Л. А. Якубович
Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
Библиотека поэта. Поэты 1820-1830-х годов. Том второй
Биографические справки, составление, подготовка текста и примечания
В. С. Киселева-Сергенина
Общая редакция Л. Я. Гинзбург
Л., Советский писатель, 1972
Дополнение 1:
"Здравствуй, племя младое...": Антология поэзии пушкинской поры: Кн.
III . Сост., вступ. статья. о поэтах и примеч. Вл. Муравьева
М., "Советская Россия", 1988
Дополнение 2:
Уильям Шекспир. Библиографический указатель русских переводов и
критической литературы на русском языке. 1976-1987
М., ВГИБЛ 1989
----------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
Биографическая справка
186. Старому приятелю
187. Три века
188. Иран
189. Волнение
193. Дева и поэт
197. Надписи
198. Старый русский замок
199. Скалы
200. Сестре (При посылке портрета л<орда> Байрона)
201. Н. М. Языкову
202. Кавказ
205. Рок
206. Северянин на юге
207. Ночь
210. Ответ Н. Ф. Т-му
Дополнение 1
Мольба
Украинские мелодии
Леший
Дополнение 2
Шекспир (Сонет)
Сын мелкопоместного дворянина Лукьян Андреевич Якубович родился в 1805
году. Отец его в молодости своей был причастен к литературе. Имя его
встречается в журналах конца 1790-х - начала 1800-х годов, а в 1804 году под
его редакцией из печати вышел знаменитый сборник Кирши Данилова "Древние
русские стихотворения". Впоследствии, занимаясь литературой только урывками,
А. Ф. Якубович вел образ жизни скромного провинциального чиновника, а еще
позже - домовитого помещика (ему принадлежало небольшое имение Сосновка в
Калужской губернии).
Иначе складывалась судьба его сына. После окончания в декабре 1826 года
Благородного пансиона при Московском университете Лукьян Якубович остался не
у дел, так как к казенной службе, по всей видимости, не имел никаких
способностей.
В 1828 году стихотворения Якубовича появляются на страницах московского
журнала "Атеней" М. Г. Павлова, а в следующем году - в "Галатее" Раича. До
1831 года поэт жил в Москве, а затем перебрался в Петербург, город с более
развитой прессой, где он надеялся добиться успеха в литературе.
Должно быть, по рекомендации своего дяди М. Л. Яковлева, лицейского
товарища Пушкина и Дельвига, Якубович был привлечен к сотрудничеству в
"Литературной газете".
Он благоговел перед Пушкиным, о чем говорят следующие строки его письма
к П. И. Вонлярлярской от 22 января 1831 года: "Я познакомился с... Пушкиным,
который на днях женится. Напрасно говорят, что в нем не видно поэта, -
решительно скажу вам: весь гений, все пламя жреца муз горит в его прекрасных
глазах. Я читал "Годунова" раз 30 сряду, - превосходно. Я без ума восхищен
им - вот поэзия, вот жизнь, вот сила!"<ref>ПД.</ref>
С прекращением "Литературной газеты" Якубович чаще всего печатается в
"Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду"" А. Ф. Воейкова, а позднее
в журналах: "Телескоп", "Московский наблюдатель", "Сын отечества" и,
наконец, в "Отечественных записках".
15 января 1837 года М. Л. Яковлев напомнил Пушкину о своем племяннике,
предлагая его в помощники по изданию "Современника". {См.: Пушкин, Полн.
собр. соч., т. 16, М., 1949, с. 217.} Но ровно через две недели Пушкин умер.
Якубович был потрясен этим и долго не мог прийти в себя.
По свидетельству И. И. Панаева, Якубович гордился тем, что Пушкин
"выпрашивал у него стихов для своих изданий". {И. И. Панаев, Литературные
воспоминания, М., 1950, с. 39.} В 1836 году в пушкинском "Современнике",
действительно, появилось три стихотворения Якубовича. Возможно, два
стихотворения его в "Северных цветах на 1832 год", изданных в память
покойного Дельвига, были также отобраны Пушкиным.
