этотъ берегъ Сены обладалъ менѣе торговымъ характеромъ, чѣмъ противоположный: на немъ болѣе толпились и шумѣли учащіеся, чѣмъ ремесленники. Набережной, въ настоящемъ смыслѣ этого слова, можно было считать только пространство отъ моста Св. Михаила до Несльской башни, остальная же часть берега Сены представлялась или голой песчаной полосой, какъ по ту сторону владѣнія бернардин- цевъ, или была покрыта скопищемъ домовъ, купавшихся своими осно- ваніями въ водѣ, какъ, напримѣръ, между обоими мостами. Здѣсь стоялъ вѣчный гвалть прачекъ; съ утра до вечера полоща бѣлье вдоль рѣки, онѣ неумолчно болтали, кричали и пѣли так же, какъ и въ наши дни. Это былъ одинъ изъ веселыхъ уголковъ Парижа.

Университеть являлся глазу сплоченною массою. Съ одного конца до другого онъ былъ однороднымъ цѣлымъ. Тысячи его остроконечныхъ, примыкавшихъ, одна къ другой, кровель, почти одинаковаго типа, съ высоты казались кристаллизаціями одного и того же вещества. Прихотливо извивавшіеся рвы улицъ равномѣрно перерѣзали всю эту массу зданій. Сорокъ двѣ коллегіи, имѣвшіяся въ этой части Парижа, распредѣлялись тоже довольно ровно, такъ что ихъ можно было видѣть всюду. Разнообразныя, ласкавшія взоръ, вершины этихъ прекрасныхъ зданій были произведеніями того же самаго искусства, какъ и кровли простыхъ домовъ, которыя они превосходили только вышиною; онѣ были, въ сущности, ничѣмъ другимъ, какъ умноженіемъ въ квадратѣ или въ кубѣ одной и той же геометрической фигуры. Эти вершины только объединяли цѣлое, не нарушая его, только дополняли, не обременяя. Геометрія - это гармонія. Тамъ и сямъ нѣсколько красивыхъ отелей выдѣлялись великолѣпными брызгами посреди живописныхъ чердаковъ лѣваго берега: Неверское подворье, Римское подворье и Реймское подворье, которыя теперь всѣ исчезли; отель Клюни, - существующій въ утѣшеніе художниковъ до сихъ поръ, — башню котораго нѣсколько лѣтъ тому назадъ такъ глупо развѣнчали. Возлѣ отеля Клюни виднѣлось красивое римское зданіе съ прекрасными сводчатыми арками, это термы Юліана. Не мало было зданій, отличавшихся болѣе смиренною красотою, чѣмъ отели, но не менѣе ихъ величественныхъ; это были монастыри и аббатства разныхъ орденовъ. Изъ нихъ особенно бросались въ глаза: аббатство бернардинцевъ съ его тремя колокольнями; монастырь св. Женевьевы, четыреугольная башня котораго, уцѣлѣвшая до сихъ поръ, заставляетъ такъ жалѣть объ остальномъ; Сорбонна, полу-монастырь, полу-школа, прекрасная церковь которой еще сохранилась; красивый монастырь матуринцевъ квадратной формы; его сосѣдъ, монастырь Сент-Бенуа, въ стѣны котораго, въ промежуткѣ между седьмымъ и восьмымъ изданіемъ этой книги, успѣли втиснуть театрь; аббатство кордельеровъ съ его тремя громадными остроконечными фронтонами; аббатство августинцевъ, изящная стрѣла котораго, послѣ Несльской башни, является въ этой сторонѣ Парижа вторымъ по красотѣ рѣзнымъ украшеніемъ. Коллегіи, въ сущности служившія соединительнымъ звеномъ монастыря съ міромъ, держались по архитектурѣ середины между отелями и аббатствами, отличаясь полною изящества строгостью, менѣе воздушными скульптурами, чѣмъ дворцы, и менѣе серіозною архитектурой, чѣмъ монастыри. Къ несчастью, почти ничего не осталось отъ этихъ памятниковъ, въ которыхъ готическое искусство такъ прекрасно соединялось съ богатствомъ и умѣренностью. Церковныя зданія въ Университетѣ были многочисленны и великолѣпны; они также представляли всѣ эпохи зодчества, начиная съ круглыхъ сводовъ Сент-Жюльена и кончая стрѣльчатыми сводами Сень-Северина. Церкви тамъ господствовали надъ всѣмъ, и новой гармоніей въ этой красивой массѣ на каждомъ шагу пронизывали разнообразныя вырѣзки вершинъ зданій съ ихъ узорчатыми стрѣлами, сквозными колокольнями и тонкими иглами, линіи которыхъ были такъ же не чѣмъ инымъ, какъ прелестнымъ дополненіемъ острыхъ угловъ кровель.