От литературы Якубович никаких доходов не имел и, по сведениям того же
Панаева, "кое-как поддерживал свое существование уроками русского языка".
{Там же, с. 66. Очень непродолжительное время, а именно в 1833 г., Якубович
состоял на службе (сведения об этом в неопубликованном письме к П. И.
Вонлярлярской от 1 декабря 1833 г. - ПД), но, видимо, скоро потерял ее.} "Он
жил в крайней бедности, - рассказывает близко знавший поэта И. П. Сахаров, -
все его состояние состояло из шинели, сюртука и нескольких книг. Тысячи
рублей, присылаемых ему отцом, было недостаточно. Маленькая комната на
чердаке, в Семеновском плацу, зиму и лето нетопленная, была его приютом для
ночлега".<ref>И. П. Сахаров, Записки. - "Русский архив", 1873, ? 6, с. 954.</ref>
Но ни бедность, ни пренебрежительное отношение маститых журналистов и
критиков (Н. А. Полевого, И. И. Надеждина, О. И. Сенковского) не охлаждали
любви Якубовича к поэтическому творчеству. По уверению Сахарова, он "ни о
чем не думал; философ в душе, беззаботный в жизни, друг поэзии, он жил вне
всякой сферы".<ref>Там же.</ref> Добродушный, общительный Якубович был знаком чуть
ли не со всем литературным миром обеих столиц. Но самой большой его
привязанностью был Полежаев, с которым он подружился, надо полагать, в
середине 20-х годов. {Подтверждением тому служит полежаевский перевод
стихотворения Ламартина "Восторг", выполненный не ранее 1826 г. и
посвященный Якубовичу.} Подневольная солдатчина Полежаева вскоре их
разлучила, но позднее они, видимо, встречались в Москве и обменивались
письмами. {См. публикацию Т. Г. Динесман двух писем Полежаева к Якубовичу от
февраля и 8 октября 1836 г. - "Литературное наследство", ? 60, М., 1956, с.
608-614.}
Полежаев и Якубович имели общих приятелей - поэтов Соколовского и Ф. А.
Кони. Все они принадлежали к демократическому флангу русской поэзии, но
сплоченной литературной группы не составили. Судьба благоприятствовала из
них только одному Федору Кони. Участь других была печальной: сломленные
тяжкими условиями жизни, они умерли один за другим почти одновременно - в
1838-1839 годах.
Недоедание, трущобный быт, суровый петербургский климат, беспечное
отношение к себе - все это в конце концов надломило здоровье Якубовича.
Тяжелобольной, он летом 1839 года выехал из столицы домой - в Калужскую
губернию. Здесь, под родительским кровом, прошли последние дни его жизни,
оборвавшейся осенью того же года.
Якубович, вспоминал Панаев, пользовался "между журналистами и
издателями альманахов значительною известностью. Без его стишков не
обходился почему-то ни один журнал, ни один альманах". {И. И. Панаев,
Литературные воспоминания, с. 65.} Однако спрос на стихи Якубовича подчас
поддерживался одним чисто внешним обстоятельством: по роду своего дарования
он умел писать только очень короткие стихотворения - как правило, в 8-16,
редко 20-30 строк. Такие тексты были удобны для заполнения лакун в
типографском наборе журналов и, как ехидно выразился Н. И. Надеждин, шли "на
затычку".
Литературная репутация поэта не поднялась и после того, как в 1837 году
из печати вышел единственный сборник его стихотворений. Он был встречен
внешне одобрительным, а по существу издевательским отзывом О. И. Сенковского
в "Библиотеке для чтения" (1837, ? 7). Не поправила положения
доброжелательная, но слабо аргументированная рецензия "Северной пчелы" (29 и
30 апреля), написанная, видимо, кем-то из друзей Якубовича, {Подпись под
рецензией: "Т.". Возможно, ее автором был Н. Ф. Туровский.} а также рецензия
неизвестного автора в "Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду"" (8
мая).
Уже при беглом взгляде на стихи Якубовича обнаруживается, насколько
велико было его сочувствие романтическим представлениям о человеке, природе
и искусстве. Он и был их типичным популяризатором в поэзии, чуть более
талантливым в сравнении с десятками других современных ему стихотворцев,
вроде Н. Колачевского, М. Меркли, И. Гогниева, В. Карлгофа, Ф. Менцова, Н.
Вуича, Е. Шаховой. Якубовичу не было дано сделать то, что порой получалось у
поэтов его же масштаба: запечатлеть некую психологическую тонкость,
оригинальный поворот мысли, набрести на яркий художественный эффект. На фоне
бурного развития романтического лиризма, плодившего многословные и
громоздкие формы (Соколовский, Кукольник, Тимофеев, Бернет), стихи Якубовича
отличались сосредоточенностью и простотой художественного мышления,
лаконизмом стиховой речи.
В творчестве поэта различается всего несколько устойчивых видов
стихотворений. Чаще всего это короткая диалогическая сценка ("Заветные
слова", "Старый русский замок", "Служивый", "Урал и Кавказ", "Дуб в
Петергофе" и т. п.), иногда несущая простонародный отпечаток, в частности
украинский. Романтические умонастроения куда более зримо проступают в
стихотворениях другого типа, представляющих собой метафорическую иллюстрацию
отвлеченной мысли ("Водопад", "Пожар", "Волнение", "Две скалы" и проч.).
Лирическим миниатюрам Якубовича свойственна малохарактерная для
романтической поэзии того времени значительная насыщенность античными
мифологическими реминисценциями. По-видимому, творческие устремления поэта
были в известной мере ориентированы на традиции антологической лирики,
вернее на ее русифицированные образцы. Собственные его опыты в чисто
антологическом роде немногочисленны и бесцветны. Но лучшие из оригинальных
стихотворений Якубовича примечательны как попытки романтической модернизации
этого типа лирики, отличающиеся сжатостью, простотой и четкостью
композиционного рисунка.
186. СТАРОМУ ПРИЯТЕЛЮ
Не вспоминай другие леты,
Они прошли - не воротить!
Твоя печаль, твои приметы
Не могут горю пособить.
Не помни зла, не помни горя,
И в настоящем много бед,
Терпи у жизненного моря:
За тучей вёдро будет вслед.
Мой друг, поверь мне: мир прекрасен,
Исполнен блага божий свет!
Твой запад так же будет ясен,
Как дня прекрасного рассвет.
Взгляни: над трепетной землею
Давно ль с небес перун гремел
И земледелец с бороною
На нивы выехать не смел.
Прошла гроза; как прежде в поле
Оратай весело поет,
И в луговом опять раздоле
Тюльпан с лилеею цветет.
1830
187. ТРИ ВЕКА
Преданье есть: в минувши веки,
Там, при слияньи дивных рек,
Сошли на землю человеки...
И был тогда прекрасный век!
Как царь земли был здесь свободен,
И телом бодр, и чист умом,
И сердцем добр и благороден,
С открытым взором и челом!
Был век другой: умов волненье,
В сердцах страстей мятежный жар,
Вражда, корысть и исступленье
Раздули гибельный пожар.
Здесь человек утратил волю,
Одряхл и телом и умом -
И шел по жизненному полю,
Поникнув взором и челом!
Но в третий век прошла невзгода,
Затихла буря, свет проник,
И процвела опять природа,
И лучший мир опять возник.
И в этот век земную долю
Холодный опыт нам открыл,
И гордый ум, и сердца волю
Законам вечным подчинил!
1831
188. ИРАН
Ликуй, Иран! Твоя краса
Как отблеск радуги огнистый!
Земля цветет - и небеса,
Как взоры гурий, вечно чисты!
Так возлюбил тебя Аллах,
Иран, жемчужина Востока,
И око мира, падишах,
Сей лев Ислама, меч пророка!