Почва университета гориста. Гора св. Женевьевы образуеть громадный выступъ на юго-востокѣ. Интересно было бросить взглядъ съ высоты собора Парижской Богоматери на это множество узкихъ и извилистыхъ улиць (нынѣ тамъ Латинскій кварталь), на эти массы домовъ, разбросанныхъ по горѣ и въ безпорядкѣ скатывавшихся по ея склонамъ: одни изъ нихъ имѣли видъ падающихъ внизъ, другіе караб- кающихся наверхъ, а всѣ вмѣстѣ - цѣпляющихся другъ за друга. Безпрерывный потокъ многихъ тысячь черныхъ точекъ, перекрещи- вавшихся на мостовой, представлялъ глазу точно движущуюся картину: это кишѣлъ людской муравейникъ, который едва можно было различить сь такой высоты и на таком разстояніи.

Наконецъ, въ промежуткахъ этихъ кровель, стрѣлъ, разнообразныхъ безчисленныхъ зданій, такъ прихотливо очерчивавшихъ и украшавшихъ своимъ узоромъ линіи Университета, мѣстами проглядывали части покрытой мохомъ стѣны, массивная круглая башня и зубчатыя городскія ворота, представлявшія укрѣпленія; это была стѣна Филиппа- Августа. По ту сторону этой стѣны разстилались зеленые луга и во всѣ стороны разбѣгались дороги, вдоль которыхъ были разбросаны послѣдніе дома предмѣстій, по мѣрѣ удаленія отъ города все болѣе и болѣе рѣдѣвшіе. Нѣкоторыя изъ этихъ предмѣстій пользовались извѣстнымъ значеніемъ. Таково, напримѣръ, предмѣстье Сент-Викторъ, съ его мостомъ — аркою черезъ Бьевръ, его аббатствомъ, гдѣ можно было прочесть надпись Людовика Толстаго - epitaphium Ludovici Grossi - и его церковью съ восьмигранною стрѣлою, окруженною четырьмя колоколенками одиннадцатаго вѣка. (Подобную церковь до сихъ поръ можно видѣть въ Этампѣ - ее не успѣли еще сломать). Далѣе слѣдовало предместье Сент-Марсо, въ которомъ было три церкви и мона стырь. Потомъ, если оставить влѣво фабрику гобеленовъ съ ея четырьмя бѣлыми стѣнами, передъ вами открывалось предмѣстье Сент-Жакъ съ его прекраснымъ рѣзнымъ крестомъ на перекресткѣ. По пути бросались въ глаза: церковь Сент-Жакъ-дю-Го-Па, которая тогда еще была готическою и плѣняла взоры своей воздушной красотою; прелестная церковь Сень-Маглуаръ, красивое произведеніе четырнадцатаго вѣка, которую Наполеонъ превратилъ въ складъ сѣна; церковь Богоматери Полей, въ которой находились византійскія мозаики. Наконецъ, скользнувъ по расположенному въ открытомъ полѣ монастырю Шартрё, богатому зданію, современному Дворца Правосудія, съ его маленькими фигурчатыми садами, и пробѣжавъ по развалинамъ Вовера, пользующимся такой дурной славою, взоръ падаль на три романскія стрѣлы церкви Сент-Жерменъ-де-Пре. Сен-Жерменское предмѣстье, бывшее уже тогда большой общиной, расползалось пятнадцатью или двадцатью улицами. Одинъ изъ угловъ этого предмѣстья отмѣчался островерхой колокольней церкви св. Сульпиція. Рядомъ съ этой церковью можно было различить четырехгранную ограду Сент-Жерменскаго рынка, затѣмъ - красивую кругленькую башню аббатства, увѣнчанную свинцовымъ конусомъ. Дальше: черепичный заводъ, улица дю-Фурь, ведущая къ общественной хлѣбопекарнѣ, мельница на пригоркѣ и больница для прокаженныхъ, — одинокое непривлекательнаго вида зданіе. Но болѣе всего приковывало къ себѣ взоры Сент-Жерменское аббатство. Дѣйствительно, великолѣпную картину представляло на горизонтѣ это аббатство съ его одинаково величественными церковью и дворцомъ, провести хоть одну ночь въ которомъ парижскіе епископы считали за особенную честь. Этотъ монастырь съ его трапезной, которой архитекСтраница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/95 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/96 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/97 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/98 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/99 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/100 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/101 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/102 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/103 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/104 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/105 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/106 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/107 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/108 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/109 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/110 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/111 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/112 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/113 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/114 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/115 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/116 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/117 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/118 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/119 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/120 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/121 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/122 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/123 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/124 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/125 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/126 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/127 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/128 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/129 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/130 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/131 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/132 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/133 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/134 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/135 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/136 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/137 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/138 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/139 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/140 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/141 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/142 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/143 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/144 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/145 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/146 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/147 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/148 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/149 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/150 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/151 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/152 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/153 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/154 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/155 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/156 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/157 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/158 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/159 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/160 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/161 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/162 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/163 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/164 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/165 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/166 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/167 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/168 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/169 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/170 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/171 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/172 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/173 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/174 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/175 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/176 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/177 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/178 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/179 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/180 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/181 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/182 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/183 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/184 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/185 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/186 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/187 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/188 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/189 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/190 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/191 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/192 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/193 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/194 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/195 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/196 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/197 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/198 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/199 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/200 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/201 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/202 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/203 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/204 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/205 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/206 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/207 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/208 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/209 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/210 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/211 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/212 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/213 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/214 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/215 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/216 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/217 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/218 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/219 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/220 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/221 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/222 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/223 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/224 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/225 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/226 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/227 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/228 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/229 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/230 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/231 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/232 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/233 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/234 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/235 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/236 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/237 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/238 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/239 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/240 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/241 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/242 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/243 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/244 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/245 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/246 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/247 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/248 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/249 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/250 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/251 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/252 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/253 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/254 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/255 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/256 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/257 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/258 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/259 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/260 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/261 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/262 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/263 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/264 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/265 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/266 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/267 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/268 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/269 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/270 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/271 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/272 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/273 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/274 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/275 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/276 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/277 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/278 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/279 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/280 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/281 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/282 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/283 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/284 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/285 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/286 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/287 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/288 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/289 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/290 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/291 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/292 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/293 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/294 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/295 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/296 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/297 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/298 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/299 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/300 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/301 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/302 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/303 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/304 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/305 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/306 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/307 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/308 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/309 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/310 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/311 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/312 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/313 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/314 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/315 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/316 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/317 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/318 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/319 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/320 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/321 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/322 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/323 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/324 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/325 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/326 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/327 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/328 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/329 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/330 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/331 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/332 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/333 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/334 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/335 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/336 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/337 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/338 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/339 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/340 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/341 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/342 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/343 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/344 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/345 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/346 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/347 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/348 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/349 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/350 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/351 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/352 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/353 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/354 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/355 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/356 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/357 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/358 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/359 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/360 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/361 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/362 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/363 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/364 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/365 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/366 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/367 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/368 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/369 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/370 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/371 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/372 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/373 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/374 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/375 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/376 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/377 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/378 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/379 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/380 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/381 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/382 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/383 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/384 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/385 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/386 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/387 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/388 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/389 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/390 Страница:Собор Парижской Богоматери. Виктор Гюго. 1903 (IA victor hugo notre dame de paris ru sytina 1903).pdf/391