Твой воздух амброй растворен,
Им дышит лавр и мирт с алоем;
Здесь в розу соловей влюблен,
Поэт любви томится зноем.
1831
189. ВОЛНЕНИЕ
Взглянь на небо: словно тени
В нем мелькают облака!
Взглянь на землю: поколений
Мчится бурная река!
Что ж земля и небо полны
Треволнений бытия?
То вселенной жизни волны,
Вечный маятник ея!
И в душе стихии те же:
В ней вселенная сполна,
И, как рыбка бьется в мреже,
В мире мучится она.
1832
193. ДЕВА И ПОЭТ
Прекрасна д_е_вица, когда ее ланиты
От уст сжигающих еще сохранены,
И очи влажностью туманной не облиты,
И девственны еще и кротки юной сны,
И чисты помыслы, желания хариты,
Как чисты небеса в час утренний весны,
Красавица тогда подобна розе нежной:
И небо, и земля - всё ей покров надежный.
Удел прекрасен твой, любимец муз; счастливый,
Когда ты чужд корысти и похвал,
Не кроешь слез под маскою шутливой,
И богу одному колена преклонял.
Чувствительный, возвышенный, правдивый,
Сберег тайник души, как чистый идеал.
Поэт, как сходен ты с невинной красотою;
Ты долу нас роднишь с небесной высотою.
1832
197. НАДПИСИ
Ты понял ли глагол бытописаний?
На камнях, на древах ты надписи видал, -
Их понял ли? То след былых страданий,
К бессмертию стремясь, их брат твой начертал.
Страшась ничтожества, у гроба, раб желаний,
Он в мертвых буквах сих часть жизни оставлял,
Он жизнь хотел продлить хоть в отзыве преданий,
Чтоб в памяти людей хоть звук не умирал.
Земному дань платя, бессмертием томимый,
Поэт, склоня чело, умолит пиэрид,
Чтобы живая мысль и стих его любимый
Пер_е_жили его, как мрамор и гранит,
Как жизни перл, в сердцах людей хранимый,-
Да вечно дышит он и души шевелит.
1834
198. СТАРЫЙ РУССКИЙ ЗАМОК
Где волной сребряно-шумной
Бьет Нарова о гранит,
Тщетно в ярости безумной
За волной волну клубит, -
На горе есть замок древний.
Меч и времени рука,
Истребив окрест деревни,
Пощадили старика.
Старец, что ты мрачен ныне?
Вкруг тебя кипит народ,
И, как прежде, по ложбине
Речка светлая течет.
Иль грустишь ты, замок старый,
О минувших временах?
Иль еще звучат удары
Шведских ядер на стенах?
"Я гляжу печальным оком
На изнеженный народ.
Я в раздумий глубоком:
Их мой взор не узнает!
Не совсем зажили раны,
Хоть отжил я грозный век:
Ночью в них гнездятся враны,
Днем обходит человек.
Я завидую Нарове,
Хоть она меня старей:
Каждый год ей по обнове
Шлет Нептун, отец морей.
И старушкою забыто,
Что унес минувший год;
Всё нечистое - ей смыто,
Всё поит она народ.
Я же, хилый, время трачу,
Жизнь полезную сгубя,
Но на жребий мой не плачу:
Гибну, родину любя".
1834
199. СКАЛЫ
На высоте угрюмых скал,
В объятьях матери-природы,
Я жизнь возобновил, я радости сыскал,
Я позабыл утраченные годы!
Здесь всё свежо: и персть, и тварь, и я!
И жизнь, как девственник, полна любовной силы;
Эмблема вечности, здесь ползает змия,
Как мысль, приволен здесь орел ширококрылый!
1835
200. СЕСТРЕ
(При посылке портрета л<орда> Байрона)
Чудесной силой песнопенья
Умеет Байрон чаровать
И вопль души, и чувств волненья
Своим струнам передавать.
Внимай ему тоской убитый,
Кто в жизнь надежду погубил,
Кто на поблекшие ланиты
Кровавых слез поток пролил;
Внимай ему без сожаленья,
Без слез, без скорби, без страстей,
Ищи в нем слов для выраженья
Ужасных мук души своей...
Но ты, как пери молодая,
Гляди на чудный лик певца,
Его судьбу воспоминая,
Жалей в нем мужа и отца.
1835
201. Н. М. ЯЗЫКОВУ
Торжественный, роскошный и могучий,
Твой стих летит из сердца глубины;
Как шум дубров и Волги вал гремучий,
Твои мечты и живы и полны, -
Они полны божественных созвучий,
Как ропот арф и гимн морской волны!
Отчизну ли поешь и гордо и правдиво,
Гроба Ливонии, героев племена,
Красавиц иль вино - пленительно и живо
Рокочет и звучит и прыгает струна...
И сердце нежится по воле, прихотливо,
И словно нектаром душа упоена.
1836
202. КАВКАЗ
Приют недоступный могучих орлов,
Державных и грозных гранитных хребтов, -
Всемирная крепость надоблачных гор
Дивит и чарует наездника взор.
Где громы грохочут, шумит водопад
И молния реет в ущельях громад, -
Душе моей любо: ей впору чертог -
Престол где громовый воздвиг себе бог!
Там мысли привольно по небу летать,
Весь ужас, всю прелесть грозы созерцать!
Туда бы, покинув заботливый мир,
Желал я умчаться, как птица в эфир.
1836
205. РОК
Выплывая из-за тучи,
Зевса гневного посол
Вержет гром и огнь летучий
На скалы, на лес дремучий,
На веселый град и дол.
О, молись, молись Зевесу,
Чтоб тебя не покарал,
И на тайный путь к Айдесу
Смерти мрачную завесу
Для тебя не приподнял!
Иль умолкни - что молитва?
Здесь всему назначен срок,
Вечна смерти здесь ловитва,
И напрасна с нею битва -
Ею правит грозный рок!
1836
206. СЕВЕРЯНИН НА ЮГЕ
Поля роскошные вокруг меня лежат,
И в синих небесах играет луч денницы,
Спокойствием цветут и дышат вечно лицы,
Прохладной негою ручьи к себе манят;
И струны юношей о славе мне звучат,
Здесь пляшут и поют веселые девицы,
Здесь вьется виноград и рдеют шелковицы,
Душистые цветы льют сладкий аромат.
В краю безоблачном брожу один, унылый.
Земля цветет, - она здесь жизнью дышит той,
Что мне была всегда любимою мечтой,
Во сне и наяву влекла волшебной силой...
И вот теперь и я в желанной стороне, -
По бурям севера что ж грустно стало мне?
1836
207. НОЧЬ
Есть час таинственный духовных наслаждений -
То ночи час... когда весь мир уснет,
Когда, окружена толпой земных видений,
Луна по небесам лазоревым пойдет.
Духи светлые совьются
Вкруг луны златым кольцом,
И лучи с небес польются,
Блеща ярким багрецом.
И в этот час
Летят на нас
С лучом луны
Мечты и сны.
О, кто воздвиг чудесный этот храм?
Тьмы ламп горят, и дубы-исполины
Подперли купол тот, и гордо к небесам
Ушли с земли их темные вершины!
Вот ночь! Вот пир! В объятиях природы
Душа полна любви, и неги, и свободы.
И мечтания слетают
Незаметно с вышины,
И видения мелькают,
Чуть луной озарены.
Кто скажет нам,
Что к небесам -
Не это путь?..
Внезапно в грудь
Мечта слетит
И озарит
Видений рой;
Они толпой
Перед тобой
С небес летят
И за собой -
Туда манят!
Смотри: восток пылает от огня -
То дню предшествует румяная заря;
Мечты и сны мгновенно улетают,
Виденья бледные в огне небес сгорают!
Воздушною стезей идти утомлена,
С звездами кроется медлительно луна
Небес лазоревых в таинственные сени,
И настают часы житейских треволнений!