1. Этоть романъ написанъ въ 1830 году.
2. Студенты.
3. Значеніе, которое обыкновенно придается слову «готическій», хоть и не точно но принято всѣми. Мы, какъ и всѣ, употребляемъ его здѣсь, чтобы охарактеризовать стиль архитектуры второй половины среднихъ вѣковъ, въ которомъ стрѣльчатый сводь служить такимъ же отличительнымъ признакомъ, какъ въ предшествовавшемъ ему періодѣ - полукруглый сводь.
4. Гюго приписывает его Теофилю, но реальный автор Марк-Антуан Жирар де Сент-Аман, источник: Variétés Tome II. P. 159 – прим. редактора Викитеки.
5. Moulin — мельница.
6. Рогатый.
7. Такъ назывались корпораціи студентовъ, группировавшихся по мѣсту родины. Въ университетѣ съ самаго начала было четыре націи: французы, нормандцы, цикардійцы и англичане. Прим. перев.
8. При монастырѣ св. Женевьевы была богословская школа. Прим. перев.
9. Церковныя пѣсни.
10. По-французски Dauphin - «дельфинъ» и «наслѣдникъ престола».
11. Не видно было въ лѣсу болѣе торжествующаго звѣря.
12. Oblat — инвалидъ, помѣщенный королемъ на прокормъ въ монастырь.
13. Это то самое искусство, которое, согласно мѣстности, климату и расѣ обитателей, называется также ломбардскимъ, саксонскимъ и византійскимъ. Эти три разновидности зодчества родственны между собою и идуть параллельно; исходя изъ общаго принципа, они отличаются своей разнохарактерностью.

    Facies non omnibus una,
    Non aiversa tamen qualem, etc.

    Прим. В. Гюго.
14. Эта часть шпиля была деревянная, уничтоженная грозою въ 1823 году.
    Прим. В. Гюго.
15. Стихъ этотъ построень на созвучіи и игрѣ словь: mur — стѣна, murant — замуравливающій и murmurant — ропщущій, и значить: «Стѣна, замуравливающая Парижь, вызываетъ въ немъ ропоть».
    Прим. перев.
16. Старинное убѣжище, или больница.
17. Т.-е. «Лугь для клерковь». Въ то время учащіеся назывались клерками, и они собирались на этомъ лугу.