1836
210. ОТВЕТ
Н. Ф. Т - ЛУ
Ты прав, товарищ, шумно, шумно
Неслася молодость моя;
Не раз вспомянешь, как безумно
Вдвоем пивали - ты да я!
Я живо помню: ночь и вьюга,
Стаканы пунша на столе,
И две подруги, и два друга -
Беспечны, счастливы вполне.
Поем и пьем, а острых шуток
Кипит и сыплется картечь;
Поем и пьем, - и двое суток
Звучит стекло и льется речь.
Чрез много лет мы вспомним это,
Но вряд тогда мне молвишь ты:
"Я узнаю в тебе поэта, -
Всё те же шашни и мечты".
ПРИМЕЧАНИЯ
Единственный сборник "Стихотворений" поэта был издан в 1837 г. в
Петербурге. Все вошедшие в него произведения имеют авторские даты, указанные
в оглавлении. По свидетельству И. П. Сахарова, "все свои стихи он (поэт)
писал в книгу in 4?", т. е. в четвертую долю листа (РА, 1873, ? 6, с. 954).
Разыскать эту рукопись не удалось.
186. "Молва", 1832, 29 апреля, с. 136. Вошло в изд. 1837. Не исключено,
что послание обращено к другу автора - А. И. Полежаеву и является откликом
на его лирику конца 20-х годов, проникнутую мрачными настроениями. Это
предположение подтверждается отчасти ст. "Терпи у жизненного моря": в
полежаевской "Песни погибающего пловца" образ моря символизирует враждебную
поэту действительность и господство жестоких, коварных сил над его жизнью.
Подобно Полежаеву, Я. рифмует слова: "горе" и "море".
187. Тел., 1832, ? 16, с. 442. Печ. по изд. 1837, с. 20. Там, при
слияньи дивных рек - Тигра и Евфрата; по Библии, эти реки орошали земной
рай.
188. Изд. 1837, с. 63. Лев Ислама. Лев с саблей в лапе -центральная
фигура герба Персии.
189. Изд. 1837, с. 24.
193. Изд. 1837, с. 182.
197. МН, 1835, сентябрь, кн. 1, с. 509. Вошло в изд. 1837. Пиэриды
(греч. миф.) - музы.
198. БдЧ, 1835, ? 4, с. 124. Вошло в изд. 1837. Речь идет о древней
крепости на берегу Наровы (Нарвы). За владение ею Россия долгое время
соперничала со Швецией. Была присоединена к России в ходе победоносной
Северной войны (1700-1721), после чего потеряла свое стратегическое
значение.
199. Изд. 1837, с. 132. Персть - прах.
200. Изд. 1837, с. 159. Жалей в нем мужа и отца. Брак Байрона с
Аннабелой Милбэнк был расторгнут по ее требованию; после скандальной истории
с разводом поэт навсегда покинул отечество; его дочь Ада воспитывалась вдали
от отца; вторая же дочь Байрона Аллегра (от Клэр Клермонт) умерла в детском
возрасте.
201. МН, 1836, июль, кн. 2, с. 194. Вошло в изд. 1837. Гроба Ливонии -
намек на стихотворения Языкова, посвященные ливонской истории: "Ливония" и
"Меченосец Аран".
202. МН, 1836, август, кн. 2, с. 473. Вошло в изд. 1837.
205. СО, 1837, ? 2, с. 152. Вошло в изд. 1837. Айдес (греч. миф.) -
Аид. Ловитва - охота.
206. Изд. 1837, с. 130.
207. Изд. 1837, с. 142.
210. Альм. "Метеор", СПб., 1845, с. 19. Адресат - по-видимому, Николай
Федорович Туровский, воспитанник Благородного пансиона при Московском
университете, автор воспоминаний о Лермонтове; в молодости служил в
Петербурге, затем поселился в Липецке. Должно быть, к нему обращено и другое
стихотворение Я. - "К липецкому знакомцу" (ЛПРИ, 1833, 15 июня, с. 447).
Туровский, вероятно, был автором сочувственной рецензии на сб. 1837 г. (СПч,
1837, 29 и 30 апреля, с. 369-375, подпись: Т.). Дата написания не
установлена.
ДОПОЛНЕНИЕ 1
МОЛЬБА
В цветущей юности, жрец Феба и Киприды,
Я счастлив. Об одном молю вас, Аониды!
Храня убогую, знакомую вам сень,
От волн забвения мою спасите тень;
Чтоб, слушая мой стих веселый иль унылый,
Старик посетовал о жизни легкокрылой;
Чтоб в девах он родил желания и грусть;
Чтоб юноши его твердили наизусть;
Чтоб стих мой оставлял живые впечатленья
И грусти и любви, ума и вдохновенья.
<1832>
УКРАИНСКИЕ МЕЛОДИИ
1
Где ты, доля, моя доля,
На горе или средь поля?
Гору можно раскопать,
Поле можно распахать.
Иль близ моря, на долине
Диким маком ты цветешь?
Или в роще, на калине
Ты малиновкой поешь?
Прилети же птичкой, доля,
Хоть на миг ко мне присядь;
Ах, ты, доля, моя доля!
Где тебя мне, доля, взять?
2
Нету броду, нету броду,
Нет и переходу;
Коли, милый, меня любишь,
Плыви через воду.
"Переплыл я две реченьки,
Третьей не боюся,
И все-таки, моя душка,
К тебе доберуся.
Пережил я два годика,
Третий вот наступит;
А все-таки, моя душка,
Сердце тебя любит".
<1832>
ЛЕШИЙ
В час урочный полнолунья,
С темным лесом наравне, -
Говорит молва-вещунья, -
Кто-то бродит в тишине.
Пономарь пройдет ли пеший,
Псарь проедет ли верхом,
Всяк, крестяся, молвит: "Леший
Загулял не пред добром!"
Есть под лесом две слободки.
Где, резвясь под вечерок,
Пляшут парни и молодки
Под волынку и гудок.
Там старик, сидя с старухой
На траве перед крыльцом,
Говорит: "И я был ухо,
Плясуном и молодцом!..
Помнишь? Дуню мы видали:
То-то девка-клад была!
Щеки алые пылали,
В пляске лебедем плыла.
Где ж теперь моя воструха,
Как, бывало, в красны дни?.."
- "Эх! - промолвила старуха
Боже нас оборони!
Слышишь, по лесу хохочет?
Слышишь вой?.. Она ревет;
Обойти тебя, знать, хочет;
Берегися - уведет!"
ДОПОЛНЕНИЕ 2
ШЕКСПИР
Сонет
Не знаешь ты священных упоений,
Коль никогда на свете не рыдал;
Не знаешь ты блаженства вдохновений,
Когда тебя Шекспир не вдохновлял!
Над бездной адскою парил поэта гений
И дольний мир бесстрастно изучал, -
И в час таинственный высоких откровений
Мир целый из души и сердца извлекал.
Мир внутренний и внешний отразился
В его созданиях, как в море - небосклон.
И отблеском души всемирной озарился,
Как в древности торжественный Сион.
Почти, о человек, поэта поклоненьем:
В нем проявился бог небесным вдохновеньем.
1833
----------------------------------------------------------------------------
Северные цветы на 1832 год
М., "Наука", 1980
----------------------------------------------------------------------------
МУЗЫКА
Когда к органу прикоснется
Артиста верная рука
И звуков целый мир сольется,
Как полноводная река:
В моей груди опять волненье,
радость - друг но старине,
И гений светлый - вдохновенье,
Доступны сумрачному мне.
И мнится мне: с пустынь эфира,
С надзвездной, горней вышины,
Нисходит в душу ангел мира,
Посол небесной стороны.
Играй, артист! земные руки
Облобызать поэт готов:
Они с небес низводят звуки -
Язык души, язык богов!
В отдельное издание стихотворений (1837) вошло с датой: "1830".